Онлайн чтение книги Казачьи сказки
ШАШКА-САМОРУБКА

Жили были в станице казак с своей бабою. Жили они ни бедно и ни богато, а так себе, середка на половине. Были у них три сына. Старшего звали Петром, середнего Николаем и меньшего Ванюшкой. Первые два старших были умными, а меньшой был не так чтоб совсем глупым, а «малость с придурью» у своих отца с матерью и станичников считался. Подросли сыновья, и решил их казак поскорее поженить да от себя отделить. Пусть каждый из них своим домком, своим умом-разумом поживает. Каждый пусть себе добра сколько ему хочется наживает. Осенью, как подубрались они со всеми хлебами, чистое зерно в амбары поссыпали, призвали отец с матерью старшего сына Петра и говорят ему:

– Хотим мы тебя, сын наш старший Петр, женить да от себя отделить, чтобы ты своим умом-разумом пожил, что бы ты сам себе добра нажил.

Поклонился Петр отцу и матери в пояс и говорит им:

– Спасибо вам, батенька, спасибо вам, маменька, что догадались, а то я сам просить вас об этом же думал. Охота мне и самому на воле пожить, первым на станице богатым посевщиком стать, думаю я у заплошавших казаков пай их в залог да в аренду брать.

В мясоед оженили Петра, отгуляли свадьбу. Отделили от себя его отец с матерью, и начал он у заплошавших казаков пай их в залог да в аренду брать, первым на станице богатым посевщиком стал.

Призвали отец с матерью середнего сына Николая и говорят ему:

– Хотим мы тебя, сын наш середний Николай, женить да от себя отделить, чтобы ты своим умом-разумом пожил, чтобы ты сам себе добра нажил.

Поклонился Николай отцу и матери в пояс и говорит им:

– Спасибо вам, батенька, спасибо вам, маменька, что догадались, а то я сам просить вас об этом же думал. Охота мне и самому на воле пожить, думаю я у сирот да у вдов казачьих полпаи ихние в полцены скупать, первым на станице арендатором-перекупщиком стать.

На Красную Горку оженили Николая, отгуляли свадьбу. Отделили от себя его отец с матерью, и начал он у сирот да у вдов казачьих полпаи ихние в полцены скупать да втридорога воронежским арендаторам перепродавать, первым на станице богатым арендатором-перекупщиком стал.

Призвали отец с матерью и самого меньшего своего сы¬на Ванюшку и говорят ему:

– Хотим мы тебя, сын наш, что ни на есть меньшой Ва¬нюшка, как и твоих братьев старшего Петра и середнего Николая, оженить да от себя отделить, чтобы ты своим умом-разумом пожил, чтобы ты сам себе добра всякого нажил.

– Не хочу я, мои родимые, мой батенька, моя маменька, жениться. Рано мне казаку с молодой.женой своим домком, своим умом-разумом жить. Больно мне охота по свету погулять, своего счастья попытать, правду-матушку в глаза всем резать, найти Степана Тимофеевича Разина заветную шашку-саморубку и всех злодеев, неправдой живущих и слабых сирот да вдов казачьих обижающих, по правде на¬казать. Отпустите меня на волюшку вольную и жениться меня не невольте…

Осерчал отец, усы крутит, снял со стены нагайку и не один раз ею Ванюшку по спине вытянул, поучил. Мать же потихоньку слезы ронит, уголком листового платка, чтобы казак ее не заметил, глаза утирает. Отец Ванюшку нагайкой охаживает, а он все знай по-прежнему на своем стоит.

– Отпусти, отец, поеду я по свету гулять, свое счастье искать да заветную шашку-саморубку, что Степан Тимофеевич Разин в Кавказских горах схоронил.

Охаживал отец Ванюшку, охаживал, притомился и рукой на него махнул:

– Ничего с дураком, видно, не поделаешь. Дал ему коня и говорит:

– Ну, если не хочешь жениться да с молодой женой своим домком жить, так и быть уж, отпускаю я тебя на все четыре стороны, поезжай, по белу свету погуляй да свое счастье поищи, пошукай.

Обрадовался Ванюшка. Отца с матерью расцеловал, сел на коня и в ковыльные степи поскакал. Как уехал он, так отец о нем и думать забыл, лишь мать нет-нет слезу о нем и уронит.

А Ванюшка наш едет себе ковыльной степью. День едет, два едет, три – никого-то он, ни единой души в степи не встречает. Только на четвертый день едет и видит: высокая-высокая сурчина стоит насыпана, а на той сурчине коршун схватил лапами сурка и дерет, клювом и крыльями по голове его бьет, так что шерсть от него во все стороны летит. Стало жалко Ванюшке сурка, отбил он у коршуна его, от лютой смерти избавил. Поотдохнул сурок малость, на задние лапки поднялся и заговорил человеческим голосом:

– Куда ты свой путь, добрый молодец, держишь, что по белому свету ищешь? Расскажи мне, может быть, и я тебе чем-нибудь помогу.

Говорит ему Ванюшка:

– Еду я, по свету гуляю, свое счастье пытаю, правду-матушку в глаза всем резать хочу. Да еще я заветную Степана Тимофеевича Разина шашку-саморубку найти хочу и всех злодеев, неправдой живущих, слабых сирот да вдов казачьих обижающих, по правде-справедливости наказать думаю.

Выслушал сурок Ванюшку, понравились ему его речи, и говорит он человеческим голосом:

– Наклони ко мне правое ухо, добрый молодец, а я тебе и скажу потихонечку, чтобы никто нас не услышал, никто не узнал, как найти тебе путь-дороженьку к этой самой заветной шашке-саморубке, что Степан Тимофеевич Разин в Кавказских горах схоронил.

Наклонился Ванюшка правым ухом к сурку, выслушал его, каждое слово крепко запомнил, попрощался и тронулся в путь. Долго ли, коротко ли ехал он, никто о том не знает. Но вот видит Ванюшка, что приехал он к Кавказским горам, какие перед ним, что стены из белого камня сложенные, встают, собою ему путь загородили. Слез с коня Ванюшка, пешой идет, коня за собою в поводу ведет. Подошел к горам и видит: все так, как ему сурок на правое ухо шептал. Возле гор старый дуб стоит, а от того дуба вверх дорожка узенькая-преузенькая, еле-еле приметная вверх в гору идет, змеею между скал вьется. Привязал он коня к дубу, а сам в горы полез. Долго он шел все тою дорожкою, пока не дошел до самой вершины горы и видит в скале вход в пещеру, возле него казаки, все в красное сукно одетые, стоят – и шаровары, и чекмени, и верха у шапок -все, как алый мак, у них на солнце горит. Стоят эти казаки на часах, обнаженные палаши в руках держат. Смело под¬ходит Ванюшка к ним и говорит:

– А ну-ка пропустите меня, казаки, мне в пещеру пройти надобно.

Один казак, какой постарше всех других был, у него в бороде уже седина пробегала, спрашивает Ванюшку:

– А зачем тебе надобно в пещеру идти, чего ты там взять хочешь?

Ванюшка не робеет.

– Хочу я там взять заветную шашку-саморубку, какую сам Степан Тимофеевич Разин на каменную стенку повесил. По нашей русской земле с ней прогуляться, всех, кто сирых и бедных обижает, кто вдов и сирот заставляет слезы лить, кто обманом да неправдою живет, того шашкою-саморубкою сурово наказать.

Расступились казаки молча и пропустили его в пещеру. Долго шел Ванюшка ходами и переходами темными, пока не дошел до первого зала. Вошел в него, а в нем белый свет стоит, как бы сама луна горит. А это не луна горит, а в за¬кромах высоких, что по стенам стоят, серебро полным-полнехонько до самого верха насыпано, переливается. Поглядел Ванюшка на серебро, подивился и дальше пошел. Долго он шел ходами и переходами темными, пока не допел до второго зала, вошел в него, а в нем красный свет стоит, как бы само солнце сияет. А это не солнце сияет, а взакромах высоких, что по стенам стоят, золото полным-полнехонько до самого верху насыпано, переливается. Поглядел Ванюшка на золото, в горсть набрал, с руки на руку перекинул, опять все до единого кусочка в закром кинул, подивился и дальше пошел. Долго он шел ходами и переходами темными, пока не дошел до третьего зала. Вошел в него, а в нем свет, и красный, и синий, и зеленый, и желтый стоит, как бы сама радуга светится. А это не радуга светится, а в закромах высоких, что по стенам стоят, самоцветные камни полным-полнехонько до самого верха насыпаны, переливаются. Поглядел Ванюшка на самоцветные камни, возьмет камень, какой ему больше других приглянется, подержит на ладони, подержит и опять его в закром положит. Играл он так с самоцветными камнями, играл, пока ему не наскучило, а как наскучило, так он и дальше пошел. Долго он шёл ходами и переходами темными, пока не дошел до четвертого зала. Вошел в него, а в нем в трех углах темнота непроглядная, лишь в четвертом углу свет чуть горит, чуть теплится. Приглядывался Ванюшка, долго приглядывался, потом видит, что на каменной стене висит шашка. «Это и есть та самая заветная шашка-саморубка, что Степан Тимофеевич Разин на каменную стенку повесил», – думает он.

Подошел к каменной стене, снял шашку, на себя надел и прочь из этого зала пошел. Ходами и переходами темными через все три зала, в каких закрома полные самоцветных камней, золота и серебра стояли, прошел, нигде ни в одном из них ни на минуточку не задержался, нигде ничего не взял и к выходу пещеры вскорости подошел. Подошел к ее выходу и хотел на вольный свет выйти, как казаки, что с обнаженными палашами возле входа стоят, обступили его со всех сторон и не дают ему шагу больше ступить, а казак, какой постарше всех других был и у какого в бороде уже седина пробегала, приказывает Ванюшке все свои карманы вывернуть, все что в них есть показать. Не задумался Ванюшка, сразу же все карманы вывернул, в них у него давно уже последняя копейка перевелась, лишь хлебные крошки из них посыпались. Ванюшка всегда в кармане про запас краюшечку хлеба держал, а сейчас, когда из пещеры назад с шашкой-саморубкой шел, то эту последнюю краюшку съел. Остались у него в кармане одни крошечки. Покачал головою старый казак, подивился и спрашивает Ванюшку:

– Ты во всех четырех залах, добрый молодец, побывал?

– Во всех четырех, – отвечает ему Ванюшка.

– И высокие закрома до самого верха полным-полнехонько серебром, золотом и самоцветными камнями насыпанные видел?

– И высокие закрома до самого верха полным-полнехонько серебром, золотом и самоцветными камнями насыпанные видал, – отвечает ему Ванюшка.

И опять его старый казак пытает:

– И ничего ты себе из них не взял?

– И ничего себе из них не взял, – Ванюшка ему отвечает, – не затем я в пещеру ходил. Ходил я туда за шашкою-саморубкою, – вот ее-то и взял. Больше мне ничего там не надобно было.

Подивился старый казак еще раз и говорит:

– Ну, верно, добрый молодец, твое счастье, ничего с тобою не поделаешь, больно ты честлив да справедлив. Бери заветную шашку-саморубку и езжай, куда тебе хочется; не смею я тебя больше удерживать, только когда с горы ты спускаться будешь, дорогой мимо пропасти идти, то загляни в нее и увидишь там всех, кто за шашкою-саморубкою ходили, но вместо нее из высоких закромов, что ты видал, карманы себе набивали.

Попрощался Ванюшка с казаками и легко так под гору пошел. Дошел до пропасти, заглянул в нее и видит: все дно ее от человеческих костей бело. Рубили головы казаки, что сторожами к пещере были приставлены, тем, кто в нее за шашкой-саморубкой ходили и своего слова не держали, вместе с шашкой-саморубкой и серебро, и золото, и самоцветные камни брали. Рубили им головы казаки и бросали их всех в глубокую пропасть, куда сам черный ворон не залетает.

Подивился Ванюшка жадности погибших и пошел себе дальше. Дошел до старого дуба, отвязал коня, сел и поехал прямо в родную станицу, к себе на тихий Дон.

Едет, песни себе подтанакивает, попевает, к родной станице подъезжает. Возрадовался он, приободрил коня и на рысях в станицу въехал. Улицей едет, к круглому дому под железной крышей подъезжает. А возле него почти что все станичные сироты и вдовы стоят и его середнего брата Николая клянут. Приостановил Ванюшка коня, сам плетью помахивает, оводов и мух с него сгоняет, а сам спрашивает:

– За что вы, вдовы и сироты, моего середнего брата Николая ругаете?

Восплакались все вдовы и сироты.

– Да как же нам его, мошенника толстомордого, не ругать: забрал он у нас еще с прошлой осени земельку, обещался за нее поплатиться, а сам нам никому ни единой копеечки не дал.

Стыдно стало Ванюшке за своего брата. Соскочил он со своего коня, вбежал по порожкам на парадное крыльцо и не так ли в него, в крыльцо, застучал. Вышел сам его середний брат Николай, открыл дверь и говорит:

– Что ты, брат Ванюшка, буянишь, в двери ко мне бьешь, покою не даешь? Пожалюсь я атаману, у него и на тебя, глядишь, управа сыщется.

А Ванюшка ему в ответ:

– Ты бы, брат, чем меня зря ругать, лучше поплатился бы сиротам и вдовам за их земельку.

Еще больше озлился брат Николай на Ванюшку.

– Ишь ты, какой мне указчик нашелся, невесть где шатался, а теперь указываешь, тоже умник какой сыскался!

Без тебя знаю, когда и кому платить надо. А эти, – он указал на сирот и вдов, – еще с меня годик подождут.

Хотел уже затворить дверь, как Ванюшка к шашке-саморубке разом наклонился и шепнул ей:

– Шашка-саморубка, накажи моего середнего брата Николая за слезы сиротские, за обиды вдовьи, как сама знаешь.

Шашка-саморубка из ножен выскочила, сама размахнулись да как вдарит брата Николая, и покатилась его голова по порожкам прямо на дорогу. Избавила шашка-саморубка сирот и вдов казачьих от прижимистого арендатора-перекупщика.

Сел Ванюшка на коня и дальше по станице едет. Выехал на станичную площадь и видит: на углу дом круглый под железной крышей стоит, куда больше, чем у среднего брата Николая. Подъезжает, а возле него много мужиков-лапотников со своими бабами сидят, и все они его старшего брата Петра клянут. Приостановил Ванюшка коня, сам плетью помахивает, оводов и мух с него сгоняет, а сам и спрашивает:

– За что вы, мужики-лапотники и бабы, моего старшего брата Петра ругаете?

Еще пуще мужики-лапотники и их бабы разошлись.

– Да как же нам его, мошенника толстопузого, не ругать – все лето мы у него работали, хлеб убирали, обещался он нам с пожинок поплатиться, а сейчас вот уже осень скоро заходит, а он нам никому еще ни единой копеечки не дал!…

Стыдно стало Ванюшке за своего брата. Соскочил он со своего коня, вбежал по порожкам на парадное крыльцо и не так ли в него кулаком застучал. Вышел сам его старшой брат Петр, открыл дверь и говорит:

– Что ты, брат Ванюшка, буянишь, в двери ко мне бьешь, покоя не даешь? Пожалюсь я атаману, у него и на тебя, глядишь, управа сыщется.

А Ванюшка ему в ответ:

– Ты бы, брат, чем меня зря ругать, лучше поплатился бы мужикам-лапотникам да бабам за их работу тяжелую.

Еще больше озлился брат Петр на Ванюшку.

– Ишь ты, какой мне указчик нашелся, невесть где шатался, а теперь указываешь, тоже умник какой сыскался. Без тебя знаю, когда и кому платить надо. А эти, – он указал на мужиков-лапотников и на баб, – еще с меня годик подождут.

Хотел уже затворить дверь, как Ванюшка к шашке-саморубке разом наклонился и шепнул ей:

– Шашечка-саморубочка, накажи моего старшего брата Петра за слезы бабьи, за обиды мужичьи, как сама знаешь.

Шашка-саморубка из ножен выскочила, сама размахнулась да как вдарит брата Петра, и покатилась его голова по порожкам, прямо на дорогу. Избавила шашка-саморубка мужиков-лапотников да баб от жадного хозяина.

Сел Ванюшка на коня и дальше по станице едет, свернул в переулок, а к нему станичный печник Федор, мужик простой, навстречу идет, а за ним два старика-гласных опивахи, уже малость выпивши, привязались, за руки хватают, двугривенный на водку себе просят.

– Ты нас уважь, угости, а если нам на водку, Федор, мужик простой, не дашь, то мы тебе, старики-гласные, морду поколупаем и ребра пересчитаем, а ты и руки отвести не смей и тронуть пальцем нас не подумай, мы гласные-старики, почетные казаки!…

Не стерпел тут Ванюшка, разом, не слезая с коня, к шашке-саморубке наклонился и шепнул ей:

– Шашечка-саморубочка, накажи обоих стариков-гласных, почетных казаков, как сама знаешь.

Шашка-саморубка из ножен выскочила, сама размахнулась и начала обоих стариков-гласных, почетных казаков, по спине и по бокам охаживать. Остряком она их не бьет, не рубит, вина за ними невелика – малая, а плашмя все к ним прилегает. Хватаются старики-гласные, почетные казаки, за бока да за спины, в голос кричат и о водке забыли, а шашка-саморубка их все охаживает, все учит, чтобы из мужика они понапрасну копейку на водку себе не вымогали. Поучила она их, в ножны вскочила, и поехал Ванюшка дальше.

За станицу выехал, на Астраханский шлях свернул и едет. Везде Ванюшка над неправдой и злодеями суд свой справедливый с шашкой-саморубкой творят, и немало злодеев шашка-саморубка порубила. Барина Живоглотова она зарубила за то. что он с мужиков за оброк последние лапти поснимал, купца-аршинника не помиловала, тоже зарубила, аршин у него о пятнадцати вершков был, в ад его отправила – пусть чертям он там докрасна каленые пятки голыми руками считает. Сняла голову шашка-саморубка с богатея, что не пожалел мужика и со двора за долги по¬следнюю коровенку-буренку кормилицу его детей сводил. И еще много всяких злодеев она порубила, всякой много неправды искоренила.

Слух о Ванюшке в столицу, до самого царя дошел. Испугался царь, а ну-ка к нему самому Ванюшка приедет, в его столицу гостем незванным пожалует, во двор войдет, шашке-саморубке шепнет, и начнет она его верным слугам головы рубить, а потом и до него дойдет, с него голову снимет, не поглядит шашка-саморубка, что он царь. Ведь все люди, все человеки – за каждым грех водится. Нет такого человека у него, царя, чтобы руки вокруг мужика не грел, с него шкуры не снимал.

Созвал царь всех своих приближённых к себе на совет. Думали, думали они, целый день думали. Поднялся один и говорит:

– Нужно Ванюшку уговорить, чтобы он к себе назад на Тихий Дон вместе со своею шашкой-саморубкой ехал.

Поднялся другой и говорит:

– Нет, пусть он в турецкую землю лучше едет, там свой труд вместе со своею шашкою-саморубкою творит, глядишь, какую сотню-другую турок порубит, нашему государству польза от этого будет. Поднялся третий и говорит:

– А лучше всего купить у Ванюшки эту шашку-саморубку, а если он, дурак, ее не продаст нам, то силою у него взять и в каменную крепость за семь дверей железных, за семь замков чугунных на веки вечные запереть, стражу надежную кругом поставить, и никого к ней пусть и близко не допускают.

Понравился царю совет последнего, третьего приближенного, и говорит он:

– Правильно, так должно и быть, сегодня же я к Ванюшке своих верных слуг пошлю и пусть они ту шашку-саморубку или купят у него, или силою возьмут. Как только шашка-саморубка у них в руках будет, пусть немедля же скачут, лошадей не жалеют, в каменную крепость везут и там за семью железными дверями, за семью чугунными замками на веки вечные запрут, стражу надежную кругом поставят, и никого к ней пусть и близко не допускают.

На этом и порешили. В этот же день собрались царские слуги и к Ванюшке поехали. Долго ли, коротко ли они ехали, наконец приехали и видят широкое поле, а посреди него стоит шатер. Возле шатра на стульчике Ванюшка со своею шашкой-саморубкой сидит, а к нему мужички со всех сторон своих злодеев да обидчиков по руками и ногам связанных волокут. И творит над ними Ванюшка со своею шашкой-саморубкой свой скорый суд и быструю расправу. Так и сверкает шашка саморубка на солнце, так и летят на землю да в стороны злодейские головы, не щадит их и не милует шашка-саморубка. Оробели дюже слуги царские, такое дело увидев, ходуном у них руки заходили, но делать нечего, пошли они к шатру. Подошли к Ванюшке и низко ему в ноги кланяются и говорят:

– Послал нас к тебе великий царь-государь, хочет он у тебя заветную шашку-саморубку купить, чтобы ему способнее было свой суд и расправу над людьми творить. Чего хочешь за нее проси – все дадим.

Поправил Ванюшка на голове у себя соболевую шапку, бровями черными повел и говорит слугам царским:

– Скажите своему царю, что заветная шашка-саморубка непродажная, и цены она не имеет. А что касается до суда, так мы без его царевой помощи управляемся, скоро всех с мужичками злодеев да обидчиков, во всем царстве, во всем государстве нашем вконец изведем.

Чего только не сулили слуги царские Ванюшке, он их и слушать не хочет, белое лицо от них в сторону отворачивает. И горы они ему золота сулили, и кисельные берега и реки молочные, и полуцарства великого в обмен за шашку-саморубку давали – ничего не берет, а их и слушать не хочет. Видят слуги царские, что не уговорить им Ванюшку, не отдаст он им шашку-саморубку, ни за какие блага не променяет, а с пустыми руками, с таком, к великому своему царю-государю ехать им боязно, под сердитую руку попадешь – не помилует. Силой брать шашку-саморубку тоже нельзя, скажет ей Ванюшка, одно лишь словечко шепнет, и она их всех напрах порубит, не посмотрит, что они великого царя-государя верные слуги. И порешили они немного подождать, на широком поле побыть и шашку-саморубку у Ванюшки хитростью взять. Раскинули они свой шатер возле Ванюшкина с подветренной стороны, дождались вечера, развели костер и в большом казанке себе кулеш с салом варят. Наварили, наелись и возле костра пузами кверху лежат. Дождались, когда Ванюшка спать в своем шатре лег, бросили в костер они зелья, от какого человек память и ум свой теряет. Горит зелье в костре, черным дымом поднимается, и несет его ветер на Ванюшкин шатер. Помутилась у Ванюшки голова, память и ум напрочь отшибло. Повалился он головою своею на подушку в беспамятстве. Этого только и ждали слуги царские, кинулись они, как голодные волки, в Ванюшкин шатер, сорвали с него шашку-саморубку, спрятали ее поскорее, а самого заковали в крепкие железные цепи. Привезли Ванюшку в столицу к царю. Поглядел царь с высокого своего крыльца на Ванюшку, махнул белым платочком – раз махнул, два и в третий раз махнул. Схватили тут Ванюшку царские слуги под его руки белые, сорвали с него всю одежду и потащили на городскую площадь, где стояли два столба с перекладиной, какими пожаловал царь доброго молодца. Принял смерть Ванюшка, как казаку подобает: глазом не моргнул, бровью не повел.

А шашку-саморубку, как царь приказал, его верные слуги немедля в каменную крепость отвезли, кругом нее стражу надежную поставили и никого ни единой души к ней близко не допускают. Так и лежала заветная Степана Тимофеевича Разина шашка-саморубка за семью дверями железными, за семью замками чугунными.