Онлайн чтение книги Казацкие байки
Как Голопупенко спор разрешил...

                      А было то, добродии, так…

                      Одного разу собралися казаки в садочке около хаты Миколы Шпака повечерять. Кто хлебну краюху прихватил с собою, кто пяток огиркив малосоленых, кто пару цибулин, кто шматок сала из необъятных штанов выудил. Ну, а Микола, втихаря от бабы своей, из погреба штоф горилки прихватил.

                      Как водится, выпили за Сичь, за атамана кошевого выпили, братов, кто в боях несчисленных голову сложил, помянули. Ну, а дальше пили уже за все, что глаз бачил, да ухо слышало…

                      И, как положено, по казацкому звычаю, дедами запорожскими заведенному, что  пошли дале в дело побасенки казацки. А тема возникла, панове, такая, что поведать надобно было о выдающихся размерах существа там какого, либо растения, а хоть бы и фортеции какой, что видали казаки в походах.

                      Вот Самойленко и молвит:

                  — Однажды, шановнии, прогуливался я по берегу речки Дунай. Вдруг вижу, мать честна! — огромный буйвол, величиной с гору, стоит на одном берегу реки, а сам вытянул шею, достал до другого берега и, представьте панове, враз слизнул языком полосу ячменя с барского поля!

                  Тута Котенко заулыбался и говорит:

                  — Ну, это что, браты! Вот я видывал такой камыш, не то на Буге, не то на Днистру, что просто чудеса, да и только. Ствол у его длинный был, как горы Карпатския...

                 На что Самойленко с усмешкой ехидною заметил:

                — А что, кум Котенко, по толщине отот камыш, мабуть, с твою хату был?

                — Вот именно,— невозмутимо ответствовал Котенко.— А иначе из чего прикажете, кум, исделать веревку, чтобы продеть тому буйволу в ноздри, как не с того камыша?!

                Тут уж не выдержал Перебейнос да и  вмешался в разговор:

                — И вам, добродии, эдакие пустяки кажутся чудесами? Вот я, скажу вам, видел как-то раз столь высокое дерево, что макушкой в небо упирается, а ствол его так был огромен, что за месяц не обойдешь.

                — Быть того не может! — разом заговорили казаки.

                — Не верите? — обиделся Перебейнос.— Тогда скажите, к какому же столбу привязывать вашего буйвола, шановнии?

                 Тута уж дед Чернега вмешался:

                 — Вы все, панове, говорите чистейшую правду... Бросьте ссориться. Но скажу вам честно, это еще не чудеса. Вот я видел огромнейший барабан казацкий! Такой барабан, от грохота которого сотрясалися целые страны!

                 Удивилися казаки и давай приставать к деду Чернеге с расспросами:

                — Какой же величины, диду, отот барабан, коль его грохот сотрясает целые страны?

               — Посудите сами, шановнии: чтобы обтянуть тот барабан, едва хватило шкуры того самого буйвола с реки Дуная, а корпус его исделан из дерева, которое макушкой небо достаеть, ну, а камыш, ствол которого длиною с Карпаты, пошел на обруч…

              Поняли туточки казаки, что Чернега умнее их оказался, но только и признаваться в этом не спешат…

              — А скажите, диду,— ехидно вопрошают,— на что же, скажем, вешают ваш барабан, коли сбираются в его ударить?

              — А вот про то ваш покорный слуга Голопупенко знает, позвольте мне вам ответить, шановнии.

              Обернули казаки головы, глядь, около тына Голопупенко стоить. Да так уважно слушаеть их разговор…  Казаки милостиво в знак согласия головами закивали. А Голопупенко молвит:

              — Барабан тот, паны добрые, висить на мосту, по которому я часто с отцом своим покойным хаживал. Как-то раз остановилися мы, глянули с моста вниз, а мост столь высокий, что тот буйвол, про которого вы изволили рассказывать, показался нам совсем крошечным, не более блохи. Ствол камыша, равный горам Карпатским, был не длиннее волоска, а дерево, макушка которого в небо упиралася, казалось, панове, не выше гриба. Тут отец мой загляделся, голова у его закружилася, да и полетел он вниз. Три года оплакивал я отца. Когда же снял траур, пошел опять на тот мост, помянуть батька, смотрю — а он, бедолаха, все еще вниз летит.

               Услыхали это казаки, аж рты поразевали, языками ворочають, а сказать ничего не могут…