Онлайн чтение книги Казарма
СМЕРТНАЯ КАЗНЬ

Временное правительство решило первым делом отменить смертную казнь. Совет Рабочих Депутатов (накормивший в первый же день голодных солдат) медлит дать свое согласие на отмену смертной казни. Мудрость и тут на стороне совета. Мудрый не спешит. Смертная казнь внушает ужас. Смертная казнь не может быть оправдана. Но ведь и война ужасна, и войну трудно оправдать, однако, мы воюем. Право убить неоспоримо. Смертная казнь сопряжена с милостью. Больше мужества и красоты, не отменяя смертной казни, миловать, не велеть казнить, чем написать пером, что смертная казнь отменяется. Но они думают, что революция для того произошла и ради того, чтобы осуществить их программу. Забывают то, что программа-то была для того лишь, чтобы питать святое недовольство. А теперь надо действовать, хотя бы и не по программе. А то получается впечатление, что они прежде всего хотят оградить на всякий случай и свою, и своих пленников безопасность. Мало ли как еще обернется дело: в случае чего и предъявят счет: "Мы вас не вешали, так не вешайте, ради бога, и нас".

* * *

В правительстве не революционеры, а профессиональные политики. Десятилетие с великой революции 1905 года не прошло бесследно. Политики ни с какой стороны не мученики. Они и для себя не хотят Голгофы и для своих противников не наставят крестов. Политика всегда клонится к выигрышу и есть в существе дела игра, в которой принимают участие массы. А в таких играх весь риск раскладывается на "стадо баранов". Главный риск в этой революции несут широкие демократические массы, потому что у них еще нет правильно организованных партий. Видите — совет рабочих депутатов сдался, пошел на отмену казни. Роковой шаг, ибо те, кто с таким легким сердцем первые выкрикнули лозунг отмены казни, с таким же легким сердцем ее и введут. И вот благословить смертную казнь тогда для демократии будет невозможно. Народ отказался от регалии и казни, и милости. Революции нанесен удар.

* * *

Ничего катастрофического в народном сознании от свержения царя не произошло. "Царя сместили" — экое диво. Никогда и не забывали, что царь нами поставлен. А недавно они сами, «отпраздновали» юбилей, напомнили народу, что царствуют вовсе не "божией милостью", а волею народа. Вот их и сместили. Для революционной интеллигенции — событие потрясающее, "все верх ногами" для народного сознания — так, легкое дуновение. Пыль сдунули, посмотреть, что — под пылью.

* * *

Говорят, говорят, говорят. То же, что и в 1905 году. Тогда было нужно. Теперь — время хирургическое. Опытный хирург из щегольства, если у него твердая рука, не прочь и с засученными рукавами за операцией рассказать или выслушать новый анекдот. А если он обливается холодным потом и зубами стучит, да пытается словами прикрыть нерешительность — лучше отложить операцию.

* * *

20 марта. На улице — крик: — "Милицейский! Милицейский!" Кричит баба и так же точно, как она бы кричала: «Полицейский». Была полиция, стала милиция. Иного смысла нет в полицейской реформе. В новом свете после этой революции предстанет и Держиморда и унтер Пришибеев. Милость новой полиции овеет и этих народных героев дымкой поэтического юмора. И будут слушаться полицейского-милицейского не за страх, а за совесть.

* * *

Казак на Невском проспекте: "Если вы, товарищ, слов не понимаете, то нагайки попробуешь".

Поэты будут служить в полицейском участке — и ничего зазорного.

* * *

Отчего же ни одной улыбки? Если и ломают и жгут, то почему с такой унылой мрачностью? Ломать всегда весело. В детстве лишь для того и строили, чтобы все сразу сломать.

"Ослаб народ от голода".

Русская революция и без смеха. Профессиональные смехуны в испуге.

* * *

Грязный Петербург? Вонь? Так всегда было. Революцию бранить не за что. Нечего на нее валить. Только раньше грязь по дворам и темным углам прятали. А теперь правда на улицу показалась. К Петербургу всегда было тягостно подъезжать: кладбища и свалки без конца. Вот грязь и пролилась через край. Столица, а "под себя ходили", как неизлечимый больной. Становище дикарей на берегу океана, куда приплывают заморские гости, чтобы выменять у нас на бутылку рома и нитку стеклярусных бус — все, чем мы богаты: сало, мясо, хлеб, лен и лес. Революция — дело народа. Революция просто плюнула на Петербург. И потонул (харкнул молодецки солдат) в плевке державный город. Ужасен вид оплеванной столицы.

* * *

В Таврическом дворце. Наконец-то дворец снова принял свой подлинный вид — веселого дома. Грязь, галдеж, махорка и всякий войти может. Только красного фонаря не хватает. Кончилась Государственная Дума. А она-то что была? Потому и не удержали власти в своих руках.

* * *

Нет, про Таврический дворец так нельзя. И в церковь ведь войти может всякий. Есть нечто священное и в лупанаре — именно, что может войти каждый… Таврический дворец не……., а казарма, не хуже и не лучше всякой другой. Строили дворец для одного из любовников императрицы — а вот вошли все. Res publica. Все дворцы стали народной собственностью, вот этих овшивевших — по чьей воле? — солдат.

Перед Зимним дворцом солдат мне, кивая на красное знамя, где раньше желтый флаг: — "Все мужицкими руками сработано". — "В мужицких руках и останется". Вижу, что он немного смутился. Своим ответом я выбил у него какую то подпорку. Подумав, продолжает: "Взять — легко взяли. Да кабы удержать". Этот не пойдет громить и поджигать дворцы.

У медного всадника: — "Это кто слитой?" — "Петр Великий". — "Ну, этот пускай стоит. А того (кивок через Исакия) свалить можно". «Можно» еще не значит «должно».

Зачем с такой тупостью ополчаются против гениального монумента, сделанного Трубецким. "Стоит комод, на комоде бегемот, на бегемоте обормот". Сказано столь же великолепно, как и сделано. Лиговка сказала. Охрипшие девицы прорекли, избравшие панель у нового медного всадника своим рынком. Надо же иметь своего медного всадника и Петербургу черных лестниц, ночных чайных, хороводу мокрохвостых Венер с этого конца Невского. Какой же еще тут и можно поставить монумент у неряшливой столицы, так сказать, под хвостом. Да, гениально, чорт возьми! И пусть стоит во веки веков.

* * *

"Совет рабочих и солдатских депутатов". Сокращенно: С. Р. и С. Д. Так оно и есть — эс-эры и эс-деки. Только накрест — солдаты все сплошь социалисты народники, а рабочие марксисты.

* * *

Хвосты у лавок возобновились.

* * *

В лазарете избран комитет, главным образом для того, чтобы всем отпустить по домам. Докторов и слушать не хотят, что тому, и другому, и третьему надо долечиться. Предъявлено требование, чтобы поторопились с изготовлением протезов. Чудаки! Протезный завод еще только строится. И каменщики на постройке тоже предъявили требование и забастовали. Лежачие больные до злобы раздражены тем, что все собираются домой. Семенов подозвал к себе сестру Долинову. Подошла, нагнулась. Семенов ее ударил по лицу. Надо понимать, за то, что его «плохо» лечат: другие уезжают, а он в лежку лежит. Санитары тоже копошатся, отказываются исполнять грязные работы по лазарету, заставляя сестер. Сестры заявили, что они не могут при таких условиях работать. Война всем надоела. Война и «надоела»!