Онлайн чтение книги Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь
Бульвер-Литтон — романист

Как все-таки зависимы даже большие таланты от литературной ситуации, а порою и от совершенно случайных обстоятельств! Известно, что успех Байрона заставил Вальтер Скотта отказаться от поэзии — он увидел в нем неизмеримо большее дарование и счел себя в этой области лишним. А разорение в 1826 году издательской фирмы Джеймса Баллантайна, фактическим владельцем которой был Вальтер Скотт, было началом конца этого великого романиста.

Две даты — 1824 год, когда умер Байрон, и только что упомянутый 1826 год создали в Англии обстановку своеобразного литературного вакуума. Читатель ждал новых талантов, соизмеримых с прежними. И не напрасно. В 1837 году с "Посмертных записок Пиквикского клуба" началось триумфальное восхождение Диккенса к вершинам славы. Но именно в этот, не столь длительный период кризиса привлек к себе внимание Эдвард Бульвер (1803–1873). И не только как писатель безвременья. Он немало сделал для того, чтобы пришли те, кто оттеснил его потом с авансцены литературы — но отнюдь не на ее задворки. Бульвера продолжали читать — порою с большим удовольствием — и тогда, когда в полную силу работали Диккенс и Теккерей. А последние его романы появились уже после смерти того и другого. Кроме двадцати четырех романов, он написал девять пьес и множество поэтических произведений.

Какую долгую и насыщенную литературную жизнь прожил этот писатель!

* * *

Бульвер принадлежал к одной из родовитейших семей Англии. Предки его отца владели землями в графстве Норфолк с XI века — со времен норманнского завоевания, — и в семье никогда не забывали об этом.

Менее всех склонен был забывать о своем происхождении отец Эдварда. Этот генерал из деревенских сквайров, богатырского сложения, с зычным голосом, охрипшим на плацу, мужицким лицом и мужицкими манерами, всю жизнь страдал от неудовлетворенного честолюбия. В семье не признавали его ума, а когда он попробовал утвердить свой авторитет перед женой тем же испытанным методом, каким на смотру приводил к послушанию неисправного солдата, она воспылала к нему ненавистью и отчасти перенесла ее на двух своих старших сыновей. Чин генерал-майора, с которым пришлось выйти в отставку, казался ему жалкой подачкой для человека такого происхождения, таких заслуг и таких личных достоинств. К тому же он не имел титула.

Выйдя в отставку, генерал решил заняться имением. Создав на своих землях образцовое хозяйство, он надеялся разбогатеть и прославиться, а это был прямой путь к званию пэра Англии. Он вложил в хозяйство все, чем располагал, но затраты не окупились. Генерал умер, оставив детям пачку счетов и закладных.

Если верно, что писатели родятся в неблагополучных семьях, то генерал Бульвер немало сделал для карьеры сына. Но стоит ли спорить и с тем, что культура — тоже не лишнее качество для писателя?

Мать Бульвера происходила из семьи, пожалуй, менее родовитой, но зато просвещенной и утонченной. Отец ее был знаменитый книжник, первый в Лондоне знаток латыни, мало кому уступавший также в греческом и восточных языках, человек редкой начитанности и эрудиции.

После того, как дочь его овдовела, старик Литтен купил ей дом в Лондоне и вызвался следить за образованием ее младшего сына. Позаняться с внуком он, впрочем, как следует не успел. Книжник умер еще до того, как мальчику пришла пора идти в школу.

Эдвард узнал о смерти деда, когда перед их домом остановилось несколько подвод с книгами. Полки домашней библиотеки заполнились произведениями классиков XVIII века, рыцарскими романами, учеными трудами на греческом, арабском и древнееврейском языках, книгами Вольтера и богословскими сочинениями, трудами французских просветителей и трактатами о способах обнаружения ведьм. Это было настоящее богатство для мальчика, успевшего уже заразиться от деда любовью к чтению. А потом и для писателя Бульвера…

Мальчик рос избалованным сыном богатой, властной и гордой вдовы. Его она любила. Он не успел подвергнуться влиянию отца, даже не помнил его. У него были блестящие, рано обнаружившиеся способности к языкам, и если он чем и смахивал на покойного генерала, так только статной фигурой и удивительной легкостью, с которой перенял искусство верховой езды и приемы кулачного боя. Мальчик сам понимал, что одарен и красив, что им гордятся, но знал и то, каким непреклонным характером обладает его мать. И он рос самоуверенным и робким, убежденным в своем превосходстве и не знающим, как заставить других в это поверить. Дважды он убегал из школы и со слезами рассказывал матери, что остальные дети "совсем другие" и потому не любят и оскорбляют его. В конце концов готовить его в университет было поручено частному наставнику.

Уже в юные годы Бульвер был убежден, что станет писателем. До поступления в университет он написал поэму в подражание Байрону и вместе с другими своими стихами издал ее на средства матери. В 1823 году, находясь на втором курсе Кембриджского университета, Бульвер издал новый сборник стихов, а в 1825 году получил университетскую награду за поэму «Скульптура». Он пробовал себя также в прозе и еще в университете сделал ряд набросков для своих будущих произведений. Один из них, послуживший первоосновой «Пелэма», он издал потом в качестве приложения к изданию 1835 года. Эта новелла "Мортимер, или Записки джентльмена" была так хороша, что послужила чуть ли не главным украшением книги.

Наступили последние университетские каникулы Бульвера. Переодевшись в платье попроще и положив в котомку томик Еврипида, он двинулся пешком в Шотландию. Предполагалось, что он расширит свои знания о стране, обогатится от общения с людьми, закалит мужество в опасных приключениях. Чуть ли не каждый из героев романа XVIII века совершил такое путешествие. Его проделал и Том Джонс, и Джозеф Эндрус, и Перегрин Пикль. Правда, они шли с пустыми карманами, и не праздность, а нужда гнала их в путь. Разница была и в том, что за минувшие три четверти века приключения перестали быть уделом всякого путешествующего по большой дороге. Мужество свое Бульвер по пути в Шотландию имел возможность испытать лишь однажды. На околице большого села он повстречал человека, который посоветовал ему остановиться у его друга-трактирщика. В селе, сказал он, есть еще один человек, сдающий жилье, но у того останавливаться не стоит — это известный грабитель и убийца. Бульвер, разумеется, тотчас отправился к известному грабителю и убийце, который встретил его как родного и долго проклинал трактирщика, отбивающего у него постояльцев. И все же путешествие это не во всем разочаровало молодого романтика. Однажды ему погадала молоденькая цыганка (Бульвер утверждал потом, что она убедительно точно описала ему его прошлое и будущее); он влюбился в нее, встретил взаимность и некоторое время прожил в цыганском таборе.

Больше он никогда не бродяжил по родной стране — ни для собственного удовольствия, ни из нужды. Отныне лишь кареты с гербами — все более богатые кареты, со все более знатными гербами — провозили его по проселкам и трактам. И, может быть, поэтому он так надолго запомнил свое юношеское путешествие. Его герои не раз пройдут тот путь, который некогда проделал их автор. Но запомнил он свое путешествие таким, каким оно представилось ему, прежде чем он вышел за шлагбаум на заставе Кембриджа. Он увидел только то, что увидели его литературные предшественники. Он ничего не заметил из того, что позже увидел Дэвид Копперфилд, что пришлось узнать крошке Нелл, когда лавка древностей была продана за долги и они с дедушкой пошли по дорогам Англии. Разумеется, его знания не исчерпывались вычитанным из книг — слишком значительные события совершились на протяжении его жизни. Он знал и о крестьянских волнениях, с трудом усмиренных в 1830 году и вновь вспыхнувших в 40-е годы, знал о тяжелом положении рабочего класса, о все усиливавшихся требованиях избирательной реформы и чартистском движении. Он все это знал и о многом сумел высказать свое мнение — иногда в публицистике, иногда с трибуны парламента или на избирательном митинге, а иной раз устами своих героев. Но слишком большие сферы жизни были исключены из его реального человеческого опыта. Жизнь он прожил отнюдь не безоблачную, но всю — в пределах своего круга.

А неприятности не заставили себя ждать.

Осенью 1825 года Бульвер уехал в Париж, где был принят в аристократическом Сен-Жерменском предместье. Там он снова влюбился, на этот раз в девушку из богатой и знатной семьи, сблизился с ней и попросил благословения у матери. Но та наотрез отказала — возлюбленная Бульвера была католичкой, а его мать ненавидела «папистов». И Бульвер беспрекословно подчинился матери. Он бросил любимую женщину и вернулся в Англию.

В день его возвращения мать повела его на светский прием, где обратила его внимание на одну вошедшую в комнату девушку необычайной красоты. Их познакомили, они сразу понравились друг другу, и все, казалось бы, сулило счастливый брак. Розина Дойл-Уиллер блистала не только красотой, но и умом и успела уже повидать свет. Ее родители рано развелись, и она с матерью сначала жила у своего дяди, губернатора Ирландии, потом пять лет во Франции, где ее мать увлеклась теориями утопического социализма и вокруг них собралось несколько вольнодумцев. В Лондоне она быстро попала в литературный круг, дружила с леди Каролиной Лем, чей роман с Байроном наделал в свое время много шума. Когда она познакомилась с Бульвером, ей было двадцать четыре года и она уже была сложившейся личностью. То ли это, то ли взгляды и знакомства Розины не понравились матери Бульвера, сказать трудно, но она снова запретила сыну жениться. И тот снова послушался, однако два месяца спустя, узнав, что Розина больна, взбунтовался. 30 августа 1827 года Розина Уиллер и Эдвард Бульвер поженились.

Для Бульвера начался героический период его жизни. Мать немедленно отказала молодым в материальной поддержке. Голод им не грозил. У него было шесть тысяч фунтов по отцовскому завещанию, у нее скромный годовой доход в восемьдесят фунтов в год. Но Бульвер решил ни в чем не отступать от привычного образа жизни. Он оставался все тем же богатым аристократом — во всяком случае, в глазах других. В доме считали каждую копейку, но при этом держали экипаж и в придачу несколько верховых лошадей. Вскоре Бульверы купили дом в богатом районе Лондона. На все это нужны были деньги, и Бульвер работал сейчас почти как поденщик. Положение усугублялось тем, что первый его роман «Фолкленд» (1827) провалился. Но этот неуспех только подхлестнул начинающего писателя. Год спустя он приобретает широкую известность романом "Пелэм, или Приключения джентльмена" (1828), что, впрочем, никак не сказалось на вынужденной продуктивности его творчества. За десять лет своего брака он написал десять романов, две поэмы, пьесу, политический памфлет, два тома очерков — "Англия и англичане" и «Студент», содержавших также несколько неплохих рассказов, три тома "Истории Афин" (опубликовано было лишь два). Он писал для нескольких периодических изданий и одно редактировал ("Нью Мансли Мэгезин"). К своей литературной репутации он относился при этом очень ревниво. Этот добрый и отзывчивый человек яростно ненавидел критиков, отказывавших ему в праве на успех у искушенного читателя. Работал он в полную силу, не щадя здоровья, урывая для творчества каждую свободную минуту.

Впрочем, Бульвер не считал писательство единственным делом своей жизни. Он мечтал еще и о политической деятельности. Скоро для этого представился удобный случай. Когда в 1830 году его брат Генри выставил свою кандидатуру от либеральной партии на дополнительных парламентских выборах, он принялся умолять его, чтобы тот уступил ему право баллотироваться в парламент. Он ведь знал, что Генри совсем не влечет политическая карьера. Но отдать место брату Генри не собирался. Он предпочел снять свою кандидатуру за взятку, полученную от консерваторов. Произошел скандал. Лорд Гленгол выступил со статьей, в которой писал, что подобного цинизма Англия еще не знала за всю далеко не безупречную историю парламентских выборов: теперь продавались уже не голоса, а сам кандидат.

Эдвард рьяно кинулся на защиту брата и даже заставил Гленгола извиниться. Неизвестно, что сыграло здесь большую роль — полемический дар младшего Бульвера или его слава первоклассного боксера и фехтовальщика, но так или иначе репутация Генри была восстановлена. Да и сам Эдвард приобрел некоторый политический вес — он ведь защищал не только честь семьи, но и честь партии, скромпрометированной продажностью своего кандидата. К тому же успех «Пелэма» сделал Бульвера популярной фигурой. Он показал себя в нем не только хорошим писателем, но и человеком либеральных воззрений, что в период подготовки избирательной реформы играло немалую роль. Правда, то был либерализм человека, помнящего о своей принадлежности к светскому обществу и этого не скрывающего. Но большого радикализма от Бульвера не приходилось ждать. Он отнюдь не спорит с одним из своих героев, который утверждает, что "доктрины, истинность коих неизменна, но претворять которые в действие немыслимо из-за предрассудков данной эпохи, — приходится смягчать, приспособлять к реальным условиям, нередко отказываться от них и даже жертвовать слабой надеждой на великие блага ради уверенности получить гораздо меньшее благо". Но вопрос об избирательной реформе перекрывал в этот период все остальные, а здесь Бульвер был достаточно последователен. В старой избирательной системе он видел одну из "деспотических привилегий аристократии". Поэтому, выставив свою кандидатуру от либеральной партии на выборах 1831 года, он без труда вошел в палату общин. В тот же год он приобрел широкую политическую известность. Когда в 1831 году король распустил готовивший реформу либеральный парламент, Бульвер выступил с памфлетом — "Письмо бывшему министру относительно настоящего кризиса", где объявлял действия Вильгельма IV неконституционными. Этот памфлет за короткий срок вышел двадцатью одним изданием и повлиял на исход борьбы за реформу. Бульвер стал членом нового парламента, избранного согласно биллю о реформе.

Парламентская деятельность Бульвера в немалой степени касалась вопросов литературы и театра. Английские писатели и драматурги нашли в лице Бульвера очень последовательного и настойчивого защитника. Он всю жизнь боролся за приемлемое для писателей авторское право, за снятие налогов с литературы и периодической печати. Когда встал вопрос об организации в Англии литературного фонда, он немедленно внес на это значительную сумму денег, безвозмездно уступил часть своей земли на постройку трех домов для престарелых литераторов и сам финансировал строительство. Большую часть организационной работы он проделал совместно с Диккенсом. На создание фонда пошли и все доходы от поставленной любительской труппой Диккенса пьесы Бульвер-Литтона "Мы не так плохи, как кажемся". Этот спектакль, в котором Диккенс сыграл шесть ролей, пользовался огромным успехом. С тех пор Диккенс очень подружился с Бульвером. Одному из своих сыновей, родившемуся в 1852 году, он дал имя Эдвард Бульвер-Литтон.

В 1841 году Бульвер отказался от места в парламенте, чтобы, как он говорил, целиком отдаться литературе. Одиннадцать лет спустя, в 1852 году, он, однако, под влиянием лидера консервативной партии Дизраэли снова вошел в палату общин, на сей раз от консерваторов. В этом не было такой разительной перемены позиций, как может показаться с первого взгляда. Еще будучи либералом, он выступал против отмены так называемых "хлебных законов", которые в интересах земельных собственников помогали поддерживать высокие цены на хлеб. Свою борьбу за избирательную реформу 1832 года он отнюдь не считал "ошибкой молодости". Но он дважды выступал с парламентскими речами против предлагавшихся новым поколением либералов избирательных реформ, заявляя, что рабочее правительство в парламенте подорвет существующие государственные институты. Парижская коммуна вызвала дальнейший сдвиг Бульвера вправо. Теперь он был убежден, что лишь власть аристократии (правда, толковавшаяся им довольно широко) обеспечит расцвет страны, свободу и благосостояние народа. В романе «Парижане», за который он принялся незадолго до смерти (опубликован в незаконченном виде в 1873 году), он хотел на примере соседней страны преподать урок собственной и призывал английскую буржуазию вернуть значительную часть власти тому классу, который обладает наследственной привычкой к управлению, достаточными духовными ценностями и воспитанием, чтобы вызвать в народе уважение и тем самым обеспечить — в интересах той же буржуазии — должный порядок в стране.

Все это время Бульвер поднимался с одной ступеньки общественной лестницы на другую. В 1838 году ему было даровано звание баронета. Получив в 1844 году после смерти матери дедовское поместье и капитал, он присоединил к своему имени другую аристократическую фамилию — Литтон. В 1858 году он стал министром колоний в консервативном кабинете лорда Дерби. В период его годичного пребывания на этом посту были основаны две новые английские колонии — Квинсленд и Британская Колумбия, где один из городов был назван его именем. В 1866-м он был пожалован титулом барона Литтона Небуортского и в тот же год, войдя в верхнюю палату парламента, получил право именоваться лордом Литтоном. С этого времени он отошел от активного участия в политике.

И все же эти годы жизни Бульвер-Литтона никак не назовешь безоблачными. Его брак с Розиной Уиллер оказался несчастным. У них было двое детей — дочь Эмили, умершая в двадцатилетнем возрасте, и сын Эдвард Роберт, впоследствии ставший вице-королем Индии; но и дети не скрепили их брак. У Розины были собственные литературные амбиции, и ее никак не радовали успехи начинающего литератора и политика, напротив — раздражала его вечная занятость. К тому же она ненавидела его мать. Она и о своих родителях говорила без особого почтения, а уж свекровь обливала грязью во всех салонах, а когда удавалось ив печати. Между супругами происходили вечные скандалы, несколько раз дело шло к разрыву. В 1833 году, когда здоровье Бульвера было совершенно расшатано многолетними перегрузками, они отправились в Италию отдохнуть как бы во второй медовый месяц. Но Бульвер и там кинулся работать — он собирал материал для задуманных романов. Италия привела его в восхищение, и ему захотелось побольше написать о ней. Розине же все в этой стране не нравилось. Она порадовалась этому путешествию лишь однажды — когда за ней стаи ухаживать — и небезуспешно — князь Неаполитанский. Но этот роман оказался слишком уж кратковременным. Бульвер обвинил ее в измене, увез в Англию, и они на время расстались. Потом они еще несколько раз сходились и расходились и окончательно развелись в 1836 году, что, впрочем, не прекратило их взаимной вражды. Розина пережила своего бывшего супруга на девять лет и до конца своих дней не переставала чернить его.

Самый драматический момент в отношениях Эдварда и Розины наступил двадцать два года спустя после их развода. Роберт Бульвер целиком стал на сторону отца, жил в его доме и семнадцать лет не переписывался и не виделся с матерью. Они встретились случайно на избирательном собрании, куда леди Бульвер явилась отнюдь не для того, чтобы доставить удовольствие своему бывшему мужу. Вела она себя так, что Роберт вызвал врача с целью обследовать ее психическое состояние. Вскоре она была схвачена в Лондоне в доме своей двоюродной сестры и увезена в частную психиатрическую клинику. Все это, конечно, не могло произойти без участия Бульвер-Литтона, и это было с его стороны большой неосторожностью. Друзья леди Бульвер добились ее освобождения, ему же пришлось уйти с поста министра… Пожалуй, это оказалось единственной неудачей в его политической карьере, в целом развивавшейся успешно. Когда его самолюбие было до конца удовлетворено, он полностью отдался тому, что считал главным делом своей жизни, — литературе.

Бульвер пережил и всех своих литературных соперников и всех своих критиков ранних лет. Он обрел известность далеко за пределами Англии. Первое собрание его романов вышло уже в 1840 году, а в 1854 году закончилось начатое двумя годами раньше пятитомное издание "Поэтических и драматических произведений". Всего за время жизни Бульвера вышло сто десять томов его произведений. Они переиздавались в Англии и переводились на иностранные языки — французский, испанский, немецкий, русский. Он имел почет, положение, большой достаток. То была ничем почти не омраченная старость. Эдвард Джордж Бульвер-Литтон, лорд Литтон, барон Литтон Небуортский умер 18 января 1873 года.

* * *

Бульвер-Литтон работал сразу в трех областях литературы — в поэзии, драматургии и в повествовательном жанре, и его вклад в эти достаточно непохожие жанры, естественно, не мог быть равноценен. Он написал несколько поэм и большое число стихов, но в истории английской поэзии его имя упоминается редко. Иным оказалось его положение в качестве драматурга. Без него нельзя составить себе представление об английской драматургии XIX века. Не стоит, конечно, сравнивать Бульвера с корифеями английской драмы других веков, но для своего времени он был единственным талантливым и близким к большой литературе писателем, чьи драмы регулярно ставились на профессиональной сцене и имели длительный успех. В области романа его место несколько скромнее, но и здесь оно, как говорилось, достаточно велико.

Неуспех первого романа не слишком огорчил автора: Бульвер и сам был невысокого мнения о своем «Фолкленде» — подражании гетевскому «Вертеру», написанном отчасти как "роман в письмах". За второй свой роман он, думается, должен был волноваться больше. Он теперь жил литературным трудом, и от того, примут ли его роман критики и читатели, зависело многое. Да и сам роман потребовал от автора немалых душевных сил и стараний — он вложил в него все, что успел увидеть и о чем успел поразмыслить. Критика встретила роман достаточно холодно, чтоб не сказать неприязненно. Но «Пелэм» начал расходиться все более значительными тиражами, его стали читать, а потом переводить за границей, и положение Бульвера в прозе сразу упрочилось.

И в самом деле, «Пелэм» — одно из лучших произведений Бульвера. Конечно, в нем не следует искать той "чистоты линий", которая присуща шедеврам мировой литературы, иными словами — полной стилистической цельности и четкости построения. Чего там нет, того нет. Бульвер, как говорилось, писатель переходной поры, и в его творчестве пересекаются, точнее даже сказать — «складываются» разные литературные тенденции. Но в «Пелэме» каждая из них представлена на высоком уровне таланта. И хотя доля их самостоятельности различна, ничего совсем несамостоятельного, не пропущенного сквозь собственный ум и душу в нем нет. Потому-то и одержал победу этот двадцатипятилетний писатель.

Предисловие к изданию 1835 года автор (любитель эпиграфов, обнаруживавших его незаурядную образованность) открывал цитатой из "Раба моды" английского драматурга XVII века Джорджа Этернджа: "Законченный джентльмен, по словам сэра Фоплинга, должен хорошо одеваться, хорошо танцевать, хорошо фехтовать, иметь талант к сочинению любовных писем и приятный голос для выступлений в Палате". Всеми этими качествами обладает и герой «Пелэма». Он абсолютно вписывается в светское общество — и по рождению и по манерам. Но этот воплощенный денди обладает и другими качествами, уже не столь обычными в его среде, — умом и сердцем. Он "свой среди своих", что, однако, лишь помогает ему тоньше замечать их недостатки и достоинства. В упоминавшемся уже наброске "Мортимер, или Записки джентльмена" подчеркивались недостатки. То была вещь сатирическая. В «Пелэме» автор пытается найти некий баланс того и другого. Как писал он в том же предисловии 1835 года: «Мортимер» должен был показать, каким образом свет портит своего питомца, «Пелэм» же, наоборот, выражает более новый и, по-моему, более справедливый моральный принцип, показывая, как человек здравомыслящий может подчинить себе обычаи света вместо того, чтобы оказаться у них в плену, и как он постепенно становится мудрее, извлекая уроки из своих юношеских слабостей". Такое отношение к свету и к герою, ищущему и находящему свое место в жизни, становится отныне обычным у Бульвера. В этом было некое преодоление байронизма, точнее — влияния первых песен "Чайльд Гарольда" и "Восточных поэм" (не говоря уж о "Манфреде") с их героем — Мрачным, непонятым миром. Тот шаг к реализму, который в свое время сделал Байрон в "Дон Жуане", теперь делает его поклонник Бульвер. Причем не без помощи отвергаемого им ныне Байрона "Восточных поэм". Его герой в отличие от персонажей комедии Реставрации, одного из представителей которой Бульвер процитировал в эпиграфе к своему предисловию, не является просто "порождением среды". Нельзя назвать его и игрушкой обстоятельств, какими не раз оказывались герои любимых Бульвером Лесажа, Филдинга и Смоллета. Он самобытен и самостоятелен.

Именно эти черты «Пелэма», очевидно, привлекли Пушкина, уже успевшего к моменту знакомства с романом Бульвера закончить "Евгения Онегина" и прожившего после своих байронических "Южных поэм" целую поэтическую жизнь. А прочитал он этот роман достаточно рано, задолго до появления русского, сокращенного, перевода ("Пельгам", 1859). Как известно, с конца 20-х годов Пушкин обдумывал план романа о жизни современного ему дворянского общества, и «Пелэм» пришелся тут как нельзя кстати. Впервые он упомянут Пушкиным уже через год после выхода книги в Англии — в 1829 году в "Романе в письмах", затем в 1831 году во втором варианте плана "Романа на кавказских водах", а в 1834–1835 годах (предположительно) Пушкин начинает своего "Русского Пелэма". Повествование там, кстати, как у Бульвера, тоже ведется от первого лица.

Словом, бульверовская полемика с Байроном оказалась очень ко времени. Но внутренняя связь с ним сохранилась и прорвалась на страницах книги в совершенно откровенной форме. Второй фигурой романа является сэр Реджинальд Гленвил — университетский друг Пелэма, которого он после долгой разлуки застает на сельском кладбище, распростертым над неизвестной могилой. Потом он вновь сталкивается с ним в парижских притонах и лишь под конец, став женихом его сестры, узнает его историю. Возлюбленную Гленвила изнасиловал и заточил в частную психиатрическую больницу, где она умерла, подонок сэр Джон Тиррел (как потом радовались этому совпадению противники Бульвера!). Гленвил долго выслеживал врага, надеясь разорить того за карточным столом и обречь на голодную смерть. Его планам мести не дано осуществиться — Тиррела убивает с целью грабежа другой, вхожий в свет, подонок. Однако подозрение падает на Гленвила, все говорит против него, и ему грозит казнь. Но Пелэму удается в последние два дня провести собственное расследование и доказать невиновность друга. Впрочем, дни Гленвила все равно сочтены: он умирает от чахотки.

Так в творчество Бульвера проникают элементы нового для него романа «ньюгетского», как называли его в Англии по известной лондонской уголовной тюрьме.

Начал писать в атом жанре не Бульвер. Его основателем считается Вильям Годвин (1756–1836), в романе которого "Калеб Уильямс" (1794) соединились черты предромантизма с критикой социальных порядков. У престарелого Годвина Бульвер и почерпнул материал для своих двух «ньюгетских» романов. Но именно Бульвер стал крупнейшим представителем этого весьма популярного в те годы жанра.

В 1830 году появился роман Бульвера "Пол Клиффорд", написанный в поддержку кампании по смягчению английского уголовного законодательства. Герой этой книги, ребенком похищенный у судьи сэра Уильяма Брандона, вырос в доме трактирщика, был несправедливо обвинен в воровстве и, сблизившись в тюрьме с уголовниками, стал главарем разбойничьей шайки. В модном курортном городе Бате, где он выдает себя за армейского капитана, он влюбляется в племянницу и наследницу сэра Брандона, завоевывает ее взаимность, но, понимая невозможность брака между ними, устраняется с ее пути. Вскоре он опять попадет в тюрьму, и судить его должен сэр Брандон. И хотя судья получает записку, из которой явствует, что Клиффорд — его украденный сын, он выносит смертный приговор, после чего умирает. Найденная при нем записка избавляет героя от смерти. Его возлюбленная следует за ним в Америку, где со временем он становится известным филантропом.

Мелодраматичность сюжета не помешала успеху романа — она была как раз во вкусе тех лет. К тому же роман воспринимался в как произведение социально-критическое — в нем много говорилось об условиях жизни в английских тюрьмах, а преступник по своим человеческим качествам выглядел гораздо привлекательнее представителей закона.

В основе следующего «ньюгетского» романа Бульвера лежала действительная история, потрясшая в свое время многих. В 1759 году был признан виновным в убийстве и казнен школьный учитель Юджин Эрам, известный как человек исключительных способностей. История Эрама особенно заинтересовала Бульвера из-за того, что этот необычный убийца был одно время домашним учителем в доме его деда и очень с ним подружился.

"Юджин Эрам" (1832) социально индифферентнее, чем "Пол Клиффорд", но внутренне значительнее. Правда, в нем есть несколько высказываний в духе Годвина об обществе, где пороку легче преуспеть, чем добродетели, а роскошь немногих покупается страданиями большинства, но идиллические картины счастливой деревни, опекаемой добрым сквайром, импозантная фигура просвещенного лорда, беззаветная любовь к бедняку Эраму прекрасной дочери сквайра как бы предназначены для того, чтобы опровергнуть эти слова. Зато Бульвер впервые, за тридцать четыре года до появления "Преступления и наказания" (разумеется, на другом уровне таланта), поставил здесь вопрос о допустимости преступления для выдающейся личности, даже ради благого дела, даже против человека ничтожного. Именно такое преступление и совершил в молодости Юджин Эрам. За четырнадцать лет до описываемых событий он вместе со своим родственником Хаусманом, давно ступившим на кривую дорожку, убил светского прощелыгу, мошенника и насильника Кларка, чтобы завладеть бриллиантами, которые тот приобрел нечестным путем. Деньги, вырученные за них, нужны были ему, чтобы, не умерев с голоду, целиком отдаться науке. И на первых порах преступление, оставшись нераскрытым, приносит ожидаемые плоды. Эрам поселяется в глуши и, продолжая свои научные занятия, приобретает мировую славу в нескольких отраслях знания. Ему не нужны ни эта слава, ни блага, которые она может принести. Он живет на скудные средства, отдавая остальное неимущим. Его привлекает только наука как таковая, и ничего больше. И все же некогда совершенное преступление внутренне подтачивает его. Он ищет спасения в любви Элионор, дочери сквайра, но за день до свадьбы его преступление раскрывается, и в час, когда им предстоит идти к венцу, Эрама увозят в тюрьму. Уже после казни Эрама сын убитого (он-то и раскрыл преступление) читает исповедь убийцы и узнает всю правду о нем и об отце.

Бульвер написал еще несколько романов в духе "Пола Клиффорда" и "Юджина Эрама", но они уже не привлекли к себе такого внимания.

К «ньюгетским» романам Бульвера очень по-разному отнеслись Диккенс и Теккерей. Диккенс в своем "Оливере Твисте" заметно превзошел Бульвера и все же ощущал свою преемственность по отношению к нему. "Пола Клиффорда" он однажды назвал превосходным романом. Позиция Теккерея была совсем иной. В отличие от Диккенса, подвергшегося немалому влиянию романтизма, Теккерей это литературное направление отвергал с порога, видя в "Поле Клиффорде" и "Юджине Эраме" лишь героизацию преступника, причем мнения своего не скрывал. Он издевался над Бульвером в своих ранних "Записках Желтоплюша" и повести «Кэтрин». Как пародия на Бульвера была задумана и известная повесть "История Барри Линдона" (правда, в конечном итоге она далеко вышла за эти рамки).

Один из следующих романов Бульвера ("Рейнские пилигримы", 1834) заслуживает упоминания, поскольку это было первое его произведение, переведенное на русский язык и единственное к тому времени прочитанное В. Г. Белинским. Великий критик не замедлил тотчас отозваться на эту вышедшую в 1835 году в переводе с французского книгу. В своей рецензии Белинский, подобно Теккерею, хотя и по другому поводу, резко осуждает романтические тенденции в творчестве Бульвера. Бульвер, по его словам, силен в этом романе не сюжетом (путешествие умирающей от туберкулеза девушки, ее отца и жениха по Рейну), а в эпизодах: Тревелиан, жених Гертруды, чтобы отвлечь ее от мыслей о смерти, рассказывает ей о былых временах. "Эти эпизоды, — пишет Белинский, — прекрасны, когда дело идет о изображении чувств и положений человеческих, общих всем векам, всем народам и понятным во всех веках и для всех народов, но не тогда, когда он выступает как мечтатель". "Бульвер, заключает он, — писатель не гениальный, но с талантом, хорош только там, где естествен, где пишет в духе времени, где противоречит своим нелепым мыслям о жизни, и несносен, где силится, вопреки своему таланту, быть идеальным" [228]В. Г. Белинский. Собр. соч., т. I. M. "Художественная литература", 1976, с. 422–423..

"Рейнских пилигримов" Бульвер задумал и начал писать, когда возвращался по Рейну из Италии, и рассказы его героя о старине никак не были случайностью — в Италии Бульвер стал историческим романистом. Вероятно, он давно об этом мечтал. Он всегда восхищался Вальтером Скоттом, в свое время послал ему сборник своих юношеских стихов и даже удостоился от него похвалы и благодарности, но вступать с ним в соперничество не решался. Италия, сохранившая столько следов своей истории, произвела на него, однако, такое впечатление, что он снял с себя этот зарок. В Риме он задумал роман "Риенци, последний римский трибун" (1835) и начал упорно собирать для него материалы, а живя в Неаполе, посетил раскопки Помпеи и приступил к работе над романом "Последние дни Помпеи" (1834). Мысль об этом романе возникла у него, впрочем, еще раньше, в Милане, где он видел знаменитую картину К. П. Брюллова "Последний день Помпеи".

В «Риенци» нашли себе полное выражение популистские тенденции Бульвера. Главная мысль романа четко сформулирована на его страницах: "Есть только один способ вернуть народу его величие — воззвать к самому народу. Князья н патриции не могут упрочит" славу государства — они хотят возвыситься сами. Все великие мировые преобразования — результат народных движений". Роману предшествовал эпиграф из "Чайльд Гарольда": "…друг Петрарки, Италии надежда, освободитель от веков позора, Риенци, последний римлянин". Недаром этот роман, переведенный на русский язык в 1860 году, был дважды инсценирован у нас в годы революции. Он оказался созвучным времени. А еще до этого, в 1842 году, Рихард Вагнер создал одноименную оперу на сюжет этого романа.

"Последние дни Помпеи" — самый доселе популярный из исторических романов Бульвера. Внук Бульвера, второй граф Литтон, написавший в 1948 году книгу о своем знаменитом деде, рассказывает, каким почетом был он окружен, когда в Помпее признался экскурсоводу, что он потомок автора романа, только что горячо рекомендованного слушателям. Вышедший впервые на русском языке в 1842 году, этот роман продолжает издаваться поныне.

Вернувшись в Англию, Бульвер написал еще два романа о далеком прошлом на сей раз прошлом своей родины ("Последний барон", 1843, и "Гарольд, последний из саксонцев", 1848). В первом из них рассказывается о гибели графа Барвиха, "делателя королей" (1428–1471) и угасании феодальной вольницы, во втором — о кратковременном правлении последнего саксонского короля Британии Гарольда II (род. в 1022 г.), убитого при вторжении нормандских завоевателей в 1066 году. Публика встретила эти романы неплохо. Иначе отнесся к первому из них Теккерей. В опубликованной в 1847 году пародии "Романы прославленных сочинителей, или романисты — лауреаты премий «Панча» он, заново поиздевавшись над Бульвером за "Пола Клиффорда" и "Юджина Эрама", помянул и "Последнего барона", где автор, как, впрочем, и в прежних книгах, "ставил себе целью живописать одним махом целый век".

Кто знает, не эти ли уколы заставили Бульвера вернуться к роману из современной жизни? В 1849 году появляется "Семейство Кэкстонов", а в 1851–1852 — "Мой роман" — книги, полные юмористических зарисовок в духе Стерна. Эти романы при всей своей поверхностности лучше вписывались в литературу, определяемую творчеством Диккенса и Теккерея. Шесть лет спустя, в 1858 году, вышел в свет еще один роман подобного типа — "Что он будет с этим делать?".

И все же Бульвер упорно искал "свое место" в литературе. Он обращается к жанру, в котором сейчас не видит себе соперников, — к фантастическому роману. В,1842 году он публикует первый из них — «Занони», названный так по имени главного героя. Этот человек, не стареющий много веков, достиг большой мудрости и накопил несметные богатства. Его долголетие отчасти объясняется тем, что он сумел избавиться от всех человеческих страстей и привязанностей. Но любовь все-таки побеждает его холодную отрешенность. Он женится на прекрасной неаполитанской певице и гибнет, спасая ее.

Менее удачным оказался роман "Странная история" (1862), написанный для журнала Диккенса "Круглый год". Его герой овладел тайной долголетия, но в отличие от Занони он бездушный себялюбец, преданный лишь собственным удовольствиям. Этот роман, впрочем, тоже по-своему интересен: в нем найдена идея, ставшая необычайно популярной в последующей фантастике — герой "Странной истории" обладает способностью влиять на расстоянии на других людей.

В фантастическом жанре написано и одно из последних произведений Бульвера — "Грядущая раса" (1871). Роман этот оставил заметный след в истории фантастической литературы. В нем Бульвер подвел некоторые итоги предшествующей фантастики и поставил вопросы, еще долго обсуждавшиеся в пределах и за пределами этого жанра.

В романе рассказывается, как один молодой американец проник через глубокую штольню в подземный мир, жители которого овладели особым видом энергии — «врилем». Он и врачует, и приводит в действие машины, и помогает прокладывать дороги сквозь скалы. Врилии, как называет себя этот народ, могут даже летать и носят на себе крылья, наподобие ангельских. Если окинуть взглядом фантастику, предшествующую бульверовской, то выяснится, что именно он впервые заговорил о коренном переломе в развитии производительных сил, связанном с открытием новых научных принципов, и о вытекающих отсюда социальных и политических последствиях.

Но каких?

По Бульверу, подобный перелом не разрушит существующие социальные институты, а, напротив, закрепит их, разве что сделав несколько более патриархальными.

Впрочем, роман Бульвера нес в себе черты не только утопии, но и антиутопии. В обществе, где исчезли все виды социальных и личных противоречий, исчезли заодно и все виды искусства, и жизнь здесь необычайно скучна. Но врилии этого не замечают. Это люди усредненные, без индивидуальности. К тому же вриль — источник величайших опасностей. С его помощью можно уничтожать все живое на огромных расстояниях, и хотя врилии никогда не повредят своим соплеменникам, другие народы они попросту не считают за людей.

С Бульвером, разумеется, стали спорить. И хотя правда чаще была на стороне его оппонентов, в этих спорах рождалось многое из последующей фантастики.

* * *

Книга, которая лежит сейчас перед читателем, — последнее законченное произведение Бульвера. Он дописал ее 1 января 1873 года — немногим более чем за две недели до того, как воспаление уха (Бульвер с детства страдал болезнью ушей), перебросившееся на мозг, свело его в могилу.

Успех романа был значительным. По тогдашним временам продажа более трех тысяч экземпляров в первый день означала, что публика заинтересованно отнеслась к последней книге писателя, со столькими произведениями которого успела познакомиться почти за полвека. В том же году книга вышла в немецком издательстве Таухница, работавшем для англоязычного читателя по всему свету.

Если проследить историю русских переводов Бульвера, то выяснится, что время от выхода очередного романа в Англии до его выхода в России, как правило, все сокращалось. Для "Кенелма Чиллингли" оно оказалось рекордным. Роман был издан в том же году, что и в Англии, причем сразу в двух переводах. Один был сделан (предположительно) писательницей и издательницей E. H. Ахматовой, выпускавшей в Петербурге серию "Собрание иностранных романов, повестей и рассказов в переводах на русский язык", другой был опубликован несколько позже в виде приложения к журналу "Русский вестник". В 1932 году слегка отредактированный перевод Е. Н. Ахматовой появился у нас в серии "История молодого человека XIX столетия", выходившей под редакцией А. М. Горького и А. К. Виноградова. И еще раз, вновь отредактированный, он был издан в 1965 году. В настоящем издании читатель получит все тот же перевод, подвергшийся основательной редактуре.

"Кенелм Чиллингли" во многом — итоговый роман Бульвер-Литтона. Нельзя, конечно, сказать, что в нем соединились все направления творчества писателя. В нем нет ничего от фантастического или от «ньюгетского» романа, но все равно присутствуют черты, роднящие его даже с ними. Бульвер иногда называл себя писателем «метафизическим», стремящимся к философскому обобщению, а то и просто к отвлеченным рассуждениям, по возможности включенным в художественную ткань повествования. Так, сделав Юджина Эрама крупным ученым, Бульвер от его лица познакомил читателя со многими своими соображениями о литературе, истории, жизни. Нечего и говорить, что в таком, тяготеющем к философии, жанре, как фантастика, он тем более выказывал себя "метафизическим писателем". В "Кенелме Чиллингли" тоже немало общих рассуждений, споров о литературе и жизни. Но основа этого романа иная. Он представляет собой очень сложный симбиоз стернианского романа (в первой его части имя английского писателя, зачинателя литературы сентиментализма, Стерна, прямо упомянуто — и не зря, ибо весь эпизод с выбором имени для героя очень напоминает соответствующее место из "Жизни и мнения Тристрама Шенди"), романа большой дороги, лучшие образцы которого Бульвер нашел в "Джозефе Эндрусе" и "Истории Тома Джонса, найденыша" Филдинга, "Жиль Блазе" Лесажа и романах Смоллета, романа воспитания (здесь Бульвер обратился к "Годам учения Вильгельма Майстера" и "Годам странствий Вильгельма Майстера" столь любимого им Гете) и, наконец, романтической повести. Историю" любви своего героя к Лили автор писал, возвращаясь душой к годам своей юности. Когда ему было семнадцать лет и он еще только готовился к поступлению в университет, он встретил и полюбил девушку своего возраста, с которой каждый день гулял на берегу реки. Однажды девушка не пришла на свидание, а три года спустя он получил письмо, в котором она поведала ему, что ее заставили выйти замуж за нелюбимого и она умирает от чахотки. Теперь Бульвер заново переживал минувшие дни. По свидетельству его сына, работая над главой, где описываются страдания героя на могиле возлюбленной, Бульвер весь день находился в подавленном состоянии, а когда читал эти места вслух, не мог удержаться от слез.

Соединить все эти достаточно разнородные, хотя и не противостоящие друг другу тенденции было, разумеется, делом нелегким. Но Бульвер и здесь имел перед собой неплохой образец. В одном из отступлений, столь характерных для его романов, он как-то писал, что особое достоинство "Истории Тома Джонса, найденыша" в том, что автор его сумел в конце собрать вместе всех разбросанных по его страницам персонажей. Роман большой дороги уже до Бульвера обрел достаточную цельность, и автору "Кенелма Чиллингли" не приходилось прокладывать новых путей, тем более, что в романе, озаглавленном "Кенелм Чиллингли, его приключения и взгляды на жизнь", не так-то уж много приключений. Роман большой дороги вынужден был потесниться, чтобы оставить место для всего остального. Прежде всего для "взглядов на жизнь".

Они у Кенелма не остаются одинаковыми на протяжении нескольких лет, описанных в романе. Он начинает как провозвестник «новых» (читай: буржуазных) идей. В своей речи перед арендаторами отца, в своих спорах с бродячим менестрелем он выступает как типичный утилитарист — представитель того направления в этике, которое считает пользу основой нравственности и критерием человеческих поступков. В Англии XIX века это философское течение, созданное Иеремией Бентамом (1748–1832), получило широкое признание, и Бульвер, высмеивая (а в чем-то и окарикатуривая) его, включался в споры, очень важные для состояния современной ему мысли. Задача Бульвера показать, в какой мере эти взгляды противоречат тому, что просветители называли "человеческой природой". Кенелм всегда остается хорошим, некорыстным человеком, и жизнь, возраст, житейские ситуации, в коих он ведет себя согласно своему характеру, а не взглядам, побуждают его в конце концов переменить последние. Отныне он представитель той доброй старой патриархальной торийской традиции, за которую всегда стоял его отец, "лучший из людей". Не последнюю роль в этом духовном перерождении героя играет и романтическая любовная история, развертывающаяся на последних страницах книги. Разве любовь подчинена законам пользы?

А. К. Виноградов в предисловии к изданию 1932 года назвал Кенелма Чиллингли "неприкаянным молодым человеком". Слова эти найдены очень точно. Кенелм из тех, кто словно бы рожден искать смысл жизни. А он — Бульверу ли было этого не знать! — слишком непрост, чтобы хоть в чем-то открыться неискушенному взгляду. И Кенелм каким-то внутренним чутьем это понимает. Потому-то он и пускается в путь. Но подлинное знание приходит к нему не как к стороннему наблюдателю. И даже не как к помощнику в чужих бедах и недоразумениях. Знание надо выстрадать. И если раньше герой сторонился активной деятельности и презирал политику, то теперь, по мнению Бульвера, ему самое время принять в ней участие. Как Кенелм, сохранивший всю свою непосредственность и честность, впишется в крут прожженных политиканов, не без знания дела изображенных Бульвером на страницах романа, другой вопрос. Но Бульвер оставляет его открытым. Роман на этом кончается.

Здесь нет никакой случайности. Нарисовать портрет Кенелма преуспевающего парламентария значило бы грубо нарушить художественную правду. Для этой роли больше подходит другой персонаж романа — Гордон Чиллингли — человек напористый и осторожный, циничный и обходительный, обдумывающий каждый свой шаг. Внимательный читатель заметит, что Бульвер хотя этот персонаж изображен без всяких прикрас — очень к нему снисходителен. Автор никак не хочет, чтобы Гордона просто сочли плохим человеком. Но в этой снисходительности немало подспудного критицизма, притом далеко выходящего за пределы данного конкретного образа. Гордон Чиллингли всего лишь следует законам политической жизни, сложившимся в английской парламентской практике. Его ли в этом винить или систему?

Английский парламент не раз оказывался объектом жестокой критики. Диккенс ненавидел парламент дореформенный и не изменил своего отношения к парламенту послереформенному. Бернард Шоу высмеивал английский парламентаризм при каждом удобном случае. Но свидетельство Бульвер-Литтона имеет особое значение. Он сидел в парламенте в отличие от Диккенса не на репортерской скамье, а на скамье депутатов — сначала слева, потом справа, и он не делает ни для кого секретом, что парламент, который он так хорошо знает «изнутри», — не более чем орудие в руках правящих классов, защитник всего, что идет на пользу верхушке общества. Конечно, здесь тоже немало ссор, но все это дела семейные…

В этих эпизодах романа Бульвер-художник побеждает Бульвера-политика.

Но все же объявить "Кенелма Чиллингли" политическим романом было бы заметным преувеличением. При всей разнородности его художественных тенденций преобладающую роль в его структуре играет все-таки роман воспитания. Разумеется, в подобном произведении важную функцию приобретает образ главного героя. Стернианская традиция имела здесь для Бульвера не последнее значение — ведь именно Стерн настаивал на сложности человеческих характеров и неоднозначности человеческих поступков. И Бульверу очень хотелось в данном случае пойти по стопам этого классика предшествующего столетия. Признаемся, что человеческие характеры не слишком удавались Бульверу. Герои «Пелэма», "Юджина Эрама" тяготели к тому, чтобы стать законченным воплощением добродетелей или пороков. В тех случаях, когда Бульвер пытался этого избежать, характеры чаще всего получались бледные, невыразительные. По отношению к Кенелму Чиллингли этого сказать нельзя. В его образе есть сразу и определенность и пластичность, его видишь и чувствуешь, и загадкой для читателя он оказывается лишь в той степени, в какой является загадкой для самого себя. Это и придает внутреннюю динамику роману, не слишком напряженному по сюжету, а порою и несколько рыхлому. Но это общий недостаток произведений Бульвера. В целом же, прочитав "Кенелма Чиллингли", нетрудно получить общее представление о творчестве Бульвера-романиста. Неполное, конечно, но ведь в распоряжении нашего читателя находятся и другие его романы. И, думается, ознакомившись с ними, читатель согласится с мнением В. Г. Белинского: "Бульвер — писатель не гениальный, но с талантом".

Ю. И. Кагарлицкий