Онлайн чтение книги Кира Георгиевна
– 16 —

Был третий час ночи, троллейбусы уже не ходили, и Вадим протоптался минут двадцать, если не больше, на пустынной окраинной остановке, пока его не подхватил задрипанный «Москвичек». Развалившись на заднем сиденье, стал размышлять о судьбах человеческих.

Вот, пожалуйста, Ромка… Тоже отсидел свою «десятку», а сейчас всем доволен, весел, сомнений никаких.

Ромка Телюк – а по-лагерному, бог его знает почему, Базука – честно провоевал всю войну разведчиком: сначала рядовым, потом командиром взвода, а к концу войны – командиром разведроты. Грудь его сверкала орденами и медалями, начальство любило, и все было бы хорошо, если б не дернул его черт присвоить чужую корову. К тому же из-за этой же проклятой коровы («нужна она мне была, я тебя спрашиваю?») влепил оплеуху какому-то штабному офицеру. В результате показательный суд и «десятка». С Вадимом встретились они на Колыме в пятьдесят третьем году, незадолго до того, как Ромку амнистировали. Вместе прожили в одном бараке что-то около трех месяцев.

Парень он был молодой – лет на десять моложе Вадима, – веселый, разбитной, красивый, этакий украинский парубок, стройный, «кучерявый», с ослепительно белозубой улыбкой. К тому же играл на гармошке и хорошо пел. В лагере таких любят. На фронте, вероятно, тоже…

Сейчас они встретились совершенно случайно. Найдя в списках свою фамилию, против которой стояло таинственное: 3 ч. – N_14 – 1 к. – 18 м. – 6 Чок (это значило, что Кудрявцев В.П. получает на трех человек одну восемнадцатиметровую комнату в квартире N_14, корпус 6, на Чоколовском массиве), Вадим вместе с другими счастливцами зашел в магазин «Вино» против Бессарабки. Там-то и застукал его Ромка. Вихрем налетел.

– Черт полосатый! Думаешь, сбрил вуса и никто не узнает? Черта с два! – Он обнимал и тискал Вадима так, что кости затрещали. – Двинули ко мне? Как раз получку получил. Жинку увидишь. Таких еще не видал. А малосольные огурчики делает – закачаешься! Отпустите его, хлопцы, шесть лет ведь не видались, ей-бо…

Потом до глубокой ночи сидели в новой Ромкиной квартире, и красивая, под стать ему, рослая, чернобровая Ксана все подставляла и подливала, а Ромка все говорил, говорил, говорил – он вообще был не из молчаливых, а уж когда выпьет…

– Вот так, Димка, и живем. Не жалуемся. Квартирка шо надо. Три года за нее воевал. Сам на стройке работал. Ничего, а? Паркет, правда, неважнец, и уборная вместе с ванной, ну да хрен с ней, зато никаких тебе соседей. От центра на троллейбусе двадцать пять минут, ну тридцать, а есть гроши, бери такси – за десять минут и тут…

Он демонстрировал телевизор «Темп-3», холодильник «Днипро», годовалую дочурку Таню, разметавшуюся сейчас в своей постельке в соседней комнате.

– Ничего девчонку сработали, а? А скоро и хлопец будет, заготовка уже есть. – Он весело хлопал свою красивую жену по животу, а та заливалась краской. – А ну, Ксанка налей нам еще… Димка ж мировой парень. Вот только с работой что-то того… Иди к нам, говорю, а он… Ну чего вылупился, а? Ей-богу, не пожалеешь.

Работает он электросварщиком, начальство его ценит – вот, пожалуйста, грамоты: одна, вторая, третья; зарабатывает прилично – тысячи две, а то и больше.

– Будешь у нас мотористом. Для начала, для раскачки. Восемь бумаг в месяц, работа – не бей лежачего. Потом научу варить. Поступишь на курсы и опять к нам. А хлопцы у нас мировые, что твой разведвзвод… Ну как? Идет?

Вадим молча улыбнулся, кивал головой. Пить не хотелось, было жарко. Ромка давно уже скинул рубаху, сидел в одних штанах, мускулистый, загорелый. Может, действительно плюнуть на все, на все эти студии и сценарии, и пойти к нему?

– Ладно, подумаю. Вот завалят мне сценарий…

– Завалят, как пить дать. Что ты там о рыбаках этих знаешь? Вот ты обо мне сценарий напиши, вот это да… Воевал, сидел, а сейчас, будьте любезны, отличник боевой и политической подготовки, знатный сварщик Украины…

Он опять стал расхваливать свою работу, хлопцев, заработки, жену, дочку…

– Ей-богу, приятно на тебя смотреть, – не выдержал Вадим. – Всем-то ты доволен.

– А что? На что жаловаться? На жену? Баба, правда, другой раз, когда неполную получку принесешь, начинает пилить, ну, прикрикнешь на нее, и все… А Советская власть, – тут он почесал затылок, – с ней я общий язык нашел.

По натуре своей Ромка был анархистом и всякого вмешательства властей не любил. Особенно, если это касалось его. Подумаешь, какую-то там полудохлую корову присвоил. Не для себя ж, для ребят. А этот сопляк несчастный еще к кобуре потянулся. И кого запугать хотел, кого? Его, трижды раненного, прошедшего от Волги до Берлина, кавалера двух орденов Славы, «Звездочки», Красного Знамени, медали «За отвагу»… И вот, пожалуйста, «десятка», отблагодарили… Все это он так часто повторял перед аудиторией 16-го барака с биением себя в грудь, с демонстрацией ран, что Вадим к этому привык и сейчас слегка удивлялся, слушая новые Ромкины речи. Она (то есть Советская власть) вполне его устраивает. У Вадима, может, есть основания на нее обижаться, он ни за что сидел, а он, Роман, прекрасно теперь понимает, что получил по заслугам, что в армии нужна дисциплина и что если каждый разведчик станет лупить по морде старшего офицера, то что же это получится, – и так далее, в том же духе…

– Работу мне Советская власть дала, и неплохую, план я выполняю, воровать не ворую, что еще надо? Мы люды темни, – тут Ромка явно кокетничал, – нам абы гроши. Ну и сто грамм, конечно.

– Ох и дадут тебе когда-нибудь за эти сто грамм, – улыбнулся Вадим. – Вот вчера в «Вечерке» – не читал небось? – за это самое одного товарища крепко почухали.

– А что мне «Вечерка»? У меня у самого башка на плечах есть. Имею понятие, когда это самое можно, а когда нельзя. И никого не подвожу. И зря языком не болтаю. Как ответственное задание, кого вызывают? Телюка Романа. Знают, что не подведет. Правда, Ксанка? А ну, тащи-ка по этому случаю из загашника Петькину, что зажала тот раз… Давай за дочку мою, чтоб росла большая и умная. И за пацана будущего… Ну, и за нас с тобой… Поцелуемся?

Они целовались и после этого сидели еще часа два.

"А может, действительно к нему пойти? – думал Вадим, развалившись на заднем сиденье «Москвича». – Зачем мне эти сценарии, худсоветы, редакторы, высосанные из пальца конфликты? Вот Ромка. Вкалывай под его началом как положено, все тебе будет ясно, как ему. Хороший он все-таки парень, и товарищ хороший, и жена у него хорошая. Хотя, видно, он слегка побаивается ее. Но любит. «Знаешь, никаких левых ходок. Вот тебе крест. И не интересуюсь, ей-бо…» И тут же спрашивал, как у Вадима эти дела сложились. Выслушав краткий его рассказ – Вадиму не хотелось подробно обо всем говорить, – покачал только головой: «Да, брат, влип». Но советов никаких давать не стал. «Тут советом не поможешь, самому виднее».

«Москвич» затормозил. Приехали. Заспанный швейцар долго возился с ключом, никак не мог открыть дверь, потом спросил:

– Вы из какого номера?

– Из тридцать восьмого.

– А вам тут звонили. Женщина какая-то…

Вадим только сейчас вспомнил, что Кира должна была вечером позвонить.

– Жена ваша с мальчиком пошли куда-то, а я дежурил здесь. Часов в восемь так, в начале девятого. Просили передать вам – женщина та, – что в Москву поехали.

– И больше ничего?

– Не, ничего. Едут, мол, в Москву, и все.

«Вот тебе еще один фортель», – подумал Вадим и медленно стал подыматься на свой третий этаж.

Мария спала. Вовка тоже. Посреди стола, под стаканом с компотом лежала записка: «Взяла билеты на утро, на 9:30. М.»

Вадим машинально хлебнул из стакана, подошел к Вовке. Он лежал на двух сдвинутых креслах совсем голенький, крепко прижав к груди безобразного безухого зайца. Вадим постоял над ним, прикрыл простыней – из окна потянуло прохладой, – погасил свет и, не раздеваясь, лег на кушетку.

«Черта с два я с ним расстанусь, черта с два…»