Онлайн чтение книги Поцелуй смерти Kiss the Dead
Глава первая

В телевизоре допросные просторны и с большими окнами, чтобы все было видно. На самом деле они маленькие и тесные, а приличные окна бывают в них редко. Именно поэтому полицейские записи, как правило, зернистые и черно-белые, а не переливаются «Техниколором». Сейчас мы сидели в допросной, выкрашенной то ли в бежевый, то ли в палевый – никогда не понимала, в чем между ними разница. В общем, тусклый цвет, который агент по недвижимости назвал бы «нейтрально теплым» и соврал бы. Цвет этот холодный и безличный. Небольшой стол, сплошь металлический и блестящий, и стул такой же. Смысл якобы в том, чтобы арестованный не мог нацарапать свое имя или сообщение, как на дереве. Но тот, кто это придумал, понятия не имел, что может сделать с металлом вампир или оборотень. На блестящей столешнице было полно царапин, сделанных просто ногтями, со сверхчеловеческой силой и от многочасовой скуки.

Сидящий за этим столиком вампир не пытался выцарапывать свои инициалы. Он плакал, и так горько, что худые плечи тряслись. Прилизанные назад волосы на лбу оставляли четкий треугольник, как у Дракулы, наверняка выстриженный и не более естественный, чем их чернильный цвет.

Давясь слезами, он бубнил:

– Вы все меня ненавидите, потому что я вампир.

Я положила ладони на прохладный металлический стол. Сапфирово-синие рукава жакета смотрелись на фоне голого металла слишком ярко. Или же излишнюю яркость создавал алый лак ногтей. Я их накрасила, когда прошлым вечером собиралась на свидание, и с обликом федерального маршала Аниты Блейк такие ногти как-то не вязались.

Я сосчитала до десяти про себя, чтобы опять не заорать на подозреваемого. Именно от этого он и разразился слезами – я его напугала. Господи ж ты боже мой, какие тряпки иногда становятся нежитью.

– У меня отнюдь нет к вам ненависти, мистер Уилкокс, – сказала я голосом спокойным и даже дружелюбным. Мне каждый день приходится иметь дело с клиентами в «Аниматорз инк.», и соответствующие интонации отработаны до автоматизма. – Среди моих ближайших друзей есть вампиры и оборотни.

– Вы на нас охотитесь и убиваете нас, – буркнул он, но поднял голову и посмотрел на меня сквозь прижатые к лицу пальцы.

Слезы были чуть розоваты от чужой крови. Прижимая руки к глазам, он размазал слезы по всему лицу, покрыв его высыхающей розовой влагой. Она не гармонировала ни с идеально выгнутыми черными бровями, ни с кольцом в брови, тусклым металлом отсвечивающим над левым глазом. Наверное, он колечком хотел подчеркнуть синеву глаз, но в лучшем случае они у него были водянисто-бледно-голубые, что и с крашеными черными волосами не очень сочеталось, а темная синева пирсинга в брови только усиливала впечатление. Розовые кровяные разводы смотрелись рядом с его глазами куда нормальней, чем искусственные дополнения. Наверняка он начинал жизнь светловолосым или тускло-русым.

– Я, мистер Уилкокс, назначенный законом истребитель вампиров. Но чтобы я пришла к вашей двери, вам нужно нарушить закон.

Светлые глаза заморгали:

– Вы не боитесь моего взгляда.

Я улыбнулась, постаравшись при этом, чтобы улыбка дошла до моих темно-карих глаз, но наверняка не получилось.

– Мистер Уилкокс, Барни! Ведь еще и двух лет не прошло, как ты мертв. И ты серьезно думал, что твои любительские вампирские штучки против меня сработают?

– Он сказал, что меня будут бояться, – почти шепотом сказал он.

– Кто сказал?

Я чуть подалась вперед, не снимая рук со стола, стараясь вести себя любезно, чтобы его не пугать.

– Бенджамен, – выговорил он тихо.

– Бенджамен, а дальше?

Он покачал головой:

– Бенджамен, и все. У старых вампиров только имя.

Я кивнула. У старых вампиров только имя, как у Мадонны или Бейонсе, но мало кто знает, что за право носить это имя они дерутся на поединках. Сильный вампир может потребовать у более слабого отказаться от имени, которое тот носил веками, или пусть докажет свое право на это имя в бою. Я про это особо не распространяюсь, потому что почти никто, в том числе из нас, экспертов по вампирам, этого не знает. Обычай этот старый, отмирающий, поскольку современные вампиры сохраняют свои фамилии, а дуэли противозаконны – как для живых, так и для нежити. Я бы приличные деньги поставила, что этот Бенджамен недостаточно стар, чтобы знать истории вампиров, имеющих единственное имя.

– Где этого Бенджамена можно найти?

– А говорят, у тебя такая сила, что ни один вампир не может тебе противиться.

В белесых глазах сверкнула угрюмая злость. Под маской плаксивости в этом вампире скрывалась вспыльчивая ярость.

– Мне нужна с ним связь. Кто-то, метафизически к нему подключенный каким-то образом, чтобы можно было по этой связи пройти. Кто-то вроде тебя, – сказала я с легким намеком на угрозу.

С мрачным и надменным видом он ответил:

– Это невозможно, никто так не может.

– Ты уверен? – спросила я, и голос у меня прозвучал чуть ниже.

– Ты федеральный маршал, тебе не дозволено применять ко мне магию.

– А это не магия, Барни. Это входит в парапсихологические умения, а сотрудникам правоохранительных органов разрешено использовать таковые при выполнении служебных обязанностей, если они сочтут, что это единственный способ предотвратить дальнейшую угрозу для жизни мирных граждан.

Он нахмурился, потер лицо бледной рукой. Громко шмыгнул носом – я ему пододвинула коробку «клинексов». Он взял один, высморкался, глянул на меня сердито. Наверное, у него это называлось жесткий взгляд, но именно жесткости в нем я не почувствовала.

– У меня есть права. По новым законам ты мне ничего не можешь сделать без ордера на ликвидацию.

– А минуту назад ты боялся, что я тебя убью. Барни, ты уж как-то определись. – Я подняла руку со стола, раскрыла ладонь, будто держала что-то, что он должен был бы видеть. – Либо я для тебя опасна, либо… – Я подняла вторую руку, – ничего тебе не могу сделать. Совсем. Так как?

Он сник и угрюмо пробурчал:

– Не знаю.

– Девочке, которую похитили Бенджамен и компания, всего пятнадцать. По закону она не могла дать согласия стать вампиром.

– Мы ее не похищали!

Барни хлопнул ладонью по столу.

– По закону она несовершеннолетняя, так что это все равно похищение, добровольно пошла она или нет. Сейчас это похищение и покушение на убийство. Если мы найдем ее слишком поздно, это будет убийство, и я получу ордер суда на тебя и на Бенджамена. И на любого вампира, который ее хоть пальцем тронул.

У него нижнее веко задергалось нервным тиком; он шумно сглотнул слюну пересохшим ртом.

– Я не знаю, куда они ее отвезли.

– Для вранья время вышло, Барни. Когда сюда войдет сержант Зебровски с ордером на ликвидацию, я совершенно законно буду иметь право выбить тебе мозги и разорвать сердце на лоскуты.

– Если ты меня убьешь, я тебе не смогу сказать, где девушка, – ответил он, очень сам собой довольный.

– То есть ты знаешь, где она?

Тут он испугался, стал мять в руках «клинекс» так сильно, что пальцы покрылись пятнами. Хватало в нем сейчас крови, чтобы на коже пятна выделялись. Хорошо из кого-то хлебнул.

Дверь открылась, и вампир Барни Уилкокс тихо пискнул от страха.

Вошел Зебровски – курчавые волосы цвета соли с перцем падают на полурасстегнутый воротник, на свободно болтающемся галстуке размазано пятно от чего-то жирного на завтрак. Коричневые брюки и белая рубашка жеваные, будто он в них спал. Вполне могло быть, но даже если бы его жена Кэти одела его в свежее и глаженое, оно оказалось бы жеваным еще до того, как он пришел на работу. Поправив новые черепаховые очки, он протянул мне листок бумаги – очень официального вида. Я подняла руку, собираясь взять этот листок, и тут вампир заорал:

– Я скажу! Я все скажу, только не убивайте меня, пожалуйста, не убивайте!

Зебровски отвел руку назад:

– Маршал Блейк, он сотрудничает со следствием?

В карих глазах Зебровски прыгали чертики. Если он вздумает усмехаться, я ему носком туфли двину по голени. Но он оставался серьезен: речь шла о пропавшей девочке.

Я повернулась к Барни:

– Давай, Барни, сотрудничай. Стоит мне коснуться этого листка бумаги – и применю законные средства со смертельным исходом.

И Барни как миленький выболтает, где это тайное логово. Зебровски поднялся и пошел к дверям.

– Даю команду, – сказал он.

Барни встал и хотел двинуться за ним, но ножные кандалы далеко его не пустили. Кандалы и наручники – такова стандартная практика для задержанных вампиров. Браслеты я с него сняла – чтобы завоевать его доверие, а еще потому, что не видела в нем опасности.

– Куда он?

– Сообщить адрес другим полицейским. И моли бога, чтобы мы успели до того, как ее обратят.

Барни посмотрел на меня озадаченно:

– А ты не едешь?

– От нас дотуда сорок пять минут, Барни. За это время много плохого может случиться. Там есть полицейские поближе.

– Но ведь тебе полагается там быть? В кино всегда это ты.

– Мы не в кино сейчас, и я не единственный в городе маршал.

– Но ведь должна была быть ты.

Это он сказал почти шепотом, уставившись в пространство, будто мысли у него мешались – или будто слушал голос, который мне слышен не был.

– Ах ты ж блин, – сказала я. Обошла стол и оказалась рядом с ним прежде, чем успела подумать, что там буду делать. Захватив в горсть его черную футболку, я приблизила лицо и посмотрела на него в упор. – Капкан, Барни? Поставленный на меня капкан?

У него глаза вытаращились, стали видны белки. Он часто заморгал. Немигающий вампирский взор требует десятков лет практики – у него и близко столько не было. Водянисто-белесая синева залила его глаза полностью, они стали похожи на воду, из-под которой просвечивает солнце – так выглядят глаза, в которых светится вампирская мощь. Он зашипел мне в лицо, щелкая клыками. Мне бы отпрянуть, а я этого не сделала. Настолько привыкла иметь дело с вампирами, которые на меня не нападают, что забыла, что это такое – когда он вампир, а я нет.

Он бросился, и моргнуть не успела, обхватил меня за пояс, оторвал от пола. Я достаточно быстра, так что какое-то время у меня было – до того, как он прижал меня к столу, – сделать что-то одно. Когда-то я вытащила бы крест, но сейчас он лежал в сейфе вместе с пистолетом – потому что новый закон не приветствовал такое запугивание подозреваемых противоестественной природы. За долю секунды мне надо было решить: завести руку назад, чтобы смягчить удар, или упереться ему в горло, чтобы он мне в горло клык не вонзил? Я выбрала второе и оказалась брошена на стол, покачнувшийся от силы удара, хотя частично удар пришелся на оказавшуюся за моей спиной руку вампира. Сознания я не потеряла – уже хорошо.

Вампир рычал мне в лицо, щелкая клыками, и только моя рука, упершаяся в его горло, не давала ему вырвать мне глотку. У меня сила больше, чем у человека, но я – миниатюрная женщина, и даже со своей сверхсилой я слабее мужчины, прижимавшего меня к столу. Он схватил меня за запястье, давившее ему в горло, попытался отодвинуть его в сторону. Я не сопротивлялась – зачем? Ну, локтем упрусь, еще лучше. Этот вампир не умел драться, не понимал, что к чему. Ему никогда не приходилось защищать свою жизнь. А мне приходилось.

Хлопнула дверь, но я не стала оборачиваться. Мне нужно было глядеть в эти горящие синие глаза, на эти клыки. Я не могла себе позволить отвернуться даже на долю секунды, но понятно было, что это прибежали на выручку. Чьи-то руки обхватили его сзади, и он зарычал, вставая с меня, убирая из-под меня руку, чтобы обернуться к новым врагам. Я осталась лежать на спине на столе, глядя, как вампир лупит людей – небрежные удары, неотработанные. А мои рыцари в мундирах разлетаются по углам. Этим моментом я воспользовалась, чтобы скатиться по другую сторону стола, приземлиться на носки и пальцы рук. Каблуки туфель на скрытой платформе даже не коснулись пола.

Мне были видны ноги: вампирские в кандалах, еще пара в форменных брюках и пара в обычных – полиция. Двое полисменов улетели. Один, в форме, не поднимался – как рухнул у стены, так и лежал, но те две пары ног – в форменной одежде и в гражданском – все еще боролись с вампиром. Туфли под гражданскими брюками блестели, будто их вылизали, и я почти наверняка знала, что это – капитан Дольф Сторр.

Вампир разорвал ножную цепь – и закипела драка. Черт! В недобрые старые времена я бы просто взяла пистолет из сейфа и снесла вампиру череп, но на этого вампира у меня нет ордера на ликвидацию, мы с Зебровски ему соврали. А без ордера его нельзя просто так пристрелить.

Твою мать…

Поднявшись, я увидела, что Дольф вроде скрутил вампира. Дольф широкоплечий и ростом шесть футов восемь дюймов, вампир намного меньше. Капитан завел руки вампиру под мышки и сцепил их у него на затылке – классический двойной нельсон. Дольф достаточно здоровенный, чтобы у него ни один человек так не вырвался, но ему приходилось изо всех сил напрягаться, удерживая вампира, а тем временем второй полисмен пытался фиксировать вампиру руку. И вдруг у этого полисмена лицо стало отсутствующим, и он попытался врезать Дольфу в челюсть. Дольф среагировал и успел пригнуться, использовав голову вампира как щит.

– Не гляди в глаза вампира, черт бы тебя побрал! – заорала я и бросилась обратно через стол, потому что это был самый быстрый способ прийти на помощь Дольфу. Кто-то из других полицейских оттаскивал одурманенного вампиром. А сам вампир попятился и ударил Дольфа корпусом, разрывая хватку, и руки у того разжались.

У двери послышалось какое-то шевеление, но вампир вывертывался из рук Дольфа, и у меня не было времени обернуться, чтобы глянуть, кто пришел на подмогу.

Я двинула вампира ногой в ребра – как меня учили: представляя, что бьющая нога пробивает грудную клетку и выходит на несколько дюймов с другой стороны. Такую цель учили ставить на дзюдо, и даже сейчас, когда я тренируюсь в боях без правил, сработали старые навыки: я прицелилась пробить насквозь тело и стену. Только я забыла две вещи: во-первых, у меня сила теперь больше человеческой, во-вторых, на мне шпильки в три дюйма.

От удара вампир отшатнулся прочь от Дольфа, хватаясь руками за ребра, и прыгнул ко мне, все еще лежащей на столе боком. Я снова ударила, на этот раз метя в грудину, чтобы сбить ему дыхание – будто он человек и ему все время надо дышать. В драке срабатывает выучка, кто бы ни был противником.

Удар пришелся ему прямо в грудь, шпилька погрузилась в грудную кость, и сила удара вдвинула ее вверх, к сердцу. Я почувствовала, как каблук входит, успела подумать, достанет ли он до сердца, и тут вампир среагировал на укол. А до меня дошло, что на туфле есть застегнутый ремешок, а каблук застрял в груди вампира, который отпрянул и потащил с собой мою ногу, а следом и меня со стола. Рост у меня небольшой, и пришлось упираться руками в пол, чтобы не повиснуть, болтаясь на одной туфле. Я ничем не могла себя защитить и ничего сделать не могла, чтобы юбка не задралась. Меня обуял приступ стеснительности: чулки и стринги оказались на виду у всех собравшихся, черт бы их побрал! Но если пострадает только моя скромность, то как-нибудь переживу.

По комнате стал разливаться яркий белый свет, вампир зашипел и попятился. Мне пришлось тащиться за ним через всю комнату, перебирая руками, а каблук начал выходить из раны – все-таки сколько-то я вешу. И уже выскользнул полностью, когда в комнату вошел человек, держащий освященный предмет, горящий белым и неожиданно холодным светом, будто в руке у него светилась звезда. Никогда раньше мне не приходилось видеть такое яркое свечение освященного предмета, если при этом не светился рядом какой-нибудь и мой. Сейчас, когда я лежала на полу, одергивая юбку, и смотрела на идущего мимо Зебровски, это было очень впечатляющее зрелище. В высоко поднятой руке он держал крест, а сам почти весь терялся в тени этого яркого пламени. У меня в глазах мелькали цветные пятна, я пыталась проморгаться и мечтала о маске сварщика. Никогда свет не казался таким ярким, когда светился только мой крест. Но нам разрешено иметь в допросной освященные предметы лишь в случае, когда вампир арестован по обвинению в нападении или убийстве. Тогда можно сказать, что нам нужна защита или нечто такое, что нельзя у нас отобрать, как отбирают оружие.

Дольф протянул мне руку, я ее приняла. Были времена, когда бы я этого не сделала, но сейчас я понимала, что это уважение и товарищество, а не сексизм. Зебровски он бы тоже руку протянул.

А Зебровски загнал вампира в дальний угол светом своей веры, потому что освященный предмет светится, только если держащий его верит или если сам предмет был освящен кем-то достаточно праведным, чтобы освящение держалось. Есть несколько священников, которым я бы не доверила освящать воду, потому что она у меня в критические моменты не засветилась бы. Церковь поддерживает контакт с истребителями вампиров и собирает сведения, кто из священников провалил испытание в вере. Я при этом чувствую себя стукачом.

Вампир скорчился в углу, пытаясь стать как можно меньше, закрывая лицо локтем.

– Прекратите! – вопил он. – Больно, больно!

Из пылающего света раздался голос Зебровски:

– Уберу, когда будешь в наручниках.

Полисмен принес новый комплект наручников и кандалов, сделанный специально для подозреваемых противоестественной природы. Это недешевая штука, поэтому даже в РГРПС их немного. Барни – вампир новый, и мы не думали, что он настолько опасен, чтобы их применять. Ошиблись.

Я посмотрела на полицейского у стены. Кто-то проверял ему пульс, и он застонал и пошевелился. Чертовски больно ему было. Он был жив, но не благодаря каким-то моим действиям. Я оказалась глупой и самодовольной, и от этого пострадали люди. Терпеть не могу, когда я виновата. Вот просто терпеть не могу.

У полицейского глаза вылезали из орбит, но он подошел к вампиру. Мы с Дольфом одновременно взялись за наручники с металлическим стержнем, соединяющим ручную и ножную цепь. И переглянулись.

– Это я сняла с него наручники, играя в доброго копа. – Он всмотрелся мне в лицо. Коротко стриженные, аккуратные темные волосы, все же достаточно длинные, чтобы растрепаться в драке. Он их пригладил, глядя на меня серьезными глазами. – И вообще не капитан должен драться с задержанными, даже если он тут самый здоровенный, – улыбнулась я.

Он кивнул и предоставил действовать мне. В былые времена он взял бы все на себя, но теперь он знает, что в этой комнате меня ранить труднее всех, – кроме вампира. Я могу выдержать хорошую трепку и продолжать функционировать, и еще он понимал без слов, что я себя виню за то, что ситуация вышла из-под контроля. По протоколу вампир должен был быть скован по рукам и ногам. Я сняла с него наручники, чтобы он со мной стал говорить. Была уверена, что с таким вампирским младенцем, как Барни, справлюсь даже когда руки у него свободны. Нам еще повезло, что все живы остались.

Все это Дольф понимал – на моем месте он бы чувствовал то же самое, – поэтому он пропустил меня к вампиру. Махнул полисмену, чтобы тот отошел, а сам встал у меня за спиной – просто на всякий случай. Человек шести футов восьми дюймов ростом и в хорошей спортивной форме мне для страховки вполне подходит. Было время, когда Дольф мне не доверял из-за того, что у меня романы с монстрами, но он со своими пунктиками разобрался, а мне выдали настоящий федеральный значок. Я теперь по документам настоящий коп, а Дольфу как раз нужен был повод простить мне мои отношения с монстрами. Новый значок вполне для этого годился. Плюс еще тот факт, что Дольф одно время вел себя по отношению ко мне очень нехорошо и довел до того, что из-за своей ненависти к противоестественно ограниченным чуть не лишился значка и самоуважения. Но несколько серьезных разговоров с местными вампирами, особенно с бывшим копом по имени Дэйв, владельцем бара «У мертвого Дэйва», помогли ему обрести мир с собой.

Я обошла по краю круг света, созданного холодным белым сиянием креста в руках Зебровски. Вампир перестал вопить и только хныкал в углу. Я как-то ни разу не спросила никого из моих друзей-вампиров, каково это: вот так лицом к кресту. Это правда больно, или это просто сила, перед которой нельзя устоять?

– Барни? – окликнула я его. – Барни, я сейчас на тебя надену наручники, чтобы сержант Зебровски мог убрать крест. Барни, ответь. Я должна знать, что ты меня понял.

Я присела около него, но не настолько близко, чтобы до него дотронуться. Все-таки слишком близко, если вдруг он снова взбесится, но кому-то надо было к нему подойти, и я на эту работу назначила себя. Я не могла бы стоять тут и смотреть, как он кого-нибудь другого порвет, и знать, что это я дала ему такую возможность. Самоуверенность заставила меня его расковать, чувство вины вынудило теперь нагнуться к нему и стараться до него докричаться.

Какое-то движение за спиной. Я не сводила глаз с вампира, скорчившегося в углу: уж чего не надо делать, так это отвлекаться от одной опасности на другую – я полагалась на полисменов, прикрывающих мне спину, а мой мир сузился до вот этого подозреваемого. Но Дольф тихо с кем-то перемолвился, а потом повернулся ко мне:

– Адрес нашли, но сотрудники на месте не отвечают на вызовы.

– Черт, – шепнула я. Это могло значить, что ребята должны были оставить рации, когда искали вампиров, или они ранены, или убиты, или взяты в заложники. Возиться с этим вампиром больше некогда: другие взяли наших людей. Значит, надо, чтобы этот меня услышал. Чтобы сделал то, что мне от него нужно.

– Барни, – сказала я ему. – Слушай меня.

И в моем голосе задрожала ниточка силы, едва заметно дохнула мощь некроманта. Я по должности – истребитель вампиров, но начинала я с подъема зомби. Мой экстрасенсорный дар – это мертвые. Или нежить. Как бы само собой вышло так, что желание взять его под контроль нашло ту часть моего дара, которая как раз и могла это сделать. Это незаконно – обрабатывать подозреваемых парапсихологической силой? Может быть, но не после того, что он только что тут натворил, и не тогда, когда прямо в эту минуту может погибать пятнадцатилетняя девочка, а двое как минимум оперативников не отвечают на вызовы по рации. У нас времени нет совсем, и нужно все, что он нам может дать. Закон все же разрешает использование потусторонних сил, если это нужно для спасения жизни или же если подозреваемый отказывается идти на контакт при применении более обычных средств. Те же самые новые законы, которые устроили так, что в Барни мне стрелять нельзя, позволяют мне поступать с ним так, как раньше считалось бы как минимум сомнительно. Закон дал, закон взял.

Барни заскулил, и голос у него стал тоненький и почти детский.

– Не надо!

– Чего не надо, Барни?

Но в моем шепоте слышалось эхо силы. В разгаре драки не было времени об этом подумать, потому что работа с мертвыми требует сосредоточенности. Я могла бы убрать силу обратно в ящик, но мне нужно было, чтобы он дал себя заковать. Чтобы он стал со мной говорить. И настолько мне это было нужно, что я согласна была выглядеть «ведьмой» в глазах других копов.

– Ты мне не мастер, – сказал он. – И твой мастер тоже не мастер мне. Мы – свободные вампиры, и не допустим, чтобы вы нами правили.

Он был из новых вампиров, из тех, что не хотели подчиняться Мастеру Города. Они хотели быть как люди – иметь свободу решений и быть просто людьми, но, сколько бы ни было у меня любимых и защищаемых вампиров, то, что сделал несколько минут назад Барни, показывало, почему свобода от власти мастеров – неудачная мысль. Иногда бывает, что мастер плохой, и тогда система становится очень, очень плохой, но нельзя, чтобы обладатели такой силы и мощи существовали без властной структуры. Нужен кто-то, кто будет держать поводок, потому что если кому угодно дать такой уровень силы, тут же выясняется, что на самом деле вовсе он не такой уж хороший, а вел себя хорошо, потому что был слабым. Набрать силу, мощь и метафизические способности и не злоупотреблять ими может лишь по-настоящему достойная личность. Как правило, таких очень мало, да и среди тех много таких, кто кого-нибудь покалечит просто по глупости. Вот представьте себе, что вы просыпаетесь утром, обладая силой супергероя. Вы же не сразу научитесь ею владеть? А пока будете учиться, кому-нибудь может сильно достаться. И как найти равновесие между правом на безопасность одной части населения и правом другой на свободу? Мы все еще ищем ответ, но сейчас я его знала. Я отберу свободную волю у Барни Уилкокса в обмен на безопасность пятнадцатилетней девочки и полицейских, которых приятели этого вампира держат в заложниках. То есть отберу, если смогу. Он не давал клятву крови Жан-Клоду – иначе я бы его привела в чувство, пользуясь нашей связанностью с Жан-Клодом. Он свободный вампир, не подчиняется ни одному мастеру – или сам не знает, кому подчиняется. Опыт показывает, что большинство «свободных» вампиров слушаются предводителей своих групп. Вампиры, как почти все прочие, желают следовать за предводителем, но признавать этого не хотят.

Я призвала силу некроманта и направила на этого очень юного вампира. Он вжался в угол, будто хотел сквозь стену протиснуться.

– А у тебя не получится действовать на меня некромантией, здесь крест.

– Барни, да я каждую ночь поднимаю зомби, не снимая с себя креста.

Голос звучал низко, в нем чуть прибавилось силы. Когда-то я считала, что моя сила – зло, но Господь, похоже, так не думает, и пока Он не передумал, у меня есть вера, что моя сила приходит с нужной стороны.

– Не надо! – попросил он. – Пожалуйста, не надо!

– Дай надеть на тебя наручники, Барни, и тогда, быть может, не придется.

Он протянул руки, но у него на запястьях еще болтались первые браслеты. Мне пришлось положить тяжелые наручники на пол и попросить, чтобы мне дали ключ, потому что моя связка, где есть ключ от наручников, у меня в сумочке, а та в сейфе вместе со всем моим оружием и крестом.

Свет от креста Зебровски начал тускнеть. Кто-то из молодых полисменов спросил:

– А чего крест гаснет?

Во-первых, нельзя было об этом спрашивать при вампире. Во-вторых, нельзя было спрашивать, пока не разрешилась ситуация.

Другой коп откликнулся:

– Я вообще удивляюсь, что он у Зебровски засветился.

– Ага, сержант. Мы и не знали, что ты такой святоша.

Вампир в углу снова становился видимым в тускнеющем свете – как будто сияние креста его частично скрывало, а теперь он как бы материлизовался, когда святой огонь стал тускнеть. Я уже сняла старые наручники и видела, что запястья у Барни толще, чем у меня, но все же тонковаты для мужчины такого роста. Секунду я провозилась с замком новых наручников. Я всего лишь третий раз надевала их не на тренировке – нас всех заставили ходить на учебу, когда сделали полурегулярное подразделение. Сейчас я стояла на коленях, сосредоточившись на браслетах, и Барни подался чуть вперед, его рот почти касался моих волос, но Дольф, упершись ногой ему в плечо, отодвинул его и прижал к стене. И еще пистолет на него направил. Если его тут убить под стражей, это обойдется нам чертовски дорого, но начальник тут Дольф, и если начальник говорит, что дошло до оружия, с ним не спорят.

Да я не стала бы спорить, если честно.

Я ответила на вопрос молодого копа, поскольку Дольф был наготове.

– Освященные предметы вот так горят, только когда вампир использует вампирские силы. Если вамп успокоится, то сияние тускнеет или гаснет.

Я сняла кандалы с ботинок Барни – они сделаны достаточно большими, чтобы это можно было сделать. Ножными браслетами можно было бы обхватить мою шею и еще место осталось бы. Вампир был достаточно высок, и ему пришлось подтягивать колени – иначе бы не достал металлический стержень, соединяющий ручную и ножную цепи, потому что Дольф фиксировал верхнюю половину тела к стене.

– Так это не потому, что сержант утратил веру? – спросил тот же молодой парень, и тут я поняла, что у нас есть и проблема посерьезнее.

Я встала, одним глазом поглядывая на вновь закованного вампира, но при этом так, чтобы видеть и спросившего копа. Он был из тех, кто в форме, с темно-русыми волосами, слишком коротко подстриженными для такого треугольного лица. Глаза у него все еще были чуть расширены. Я не стала вдаваться в это в присутствии подозреваемого, но сделала себе мысленную заметку, запомнив имя с бейджика: Таггарт. Если ты не веришь в Бога и ни во что вообще, то крест светиться не будет, как бы вампир ни бесился. Только вера дает силу предмету, ну или благословение священника или кого-то равной святости, да и то освящение надо время от времени повторять. Освященные предметы горят и защищают независимо от веры, но вот обычные кресты – далеко не всегда. Надо будет проверить, нет ли у Таггарта кризиса веры, и если да, его нужно перевести в другое подразделение. Мы действуем против монстров, и полицейский, лишенный веры, – инвалид.

Я хотела помочь Дольфу поднять вампира на ноги, но Дольф взял его под мышку и поднял одной рукой. Силы у меня на такое же тоже хватило бы, а вот роста и тяжести, чтобы поднять мужика выше меня, пожалуй, нет. Вампир был ростом примерно шесть футов три дюйма, но Дольф над ним нависал. Вампирские метки Жан-Клода сделали меня сильнее, быстрее, неуязвимее, но ничто на свете не сделает меня выше.

Дольф снова посадил вампира на стул, который тот опрокинул. Одну ручищу он положил вампиру на плечо, а около бедра держал очень большой и очень черный пистолет. Подтекст был понятен: помогай следствию, а не то!.. Мы сейчас не могли его застрелить на самом-то деле, но ни один закон не мешает полицейским угрожать, чтобы заставить подозреваемого говорить, а вампир сам дал повод достать оружие в допросной. Понадобилось два человека, чтобы помочь раненым выйти из помещения, но все ушли на своих ногах – удачный выдался вечер. Сейчас нам оставалось только вызволить девочку, пока ее не убили вампиры, и найти невредимыми сотрудников, замолчавших по рации. Ага, освободить их из рук поцелуя диких вампиров. Да-да, так называется шайка вампиров: поцелуй вампиров. У гулей группа называется жор, у зомби – шарк, а у вампиров – поцелуй. Большинство людей этого не знает, а остальным наплевать. Забавное название для группы сверхсильных, сверхбыстрых, способных гипнозировать и пьющих кровь существ, имеющих гражданские права и способных жить вечно, если нам не приходится их убивать. Последнее – как раз то, что ставит их на одну доску с прочими преступниками. А все предыдущее делает их особыми и особо, чтоб им, опасными.