Онлайн чтение книги Ключ к бессмертию
7

Спрессованный снег на дороге и морозец поспособствовали тому, что друзья за четыре часа без происшествий доехали до Чернобыля. Василю понравилась езда на автомобиле, несмотря на то, что при движении морозный воздух обжигал лицо, слезились глаза и ему пришлось обмотаться пуховым шарфом, оставив лишь щелочки для глаз. Дмитрию, управляющему автомобилем, было проще – он запасся матерчатой маской для защиты лица, а глаза предохраняли специальные большие очки. Василь никогда не бывал в здешних местах, и ему очень понравился этот лесистый край – лес все время тянулся по обе стороны дороги, лишь иногда просветы открывали просторы полей и села. Все это так напоминало родную Черниговщину! Василя умиляли старинные названия сел, известные ему из древних летописей, и у него возникло ощущение, что с каждым километром он все больше погружается в глубь седых веков.

Городок Чернобыль с заснеженными крышами и деревьями возник неожиданно, и вначале Василь даже подумал, что это очередное село, но Дмитрий сказал:

– Вот мы и приехали.

Большинство домов тут были деревянными и одноэтажными. Автомобиль проехал мимо синагоги, у входа в которую стояли длиннобородые мужчины с пейсами и в кипах, затем мимо православной церкви, где звонили колокола, собирая мирян на вечернюю службу, и мимо католического собора, где тоже было людно. Василь заметил:

– Городок небольшой, но тут, вижу, живут люди разных вероисповеданий.

– Кого тут только нет! Есть староверы, община «скопцов» и даже раскольническая церковь – в память святого Филиппа, митрополита Московского. Несмотря на такое разнообразие религий, тут весьма спокойно и уютно.

Каменный дом, к которому подъехали друзья, резко отличался от ранее увиденных огромными размерами. Дом имел два флигеля, главный вход украшал римский портик с четырьмя колоннами.

– Какой же это дом – это целый дворец! – воскликнул восхищенный Василь.

– Это и есть дворец семейства Ходкевичей. После ужина я расскажу тебе, почему мой предок переехал на Украину и купил этот дворец, – пообещал Дмитрий и, поднявшись к входной двери, постучал дверным молотком.

Василь вспомнил свои сновидения, и его осенило: «Мария Людвика Ходкевич упоминала о своем имении в Чернобыле. Выходит, она жила в этом доме?»

Им открыла пожилая служанка в белоснежных переднике и чепчике.

– Господи помилуй, паныч приехал! – воскликнула женщина и заохала, чуть ли не ощупывая Дмитрия, словно не верила своим глазам.

– Марыся, сообщите маменьке о нашем приезде и горячий самоварчик быстренько на стол. Я сам разберусь, где раздеться, – скомандовал Дмитрий. – Мы чуть не околели от холода в дороге, по стопке водки нам не помешает!

В этом огромном доме жилым было лишь основное здание, флигеля пустовали и не отапливались. Из прихожей Дмитрий провел Василя в гостиную, обставленную по-городскому. В глаза бросился огромный буфет, где за стеклом красовались фарфоровый сервиз и множество хрустальных бокалов. В углу стоял рояль, крышка клавиатуры была поднята, ноты на пюпитре были раскрыты – видимо, совсем недавно здесь музицировали. Длинный прямоугольный стол, покрытый белой скатертью, был накрыт на четверых, посередине стояла корзиночка с хлебом, прикрытая вышитой салфеткой.

Дверь на противоположной стене открылась, и в гостиную вошли худощавая, очень бледная женщина лет сорока пяти в длинном пышном платье и молоденькая изящная девушка приятной наружности, сразу окинувшая Василя лукавым, насмешливым взглядом.

– Мой товарищ, Василь Хома, – представил Дмитрий своего друга. – Маменька, Зинаида Филипповна.

– Очень приятно познакомиться с близким товарищем сына. – Женщина протянула руку, и Василь, склонившись, поцеловал ее.

– Моя сестра Яринка.

– Ты нас уже знакомил – в университетской библиотеке, – напомнила девушка. – Судя по отсутствующему взгляду твоего товарища тогда и недоуменно-удивленному сейчас, еще раз познакомиться будет не лишним. – Яринка шутливо изобразила книксен.

– Прошу прощения, мадемуазель Яринка, больше этого не повторится. – Василь смутился. – Углубившись в работу, я бываю рассеянным и невнимательным к окружающим.

– Абсолютно верно, в работе Василий педант в лучшем значении этого слова.

– Мы не во Франции, так что прошу называть меня просто Яринка, – непринужденно попросила девушка.

– Дмитрий, ты был за рулем? Неужели отец это допустил? – с тревогой в голосе спросила Зинаида Филипповна.

– У отца неотложные дела, последнее время он едва не ночует на работе – ситуация на Украине очень тревожная. Я же окончил курсы вождения, все эти дни практически работал у отца водителем, поэтому он с легкой душой поручил мне съездить за вами.

– Все же это было неразумно с его стороны!

– Как здорово, что ты приехал, милый братик! – Яринка обняла и поцеловала Дмитрия. – Если бы не ты, мы бы отсюда не выбрались.

– Отпразднуем Рождество Христово, погуляем на Святки и не спеша отправимся в обратный путь.

* * *

Обед закончился, когда за окном стемнело, и лишь снег отсвечивал мертвенной синеватой белизной. Василь напомнил товарищу:

– Дмитрий, ты обещал рассказать историю о том, как твой предок приобрел дворец Ходкевичей.

– Хорошо, пойдем в мою комнату – я тебе кое-что покажу.

Дмитрий взял керосиновую лампу, провел Василя по полутемному коридору в самый его конец и открыл дверь в небольшую комнату. Даже при недостаточно ярком свете лампы Василь, беглым взглядом осмотрев ее, понял, что она совмещает в себе кабинет ученого и, судя по широкой деревянной кровати, над которой когда-то был балдахин, спальню. У стены стоял высокий книжный шкаф, под самый потолок. Чтобы добраться до верхних полок, требовалась стремянка, она в сложенном виде находилась здесь же. У окна стоял массивный двухтумбовый письменный стол, на котором аккуратными стопками были сложены книги и листы белой бумаги. В углу на темной тумбе белела мраморная скульптура женщины полметра высотой. Дмитрий подошел к скульптуре поближе, освещая ее, и Василь заметил над ней небольшой портрет улыбающейся девушки в золоченой рамке. Девушка стояла вполоборота, показывая ниспадающие на спину завитые рыжие волосы, длинную изящную шею, бархатистую, словно светящуюся изнутри кожу обнаженного плеча. Гармоничные черты прекрасного лица, живые голубые глаза, в глубине которых пряталась грусть, и в то же время взгляд был изучающим, будто она спрашивала у смотрящего на нее: «С чем ты пришел? Можно тебе верить?»

Василь ощутил, что его бросило в жар, и он невольно отвел глаза, словно встретился взглядом с живым человеком. Сердце выскакивало из груди, еще никогда он не ощущал ничего подобного, глядя на портрет или картину. Мастерство художника поражало, будто он не только написал портрет, но и вдохнул в него жизнь.

– Вот она, княгиня Розалия Любомирская из Ходкевичей, – сказал Дмитрий. – Виновница того, что мой предок, шевалье Шарль де Виржи, младший сын графа Анри де Виржи, покинул Францию и купил этот дом у вдовы, пани Марии Ходкевич, за баснословно высокую цену. До этого дом простоял пустым целых полтора десятилетия, так как графиня построила новый дворец в местечке Млынов.

– Выходит, у тебя аристократические корни, – пробормотал Василь, еще не придя в себя. У него даже возникло ощущение, что лицо молодой женщины на портрете ему хорошо знакомо.

– За добрую сотню лет французская кровь неоднократно смешивалась с украинской, так что очень трудно вычислить, на сколько процентов я являюсь французом. Моя маменька, Зинаида Филипповна, была единственной дочерью Филиппа Девиржи, последнего мужчины из этого рода, и, когда сочеталась браком с моим отцом, поставила условие: чтобы род де Виржи не был забыт, их будущий сын, то есть я, будет носить двойную фамилию. Поэтому мои отец и сестра носят фамилию Кожушко, а моя маменька и я – Кожушко-Девиржи.

– Как я догадываюсь, отношения красавицы Розалии Любомирской и твоего предка, Шарля де Виржи, были не столько романтичны, сколько трагичны? Нечто сродни любви Ромео и Джульетты?

– Их любовная история не похожа на известную трагедию Шекспира. К тому времени как Розалия познакомилась с Шарлем, она была замужем за князем Александром Любомирским, генералом, весьма известной личностью. Розалия родила от него двух прелестных малюток. Судьба случайно свела Любомирскую и де Виржи, это случилось потому, что она в то время проживала во Франции. Но если ты предположишь, что их история напоминает описанную в известном романе Льва Толстого «Анна Каренина», то опять попадешь пальцем в небо.

– Я не буду искать аналогии в литературе, пока не услышу твой рассказ.

– История довольно длинная. – Дмитрий на мгновение задумался, но тут же его лицо просияло. – У меня возникла мысль: ты не только услышишь от меня эту историю, но и поможешь мне.

– Дмитрий, перестань говорить загадками!

– Василь, должен тебе признаться: меня очень привлекает литературное творчество, со многими моими стихотворениями ты знаком. Хочу попробовать себя и в прозе. Я описал историю Шарля де Виржи, получился небольшой роман, вот только никак не могу придумать концовку. Прочитай, мой друг, и помоги добрым советом.

– С удовольствием прочитаю, но не могу обещать, что помогу. Я историк, а не литератор, не беллетрист и уж тем более не критик.

– Достаточно будет того, что ты откровенно поделишься своими впечатлениями о прочитанном, возможно, это мне поможет.

– Дай бог!

Дмитрий подошел к столу, ключом открыл ящик и достал оттуда стопку исписанных листов.

– Вот мой труд. Шарль де Виржи оставил после себя разрозненные записи, я использовал их при написании романа. Так что описанные мною события – не мой вымысел. Название роману я тоже пока не придумал и в этом полагаюсь на тебя.

– Буду рад, если смогу чем-нибудь помочь. – Василь нетерпеливо посмотрел на первый исписанный лист с заглавием «Франция, 1793–1794 годы».

– Пожалуй, я пойду, а ты располагайся здесь. Позже подойдет Марыся и перестелет постель. Не вздумай лечь спать – через пару часов будет легкий ужин.

– Благодарю, но обед был очень сытным, и после него прошло совсем мало времени.

– Возражения моя мама не принимает, не забывай – она из рода де Виржи, у которого девиз был «Не уступающий!».

Как только Дмитрий покинул комнату, Василь сел за стол и начал читать рукопись.

Н очная пора – не лучшее время для прогулок, тем более под холодным моросящим дождем, и особенно в неспокойный час революционных перемен. Редкие «голландские»[24]Имеется в виду масляная лампа Яна ван дер Хейдена. фонари едва рассеивали ночной мрак: революционная целесообразность вынуждала экономить на всем, в том числе и на освещении улиц, затее «короля-солнце»[25]Людовик XIV де Бурбон создал государственную службу освещения улиц, действующую и в наше время.. По затихшему, сонному, словно вымершему городу едва слышно, будто боясь потревожить сон горожан, шли двое. Закутанные в черные плащи, делающие их фигуры почти квадратными, в одинаковых шляпах с высокими тульями, они отличались лишь ростом. Тот, что был пониже, предводительствовал в этой паре, он явно хорошо ориентировался в паутине зловонных узких улочек и переулков. Они обходили стороной широкие улицы и площади, где уличное освещение было несколько лучше, их не пугали расплодившиеся грабители-стервятники, обуреваемые жаждой наживы и славы Картуша[26]Известный разбойник, промышлявший в Париже, его образ впоследствии был романтизирован., рыщущие в ночи в поисках добычи. Лишь встреча с патрулем национальной гвардии, обеспечивающей ночное спокойствие парижан, была им крайне нежелательна, ведь в этом случае вполне можно было оказаться в городской тюрьме.

Финансовая политика королевского правительства, приведшая к увеличению налогов и ухудшению жизни низов, стала причиной социальных бунтов и созыва Генеральных штатов[27]Во Франции высшее сословно-представительское учреждение в 1302–1789 годах. Генеральные штаты являлись совещательным органом, созываемым по инициативе королевской власти в критические моменты для оказания помощи правительству., где уже были представлены все сословия. Стремление аристократии ограничить власть короля, преобразовав монархию в конституционную монархию, для чего тайно подогревалось недовольство низов и поддерживались его выступления, закончилось стихийной народной революцией, у которой нашлись свои трибуны недворянского происхождения. Национальный конвент принял постановление об отмене монархии, была провозглашена республика. Король Людовик ХVI был низложен, арестован и казнен. Его семья находилась в тюрьме, начался судебный процесс над его супругой – ненавистной «австриячкой» Марией-Антуанеттой. Сын короля Людовик, по рождению наследник престола, был отдан в семью сапожника, где его должны были приучить к физическому труду. По всей стране шла охота на тех, кто еще недавно был у власти, на аристократов.

Принятый Конвентом закон о подозрительных позволял арестовать и отправить на гильотину любого дворянина лишь за его происхождение, руководствуясь революционной целесообразностью. Это помогало молодой республике решать экономические проблемы: реквизированные имения и ценности казненных шли на содержание огромной армии, одновременно сражавшейся с австрийскими и прусскими войсками и подавлявшей мятеж в Нормандии.

Ночные путники, проходя возле приземистой церкви Святого Дионисия, привычно перекрестились. Тот, который был ниже ростом, громко горько вздохнул и не смог не возмутиться:

– Все церкви разорены, колокола переплавлены в пушки, а Эбер[28]Жак-Рене Эбер – деятель Великой французской революции, придерживался крайне левых взглядов, издавал газету «Папаша Дюшен». с «бешеными» повадился проводить в них атеистические оргии, оскверняет святые места!

– Дядюшка Рене, у меня такое чувство, что с тех пор, как я уехал отсюда, прошла вечность. Я не узнаю Парижа.

– Здесь прошла вся моя жизнь, а теперь я сам его не узнаю. Ныне Париж напоминает мне зловещее чудовище, затаившееся во мраке, готовое в любой момент наброситься на тебя и растерзать. Раньше парижане остерегались ходить по улицам ночью, а сейчас днем творятся вещи похуже, чем когда город в ночное время переходил во власть обитателей Двора чудес[29]В Средневековье так назывались несколько парижских кварталов, населенных бродягами, нищими, падшими женщинами и поэтами. Там организовывались банды, которые под покровом темноты совершали разбойные нападения и убийства. Полностью эти злачные места были ликвидированы лишь в середине ХVIII века..

– Я предполагал, что после того, как славная патриотка Шарлотта Корде кинжалом усмирила Марата[30]Лидер якобинцев во времена Великой французской революции., это кровавое чудовище, здесь стало спокойнее.

– Ошибаешься, результат оказался противоположный – влияние якобинцев лишь возросло. Им удалось изгнать из Конвента правительство жирондистов, и даже Дантон оказался не у дел. Раньше Францией правил триумвират, а теперь вся власть у «неподкупного» – Робеспьера, провинциального адвокатишки, который волею толпы вознесся на вершину власти! Благодаря ему и якобинцам, гильотина на площади Луи XV[31]Во время Великой французской революции она была переименована в площадь Революции, ныне это площадь Согласия. работает без устали.

– Я рассчитывал задержаться здесь на несколько дней, окунуться в шумную и веселую парижскую жизнь, по которой в провинции весьма соскучился, но вижу, что от нее остались одни воспоминания. Так что в ближайшее время я отправлюсь к маркизу де Лескюру[32]Один из вождей Вандейского восстания роялистов..

– Шарль, это разумное решение, сейчас не до веселья. Париж – это громадная ловушка для таких, как мы, людей благородных кровей – на нас словно проставлены метки смерти. Однако, поверь мне, старому воину, война совсем не такая, какой ты ее представляешь. Это не только сражения, где рискуешь жизнью и должен первым нанести смертельный удар, чтобы не получить его от противника. В основном война – это вши, плохая еда, ужасные условия существования, общение со всяким сбродом. Все же более почетно погибнуть в бою, чем оказаться обезглавленным на потеху плебса, дорвавшегося до власти.

– Дядюшка, почему вы остаетесь здесь, а не уедете в одно из ваших имений?

– Здесь не так весело, как в прежние годы, и совсем не безопасно, но это – Париж! – с грустью в голосе ответил Рене.

Впереди послышались хриплые голоса и неясный шум. Путники едва успели спрятаться за углом здания, как из переулка вышло с полдесятка вооруженных ружьями солдат под предводительством офицера в треуголке и подпоясанного трехцветным шарфом национального гвардейца. Патруль прошел совсем близко, но не заметил затаивших дыхание и старающихся слиться с темнотой путников. Только когда шум, производимый патрулем, совсем стих, они продолжили движение.

– Будет ближе и безопаснее, если мы пойдем через парк Пале-Рояль[33]Площадь, дворец и парк, расположенные напротив северного крыла Лувра. Вначале это была резиденция кардинала Ришелье, затем Мазарини, позднее она перешла к герцогам Орлеанским., – предложил дальнейший маршрут движения Рене.

– Дядюшка, помнится мне, герцог Орлеанский превратил эти чудесные парк и дворец в клоаку разврата, там теперь слишком людно, – возразил Шарль. – Ришелье и Мазарини восстали бы из гроба, узнав, что произошло с их резиденцией!

– Шарль, так было раньше, а сейчас там тихо, как на кладбище ночью. Большинство увеселительных заведений и казино закрыты. Да и на что играть? Граждане обязаны сдать на нужды Республики золото и серебро, чтобы взамен получить бумажки, которые ничего не стоят, а те, кто не сдаст, вполне могут оказаться в тюрьме. Закрыли даже Театр комедиантов[34]Театр Комеди Франсез был создан по указу Людовика XIV. Здание для него было возведено на месте части дворца Пале-Рояль. В сентябре 1793 года театр был закрыт декретом революционного Комитета общественного спасения, а актеры заключены в тюрьму.. Сам гражданин Филипп Эгалите[35]Герцог Орлеанский, первый принц крови, поддержал Великую французскую революцию, отказался от титула и стал обычным гражданином. За то, что его сын был замешан в заговоре против революции и покинул страну, был арестован и казнен. не далее как вчера был арестован и брошен в тюрьму Консьержери. Что его ожидает, известно любому мальчишке из предместья, – гильотина.

– Ну и поделом предателю! – Шарль с презрением сплюнул под ноги. – Ведь именно герцог-гражданин приложил немало усилий и потратил кучу золота, чтобы выпустить на волю ужасного зверя по имени революция, тайно вооружив пиками чернь и гризеток из Сент-Антуанского предместья. Напрасно он считал, что зверь станет кушать с его руки и все рычаги власти будут у него.

– Дикий зверь пожирает все кругом, не удовлетворившись предназначенными ему подачками. Нет сомнений, что революция, это кровожадное чудовище, сожрет всех, кто высвободил его, а потом съест и себя.

Шарль вспомнил старинную гравюру, изображающую гигантскую змею, которая пожирает саму себя с хвоста. Издалека бросив взгляд на печальную громаду дворца, еще несколько лет назад постоянно ярко освещенного, праздничного, путники вновь углубились в лабиринт бесконечных улочек, где порой даже трудно было протиснуться между стенами домов и существовал риск быть облитыми помоями или, и того хуже, содержимым ночных горшков. И только выйдя на широкую улицу Святого Мартина, они смогли с облегчением вздохнуть. Уже через десять минут они стояли перед особняком на улице Святого Антония. Впрочем, улицы больше не назывались именами святых, теперь у них были более прозаические названия, которые Шарль даже не пытался запомнить.

За железными решетчатыми воротами виднелся аккуратный дворик с английским газоном и приземистый одноэтажный дом с двумя флигелями и четырьмя колоннами перед парадным входом. Здесь, как и в соседних домах, было темно и пустынно. Рене уверенно взялся за кольцо и негромко стукнул четыре раза. Шарль вздрогнул, так как привратник, закутанный в темный плащ, неожиданно возник за воротами, словно его соткали из холодного ночного воздуха.

– Что вам нужно, граждане? – Настороженно разглядывая ночных гостей, привратник деланно зевал, всем своим видом изображая недовольство разбуженного человека.

– Вандея, – произнес Рене условленное слово.

– Входите, господа. – Привратник бесшумно открыл ворота и сразу же закрыл их за вошедшими, а те быстрым шагом направились к входу в левый флигель.

– Прошу ваши шляпы и плащи, господа.

Шарль отдал ему и трость, и привратник не удивился ее необычной тяжести, сразу сообразив, что в ней скрыт длинный стилет. Сюртук Шарля был подхвачен ремнем, на котором висели две кожаные кобуры с пистолетами.

– Вы как будто собрались на войну, господин.

– А разве сейчас не война?

– Оружие все же прошу сдать. Не беспокойтесь, господин, у нас спокойно.

– Шарль, пистолеты тебе не понадобятся – здесь собираются только проверенные и надежные люди, – поддержал привратника Рене.

Сняв плащ, Рене оказался весьма полным господином средних лет, в светлом парике на шарообразной голове. Шарлю, племяннику Рене, шел двадцать четвертый год, он был крепкого телосложения, но по-юношески гибок, лицо его было красивым и гармоничным, как у древнеримской статуи.

Шарль, горя нетерпением оказаться в гостиной, снял ремень с пистолетами. Он был из знатного и богатого семейства де Виржи, владеющего поместьями и замками в Аквитании. Пять лет назад отец представил его ко двору, и очаровательная принцесса де Ламбаль, покровительственно улыбаясь, сказала, что он словно ожившая скульптура Давида гения Микеланджело. Тогда Шарль покраснел, хотя и не понял, что скрыто в ее словах – восхищение или насмешка? Впоследствии он съездил в Италию, чтобы самому взглянуть на эту скульптуру. Внезапно ему вспомнилась завитая и напудренная голова принцессы на острие пики мясника Гризона во время сентябрьских событий прошлого года[36]В сентябре 1792 года подстрекаемые якобинцами под предводительством Марата вооруженные толпы ворвались в тюрьмы и устроили самосуд над арестованными аристократами и швейцарскими солдатами. Изощренным издевательствам подверглась принцесса де Ламбаль, которую подозревали в интимных связях с королевой Марией-Антуанеттой., и он вздрогнул.

Воспоминания жгли нестерпимой болью и стыдом. В то время Шарль снимал апартаменты на улице Метельной, возле тюрьмы Ла Форс, и невольно стал свидетелем тех ужасающих бесчинств. Он стоял у окна на втором этаже, слегка отодвинув плотную портьеру, чтобы не привлечь внимания орущей, похотливо хохочущей толпы. Несчастная принцесса, поднятая множеством рук, служила им забавой. Несмотря на перенесенные унижения и страдания, принцесса была еще жива и тщетно пыталась хоть как-то прикрыть остатками одежды почти полностью обнаженное прекрасное тело. Долг дворянина требовал от Шарля, вооружившись, выйти на улицу и попытаться отбить у толпы царственную особу, даже ценой своей жизни. Но он смалодушничал, продолжая стоять у окна, ища оправдания своему бездействию. Принцессу опустили на землю, заставили встать на колени, мясник схватил ее за волосы и одним движением огромного ножа отсек ей голову, подобно тому, как проделывал это с тушами коров. Держа за волосы голову несчастной принцессы, мясник Гризон ревел от восторга, а люди вокруг него танцевали и пели карманьолу, превращая обезглавленное туловище в кровавое месиво.

Эй, спляшем карманьолу! И пушек гром, и пушек гром…Эй, спляшем карманьолу! Раздастся пусть кругом!

Мяснику этого было мало, зайдя к цирюльнику, он потребовал завить и напудрить волосы на голове любовницы королевы. На следующее утро Шарль уехал в свое поместье, не надеясь, что когда-нибудь вернется в Париж.

Лакей провел господина Рене и его племянника в просторную гостиную, где по традиции нового времени были плотно зашторены окна, чтобы не было видно, что хозяева особняка ночью бодрствуют, а то и, не дай бог, принимают гостей. Это сразу же вызовет подозрение, а могут и арестовать. Новая власть, несмотря на огромную армию, жандармерию, национальную гвардию, бесчисленное количество доносчиков и соглядатаев, выискивающих роялистов, еще не чувствовала себя уверенно. За длинным овальным столом, освещенным свечами, собралось человек десять, в большинстве своем это были мужчины. Один из присутствующих, полный господин в светлом парике, поднялся, вышел из-за стола и быстрым шагом направился к вошедшим, раскрыв объятия:

– Дорогой Рене! Я рад, что ты пришел. Мы уже беспокоились, не случилось ли чего по дороге.

– Рад видеть вас, маркиз, в полном здравии, – сказал Рене, оказавшись в его объятиях. – Господа, имею честь представить моего племянника, младшего сына моего брата, шевалье Шарля де Виржи.

Шарль поклонился. Как только он вошел в гостиную, его взгляд приковала к себе светловолосая красавица лет двадцати пяти в парчовом платье с открытыми плечами, сидевшая во главе стола. Она покровительственно улыбнулась ему. Обволакивающий, манящий взгляд красавицы заставил затрепетать сердце Шарля. «Это она! Она! Она, та самая единственная!» – забилась мысль, словно птица в силках. Ощутив, что покраснел, он смутился и отвел взгляд. Никогда ничего подобного с ним до этого не случалось.

– Проходите, друзья, мы рады, что вы благополучно добрались. Рене, присаживайся к столу, я сам познакомлю с гостями твоего племянника.

Маркиз подвел Шарля к красавице, смутившей его, и назвал ее:

– Княгиня Розалия Любомирская, прелестная хозяйка этого гостеприимного дома.

Шарль поклонился княгине, ощущая неловкость и скованность. Он не понимал, почему с ним это происходит. Красавчик и богач Шарль был избалован вниманием женщин, но никогда не ощущал такую эйфорию. Розалия Любомирская одним лишь взглядом, словно стрелой Амура, поразила его сердце, сделала своим рабом, и он был готов на все, лишь бы оставаться с ней рядом. Средоточием всех его планов, желаний, устремлений в одно мгновение стала красавица хозяйка, милостиво протянувшая ему ручку. Тело Шарля будто одеревенело, почти не слушалось его. Ощущая себя неуклюжей деревенщиной, краснея, он припал к ручке прелестницы, и у него перехватило дыхание, как только он слегка коснулся губами атласной кожи.

– Рада нашему знакомству, шевалье[37]Так называли младшего сына в дворянских семьях, если он не имел иных титулов..

Шарль с ужасом понял, что в ответ ничего не сможет сказать княгине, так как из-за смущения лишился дара речи. Положение спас его дядя:

– Разрешите и мне припасть к вашей ручке, прекрасная Розалия.

Рене наклонился к руке красавицы и поцеловал ее явно с большим удовольствием.

– Имеете ли известия от вашего дорогого супруга? Хочу просить вас ходатайствовать перед князем Александром за моего племянника. Шарль желает отправиться в Вандею и принять участие в сражениях. Я же ответственен за его жизнь и здоровье перед братом и считаю, что ему лучше узнать армейскую жизнь под началом имеющего богатый военный опыт князя Александра.

В висках у Шарля застучали молоточки. «У нее есть супруг, который каждую ночь может наслаждаться ее прекрасным телом!» От этой мысли Шарль чуть не упал в обморок.

– Как вы, наверное, слышали, граф, лихорадит не только Францию, но и Речь Посполитую. После сейма в Гродно[38]В 1793 году произошел второй раздел Речи Посполитой между Россией и Пруссией. Конвенция о разделе была утверждена на Гродненском сейме. значительная часть многострадальной Речи Посполитой отошла Пруссии и России. Князь покинул французскую армию и направился ко двору императрицы Екатерины, так как часть его владений теперь находится на территории России.

– В таком случае разрешите отдать эти письма вам, княгиня. – Шарль, почувствовав себя уверенней, вынул из внутреннего кармана сюртука пакет и с трепетом отдал красавице. Та приняла его с небрежным изяществом, позвонила в колокольчик и передала пакет лакею.

– Смею заметить, молодой человек, ваш отец далек от того, что сейчас происходит во Франции, – заявил краснощекий господин в темном камзоле. – Ныне нет патентов на армейский чин, а ваше происхождение будет скорее препятствовать получению его, даже если вы проявите себя в армии с лучшей стороны. Да и с кем и за кого вы собрались воевать? Прусская армия нам больше друг, чем враг.

– Отцу все это известно, – неприязненно глядя на него, сказал Шарль, – как и то, что генерал Любомирский имел намерение вернуться в Польшу. Отец хотел, чтобы я сопроводил князя, но, видит бог, дорога сюда неблизкая, и я опоздал. Ни у отца, ни у меня нет желания поддерживать нынешнюю власть. Скорее всего, я отправлюсь в Нормандию, под знамена графа Шартского.

– Месье шевалье, присаживайтесь к столу. Отужинайте с нами, вы ведь с дороги.

– Благодарю вас, княгиня, но я не голоден.

– Полно, месье шевалье, не обижайте меня, обязательно попробуйте баранье рагу и выпейте бургундского вина. А я пока представлю вам присутствующих здесь господ и дам.

Княгиня называла имена, титулы, а Шарль упивался мелодичностью ее голоса, не слыша, что она говорит. Его никто не интересовал, кроме княгини Розалии. Внезапно голос одного из господ, худого и мрачного, с ришельевской бородкой, проник в его сознание:

– Шевалье, подумайте, стоит ли вам отправляться в Нормандию? Патриотично сражаться в лесах вместе с этим сбродом, санкюлотами, ожидая высадки наших союзников-англичан, но победа в большей степени зависит от наших действий в Париже. Король Людовик ХVI казнен, но его сын жив и находится в заключении в Тампле. Герцог Анжуйский уже провозгласил его королем, Людовиком XVII. Не желаете ли принять участие в освобождении королевы и малолетнего короля? Это не менее опасно, чем участвовать в сражении. Нам нужны решительные люди!

Шарль услышал для себя главное – у него появилась веская причина остаться в Париже и находиться вблизи княгини Розалии.

– Я сочту это за честь. Что я должен буду сделать?

– Похвальна ваша горячность и верность престолу, – одобрил его решение мужчина с ришельевской бородкой. – Пока вам надо набраться терпения. Мы разработали план побега королевы, но он несовершенен. Если наш план не сработает, королева и малолетний король подвергнутся смертельной опасности.

– Достаточно того, что из-за неразумных действий маркиза де Ружвиля королева не смогла сбежать, – вновь включился в разговор мрачный господин, неприязненно глядя на мужчину с ришельевской бородкой, – и теперь прокурор спешно выдвигает обвинения против нее. Приняты чрезвычайные меры по ее охране. В тюремной камере Консьержери вместе с ней постоянно находятся два жандарма, которые по очереди спят прямо там, в камере. Нет сомнений в том, что королева взойдет на эшафот, как и ее несчастный супруг.

– Неужели ничего нельзя сделать для спасения королевы? – поразился Шарль.

– Увы, шевалье! – горестно вздохнула княгиня. – Единственное, чем мы можем облегчить ее страдания, – это дать ей знать, что ее сын находится в безопасном месте.

– Располагайте мною, княгиня! – с горячностью воскликнул Шарль. – Я все сделаю, только прикажите!

– Я вам приказываю отведать бараньего рагу! – пошутила княгиня.

– Где вы остановились, шевалье? – поинтересовался мрачный господин, и Шарль пожалел, что был так невнимателен, когда ему представляли гостей.

– На постоялом дворе в предместье, возле Горы Мучеников[39]Монмартр..

– Разумнее будет снять квартиру. Постоялые дворы, отели находятся под пристальным вниманием соглядатаев Комитета общественного спасения. В этом мы вам поможем. Не правда ли, Луиза? – обратился он к молодой женщине в зеленом платье.

У нее на устах заиграла странная усмешка, когда она посмотрела на Шарля.

– Обязательно поможем. Шевалье – красавец, жаль, если он отправится на площадь Революции к «брадобрею» при «национальной бритве»[40]Имеется в виду гильотина. Сансону.

Шарль покраснел от такого признания его внешних достоинств и попытался перевести разговор на другую тему:

– Что происходит в Париже? Я прибыл вечером, и дядюшка мало что успел рассказать мне по дороге сюда.

– Что происходит? – Луиза рассмеялась. – Мир сходит с ума, и мы вместе с ним. Одни, вроде нас с вами, строят из себя заговорщиков, разрабатывая несбыточные планы…

– Луиза! – прикрикнул на нее мрачный господин, но она не обратила на него внимания.

– Другие затаились, как мыши в амбаре, в ожидании революционной кошки. Третьи, самые умные, развлекаются как могут. Про салон маркизы де Верьер вы наверняка наслышаны.

– Луиза, это неприлично, – мягко запротестовала княгиня.

– Ах, оставьте, Розалия, об этом гудит вся Франция, а вы считаете, что говорить об этом неприлично? – Луиза снова рассмеялась. – Госпожа де Верьер устроила вечеринку, на которую были приглашены дамы и кавалеры. И, когда все собрались, вот что она заявила: «Друзья мои, может быть, завтра мы умрем. Умрем, не вкусив всех удовольствий и радостей жизни. Я подумала, что некоторые из вас сожалеют, что им, возможно, придется уйти в мир иной, не воздав телу того, что ему причитается. Перед тем как сгореть, нужно все познать. Пусть каждый из вас сделает свой выбор, пусть мужчины обладают женщинами, которых давно вожделеют, пусть женщины отдадутся мужчинам, которых тайно желали».

– Зачем вы так, Луиза? Это удовлетворение похоти не имеет никакого отношения к высоким чувствам, – недовольно произнесла княгиня.

– Любовь иногда надевает разные маски, – сказала женщина в зеленом. – Все с радостью отбросили предрассудки и заняли кровати и не всегда укромные места. Госпожа де Верьер не заметила, что во время любовных игр дергала за ленточку, тем самым вызывая прислугу. Появившиеся лакеи застали ее в постели с двумя или тремя кавалерами…

– Фу, как гадко! – воскликнула княгиня.

– Разгневавшись, госпожа де Верьер их тут же уволила. Утром всю эту компанию арестовали, а к обеду отвезли на гильотину. При этом госпожа де Верьер смеялась.

– Подобные случаи обливают грязью аристократов Франции, дают повод для насмешек черни! – возмутился круглолицый господин.

Шарлю припомнилось, что княгиня назвала его виконтом, только он не запомнил имени.

– Луиза, лучше спойте нам. Я вам буду аккомпанировать, – предложила княгиня. – Господа, что вы желаете услышать?

– «Дождь идет, дождь идет, моя пастушка…» Что может быть лучше и злободневнее? – с издевкой произнесла Луиза.

– Романс гнусного и развратного актеришки Д’Фабра, который сейчас заседает в Конвенте? – с негодованием воскликнул толстяк, имени которого Шарль тоже не запомнил, лишь его титул – маркиз.

– Относительно личности автора я не буду с вами спорить, но романс довольно хорош, – мягко возразил барон де Леруа, мужчина лет пятидесяти с холодными глазами, который постоянно щурился.

Шарль, так и не отведав рагу, вместе с другими гостями направился к роялю. В его голове царил настоящий сумбур, он как бы раздвоился. Одна часть его твердила: «Розалия, я вас люблю и сделаю все возможное и невозможное, чтобы вы стали моей. Знаю, что даже думать об этом неприлично, но это выше моих сил. Никогда в моей душе не бушевал такой испепеляющий огонь любви!»