Онлайн чтение книги Клодиус Бомбарнак
18

— Миллионы! В так называемом траурном вагоне не покойник, а миллионы!

У меня вырвалась эта неосторожная фраза, и тайна императорских сокровищ тотчас же стала известна всем — и пассажирам поезда, и железнодорожным служащим. Для отвода глаз правительство, по соглашению с китайским, распустило слух об умершем мандарине, тогда как в действительности в Пекин переправляют сокровища стоимостью в пятнадцать миллионов франков!..

Какой я сделал непростительный промах! Каким я оказался глупцом! Но почему мне было не поверить Попову, и почему Попов должен был заподозрить во лжи персидских чиновников! Да и кому бы пришло в голову усомниться в подлинности этого покойного мандарина Иен Лу?

Мое репортерское самолюбие тем не менее глубоко уязвлено, и полученный выговор очень меня огорчает. Но о своем злоключении я, разумеется, никому ничего не рассказываю, даже майору. Слыханное ли дело? О том, что происходит на Великой Трансазиатской магистрали, «XX век» в Париже осведомлен лучше, чем его собственный корреспондент, который едет по этой дороге! Редакции известно, что к хвосту поезда прицеплен вагон с императорской казной, а Клодиус Бомбарнак пребывает в блаженном неведении! О репортерские разочарования! А теперь все узнали, что казна, состоящая из золота и драгоценных камней и находившаяся в руках персидского шаха, возвращается ее законному владельцу, китайскому богдыхану.

Понятно, почему Фарускиар сел в наш поезд в Душаке. Один из директоров Компании, заранее предупрежденный о ценном грузе, он решил сам сопровождать императорские сокровища до места назначения. Вот почему он так старательно охранял «траурный вагон» вместе с Гангиром и тремя монголами. Вот почему он был так взволнован, когда этот вагон отцепился и так настойчиво требовал вернуться за ним, не теряя ни минуты… Да, теперь все объясняется.

Понятно, почему в Кашгаре взвод китайских солдат пришел на смену монгольским стражникам. Понятно, почему Пан Шао ничего не мог сказать о мандарине Иен Лу: ведь такого мандарина в Поднебесной Империи и не существовало!

Из Хотана мы выехали по расписанию. В поезде только и было разговоров, что об этих миллионах, которых вполне могло бы хватить, чтобы сделать всех пассажиров богачами.

— Мне с первой минуты показался подозрительным этот траурный вагон, — сказал майор Нольтиц. — Потому я и расспрашивал Пан Шао о мандарине Иен Лу.

— А мне было невдомек, — ответил я, — зачем вам понадобилось это знать. Сейчас по крайней мере установлено, что мы тянем на буксире сокровища китайского императора.

— И он поступил весьма благоразумно, — добавил майор, — выслав навстречу эскорт из двадцати хорошо вооруженных солдат. От Хотана до Ланьчжоу поезд должен пройти две тысячи километров по пустыне Гоби, а охрана путей здесь оставляет желать многого.

— Тем более, что свирепый Ки Цзан, как вы, майор, сами мне говорили, рыскал со своей шайкой в северных провинциях Поднебесной Империи.

— Да, господин Бомбарнак, пятнадцать миллионов — хорошая приманка для разбойничьего атамана.

— Но как он сможет пронюхать о пересылке императорских сокровищ?

— О, такие люди всегда узнают все, что им нужно знать.

«Несмотря на то, что они не читают „XX века“! — подумал я и почувствовал, как краснею при мысли об этом непростительном промахе, который, без сомнения, уронит меня в глазах Шеншоля, моего шефа…

Между тем пассажиры, столпившись на вагонных площадках, оживленно обменивались мнениями. Одни предпочитали тащить на буксире миллионы, нежели труп мандарина, пусть даже и высшего разряда; другие полагали, что транспортировка сокровищ грозит поезду серьезной опасностью. Того же мнения придерживался и барон Вейсшнитцердерфер. Выразив его в самой резкой форме, он налетел на Попова с упреками и бранью:

— Вы обязаны были предупредить, сударь, вы обязаны были предупредить! Теперь все знают, что с нами едут миллионы, и поезд может подвергнуться нападению! А нападение, если даже предположить, что оно будет отбито, неизбежно вызовет опоздание. А вам известно, сударь, что я не потерплю никакого опоздания? Нет, я не потерплю!

— Никто не нападет на нас, господин барон, — ответил Попов. — Никто и не подумает напасть!

— А откуда вы знаете, сударь? Откуда вы знаете?

— Успокойтесь, пожалуйста…

— Нет, я не успокоюсь и при малейшей задержке привлеку Компанию к ответу и взыщу с нее убытки!

Вполне может статься, что „кругосветный“ барон захочет получить с Компании сто тысяч флоринов за причиненный ему ущерб!

Перейдем к другим путешественникам.

Фульк Эфринель, как и следовало ожидать, смотрит на все с чисто практической точки зрения.

— Это верно, — говорит он, — что благодаря сокровищам доля риска сильно увеличивается и, случись какое-нибудь происшествие, Life Travellers Society,[90]Общество охраны жизни путешественников — название страховой компании (англ.). где я застрахован, откажется выдать компенсацию за риск и возложит ответственность на железнодорожную Компанию.

— Совершенно справедливо, — добавляет мисс Горация Блуэтт, — и как обострились бы ее отношения с правительством Поднебесной Империи, если бы не нашлись эти потерянные вагоны! Вы со мной согласны, Фульк?

— Разумеется, согласен, Горация!

Горация и Фульк — коротко и ясно!

Американец и англичанка рассуждают вполне резонно: за пропажу вагона с сокровищами отвечать пришлось бы железной дороге, так как Компания не могла не знать, что дело шло о пересылке золота и драгоценностей, а не останков мифического мандарина Иен Лу.

А что думают по этому поводу супруги Катерна? Миллионы, прицепленные к хвосту поезда, нисколько не нарушили их душевного равновесия. Первый комик ограничился лишь замечанием:

— Эх, Каролина, какой прекрасный театр можно было бы построить на эти деньги!

Лучше всех определил положение священник, севший в Кашгаре — преподобный Натаниэль Морз:

— Не очень-то приятно везти за собой пороховой погреб!

И он прав: вагон с императорской казной — настоящий пороховой погреб, способный в любую минуту взорвать наш поезд.

Первая железная дорога, проложенная в Китае около 1877 года, соединила Шанхай с Фучжоу. Что касается Великого Трансазиатского пути, то он проходит приблизительно по той же трассе, которая была намечена в русском проекте 1874 года — через Ташкент, Кульджу, Хами, Ланьчжоу, Сиань и Шанхай. Этот путь не захватывает густонаселенных центральных провинций, напоминающих шумные пчелиные ульи. Насколько возможно, он образует до Сучжоу[91]Ныне Цзюцюань. прямую линию, прежде чем отклониться к Ланьчжоу. Если дорога и обслуживает некоторые крупные города, то по веткам, которые отходят от нее к югу и к юго-востоку. Между прочим, одна из этих веток, идущая из Тайюаня в Нанкин, должна соединить оба главных города провинций Шаньси и Цзянсу. Но она еще не пущена в эксплуатацию, так как не достроен один важный виадук.

Зато полностью закончена и обеспечивает прямое сообщение по Центральной Азии главная линия Великой Трансазиатской магистрали. Китайские инженеры проложили ее так же легко и быстро, как генерал Анненков Закаспийскую дорогу. В самом деле, пустыни Каракум и Гоби имеют между собой много общего. И там, и здесь — горизонтальная поверхность, отсутствие возвышенностей и впадин, одинаковая легкость укладки шпал и рельсов. Вот, если бы пришлось пробивать громадные, горные кряжи Куэнь-Луня и Тянь-Шаня, такую работу невозможно было бы проделать и за целое столетие. А по плоской песчаной равнине рельсовый путь быстро продвинулся на три тысячи километров до Ланьчжоу.

Лишь на подступах к этому городу инженерное искусство должно было вступить в энергичную борьбу с природой. Трудно далась и дорого стоила прокладка пути через провинции Ганьсу, Шаньси и Чжили.

Я ограничусь тем, что буду указывать по пути следования наиболее значительные станции, где поезд останавливается, чтобы набрать воды и топлива. По правую руку от полотна взор будут радовать очертания далеких гор, живописные громады которых замыкают на севере Тибетское плоскогорье, а по левую сторону взгляд будет теряться в бесконечных просторах Гобийских степей. Сочетание гор и равнин, в сущности, и составляет Китайскую Империю, если еще не самый Китай, который мы увидим лишь приблизившись к Ланьчжоу.

Вторая часть путешествия не обещает быть особенно интересной, если только бог репортеров не сжалится надо мной и не пошлет какое-нибудь приключение. Был бы только повод, а там уж моя фантазия разыграется…

В одиннадцать часов поезд выходит из Хотана и в два часа пополудни прибывает в Керию, оставив позади станции Лоб, Чира и Ханьлангоу.

В 1889–1890 годах именно этим путем следовал Певцов от Хотана до Лобнора, вдоль подножия Куэнь-Луня, отделяющего китайский Туркестан от Тибета. Русский путешественник прошел через Керию, Нию, Черчен, но, не в пример нашему поезду, его караван встретил множество препятствий и трудностей, что, однако, не помешало Певцову нанести на карту десять тысяч квадратных километров и указать координаты значительного числа географических точек. Такое продолжение труда Пржевальского делает честь русскому правительству.

С вокзала Керии на юго-западе еще заметны вершины Каракорума и пик Даспанг, которому многие картографы приписывают высоту, превосходящую восемь тысяч метров.[92]Вершина Годвин-Остен (Даспанг) достигает 8611 м, уступая по высоте лишь Эвересту. У его подножия тянется провинция Кашмир. Отсюда берут начало истоки Инда, питающие одну из самых больших рек полуострова Индостан. Здесь же от Памирского плоскогорья отделяется громадная цепь Гималаев с высочайшими на земном шаре вершинами.

От Хотана мы прошли полтораста километров за четыре часа. Скорость весьма умеренная, но на этом участке Трансазиатской магистрали быстрее и не ездят. То ли китайские локомотивы не обладают достаточной тягой, то ли машинисты слишком медлительны и не считают нужным развивать свыше тридцати или сорока километров в час? Как бы то ни было, но на рельсовых путях Поднебесной Империи мы уже не вернемся к прежней скорости, обычной для Закаспийской дороги.

В пять часов вечера — станция Ния, где генерал Певцов основал метеорологическую обсерваторию. Здесь поезд стоит только двадцать минут. У меня достаточно времени, чтобы купить немного провизии в вокзальном буфете. Вы, конечно, знаете для кого.

На промежуточных станциях садятся новые пассажиры — китайцы. Они редко занимают места в первом классе, да и берут билеты на короткие расстояния.

Только мы отъехали от Нии, меня находит на площадке Фульк Эфринель. Вид у него озабоченный, как у коммерсанта, собирающегося заключить важную сделку.

— Господин Бомбарнак, — обращается он ко мне, — я хочу вас попросить об одной услуге.

„Э, подумал я, сумел же меня отыскать этот янки, когда я ему понадобился“.

— Буду счастлив, мистер Эфринель, если смогу вам быть полезен, — ответил я. — В чем дело?

— Я прошу вас быть моим свидетелем.

— В деле чести? А могу я узнать с кем?

— С мисс Горацией Блуэтт.

— Как, вы деретесь с мисс Горацией Блуэтт? — засмеялся я.

— Нет еще. Я на ней женюсь.

— Вы на ней женитесь?

— Да! Это неоценимая женщина, очень сведущая в торговых делах и прекрасно знающая бухгалтерию…

— Поздравляю вас, мистер Эфринель! Вы можете на меня рассчитывать.

— И на господина Катерна? Как вы полагаете?

— Без сомнения. Он только обрадуется, и если будет свадебный обед, споет вам за десертом…

— Пусть поет сколько захочет, — отвечает американец. — Но ведь и мисс Горации Блуэтт нужны свидетели.

— Разумеется.

— Как вы думаете, майор Нольтиц согласится?

— Русские слишком любезны, чтобы отказывать. Если хотите, я могу с ним поговорить.

— Заранее благодарю вас. А кого можно сделать вторым свидетелем? Тут я немного затрудняюсь… Может быть, этот англичанин, сэр Фрэнсис Травельян?..

— Молча качнет головой — ничего другого вы от него не дождетесь…

— А барон Вейсшнитцердерфер?

— Как можно просить человека, который совершает кругосветное путешествие, да еще с такой длинной фамилией?.. Сколько времени уйдет зря, пока он распишется!

— В таком случае, я не вижу никого, кроме молодого Пан Шао… или, если тот откажется, нашего главного кондуктора Попова.

— Конечно, и тот, и другой почтут за честь… Но спешить некуда, мистер Эфринель. До Пекина еще далеко, а там вы легко найдете четвертого свидетеля…

— При чем тут Пекин? Чтобы жениться на мисс Горации Блуэтт, мне вовсе не нужно ждать Пекина.

— Значит, вы хотите воспользоваться несколькими часами стоянки в Сучжоу или в Ланьчжоу?

— Wait a bit, господин Бомбарнак! С какой стати янки будет терять время на ожидание?

— Итак, это произойдет…

— Здесь!

— В поезде?

— В поезде.

— Ну! Тут и я вам скажу: Wait a bit!

— Да, и очень скоро. Не пройдет и дня…

— Но для свадебной церемонии прежде всего нужен…

— Нужен американский пастор! Он едет с нами в поезде. Преподобный Натаниэль Морз…

— И он согласен?

— Еще бы! Только попросите его, он хоть целый поезд переженит.

— Браво, мистер Эфринель! Свадьба в поезде! Это очень пикантно…

— Господин Бомбарнак, никогда не следует откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня.

— Да, я знаю… Time is money.[93]Время — деньги (англ.).

— Нет! Просто time is time,[94]Время есть время (англ.). но лучше не терять даром ни минуты.

Фульк Эфринель пожимает мне руку, и я, согласно моему обещанию, вступаю в переговоры с будущими свидетелями брачной церемонии.

Само собой разумеется, маклер я маклерша — люди свободные, могут располагать собой по своему усмотрению и вступить в брак, — был бы только священник! — когда им заблагорассудится, — без нудных приготовлений и утомительных формальностей, которые требуются во Франция и других странах. Хорошо это или дурно? Американцы находят, что так лучше, а Фенимор Купер сказал: — Что хорошо у нас, то хорошо и везде».

Сперва я обращаюсь к майору Нольтицу. Он охотно соглашается быть свидетелем мисс Горации Блуэтт.

— Эти янки удивительный народ, — говорит он мне.

— Удивительный потому, что они ничему не удивляются.

Такое же предложение я делаю и Пан Шао.

— Очень рад быть свидетелем этой божественной и обожаемой мисс Горации Блуэтт! — отзывается он.

Если уж брак американца и англичанки, с французом, русским и китайцем в качестве свидетелей, не даст полной гарантии счастья, то существует ли оно вообще?

А теперь очередь за господином Катерна.

Согласен ли он? Вот праздный вопрос — хоть дважды, хоть трижды!

— Да ведь это чудесная тема для водевиля или оперетки! — восклицает первый комик. — У нас уже есть «Свадьба с барабаном», «Свадьба под оливами», «Свадьба при фонарях»… Ну, а теперь мы будем представлять «Свадьбу в поезде» или еще лучше — «Свадьба на всех парах». Какие эффектные названия, господин Клодиус! Ваш американец вполне может на меня положиться. Свидетель будет старым или молодым, благородным отцом или первым любовником, маркизом или крестьянином — кем угодно, по выбору и желанию зрителей!

— Останьтесь таким, какой вы есть, господин Катерна, так будет вернее, — ответил я.

— А госпожу Катерна пригласят на свадьбу?

— А то как же! Подружкой невесты.

Нельзя, конечно, предъявлять слишком строгие требования к свадебному обряду, происходящему в поезде Великого Трансазиатского пути![95]Намек на то, что подружкой невесты во время свадебного обряда не должна быть замужняя женщина. Ввиду позднего часа, церемония не может состояться в тот же вечер. К тому же Фульк Эфринель, чтобы устроить все как можно более солидно, должен сделать еще кое-какие приготовления. Бракосочетание назначили на завтрашнее утро. Пассажиры были приглашены на торжество, и сам Фарускиар обещал почтить его своим присутствием.

За обедом только и говорили о предстоящей свадьбе. На приветствия и поздравления будущие супруги отвечали с настоящей англосаксонской учтивостью. Все присутствующие изъявили готовность подписаться под брачным контрактом.

— И мы оценим ваши подписи по достоинству! — заявил Фульк Эфринель тоном негоцианта, дающего согласие на сделку.

С наступлением ночи все отправились на покой, предвкушая завтрашнее торжество. Я совершил свою обычную прогулку до вагона, занятого китайскими жандармами, и убедился, что сокровища Сына Неба находятся под неусыпным надзором. Пока дежурит одна половина отряда, другая предается сну.

Около часа ночи мне удалось навестить Кинко и передать ему еду, купленную на станции Ния. Молодой румын ободрился и повеселел. Он больше не видит на своем пути препятствий, которые помешают ему бросить якорь в надежной гавани.

— Я толстею в этом ящике, — жалуется он.

— Остерегайтесь, — подсмеиваюсь я, — а то вы не сможете из него вылезти!

И рассказываю ему о предстоящей свадьбе четы Эфринель-Блуэтт, о том, как они собираются отпраздновать свое бракосочетание в поезде.

— Вот счастливцы, им не надо ждать до Пекина!

— Да, конечно, — ответил я, — только мне кажется, что скоропалительный брак, заключенный в таких условиях, не может быть особенно прочен… Но пусть эти оригиналы сами о себе заботятся!

В три часа поезд сделал сорокаминутную остановку на станции Черчен, почти у самых отрогов Куэнь-Луня. Рельсовый путь тянется теперь к северо-востоку, пересекая унылую, безотрадную местность, лишенную деревьев и зелени.

С наступлением дня, когда огромная солончаковая равнина заискрилась и засверкала под лучами солнца, мы находились где-то на середине четырехсоткилометровой дистанции, отделяющей Черчен от Чарклыка.