Онлайн чтение книги Книга образов
Из сборника «ЖЕРТВЫ ЛАРАМ»

I. В СТАРОМ ДОМЕ

Я в старом доме; за окном

лежит кольцом широким Прага;

и сумерки походкой мага

обходят улицы кругом.

Темней. Но там, из-за угла

зеленой плесенью сверкая,

собор святого Николая

возносит к небу купола.

Дрожат огни. Туманна синь.

Все смолкло в городской истоме.-

Мне кажется, что в старом доме

незримый шепчет мне: «аминь».

Перевод А. Биска

II. НА МАЛОЙ СТРАНЕ

Гребни зданий стародавних,

благовесту и конца нет.

Глубь дворов. Лишь иногда в них

синь одним глазком заглянет.

Купидоны в каждой нише

притомились, но смеются.

Вкруг узорных ваз на крыше

вязи роз резные льются.

Дверца в паутине сонной.

Солнце пробует украдкой

стих под каменной Мадонной

перевесть с латыни краткой.

Перевод С. Петрова

III. У КАПУЦИНОВ

Отец келарь меня просил

отведать водки монастырской —

напиток силы богатырской

и мертвеца бы воскресил!

Доставши синий кошелек

и ключик вытащив оттуда,

он опьяняющее чудо

из усыпальницы извлек.

Налив, хохочет он за двух,

трясется от мясистой мощи:

«Давно истлели в раке мощи,

но нам зато остался… дух!»

Перевод С. Петрова

IV. СРЕДНЕЧЕШСКИЙ ЛАНДШАФТ

Полоскою лесов далекой

поля окаймлены.

Деревья одинокие в хлебах

то тут, то там видны,

рассекшие равнину ржи высокой.

А на грядах

картофель солнцем озарен весь день,

в цвету стоит ячмень,

и обрамлен

простор еловой рощей. Завершен

ландшафт. Лишь вдалеке мелькает крыша

и церкви крест багрово-золотой,

а выше —

небесный свод, слепяще голубой.

Перевод Т. Сильман

V. ВЕЧЕР

Алой вспышкою огня

солнце скрылось за заставой,

и внушительной октавой

оборвались звуки дня.

Свет украдкой до сих пор

по карнизам пробегает,

и алмазами сияет

неба дымчатый простор.

Перевод Т. Сильман

V. ВЕЧЕР

За последним домом спать

солнце алое ложится,

и последними кружится

день аккордами опять.

И играют огоньки

на обрывах крыш в горелки.

Ночь алмазные безделки

сыплет сонно в синь реки.

Перевод С. Петрова

VI. ВЕСНА

Ликуют птицы, реет свет,

и гулко зазвенели дали;

в том парке, где мы танцевали,

все окунулось в белый цвет.

И солнце, глядя на газон,

в траве свое выводит имя.

Засыпан листьями сухими,

грустит забытый Аполлон.

Вокруг него все заросло

стеною вьющихся растений,

и ветер веткою сирени

венчает светлое чело.

Перевод Т. Сильман

VII. В МОНАСТЫРСКИХ КОРИДОРАХ ЛOPETTO

По монастырским коридорам блики

меж вычурных мелькают арабесок,

из глубины давно поблекших фресок

таинственно глядят святые лики.

Там, за отсвечивающим стеклом,

мадонна восковая в углубленьи,

дарительница тысяч исцелений,

сидит в одеждах, тканных серебром.

И паутинки легкие блестят,

слетая в монастырский двор Лоретто,

и пред картиной в стиле Тинторетто

притихшие влюбленные стоят.

Перевод Т. Сильман

VIII. НОЧЬЮ

Над Прагой сумрак тихий лег.

Раскрылась ночь, как сад огромный;

и солнце — яркий мотылек —

в густой траве исчезло темной.

Высоко месяц, хитрый гном,

в гримасах корчится, лукавый,

и сыплет белым серебром

на волны строгие Молдавы[1]Старое название реки Влтавы.

Но вдруг, обиженный, назад

скорее прячет лик чеканный;

пред ним соперник встал нежданный:

на башне — светлый циферблат.

Перевод А. Биска

VIII. НОЧЬЮ

Над Прагой бархатным цветком

простерлись своды ночи темной,

и солнце бабочкой огромной,

сверкая, скрылось за холмом.

И месяц, хитроумный гном,

свое забросил отраженье

в реки дремотное теченье

и вниз скатился кувырком.

И что ж? Лучи его дрожат,

как будто кто его обидел:

на башенке он вдруг увидел

часов блестящий циферблат.

Перевод Т. Сильман

IX. АНГЕЛ

Иду один по Мальвасйнке[2]Кладбище в Праге.,

вхожу безмолвно в детский ряд,-

а там об Анке или Нинке

кресты простые говорят.

Гляжу — в кустах, средь вешних почек,

средь красных маков над холмом,-

надгробный пыльный ангелочек

стоит с поломанным крылом.

О, сколько радостей небывших

хранит он — жалок, одинок.

И только с уст его застывших

сорвался легкий мотылек.

Перевод А. Биска

X. ЗИМНЕЕ УТРО

Свисает водопад застылый,

и стынут галки на пруду.

Горьмя-горит ушко у милой,

от ней проказ я нынче жду.

Целует солнце нас. Минором

сучки и веточки звенят.

Идем, и подступает к парам

ядреный утра аромат.

Перевод С. Петрова

XI. МАЙСКИЙ ДЕНЬ

Тише! Тише! Над лугами

вьется легкий ветерок,

солнце теплыми лучами

нежит каждый лепесток.

Тихо все… Лишь у болота

квакают лягушки в такт,

в небе блещет позолотой

толстый жук, живой смарагд.

Там серебряные ромбы

ткет паук в тени садов,

и белеют гекатомбы

облетевших лепестков.

Перевод Т. Сильман

XI. МАЙСКИЙ ДЕНЬ

Скачет ветерок весенний,

по дорожкам топоча,

и касается сиреней

солнце кончиком луча.

Тишь. И лишь в болотной шири

квакнут квакши и замрут.

Проплывает жук в эфире,

как оживший изумруд.

И серебряные ромбы

в сучьях паучиха ткет,

и соцветий гекатомбы

май охапками несет.

Перевод С. Петрова

XII. НАЧАЛО ВЕСНЫ

Побеги внемлют первым зовам

в сиянье золотой окраски;

мелькают первые коляски

в саду плодовом.

Пичуга с рвеньем бестолковым

на старой ветке засвистела,

и вот уже звенит капелла

в саду плодовом.

И ветер по бороздкам новым

разносит сказочные чары,

и в первый раз гуляют пары

в саду плодовом.

Перевод В. Летучего

XIII. ВЕЧЕРНЯЯ ПРОГУЛКА

Нам было весело когда-то

бродить вдоль берега реки,

где таяли в лучах заката

двойною тенью мотыльки.

У домика желтели дыни

и зелень тучная ползла,—

точь-в-точь у Доу на картине,-

и ввысь летели купола.

И хлеб стоял как золоченый,

кочны темнели на грядах,

и звезд белесые бутоны

слегка дрожали в небесах.

Перевод Т. Сильман

XIV. НАРОДНЫЙ НАПЕВ

Мне так сродни

чешских напевов звуки —

смутную боль разлуки

будят они.

Слышишь?.. Поет

робко ребенок в поле,

чувство щемящей боли

в сердце встает.

Минут года,

будешь бродить по свету,-

грустную песню эту

вспомнишь тогда…

Перевод Т. Сильман

XIV. НАРОДНАЯ ПЕСНЯ

Память полна

чешской народной песней,

только грустней и чудесней

сердцу она.

Если поет

рано в поле девчонка,

песня звучит мне так звонко

ночь напролет.

Пусть, поседев,

буду жить на чужбине,

вспомнится, как и ныне,

тот же напев.

Перевод С. Петрова

XIV. НАРОДНЫЙ МОТИВ

Томим бесконечной истомой

богемский народный мотив.

Мечтанья немые пленив,

лелеет он грустью знакомой.

Дитя его тихо поет,

трудясь над картофельной нивой,

и ночью он песнью тоскливой

во сне моем снова встает.

И если брожу, одинокий,

вдали, на чужбине — опять

в уме начинают звучать

давно позабытые строки.

Перевод А. Дейча

XV. ЛЕТНИЙ ВЕЧЕР

Румяный вечер — весь в жару,

как будто болен лихорадкой.

Щекой горячею к одру

склоняясь, шепчет он украдкой:

«Я скоро, кажется, умру…»

В кустах — молитвенный покой.

Уже светляк, послушник истый,

зажег лампаду над травой;

и роза носит золотистый

венец, как маленький святой.

Перевод А. Биска

XVI. НОЧНАЯ КАРТИНКА

У театра стало тише.

Лишь фонарь бросает свет

и глядится фатом в крыши

лакированных карет.

И мигают все короче

свечи. Полночь глубока.

Как заплаканные очи,

светят окна чердака.

Перевод С. Петрова

XVII. ИЗ ЦИКЛА «ВИГИЛИИ»

I

Покой, в полях сереющий,

душа моя не спит;

как парус пламенеющий,

вдали закат горит.

Дремотная вигилия!

Ночь ластится к реке;

и месяц белой лилией

расцвел у ней в руке.

Перевод Т. Сильман

I

Спит поле в блеклом саване,

лишь сердце — на часах.

Проходит вечер в гавани

на красных парусах.

О стража полусонная!

И ночь невдалеке.

Как лилия склоненная,

луна у ней в руке.

Перевод С. Петрова

III

Слышишь, мимо нас во мгле

ночь прошелестела?

Лампа на моем столе

как сверчок запела.

А на полке — корешки

радужной раскраски —

словно зыбкие мостки

в мир волшебной сказки.

Перевод Т. Сильман

III

Молча ночь идет шажком

в тишине привольной,

только цыркает сверчком

ночничок настольный.

Строем золоченых свай

вбиты в полку томы —

то ведет в волшебный край

мостик мой знакомый.

Перевод С. Петрова

XVIII. ИЗ ДЕТСКИХ ВОСПОМИНАНИЙ

Лето. Праздничная Голька…

Я — мальчишка. Из окон

резвая несется полька,

воздух солнцем напоен.

Воскресенье. Мне Елена

вслух читает… Как кротка!

Лебедями Андерсена

проплывают облака.

Сосны-стражи смотрят зорко,

луг цветущий стерегут,

а на улице под горкой

слышен смех и там и тут.

Что за шум? Бежим к ограде:

хохот, пенье — не поймешь…

В летнем праздничном наряде

веселится молодежь.

Все на танцы! Вальс и полька!

Солнцем все освещено…

Лето. Праздничная Голька…

Это было так давно…

Перевод Т. Сильман

XVIII. В ДЕТСТВЕ

Лето детское на Гольке

и далеко, как сквозь сон.

Из трактира звуки польки.

Воздух солнцем нагружен.

Вслух читает мне Елена,

облака же вслед за ней,

как из сказки Андерсена,

стая белых лебедей.

Сосны темные на страже

в травах расписных стоят.

Смех доходит с улиц даже

к нам в беседку, в тихий сад.

Так и манит нас к ограде

глянуть за нее хоть раз.

Это в праздничном наряде

парами идут на пляс.

Парень что-то шепчет хольке

счастьем солнечным согрет…

Лето детское на Гольке.

Воздух трепетен, как свет.

Перевод С. Петрова

XIX. МАЛЕНЬКИЙ «DRÄTENIK»

Мальчишка-жестянщик так молод,

товар у него за спиною,

он все плетется за мною:

«Ох, сударь, извел меня голод!

Вот сито, а вот мышеловка,

за krajcar отдам и жестянку,-

хоть хлеба купить, milost' pänku» —

и кланяется неловко.

Да, денег у парня не густо,

а в кухне он чует жаркое,-

лудить-то приносят пустое,

оттого в животе его пусто.

Перевод Т. Сильман

XX. ДВОРЯНСКОЕ ГНЕЗДО

Дворянский дом с его широким скатом,

мне мил каменьев этих блеск тенистый,

булыжный вход по ступеням щербатым,

в углу фонарь уныло-маслянистый.

А голубок на выступе оконном

все пыжится глядеть сквозь шелк гардины,

и ласточки гнездятся над балконом,

дописывая прелести картины.

Перевод С. Петрова

XXL. У СВЯТОГО ВИТА

Он — прахом пахнущий старик,

но мил мне храм глубоколонный,

в котором у любой колонны

свой слышен зодческий язык.

Соседний домик — в завитках,

там купидоны в умиленье,

а рядом готика моленья

возносит на худых руках.

Мне casus rel понять легко.

Сравненье из былого взято:

собор напомнил мне аббата,

а домик — даму рококо.

Перевод С. Петрова

XXII. ИЗ ЧЕРДАЧНОГО ОКНА

Вон купола — то желуди, то груши

рассыпаны по городу сторицей.

К столице чернотелой и столицей

прижался вечер. Шепот их все глуше.

А в самой дали, в вышине уныло,

как рожками, припавши звонниц парой,

храм Богородицы улиткой старой

сосет из неба синие чернила.

Перевод С Петрова

XXIII. НОЯБРЬСКИЙ ДЕНЬ

Осень этот день в клубок смотала.

Он клубится, медленный и сонный.

Хор в тумане слышен похоронный

из глубин соборного портала.

Мокрый дым на крышах спит. И твердо

ветер, словно органист, в камине

на помин души, усопшей ныне,

взял заупокойные аккорды.

Перевод С. Петрова

XXIV. ЗИМНЕЕ УТРО

Свисает водопад застылый,

и стынут галки на пруду.

Горьмя-горит ушко у милой,

от ней проказ я нынче жду.

Целует солнце нас. Минором

сучки и веточки звенят.

Идем, и подступает к парам

ядреный утра аромат.

Перевод С. Петрова

XXV. ЦАРЬ ВЕЧЕР

Как древле нес младенцу смирну

царь Валтасар, подъяв потир,

так нынче в багрянице мирной

грядет Царь Вечер в этот мир.

И вот звезда его уводит,

как прежде, вдаль, где снова он

у холма Матерь Ночь находит,

а сын у ней в объятьях — Сон!

Как волхв, подносит в умиленье

Царь Вечер, золото ему,

и нам елеем искупленья

младенец льет его в дрему.

Перевод С. Петрова

XXVI. ПО-ОСЕННЕМУ

А воздух — словно в комнате больного,

где смерть уже дежурит у дверей.

На крышах мокрых отблески багровы,

как блики угасающих свечей.

Хрипит вода, в канавах набухая,

и трупы листьев обмывает дождь.

И как бекасов спугнутая стая,

несутся тучки мимо серых рощ.

Перевод С. Петрова

XXVII. СКАЗКА О ТУЧКЕ

День отзвучал, не зная горя,

как молотка удар крутой.

Луна в траве на косогоре

лежала дыней золотой.

Сластена-тучка захотела

отведать дыни, добралась,

схватила светлый ломтик тела

и чистым соком упилась.

И, разомлевшая от сока,

сосет за обе щеки свет.

А ночь возносит плод высоко,

и черной тучки больше нет.

Перевод С Петрова

XXVIII. РОДНАЯ ПЕСНЯ

Звенит на ниве песня.

Не знаю, что со мной…

«Ты чешка? Так утешь же

нас песнею родной!»

Девчушка серп кидает,

хохочет: «Не горюй!»

И на меже усевшись,

поет: «Kde domov muj?»[3]Где мой дом? (Чешек.)

И враз умолкла. Плачет,

и клонится вперед,

и мне целует руку,

и мой медяк берет.

Перевод С. Петрова