Онлайн чтение книги Когда сверкает молния
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Разноцветный сентябрь пришел в город, перекрашивает все по-своему. И осени вроде бы еще нет, но ощущается во всем, что лето миновало. Утро солнечное, а стеклянной чистоты воздух холодит и взбадривает. Сегодня оператору в ночную смену...

Николай Локтев пришел в цех и первым, кого встретил, был Израель Львович.

— Как они, делишки? — поздоровавшись, спросил начальник цеха. — Давай зайдем ко мне, потолкуем.

По крутой узкой лесенке поднялись на второй этаж, где находился тесный, неуютный кабинет начальника цеха. Ясман, пройдя вперед, сдвинул на край стола газету.

— Полюбуйся, не читал еще? — сказал он.

В газете сообщалось о пуске новой установки, о той победе, которую свершили нефтехимики комбината. Он взглянул на газетную полосу, мельком увидел свою фамилию и рядом в строчке — имена остальных соавторов, ведущих инженеров комбината.

Ясман поглядел на часы, заметил:

— Пока бухгалтерия работает, сбегай и получи положенное. Уже несколько дней ведомость тебя ждет.

— За что? — удивился Николай, хотя сам догадался, что за реконструкцию установки.

— За твое главное участие, — ответил Израель Львович. — На днях наш главный из командировки, вернулся, прознав о случившемся, такой пожар раздул, хотел всех из списка вычеркнуть, одного тебя оставить... Ему растолковали и объяснили, кто таков Локтев!..

— Ну это уж слишком, — смущенно заметил Николай.

— А парторг Нургали Гаязович так и настоял на своем, обвинил Виктора Ивановича и потребовал поставить его вопрос на парткоме, — Ясман поправил рассыпавшиеся седые волосы. — Ко мне Давыдович Юрка прибегал, кулаками размахивал... Так что, Николай, готовься к буре и не вешай носа, будь ты понастырней, со злыми людьми жестче надо.. Одного, я не уразумею, за что на тебя Рабзин в последнее время поклеп за поклепом несет? Друзья же были, земляки к тому же.

— А черт его знает, я тоже никак не пойму...

Локтев сходил в бухгалтерию. Подписывая ведомость, по-ребячески радовался не столько приличной сумме вознаграждения, сколько тому, что фамилия его стояла в списке первой, рядом с фамилиями ведущих специалистов комбината. До ночной смены оставалось время, чтобы как-то скоротать его, направился к скверику перед административным зданием комбината, где цветы и кустарники благоухали поздними осенними красками. Холодит сентябрь, но в голубоватом воздухе держится еще тепло прошедшего лета. С равнинных полей сюда, к скверику, ветерок заметает серебряную паутину.

На его плечо упал поржавевший лист. Он взял осторожно в руки невесомую оранжевость, тихо пустил по ветру. Пусть летит... Завтра пожухнет, упадет в стылый грунт. И не погибнет золотой листик, а будущей весной даст силы для новой молодой и зеленой листвы. Николай видит впереди себя стройного, броско одетого человека, узнает его легкую походку. Но не окликнул, не стал догонять Виктора. Он замедлил шаги, свернул к скверику, остановился у газетного киоска. Пусть лучше проходит мимо, хотя когда-никогда встретиться все равно придется, не сегодня, так завтра.

Ночная смена подходила к концу. Широкие окна оранжево засветились, подкрашенные зарей. Сумеречная синева еще не рассеялась, был ранний час сентябрьского утра. В цехе рабочая тишина, полная непонятных звуков, как ночью в лесу: вроде бы тихо вокруг, а на самом деле лес оживлен таинственным шорохом ветра, качанием веток, шелестом листвы.

Размеренно и приглушенно работают машины. Николай сидит спиной к оранжевому окну. В эти минуты, особенно к концу смены, когда незаметно начинает подкрадываться усталость, оператор всегда сосредоточен. В нескольких метрах от него склонился над чем-то машинист Галеев Шаяп. А рядом с ним Раис Даминов, опять случайно попавший в прежнюю свою смену, подменив второго оператора, уехавшего в колхоз на уборку картошки.

Мерно шумят машины в цехе. Где-то вдалеке слышится неразборчивый говор рабочих. Николай разогнул затекшую спину, закинул руки за голову, потянулся. Захотелось курить, а сигарет опять нет, уже несколько месяцев бросает курить, а все не может окончательно бросить. Он подошел к Раису Даминову.

— Дай-ка сигаретку, что-то ко сну потянуло.

Раис достал из кармана пачку «Примы».

Николай вышел на воздух, в курилку за цехом. Бурый дымок кольцами расплылся в холодноватой утренней сутеми. Грозно и величественно прорисовывались в рассветной дымке корпуса производств и заводов, стальные башни установок, щупальцами чудовищ тянулись в разные стороны причудливые трубы. Еще одну ночь оставил за плечами могучий нефтехимический комбинат. Суровый и грозный с виду, а не обойтись без него человеку, он и друг заботливый, и кормилец он. Переступишь за порог проходной на территорию комбината, и попробуй потом разлучись с ним! Он, как линкор нефтехимии, металлической громадой вклинился в жизнь и в бескрайний равнинный простор...

Мысли Николая прервал даже не звук, а какой-то отдаленный всплеск оранжевости в широких окнах цеха. Звук докатился до него секундой позже, далекий, скрытый бетоном и кирпичом звук. И только когда оранжевость в стеклах потухла, с шумом выбило рамы окон, в пустых проемах вспенился черный с удушливой желтизной дым, Николай с ужасом понял, что в цехе произошел взрыв. Метнулось мгновенное пламя, тусклое и совсем не похожее на огонь, потому что завеса дыма была густа и непроницаема.

Николай в несколько прыжков одолел короткое расстояние от курилки до двери в цех. Он что-то кричал, а что, не знает. Судорожно хватался за большую металлическую ручку, грубо и неказисто прибитую к двери. Тяжелая дверь не поддавалась, а может и поддавалась, но все происходило в такой поспешности, что ему казалось: он мешкает, делает все не с той быстротой, какая бы требовалась. В дыму и пламени услышал крик. Разве так умирают люди? Разве они кричат перед смертью? Нет, они не кричат... Это, должно быть, огнем охватило Раиса и Шаяпа. Они живы, их надо спасать... А как? Всюду чад и пламя...

Он подбежал к шкафу, где висели противогазы. Выхватил один из них, лихорадочно стал натягивать резиновую маску на лицо. Неожиданно с какой-то тревожащей боязнью вспомнил: какой же из этих противогазов без компрессора? Какой же из них беспечно нагнетает кислород для аквариумных рыбок? Но проверять надежность противогаза нет времени. А живы ли вообще ребята? Что если их уже нет там? И его не будет, если сейчас вбежать туда, в гудящее и клокочущее пекло... А как же дочки? Что скажут они людям, если не вбежать? И что потом скажут им, дочкам, об их отце? Мысли путались, клубились, как дым в бурлящем цехе...

За спиной Николая ревела сигнальная сирена. Сейчас должна подоспеть спасательная служба, но до нее пройдут минуты — время! Там, внутри цеха, лежат его товарищи, люди. И единственный, кто может вырвать их из загазованной стихии, это он, Николай. Медленно, казалось ему, ворвался в темень цеха. Запотели стекла противогаза, он протер их и смутно разглядел около пульта управления распластанные тела товарищей. Кого-то успел схватить за полу рабочей спецовки, подтащил к себе, узнал Раиса Даминова. Он еще жив, в беспамятстве шевелит губами, захватывая в себя губительный газ. Успел, быстрее на воздух! — мелькает в сознании Николая. Он вытащил обмякшее тело на воздух, тут же метнулся назад. Он подполз к Шаяпу и не мог осознать, почему звучит музыка? Надрывно звенели оркестровые трубы. Прощалась славянка... С кем прощается она, не с ним ли? Вспомнил, девятого мая после войны весь день звучал этот марш... Ах вон почему музыка, около Шаяпа валялся транзисторный приемник и продолжал надрывно звучать. «Помирать так с музыкой! — вспомнились давние слова прораба. — Чтоб в конце была точка, а не головастик запятой...» Он улыбнулся, стянул с плеча второй противогаз, чтоб натянуть на лицо друга. Но не смог. Его обожгло струей вырвавшегося пара. Отсырела горячая одежда, он стал машинально срывать ее. Белым туманом заволакивало все вокруг. И не было больше ни боли, ни страха...

Лесной зеленью прорезалась перед ним вырубка с поваленными беспорядочно деревьями. И Свету у костра увидел. Почему она расчесывает волосы? Белесые с медным отливом они текут ручейками к его лицу. Почему она так беззаботна и не спасает дочек? Они же рядом, их может слизнуть ненасытным огнем.

— Света! — в беспамятстве кричит он.

— Света-а! — отвечает коридорная пустота цеха.

И еще померещилось, будто в стороне стоит Виктор. Лицо его нахмурено и злое. Как же он посмел предать друга? За что? Грустную улыбку Татьяны увидел тоже. И слезы на ее ресницах, те слезы, которые он заметил во время похорон прораба. Она тогда шла рядом с Николаем, слегка опираясь на его локоть. То, что сказала она, теплотой легло на душу. «Коля, — шептали тогда ее губы, — ты прости мне, пожалуйста, ту ночь. Помнишь ее? Просто я никогда не любила Виктора, отсюда и идет все. Вот мне такой муж нужен, как ты». Он ответил: «Нет, Таня, я не подойду...» «Почему же?» — лукаво спросила она. «Потому что у меня своя жена хорошая...»

Николай терял сознание. Он пытался привстать на колени, слабеющими руками тянул к себе отяжелевшее тело Шаяпа. Но вновь припал уставшей грудью к холодному бетону полов. Сквозь дым и чад, через шорохи и шумы почувствовал людей, они в противогазах и касках, с брандспойтами наперевес, как с автоматами, шли к нему.

Белый туман заволакивал взор.

Красивый буланый конь стоял на поляне. Рядом с ним босоногий деревенский мальчишка. В глазах его играли искры солнца. А вдоль околицы по мягкой луговой травке шла к нему мама. Разве она жива? А как же тогда памятник на могилке, который надеялся будущим летом обновить?

Конь склонил голову, густая, жесткая и длинная грива надвисла, заколебалась над ним, укрывая от огня и дыма.