Онлайн чтение книги Колеса ужаса
В полдвенадцатого немцы взлетят на воздух

Меня разбудил Старик.

— Вы с Портой идете на пост подслушивания. Возьмите с собой еще кого-нибудь, только не Плутона и не Штеге. Если Иван начнет атаку, мне без них не обойтись.

— Понятно, почему тебя сделали унтером, — злобно сказал Порта. — Ты мастер преподносить неприятные сообщения перед завтраком.

— Кончай, Порта. Кого возьмете с собой? Времени в обрез. Иван что-то готовит, и я не могу посылать туда каких-то полудурков.

— О, большое спасибо! Странно, что ты называешь меня умным после того, как объявил круглым идиотом из-за той кражи в Далеме.

— Хватит, Порта. Кого берешь?

— Уймись, дедушка. Не заносись из-за того, что пруссаки дали тебе чуточку серебра на погоны, жалкий столяр! Возьмем «француза».

Он затряс Легионера, который спал, свернувшись по-собачьи.

— Что это с тобой, черт возьми, рыжий охламон? — вскинулся Легионер.

— А как ты думаешь, братец? Отправляемся на экскурсию познакомиться со Степным Великаном, ты ему очень понравишься.

— Брось эту чушь, куда мы идем?

Со сна Легионер был грубым; он сел на соломе и стал чесать искусанную вшами грудь.

— Подожди, увидишь, — лаконично ответил Порта. — Может быть, считать прыщи на физиономии Ивана.

Мы надели снаряжение и взяли сухой паек. Затем последовали за Стариком к пулеметной позиции.

Старик объяснил задачу.

— Спрячьтесь чуть левее вон того куста. Оттуда можно разглядеть белки глаз Ивана, оставаясь невидимыми, но смотрите — ни малейшего движения. Возвращайтесь только после наступления темноты. Полковник Хинка уверен, что Иван затевает какую-то подлую шутку. Вот почему вы идете на подслушивание.

— Черт возьми, посылаешь туда своих лучших друзей! Выбился в фельдфебели, охламон! Разве у нас мало кандидатов на Железный крест, созданных для этого задания? — негодующе спросил Порта.

Из темноты появились гауптман фон Барринг и лейтенант Хардер. Барринг шепотом объяснил Старику кое-что, чего тот не знал.

— Смотрите, ребята, не ввязывайтесь там ни в какие переделки. Автоматы поставьте на предохранитель. Стрелять только в случае крайней опасности.

Мы сунули в голенища боевые ножи, яйцевидные гранаты в карманы, пистолеты за пояс.

Фон Барринг, онемев от удивления, указал на цилиндр Порты и кое-как выдавил:

— Собираешься идти в этой штуке к Ивану?

— Это мой талисман, — лаконично ответил Порта и пополз вслед за Легионером.

Мы ползли на брюхе. Земля была неровной и грязной. Пролезли под заграждением из колючей проволоки. Тишину не нарушал ни единый звук. Нас окружала неверная тьма, рассеивалась она лишь на мгновенья, когда между несшимися по небу тучами проглядывала луна.

К кусту я подполз последним. Легионер приложил палец к губам, напоминая мне, что надо соблюдать тишину. Я был потрясен, увидев, как близко от нас находятся позиции Ивана. Метрах в десяти от нас двое русских сидели возле большого пулемета. Мы с величайшей осторожностью положили автоматы на землю рядом с собой. Потом накрылись маскировочной сетью.

Несколько русских ссорились и бранились так ожесточенно, что можно было подумать, среди них находится Малыш. Вскоре началась потасовка.

Два часа мы лежали неподвижно, как трупы. Потом Порта беззвучно достал фляжку. Водка согрела нас, мы заулыбались друг другу. Потом Легионер указал место на русских позициях, где полковник и еще двое старших офицеров, судя по всему, проводили инспекцию. Они остановились почти под нами поговорить с двумя пехотными офицерами. Мы крепко стиснули свое оружие.

Полковник подошел к пулемету и приказал выпустить несколько очередей по немецким позициям. Немцы немедленно ответили тем же. Полковник улыбнулся и сказал что-то об отплате нацистским собакам.

Когда стемнело и мы собирались возвращаться, с позиций противника донесся голос:

— Связь с батальоном установить никак нельзя. Траншея сообщения залита водой. Река вышла из берегов. Фрицу наверху довольно сухо, а мы, кажется, утонем в этом болоте, но все же…

Голос умолк в хмурой, зловещей тьме. Русские позиции были еле-еле видны. Мы бесшумно поползли обратно.

Мы возвращались на это место четыре дня подряд, но ничего заслуживающего внимания не услышали, и фон Барринг решил, что нам нужно привести пленного. Потом мы услышали, что русский патруль обнаружил телефонный провод. Через две минуты мы подсоединились к нему и стали слушать разговоры. Прошло два дня, и наконец наше терпение было вознаграждено. Порта внезапно оживился и бросил мне телефонную трубку. Послышался грубый, скрипучий голос:

— Жора, как дела?

— Все та же занудная работа. Хоть бы оборудование полетело к чертовой матери.

Последовало несколько русских ругательств.

Первый хрипло засмеялся.

— Водка есть?

— Да, сегодня пришла большая партия продовольствия. Еще бы несколько баб, и все было бы на мази. Прислать тебе водки, Лёш?

— Нет, спасибо. Сегодня ночью мы присоединяемся к вам.

Удивленный Жора спросил:

— Что происходит?

— Завтра в полдвенадцатого мы взорвем немцев к чертовой матери. Весь холм взлетит на воздух. Фейерверк будет красивым. Эти зеленые вши отправятся в ад!

Легионер поспешил к гауптману фон Баррингу, тот немедленно связался со штабом.

Нам дали подкрепление, какое только смогли наскрести. Батарею из Сто четвертого артиллерийского, одну 88-миллиметровую зенитку, две скверные 75-миллиметровые пушки на лафетах и никчемную роту пятидесятилетних резервистов. Из всего этого был составлен штурмовой батальон под командованием гауптмана фон Барринга. Пока утренний туман скрывал все маскировочной завесой, он приказал покинуть траншеи, чтобы избежать риска взлететь на воздух вместе с холмом. Мы приготовили Ивану теплую встречу, когда он пойдет в наступление после взрыва.

К нашей огромной радости прибыла и рота саперов с огнеметами. Мы знали этих людей и могли на них полагаться. Они были опытными фронтовиками, как и мы, ногтей после 1939 года не чистили — никто.

Мы ждали в резервных траншеях, сердца у нас колотились от беспокойства. Стрелки часов еле-еле двигались. Малыш лежал рядом с Плутоном. Он не говорил ничего, но было ясно, что в чрезвычайных обстоятельствах наш штатный буян предпочитал общество здоровенного докера.

Штеге и я лежали рядом с Портой, по другую сторону пристроился неразлучный с ним Легионер. Слева от нас лежали Мёллер, Бауэр и остальные.

Гранаты в руках у нас повлажнели от пота. Пока тянулось это выматывающее нервы ожидание, мы непрерывно курили сигарету за сигаретой.

Где-то в глубине земли русские саперы закладывали взрывчатку под холм, который должен был стать нашей могилой. Но теперь мы просто дожидались начала этого фейерверка — благодаря тому, что патруль обнаружил тонкий телефонный провод.

Часы показывали четверть двенадцатого. Через пятнадцать минут должно было начаться столпотворение.

Мы напряженно смотрели на туманный болотистый ландшафт. Пока ничего. Прошло пятнадцать минут. Снова ничего.

Внезапно мы сообразили, что у русских время отстает от нашего на час.

— Это хуже, чем дожидаться поезда в берлинском метро, — сказал Порта.

— Черт возьми, это похоже на ожидание у африканского борделя, где всего десять шлюх, — прошептал Легионер. — Когда в очереди впереди тебя целая сотня…

— Чего ты интересуешься борделями? — спросил Малыш. — Тебя же выхолостили в Фагене, разве не так?

— Еще раз услышу, — прошипел Легионер, — выпущу всю пистолетную обойму тебе в башку.

— Тихо! — сердито приказал фон Барринг.

Ожидание, ожидание, невыносимое ожидание. Ровно час. Но по-прежнему ничего не происходило.

Солдаты в плотно забитых траншеях стали проявлять нетерпение, с проклятиями и бранью расхаживая туда-сюда. Старые резервисты апатично сидели на дне траншеи; лица их уже превратились в посмертные маски. Саперы курили, стоя среди нас, танкистов. Мы знали, чего ждать. Иван наверняка собирался атаковать нас крупными силами.

Плутон так надел на плечо ремень, чтобы можно было бежать, держа автомат у бедра, когда начнется перестрелка.

К нашему удивлению, Малыш тоже взял автомат, хотя ему предстояло тащить пушку. Никто его ни о чем не спрашивал. В нагрудных патронташах у него было несколько сотен патронов. За ремень была заткнута отточенная саперная лопатка, приготовленная для рукопашного боя.

Порта положил рядом с собой огнемет, Легионер нес на спине запас бензина. Вид у Порты, лежавшего в цилиндре и с огнеметом, был совершенно безумным.

Артиллеристы установили пушки за нашими позициями, но из-за долгого ожидания кое-кто хотел убрать их, заявляя, что тревога была ложной.

Фон Барринг гневно заспорил с лейтенантом-артил-леристом. Кончилось тем, что гауптман запретил убирать орудия и пригрозил смертной казнью тому, кто попытается это сделать.

Мы, улыбаясь, стали подталкивать локтями саперов. Фон Барринг был стреляным воробьем. Нюхом чуял непорядок. Он знал, что делал. Полагаться на него мы могли.

Прошло еще полчаса. Несколько человек предложили отправиться на обед. Фон Барринг запретил. Старые резервисты подняли громкий шум.

Столпотворение началось в пять минут третьего. Весь холм исчез. Взлетел к небу сплошной черной тучей. На секунду воцарилась мертвая тишина. Потом на нас посыпались тонны земли, камней и древесных пеньков.

Тут же открыла огонь русская артиллерия. На наши прежние позиции падали минометные мины всех калибров. Хотя обстрел длился недолго, все наши телефонные провода были изорваны в клочья и все антенны стали бесполезны, однако убито или ранено было всего несколько солдат.

Вся наша позиция была окутана густым, едким, тошнотворным дымом. Сквозь него мы видели, как русская пехота штурмует наши прежние позиции, стремясь захватить высоту 268/9, пока немцы на флангах не обнаружили, что позиция взорвана.

— Штурмовой батальон, за мной! — громко крикнул фон Барринг и выскочил из траншеи, неистово паля из автомата. Наши ноги рами собой пришли в движение. Все как дикари устремились к громадному кратеру. Когда мы достигли его края, русские находились перед нами в десяти метрах. И были, к их удивлению, встречены сильным огнем.

Ближний бой с автоматами у бедра и двадцатью— тридцатью огнеметами заставит побледнеть даже Сатану. Русские солдаты превращались в огненные факелы. В тесных рядах пехотинцев поднялась паника. Они бросали оружие и бежали к своим позициям, наши пушки с раскаленными докрасна стволами яростно били по ним. Но все-таки некоторым удавалось держаться на нашей стороне кратера, всего в двадцати пяти метрах от наших траншей. Тут русская артиллерия заработала всерьез. Она двадцать четыре часа обдавала маленький участок, известный нам только по координатам, адским огнем.

От нескольких пленных мы узнали, что нам противостоит Двадцать первый гвардейский саперный полк, отборная часть. Бой был яростным, ожесточенным, а русская артиллерия тем временем била по нашей тыловой оборонительной полосе.

Малыш размахивал автоматом, держа его в одной руке, будто дубинку; в другой у него была саперная лопатка. Он был в крови с головы до ног.

Порта сражался как одержимый. Когда запас бензина кончился, он стал пользоваться огнеметом, словно цепом. С цилиндром на голове он стоял в неглубокой траншее, дико орал и ожесточенно колотил налево и направо.

Легионер рядом с ним палил из трофейного автомата.

Час за часом рукопашный бой шел в узкой траншее с переменным успехом, но в конце концов нам пришлось отступить.

Бросая убитых и раненых, мы бросились к своим позициям. Русские преследовали нас по пятам, но вынуждены были отойти, когда наши резервы открыли смертоносный перекрестный огонь.

Тяжело дыша, мы залегли в своих заполненных грязью траншеях. Бауэр лишился половины щеки. У Мёллера было расплющен нос. Малыш потерял средний палец. Как ни странно, идти на перевязочный пункт он не хотел, отвергнув это предложение с рыком и бранью.

— Пошли вон, неженки! Я останусь с этими бандитами. Малыш умрет здесь, а не в ваших вонючих госпиталях!

Он ударил санитара, вскочил на край траншеи и стал яростно поливать пулями русские позиции. При этом ревел, словно бык:

— Вот вам, красные сталинские скоты! Вот вам лекарство от Малыша из Двадцать седьмого полка убийц и поджигателей. Погодите, болотные кабаны, я кастрирую вас!

Русские ответили яростным, но неприцельным огнем. Малыш стоял полностью открытым. Держа автомат у бедра и хохоча во все горло, он поливал русских огнем.

Бауэр сделал неудачную попытку стащить явно обезумевшего боевого петуха в укрытие. Малыш стоял твердо, как скала, широко расставив ноги.

Это безумие оказалось заразительным. Плутон выскочил из траншеи и начал стрелять. За ним последовали Легионер и Порта в цилиндре и с огнеметом. Они стояли рядом с Малышом и заливались смехом как сумасшедшие.

— Вам не взять нас, казарменные скоты, — орал Порта. — Получайте, падаль, получайте!

И его огнемет изрыгал смерть.

Легионер выкрикнул:

— En avant, vive la Legion![42]Вперед, да здравствует Легион! (фр.) — Примеч. пер.

И бросился вперед, бросая фанаты.

Порта подбросил в воздух цилиндр, поймал его, снова нахлобучил на голову и заревел:

— За Грозой Пустыни!

Он побежал за Легионером, Малыш с Плутоном — тоже, паля как помешанные. Тут безумие охватило весь батальон, и солдаты бросились следом за ними, завывая, будто голодные звери.

Эта атака была неотразимой. Русским пришлось отойти. Мы кусались, рычали, кромсали, били в этом безумном рукопашном бою и вновь захватили свои позиции. Потом они три недели служили нам домом. И все это время мы страдали от сильного артогня.

Наша штурмовая рота постепенно разлагалась. Многих охватил психоз военного времени, и они бились головами о стены траншеи. Другие выскакивали под сосредоточенный артиллерийский огонь и превращались в кровавое месиво.

Порта подолгу сидел в углу, ифая на флейте, Легионер подыфывал ему на губной гармошке.

У лейтенанта Хардера дважды возникали приступы психоза. Малыш колотил кулаками по мешку с песком. Когда один раз мешок отлетел ему в лицо, он взбеленился и искромсал его боевым ножом, бранясь при этом на безмолвный мешок как сумасшедший.

Пока мы оставались на высоте 268/9, нам почти не доставляли еды, однако Порта обнаружил старый склад, где оставалось немного консервов; мы вылезали, ползли туда и возвращались под огнем с добычей.

Наконец из дивизии пришло подкрепление: два полка гренадеров и множество тяжелых орудий. Еще два дня мы сражались за треклятую высотку, потом нас сменил Сто четвертый артиллерийский полк.

Мы похоронили своих многочисленных убитых рядом с теми, кто погиб во время наступления в 1941 году. Обе стороны понесли большие потери за неизвестный клочок земли. Он отмечен только на специальных картах Генерального штаба. Даже теперь никто из едущих в Орел не обратит на него внимания. Однако там лежат десять тысяч немецких и русских солдат. Единственным памятником им служат несколько ржавых касок и покрытых плесенью кожаных ремней.

10