Глава 2

Онлайн чтение книги Королевская кровь. Огненный путь
Глава 2

Вне времени


Ангелина


Тишина. Не слышно ни дыхания, ни стука собственного сердца. Да и тела нет – горстка огненных искр, опускающихся на пол золотистого круглого зала. Он похож на ракушку: одна стена начинается по центру и уходит спиралью по кругу, расширяясь; вторая закрывает его снаружи от вечности, пронизанной нитями чужих жизней, и зыбкий, похожий на дымку пол едва заметно движется по этой спирали так, будто под туманом несет свои воды мощная река.

Стены сотканы из солнечных и голубовато-холодных лунных лучей, словно обретающих плотность, и в сплетениях сияющей лозы то тут, то там проглядывают синие окошки-зеркала, выпуклые, словно кисти винограда. Все стены усыпаны этими зеркалами, как дерево плодами или одуванчиковые поля озерцами.

Искорки обретают плоть, и у выхода из «ракушки», в самом начале – или конце? – зала, там, где туманная река завершает свой ход и изливается в чернеющую вечность, встает худенькая женщина с очень светлыми волосами. Оглядывается, невольно ежится от черноты и бесконечности за ее спиной. И идет поперек движения пола, туда, где стена подернута темным кружевом, похожим на морозные узоры на стекле.

Женщина не отражается в зеркалах: совсем другие лица, пусть и похожие на ее собственное, смотрят оттуда, и мелькают в осколках времени тени предков, приветствуя осмелившуюся прийти к ним.

Черное кружево тонкой вязью бежит по стене – и Ангелина идет за ним, и каждый шаг все труднее, все невозможнее, словно на ее плечи ложится вся тяжесть жизней, прожитых родом Рудлог. В синих озерах памяти появляется и движется параллельно с ней прекрасная женщина с чуть вьющимися льняными волосами.

«Мама!»

«Не задерживайся, доченька. Иди дальше».

«Поговори со мной. Побудь со мной».

«Я и так всегда с тобой, родная».

Прикосновение ладони к изломанной фигуре за стеной жизни – и теплый поцелуй в лоб, и объятья, теплые, успокаивающие. Ани идет вдоль стены – и Ани стоит, прижимаясь к той, кого ей дали увидеть, и плачет.

«Не нужно. Ты у меня самая сильная девочка. Я так горжусь тобой, Ангелина».

«Я не защитила тебя, мама. Но я стараюсь защитить девочек. Хоть так простить себя».

Горький вздох и крепче объятия.

«Не все в наших силах, доченька. Иногда нужно просто смириться. Иди. Не останавливайся. Не оборачивайся».

Последнее прикосновение – и Ани остается одна. И все тяжелее поднимать ноги: невозможно шагать против времени, невозможно одной вынести груз чужих лет.

Но она – Ангелина Рудлог. Для нее нет невозможного.

Снова движение в стеклах-оконцах. И перехватывает дыхание от того, кого она там видит. И, как в далеком детстве, начинает болеть сердце и сжиматься горло.

«Отец».

Светловолосый мужчина за пятьдесят, с голубыми глазами и уверенными чертами лица. И опять Ани идет дальше, против ровного движения пола, хватаясь пальцами за ускользающие стены, чтобы не отшатнуться, – и одновременно стоит, вглядываясь в забытые черты.

«Мне жаль, что я не увидел, как ты растешь, дочь».

«И мне. Я так скучаю, папа. Я очень хотела, чтобы вы с мамой жили вместе и всегда».

«Прости. Я сделал много ошибок».

Воспоминания. Теплые и сильные руки, прижимающие к плечу, на котором так безопасно спать. Пальцы, почесывающие спинку. Приглушенный голос.

«До-чень-ка. Любовь моя. Красавица».

У папы щетина и обожаемый нос, который можно обслюнявить, потянуть пальцами. Папа щекочет и смеется вместе с тобой. Гладит по голове. Исполняет все капризы – стоит только зареветь или просто нахмуриться и засопеть.

«Избалуешь ее», – смеется мама. Сама еще совсем девчонка, чуть старше Алинки.

«И пусть. Кто еще ее побалует?»

Им, маленьким, не объяснили, куда внезапно пропал отец из дворца и почему они больше его не видели. Василина была совсем малявкой и не реагировала так, как Ани; а для старшей принцессы рухнул привычный и безопасный мир. Именно тогда закончилось для нее детство и началась жизнь Ангелины-наследницы.

Уже потом, когда Ангелине исполнилось двенадцать, мама прямо и спокойно рассказала, что случилось у нее с первым мужем. Но старшая Рудлог уже умела держать лицо и отреагировала так же спокойно. Только сны из детства на некоторое время возобновились да подушка по утрам отчего-то оказывалась мокрой.


Принцесса уже далеко от места, где видела отца, – а в глазах соленая дымка, и Ани скользит пальцами по неровной черной вязи проклятия, считая шаги. Ноги будто схвачены страшнейшей судорогой и вплавлены в гору, и непонятно, как у нее получается переставлять их. До места, где начинается вязь, совсем немного. Двадцать шагов? Тридцать? Целая вечность.

Из осколков-зеркал, покрытых черными трещинами, начинает сочиться кровь – и стены полыхают от огненных капель, скатывающихся по сплетению света, словно слезы. Ангелина уже не смотрит туда – склонила голову и идет вперед, и кажется, что еще шаг – и она упадет и будет отнесена рекой времени назад, в самое начало.

Но она дошла. Не могла не дойти.

Наконец перед ней – последнее треснувшее зеркало. Мутное, ничего не разглядеть, но именно от него идут побеги тьмы, прошивая все последующие оконца на огненном древе ее рода.

И принцесса прикладывает к нему руку – и снова рассыпается роем жгучих искр, впитывающихся в стекло времени.


Огненная искорка вылетела из камина, поднялась в воздух в старом замке Рудлог, слилась с трепещущей свечой на столе. Не было здесь еще ни пышного убранства, ни знакомой облицовки стен – все серое, монументальное, закрытое гобеленами, и только узкие окна позволили догадаться, что это малый салатовый зал в центре нынешнего дворца, бывший ранее королевскими покоями.

В комнате при свете свечей разговаривали двое мужчин, очень похожих друг на друга. Отец и сын. Оба с длинными льняными волосами, с очень светлыми глазами, широкие в плечах, невысокие. Лица резкие: упрямые подбородки, фамильные скулы, поджатые губы, – и голоса громкие, рокочущие, агрессивные, хотя разговор мирный. И одеты они похоже: темные вышитые туники с длинными рукавами, широкие штаны, вправленные в сапоги, теплые плащи. За окном холодно, и в замке, видимо, тоже.

– Полетишь в драконью страну, – говорил старший, – с посольством. Мы их ласково встречали, сейчас они нас зовут, на спинах своих понесут вас. На государство наше сверху смотри да карту черти: пригодится. Прилетишь в Лонкару – себя показывай хорошо, вокруг гляди да запоминай, как что устроено, с Владыками общайся, как с равными, норов свой держи в узде. Пески – страна богатая, многими чудесами полна, нам нужна как добрый сосед.

– Воля твоя, батюшка, но я бы пригодился вам и здесь, – отвечал второй. – На Севере неспокойно, окорот нужен.

– Ты славный воин, Седрик, да и у меня рука пока сильна, – усмехнулся первый, – меч удержит. Пробудешь там год, может, два – сколько понадобится, чтобы объехать все города Владык и понять их уклад. А потом пойдешь в их университет: давно хочу наш сделать таким же славным, как у драконов, вот и разузнаешь для меня, как что там устроено.

Искорка в свече на искусно сделанном столе из черного дерева беспокойно шевельнулась, свеча вспыхнула, осветив два лица. Еще юное – нет, наверное, и восемнадцати лет, – Седрика-Иоанна Рудлога. И тяжелое, заматеревшее – отца его, Вельгина.

– За тобой пущу корабли по океану, пройдут по реке Неру и будут ждать сколько нужно в Тафийском порту; на них и вернешься, когда увидишь все, что нужно. Это оговорено.

– Да, отец, – Седрик едва заметно склонил голову в знак покорности, хотя лицо его было мрачным и сердитым.

– С тобой полетит широкое посольство, бери и гвардию свою – негоже королевскому сыну без свиты. Довольно они пили твою кровь; теперь запечатлены и в чужой стране прикроют, если понадобится. До конца жизни не будет вернее у тебя людей.

И опять Седрик склонил голову.

– Да, отец.


Взметнулось пламя костра – то во дворе огромного дворца в Лонкаре жарили мясо, встречая высоких гостей. Полетели искры, и среди них одна – живая, маленькая. Высоко взлетела: все видно с небес, все слышно.

Владыка Владык, Терии Вайлертин, устроил пир, чествуя посольство из Рудлога, и юный Седрик, сидя за столом по правую руку от огромного красноволосого дракона, пил вино и посматривал на окружающую роскошь.

Были здесь и Владыки других городов, и прекрасные драконицы, смелые, не склоняющие голов – в отличие от женщин Рудлога, – и видели они силу сына Красного, и взгляды их горячили кровь.

Жарко было этой ночью в Песках, и вовсю били фонтаны, и ворочалась на горизонте далекая гроза, и пахло зеленью и близким морем. Прекрасны и свежи были Пески, и сердце королевского сына, привыкшего к битвам и стали, смягчалось – не мог он не любоваться окружающим великолепием.

Обилен и шумен был пир – и вели Седрик и Терии неспешные разговоры, как равный с равным, и благосклонно слушали они песни сладкоголосого барда Мири, и с азартом наблюдали, как гвардейцы и драконы меряются силой, испытывая друг друга в поединках.

Сильны были пришедшие из Рудлога, но не уступали им и драконьи бойцы. А в конце встал из-за стола высокий дракон-воин, перебросил красную косу через плечо и крикнул:

– А кто против меня осмелится встать? Кого поучить сейчас, на славном пиру?

Замолчали и люди, и драконы. Слава Четери, Мастера клинков, гремела по всей Туре, и не было бесчестьем проиграть ему – ибо никто до сих пор не мог его победить.

Один за другим стали выступать вперед воины из рудложьей гвардии – и драконы тоже кланялись, просили дать им бой. И под короткий мотивчик, наигрываемый Мири, великий Мастер, быстрый, как молния, и такой же смертоносный, сразился с каждым – и никто не продержался против него до окончания мелодии. Кроме Нории Валлерудиана.

Искорка в небе задрожала, спустилась вниз звездочкой, засияла радостью и тоской.

Такой же, как сейчас, только в зеленых глазах нет смертной печали, воспоминаний о боли. Такой же – но выглядящий куда младше, беззаботнее и веселее, хотя и чувствовались от него знакомые прохладные волны силы, и виднелась в глазах мудрость.

– Мой сын, – с затаенной гордостью сказал Терии Седрику. – Владыка Истаила. Он и его брат будут сопровождать тебя по Пескам. Придет время, и он станет Владыкой Владык; и как вам нужно узнать нас, так и ему будет полезно узнать вас за время твоего пребывания здесь.

Славным был этот поединок, но и Нории упал, обливаясь кровью, – со смехом помог ему подняться Мастер клинков, похлопал по плечу. И зарычал, оглядывая всех безумными глазами:

– Неужели никого не осталось? Неужели больше никто не порадует Владыку и Седрика?

И тогда выступил вперед долговязый юноша, и снова затрепетала искорка, но уже от печали – это был Марк Лаурас, убитый Четом в ее страшном сне. Он поклонился с почтением, поднял слишком большой для него меч – и начался бой.

И преобразился нескладный парень. Зажглись глаза его тем же вдохновением, что сверкало во взгляде Четери. И был поединок так красив, так совершенен и длился по сравнению с другими почти вечность, что замолчала давно музыка и стихли разговоры, а сталь все звенела, и юный гвардеец все стоял против Мастера. Но не выдюжил – упал, пропустив удар, – и Четери сам залечил его раны, поднес ему чашу с вином и подошел к столу, где сидели Седрик и Терии.

– Сын огненного бога, – сказал дракон, улыбаясь шальной улыбкой, – нашел я сегодня себе ученика. Отдай его мне в обучение. Отпущу, как только научу всему, чему могу.

Седрик посмотрел на Лаураса, самого юного среди его гвардии, – и кивнул. И просветлел лицом Мастер. А огненную искорку подхватило ветром и снова понесло куда-то сквозь время, останавливая на мгновения и опять увлекая вперед.


Вот дворец Истаила; Ангелина мгновенно узнала его. Тлели в золотой курительнице благовония, и потрескивали искрами, сгорая, драгоценные масла. А вокруг были покои Владыки, хорошо знакомые ей. Неподалеку от курительницы, в просторном холле, Нории учил Седрика играть в шахматы, и повзрослевший сын Рудлога старался не горячиться, продумывать ловушки, выдерживать характер.

Как все привычно. Даже шахматный столик стоит на том же месте, где она видела его в последний раз. Где играли они с Нории.

Тут же и Энтери: расположился на софе, наблюдая за игрой. Мужчины пили вино и разговаривали. И тон разговора был шутливый и дружеский.

– Ваши женщины, конечно, хороши, – жарко и со знанием дела говорил Седрик, – но, простите меня, друзья, очень уж своевольны и свободны. Я люблю наших дев, теплых и мягких, мужчинам не перечащих; мять такую – одно удовольствие.

– Все мужчины любят тихих, – рокочуще согласился Нории, – поэтому у нас многие остаются неженатыми до конца дней своих. Одно дело – брачный полет, другое – жить вместе.

– И ты не собираешься брать жену? – удивился Седрик.

– У меня полсотни нани-шар, друг, – ответил Нории с улыбкой, и искорка сердито затрещала, заполыхала в ароматном табаке, – нежных как пух, так зачем мне приводить в дом колючку?

Мужчины захохотали, и огненная искорка беззвучно смеялась вместе с ними.


Дальше была Тафия. Самый большой на Туре город, бело-лазурный, как все драконьи города, заполненный народом. Несла мимо белых стен свои воды широкая река Неру, и порт ее был полон огромных кораблей, торговцев и моряков. Стоял посреди Города-на-реке величественный дворец Владыки, а неподалеку, на холме, возвышался старейший университет в мире.

Ани видела мгновения из жизни далекого предка, вспыхивающие перед ней картинками и обрывками разговоров, но нигде не задерживалась, не останавливалась – река времени несла ее к ответу на заданный вопрос.

Седрик провел в Тафии год после поездки по Пескам, проживая в роскошном доме недалеко от дворца Владыки. Был он принят и там как дорогой гость, и Владыка Теонии с супругой, невероятно красивой Огни, и с их детьми – подростками на несколько лет младше самого Седрика – часто приглашали его разделить с ними обед или ужин. Прилетали навестить друга Нории с Энтери, и славные у них были пирушки, да и Седрик то и дело наведывался в Истаил. Писал отцу подробные отчеты о том, что да как здесь устроено, и не без ревности признавал, что Пески и богаче, чем Рудлог, и люди здесь живут лучше, и маги сильнее, и даже чудо-университет, собирающий под своими сводами научных людей со всей Туры, вряд ли получится повторить в Иоаннесбурге. Видно было, что драконы понимают свою силу и именно поэтому так радушны: кто решит ссориться с богатым и крепким соседом?

Прощался королевский сын с драконьей страной нехотя. Но за Милокардерами ждали наследника престола его страна и отец, и нужно было возвращаться.

Увозил он с собой не только знания о Песках и богатые дары. Накануне отъезда последний раз обедал Седрик у Владыки Тафии и с замиранием сердца смотрел на прекрасную Инити, младшую сестру Огни. Ему, молодому, яростному, непривычно тепло делалось от ее улыбок и лукавых зеленых глаз.

Сын Красного бога за два года в Песках сполна вкусил горячей любви свободолюбивых и гордых дракониц. Наблюдал он и брачные полеты: от гортанного рева поддавшихся инстинкту драконов ему самому хотелось обернуться и полететь вместе с ними, вслед за ускользающими крылатыми девами. Но только одной он готов был простить и свободу, и высокомерие, ибо хотел видеть ее своею женой в своей стране. Седрик писал отцу просьбы посвататься к Инити, объясняя это государственной необходимостью: будет крепче союз между двумя странами, будет сильнее и сам Рудлог. Никто из правителей Туры не имел еще в супругах дочь Белого и Синей, и кто, как не он, Седрик, достоин и достаточно силен, чтобы стать первым?


Оставила искорка предка, потянуло ее сквозь мутную пелену времен – и снова выбросило в родном дворце. Горели факелы и свечи, и множество людей сидели за широкими столами, кричали здравицы, и текла рекой хмельная брага. То король Рудлога, Вельгин-Иоанн, встречал сына своего, Седрика, наконец-то вернувшегося домой. Пьян был король и радостен, а в глазах молодого наследника стыла трезвая тоска, и холод шел от него, выбивая облачка пара из ртов близсидящих людей. Схватил он золотую чашу с вином, выпил, заскрипел зубами, сминая драгоценный металл, – и потекло расплавленное золото меж его пальцев.

– Значит, не хорош я им! – рявкнул он наконец. – Отказали! Чем же я не хорош? Разве не честь для любой женщины стать моей женой?

– Отказали, да в утешение богатые дары прислали, – сурово отрезал король, хлопнув сына по плечу. – Дольше живут они, чем мы, для них что ты, что Инити – дети еще. Ей двадцать пять, по-нашему – перестарок, а у них до тридцати пяти женщина не рожает, лунные дни не наступают – на кой тебе жена, что десять лет наследника не принесет да на пять лет старше? И будешь ты уже стариком, а она все еще молодой да юной.

– Люба она мне, – мрачно проговорил Седрик. – Никого не хочу, кроме нее.

– Ой, ой, – захохотал король. – Знаю, сын, я тоже кроме матери твоей видеть никого не мог; как увидел ее – решил: моя будет. Но у них свой обычай, у нас – свой; не в обиду они отказали, а по уму. А жениться тебе надо, да. Присмотрел я тебе жену…

Длился и веселился пир, а за стенами замка всю ночь метался в обличье красного волка наследник короны – ушел в лес гнать оленей и рвать острыми зубами живую плоть, пить кровь и выть от тоски. А через месяц женился он на светлой да голубоглазой Ольге, дочери сильного герцога – тем крепче страна, тем вернее люди, – и ушел воевать с очередным непокорным племенем. Уже через девять месяцев родила супруга ему первенца, и, хоть не был Седрик с женой ни ласков, ни жесток, за сына одарил ее вниманием сполна.

Но привычка уходить в лес волком и охотиться осталась с ним на долгие годы.


Опять понесло искорку дальше. Бой, снег, грязь, кровь. Седрик славу свою и отцовскую увеличивает, страну расширяет: не приведены еще к покорности ни Север, ни Юг, есть еще племена, не склонившиеся перед Рудлогами, есть еще куда Стену двигать. Не юноша уже – мужчина – рубит врагов, жжет их пламенем, и в глазах его ярость, и расступаются перед ним противники – так ужасен его лик. Знают враги: когда входит будущий король в боевой раж, оборачивается он огненным вепрем – и тогда не остановить его, и горе тем, кто попадет под его клыки.

Один из противников со спины подобрался, замахнулся – и упал, сраженный клинком матерого зеленоглазого воина в доспехах с гербом старой династии Гёттенхольд. Кивнул блакориец союзнику – и снова разошлись их дороги в этом бою. Потом, после победы, поделят они по чести завоеванные земли, и встанут Стены друг напротив друга, оставив тонкую нейтральную полосу между ними.


Вот и картинки мирной жизни. Разросся Иоаннесбург, много жителей пришло в него, привлеченных силой Рудлогов, – а все равно не сравниться ему с драконьими городами. Здание МагУниверситета в столице выросло, взял его король под свое покровительство, выделил много золота на развитие. Собрали в него волшебников со всей страны, дали им учеников, в которых талант к волшбе замечен был. А через некоторое время старенький профессор продемонстрировал во дворце королю и его сыну переход-Зеркало.

– Это как дверь, что можно открыть в любое место, – тонким голосом вещал старик, – к любому человеку. Давно мы над этим бились, и наконец получилось. Только должен открывающий знать человека, к которому идет, или место, куда хочет попасть.

– А далеко-то пройти можно? – спросил заинтересованный Седрик. В глазах его снова видно было что-то юношеское, как тогда, когда он взирал на чудеса Песков.

– Зависит от силы мага, мой господин, – горделиво ответил старый волшебник, – кто-то – на сто шагов, а кто-то – и на дневной лошадиный переход. Никто так не может, даже в драконьем университете только чаши портальные придумали, а до переходов не дошли.

– А к супруге моей сейчас открыть можешь? – поинтересовался Седрик. – Ты же ее видел.

– Могу, – величаво кивнул старик и начал шевелить пальцами. Открылось с тонким звоном Зеркало, профессор поманил королевского наследника за собой – и вышли они в покоях будущей королевы. Та побледнела, закричала и лишилась чувств, а старший сын Седрика, даром что всего семь лет ему, нож схватил и над матерью встал: защитить, как положено мужчине. Отхохотался буйный сын Красного, жену по щекам похлопал, к груди прижал, сына похвалил да велел старику отмерить золота мешок за труды.


Прилетали к Седрику драконы, встречал он и Нории, и Энтери как самых дорогих братьев. Ни словом, ни жестом обиды своей не показывал – наоборот, радушием их окатывал, словно стыдясь злости, что внутри жила, никуда не делась. И смотрел на него Нории задумчиво: видел он, как терзает что-то друга, которого полюбил всем сердцем, а Седрику казалось, что не спокойствие, а высокомерие светится в глазах гостей, что относятся они к нему как к мальчишке. Не менялись совсем дети Песков, хоть Нории родился еще при прадеде Седрика. У наследника трона уже и первые морщины у глаз пошли, а драконы все так же были молоды. И ни разу не спросил Седрик про Инити, не излил обиду, не дал зажить нарыву. Так бы поругались да помирились по-мужски, за дракой и вином, – но нет. Гордость не позволила, что всем Рудлогам в довесок к огненному нраву дана.


Огненную искорку снова подхватило ветром времени и выбросило из чадящего факела в темной пещере. Посреди пещеры стоял странный камень, похожий на широкую мраморную чашу с двумя ручками-рогами. Полумесяцем поднимались высоко вверх эти острые и тонкие вершинки, похожие на клинки, и по ним текла кровь из ладоней бородатого черноволосого мужчины со светящимися глазами – того самого, что помог в битве Седрику Рудлогу. Только что он сам положил на острия руки и нажал – и застонал сквозь зубы, когда камни пробили ладони.

Кровь собиралась в углублении между «рогами» и впитывалась в камень, и очень это все напоминало ритуал, который проводила королева Ирина на глазах у старшей дочери.

Долго текла кровь, пока наконец чаша не полыхнула чернотой и не втянулись в нее клинки-острия. Лишь тогда мужчина, бледный, почти обескровленный, опустился на пол без сил. И тут же со всех сторон из темноты пещеры полетели к нему летучие мыши – прикасались, отчаянно пища, и сыпались, сыпались на землю, мгновенно иссыхая.

Через несколько минут человек пошевелился. Разгреб гору летучих мышей и пошел к выходу. Глаза его приобрели обычный зеленый цвет.

Вышел он из пещеры у подножия горы, где ждали его верные люди. Поклонились ему, накинули на плечи мантию черного и серебряного цветов – цветов старой династии Гёттенхольд, – подали меч и подвели коня, и он, зычно рыкнув что-то, понесся вниз по склону к густому лесу, что покрывал землю до самого горизонта.

Искорка пометалась на ветру – и вдруг оказалась в другом месте, в богато украшенном зале. Стоял у стены трон, а на троне сидел тот самый, зеленоглазый. Король блакорийский. За его спиной висел на стене большой щит с гербом старой Блакории: черным вороном на фоне двух изогнутых клинков на серебряном поле. Рядом с королем расположились еще несколько людей – все пожилые, матерые, как он сам.

– В этот раз еще хуже, – скупо роняя слова, говорил король Блакории. – Алтарь-камень много взял. Слабеет наша сила, слабеет Стена; сколько пройдет, пока падет она и станем мы легкой добычей для соседей? А если, как и предсказано, род наш иссякнет и кровь ослабнет без влияния господина нашего Черного Жреца?

– Мой король, Виланд, – басовито вступил один из сидящих, – говорил я тебе: нужно было выкрасть дочь Вельгина, стала бы она тебе женой, смог бы позвать Жреца из небытия. Раз уж Рудлог отказал тебе, когда ты честь по чести ее руку просил.

– Вельгин против бога своего не пошел, – невесело усмехнулся блакорийский монарх, – а сейчас поздно по покрытой кобыле сокрушаться, Герман. Рудлог хитер: прознал, что нужна она мне, но не стал дразнить, выдал Саину замуж. Ждать, пока у Рудлога еще дочери родятся, некогда, так что нужен нам Рубин.

– Рубин сейчас на Маль-Серене, – угрюмо напомнил еще один из советников. – Бабы стерегут его пуще, чем свою царицу, да и никто из соседей нам его добровольно не отдаст.

– Запрещено, – кивнул Виланд Черный. – Но следующий в очереди – Рудлог, за ним – Пески, и что нельзя сделать силой, можно сделать хитростью. Если выйдет все, как я задумал, то и Рубин у нас будет, и трон Рудлога пустым останется. Не простят драконы оскорбления. Их ослабим – а там, глядишь, и пророчество сбудется. Полно нам ждать, пока боги решат, пора и самим дело делать…


Искорка хотела послушать еще, но снова сменилась перед ней картинка. Похороны. Ярко горели костры на старом кладбище, провожая могучего короля Вельгина в последний путь. Король Седрик стоял рядом с супругой – тонкой, молчаливой. По правую руку от нее старший сын – уже юноша, лицо один в один с молодым королем; по левую младший – вот-вот стукнет ему десять годков.

Над саркофагом с телом мужа раненой птицей плакала мать Седрика, любимая жена Вельгина, и вой ее леденил души стоящих тут же воинов. И силен ее муж был, и хорош, и править бы ему еще и править, греть ее постель и душу своей любовью. Не было ему соперника ни в бою, ни на охоте, медведей голыми руками ломал, а умер не в честной схватке, а от чужого вероломства: устроили ему засаду на крутом речном берегу, сдвинули сверху огромные камни, обвалом короля в воду снесло – не выбраться, будь ты трижды потомок бога.

Хоронили короля, горели костры, плясала между ними искорка, жадно слушая разговоры, – а за спиной Седрика стоял король Виланд, прибывший проводить в последний путь великого правителя, и глаза его были темнее тучи, и лицо жестокое.


И опять показали искорке-принцессе замок Рудлогов. Огромный воин с тяжелым мечом подошел к трону короля. Преклонил колени, положил перед собой меч.

– Закончил я свое обучение, мой господин. Позволь снова встать в твою гвардию, прикрывать твою спину, службу свою кровную нести.

– Долго же ты, Марк, – удивленно произнес Седрик-Иоанн.

– Ученичество длится всю жизнь, – гулким басом ответил воин, – но тянуло меня сюда, повелитель, с каждым днем все труднее было там оставаться, кровь твоя меня звала. Многому я научился, смогу и твоих воинов поучить. Окажи милость, прими меня обратно.

Меньше чем через год стал Марк Лаурас во главе королевской гвардии – и про силу его и умения долго еще ходили легенды среди воинов и простого народа.

Шли годы, воевал Седрик, и, казалось, ярость его и жажда крови не иссякнут никогда. Часто приходил на помощь ему Виланд Гёттенхольд. За прошедшие годы стали они не просто друзьями – верными союзниками. И первым с королем Блакории поделился Седрик открытием своих магов, и часто навещали они друг друга через Зеркала: любо было рудложскому королю, что принимал его Виланд как равного, хоть был старше на двадцать лет. До того доверял Седрик блакорийцу, что сговорился: если Ольга разрешится от нынешней беременности дочерью, то отдаст он ее в жены сыну Виланда – вопреки воле господина своего, Красного Воина. Но Ольга родила третьего сына: крепко было семя Красного, не ослабло еще, чтобы девочек зачинать.


И в очередной раз вынырнула из небытия искорка. Завертелась, закрутилась: вокруг был храм, и стояли статуи богов, и в чаше у изножья Красного Воина горел красными и фиолетовыми всполохами маленький камень, похожий на свернувшуюся кровь.

– Подарил ты мне сегодня радость, друг, – глухо говорил Виланд Гёттенхольд. – Знаю, что не ладят мой бог и твой, и тем больше тебе благодарен.

– Боги тоже ошибаются, – бесстрашно ответил Седрик прямо перед лицом Красного Воина. – Сколько раз мы с тобой на врага вместе ходили, сколько ты мне спину прикрывал? Была бы моя воля – устроил бы так, чтобы и Блакория не была обделена Рубином; но никогда на это не пойдут ни желтый тигр, ни дракон, ни медведь. А уж о бешеной царице и говорить нечего.

– Я не печалюсь, – хохотнул Виланд и хлопнул Рудлога по плечу, – Блакория и без него богата. Хотя драконам Рубин тогда и вовсе не нужен: и земли у них много, и богатств неслыханно. И живут втрое дольше, чем мы.

– Да, – помрачнел Седрик.

– Невольно станешь свысока к нам, жалким червякам, относиться, – словно в шутку продолжил Виланд. Но искорка видела и еще кое-что: как льется от него фиолетовый ментальный поток, не встречая сопротивления, ибо глубоко доверие ее предка к черному королю.

Задумался Седрик, а блакориец хмыкнул удовлетворенно, глаза его полыхнули – и зашептал мысленно: «Оскорбили тебя, обидели, прилетают, другом зовут, а одной женщины пожалели. Что с того, что хлеб с ними разделял, если они на тебя как на зверушку диковинную, мало живущую, глядят? Лукавы драконы и хитры, а ты силен, всех победил, – вот и летают к тебе, задабривают».

Не первый раз он так шептал – и ничего не замечал яростный и гневливый Рудлог, потому как на благодатную почву упали зерна лжи. Слишком горд был Седрик, дабы понять, что поддался внушению. Все же он был лишь вторым сыном – как ни могуч, как ни закален в боях, а только Виланд, старший сын своего отца, опытнее и сильнее.

– Да, – совсем тяжело ответил Седрик, развернулся и ушел. А Виланд, прежде чем последовать за ним, жадно посмотрел последний раз на Рубин и втянул в себя воздух.

– Какая мощь, – проговорил он, – какая мощь!

Глаза его снова начали светиться, и он через силу заставил себя сделать шаг назад.


И вновь замок Рудлогов. Опустились перед ним белые драконы, перекинулись – прилетели в гости к другу Нории и Энтери, и с ними сам Владыка Владык, Терии Вайлертин. Вышел им навстречу Седрик, обнял как братьев. Счастлив он был в этот момент, действительно счастлив. И встретил их пиром, и королева сама обносила гостей вином, и дорогую утварь выставили перед ними, и в самом богатом зале приняли, и лучшие покои отвели.

Отшумел пир, пришло время поговорить о делах. Собрались мужчины в покоях Седрика; королева тихо удалилась в свои комнаты, детей увела. Мужской разговор предстоял, не нужно отвлекать.

– Не только погостить мы к тебе прилетели, – говорил Нории, а волшебная искорка притаилась у него в волосах и замерла в предчувствии беды, – но и за помощью. Знаешь ты, наверное, что пришла в Пески невиданная засуха. Не было у нас никогда такой. Хоть и держим мы землю, а неладно что-то в мире, раз равновесие нарушилось. Большая часть урожая засохла на корню, реки обмелели, начался падеж скота, люди страдают от голода.

– Чем могу я помочь вам? – спросил Седрик, глядя на сильнейших, что прилетели к нему с просьбой.

Ответил Владыка Терии:

– Просим мы тебя отдать нам Рубин на год раньше. Не хватает нашей силы сейчас, трудная пора наступила для Песков. Не как друга прошу – как короля сильного Рудлога: обдумай, скажи нам свое решение. Если откажешься – поймем, справимся, но с Рубином куда проще нам будет.

Задумался Седрик. Терпеливо ждали ответа красного короля драконы, не сомневаясь в его согласии. Ибо в памяти их он был не только правителем великой страны, но и юношей с горящим взглядом и честным сердцем. Но удивил их старый друг.

– Знайте, – произнес он, наконец, – что, не будь у меня короны, я бы ни минуты не сомневался. Но в следующий раз Рубин будет в Рудлоге только через тридцать лет. Имею ли я право забирать целый год процветания своей страны?

– Ты отказываешь нам? – спокойно и терпеливо уточнил Терии.

– Нет, – раздраженно отозвался Седрик. В сердце его вина и торжество оттого, что просят его помощи, смешались со злостью: он тоже просил, но ему не пошли навстречу. – Но мне, как вы и сказали, нужно время, чтобы обдумать вашу просьбу и принять разумное решение. И я очень надеюсь, что в любом случае оно не повлияет на наши отношения. А пока, прошу, будьте моими гостями.


Через некоторое время в своих покоях тихо беседовали драконы. И слушали их соглядатаи, чтобы каждое слово передать своему королю. Но были там и люди, что работали не только на Рудлог.

– Что будем делать, если Седрик откажет? – спросил Нории, стоя у распахнутых ставень и любуясь на пышную зелень, омываемую налетевшей к ночи грозой.

– Постараемся убедить его, – ровно ответил Владыка Терии. – А если не получится, придется принимать другие меры. Нам нужен Рубин, некуда деваться. Надеяться на внезапные дожди бесполезно, слишком долго мы их ждали.

– Он согласится, – с уверенностью сказал Энтери. – Разве может он оставить нас в беде?

С печальными улыбками посмотрели на него Терии и Нории. Энтери повезло не быть правителем, и не знал он, что дружба – это одно, а политика – совершенно другое. Там, где дружба и симпатия заставляют отдать последнее, политика велит воткнуть нож в спину и провернуть, чтобы урона больше нанести.

За окном заполыхали молнии, и уже все три дракона зачарованно обратили свои взоры на потоки дождя, барабанящие по подоконнику, проникающие в комнату.

– Матушка разгулялась, – с почтением проговорил Нории, вытянул руки за окно, набрал в ладони воды, умылся. – Красный свой сезон празднует, супругу встречает.

– Полетать бы, – мечтательно выдохнул Энтери. – Давно я под дождем не летал.

– И я бы слетал, – глухо пророкотал Нории. – Заглянул бы в храм, поклонился Красному, попросил бы помощи – чтобы смягчил Седрика.

– Полетайте, – согласился Владыка Терии. – А я спать. Завтра нелегкий день.


Ани-искорка нырнула в темноту. И не должно болеть сердце у крошечной точки – а болит; не должно сжиматься от будущего горя – а будто задыхается она. Куда сейчас выкинет ее колодец памяти? Нужна ли ей такая страшная память?

Нужна.

И понеслись видения, забрасывая ее то в прошлое, то в будущее, смешиваясь, – и все страшнее были они, все неотвратимее.


Зазвенели на ветру тонкие бамбуковые палочки и серебряные трубочки. Вставал рассвет над вишневыми садами, пока в Рудлог спускалась ночь. И в эту рань в маленьком павильоне неподалеку от императорского дворца уже горели свечи. Там кипела работа, там слушал срочный доклад своего соглядатая глава императорской тайной службы. Выслушал, хищно глаза его блеснули: любят желтые вмешиваться в политические узелки, свои нити вплетать.

Наградил шпиона, подождал, пока закроется Зеркало, по которому маг отправил своего человека обратно в Рудлог, и поспешил на встречу со старым императором.

Тей Ши, ослепший на оба глаза, но видящий больше иных зрячих, сидел на скамье, пока супруга его, стоя на коленях перед мужем, расчесывала его длинную бороду. Стар был йеллоувиньский тигр, но зубы его оставались крепки, и хитер он был так, как другим монархам и не снилось. Договорил глава тайной службы, замолчал. А старик кивнул величественно.

– Мудра природа, Хин Ву, не терпит дисгармонии. Слишком возвысились Пески, а в союзе с Рудлогом и вовсе непобедимы стали. Если переступит через себя мальчишка Рудлог, то уйдет драконья страна вперед так, что и вовсе не догнать ее будет, а с такой мощью рано или поздно захотят они расширить свои владения. Хорошо, если на Эмираты пойдут, а если на Йеллоувинь?

– Что прикажешь делать, великий? – с поклоном спросил Хин Ву.

– Заберите камень. Даже если стерпит это Седрик, засуха в Песках пойдет нам на пользу: будут драконы закупать у нас зерно и фрукты, за счет них усилимся. А если не стерпит – тем лучше. Сразу два сильнейших будут истощены войной, а наш благословенный край тем временем станет первым, и поклонятся нам другие страны. Спрячь Рубин, чтобы не знал никто, где он, а через год, как придет время, подкинем обратно. Так и порядок вещей не нарушим, и мальчишку от неверного решения убережем.


Не успела возмутиться искорка-принцесса, как перед нею – новая картинка. Мечется по покоям блакорийский король: передали ему шпионы, зачем прилетели драконы с утра в Иоаннесбург. Тихо наблюдали за ним верные советники, ближе которых нет у него.

– Сколько лет, – рычал блакориец, – сколько лет впустую! Еще немного – и сам бы отдал мне камень, но прилетели эти твари; не откажет он им, не сможет. Когда еще возможность такая представится?

– Что прикажешь делать? – спросил один из советников – ровно так, как в далеком Йеллоувине спрашивал своего господина глава тайной службы.

Виланд Черный остановился, устало рухнул в кресло.

– Сейчас хороший момент забрать его, Герман. Только нужно поспешить. И сделать так, чтобы никого из наших людей не заметили.


Той же ночью в охраняемый храм всех богов в Иоаннесбурге проникли воры. Проскользнули черными ловкими тенями мимо охраны, как невидимые. Подхватили камень в шкатулку, выбрались – и ушли в Зеркало.

Только наутро священники обнаружили, что свершилось святотатство: опустела чаша в изножье статуи Красного Воина.

А королю Седрику о краже сообщили как раз тогда, когда собирался он завтракать с дорогими гостями. Много он думал этой ночью и так и не принял решение. Донесли ему также, что Нории и Энтери вернулись под утро, и заполыхал он гневом, ворвался в покои гостей. Обернулись ему навстречу драконы, нахмурились – вслед за королем стража вошла, окружила их, замерла.

– Что это значит, Седрик? – поинтересовался Нории. – Что случилось?

– Сегодня ночью, – рыкнул красный король, едва сдерживаясь, – пока вы летали, пропал из храма Рубин, который вам так нужен. И я спрашиваю у вас: не вы ли его взяли? Вы были в храме, видели вас!

Почернел Владыка Владык Терии. Но попросил терпеливо:

– Остынь; не ведаешь ты, что говоришь. Прилетели мы к тебе как к другу, за помощью; уж не думал я, что получу оскорбления. Один раз скажу только из уважения к твоему гневу и нашей дружбе: никто из нас не трогал камень. Веришь ли мне?

Седрик повел красными глазами, выдохнул и заревел, срываясь в бешенство:

– Некому больше, никому он не нужен более! Сейчас обыщут ваши покои; если нет его и поклянетесь вы на крови, что не брали, не спрятали куда-то, то извинюсь перед вами.

Закружилась вокруг лютая вьюга, снося мебель и гобелены со стен, – и тут же выставил Нории круглый щит, а Энтери зажег в ладонях две сферы.

– Да в своем ли ты уме? – резко ответил Терии. – Или не видишь, с кем говоришь? Я кто тебе, вассал твой, чтобы ты слову моему не верил, а кровную клятву требовал? Гнев застил тебе разум, Седрик Рудлог. Обыскивай покои. Но знай: если ты это сделаешь, сюда мы больше не вернемся.

Еще больше разъярился король, что его как мальчишку отчитывают. Махнул стражникам, рассыпались те по комнатам. И опустил голову Нории, отвернулся от бывшего друга. Знал он, что перегорит тот, пожалеет, но есть поступки, которые не прощаются.

Ничего не нашла стража в покоях драконов. Ни слова не сказав хозяину, ушли красноволосые гости из дворца, и горе было бы тому, кто посмел бы их задержать. Поднялись дети Синей и Белого в воздух и улетели.

Остыл к вечеру Седрик. Стало совестно ему, что друзей обидел. А повиниться гордость не давала. Да и Рубина не было больше в храмовой чаше.

И пошел он с горя пить, вином заливаться и думать, как дело поправить, – и метался от самых черных подозрений к горькому самопорицанию.

Затаились все во дворце, только великан Лаурас бесстрашно сносил гнев короля, заламывал его, когда крушить все начинал да на слуг руку поднимать. И сыновей своих Седрик не трогал с супругой. Но не имела тихая Ольга достаточно власти над его сердцем, чтобы утешить и утихомирить буйного мужа, поэтому хоронилась в своих покоях да терпеливо сносила, когда приходил он к ней в постель ярость свою плотской любовью приглушить.

В те дни понесла она четвертого ребенка, и так и назвали его потом – Ярин Рудлог.

А на третий день после отлета драконов решил Седрик наведаться к союзнику своему, Виланду Черному. И застал его пьяным и мрачным: встретились два горя, смешались, вспенились, и снова под влиянием темного начали в душе красного короля крепнуть подозрения.

А на четвертый день донесли ему, что в Песках впервые за долгое время пошли дожди.

Недолго думал король Рудлога, прежде чем принять решение. Ярость его не знала границ, и начал собирать он войска, отправляя их на нейтральную территорию между Рудлогом и Песками. В драконью страну же направил он с послом письмо, в котором было всего два предложения: «Верните Рубин в храм до окончания этого месяца. Ежели это не будет исполнено, я приду за ним сам».

Послу не ответили, но после тот рассказывал, как потемнело от гнева лицо Владыки Владык, как налились красным его глаза, когда он прочитал послание. Но выдохнул дракон, успокоил себя. Все же он был старше большинства живущих на Туре. И мудрее был, понимал, что нет ничего хуже войны.

Полетели от него к Седрику послы в последней попытке достучаться до короля, затуманенного гневом от нанесенного оскорбления и предательства друзей. Понесли письма примирительные с предложениями приехать в Пески, самому убедиться, что нет у драконов Рубина.

Но все сильнее становилось влияние Виланда Черного. Мучился он оттого, что упустил камень, способный спасти род и страну и вызволить их божественного повелителя. Так сильна оказалась власть блакорийца, что шептал он уже и на расстоянии, показывал Седрику картины сладкой мести и славных будущих побед. Оставалась у Черного теперь одна надежда – перемолоть в боях всех драконов, чтобы пала Стена, дойти до нынешней столицы Песков и забрать Рубин втайне от Седрика.

Драконьих послов король Рудлога принял оскорбительно, на пороге дворца, не дав им даже войти, не предложив по чести воды, хлеба и отдыха. Выслушал, махнул в раздражении рукой и велел улетать, пока их пушками не поприветствовали.

«Пока нет войны, – прорычал он, – я отпускаю вас. Но не прилетайте боле; только если с Рубином».

Стягивались на границу войска; плыли к берегам Песков, туда, где была полоса, не защищенная Стеной, корабли из Рудлога и Блакории с оружием, лошадьми и солдатами. Из Песков же драконьи Владыки выслали всех рудложских торговцев и чиновников, поставили на дороги посты. Застыли две страны в напряжении – и ровно через месяц Седрик лично возглавил первый удар на ближайший к морю гарнизон драконов. И так зол он был, так распалился от битвы и запаха крови, что не было пленных в том бою – всех вырезали, до единого.

И понеслись перед искоркой-принцессой картины кровавых битв, побед и поражений, и видела она умирающих – и простых солдат, и магов, и драконов, – и слышала их крики, и чувствовала удушающий запах смерти и паленой плоти, когда срывался Седрик в ипостась огненного вепря. И хотела бы закрыть глаза, зажать уши, да не могла, и хотелось кричать и плакать от ужаса, да нечем было.

Долго длилась война на границе, бесславная, немилосердная, ухмыляющаяся то оскалами трупов, припорошенных песком, то ржавеющим под летним солнцем железом, воющая тысячами голосов матерей, жен и детей, стонущая агонией раненых и звенящая сталью. Через много битв получил ранение Седрик – на руках вынес его верный Марк Лаурас из боя, и повезли короля лечить в Рудлог, и оставил он великана за себя, отдав приказ не отступать, вырвать победу из драконьих лап… Но слишком сильны были драконы, и считал король это лишним подтверждением, что Рубин у них; таяли войска Красного и Черного, но и повелителям Песков приходилось несладко.

И снова видела огненная искорка страшный бой Мастера клинков с его учеником… и обагряла парные клинки красная кровь… и рыл одинокий раненый дракон могилу тому, кого воспитал и выучил… и сжималась от горя рядом с ним принцесса – потому что плакал непобедимый боец Четери, и слезы его были горче полыни.

Ушли после памятного боя остатки двух армий из Песков. Принесли раненому королю тяжелые вести, и сто раз проклял Седрик в гневе Лаураса, забыв о том, что за него сложил великий воин голову и уберег его от позорной капитуляции и полного разгрома, а то и от потери страны, решив итог войны честным поединком. Не стал он думать и о том, что сам виноват в проигранной войне.

Но слово было дано, слово было подтверждено Отцом-Огнем – и едва оправившийся от ран Седрик послал в страну драконов послов. С письмом, в котором просил мира и предлагал подписать договор.

Так ломало, так корчило его от поражения, что начались у него приступы эпилепсии и бешенства, и в один из них избил он свою супругу, тишайшую Ольгу, которая закрыла собой старшего сына, вызвавшего чем-то монаршье неудовольствие, – и наследник первый раз пошел на родителя, отбил-таки мать у озверевшего отца. Даром что еще и двадцати не было – первый раз схватился с ним, пока лекари да маги королеву врачевали; и в ужасе бежали придворные из дворца от трескающихся от жара камней: боялись, что два Рудлога разворотят его бурей и огнем – и себя там похоронят, и других.

Чудом не убил Седрик сына – услышал он плач младшего, Ярина, которого нянька пыталась вынести из покоев королевы. Услышал, осознал, что делает, увидел окровавленного старшего сына, стеной вставшего против отца, рявкнул, вцепился себе в волосы, зубами руку до крови прокусил, бешенство останавливая.

На коленях потом вымаливал он у жены прощение. И гордость не позволяла, а только есть что-то превыше гордости – ужас его пробирал от содеянного, когда смотрел Седрик на изуродованное лицо скромной и верной супруги, что столько лет его нрав выносила, слова поперек не сказала, и любила его, и ласкала робко, насколько он позволял, и четырех мальчишек ему родила. Вон старший, названный в честь бывшего друга Норином, какой вымахал: хорошо отцу намял бока, сильно в нем пламя Красного. Оставлял Седрик его в Рудлоге хранить границы от других соседей, пока отец на войне, – и не посрамил его первенец. Заматерел, вырос.

– Спасибо, что остановил, – сказал он сыну потом. Повинился, хоть и стоило это ему немалых сил.

Жена слабенькая стала после побоев: ходила сгорбившись, хромая, вздрагивала от его появления – и грызла Седрика изнутри горькая вина, и корил он себя, и последними словами ругал, и задаривал ее подарками, а она глаз не поднимала, только кивала: «Да, муж мой, да, господин мой».

Не выдержал он однажды, сорвал со стены плеть, нож острый, упал перед ней на колени:

– Избей меня, убей, Олюшка, не могу я так больше; чудовище я, что поднял руку не на врага на поле брани, а на тебя, на женщину, на супругу свою верную. Не делала ты мне зла, а только отплатил я тебе яростью своей.

А королева первый раз на него взгляд подняла и сказала тихо:

– Да что же я, зверь, чтобы бить и убивать?

И зарыдал король от слов этих, зарычал, как волк, согнулся, ноги ее обнял. А только робко коснулась его волос женская рука и тут же отдернута была испуганно.

Золотое сердце было у королевы Ольги. Говорили потом, святостью своей она половину грехов мужа отмолила да потомков отбелила. С этой поры Седрик-Иоанн с супругой разговаривал только тихо, почти шепотом, и называл ее не иначе как «сердечко мое». А если вдруг затмевала его сознание ярость – достаточно было появиться хромающей королеве, чтобы успокаивался он, приходил в себя. Воцарилась во дворце Красных тишина. А вне его готовились две страны к примирению. Решено было, что подпишут договор мирный все аристократические рода со стороны Рудлога и все драконы со стороны Песков – чтобы не было кровной мести, чтобы никогда больше между двумя стенами не было страшных битв.

И хоть тих стал Седрик среди родных, злость его от поражения не уменьшилась. Уверен он был, что ему, не знавшему проигрышей, выиграть войну только Рубин в драконьих руках помешал. И предложил королю тогда Виланд Черный, высохший, потемневший – только глаза одни остались ядовитые, зеленые, – хитрость последнюю.

«Испытаем еще раз драконов. Нашлю я на них проклятье смертельное, если дашь мне силой своей подпитаться, кровью твоей поделишься. Отобьются – тут-то и откроется, что Рубин у них, а свидетелями станут все аристократы и послы иноземные. От нас-то они отбились, а если всем миром на них насядут? Не выдюжат».

Мучился Седрик, просил у отца своего совета, спускался в зал, где лежал первопредок их, Иоанн, да только молчал огненный бог, как не слышал его.

И вот настали дни подписания мирного договора. Прибыл Красный двор в долину в Милокардерах, на нейтральную территорию; разбили лагерь, стали ждать драконов. Вскоре побелело небо от крыльев, раздался шум великий и трубный рев – то враги их летели, старые и малые, мужчины и женщины. Кто сам лететь не мог, того на спинах несли.

Так был важен для драконьего народа этот день, так была тяжела для них война, что никто не хотел пропустить полную капитуляцию Рудлога, по которой Милокардеры переходили им в вечное пользование. А заклятый враг, встав перед лицом Терии Вайлертина, должен был произнести слова о том, что признает свое поражение и клянется больше меч в сторону Песков не поднимать.

– Летят, – прошелестел Черный король. – Твари самодовольные, красуются.

Как белые листья в прекрасном танце, опускались на другой конец долины драконы. И чудилось Седрику в их реве оскорбление, а в медлительности их – насмешка. И шепот в его голове твердил: «Не мир они прилетели заключать, а опозорить тебя, силу свою показать еще раз; и Рубин у них, и победа – неужто спустишь?»

И нарушил Красный король важнейшую заповедь кодекса воинов, данного отцом его, Огнем Изначальным: соблюдать законы войны, что победу, что проигрыш принимать по чести. Положил руку на плечо Виланду и сказал сквозь зубы:

– Моя сила – твоя.

Оскалился Черный, выставил вперед руки, застонал, всасывая в чудовищную воронку хаоса мощь огненную, – и сорвалось с его пальцев смертельное проклятье. Мигом почернело небо в долине, и люди, соратники, стоявшие перед ними, падали замертво, обугливаясь как головешки, и полетела огромная сеть в приземляющихся врагов.

И вдруг вытолкнуло искорку в те сферы, куда человеку путь заказан: узрела она богов, всю суть их стихийную и внимание их, к долине прикованное. Узнала, что ушли Красный и Синяя в человеческие тела, ибо последней каплей, переполнившей чашу весов, было их участие в поединке Четери и Марка Лаураса, – а Белый уж давно доживал жизнь слепым калекой, родившимся без рук и без ног, но почитаемым как святой в далеких Эмиратах, и вот-вот должен был вернуться в небесные чертоги.

Увидела она, как распростерся Желтый, удерживая Туру в равновесии, а Зеленый, не успевая, взрастил вокруг драконов камень, чтобы уберечь их от проклятия, которое убило бы их наверняка, – и тут же сам ушел в десятки перерождений, ибо грубо вмешался в жизнь человеческую. Остался на Туре один Желтый, приняв на себя всю ее тяжесть.

А два короля с изумлением смотрели, как на месте, где кружили драконы, появляется высокая гора, и сеть проклятия стекает по ее склонам, истаивая и развеиваясь.

Закашлялся Виланд Черный, начал харкать кровью, согнулся – и повалился замертво. Надорвался.

А над долиной воцарилась тишина.

И в тишине этой начал трезветь Седрик. Посмотрел на руки свои, на гору, сжал кулаки – и снова себе в предплечье зубами вцепился, до крови прокусил. Заревел от стыда, от осознания, что поступил он подло, что всю жизнь его и потомков его будут называть Рудлоги Подлые, Рудлоги Бесчестные. Шел он к горе, тяжело переставляя ноги, – и разбегались от него люди, и не было рядом верного Марка, чтобы скрутить короля, не дать навредить ни себе, ни другим.

Несколько недель бился Красный у горы: жег ее пламенем, бил молниями, льдом сковывал – но что человек против миллионов тонн камня? Приказал он собрать магов, но и те ничего не смогли сделать.

Вернулся он во дворец поседевшим, глаза от сыновей прячущим. Отдал сыну корону и державу, взял нож и направил его в сердце – да только с криком кинулась на него жена, выбила оружие, запричитала, обхватила дурную гордую голову мужа, заплакала: не оставляй меня, не надо, молю, за тобой пойду, так и знай!

И остался Седрик для нее жить. Живым себя истязать. Явился к нему через десять лет Красный Воин. Наказал его страшно: три дня и три ночи не выходил король из подземного святилища, а когда вышел, глаза его белыми от мук стали.

– Нет тебе прощения, – проревел первопредок на прощание, когда снял Седрика со стены, измученного, истерзанного. – Дал я тебе пойти в эту войну, чтобы Белому и Синей, против меня пошедшим, отомстить. Имеет война всегда две стороны, победу и поражение, и тяжело поражение, но и его нужно принимать честно. Опозорил ты меня. Но пережил наказание с достоинством – проси чего хочешь, сын.

– Ничего не хочу, – просипел король, – только разрушь гору, выпусти драконов.

– Да разве я б разговаривал с тобой, если бы это можно было! – зарычал Красный и снова наотмашь сына ударил, так что упал тот, кровью заливаясь. – Если я эту гору разрушу, в воздаяние придется мне за вмешательство много жизней на Туре проживать – не один там дракон, несколько тысяч! Я тебя на десять лет без присмотра оставил – ты вот что натворил, а как мне на сотни поколений уйти? Опозорил меня, род свой опозорил! Послушал наветы черной твари, слаб оказался мой сын, позволил в мозг свой потомку Черного влезть! Хорошо хоть брат земной не дал убить их на месте, дал нам всем надежду! Хоть не люблю я Белых и Синих, а только без них на Туре совсем жизни не будет.

– Скажи тогда, что делать, – упрямо попросил Седрик.

– Ничего не делать, – произнес странным голосом бог, и глаза его огненные словно смотрели сквозь время, а в словах слышалось… смирение? – Неведомо нам будущее, однако иногда дается возможность увидеть связь времен. Вижу я сейчас, что уже пошло воздаяние. Падет гора через много лет, а за деяние твое по проклятию драконьему будет род твой платить, пока не расплатится. И не снять его, пока цела гора, и не сгладить. Слушай же меня; за тебя и мне отвечать придется. Придется мне, Красному, просить своих братьев и сестру об услуге; не бывало такого, да, видимо, всему время приходит. Прикажут они – уберут люди все упоминания о войне, уберут записи, чтобы не было нам позора до конца веков, скроется память об этом через несколько поколений. И ты убери, чтобы не росли мои дети под гнетом позора; придет нужное время – все раскроется. Но нам за это платить, мне за это братьям моим и сестре обещания давать. Эх, сын, сын…

Замолк вдруг Огненный бог, на искорку, все эти три дня в усыпальнице парящую и тысячу раз умиравшую от жестокости предка своего, прародителя, вдруг посмотрел прямо, руку протянул. Погладил пальцем – словно сил придал – и шепнул ласково:

– Лети. И сделай правильный выбор.

Успела увидеть она, как предок ее, Седрик, записи свои о войне из сундука достает. Что-то сжигает, что-то оставляет. Тяжела его дума: имеет ли он право от потомков скрыть свои поступки, скрыть, за что на них проклятие наложено?

Последний раз ослушался он своего бога. Сложил записи тонкой стопкой и сунул их в тайник в доске своей шахматной, любимой. Хоть сто лет бейся, а не поймешь, что там скрыто. И велел Седрик везде оставить шахматные знаки, чтобы догадались потомки: шахматы в Рудлог из Песков пришли, шахматы с ним, Седриком, связаны; авось не глупее его будут будущие поколения, догадаются. И оставил он памятник на площади перед дворцом, ему, Змееборцу, поставленный слишком ретивыми подданными – как напоминание себе и еще один знак потомкам.

Все это промелькнуло за мгновение – и оказалась Ангелина в горе́. И там, отупевшая от шока и горя, прожила с драконами их заключение и смерти. Слышала она плач детей и металась, пытаясь спасти их, – немая, бессильная. И проклятия на свой род и род Черного слышала, страшные, через века способные дотянуться. Чувствовала волны силы, приходящие к драконам, когда умирал кто-то из Владык, целовала крылья застывшего Нории, видела Чета, глядящего безумными глазами сквозь камень, ощущала тишину и тонкие песни Богини-Воды, умолявшей детей своих дотерпеть, дождаться спасения.

Много она видела. Слишком много. Вряд ли это смог бы вынести кто-то другой. Только Ангелина Рудлог.

И понеслись вспышками смерти ее предков, подтверждая догадки о проклятии. Рудлоги спивались, сходили с ума, погибали в результате несчастных случаев и в битвах, сгорали от своего огня, пытаясь потушить его алкоголем, охотой, войнами, любовниками, – и чем дальше, тем меньше они жили, тем меньше родовых знаний передавали детям. Пролетела перед глазами смерть деда Константина, опять пришлось пережить гибель матери – и Ани, вымотанную, выпитую увиденным до дна, снова выбросило в родовой зал, прямо в туманную реку времени.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Ирина Котова. Королевская кровь. Огненный путь
1 - 1 04.12.18
Глава 1 04.12.18
Глава 2 04.12.18
Глава 3 04.12.18
Глава 4 04.12.18
Глава 5 04.12.18
Глава 6 04.12.18
Глава 2

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть