Онлайн чтение книги Королевская кровь. Сорванный венец
Глава 7

Конец августа, Белый город Истаил, Пески

– Садись, брат, хорошо, что ты проводил меня в мои покои. Да, я пьян, я пьян оттого, что я живой, и оттого, что они все мертвы. Мама, отец… Во мне бьется безумная надежда на то, что они, так же как и я, как все мы, чудом спаслись…

Что тебе рассказать? Когда нас поймали в камень, я находился выше, чем ты, поэтому, наверное, и выжил. Отец с матерью парили под нами. После того, как прилетел стазис, я еще чувствовал их, чувствовал, и когда мы погружались во тьму. Они успокаивали нас, помнишь? Пытались бороться, пытались спасти нас…

Иногда я думаю: я выжил, потому что не стал бороться, а они умерли, потому что потратили лишние силы, пытаясь противостоять проклятому Седрику.

Нет, я не хочу спать. Я боюсь спать. Смешно, да? Теперь я боюсь темноты и боюсь засыпать, потому что ночью снова оказываюсь там, под тысячами тонн скалы и задыхаюсь, бьюсь, не могу вырваться. Кто бы знал, что взрослый дракон может вести себя как истеричка? Мне очень стыдно, но я поэтому и напиваюсь, чтобы отключиться и спать без снов…

Не надо меня жалеть, я не маленький. Ну хорошо, пусть для тебя я всегда малыш, но я тебе шею сверну, если ты еще при ком-то это повторишь. Да, брат, я тоже тебя люблю. Знаешь, а пойдем наверх, а? Как раньше, посмотрим город на закате?

Двое очень похожих красноволосых мужчин сидят на скате крыши второго этажа дворца. Только один – крепкий, с длинными волосами, завязанными в узел, а другой – исхудавший, с неровно отрастающими короткими волосами. Черты лица его немного мягче, чем у старшего, и кожа отливает не перламутром, а золотом. Присмотревшись, можно заметить и другие отличия: в волосы старшего вплетен амулет, напоминающий ключ, и тела мужчин покрыты едва видными разными узорами, которые не проступают в свете солнца, зато ночью, напитанные солнечной энергией, мягко, чуть заметно сияют.

Небо налито синевой и пурпуром, огромное солнце дрожит в вечернем мареве, опускаясь за горизонт. Дворец расположен на возвышении, и Белый город, окрашенный закатом в нежно-розовый цвет, ручейками улиц уходит вниз, светится огоньками в длинных и густых синих тенях между домами, гудит многоголосым базаром, звучит вечерними молитвами в храмах богов. Они молчат и смотрят, словно подпитываясь желанием жить от тех, какими и они когда-то были, когда приходили сюда провожать солнце.

Младший внезапно закрывает лицо руками и трясется от горьких рыданий, всхлипывая и шмыгая носом, как в детстве. Старший, ничего не говоря, обнимает его. В глазах его тоже стоят слезы. Сейчас можно, ведь никто не увидит, как они оплакивают родителей.

– Как мы будем теперь жить, брат? Без них? И зачем, почему я выжил, а они – нет?

Самое забавное, что я даже не помню, как улетал с места нашего пленения. Помню только ощущение безумной легкости, я тогда еще подумал, что наконец-то умер.

Я не помню, куда и как долго я летел. Помню, что очнулся в хижине в горах. В этой хижине живут старик и две его дочери. Старика зовут Михайлис. Он охотник, отшельник. Потом я узнал, что они нашли меня, лысого, истощенного, всего измазанного кровью, среди оставшихся от их скудного стада трех козочек. Добрые люди не поняли, кто я такой, подумали, что на коз напали волки, а откуда взялся я – непонятно.

Я был так слаб, что почти не мог шевелиться. Старик каждый день уходил на охоту, но часто возвращался ни с чем. Иногда с ним уходила старшая из сестер, а младшая хлопотала по хозяйству. Я наблюдал за ней, и за ее сестрой, и за их отцом, когда они возвращались. Если мясо добыть не получалось, мы ели овощную похлебку и домашний хлеб. Точнее, сначала они кормили меня, а потом уже ели сами. Удивительные люди.

Старшую сестру зовут Таисия, а младшую Лори. Младшая красавица, каких поискать. Я часто заглядывался на нее даже в том состоянии, так хороша она. Золотистая кожа, темные блестящие волосы, пухлые губы, брови вразлет…

Старшая некрасива, лицо ее с одной стороны обезображено давнишней встречей с горным леопардом. У нее мягкие русые волосы и строгие голубые глаза. Она широка в кости, но спину всегда держит прямо, как будто и не стесняется своего увечья. Все-таки какое счастье, что у нас настолько сильна регенерация и шрамы рассасываются без следа!

Я был все еще слаб и практически не мог двигаться. В глазах иногда начинала стучать темнота, тогда мне хотелось перекинуться и попробовать их крови. Видят боги, чего мне стоило подавлять дракона. Ты знаешь, Нориэн, как обессиливает человека голод, ты ведь сам через это прошел. Иногда мне казалось, что я трачу последние крохи энергии на то, чтобы обуздать жажду крови.

Домик у них небольшой, одноэтажный, с белыми мазаными стенами и голубыми наличниками на окнах. Внутри кухонька и две комнатки. Старый Михайлис уступил мне свою комнату, а сам расположился на кухне. Мы почти не разговаривали: я не мог, только сипел, а обитатели домика сами по себе не очень разговорчивы.

Внутри всегда тепло, топится печка, но мне все равно было недостаточно тепла! Я все время мерз, иногда не мог двинуться от судорог. Тело пыталось восстановиться, но ему не хватало пищи, хотя я ел больше, чем мои хозяева втроем. Но ведь надо было накормить голодного дракона, а для него это капля в море. Меня иногда выводили на солнце, тогда я сидел, укутанный в несколько одеял, и грелся. От невозможности восстановиться мне все время было холодно, и я трясся, пока не свалился в лихорадке.

Той ночью меня бросало то в жар, то в холод. Старый Михайлис ушел вниз, в селение, за целителем, а девушки следили за мной. Через несколько часов пришел целитель, осмотрел меня, и я услышал, как он что-то взволнованно говорит старику. В меня влили какое-то лекарство, и я наконец-то заснул.

Проснулся я весь в поту, стуча зубами от холода. Пытался позвать на помощь, но не мог издать ни звука. Упал на подушку, закрыл глаза и вдруг почувствовал теплые руки на лбу. Это была Таисия. Она обтерла меня, приговаривая: «Потерпи, я знаю, что тебе холодно, сейчас пройдет», переодела в сухое белье, и мне сразу стало теплее. Помогла дойти до уборной – я не мог себе позволить, чтобы хрупкие женщины выносили за мной, если я в сознании. Путь туда и обратно отнял все мои силы, я буквально висел на ней, пока мы доползли до моей постели. Таисия перестелила ее, усадив меня на стул. Я наблюдал за ней и остро ощущал свою слабость и то, что мне нечем отблагодарить этих людей.

Меня снова начало трясти. Она уложила меня в постель, укрыла одеялами, принесла завернутый в ткань нагретый кирпич, чтобы укрыть ноги. Мне было холодно, и она напоила меня горячим молоком, которое немного убавило дрожь. Мне казалось, я умираю от холода, и тут она подняла одеяла и легла ко мне, прижалась и сказала: «Тихо, тихо, сейчас станет лучше». Не сразу я понял, что она так греет меня. Я лежал на спине, а она, обхватив меня руками и ногами, – сбоку, и я чувствовал, как бьется ее сердце. Тело у нее горячее, как солнце, и дрожь почти уходит. Я заснул, а когда проснулся, ее уже не было рядом. Сестры вдвоем ушли на охоту. Старик посмотрел на меня и покачал головой, но ничего не сказал.

Когда Энтери рассказывает о девушке, на его губах появляется странная, немного виноватая и удивленная улыбка, он встряхивает головой, стучит пальцами по крыше.

– Знаешь, Нори, я, лежа рядом с ней, вспоминал маму. Помнишь, когда мы болели или пугались по ночам, она приходила к нам, ложилась рядом, обнимала и рассказывала смешные истории? Вот и рядом с Таисией я чувствовал себя, как рядом с мамой. Безопасно. Мне не снились кошмары.

С того дня я пошел на поправку. Уже мог сам садиться, есть. Иногда я смотрел на свои руки – они были похожи на руки мертвеца: кожа, кости, белые жилы и голубые вены. Представляю, как устрашающе выглядело мое лицо.

Таисия продолжала приходить ко мне ночью, грела меня. Я не чувствовал запаха желания или какого-то возбуждения от нее, только тревоги за меня. Мне было неловко от такой заботы, но ее тепло – единственное, что не давало мне замерзнуть ночью.

Помнится, учитель рассказывал нам про древних, которые, чтобы продлить себе жизнь, обкладывали себя на ночь юными девственницами. Я тогда не понимал и хихикал вместе со всеми, а сейчас понимаю. Мне кажется, Таисия щедро делилась со мной своей жизненной энергией, и я не мог от этого отказаться. Хотя моя гордость страдала, мне казалось, что я не имею права пользоваться ею, что это некрасиво. Сейчас я понимаю: мне было неловко, что я, такой большой и сильный, завишу от доброй воли этой странной девушки и от тепла ее тела.

И однажды ночью, когда она снова пришла, я сказал ей, что уже вполне терпимо себя чувствую и она может не тратить на меня время, я уже могу согреться сам. Таисия посмотрела на меня спокойными глазами, кивнула и ушла в свою комнату, а я вдруг вместо удовлетворения почувствовал себя подлецом, который кидается добровольным и поэтому драгоценным даром. Я лежал, трясся от холода и думал – а вдруг я обидел ее? Я же не знаю, каковы обычаи народа, к которому она принадлежит. Вдруг это норма гостеприимства, а я не понял и тем самым нанес оскорбление людям, которые так бескорыстно приняли меня. Да, я удовлетворил свою гордость, но гордость не согреет тебя ночью и не спасет от кошмаров и судорог.

Пока я размышлял, в доме что-то изменилось. Я не сразу понял – поменялся запах. Запахло солью и горечью, и я долго не мог сообразить, откуда тут морской запах, пока не понял, что это запах слез… Да, ты понимаешь, почему я не смог оставаться на месте.

Меня словно подбросило на постели. Я встал, побрел к двери своей комнаты, держась за стены, и шел, наверное, минут десять. Ноги с непривычки тряслись, как у старика, на лбу выступила испарина, и вообще я себя чувствовал как в каком-то киселе. Отдышавшись у двери, тихо приоткрыл ее и вышел в кухню, где спал отец девушек. Прошел несколько шагов, случайно глянул на его постель… и наткнулся на его совершенно несонный, требовательный взгляд.

Клянусь, брат, мне многого стоило тогда не повернуть обратно. Но запах… он усилился, я не ошибся.

Я открыл дверь их с сестрой комнаты и зашел внутрь. Лори спала у окна, а Таисия – на узкой кровати у стены рядом с дверью. Она лежала спиной ко мне и плакала, плакала беззвучно.

Надо ли говорить, какой скотиной неблагодарной я себя почувствовал? К тому времени ноги меня совершенно не держали, и я буквально рухнул на колени у ее кровати. Она, конечно, услышала меня, но не обернулась, сделала вид, что спит. Она тоже гордая, как оказалось. А я… я начал извиняться. Шепотом, чтобы не разбудить Лори. Говорил, что я чурбан, и неблагодарная свинья, и дурак набитый. Гладил ее по спине, волосам и боялся, что она оттолкнет меня, но она не шевелилась и даже, кажется, затаила дыхание. Я шептал: «Тася, Тасенька, мне так холодно без тебя». Кончилось тем, что я залез к ней под одеяло, обхватил ее сзади и заснул, греясь ее теплом.

Наутро Таси опять не было рядом со мной, но я впервые совсем не испытывал чувства холода. Даже сам смог встать, добрести до уборной, умыться.

Старик Михайлис сидел на завалинке и чистил ружье. Тогда я не понял, что это такое, мне позже объяснили и показали. Это, брат, такое оружие, с которым охотятся. Типа копья, да, но копий много и они очень маленькие, отлиты из железа и называются пули. Они вылетают из полой железной трубки, как дротики у племен, живущих восточнее Ставии, только в эту трубку не дуют, в ней взрывается порох, и от взрыва пуля летит быстро и очень далеко, так далеко, что может убить оленя за двести шагов от стреляющего.

Нории поднимает брови:

– Чудеса какие-то рассказываешь, брат.

– Я скоро дойду до этого, потерпи, братишка. Это важно для нас, и для стаи, и для Песков.

– Сначала я хочу дослушать, что случилось дальше, Энти-эн.

– А что дальше? Старик поманил меня к себе, я сел рядом с ним, наблюдая за его действиями. Мы некоторое время молчали.

Потом Михайлис сказал:

– Я знаю, кто ты такой. Я понял сразу, как увидел твои отрастающие красные волосы.

– И кто же? – спросил я, глядя на него.

– Ты – божественный змей, теаклоциакль, высшее существо, оборачивающееся из змея человеком. Потомок Белого Целителя и Синей Богини. Наш народ давно поклонялся вам, и по легендам, в нашей семье течет кровь одного из твоих братьев.

Я и раньше обращал внимание на то, что у Михайлиса и его дочерей знакомый мне золотисто-медовый оттенок кожи, хотя она гораздо светлее, чем у индейцев Загорья, которые построили нам огромные храмы в джунглях между Песками и Йеллоувинем. У Михайлиса, Таисии и Лори такие же острые носы с горбинкой, только у Таси не черные волосы, а русые, видимо, в мать.

– Откуда вы пришли сюда? – спросил я. – Я знаю похожий на вас народ, но они живут по ту сторону Песков.

Старик пожал плечами.

– Насколько я знаю, все поколения нашей семьи жили здесь. Внизу целое поселение людей нашего народа, мы называем себя дети Нобии, то есть дети дракона.

После его слов я с удивлением вспомнил, что был Владыка с таким именем, он умер до того, как родился отец. Помнишь, Нории, нам в школе рассказывали, что он был увлеченным путешественником, каких мало, и облетел почти весь мир?

– Таисия знает? – вопрос мучил меня, потому что в голову внезапно пришла оглушающая мысль – а вдруг она все это делала из-за того, что я для них божественен, а не для меня самого.

– Нет, – произнес старик. – Но ты ей скажешь сам.

– Скажу, – кивнул я. – Так вы поэтому не остановили меня вчера? Потому что я, по-вашему, высшее существо?

Старик долго не отвечал, отложил в сторону ружье, закурил.

– Ты зря думаешь, что меня остановила бы твоя божественность, если бы ты решил обидеть мою девочку, – сказал он. – Я не остановил тебя, потому что ты хороший человек, хоть и змей, и не можешь не чтить законы гостеприимства.

Я взял его руку и поцеловал ее.

– Спасибо, отец.

Он хмыкнул что-то типа «ну надо же», ровно как наш старый учитель, затянулся, и мы опять помолчали, глядя на колышущийся свежий зеленый лес.

– Коз-то ты поел? – наконец подал он голос.

– Да, – признался я.

– А зачем?

– Истощен был очень, отец. У нас в таком состоянии мозг отключается, для восстановления дракон должен наесться свежего мяса или напиться свежей крови. Простите меня. Да и мясо помогло, только чтобы не умереть там же на месте. Мне бы раз в двадцать больше – самое то для восстановления.

– Ну вот сегодня и наешься. Таська с Лоркой оленя завалили.

– А вы как узнали?

Он кивнул головой куда-то вверх, и я действительно увидел далеко над лесом небольшие облачка дыма, уходящие вверх с некоей периодичностью.

– Вот девчонки молодцы, – я восхищен. – Только вы, пожалуйста, когда я есть буду, близко не подходите, а лучше спрячьтесь в лес. А то могу и вас нечаянно. В таком состоянии трудно себя контролировать.

Михайлис поднялся, надел на спину полотняной волок и ушел.

Они вернулись под вечер, таща на волокушке оленя. Михайлис по дороге успел еще подстрелить нескольких кроликов, и теперь они свисали у него с пояса. Я же во все глаза смотрел на Таисию и поймал-таки ее быстрый взгляд. Показалось или она улыбнулась?

Я встал и на слабых ногах побрел навстречу сестрам. Запах свежего сырого мяса и крови ударил в нос, в глазах начало темнеть. Дракон внутри заворочался, но я привычным делом подавил его желание крови. Мне нужно было поговорить с Тасей, пока я не перекинулся.

Однако прежде, чем я подошел, она смущенно отвернулась и куда-то побежала.

– Тася, постой! – крикнул я. – Я должен тебе что-то показать.

Она остановилась, а Михайлис взял Лори за руку и отвел ее подальше от волокушек. Я подождал, пока они отойдут на безопасное расстояние, и отпустил дракона.

Помню безумный голод. Мне стыдно, брат, но от оленя даже рогов не осталось, а мне все было мало. Я помню, что, доев, я захотел полететь на охоту, но не смог взмахнуть крыльями. Хотя мне было гораздо лучше, но все еще не хватало сил для полета. Я краем глаза увидел стоящих неподалеку людей. Старый человек с молодой девушкой явно были испуганы и медленно отступали к лесу. А вторая девушка тихонько приближалась ко мне и произносила какой-то набор звуков. Я предостерегающе зарычал. Пахла она знакомо, как своя. Но дракону нужны были мясо и кровь, и я боялся не справиться.

Она подошла ко мне, и я понял: то, что она повторяет, – мое имя. В драконьем обличье человеческая речь отчего-то звучит очень высоко и быстро, как колокольчики на ветру. Я воспринимал ее как совсем малютку, размером с мою лапу. Она с благоговением и без всякого испуга смотрела на меня, подошла почти вплотную к морде, несмотря на предостерегающий крик отца, протянула руку и погладила мой нос.

– Хороший, хороший мой, тихо, тихо, все хорошо, – произнесла она, а я, не справившись с волной эмоций и голода, отпрянул, зарычал и бросился от нее подальше.

Впрочем, далеко я не ушел, свалился у самой кромки леса, так что мне, уже перекинувшемуся и слабому, помогли дойти до дома. А через пару часов еще и накормили жарким с зайчатиной. Удивительные люди!

Братья некоторое время сидят в тишине. Энтери переводит дух и достает из кармана маленькую длинную трубку, вбивает в нее табак, поджигает и затягивается. На недоуменный взгляд Нории смущенно поясняет:

– Михайлис подарил. Мне забавно было смотреть, как они имитируют драконов, выпуская дым, и я попросил попробовать, а потом и затянуло. Ты лучше посмотри, какая красота перед тобой, брат!

Город из розового становится контрастно-фиолетовым, воздух свежеет и влажнеет, несмотря на легкий сухой ветерок с Песков. Между домов – чернильно-синие тени в легкой дымке, в садах распускаются ночные цветы, и их тяжелый, дурманящий голову запах доносится и до сидящих на крыше дворца мужчин. Птицы, днем не слышные из-за гула базара, начинают выводить трели своими тонкими высокими голосами. Уходящее солнце делает горизонт багряным, словно обнимая дугой переодевшийся к ночи город.

В юности братья, приходившие любоваться на смену дня и ночи, с первым запахом ночных цветов начинали чувствовать смутное томление, нередко перерастающее потом в горячие и сладкие ночи с податливыми дочерьми пустыни. Город, как честная жена, днем рядился в белые одежды невинности, а ночами превращался в тоскующую по любви, изнывающую по мужчине женщину. Вот и сейчас Нории думает о том, что спать один он сегодня не будет, но пока не время идти искать страсти – нужно выслушать брата. А Энтери тянет носом сладкий, пахнущий почему-то яблоками дым и тоже томится страстью, думая о Таисии, девушке с обезображенным лицом, которая стала его наваждением. Но спать он будет один. Он еще не знает, что это любовь, которая не терпит подмены.

– В эту ночь, – продолжает Энтери, и Нории усилием воли выныривает из морока желаний, – я сам пришел к ней и попросил лечь со мной.

Она ничего не ответила, и я долго ждал ее, пока не уснул. Меня уже не так мучил холод, но больше, чем холод, меня терзало сомнение – вдруг я испугал ее, и она не поняла, что я сам боялся, как бы не навредить ей?

Ночью мне снова стало тепло и легко, и сквозь сон я понял, что Тася все-таки пришла. А утром она впервые осталась со мною…

…Девушка со спелой золотистой кожей, покрытой мелким пушком, который светится в лучах утреннего солнца, сидит, скрестив ноги, на кровати и заплетает длинные и крепкие русые косы. Косы получаются толстые, почти как канаты, так много у нее волос. Энтери лежит на кровати у стенки, лицом к ней, и первый раз видит ее так близко. Коварное солнце просвечивает длинную, доходящую до самых стоп ночнушку, пуританскую, белую, с какими-то невинными голубенькими цветами на ткани. Солнечный свет очерчивает профиль девушки, золотится на пушистых тяжелых волосах, и он разглядывает ее такое близкое тело, крепкие руки с четко очерченным рельефом, аккуратные остренькие холмики грудей, при взгляде на которые у него сохнут губы и влажнеют ладони. Ночнушка очерчивает небольшой валик животика и расходится к разведенным коленям, скрывая волнующими тенями и изгибами все самое сокровенное. Однако сладкий и мягкий послесонный женский запах она скрыть не может, и дракон какое-то время борется с собой, закрывая глаза и сжимая ладони.

Чтобы отвлечься, Энтери сосредотачивается на ее аккуратных небольших ступнях со светлыми ноготками-пуговками, которые контрастируют по цвету с загорелыми ногами, но это совсем не помогает, а даже наоборот.

Тогда он тихонько подкрадывается рукой к ее ступне, касается указательным пальцем мизинца и виновато смотрит на нее – прости, не могу удержаться. Таисия легонько улыбается и качает головой. Осмелев, он накрывает рукой всю ее маленькую ножку, гладит подъем ступни пальцами и чуть не взлетает внутри от восторга. Кожа у нее мягонькая, как персик, и просто не верится, что Тася почти все время проводит в огороде или на охоте. Девушка насмешливо улыбается, будто понимает, что с ним происходит, и будто это она старше и мудрее, а он совсем юный мальчишка, впервые прикасающийся к женщине.

Она сидит обезображенной стороной лица к нему, шрамы старые, идут наискосок от глаза к шее, отчего уголки глаза и губ немного опущены вниз.

– Как это случилось? – спрашивает Энтери, гладя ее по щеке. Шрамы под рукой как насмешка над красотой этой удивительной девушки.

– Мне лет пять было, – голос у нее низкий, глубокий, – а Лорке два годика. Зима была очень суровая, и звери выходили к жилью. Отец застрелил кабана, который рыл под домом, и они с матерью разделывали его прямо там, на снегу. А мы рядом играли.

Родители понесли мясо в ледник, а в это время из леса вышел леопард. Они, бедные, с высоты спускаются вслед за косулями, им голодно в лютые зимы, лапы мерзнут. Леопарды красивые обычно, с пушистой зимней шкурой, важные, а этот уж очень тощий был – то ли больной, то ли голодный сверх меры.

Он к мясу оставшемуся сразу пошел, а на его пути мы. Я Лорика схватила и бежать. И тут слышу сзади рявканье. Может, решил, что мы мясо хотим унести, кто его знает, а может, инстинкт на убегающую добычу сработал. Догнал, короче, и давай мне сзади спину рвать. Я на Лорку упала, сверху ее прикрыла и кричу. На крик мама с папой прибежали. Он полушубок рвал толстый, до спины почти не добрался. А лицо уже задел, когда дернулся от выстрела. Отец его застрелил.

Энтери приподнимается, кладет большую ладонь ей на спину и спрашивает:

– Покажешь?

Тася пожимает плечами, расстегивает пуговицы на сорочке, идущие от груди под самое горло. Поворачивается к нему спиной, опустив ноги с кровати, и стягивает сорочку с плеч. Косы льнут к ее обнаженным плечам, от затылка мягкий светлый пушок спускается по позвоночнику вниз. Под лопаткой виднеется след страшной лапы – несколько наложенных друг на друга полос, будто леопард не один раз зацепил спину, а несколько.

Дракон наклоняется и целует затылок девушки, пробуя наконец-то на вкус ее кожу – она как молоко, море и мед, а Тася только вздыхает. Он спускается поцелуями вниз по позвоночнику, вдыхает ее запах. Шрамы его уже не волнуют. В глазах темнеет, дыхание сбивается, и вот уже он касается ее острой груди, гладит соски большими пальцами, сжимает их, отчего она тихо стонет и вздрагивает. Запах ее меняется, и Энтери окончательно пропадает. Он шепчет: «Какая же ты сладкая, Тасенька, позволь мне, пожалуйста, позволь…»

Она дрожит и хрипло постанывает своим низким голосом, как кошечка, от его ласк или от его слов, отчего он мгновенно приходит в неистовство. С силой проводит руками по мягкому животу, поворачивает девушку к себе, кладет на кровать, берет за затылок и наконец-то целует в мягкие, сладкие и вкусные губы, щекочет их языком, приоткрывая. Он сминает ладонью сорочку на ее колене, поднимая мешающую и раздражающую преграду выше бедер. Рука его уже между ее ног, ласкает, гладит, трогает и изучает. Шерсть на его загривке стоит дыбом, он уже почти ничего не соображает, добравшись наконец до того, что так сильно желал.

В какой-то момент он чувствует запах страха и угрожающе рыкает, не понимая, кто осмелился испугать его женщину. Затем до него доходит, и он отдергивает руку, утыкается лицом ей в шею и тяжело дышит, дрожит, успокаивая дракона внутри. Через несколько минут, остыв, осторожно отодвигается от нее, приподнимается, опираясь на локоть.

Таисия смотрит на него своими чудесными голубыми глазами, и ее нагота заставляет все внутри сжиматься и переворачиваться, до боли и стиснутых зубов.

– Испугалась? – зачем-то спрашивает Энтери, хотя и так все понятно.

– Да, – говорит она хрипло.

Он наклоняется к ее лицу и вдруг лижет ее в нос. Тася хихикает.

– Сколько тебе лет, шари? – он улыбается, доволен, что удалось разрядить атмосферу.

– Двадцать шесть будет через месяц. А тебе?

– А мне, милая, будет семьдесят восемь. И за всю свою жизнь я не хотел никого так сильно, как хочу тебя. Скажи мне, солнце мое, что мне сделать, чтобы ты не боялась меня и стала моей?

Она садится, застегивает сорочку.

– Я не боюсь тебя, глупый ты дракон, и твоей страсти тоже не боюсь, – говорит тихо. – Я не буду жить с мужчиной вне брака. В нашем народе таких женщин называют «отляякон» – отчаявшиеся. Если ты хочешь меня, тебе придется сделать меня своей женой.

Энтери дотягивается до ее ступни, щекочет ее, наклоняется, целует пальчики, а Тася снова хихикает, теперь уже немного напряженно, и отбирает ногу – щекотно и страшно ждать, что же он ответит. Вдруг рассмеется и улетит, оставив глупую человечку жалеть о своих словах всю жизнь?

– Я хочу этого больше всего на свете, – наконец говорит Энтери серьезно.

…он, конечно, не рассказывает всего брату, потому что это то, что должны знать только двое. Просто говорит: «Я решил жениться на ней», и Нории понимает – все слова, которые он хотел сказать – про то, что драконов осталось немного и нужно ради выживания рода летать в брачные полеты с драконицами, – бесполезны и только рассорят его с братом. Поэтому Нории вздыхает и протягивает руку:

– Дай-ка мне попробовать эту твою трубку, Энти-эн…

…Михайлис и Лори куда-то ушли, оставив записку, чтобы до завтра не ждали, и целый день теперь принадлежит им одним. Все невинно и прилично, ну не считать же неприличным тисканье у стенки дома, после которого оба ходят раскрасневшимися, или долгие поцелуи, после которых так трудно остановиться.

Таисия утром хлопотала по хозяйству – мыла полы, скоблила длинный деревянный стол, готовила еду. А Энтери все пытался помочь и был изгнан с кухни, потому что «больному на всю голову дракону нужно спать, есть и набираться сил, а не пытаться хватать ведра с водой, которых она за свою жизнь без всяких с хвостом перетаскала».

Он расспросил Тасю о родных и узнал, что мать ее была из Рудлога, познакомилась с отцом, когда приезжала сюда на практику со студентами-зоологами, да тут и осталась. Умерла она два года назад от легочной болезни, с тех пор они живут втроем с отцом. Девочки закончили школу, но в университет поступить не было денег. Живут они с огорода и охоты, еще отцу немного доплачивают от поселения за то, что он приглядывает за лесом и горной дорогой, предупреждая о пожарах или возможных камнепадах с гор. Иногда приезжают туристические группы из самых разных стран, и тогда он работает проводником. Туристы платят хорошо, останавливаются у них в домике. На чердаке оборудованы лежанки, там тепло и можно нормально разместиться.

Энти после слов Таси уточнил значение непонятных понятий «практика», «студенты», «школа», «университет» и «зоологи» с «туристами» и попросил рассказывать дальше. Оказалось, народ тараноби живет за границей Рудлога на восточных склонах Милокар-дер, переходящих в Пески, и официально не является гражданами ни одной страны, ну а неофициально Рудлог давно выдал им свои удостоверения гражданства, получает с них налоги и платит зарплаты и пенсии. Все довольны – дети дракона сохраняют свою независимость и при этом пользуются всеми благами государства. Основное поселение находится внизу, у железной дороги, и там, в отличие от их домика, работает телекоммуникационная антенна, есть магазины, даже свой театр и музей.

Энти спросил значение «удостоверения», «гражданства», «пенсии» и прочих чуждых его уху слов и задумался. Побарабанил пальцами по столу, выбивая привычный ритм.

– Тасенька, я только что понял – нужно сначала рассказать тебе о себе. Потому что я совсем не знаю и не понимаю, сколько прошло лет с того момента, как я покинул свой дом, я не понимаю, где нахожусь и тот ли вообще это мир. И я бы очень хотел знать, спасся ли кто-то из моих сородичей.

Во время последующего рассказа девушка так распереживалась, что отложила картошку и нож, сполоснула руки и села рядом с ним, гладя его по плечу. Когда Энтери закончил, она с изумлением и сочувствием поглядела ему в лицо – не разыгрывает ли? Может ли такое быть, что весь драконий род был чьей-то злой волей заключен в камень?

– Я никогда не слышала ничего похожего, – покачала головой Тася. – Если вы были в той горе, которая недавно треснула и перегородила реку – значит, попали вы в нее давным-давно. Может, отец знает какие-то легенды? Или, – девушка оживилась, – давай съездим в городок, поспрашиваем стариков, может, кто-то что-то слышал? А еще у нас есть библиотека, и при ней работает матушка Вилайтис, она не только библиотекарь, но и кто-то типа почетной хранительницы. Она и книжку подскажет, и если уж кто-то что-то о вас знает, то только она. Только сначала, – девушка окинула дракона скептическим взглядом, – я тебя накормлю. А то ты мне там людей поешь, неудобно перед соседями будет.

Энтери хмыкнул и послушно уселся за стол. После сытного обеда Тася выдала ему вещи отца и велела переодеться, а голову, чтобы скрыть цвет волос, обмотала тонким цветным шарфом на манер бедуинов, объяснив, что многие мужчины у них так носят химу вместо шляп.

Дракон не спросил, что такое шляпа, – и так понятно, что это какой-то головной убор. Он вообще чувствовал себя немного потерявшим опору под ногами – страшно было представить, сколько же продлилось его заключение, и очень хотелось верить, что он не единственный выживший. Таисия, словно чувствуя это, окружила его заботой – то погладит по плечу, то чмокнет в подбородок, то шепнет на ухо какую-нибудь нежность. От этого ее старания на душе становилось как-то теплее и спокойнее.

Они вышли из дома часа через два после полудня, когда солнце уже палило жарой. Хотя на высоте всегда было прохладно, светило было яркое, явно несвойственное холодному сезону. Пока Таисия вела Энтери куда-то за дом, он что-то мучительно соображал, потом спросил:

– Какое сейчас хоть время года? Ну, что не зима, понимаю, а что конкретно? Лето? Середина лета?

– Август скоро. Ты же видишь, мы уже урожай начинаем собирать.

– Там, где я раньше жил, мы урожай круглый год собирали, – объяснил Энтери, наблюдая, как она открывает ворота сарая и выводит, надев длинные кожаные рукавицы, оттуда какую-то чудо-тележку.

То, что «это» какая-то вариация телеги, он понял, потому что у выведенного Тасей чуда были четыре, хоть и непривычно широких, покрытых каким-то черным ребристым материалом с противным запахом, но вполне узнаваемых колеса. На эти колеса была поставлена узкая, короткая и мягкая скамья с углублениями для сидения. Впереди было что-то типа оленьих рогов.

Тася запрыгнула на тележку, как всадник на коня, похлопала рукой по скамье за собой.

– Садись, поехали!

– Это какая-то волшебная телега? – Энтери осторожно уселся за ней, внимательно осматривая аппарат – где находится двигательный артефакт или свиток с заговором? – Она ведь без лошади ездит?

– Без лошади, – рассмеялась Таисия, поворачивая ручку на руле, отчего волшебная телега затряслась и заурчала, как обвал в горах. Энтери вздрогнул и тут же отругал себя за это, надеясь, что девушка не заметила. Еще подумает, что замуж за труса пойдет!

– Это вездеход на бензиновом двигателе, – продолжила объяснять Тася. – Бензин – такое топливо, энергия, которую ест эта машина, чтобы двигаться. Ну все, поехали. Держись за меня, а то соскользнешь с непривычки!

Когда-то давно отец взял Энтери и Нории на далекую реку, в гости к их двоюродному дяде. Дядя слыл оригиналом, потому что жил не как всякий приличный белый дракон – в Песках или, на худой конец, недалеко от Песков, а в чужой стране, до которой они летели долго, с ночевками. А тот уже пригласил мальчишек прокатиться на паруснике. Детский восторг, который Энти испытал от похода на легком, словно летящем над водой корабле, был сравним с нынешним от поездки на вездеходе.

От дома Михайлиса к городку шла узкая, но достаточно ровная лесная дорожка, и добрались они до поселения меньше чем за час. Таисия тут же организовала небольшую экскурсию по основным достопримечательностям городка.

Городок Таранови был по меркам современности небольшим – в нем едва ли насчитывалось двадцать тысяч населения. Там было все, что могло быть востребовано в провинциальном и сильно удаленном от метрополии городе – автобусная и железнодорожная станции, вагонетная линия, по которой весело катили трамвайчики по единственному маршруту, опоясывающему город. Телевизионная вышка, телефонная станция – сюда еще не добрались только-только появившиеся мобильные коммуникаторы. Магическая и светская школа, расположенные в одном здании, храм шести богов (на всякий случай молились всем) и отдельно – столб трехликому Творцу. Все три лика Творца подозрительно смахивали на драконьи.

Под конец Таисия провезла Энтери мимо круглой тонкой отлитой из какого-то серебристого металла арки (девушка пояснила, что это телепорт, которым изредка пользуются наши маги, остальные-то ездят нормально, без выкрутасов), мимо больницы и наконец выехала на главную площадь Таранови, круглую, как блин. Переполненный впечатлениями и вопросами дракон слез с вездехода и начал крутить головой. Прямо перед ними стояло приземистое здание, на вывеске которого была красноречиво нарисована книга – значит, вот она, библиотека. Напротив нее через площадь стояло представительное строение с колоннами и флажками – наверное, дворец местного властителя. Перед дворцом находился небольшой помост с крышей, выглядящий как огромный скворечник без передней стенки.

– Для казней? – спросил Энтери, неприятно поразившись. Публичность этих мероприятий, по его мнению, никакого воспитательного смысла не несла, а только удовлетворяла низменные инстинкты толпы. Поэтому в Белом городе правосудие вершилось за закрытыми воротами Двора Наказаний.

– Для выступлений и праздников, – Тася покачала головой. Да уж, дракон ей попался, прямо сказать, ископаемый и дикий. Казни, надо же. Она и не слышала, когда последний раз такое было. Преступники, конечно, никуда не делись, были и бандиты, и убийцы, и насильники. Но магическое участие помогало раскрывать преступления, исключая обвинения невиновных, а виновных и осужденных отправляли на тяжелые работы, чтобы не переводили людской хлеб, прохлаждаясь в тюрьме.

– Здравствуй, Тасенька, – звонко окликнул ее невысокий старичок в пестрой лоскутной накидке и цветной химе, со стеклышками на носу. Он с другими старичками и старушками, такими же пестрыми и дряхлыми, сидел на стульях у маленьких столиков около входа в библиотеку и смотрел в какую-то плоскую коробку с изображенной картиной. – Жениха привезла? Наконец-то!

– Здравствуйте, дедушка Николис! – широко улыбнувшись, громко заорала Тася, так громко, что Энтери покосился на нее с удивлением, прежде чем понял, что старички, видимо, глуховаты. – Это папин знакомый, археолог! Я ему город показываю, заодно, может, в библиотеке что-то по своей научной работе найдет!

– …архиолох, ишь ты, – забормотали старички, а пестренький Николис потряс пальцем и сказал строго:

– Нам археолохи не нужны, нам женихи надобны!

Во время этой шутливой перепалки Энтери с Тасей дошли до дверей библиотеки по импровизированному коридорчику мимо болтающих и попивающих чай старейших жителей города. Энтери едва не испугался, увидев в том, что он принял сначала за картинку на очень толстой раме, молодую женщину, которая строго говорила: «В районе Северных застав Оленья, Медвежья, Лосиная ожидаются ночные заморозки…» Еле удержался, чтобы прямо там, при стариках, не начать спрашивать, что же это такое и как оно работает. И как туда засунули женщину, интересно?

В библиотеке хорошо пахло бумагой, старыми книгами и почему-то воском, хотя освещалось все уже привычными, но по-прежнему удивительными для проспавшего все на свете дракона электрическими фонарями. В углу искрил круглый почтовый телепорт, похожий на маленькую шаровую молнию, подвешенную на две изогнутые высокие ножки, – как объяснила его спутница, небольшие посылки и письма проще и дешевле отправлять так. Энтери при виде телепорта вспомнил семейные зачарованные чаши, которые использовались драконами для общения.

Тася представила его матушке Вилайтис, степенной пожилой даме, одетой в той же пестрой манере, вручила ему стопку журналов посмотреть, а сама завела с библиотекаршей тихую беседу. Женщины шушукались и изредка поглядывали на Энтери, а он, ловя эти взгляды, снисходительно улыбался – женщины во все времена одинаковы. На месте он не усидел и с позволения матушки начал ходить по библиотеке, трогая разные книги, вытаскивая некоторые и проглядывая. Читать ему было трудно, зато картинки очень интересовали. Какие-то сюжеты ему были знакомы и понятны, например, битва или обнимающиеся пастушок с пастушкой на пригорке, а какие-то странны или вовсе недоступны для понимания, как изображение радиоприемника или спортивного клуба.

Тем временем шушуканье закончилось, и матушка исчезла меж высоких полок, до потолка заставленных книгами. Вернулась она не скоро, так что Энтери даже успел пролистать пару журналов и увидеть достаточно занимательного. Чего стоит только материал под названием «Панорамы континентальных столиц». Фотографии огромных многоэтажных городов создали в нем ощущение легкой паники – сколько же он все-таки провел в горе?

Язык Энтери понимал через раз, слишком много упрощенных, измененных или вовсе непонятных слов, но упорство и любознательность заставляли листать один журнал за другим, впитывая образы нового мира.

Матушка Вилайтис наконец-то вынырнула из библиотечной тени, неся в руках несколько тоненьких книг и один толстенный талмуд. Талмуд назывался «Эн-ци-кло-педия сов-ре-мен-ного ми-pa» и предназначался в подарок Энтери. Он поблагодарил, поклонившись и прислонившись лбом к запястью матушки в знак уважения. Не забыть бы спросить, что такое энциклопедия, вдобавок к тысяче других вопросов – например, о живой картине, на которую смотрели старички на улице.

Остальные книги были для Таси, в том числе «Легенды гор» и «История государства Рудлог». На первой книжечке были изображены горы и летящие среди них драконы, похожие почему-то на страшненьких головастиков с крыльями. «История про то, как ящеры зловредныя в камень заключены были», – прочитала девушка и с опаской посмотрела на возлюбленного. Энтери был спокоен, только в уголках губ, могущих быть и нежными, и умоляющими, прорезались жесткие складки.

– Ну это мы потом почитаем, – поспешно сказала Тася, убирая книжку в большую сумку. – Вот, смотри, – она провела пальцами по оглавлению второй книги. – Список королей с датами правления. Как, ты говоришь, звали того, с кем вы воевали?

– Седрик-Иоанн Рудлог, – сквозь зубы произнес имя бывшего друга Энтери, и ему, несмотря на прошедшее время, сколько бы его ни было, снова стало очень больно.

Тася быстро провела пальчиком вверх по табличке с именами монархов, датами правления и кратким перечислением свершений – от нынешнего времени к древности.

– Та-а-ак, сейчас у них короля нет, ранее была Ирина-Иоанна, Константин-Иоанн, Даниил-Иоанн… Вот же… И чего они все Иоанны, интересно?

– Так звали их первопредка, – ответил Энтери, напряженно следящий за пальчиком Таисии. Каждое движение вверх – еще поколение минус, а то и два, если монарх отличался отменным здоровьем. Поколение, ушедшее для драконьей расы в небытие.

– Ага, вот! Седрик-Иоанн, он же Змееборец. Ну надо же!

Однако Энтери и сам уже увидел даты правления Седрика: 4257–4301 от т.ж.

Долго же он жил! Интересно, мучили его кошмары или он спал спокойно и без всякого сожаления? А сейчас 4762 год от т.ж., как говорит Тася. Что такое т.ж. – «творение живого» – он знал, так отмечались года и в их время, и эта связь времен, как и сочувственно сопящая девушка рядом, каким-то образом удержали его от позорной истерики из-за осознания того, что прошло целых пятьсот лет, ведь война случилась через три года после коронации Седрика. Он уже трижды должен был умереть, и на Земле должны были жить его праправнуки.

Обратно они едут в сумерках, потому что чем ближе к югу, тем раньше темнеет. Хижина стоит с темными окнами, но с приходом людей оживает, наполняется теплом и светом. Девушка усаживает дракона за стол, сама хлопочет вокруг него, выставляя приготовленные утром кушанья. Застарелый драконий голод заявляет о себе громче потрясения, и вот уже Энтери по привычке уминает тройную порцию рагу, запивая его из огромной керамической кружки ароматным и сладким горячим чаем. Сама Тася садится напротив и, положив щеку на ладонь, внимательно и печально смотрит на любимого своими чудесными глазами.

Когда ее персональный ископаемый дракон наедается, девушка на пару минут выходит из дома, а потом, нагруженная стопками полотенец, простынок и каких-то загадочных вещей, зовет его за собой.

Двигаться не хочется, хочется лечь и все обдумать, а может, и пожалеть себя – только так, чтобы любимая не видела, ведь какой мужчина желает показаться в минуты слабости? Но Таисия непреклонна:

– Пока ты мой пациент, слушайся меня!

– А потом, когда выздоровею? – Энтери выходит за ней из дома и улыбается – так забавна она сейчас, когда командует.

– И потом, – Тася наставительно поднимает палец вверх, изящно маневрируя со своей высокой стопкой между деревьев. Они поднимаются куда-то в гору. От попытки отобрать и понести она ругается, мол, потом натаскаешься еще, не переживай, возможностей будет много.

Идут они недолго, может, пару минут, и внезапно в ароматы хвои и листвы вплетается родной, свежий и ласковый, как запах матери – запах близкой теплой воды.

Девушка и ее дракон выходят на маленькую белую от соли террасу, над которой стоит дымка. Терраса размером с три их дома, и в ней цепочкой несколько каменных углублений с водой разной степени нагрева. Горячая вода бьет прямо из скалы, и купаться в самой близкой к источнику чаше нельзя, сваришься. Зато четвертая как раз подходит, чтобы отмыть давно не мытого дракона. Что там эти обтирания, даже самые тщательные, баловство одно.

Тася командует раздеваться, и Энтери подчиняется, одновременно наблюдая за ней. Девушка стоит к нему вполоборота, натягивает широкую рубаху и уже под ней скидывает платье и белье. Однако он успевает увидеть и стройные бедра, и круглую попку и с каким-то веселым предчувствием думает, что купание будет тяжелым.

Сам он раздевается донага – чего стесняться, чего она там не видела? И медленно, блаженствуя от ощущений, заходит в воду. Она тепленькая, вкусная – прямо из недр земли, целебная, и он пьет ее горстями, пока его будущая жена в смешной широченной рубахе, в которую ее четырежды можно обернуть, заходит в воду.

Коварная водица приподнимает полы рубахи, Тася розовеет и мгновенно плюхается в воду, а Энтери мечтательно улыбается.

В чаше удобный выступ, где можно посидеть, и они, откинувшись на пологий каменный склон естественной ванны, долго отмокают, обнявшись. Проклятая рубаха кажется неуместной, тяжелой и очень мешает им обоим. Энтери играет с пуговками, расстегивает сверху одну, другую, но его останавливают, поворачивают к себе спиной и начинают яростно скоблить, отмывая дракона набело.

Тася трет Энтери сзади мочалкой, стараясь не думать о том, как привлекательно его тело. Он такой огромный, что она со своим немаленьким ростом достает ему до плеча. И еще очень худой, но спина и руки уже бугрятся мышцами и жилами, и на его коже проступает чуть заметный орнамент, который едва-едва светится в темноте.

Девушка проводит пальцем по тонким светящимся линиям.

– Что это такое, Энти?

– Линии нашей ауры, – отвечает он хрипло. – Чистая энергия. Это и есть дракон. Когда мы перекидываемся, именно эти линии, раскручиваясь, создают контуры нашего нового тела.

– Я не понимаю, – шепчет Тася, завороженно гладя чудесный орнамент.

– Я и сам не очень-то понимаю, – отвечает он так же тихо, сосредоточенный на движении ее рук. – Когда мы поженимся, я познакомлю тебя с учителем, он все объяснит. Если, конечно, он остался жив, – вспоминает Энтери и тут же мрачнеет.

Тася, как настоящая женщина, чувствует смену настроения и понимает, что нужно снова отвлекать. Поэтому она в липнущей к телу рубахе перебирается вперед, садится на колени в воду перед ним и предупреждает:

– Руки держать при себе!

– А то что? – спрашивает он, с интересом глядя, как она намыливает мочалку и придвигается к его груди.

– А то останешься грязнулей, – грозится девушка, приступая к делу.

Энтери любуется ею – волосы выбились из поднятых наверх кос, и влажные прядки падают на лицо, она периодически сдувает их вверх, но они снова падают, мешая.

Он протягивает руку и заправляет прядку ей за ухо. Тася улыбается:

– Спасибо! Ну все, ополаскивайся.

– А как же нижняя половина дракона? – хитро интересуется Энтери, выныривая из воды. Пена быстро уходит в следующие бассейны.

– А нижнюю половину дракона вымоет верхняя половина дракона, – фыркает Тася, и он хохочет так, что вокруг него закручиваются небольшие бурунчики.

– А может верхняя половина дракона вымыть какую-нибудь половину своей любимой? – вкрадчиво интересуется он, притягивая Тасю к себе на колени, усаживая боком и чувствуя ее всем телом. – А лучше и всю любимую. Ох, милая, что же ты со мной делаешь?

Она краснеет, шлепает его по плечу мочалкой, но не вырывается, уткнувшись ему в шею, пока он расстегивает неподатливые пуговки, а потом стаскивает с нее рубаху, вытаскивает мокрую противную одежду, зажатую между его бедром и ее мягкой попкой, и швыряет рубаху на камень. Все сразу становится так, как должно быть.

Тася напряжена, и он успокаивающе гладит ее по спинке, чувствуя под пальцами старые шрамы.

– Я только помою тебя, – глухо шепчет Энтери ей на ухо, целуя и ушко, и шею, – и посмотрю на тебя. Тасюш, не бойся меня, пожалуйста.

Он, конечно, возбужден, и она не может этого не чувствовать своим бедром, но он же не животное, чтобы насиловать или соблазнять ее здесь, вопреки ее принципам.

Тася медленномедленно расслабляется под его легкими поглаживаниями, затем, видимо, принимает решение и вкладывает мочалку ему в руку. Энтери ставит Тасю перед собой и на миг сомневается в разумности своего поведения, потому что ничего прекрасней он никогда не видел. Капельки воды блестят на ее теле, пока она расплетает волосы. Наконец он касается ее мочалкой и несколько минут старательно трет, стараясь сосредоточиться на задаче и не пропустить ни одного местечка. В мыльной пене она похожа на сливочное пироженое, и Энтери не удерживается – наклоняется вперед и трогает языком ее сосок, пусть покрытый невкусной пеной, он все равно сладкий.

Тася от неожиданности пищит и от греха подальше окунается в воду с головой.

После Энтери сажает ее между своих ног и долго моет чудесные волосы, наслаждаясь прикосновением ее тела к своему. Руки дракона то и дело опускаются ниже, гладят грудь с торчащими бутонами сосков, живот, трогают кругленькую попку, прижатую к самому дорогому. Тася разморена от теплой воды и ласк, иногда, на особенно нескромных движениях, девушка прерывисто вздыхает, но не уходит.

«Она же верит тебе, тупица», – понимает дракон, и от этого внутри становится тепло-тепло.

Когда намыливание закончено, он подхватывает ее под ягодицы, с восторгом чувствуя все округлости и мягкий пушок там, где он должен быть, и под визг Таисии окунается вместе с ней с головой.

После они еще долго лежат в воде, лениво и сладострастно целуются, изучают друг друга в каком-то невообразимом волнующем состоянии и любуются на огромную чернильно-синюю чашу неба с крупными, как будто можно протянуть руку и взять, сияющими звездами.

С утра дракона разбудило отчаянное меканье и окрики Михайлиса. Энтери, приподнявшись на локте, выглянул в окошко, сквозь стекло которого уже пробивались первые лучи солнца. Двор был заполонен колыхающейся серой массой, в которой спросонья он не сразу разглядел головы, копыта и хвосты. Старый Михайлис с Лори пригнали целое небольшое стадо!

Тася в длинной ночной рубашке спала лицом к нему и во сне казалась совсем малышкой. Он потихоньку, чтобы не разбудить ее, вылез из-под одеяла, оделся и вышел на кухоньку.

Лори жарила блины и была свежа и прекрасна, как чудесный цветок. Она хихикнула, увидев заспанного дракона. А Энтери с удивлением понял, что, отдавая дань ее красоте, остается к девушке совершенно равнодушным. Сколько их было, прекраснейших из прекрасных, а такую, как Тася, о которую можно отогреться, – он встретил впервые.

«Да уж, – подумал Энтери, – старею, видимо».

Он вышел на улицу, умылся в рукомойнике и подошел к старику. Тот стоял, наблюдая за привязанными друг к другу животными, и курил.

– Хорошее утро, – поздоровался Энтери, ощущая внутри заворочавшегося голодного дракона.

– Хорошее, – благожелательно кивнул старик. – Это все тебе, подранок.

Внутри ликующе взвыл дракон, а человек внимательно посмотрел на старика и спросил:

– Откуда вы их взяли? Я не знаю, сколько сейчас стоят овцы, но у нас не всякий мог их себе позволить.

Михайлис внезапно рассердился.

– Ты мне тут еще поупрямься! Не твое дело, откуда я тебе взял еду! А только моя задача гостя вылечить, чтобы ты снова летать смог!

– Отец, – тихо сказал Энтери, – я же на Таисии жениться хочу. Я честный дракон, а не залетный какой-нибудь. Какой я вам гость?

Михайлис глянул на него, пожевал длинный мундштук трубки.

– Ну надо же, – проворчал он свою любимую присказку. – Сговорились уже?

Дракон кивнул.

– Тем более – куда я тебя отправлю, если ты летать не можешь? Без слез не взглянешь – не дракон, а суповой набор! Скажут, что старый Михайлис совсем стыд потерял – не откормил, не выходил, дочку за доходягу выдает.

– А зачем меня куда-то отправлять? – не понял Энтери.

Старый охотник протяжно и как-то ностальгически вздохнул, выпуская дым.

– А как же иначе, сынок? Помню, когда я за ее матерью сватался, еле выдержал. Это обычай у нас такой. Как сговариваетесь на помолвку – повязываются на руки черные тиньки, плетеные брачные обеты, на верность и постоянство. Черные потому, что чернее тоски нет ничего. И затем влюбленные расстаются на три месяца. Ни встречаться нельзя, ни говорить. Как раз срок хороший, чтобы, если не твоя половинка, это осознать и жизни друг другу не поломать. А если выдержишь, – продолжал его будущий тесть, – тут вы уже считаетесь женихом и невестой, вас оглашают в храме, и на руки повязываются тиньки красные. Потому что красный – ретивый, упорный. После этого надо еще три загадки от невесты отгадать, они для всех одинаковы, но мужикам женатым делиться решениями строго запрещено – проклят будешь от Синей Богини.

– И что? – спросил немного ошеломленный столкновениями культур дракон. Он-то думал, сходят сегодня-завтра в храм, проведут обряд, и унесет он свою Тасеньку к себе во дворец, если тот еще стоит. И там она наконец-то станет его – и душой, и телом.

– Ну, если загадки решаешь, тут жрец и проводит обряд. Свадьбу играем, молодых поздравляем, и на ночь вы в храме остаетесь, на половине Синей. Там супруги и познают… гммм… гхм… да… друг друга.

На словах про «познание» старик смутился, снова затянулся, выпустил дым – о дочери все-таки говорит.

Энтери, обалдевший настолько, что даже мекающие овцы и возможность наконец наесться досыта ему стали безразличны, как-то нервно протянул руку к трубке.

– Можно? Давно хочу попробовать.

– Ну давай, – с сомнением сказал старик. – Только дым не глотай, держи во рту, не вдыхай, кому говорю!

Но дракон уже надрывно кашлял, вытирая слезы в уголках глаз. Потом попробовал еще раз, так, как говорил Михайлис. Никаких особенных ощущений он не испытал, но ритмичное вдыхание-выдыхание дыма вводило в своеобразный транс.

– Успокаивает, – заметил он, передавая трубку обратно.

– А то! Потому и курю, – ответил старик. – Со смертью жены начал…

Когда они вошли обратно в дом, Тася уже встала и, одетая в цветастое платье до колен, нарезала крупными кусками свежеиспеченный хлеб. Дух от хлеба шел сногсшибательный. Улучив момент, когда отец и сестра девушки отвернулись, Энтери провел губами по Тасиному затылку, вдыхая ставший уже родным запах, и, воспользовавшись тем, что огромный нож остановился – Тасенька замерла от его близости, – коварно стянул аппетитно пахнущий ломоть, получив, впрочем, за это шлепок по удирающей спине. Они захихикали, девушка продолжила резать хлеб, а Энтери мгновенно справился с украденным куском, сел на лавку и начал смиренно ждать завтрака.

Старый Михайлис тоже улыбался сквозь усы, потому что легендарный теаклоциакль, змей небесный, и его суровая несмеяна-дочка, которая, казалось, заморозилась после смерти обожаемой матери, вели себя как дети. Смеха старшей дочери он не слышал уже два года и только за это готов был змеюке скормить хоть сто голов скота. Главное, чтоб паршивец, улетев, не почуял свободу и не забыл его девочку. Иначе она снова замерзнет. А он, видят боги, возьмет ружье, найдет и пристрелит несостоявше-гося зятя.

Так думал старик и улыбался, радуясь за дочь, и сверкал глазами, и хмурился, а Энтери, поймав его взгляд, почувствовал себя как-то неловко, будто в чем-то провинился, непонятно, правда, в чем. Но тут перед ним поставили горшочек с дымящейся кашей, в которой аппетитно желтело сладкое сливочное масло, и он думать забыл о странных взглядах хозяина дома.

После завтрака Михайлис полез в огромный сундук, стоящий у него в комнате, долго что-то искал, наконец вынырнул оттуда, держа в руках вязаный мешочек и статуэтку Синей Богини размером с человеческую ладонь. Богиня была изображена по канону – босоногая, со строгим лицом, укрытая покрывалом с головой, обнажавшим тем не менее левую грудь, живот с пупком и верхнюю часть бедер. Одной рукой она придерживала покрывало у шеи, другой – на бедрах.

– Дети мои, Таисия и Энтери, идите сюда, возьмитесь за руки, – позвал Михайлис.

Тася смущенно взяла Энтери за руку, потянула за собой, и они, остановившись, обнялись. Лори как сидела на лавке, так и не смогла встать, только широко раскрыла глаза, сказала «ой» и прижала ладонь ко рту.

Михайлис тем временем колдовал над статуэткой – поставил ее в деревянную чашу со специальным углублением, чтобы не упала, обмазал ароматным маслом, поклонился, зажег курительную палочку и обошел с ней дом, а затем вставил ее, еще дымящуюся, в углубление у ног богини. И начал ритуальное вопрошение:

– По взаимному сговору даете вы обеты друг друга ждать, верность хранить, хорошо все обдумать и через три месяца ответ друг другу дать – хотите ли вы быть вместе так же сильно, как сейчас?

Когда власть страсти пройдет и сотрется облик любимого из памяти – захотите ли вы быть вместе так же сильно, как сейчас?

Когда пройдете разлуку и искушения, захотите ли вы быть вместе так же сильно, как сейчас?

А для того, чтобы помнили об обетах в разлуке, богиня вам помоги, пусть будут они всегда у вас на той руке, которая от сердца.

И он повязал им на левые запястья в несколько оборотов длинные черные плетеные ленты с какими-то непонятными дракону рисунками, с утяжеленными золотыми капельками-кисточками на концах.

– Золото для того, чтобы вы помнили, какая награда вас ждет в конце, – завершил наконец ритуальное славословие Михайлис и велел поклониться богине, прежде чем убрать все обратно в сундук.

– Если бы ты мне сказала, что это такая долгая история, милая, – жалобно прошептал Энтери на ухо смутившейся девушке, – я бы украл тебя и увез в свою страну, как положено дракону, и там мы бы поженились без месяцев разлуки. Как же я буду без тебя и твоего тепла, Тасенька?

Ее губы дрогнули.

– Справимся, – прошептала она в ответ. – Ты только прилетай поскорее обратно.

– Чтобы прилететь поскорее, мне надо улететь поскорее, – сказал он печально, приобняв ее за талию и выводя из дома. Тиньки холодком змеились по запястью, постукивая золотыми капельками на кисточках.

– Тогда ешь давай и лети. Затянем – только труднее будет расставаться. Сейчас, подожди, – она забежала обратно в дом, чтобы появиться через минутку с небольшим узелком. – Тут твоя энциклопедия, и я добавила еще несколько книжек и старых журналов, будет полезно почитать. Только как ты понесешь – в зубах, что ли?

– Привяжешь мне на лапу. Только пока я не поем, не подходи, Тась. И лучше не смотри, я боюсь, тебе неприятно будет.

– Но это тоже ты, – сказала она, глядя прямо ему в глаза.

Энтери крепко обнял свою нареченную, стараясь запомнить ее запах, мягкость кожи и волос. Тася льнула к нему как веточка. Он скользнул губами по ее губам, отвернулся и пошел к загону с овцами.

Таисия, крепко вцепившись в сумку с книгами, со смесью восторга и отвращения наблюдала, как страшный крылатый ящер одну за другой ловит, рвет и закидывает себе в пасть истошно вопящих овец, как его белая морда окрашивается в багряный цвет. Михайлис всего один раз подошел к окну – чтобы увести Лори, испуганно глядящую на будущего зятя.

Наконец дракон, так не похожий на ее сдержанного, ласкового, нуждающегося в ней Энтери, наелся. Он несколько раз махнул крыльями, проверяя силы, потом посмотрел на девушку и вытянул вперед шею, положив голову на землю.

Тася подошла к нему, переступая через лужи крови и какие-то неопознаваемые клочки плоти, прошла вдоль страшной пасти и длинной шеи под огромное белое крыло. Грудь дракона ходила ходуном, а внутри будто работали чудовищные кузнечные меха – так громко он дышал.

Она привязала к его лапе сумку, погладила серебристо-белую кожу в крапинках крови и пошла обратно, но около морды вдруг остановилась и поцеловала дракона куда-то в область щеки. Он заурчал, смешно закурлыкал, как большой голубь, потом заклекотал, махнул крылом – и девушка отбежала, а ее персональный дракон взлетел над горой и издал трубный глас.

Он парил, хлопая крыльями, над поляной и глядел на нее.

– Улетай! – крикнула она жалко. – Ну же, улетай, Энтери! Улетай!!!

Дракон склонил голову, махнул крыльями и улетел.

И только тогда Таисия позволила себе сесть на землю и наконец-то расплакаться.

…Черный город, звенящий ночными звуками, горит огоньками фонарей и редких светящихся окон, как гнездо светлячков. Запах цветов становится невыносимым, требовательным, и разговаривать в эту ночь уже никто не желает.

– Я тебе дам завтра эту энциклопедию, брат, – произносит Энтери устало. Он уже почти трезв и пить больше не хочет. – Мир очень изменился. То, что я описал тебе – ружья, телевизоры, электрические лампы, самодвижущиеся машины, – это малая часть их прогресса. Если раньше наш народ был самым развитым, то теперь люди ушли далеко вперед. Нам очень многое надо узнать, прежде чем действовать. Таисия говорила, что в Рудлоге нет больше монархии, там правит аристократия. Как нам найти ту, кто тебе нужен?

– Времени у нас очень мало, – тихо отвечает Нории, переживший с братом его любовь и разделивший его разлуку. – Я подумаю, что можно сделать. Спасибо, что поделился со мной сокровенным, Энти-эн.

Братья уходят с крыши. Энтери идет в свои покои, где долго ворочается, думая о Тасе, – всего три дня прошло с того момента, как они расстались, но эти три дня уже кажутся вечностью.

Нории тоже ненадолго наведывается в свои покои, но вскоре выходит оттуда, одетый в просторный светлый плащ.

Через сад он выходит в город. Редкие прохожие узнают его и приветствуют, кланяясь, и он доброжелательно отвечает им. Нории держит путь в храм Синей, где прихожанки и жрецы дарят нуждающимся любовь и благословение богини. Запах цветов и рассказ брата растревожили его, и только плотская любовь способна на какое-то время унять появившуюся тоску.

До самого рассвета Владыка Нории Валлерудиан, как простой послушник, дарит любовь двум молоденьким сестричкам, только-только вступившим в зрелость. Они пришли в храм, как многие женщины Песков, чтобы получить благосклонность богини, а получили еще и незабываемую ночь с обожествляемым Владыкой. Им немного страшно, но они любопытны, игривы, свежи, юны и застенчивы, а он щедр, ненасытен и ласков, и на их ложе царит только смех, радость и страсть. Утром они расстаются под строгим взглядом богини верности, богини любви, унося с собой ее одобрение и благословение.