Онлайн чтение книги Королевская охота
ГЛАВА 49. ДВЕ ЛЮБВИ

Чтобы понять последующий ход событий, вернемся несколько назад в нашем повествовании.

Когда Эктор снова явился ко двору после своей дуэли с Фуркево, время, обстоятельства и поддержка Поля несколько ослабили пламень страсти герцогини Беррийской. Но если она сохранила об этой мимолетной привязанности только слабое воспоминание, будучи женщиной, она конечно не хотела, чтобы Эктор последовал её примеру.

Поэтому она с досадой заметила его равнодушие при их первой встрече и холодную важность его поклона. Для герцогини было достаточно нескольких минут, чтобы заметить эту перемену. В её уме родилось подозрение о тайной сопернице.

Герцогиня искусно выспрашивала у придворных дам, замечала, отыскивала, но ничего не открыла. Можно было подумать, что Эктор никого не любил. Но этому-то и не могла поверить молодая красавица, видевшая в любви начало и конец всех вещей. Все любили, Эктор наверняка тоже. Но кого? В этом заключался весь вопрос.

Хотела ли она отомстить? Она сама не знала. Прежде всего она хотела узнать таинственную соперницу, изгнавшую её из сердца Эктора. Случай довершил бы все остальное.

Фуркево мог знать имя этой скрытой любовницы, но он был осторожен и молчал. Эта скрытность и это молчание со стороны человека, известного своей врожденной ветреностью, раздражало до крайности любопытство герцогини, начинавшей подозревать какую-то важную тайну. Со своей стороны, Поль продолжал усердно за ней ухаживать. Герцогиня не оттолкнула его, и дворянин упорствовал в своих намерениях.

Если сердце Фуркево все ещё принадлежало Сидализе, голова его поворачивалась при виде первых же хорошеньких глазок. Он был из числа тех людей, которые добродушно резвятся, готовые сразу влюбиться в новую красотку. Герцогиня Беррийская должна была рано или поздно воспользоваться слабостями подобного характера.

Однажды она задумчиво гуляла в прелестных садах Марли. Поль шагал рядом, и у него темнело в глазах.

— Я должна упрекнуть вас, — сказала вдруг герцогиня, поднимая свои прекрасные глаза на Поля.

— Мне? В чем же мое преступление?

— Дело не в преступлении, — возразила она, — хотя сердце мое оскорблено.

Принцесса была в эту минуту так хороша, что Фуркево готов был не колеблясь в одиночку завоевать хоть весь Китай, только чтобы удовлетворить малейшую её прихоть.

— Говорите, ваша светлость. Если я мог вас оскорбить, то заслуживаю тысячи смертей! — вскричал он.

— Я не хочу вашей смерти, — возразила она с улыбкой, которая совершенно ослепила Поля, — к тому же вы виновны не одни…

— Кто же еще? — вскричал Поль, которому участие третьего лица было не слишком приятно.

— Мсье Шавайе также оскорбил меня…Вы оба уверяете меня в своей преданности, и с каким жаром! Я имею некоторое право числить вас в числе моих друзей. Я храню эту мысль в глубине сердца, а вы оба не только не чистосердечны со мной, но ещё и не имеете ко мне доверия.

Все это было сказано очень быстро. Поль дал бы все на свете, чтобы понять, к чему все эти речи.

Он не смел отвечать, страшась, чтобы имя Сидализы не пробудило его вдруг от возвышенных мечтаний.

— Вы молчите, — заметила герцогиня, — ну ясно, что вы можете ответить? Надо было, чтобы вмешался случай…Тогда мсье Шавайе все-таки решился и доверился мне наполовину.

Поль вздохнул свободнее. Дело было в Экторе, а не в нем.

— Теперь, когда я почти все знаю, — продолжала герцогиня, глядя Фуркево прямо в глаза, — почему вы мне не сказали, что Шавайе был влюблен?

— Это не моя тайна, — отмахнулся Поль.

Легкая дрожь пробежала по розовому личику принцессы.

— Любовь — такое ужасное преступление, — заметила она, — чтобы её никому нельзя доверить?

— Вот мое оправдание, — ответил Поль, указывая принцессе на её отражение в бассейне фонтана. — Возле вас нельзя думать о других.

— Это эгоизм, — возразила она, — вы знали огорчение и беспокойство мсье де Шавайе и не сказали мне о них. Он мне признался, наконец, в том…Бедный маркиз! Такая романтическая привязанность. Его возлюбленная не при дворе и не может там быть, когда он сам может только изредка отлучиться из Версаля и Марли…Какое ужасное мучение. И почему я не знала о нем раньше? Неужели вы так мало цените мою дружбу, что даже не подумали ею воспользоваться — ни он, ни вы?

Эти два слова в конце фразы в устах герцогини приобрели удивительное значение. Ни он, ни вы! Это заключало в себе тысячу прелестных признаний, одетых в самые прозрачные покровы.

Будь Поль в саду с герцогиней наедине, он бросился бы к её ногам, чтобы покрыть поцелуями подол её платья.

— К тому же, — торопливо продолжала она, будто желая скрыть свое смущение, — не внучка ли я короля, не принцесса ли королевской крови, и не могу ли я обязать чем-нибудь тех, кого хочу? Но нет! Любят, страдают и молчат. Только случай открыл мне однажды то, что уже давно могла я ожидать при той преданности и чистосердечии, что у всех на устах. Но в действительности их нет.

Поль смотрел на герцогиню Беррийскую, любовался ею, обожал и безмолвствовал. Она угадала свою победу и решила довести её до конца.

— Ну, — сказала она, меняя тон, — вы, стало быть, все ещё сердитесь на него за нанесенный ему удар шпагой?

— Я? — вскричал Поль, как человек, пробужденный спросонок.

— А о ком, вы думаете, я говорю? Деритесь сколько вам угодно. Я даже не буду слишком громко бранить вас за причину, вложившую вам шпагу в руки. Но при случае не забывайте связывавшей вас с ним дружбы.

— И по-прежнему нас связывающей, — возразил дворянин.

— Приятно слышать от вас подобные слова; но берегитесь, мне потребуется доказательство.

— Какое?

— Мсье Шавайе признался мне, но не так, как я бы того хотела. Расскажите мне в точности, как обстоит дело, и, может быть, он не станет раскаиваться, что выбрал меня в поверенные.

— Эта роль вам совсем не подходит, ваша светлость. Но вы пробуждаете во мне решимость рассказать вам все.

— Говорите откровенно, я этого желаю.

Поль был побежден. Он принял слова принцессы с совершенной верой в их истину и не усомнился ни на минуту в её чистосердечии. Ее улыбка была так кротка, взгляд так ясен! Могла ли ложь сочетаться с этой юностью и красотой? Он должен был говорить, и он говорил.

Но его нескромность не открыла герцогине все то, что она желала знать. Полагая, что ей многое известно, Поль не переставал говорить о неизвестной в третьем лице. Герцогиня, боясь пробудить его подозрения слишком точными вопросами, не смела их задать, но дала себе слово открыть остальное с помощью узнанного. План её опирался на слова Поля, что возлюбленная Эктора жила в охотничьем павильоне мадам д'Аржансон.

На другой день после этого разговора герцогиня Беррийская отправилась с небольшой свитой в лес. Вскоре она остановилась у ворот павильона, окна которого выходили на юг.

Было жарко, и она желала отдохнуть.

Навстречу выбежала молодая женщина. То была Кристина.

Герцогиня Беррийская никогда её не видела, но узнала с первого взгляда. Она с любопытством посмотрела на незнакомку и нашла её прекрасной. Конечно, это было большое несчастье для Кристины.

— Что вам угодно, ваша светлость? — спросила Кристина с врожденной приветливостью.

— Я заблудилась, — отвечала герцогиня, — и ищу место, где можно отдохнуть.

— Входите к нам, сударыня. Дом и все, что в нем находится, в вашем распоряжении.

Кристина усадила герцогиню в зеленой беседке, куда благодаря её заботам были поданы фрукты, варенья и прохладительные напитки.

— И вы не боитесь оставаться в этом уединении? — спросила принцесса.

— Чего же мне опасаться? Женщина и старик никому не могут внушить ненависти.

— А, вы здесь не одна?

— Со мной отец.

Когда разговор завязался, герцогиня Беррийская как бы случайно назвала имя Шавайе.

Кристина вздрогнула.

— Вы знаете маркиза Шавайе? — с живостью спросила она.

— Мне кажется, вы также с ним знакомы? — возразила герцогиня.

— Да, давно.

— Значит больше, чем я.

— Вы встречаете его при дворе?

— В Версале, Марли, Пале-Рояле, словом, везде, но при дворе можно встречаться и не встречаться. Видят друг друга, раскланиваются иногда, и все тут. Однако мсье Шавайе в числе моих друзей.

— Значит между нами возникла связь.

— Мне кажется, связь перевешивает больше в вашу сторону, чем в мою.

— Мы с отцом видимся с мсье Шавайе ежедневно, когда он находится вне двора по какому-то делу, как теперь.

— А, ежедневно,.. — сухо протянула герцогиня.

— Он наш лучший старый друг. Что стало бы с нами в этом уединении, если бы он не радовал нас своим присутствием? Отец привык видеть в нем сына…

— А вы?

— Я его невеста, — простодушно ответила Кристина.

— Давно?

— С тех пор, как себя помню.

Герцогиня вздрогнула: стало быть, Эктор её обманывал. Любовь, которую он будто бы питал к ней, была лишь шутка! Все демоны ревности вселились в её сердце, где зародилась ненависть. Она взглянула на Кристину, глаза которой сияли от удовольствия.

— И он вас любит? — спросила герцогиня.

— О, сударыня, он меня любит и всегда будет любить.

Герцогиня Беррийская поспешно встала и выпила большой стакан холодной воды. Потом молча прошлась по аллее, срывая там и сям цветы, как будто для того, чтобы собрать букет.

— Но, — задала она вопрос, — почему вы не явитесь ко двору? Я уверена, что вы хорошего происхождения, вы молоды, прекрасны, я это вижу…Место ли здесь скрывать все эти сокровища?

— Я не могу этого сделать, сударыня, — отвечала Кристина.

— А! Стало быть, есть препятствие? Какое?

Кристина подняла глаза на герцогиню и промолчала.

— О, — продолжала та, кротко улыбаясь, — вы можете говорить без опасений. Будь я вам более известна, вы бы знали, что я могу многое сделать для тех, кого люблю. Мсье Шавайе из числа моих друзей, я вам уже сказала, и то, что я сделаю для вас, будет, я полагаю, отчасти сделано и для него.

— Я думаю, даже более, — отвечала Кристина.

— Так говорите же, — герцогиня прикусила от досады губы. — Я герцогиня Беррийская.

При этом имени, близком к трону, Кристина больше не колебалась.

— Я — Кристина де Блетарен, дочь графа де Блетарен, изгнанного за участие в возмущениях Фронды, — сказала она.

— Теперь мне все понятно: и глубокое уединение, в котором вы находитесь, и горечь маркиза Шавайе. Итак, я вас видела…Поверьте, что я вас не забуду.

Разговор продолжался: с одной стороны была полная откровенность, с другой — большое внимание. Когда герцогиня Беррийская собралась ехать, ей уже были известны малейшие подробности.

— Не стоит, — сказала она Кристине, — уведомлять о нашем свидании мсье Шавайе. Если мне удастся что-нибудь сделать для вас, для него это станет сюрпризом.

— Мне стоит большого труда скрыть от него хоть что-нибудь, но если вам угодно, чтобы я молчала…

— Я этого требую.

— Я буду молчать, сударыня.

Герцогиня Беррийская возвратилась в Марли, безмолвная и задумчивая. Намерений она пока что не имела никаких. Досада кипела в её сердце, оскорбленном в самом нежном чувстве — самолюбии. Конечно, она желала мести, но ещё не решилась на нее. Следовало наказать одного виновного или обоих? Самой сладостной местью стало бы бросить Эктора к своим ногам, уничтожить его своим презрением и возвратить Кристине, как человека, недостойного её любви.

Но на это герцогиня и не надеялась.

Когда Шавайе вернулся из Блуа, герцогиня все ещё пребывала в досаде. Что касается Кристины, та, верная своему слову, молчала. Фуркево тоже ничего не сказал. Поэтому Эктору о происшедшем ничего не узнал. Но у герцогини был слишком пылкий характер, чтобы медлить с нанесением первого удара.

Однажды вечером Эктор оказался рядом с ней вне толпы придворных.

Герцогиня подняла на него кроткие глаза и тихо, голосом более смущенным, чем она желала, произнесла:

— Завтра охота на оленя, вы знаете?

— Не знал, ваша светлость.

— Мне приятно вас о том уведомить. Вы на охоте творите чудеса, и, разумеется, будете на этой?

— Я боюсь быть лишенным этого удовольствия.

— Однако оно зависит от вас, только от вас.

— Нет, сударыня, на этот раз такое невозможно.

— Как невозможно? Даже если охота пройдет по перекрестку?

Намек был ясен и на этот раз Эктор не мог уйти от ответа. Он мог обмануть герцогиню выражением притворного чувства, но слишком чистосердечно любил Кристину, чтобы прибегнуть к обманам, которые почитал недостойными себя. Приняв решение, он посмотрел на герцогиню, комкавшую хорошенькими пальчиками веер.

— Вы говорите о перекрестке Фавнов? Но я утратил право о нем помнить.

— То есть вы не поехали бы ни в коем случае? — живо спросила она, с огнем в глазах и мраморной бледностью на устах.

— Я отдаю себе отчет, ваша светлость, что вещи, которых более не заслуживают, должны быть забыты.

Сломанный веер выпал из холеных ручек герцогини, которая встала и молча прошла мимо Эктора.

Час назад она ещё колебалась. Теперь она решилась и мечтала о мести всеми силами души.

Случай представился в тот же вечер, и она им воспользовалась.

Король был в своем кабинете, герцог Беррийский и принцессы королевской крови его окружали.

Говорил вельможа, к которому король особенно был расположен, говорил о стрелке, который, несмотря на строгость постановлений об охоте, убил украдкой фазана.

— Это вас удивляет, мсье? — спросила герцогиня Беррийская. — Со мной случались встречи более странные и такие удивительные, что ничто больше не в состоянии меня поразить.

Такое начало пробудило любопытство слушателей, засыпавших герцогиню вопросами.

Она обратилась к королю.

— Знаете ли, государь, что полиция Франции устроена странным образом? Вам говорят о тайной охоте? Что тут удивительного? Что значит тайная охота в сравнении с уголовным преступником?

Людовик XIV поднял голову.

— Что вы говорите? — вскричал он.

— Истину.

Людовик XIV нахмурил брови.

— Не моя вина, если люди, сражавшиеся против вашего величества, имеют дерзость выбирать местом своего пребывания жилища, столь близкие к королевским дворцам. Они живут там преспокойно, и я не знаю, почему бы им не поселиться в окрестностях Марли. Местность прекрасная, здоровая, удобная, и они там почти под покровительством короля.

— То, что вы говорите, сударыня, очень важно. Объяснитесь, — повелел король.

— С удовольствием, ваше величество. Недавно, заблудившись на прогулке между Шавнэ и Сен-Пон, почти на землях Версальского парка, я была принята в доме известного дворянина, сражавшегося против вашего величества во время возмущений Фронды.

— Его имя?

— Граф де Блетарен.

— Он жив еще…И так близко? — король всегда хранил в памяти имена тех, кто противился его власти.

Он позвонил, вошел придворный лакей.

— Позвать сейчас же первого президента, — последовал приказ.

Мсье Мем был в тот день в Версале, и король это знал.

— Мсье, — сказал он первому президенту Парижского парламента, не замедлившего явиться, — уголовный преступник граф де Блетарен, один из главных зачинщиков бунта в царствование королевы Анны, нашей матери, живет здесь рядом, между Шавнэ и Сен-Пон. Безнаказанность подобного человека служит дурным примером.

— Ваше величество, мне это было неизвестно…

— Идите, мсье, и чтобы все было сделано по закону; правосудие строгое и скорое, вы слышали?

Первый президент вышел. Герцогиня Беррийская вздрогнула.

Затеянная ею месть превзошла её желания.