Онлайн чтение книги Королевский казначей
Глава 5

1

Прежан Кеннеди постарался аккуратно одеться, ему предстоял поход в суд для дачи показаний. Он выстирал клетчатый платок, который носил на шее, почистил одежду, сапоги для верховой езды. Он хотел чувствовать себя уверенным, но вместо этого сильно волновался. Когда шотландца вызвали в качестве свидетеля, он неловко поклонился судьям и громко произнес:

— Господа, Прежан Кеннеди к вашим услугам.

Один из судейских служащих попытался подтолкнуть его вперед. Кеннеди сердито отвел его руку и пробормотал:

— Оставь меня, парень. Я — джентльмен из Шотландии и солдат Франции.

Он медленно прошел вперед и остановился у стола, где сидел Жак Кер.

— Господин казначей, — тихо сказал он, — я собираюсь говорить правду, когда буду отвечать на вопросы, и хочу, чтобы вы знали, что я пожаловал сюда не по своей воле.

— Свидетель, — мрачно заявил Гийом Гуффье, — встаньте на место. Вы должны отвечать только на вопросы судей.

Шотландец встал перед судейским столом.

— Мой язык может повиноваться приказаниям суда, — заявил он, — но я ничего не могу за него обещать. Это очень непослушный язык, и обычно он говорит все, что пожелает.

— Непослушные языки часто заставляют повиноваться, — ответил Гуффье. — И весьма простым действием — их просто отрезают. Свидетелю не помешает помнить об этом.

Королевский министр решил, что он сильно напугал шотландца, а страх был именно тем состоянием, которого добивалась эта судейская компания от свидетелей. Гуффье обратился к судейскому чиновнику, который стоял рядом с Кеннеди:

— Отведите его в сторону.

Гуффье наклонился вперед и обвел помещение взглядом.

Всем стало ясно, что он хочет сделать важное заявление и пытается психологически подготовить для этого публику. Сначала он смотрел на ряд, где сидели юристы. Эти судейские крысы день ото дня становились все раболепнее. Потом он начал разглядывать ряды, где сидели разодетые благородные господа. Наконец он перевел взгляд на проход за загородкой, где толпился и шумел простой люд.

— Я думаю, что пришло время… — сказал он и повернулся к своим коллегам-судьям, ища у них поддержки.

Видимо, его прекрасно поняли, потому что Гуффье не стал далее распространяться. Гуффье поднял руку и дал сигнал офицеру, стоявшему у двери, ведущей в башню.

Через несколько секунд дверь со скрипом отворилась. Все резко повернули головы и замолкли.

Первым вышел губернатор Август де Ленвэр. Он нарядился в бархатный камзол персикового цвета, довольно выгоревший и покрытый сальными пятнами. Де Ленвэр пытался придать драматическое выражение своему расплывшемуся лицу. Но это лишь делало его более смешным и нелепым.

После де Ленвэра шагал старший надсмотрщик. В руках он держал связку ключей от камер. Его присутствие совершенно не требовалось на заседании суда. Видимо, судьи потребовали, чтобы он пришел, дабы придать больше торжественности и значительности происходящему. За надсмотрщиком медленно шла хрупкая девушка в белом. Ее с двух сторон поддерживали караульные. Ее выпустили из клетки лишь час назад, спешно помыли, одели и дали взбадривающие снадобья. Ноги у нее онемели и еле двигались.

Когда они вошли в зал, Август де Ленвэр стал рядом с девушкой и жестом указал, чтобы надзиратель сделал то же самое. Он велел охранникам вывести девушку в центр зала.

Появление Валери Марэ произвело на публику желаемое впечатление. Девушка была очень худой и бледной, но все пережитые муки только усилили ее сходство с покойной Агнес Сорель. Благородные дамы и господа оцепенели от удивления. Они почти поверили в то, что возлюбленная короля воскресла и пришла на слушание дела о ее собственной смерти.

В зале царила мертвая тишина. Валери решила, что ее сейчас будут судить, а Жак Кер уже осужден. Девушка была очень слаба и испытывала сильный страх. Валери не поднимала глаз, когда ее ввели в зал, и, дрожа, стояла перед судьями.

Де Ленвэр резко обратился к охране:

— Поверните девушку лицом к публике, чтобы все могли как следует разглядеть ее.

Охранники повиновались.

Валери была похожа на послушную марионетку. Все присутствовавшие в зале могли как следует рассмотреть девушку и все сильнее удивлялись ее необыкновенному сходству с Агнес Сорель.

— Достаточно, — сказал Гуффье и обратился к судьям: — Господа, вы согласны, что веское доказательство вины Жака Кера стоит перед нами?

В этот момент Валери потеряла сознание. Охранники не дали ей упасть. Голова девушки повисла, тело обмякло, как у куклы, из которой вынули все опилки. Охранники вопросительно смотрели на судейских служащих, как бы спрашивая: «Что нам теперь делать?»

— Унесите ее, — равнодушно сказал Гуффье.

Двое караульных, не зная, как лучше это сделать, потащили Валери за руки.

Кер с ужасом смотрел на это. Он испытывал щемящую жалость к бедняжке и ярость к негодяям, которые довели ее до такого состояния. Его ужасно мучило чувство собственной вины перед Валери — ведь это ему в голову пришла идиотская идея вовлечь девушку в авантюру с королем. Это он разрабатывал и отменял дурацкие планы. Из-за его стратегических затей Валери теперь грозила смертельная опасность. А она была совсем ни в чем не виновата. Совсем! Кер был повержен. Разрушен. Поражен. И бессилен что-либо изменить. Впервые в жизни этот мудрый, стойкий человек почувствовал собственную слабость.

Горькие размышления Кера прервал громкий голос Гуффье:

— А теперь начнем допрашивать Прежана Кеннеди!

2

Дювэ начал допрос. Он с трудом вытягивал из Кеннеди подробности встречи с Валери Марэ и их поездки в Париж, где на нее обратил внимание Жак Кер. Кеннеди отвечал очень кратко, думал каждый раз, прежде чем ответить, и не сообщал никакой лишней информации.

— Когда вам стало известно, что обвиняемый обманным путем поместил девушку в благородное семейство? Почему ее представили под вымышленной фамилией?

Шотландец начал раздумывать.

— Я слышал, что ее называли Валери де Вудрэ после того, как она стала жить в этом семействе. Господин судья, она там жила с полного согласия этого семейства.

— Мы не желаем слышать подобные замечания. Но если вы об этом заговорили, то объясните, почему вы так считаете? Какие у вас имеются основания?

— Основания? — Шотландец захохотал. — Сударь, я просто слышал об этом. Вы можете считать, что я вам повторил слухи, догадки, обычную болтовню. Назовите это как угодно. Но вы должны записать, что я считаю эти слухи обоснованными.

У Дювэ было такое выражение лица, будто он вот-вот разорвет на куски непокорного, дерзкого шотландца.

— Обвиняемый нанял вас, чтобы вы съездили в южную часть Берри и собрали информацию о родителях девушки?

— Это правда.

— Значит, в результате собранной вами информации она стала называться Валери де Вудрэ?

— Нет, сударь. Жаку Керу стало известно о ее родителях из других источников. Меня послали узнать дополнительные детали.

— Что же вам стало известно?

— Не много. Я нашел доказательства тому, что уже было известно. Что девушка не является дочерью умершего актера. То, что мне удалось узнать, подтверждало сведения, уже имевшиеся у господина Кера.

— Вам удалось найти доказательства, что ее настоящий отец был членом семьи де Вудрэ?

— Нет, сударь. Но у меня появились доказательства, что девушка была рождена вне брака и ее отцом действительно мог быть человек по имени де Вудрэ.

Королевский прокурор нахмурился. Он понял, что этот свидетель, на которого возлагались такие надежды, не собирается вредить обвиняемому.

— Жак Кер говорил вам, почему его так интересуют родители девушки?

— Нет.

— Вам известно, что он тратил большие деньги на образование девушки и внимательно следил за тем, чтобы она умела себя вести в обществе? Я уверен, что вам известно, что он также тратил большие деньги на ее туалеты. Что вы об этом думаете?

— Я решил, что он… просто помешался. — Свидетель, казалось, колебался. — В Шотландии, сударь, мы не тратим столько денег на гардероб королевы!

— Вы, наверное, задумывались по поводу подобной щедрости. Или он вам все объяснил?

Шотландец покачал головой:

— Мне он ничего не сказал. Правда, у меня были кое-какие догадки.

— Что за догадки?

— Я подумал, — сухо ответил Кеннеди, — что он тратит столько денег на девушку, потому что он ее желает.

По залу пронесся смех. Гуффье злобно нахмурился и застучал молотком по столу. Дювэ о чем-то посоветовался с судьями, прежде чем продолжить допрос. Он покинул свое место и сошел вниз, чтобы оказаться прямо напротив свидетеля.

— Все в этом зале видели, что девушка Валери Марэ очень похожа на Агнес Сорель, — сказал он. — Именно для этого мы ее привели сюда. — Прокурор сделал паузу. — Это поразительное сходство и является разгадкой всего случившегося. Я уверен, что в нем кроются причины отравления несчастной мадам Агнес. — Дювэ уставился на свидетеля. — Господин Кеннеди, вам известна правда? Вы понимаете, что Кер выбрал ее из-за этого сходства и что он тратил сумасшедшие деньги, чтобы приодеть ее, тоже по этой причине? Для этого он учил ее говорить и вести себя как настоящая придворная дама?

Кеннеди не торопился с ответом. Он вымолвил только одно слово:

— Нет.

Дювэ не смущало полное отсутствие у Кеннеди желания сотрудничать с ним.

— Говорят, что вы — самый хитрый и умный представитель весьма мудрого народа. Почему вы ничего не поняли в том маскараде, который происходил у вас перед глазами?

— Это случилось по двум причинам.

— Перечислите их.

— Первое, — сказал Кеннеди. — Маскарад, как вы его называете, не происходил перед моими глазами. В это время я был в армии. Я занимался тем, что учил солдат обращению с пушками, и поэтому играл важную роль в подготовке победы Франции. Второе: мне не было известно, что девушка напоминает даму из свиты королевы.

Дювэ захохотал.

— Вам не удалось этого увидеть, когда все в комнате поняли это через секунду?!

— Да, — спокойно заметил Кеннеди. — Я никогда не видел миледи Сорель.

Дамы в зале начали хихикать, но их успокоил стук молотка. Дювэ смотрел на шотландца, как бы сомневаясь в необходимости продолжать допрос. Он решил попытаться еще раз.

— Мы уверены, что вы желаете выяснить правду. Расскажите суду, припоминаете ли вы момент, когда Жак Кер намекал вам, для чего он дает образование девице Марэ?

Кеннеди возмущенно фыркнул:

— Неужели вы думаете, милорд, что если бы он планировал убийство миледи Сорель, он бы стал намекать об этом наемнику с репутацией, как вы сами сказали, «самого хитрого и умного представителя весьма мудрого народа»?

Дювэ потряс в воздухе руками и объявил:

— Свидетель злонамеренно мешает следствию. Нет никакого смысла тратить на него время. Все, кто знакомился с этим делом, поняли, что обвиняемый желал получить выгоду от сходства девицы Валери Марэ с госпожой Агнес Сорель. Каковы были его планы? Девушка обладала живостью, красотой и молодостью. Мы не станем устанавливать, желал ли он с ее помощью увеличить свое влияние при дворе. Суд не станет копаться в политических аспектах этого дела. Каковы бы ни были мотивы обвиняемого, мы уверены только в одном: он не мог воспользоваться своими преимуществами, пока мадам Сорель была жива. И эта возможность дает пищу для многих размышлений. Мы не можем сказать, сколько еще людей могло бы пострадать, если бы факты, связанные со смертью госпожи Сорель, не были бы так быстро обнародованы. Его бесконечные амбиции привели к тому, что этот человек стал угрозой государству! Ему это было прекрасно известно. Может, он собирался избавиться от всяческой оппозиции?

Дювэ помолчал и показал жестом в сторону свидетеля.

— Мы лелеяли надежду, что этот человек, игравший некоторую роль в начале заговора, сможет пролить свет на мотивы поведения обвиняемого. Но мы ошиблись: — Тут Дювэ нахмурился. — Он не желает нам говорить, что ему известно. Что ж, пусть будет так! К счастью, у нас достаточно фактов, чтобы доказать вину Жака Кера. Их у нас больше чем достаточно. Справедливость восторжествует, если даже мы не сможем пойти дальше и откинуть занавес, который скрывает намерения этого лютого убийцы.

Дювэ обернулся к Кеннеди и резко сказал:

— Можете идти.

Шотландец гордо выпрямился и поклонился судьям. Он больше не обращался к Керу, но их взгляды встретились на мгновение. Казалось, что они говорили друг другу: «Привет, дружище!»

3

Суд продолжался третий день. Глашатай несколько раз повторил имя первого свидетеля, прежде чем на него откликнулись. Это был небольшого росточка жизнерадостный человек с аккуратной бородкой. Он был похож на ученого.

Дювэ радостно приветствовал человека:

— Доброе утро, доктор.

Форма приветствия показывала, что сложностей с этим свидетелем не предвидится.

— Ваше имя?

— Я — Оливье де Бусс, магистр из Бон-Анфан-де-Сант-Онорэ.

— Вы служите в университете и прибыли к нам издалека, уважаемый доктор, чтобы дать показания в удивительно неприятном деле. Нам могли помочь только вы, и поэтому нам пришлось пригласить вас из Парижа. Я желаю выразить благодарность, уважаемый доктор, от имени присутствующих здесь судей. Перейдем к делу. Доктор, вы когда-нибудь лечили госпожу Агнес Сорель?

— Да, сударь. — Свидетель говорил громким, четким голосом, словно читал лекцию. — Меня вызвали к ней на консультацию вместе с другими докторами из университета. По просьбе Робера де Пуатевана. Это случилось в то время, когда она узнала, что ждет ребенка.

— Это было в Париже?

— Да, сударь.

— Как вы тогда оценивали ее состояние?

Перед тем как ответить, свидетель провел рукой по бороде. Это был его привычный жест.

— Она была очень слаба, плохо себя чувствовала и говорила о том, что скоро умрет. Несмотря на это, сударь, я не считал, что она находится в критическом состоянии. Я очень внимательно исследовал госпожу Агнес и пришел к выводу, что все ее страхи являются результатом… ее деликатного состояния.

— Вы тогда высказали свое мнение? Например, другим врачам?

Свидетель энергично закивал:

— Конечно, сударь. Я никогда не скрываю своего мнения и высказал свою точку зрения всем остальным врачам. Нас было пятеро, включая Робера де Пуатевана. Сударь, мы не спешили делать какие-либо выводы. Мы долго обсуждали состояние здоровья мадам, понимая степень нашей ответственности. Мы не имели права совершать ошибку, а также выражать излишний оптимизм. Мы все тщательно продумали.

— Кто-нибудь из врачей был с вами не согласен?

— Один. Робер де Пуатеван. Он считал, что ее состояние далеко от нормального. Позвольте мне сказать, — свидетель хитро улыбнулся, — наш уважаемый господин Робер наблюдал за госпожой многие годы, он очень хорошо относился к ней и поэтому постоянно о ней беспокоился. Позвольте мне добавить, сударь, что по натуре он далеко не оптимист. Он всегда ждет от жизни худшего. Но в конце обсуждений он согласился с нами.

— Вы считаете, что в тот раз именно вы были правы?

— Да, сударь. Смерть мадам не изменила моего мнения в отношении ее истории болезни. Такого же мнения придерживаются и другие доктора из университета, которые вместе со мной проводили консультацию.

— К сожалению, мы не можем их всех собрать здесь, чтобы они тоже выступили свидетелями. Я уверен, что судьи согласятся со мной, что вы, будучи авторитетом, можете говорить от их имени. Вы видели госпожу Агнес позже?

— Да, сударь. Это случилось, когда она собиралась отправиться из Парижа в аббатство. Мне пришлось два раза навещать ее. Сударь, время родов приближалось, и она стала хуже себя чувствовать, у нее было подавленное настроение. Она считала, что не вынесет родов.

— А вы?

Великий человек из университета самодовольно улыбнулся.

— Судари, мне прекрасно известно, что все дамы, которым вскоре предстоит рожать, боятся одного и того же. Видимо, этого невозможно избежать, ведь конечного результата приходится ждать так долго. Возможно, — он широко развел руки, — это и есть часть наказания Евы. Но подобные страхи совершенно ничего не значат. Я смеюсь над бедняжками, когда они толкуют о своих предчувствиях. Я должен заметить, что мадам Агнес страдала от страхов весьма сильно. Но я еще раз повторяю, что ей не грозила настоящая опасность. Я пытался ей внушить, что после родов она снова станет хорошо себя чувствовать.

— Остальные консультанты были с вами согласны?

— Да, сударь. Они вновь собрались и были полностью со мной согласны.

— Как насчет Робера де Пуатевана?

— Сударь, вы должны понять, что он был бы плохим врачом, если бы не беспокоился о здоровье такой прелестной дамы. Я припоминаю, что он считал ее слишком слабой и сомневался, что она сможет выдержать это испытание.

Жаку Керу был прекрасно известен этот свидетель, он слушал этого болтуна очень внимательно. По мнению Кера, доктор был далеко не лучшим представителем ученого мира. Он был педантичен и упрям, но не в меру робок перед властями. Он обожал иметь дела с богатыми дамами, приходившими к нему на консультации. Он был теоретиком, прикрывавшим отсутствие практики потоком ученых слов.

Кер подумал: «Мне ясно, зачем этого подхалима пригласили в качестве свидетеля». Причина этого становилась все очевиднее после каждого нового вопроса.

Доктор пытался убедить судей (как будто требовалось в этом убеждать), что Агнес Сорель продолжала бы жить, если бы ей дали возможность подольше побыть в постели. О ней побеспокоилась бы сама матушка-природа.

— Вы видели мадам после рождения ребенка?

— К сожалению, я ее не видел. Но мне сообщали о ее состоянии. Это делалось, — гордо заявил де Бусс, — по приказу короля. Он желал, чтобы я постоянно получал сведения о здоровье мадам Агнес.

— Вы все еще держитесь точки зрения, что она могла бы жить и со временем была способна полностью восстановить силы?

— Да. Ничего из того, что я слышал, не могло изменить моего мнения. Позвольте мне сказать, сударь, мне известно множество примеров, когда женщины находились в таком же положении и полностью восстанавливали свое здоровье. Сударь, так случается постоянно.

— Значит, вы тогда считаете, что она умерла от отравления ядом?

— Я абсолютно уверен, что ее отравили.

— Вы не можете поподробнее объяснить нам, на чем основано ваше мнение?

— Как говорят, она умерла вскоре после принятия яда. Подумайте сами, сударь, она болела долгое время — и не было изменений к худшему. И вдруг она умерла! Это случилось через несколько часов после того, как к ней заходил этот ныне заключенный.

Дювэ, кажется, начал колебаться. Дело в том, что он ждал от ученого точно сформулированного заключения, а тот все время занимался словоблудием.

— Есть люди, которые заявляют, будто никто не виноват в том, что госпоже Сорель дали яд, потому что она умирала сама. Вы с этим согласны?

Свидетель возмутился:

— Нет, милорд!

— Вы считаете, что она поправилась бы, не будь кого-то, кто желал ее устранить?

— Я не могу ручаться, каковы были помыслы Бога. Смерть может пожаловать весьма неожиданно и быть очень странной. Но Бог не был готов призвать ее на небо, и Агнес Сорель могла бы жить.

Королевский прокурор поклонился и улыбнулся, как бы закончив сложный период допроса.

— Теперь, уважаемый доктор, объясните нам кое-какие вещи, которые также связаны с этим делом. Вам был известен в Париже в университете человек по имени Ферран де Кордюль?

— Да, сударь. Он — доктор наук и, как мне говорили, является весьма способным человеком.

— Вы разделяете это мнение?

— Я его уважаю за знания, но не уважаю как человека.

— Вы нам не объясните последнюю часть фразы?

— Пожалуйста. Но мне не доставит удовольствия это объяснение. Не очень прилично критиковать своего коллегу, сударь.

— Нам нужно ваше мнение, и поэтому я прошу вас перебороть себя.

— Хорошо, сударь. Я не уважаю Феррана де Кордюля, потому что он занимается тем, что мы иногда называем побочной сестрой науки. Сударь, это чаще называют черной магией. Позвольте, я объясню, в чем тут дело. Изучение науки иногда приводит слабых людей к тому, что они начинают проводить запрещенные эксперименты: пытаются изготовить золото или узнать секрет вечной жизни, составляют разные приворотные зелья, любовные напитки, придумывают всевозможные заговоры.

— И изготавливают яды?

— Они чаще всего занимаются приготовлением ядов. Мое мнение, что это самое ужасное отклонение от настоящей науки — когда человек вторгается в эти области и стряхивает ядовитые плоды с древа науки! Таким образом наука может стать слугой преступления и насилия.

— Ферран де Кордюль занимался черной магией?

— Всем в университете известно, что он этим занимается.

— Ему удалось в этом добиться какого-либо успеха? Глаза свидетеля стали огромными.

— Ему удалось сделать очень много. Сударь, все считали, что ему удалось проникнуть за занавес, который Бог опустил над ненужными человеку знаниями. Мне это говорили многие люди и приводили столько убедительных деталей, что я этому поверил.

— И этот специалист черной магии покинул университет?

— Да, сударь. Он стал служить у Жака Кера.

— Каким образом он мог ему служить?

— Это мне тоже известно. Он отправился на Восток на одном из судов Жака Кера и провел много времени в Египте, в землях, где проживают турки, и даже был еще дальше на Востоке — в Аравии и в Персии. Он привез с собой множество восточных секретов.

— Что за секреты?

— Разные. Но в основном они были связаны с восточными ядами.

Дювэ протянул руку к столу:

— Дайте мне, пожалуйста, признание.

Получив необходимый документ, Дювэ передал его свидетелю.

— Вы узнаете его почерк?

Оливье де Бусс внимательно взглянул на бумагу, затем вернул ее Дювэ.

— Да, сударь. Это почерк Феррана де Кордюля.

Слово «признание» вызвало новые подозрения у заключенного. Феррану де Кордюлю было не в чем признаваться. У Кера он занимался планированием торговли и технологией плавления железа. Он плавал на Восток с единственной целью — познакомиться с изготовлением стали в Дамаске, он действительно узнал об этом практически все. Если он подписал бумагу, содержащую обвинения против своего хозяина, значит, кто-то оказывал на него очень сильное давление.

— Почему вы уверены, что это его почерк? — спросил Дювэ.

— Я много раз видел его письма и читал манускрипты, подготовленные им. Я не мог допустить ошибку, сударь. У него весьма своеобразный почерк.

Дювэ подошел к помосту и встал рядом со свидетелем. В руках у него была бутылочка с ядом.

— Вам известно, что это такое?

— Это яд.

— Как вы это определили?

Доктор взял в руки бутылочку и внимательно посмотрел на нее. Он вытащил пробку и понюхал содержимое.

— Сударь, судя по запаху, это восточный яд, весьма редкий и очень сильный.

— Суд желает, чтобы вы прочитали описание яда на третьей странице признания Феррана де Кордюля. Потом вы нам скажете, соответствует ли описание яда, сделанное де Кордю-лем, содержимому данной бутылки.

Оливье де Бусс внимательно прочитал отрывок из признания Кордюля, на который указал Дювэ. Затем он снова стал внимательно изучать то, что находилось в бутылочке. Прошло некоторое время, прежде чем он высказал свое мнение.

— Безусловно, сударь, в признании господина де Кордюля говорится именно об этом яде.

Дювэ был очень доволен. Он отпустил свидетеля:

— Достаточно, уважаемый доктор. Вы помогли разрешить многие проблемы, стоявшие перед нами. Суд вам очень благодарен.

Когда представитель университета ушел, Дювэ поднял документ и сказал:

— С позволения суда я сейчас прочитаю признание Феррана де Кордюля. Это очень важный документ, поэтому я требую абсолютной тишины.

Первый же абзац убедил Жака Кера, что это была подделка. Стиль письма Феррана де Кордюля был очень четким и лаконичным, он всегда излагал свои мысли по делу. «Признание» было пространным и невразумительным. В тексте было полно неуместных аллюзий и псевдонаучных ссылок — так никогда не делают настоящие ученые. Кроме того, в документе встречались серьезные ошибки, которые Кер сразу заметил, он был уверен, что аккуратный и педантичный Кордюль никогда бы их не сделал.

«Раз уж эти господа не погнушались изготовить такую мерзкую фальшивку, значит, они ни перед чем не остановятся», — решил Кер. Ледяная рука сжала его сердце. Он наконец понял, что положение его безнадежно. «Я обречен, — думал он. — Когда-нибудь все узнают, что это так называемое „признание“ — фальшивка и что все обвинения против меня были построены на песке. Но мне от этого не легче. Я буду гнить без головы в могиле для преступников, когда правда наконец выйдет наружу». Он еще больше помрачнел, когда в голову пришла другая мысль: «Для спасения Валери мне придется признать, что все эти ужасные обвинения — правда. Тогда никто и никогда не узнает истину!»

Кер продолжал раздумывать над этим и слушал «признание». Это был поразительный документ. Кордюль якобы заявлял, что его выманил из университета обещаниями «огромного богатства и хорошей жизни» Жак Кер.

Он должен был превращать различные металлы в золото. Из этого ничего не вышло. Далее он занимался добычей руды, составлением духов и самое главное — изготовлением ядов. Яды должны были действовать сразу, причем никто не должен был догадаться, по какой причине наступила смерть. Кор-дюль якобы признавался, что привез с Востока сильнейший яд, который мог дать власть Керу, ведь он к ней так рвался.

Дювэ поднял бутылку, чтобы ее все видели.

— Вот яд, который Ферран де Кордюль привез с Востока, — заявил он, — это именно тот яд, который дали госпоже Агнес. Именно он и вызвал ее смерть. Интересно, применял ли его до этого Жак Кер? Это очень важный вопрос. Могли ли последовать за несчастной мадам и другие жертвы? На этот вопрос может ответить только Господь Бог.

Дювэ свернул документ и положил его на стол. Затем повернулся и обратился к собравшимся:

— Суд должен был вызвать сюда Феррана де Кордюля и допросить его, чтобы получить от него дополнительную информацию и с ее помощью окончательно обвинить заключенного. К сожалению, мы не сможем это сделать. — Он сделал значительную паузу и тихо добавил: — Ферран де Кордюль отправился в иной мир замаливать грехи. Через два дня после того, как он написал это признание, на беднягу напали бандиты, когда он ночью возвращался к себе домой в Бурж. Его тело нашли у дороги на следующее утро. Таким образом, этот известный грешный человек не смог получить земную кару за совершенные грехи.

Жак Кер с трудом перевел дыхание. Он оглядел комнату, надеясь увидеть такие же пораженные и испуганные лица, но — напрасно. Казалось, все спокойно восприняли неожиданную, странную смерть важного свидетеля.

«Моего друга подло убили!» — подумал Кер. Ему хотелось встать и громко крикнуть, чтобы слышали все: «Его убрали, чтобы подготовить это „признание“. Теперь им нечего бояться, что он будет возмущаться и протестовать. Я ничего не могу сделать! Я должен молча сидеть, понимая, что смерть друга приближает и мою собственную».

4

Вечером судьи ужинали в королевских апартаментах. У них было прекрасное настроение. Все были уверены, что выполнили задание, что вина Жака Кера установлена. Они обсуждали, кому что достанется из поместий бывшего королевского казначея.

Все понимали, что лучшая и большая часть богатств Кера достанется королю, а остатки получат придворные. Карл возьмет себе суда, золото и долю казначея в выкупах. За пленных английских джентльменов также можно было получить большие деньги. Королю, безусловно, отойдут и все здания с торговыми лавками Кера. Но у заключенного было много поместий — это и было предметом вожделения собравшихся в королевской трапезной судей. Было решено, что каждый из них получит хотя бы по одному поместью. Эти люди теперь жестоко дрались между собой из-за самого лакомого кусочка.

Антуан де Шабанн, который, как все старые солдаты, обожал сладкое, постоянно жевал, а в перерывах говорил:

— Сан-Фарго должен принадлежать мне.

Шато Сан-Фарго Жак Кер купил у маркиза де Монтфер-ра. Это действительно был лакомый кусочек.

Гуффье не принимал участия в спорах, он о себе уже позаботился. Гуффье встал из-за стола, когда появился Август де Ленвэр.

— Он хочет вас видеть, — шепнул губернатор. — Жак Кер?

— Да. Я его видел несколько минут назад и могу вам сказать, что он в отчаянии. Кер взглянул на меня так, как будто он уже мертв и смотрит на меня с… с других берегов.

Гуффье спустился в камеру Кера. Бывший королевский казначей сидел на койке и о чем-то размышлял. Он взглянул на Гуффье — и тот сразу понял, что сильный человек сломался.

— Я выбрал вас, — произнес Кер хриплым голосом, — чтобы предложить кое-что. Вы не пытаетесь скрыть свою подлость, поэтому мне легче иметь дело с вами.

Гуффье улыбнулся и согласно кивнул:

— Я рад, что вы так меня оцениваете. Последовала пауза.

— Я хочу заключить сделку с нашим королем, — тихо произнес Кер.

— Что же вы желаете предложить его королевскому величеству?

— Признание. Я не виновен в смерти Агнес Сорель — это понятно самому круглому дураку, но я могу подписать бумагу, где признаюсь в отравлении. За это Валери Марэ должна быть освобождена от всех обвинений и сразу же отпущена на свободу.

Гуффье изо всех сил пытался не показать свое облегчение и радость. Мерзавец был счастлив. Ему лучше других было известно, как жаждал король признания своего бывшего казначея, которого он так мерзко предал. Карлу не нравилось волнение людей из-за ареста Жака Кера, он прекрасно понимал, что мало кто поверит вердикту, вынесенному горсткой судей. Короля больше не будет мучить совесть, и он сможет оправдаться в глазах подданных.

Гуффье всегда считал себя чрезвычайно ловким человеком.

Он взглянул на заключенного и отрицательно покачал головой.

— Нам не трудно доказать вашу виновность, и мы не нуждаемся в вашем признании, — заявил он.

Кер начал проявлять нетерпение.

— Гуффье, вам прекрасно известно, что для короля весьма важно мое признание.

— Но вы запрашиваете слишком высокую цену.

— Да, я назначаю именно такую цену.

Судья задумался и начал прохаживаться по камере.

— Вам, наверное, известно, что от некоторых высоких кругов исходит желание, чтобы девушка разделила вашу судьбу? — спросил Гуффье.

— Я вам изложил мои условия. — Кер говорил решительным тоном. — Неужели вы считаете, что я суну голову в петлю и опозорю себя просто так? Мне нужно спасти девушку, которая оказалась связанной со мной.

— Я вам еще раз повторяю: вы хотите слишком многого, настаивал на своем Гуффье — Возможно, что король пожелает проявить к ней снисхождение, но его доброе сердце может всего лишь спасти ее жизнь.

— Тогда послушайте меня. Девушка не должна появляться перед судом, ее публично должны оправдать и сразу же отпустить на волю — до того, как я подпишу нужные бумаги.

— Это невозможно! — возмутился Гуффье. — Девушку нельзя отпустить до того, как она появится в суде. Это абсурд! Вы что? Мы вам дадим обещание отпустить ее позже. Разве этого не достаточно? — Он помолчал, а потом потребовал ответа: — Разве вы не доверяете нашим обещаниям?

Кер пристально посмотрел на Гуффье.

— Конечно нет! Я не могу верить ни одному вашему обещанию, Гуффье, и более того, я не верю ни одному обещанию короля.

Гуффье нахмурился:

— Вы оскорбили короля Франции! Вы, обычный меховщик, выражаете недоверие чести нашего короля!

— Да, — спокойно сказал Кер. — Когда вы передадите мое предложение королю Франции, скажите, что я не стану соглашаться на его обещания, и еще скажите, что он должен выполнить свою часть соглашения, прежде чем я стану выполнять свою часть.

— Это значит, что мы должны поверить вам на слово?

— Вы можете сделать это без малейших сомнений. Гийом Гуффье, верьте мне, я ведь не король или какой-то там королевский судья!

Гуффье пожал плечами:

— Хорошо, я передам королю ваши слова. И даже могу попробовать предложить ему принять ваши условия. — Гуффье вдруг расхохотался. — Здесь нет никого, кто мог бы слышать меня. Кер, я вас ни в чем не виню. Действительно, никому нельзя доверять!