Онлайн чтение книги Королевский казначей
Посланец

История девушки, известной сначала как Валери Марэ, затем — Валери де Вудрэ и, наконец, — Валери де Бюрей, подошла к концу. Однако о ее друге Жаке Кере мы рассказали не все. Суд над ним продолжался еще целых два года. 29 мая 1453 гора, в тот самый день, когда пал и перешел к туркам Константинополь, Жака Кера, бывшего королевского казначея Франции, обвинили сразу в пяти преступлениях (благородные судьи пытались обвинить его в двенадцати!). Стоит заметить, что никогда в истории юриспруденции ни одна известная политическая личность не обвинялась в подобных абсурдных и отвратительных грехах. Дело в том, что Жак Кер мешал очень многим, ему страшно завидовали, его боялись и ненавидели, и прежде всего — сам король. Кер оплатил из собственного кошелька одну из самых крупных военных кампаний Франции против Англии, государство и сам монарх стали его должниками. Но Карл не любил ничего отдавать. Принять решение было нетрудно — стоило только раз и навсегда убрать ненавистного выскочку Кера. Короля поддержали придворные, также по уши залезшие в карман «выходца из народа», «сына меховщика». Моментально было сфабриковано «дело», начался процесс. Нашлись «свидетели», «документы», «доказательства». Керу вынесли смертный приговор. Карл, «самый великодушный из монархов», заменил жестокий приговор пожизненной ссылкой и, конечно, конфискацией имущества богатейшего в мире человека. Началась бешеная борьба за раздел его имущества. Разумеется, больше всего досталось «верным сыном отечества» — пятерым судьям, умело состряпавшим гнусное дело. Все они получили прекрасные поместья Кера. Интересно, что Антуан де Шабанн, допустивший во время суда серьезную ошибку, из-за чего пришлось отпустить Валери Марэ, получил желаемое поместье Сан-Фарго.

Все товары из великолепных торговых лавок казначея пошли с торгов. Они распродавались на аукционах Парижа, Тура, Буржа, Лиона, Пуатье. Дворяне неплохо поживились за счет осужденного «выходца из народа»: они с удовольствием скупали драгоценности, предметы домашнего обихода, различные восточные диковинки, одежду. Дамы с наслаждением рылись в мехах, бархате, шелке, парче. Все это напоминало спектакль.

Но вот наступил момент, когда все товары были проданы, лавки опустели. Закрыли ставни, забили двери — всем начинаниям Кера был положен конец.

1

Д’Арлей ничего не знал о своем друге Жаке Кере. Что с ним? Где он? Слухов ходило много. Говорили, что его постоянно переводили из одной тюрьмы в другую, держали только в одиночных камерах и подрывали его здоровье слабыми, медленно действующими ядами. Д'Арлей вынужденно бездействовал и от этого не находил себе места, он чувствовал себя предателем.

Как-то раз он решил покататься на лошади недалеко от поместья. Выехав за ворота, он увидел всадника. В Арлее редко бывали гости, поэтому Робин насторожился. Радости его не было границ, когда он узнал в незнакомом путнике Прежана Кеннеди. «Наверняка он привез какие-то новости о Кере», — подумал д’Арлей.

— Приветствую вас, дорогой сэр шотландец! — крикнул д’Арлей, махая рукой. — В ваших глазах я вижу здоровый блеск. Наверное, вы привезли хорошие новости? Если так, мне сразу станет легче. Вот уже много недель я не могу найти себе места от бездействия. Расскажите быстрее, как дела у нашего друга, что с ним, можем ли мы что-нибудь сделать для него?

Кеннеди громко крикнул:

— Да, дорогой сэр д’Арлей, у меня для вас хорошие новости, очень хорошие, самые хорошие, просто превосходные, лучше не бывает! Мы наконец победили, дорогой д'Арлей! — Лицо шотландца, которое всегда было спокойным и равнодушным, теперь светилось радостью. — Жак Кер свободен! Такого еще не было во всем христианском мире! Сэр д 'Арлей, вы просто не представляете, как все было проделано! Это великолепно, великолепно!!!

— Бог ответил на молитвы французского народа. Бог услышал нас и помог! — сказал д'Арлей.

— Да, представляю, как все обрадуются, когда узнают, что наш Жак Лисица снова на свободе! Но это будет горький день для короля с его постной, длинноносой рожей и для его благоверных министров.

Д’Арлей был счастлив. Друзья повернули коней в направлении поместья Робина. Они ехали живописной дорогой — вокруг стояли одетые в осенние наряды деревья.

— Мы освободили нашего друга вот так! — Шотландец щелкнул пальцами. — Мы сыграли с ними коварную, хитрую шутку. Мы заранее продумали все до мельчайших деталей. Сначала в доме губернатора начался страшный пожар. Никогда прежде я не слышал столько жутких воплей и криков о помощи. Все вокруг носились с ведрами, а женушка губернатора выскочила из дома прямо-таки в одной ночной рубашке. У тюремного надзирателя в это время в карманах звенело золотишко Жака Кера, в этом вы, сэр д'Арлей, можете не сомневаться! Он открыл дверь камеры. Охранник, стоявший у ворот тюрьмы, точно так же получил свои золотые монетки. В этом вы, сударь, тоже можете быть уверенны! Он успел скрыться до того, как губернатор начал раздавать свои приказания, а его мадамка нашла плащ и прикрыла свою срамоту. Все было тщательно продумано, наш друг Кер Лисица — хитрый тип, гений. Это был очень четкий план.

— Все это организовал сам Кер? — изумился д’Арлей.

— Да, до последней детали! Нам только оставалось исполнить каждому свою роль. Капитан тоже был там. Он носился повсюду и крепко бил тех, кто становился у него на пути. Там также были и другие люди Кера — его факторы, матросы. Они все честные и преданные ему люди. Сударь, мне было приятно видеть, как все его люди пришли на помощь хозяину.

— Да, — горько заявил Робин. — Все, кроме одного. Того самого, кто должен был ему помочь в первую очередь!

— Казначей приказал ничего вам не рассказывать о его планах. — Шотландец серьезно покачал головой. — Это была мудрая мысль. Вы и так подвергли серьезной опасности свое положение. Ваш мудрый друг не желал делать из вас козла отпущения. Сударь, могу вам сообщить, что никто из нас не принимал в этом побеге активного участия. Многие разделили обязанности, которые могли бы выпасть на вашу долю. Кеннеди помолчал, а потом продолжил:

— Говорят, что ваша жена ожидает сына и наследника… И это было еще одной причиной, почему вам ничего не сообщили.

Д’Арлея не удовлетворили эти объяснения.

— Я понимаю, почему мне ничего не сообщили, но буду жалеть всю жизнь, что не смог принять участия в спасении Жака Кера.

Они добрались до небольшого деревянного моста через ручей, который разлился после недавних дождей. Д'Арлей поехал по мосту первым. Он повернулся к Кеннеди, лицо его было очень печальным.

— Ожидаемый наследник оказался дочерью. Это была прелестная девочка, у которой не было сил, чтобы бороться за жизнь. Мне бы так хотелось, чтобы новорожденные никогда не погибали. Они приходят в мир с надеждой, но так скоро умирают. Врач и акушерка не смогли помочь нашей малышке Анне!

— А как сейчас себя чувствует мадам Валери?

— Она еще слишком слаба. Возможно, хорошие новости, которые вы привезли нам, помогут ей лучше любого лекарства.

Д’Арлей снова задумался.

— Вы можете мне рассказать еще что-либо о Жаке Кере, о его планах? Жак Кер сейчас находится в безопасном месте?

— План побега был разработан весьма тщательно. Да, Лисица сейчас находится в безопасном логове.

Они пересекали большую лужайку, вокруг не было ни души, но шотландец по привычке перешел на шепот:

— Если вы желаете повидать Жака Кера до его отъезда из страны, это можно будет организовать. Казначей говорил мне об этом.

— Я должен его увидеть, — обрадовался Робин. — Если будет нужно, я могу отправиться в путь прямо сейчас.

К главному дому вел длинный, выложенный камнем подъезд с колоннадой. Шотландца сразу повели к хозяйке дома. Валери лежала на кушетке, закрытая покрывалом до шеи. Она выглядела очень усталой. Валери радостно поприветствовала Кеннеди и задала ему множество вопросов. Она несколько раз просила подробно описать все, что касалось побега Жака Кера, потом подняла голову, чтобы лучше разглядеть посетителя.

— А как дела у вас, господин Кеннеди? В последний раз я видела вас в Париже до того, как… случились все эти ужасные вещи. В то время вы собирались жениться. Так вы женились на той вдове?

Кеннеди покачал головой:

— Нет! Мне повезло и удалось удрать подальше от брачных уз! Но, — он радостно кивнул, — мой друг Локки Белл женился на ней! Да, теперь Локки мастерит башмаки! Понимаете, сударыня, если вдова выходит замуж, она должна продолжать ремесло своего покойного мужа. Это правило гильдии. Когда остальные башмачники обнаружили, что она положила к себе в постель этого уродливого маленького шотландского мужичонку, у которого в кармане ни шиллинга, и к тому же он не разбирается в башмачном деле, в гильдии поднялась такая буря! Все боялись, что у счастливой парочки не останется ничего, кроме кровати, на которой они спали. Но Локки умеет уговорить людей, он убедил обувщиков, что сам станет изготавливать башмаки и тем самым не нарушит правил гильдии. И теперь, — радостно продолжал Кеннеди, — Локки Белл отбывает свой срок в подвале, который ужасно воняет кожами, и учится вырезать, сшивать и подбивать подошвы и тому подобное. Каждый раз, когда я представляю, как он старается изо всех сил, будто у него над душой стоит святой Криспин и наблюдает за его усилиями, я как сумасшедший начинаю хохотать!

Валери долго молчала.

— А что касается богатства, ради которого вы приехали во Францию? Вам удалось накопить денег?

— Мадам, у меня все еще впереди. — Шотландец скрестил ноги и поправил клетчатый платок на шее. — Теперь, когда заключен этот неожиданный мир и нельзя заработать денег в качестве наемника, я решил отправиться в Рим вместе с Жаком Кером. Он говорит, что там можно будет разбогатеть. Он решил, что Рим станет его штабом. Мне известно, что святые кардиналы хорошо платят людям, умеющим обращаться с мечом и способным поразить противника прямо в глаз. Мне также известно, что золото и роскошные, украшенные драгоценными камнями кубки и кошельки с монетами валяются там прямо на улицах, и вам нужно только нагнуться и поднять их. Да, Рим — это город для человека, обладающего талантами Прежана Кеннеди!

2

Д’Арлей и Кеннеди отправились в дальний путь — к Жаку Керу. Они ехали две недели по ужасным дорогам юга. Наконец они добрались до Роны. На другой стороне реки светили огоньки любимого города благородного короля Рене — Тараскона.

Они прождали два часа, прежде чем услышали звук лошадиных копыт. Из темноты послышался голос Жака Кера:

— Робин, это вы?

Д’Арлей радостно ответил:

— Да, это я.

Замелькал свет фонарика, и д’Арлей увидел перед собой старика… Сердце его сжалось от боли и жалости. Боже, во что они превратили этого мужественного, сильного человека! Лицо его покрылось морщинами, щеки запали, нос торчал словно клюв хищной птицы. Шея стала тонкой и сморщенной, Кер сильно горбился и не переставал хрипло кашлять.

Не изменились только глаза. Они были по-прежнему живыми, смотрели властно и решительно.

— Я надеялся, — сказал Жак Кер, наклоняясь в седле, чтобы пожать руку д’Арлея, — провести с вами несколько дней. Но, как вам известно, у нас очень мало времени, и мне приходится спешить, чтобы продолжить путешествие к свободе.

— Но, — начал д’Арлей, он все еще не мог оправиться от шока, — я собирался пересечь реку и проехать вместе с вами через Прованс.

Кер энергично покачал головой:

— Король Рене — милый старик, он не выдаст меня своему родственнику. Но вокруг нас наблюдательные и не всегда дружелюбные глаза — и королю Франции будет доложено о каждом моем движении. Если вы поедете со мной, об этом станет быстро известно Карлу. Вам будут грозить серьезные неприятности, дорогой Робин. Король даже сможет обвинить вас в предательстве и конфисковать все ваше имущество. — Он опять серьезно покачал головой. — Мы не должны играть ему на руку, моему милому другу Карлу. У дороги есть дом — там мы можем отдохнуть часок и поговорить. А потом… я продолжу путь в изгнание.

— Жак, неужели нам придется так скоро распрощаться, — растерянно спросил д’Арлей.

Казначей снова закашлялся и долго не мог успокоиться.

— Пусть вас не беспокоит мой кашель, — сказал он, задыхаясь. — Я не для того удрал из тюрьмы, чтобы умереть от болезни легких, которой заразился в камере. Я все выдержу, и вам это известно. Если они решат, что меня больше нет, тем сильнее будет изумление, когда я нападу на них из засады!.. Мне нужно вам многое сказать и передать список инструкций, такой же длинный, как клинок вашей знаменитой сабли! Поехали, нам многое предстоит сделать.

Спустя два часа д'Арлей провожал Жака Кера и сопровождающих его.

«Больше я его никогда не увижу», — подумал д’Арлей.

На прощанье они пожали друг другу руки, Кер сказал:

— Прощай, Робин. Мы были хорошими друзьями. Д'Арлей не смог вымолвить ни слова.

Он слышал в темноте, как Кер разговаривал с Никола, ехавшим рядом с ним:

— Никола, я уже не молодой человек, и мне не очень уютно находиться в седле.

В голосе слуги прозвучали теплые нотки, и это было впервые:

— Хозяин, этого не может быть! Вы еще далеко не старик!

— Но это так, Никола. А вдруг я увижу наше судно, но не смогу до него добраться!

— Я помню, господин мой, однажды вы сказали, что сможете сделать больше работы, дальше пройти и перехитрить любого человека. Я тогда над вами посмеялся, но понимал, что это правда. Вы до сих пор можете все это сделать! Я клянусь, господин, что через денек к вам возвратятся силы и вы не будете жаловаться на здоровье.

— Ты стараешься быть ко мне добрым, Господь понимает, как мне необходимо сейчас человеческое тепло, поэтому он позволил тебе изменить манеру поведения со мной, старина. Но это не поможет. Добрые слова не могут помочь слабому телу. Никола, я — сломленный человек и мой путь ведет к могиле!

— Господин мой, господин, не может быть, чтобы вы так думали!

Стук копыт по мощеной дороге не позволил д'Арлею ничего больше услышать.

3

От мужа не было известий несколько недель. Валери так беспокоилась, что потеряла сон. Ей представлялось, что Кера поймали, а вместе с ним и д'Арлея.

Как-то днем слуга сообщил ей о визите графа де Бюрея. «Наверное, привез дурные новости», — подумала Валери.

— Просите графа пройти в комнату, — сказала она слуге. Валери была поражена, когда увидела Рено де Бюрея. Он очень изменился, похудел, его лицо сильно осунулось и казалось вытянутым. На длинном лице выделялись нос и большие выпуклые глаза. Граф был плохо одет. Костюм из некогда дорогой, добротной шерстяной ткани был изрядно поношен и выглядел неряшливо. Кроме того, он был словно с чужого плеча — болтался на Бюрее, никогда прежде граф не был таким худым. Больше всего Валери изумили башмаки графа — они были рваными и сильно залатанными.

— Приветствую вас, маленькая кузина, — сказал де Бюрей. Он изо всех сил старался демонстрировать свое дружелюбие. — Вы хорошеете день ото дня. А мы вот скоро окажемся на помойке, среди отбросов. Будем валяться там вместе со старым тряпьем, дырявыми кастрюльками и прочей дрянью. Вот ведь как…

Графу явно было не по себе. Фортуна опять отвернулась от него, и на этот раз, похоже, навсегда. А он так надеялся нажиться за счет Валери де Вудрэ. Некоторое время граф стоял молча.

— Слуги сказали мне, что брат еще не вернулся. Что он задумал? Наверное, он сошел с ума. Если бы у меня была жена, подобная вам, Валери, я бы не оставлял ее ни на минуту. Когда я собирался ехать сюда, подумал: «Если она захочет изменить ему, то почему бы не со мной?»

Валери очень обрадовалась, что он не привез плохих новостей, и улыбнулась графу:

— Сударь, если я соберусь завести любовника, то прежде всего посоветуюсь с вами.

Граф изящно поддержал игру:

— Я буду с нетерпением ждать от вас подобное предложение в течение ближайшей тысячи лет. — Граф провел рукой по красному носу. — Но боюсь, меня ждет полный крах.

— Мне очень жаль, что вы попали в беду. — Валери не добавила слова «снова», как на ее месте сделал бы любой другой.

— Иов сидит весь в язвах и видит, как все его богатство исчезает в дыму и грохоте, но его положение можно назвать прекрасным по сравнению с моим. На меня свалились все беды — я болен, беден, и Изабо… — Он сделал паузу и грустно покачал головой. — Вам известно, что произошло с моей несчастной женой?

Валери сдержанно ответила:

— Нет, к нам редко приезжают гости, и нам не известно, что происходит в других семьях.

— Как странно! Я думал, что об этом все знают. Изабо разбил паралич.

Несмотря на чувство неприязни, которое Валери испытывала к графине, ей стало жаль ее.

— У нее уже давно были странные симптомы. Она разговаривала с большим трудом и иногда говорила не те слова. И постоянно жаловалась на то, что слышит звон колоколов, когда вокруг стояла тишина. Так иногда случалось посредине ночи. Потом она упала на пол и лежала без движения. После этого она уже не вставала.

— Когда это случилось?

— Около месяца назад. Врач сказал, что в таком положении она может оставаться годами. Он считает, что она проживет долго, но не сможет двигаться. Это, конечно, полная чушь. Он всегда несет разную ерунду и рассуждает о том, что говорит и думает Гален. А собственных рецептов лечения Изабо у него нет. — Граф изо всех сил старался выказать свое презрение к доктору. — Он предлагает окуривать ее парами уксуса! Он ничего не знает, этот болтливый олух. Он даже приказал обрить ей голову, и я не смог ему в этом помешать. Моя бедная Изабо! Как она, наверное, страдала, когда этот идиот состригал ее прекрасные рыжие кудри! Конечно, если говорить честно, то в них уже показалась седина.

— Вы хотите сказать, что она все видит и слышит? Граф согласно кивнул:

— Кажется, что все органы чувств у нее действуют. Она всегда боялась быть запертой в комнате или в каком-либо замкнутом пространстве. Иногда она не могла спать в постели под балдахином, потому что боялась задохнуться. Ей было неприятно ехать в карете. Как вы думаете, что она ощущает сейчас, когда ее заперли в комнате и она не может двинуть пальцем, чтобы освободиться? — Рено де Бюрей с ужасом взглянул на Валери. — Наверное, она кричала бы изо всех сил, если бы могла. Правда, маленькая кузина, это страшная мысль?

Графу удалось передать свое волнение Валери.

— Это действительно ужасно. Я надеюсь, что можно найти какой-то выход и помочь ей! — сказала она.

— Врач сказал, что ей может помочь только смерть… Граф замолчал.

— Я должен вам рассказать еще кое-что, пожалуй, самое неприятное. Она может двигать частью правой щеки. Я обратил на это внимание, и теперь мы таким образом общаемся. — Я задаю ей вопрос — и, если ответ положительный, она двигает щекой, а я могу выполнять некоторые ее желания. Но я совсем не понимаю, что она хочет сказать. Это так ужасно, поверьте! — Граф содрогнулся. — Жена сидит в кресле, ее со всех сторон подпирают подушки, она не сводит с меня глаз. Я понимаю, что она все время думает об одном и хочет мне все объяснить. Я задавал ей сотни вопросов, но щека у нее не двигается.

— Вы думаете… — Валери заколебалась, прежде чем спросить. — Это как-то связано с желанием умереть? Она жаждет освобождения?

Рено де Бюрей размышлял над словами Валери:

— Если это действительно ее желание, что тут можно поделать?

— Ничего, — быстро ответила Валери. — Вы можете сообщить об этом своему врачу.

— Я заранее знаю ответ этого тупоголового бездельника. — Граф презрительно фыркнул. — Он меня сразу же начнет обвинять во всех смертных грехах. Скажет, что я только и мечтаю об этом. Нет, нет, моя маленькая кузиночка, этот вопрос я, наверное, никогда не отважусь задать Изабо. Ну хорошо, предположим, я спросил ее и она ответила мне «да», что дальше? Женушка будет постоянно и неотрывно смотреть на меня, а я буду знать, точно знать, о чем она думает! «Ты жалкий, ничтожный трус, — будут говорить мне ее глаза, — я так страдаю, что прошу тебя об одном — умертвить меня, а ты, мерзкий тип, делаешь вид, что ничего не понимаешь». Ладно, кузиночка, хватит нам об этом… Мне становится не по себе каждый раз, когда я размышляю на данную тему. Наступила тишина.

— Могу я вам что-нибудь предложить, граф? — спросила Валери.

— Вина, пожалуйста, если вас не затруднит, кузина. Одна страсть не покидает меня с годами. Жажда. — Де Бюрей внимательно наблюдал за Валери и с удовольствием потягивал живительную влагу. — Мне повезло, — повеселел граф, — я встретился с вами наедине, маленькая кузина. Мой брат Робин не питает ко мне особой симпатии, он не сочувствует, когда я пытаюсь рассказать о своих бедах. А сейчас он сидел бы напротив меня с лицом святоши и повторял бы, что все это я заслужил. Может, это и так, но, клянусь, мне очень неприятно, когда младший брат отчитывает меня. Зато вы, милая Валери, всегда проявляете ко мне сочувствие. И тот факт, что мне срочно нужны деньги, конечно, затронет ваше милое и дружелюбное сердечко.

Валери с сомнением глянула на него. Ей вспомнились предупреждения мужа по этому поводу: «Никогда не позволяй Рено выманивать у тебя деньги. Не важно, какую историю он изобретет для того, чтобы смягчить твое сердце».

— Но, граф, у меня совсем нет денег. Всего несколько монет и какие-то дешевенькие украшения. Если вам действительно нужны деньги, придется обратиться к Робину, когда он вернется.

Граф скорчился, как от внезапной боли.

— У меня так сильно болит бедро, — застонал он. — Каждая часть моего тела требует смазки… Я думаю, кузиночка, что мне придется довольствоваться тем, что вы мне дадите. Вы мне протянете руку помощи с улыбкой и не станете читать нравоучительных лекций. — Он глубоко вздохнул. — Меня столько раз отчитывали, что я устал от всего этого.

Валери не ожидала, что он так легко согласится на ее предложение. Она, заикаясь, сказала:

— Но мне понадобится для этого время…

— Ничего, я подожду. Чтобы убедить вас, кузиночка, что я зря не расходую деньги, могу сказать: я не выезжал из дома целый год. Взгляните на меня. Разве меня можно отличить от хмурого аптекаря или нудного адвоката? Я только что расстался со своей любовницей! Ждать от мужчины большего было бы безумием!

4

Больная хозяйка замка Монтань-Нуар, родового имения де Бюреев, сидела на куче пахнущих плесенью подушек. Глаза ее были неподвижны, лицо хранило выражение страдания. Волосы, которые врач так решительно постриг, начали отрастать и напоминали рыжеватый пушок. Слава Богу, что в комнате не было зеркала — и Изабо не могла видеть себя.

Везде было темно, стены дома оставались влажными после дождя. В комнате, где находилась графиня, воздух был спертый и затхлый, было ясно, что там давно не проветривали.

Две служанки в углу тихонечко переговаривались.

— Взгляни на нее! — шепнула одна. — Она сидит здесь, похожая на уродливого идола! Бригитта, как по-твоему, о чем она сейчас думает? Интересно, она нас видит?

— Конечно, она нас видит, — ответила другая служанка. — Она всегда все видит. Она сейчас вне себя, потому что не может приказать, чтобы нас выпороли!

— Ей теперь за все воздается! Сколько времени прошло с тех пор, как Бона мыла ее?

— Не помню.

Вторая служанка была очень худой, руки ее напоминали прутья. Лицо не выражало ничего, кроме отвращения.

Двумя руками она вцепилась в метлу и осторожно выплыла на середину комнаты. Несколько минут служанка стояла напротив неподвижной хозяйки и пристально смотрела на нее, затем принялась танцевать вокруг своей госпожи. Зрелище было не из приятных: служанка неуклюже подпрыгивала, корчилась, взмахивала метлой и приседала, пытаясь что-то изобразить. Каждый раз, когда она оказывалась рядом с больной, старалась задеть метлой лицо Изабо. В голову ей пришла новая идея, и она побежала к влажной стене, собрала с нее вонючую слизь и потом тыкала мокрыми ветками в лицо ненавистной хозяйки.

Подруга танцовщицы хохотала как сумасшедшая. Ей пришелся по душе этот безумный спектакль. Вдруг она насторожилась и произнесла:

— Бригитта, Бригитга, стой, сюда кто-то идет. Бежим, пока не поздно!

Буквально через секунду в комнате появился граф. Он шел медленно, потому что вокруг было очень темно, а зрение его ухудшалось с каждым днем. Де Бюрей размышлял о том, насколько ему хватит денег, которые дала Валери. Он опустился в кресло напротив неподвижной фигуры жены. Графу явно не нравилось находиться в этой комнате.

— Здесь воняет, как на сыроварне, — громко возмутился он. — Неужели у нас в подвале живут свиньи и этот дух идет от них. Должен сказать вам, женушка, — он впервые прямо взглянул ей в глаза, — все приходит в ужасный упадок, когда нет направляющей руки хозяйки!

Граф посмотрел на жену, как бы ожидая от нее ответа. Изабо действительно хотела что-то сказать. Но граф де Бюрей не относился к числу сердобольных и проницательных людей, — а потому не понял этого. Его больше заботили собственные проблемы. Граф вытянул ногу и застонал от боли.

— Я послушно глотаю все отвратительные настойки и отвары, которые готовит для меня этот олух врач, но подагра терзает меня все сильнее и сильнее с каждым днем. Я так измучился, Изабо! — Он потянулся в кресле и пристально посмотрел на жену. — Моя несчастная женушка, я просто не могу вас узнать. Сколько же вам еще придется так страдать?

Вдруг до графа дошло, что Изабо силится что-то ему сообщить. Он наклонился вперед, положил руки на колени и уставился на жену, стараясь поняты чего она хочет. Лицо графини было очень напряженным. Широко раскрытые глаза пристально смотрели в одну точку. Рот был приоткрыт, и в уголках губ скапливалась белая, чуть пенистая слюна. Коротко остриженные волосы усугубляли неприятную картину.

Что-то изменилось в выражении ее лица. Но что именно? Де Бюрей никак не мог определить. Ему показалось, что дыхание Изабо стало тяжелым и затрудненным. Наконец он решился:

— Ты хочешь мне что-то сказать? Что-то очень важное и неотложное?

Правая щека графини дернулась несколько раз подряд, было похоже, что так она подчеркивает важность предстоящего разговора.

— Это связано с твоим состоянием? Щека вновь несколько раз дернулась.

— Ты хочешь… хочешь продолжать жить в подобном состоянии, если нам удастся это для тебя сделать?

Граф внимательно следил за женой, понимая, что ему необходимо правильно понять ее. Щека оставалась неподвижной.

— Ты хочешь умереть?

Он не ошибся, и щека начала дергаться.

— Но врач сказал, что ты можешь прожить долго. Много лет… — Граф говорил медленно, с неохотой. — Ты… ты действительно хочешь, чтобы я сделал что-то, что помогло бы тебе избавиться от подобного положения?

Щека Изабо запульсировала.

Граф откинулся в кресле. Он получил ответ. Он давно подозревал о желании графини уйти из жизни, но боялся и этой мысли, и ее подтверждения. Изабо умоляла мужа положить конец ее страданиям. Она давно пыталась сказать ему об этом.

После долгого молчания граф заговорил с неприязнью:

— Ты всегда предпочитала мне моего братца! Моя дорогая женушка! О, мне давно было это известно! Ты ничего не могла скрыть от меня. Я понимал, как ты жалела о нашей сделке! Может, мне нужно сейчас послать за милым Робином, чтобы он помог тебе уйти из жизни? — Он громко захохотал. — Изабо, я не жду от тебя ответа. Он ничем тебе не поможет. Он слишком благородный святоша, чтобы вмешиваться в дела природы и волю Божью! Или, если сказать проще, он слишком для этого труслив. Но меня, нелюбимого и неуважаемого мужа, того самого, над которым ты постоянно жестоко насмехалась, меня можно просить об этом. Более того, я не побоюсь это сделать! В моем неприглядном теле заключена смелость и решительность, и я смогу должным образом разобраться с подобным положением. — Граф помолчал и изменил позу. — Скажи мне, моя милая, может, действительно послать за Робином?

Щека Изабо не пошевелилась. Граф снова захохотал.

— Я так и думал. Тебе приходится обращаться ко мне в самый трудный момент жизни.

Несколько секунд он о чем-то размышлял. Потом поднял голову и резко заговорил:

— Для этого существует только один метод — яд! Если бы я смог достать яд… и меня не покинет решимость… ты согласишься, чтобы я использовал его?

Изабо моментально среагировала. У графа больше не оставалось сомнений: жена хочет умереть. И как можно скорее. Для этого она готова на все.

Граф откашлялся и пошевелился в кресле.

— Тебе понятно, что они со мной сделают, если все обнаружится? Никто не поверит, что это было твое желание. Они станут спрашивать, откуда мне стало известно твое желание? Если я им скажу, что мы общались с тобой с помощью твоей правой щеки, они просто расхохочутся. Ученые мужи из университета станут свидетельствовать, что это просто невозможно. Меня сразу же отправят к палачу, как это случилось с Жилем де Ре.

Граф поковылял к двери, говоря на ходу:

— Наверное, я любил тебя очень сильно, Изабо, иначе я никогда не пошел бы ради тебя на подобную вещь!

Через несколько минут граф вернулся и запер за собой дверь. Он подошел к столу, который был виден жене, поставил на него бутылочку с печально знаменитой красной стрелой на пробке.

— Да, это та самая бутылка, — кивнул граф. — Именно с помощью этой бутылки в суде пытались доказать, что Жак Кер убил Агнес Сорель ядом. Мне известно, что ты и эта лживая поганка Жанна де Вандом передали эту бутылку судьям как доказательство вины Жака Кера. Гийом Гуффье вернул мне ее. Он сказал, что отдает это в качестве сувенира, а также в память о смелой, хотя и неудавшейся затее. Граф взял в руки бутылочку и встряхнул ее. — В этом есть нечто странное, — промолвил он. — Похоже, судьба сама дала мне ее, чтобы я мог поставить точку в этой истории. — Он посмотрел на неподвижную фигуру графини. — Бедняжка моя, у тебя хватит для этого сил и храбрости? Ты не побоишься?

Наступила долгая пауза, щека Изабо дернулась.

— Значит, так тому и быть! — заключил граф.

…Глаза несчастной оставались открытыми. Граф подошел к жене и пощупал правую щеку, она была холодной и твердой.

Граф вспомнил, что до сих пор у него в руках находится бутылочка с ядом. Он быстро спрятал ее в кошельке, подбежал к двери и позвал слуг:

— Юго! Тюдюал! Быстрее сюда. Мне кажется, ваша госпожа умерла!

5

— В этот момент флот Папы разбирается с неверными в Константинополе, — сказал д'Арлей.

Валери не ответила. Она смотрела вперед и думала: «Через час я смогу обнять моего маленького Алана».

— Когда Папа сделал Жака Кера своим капитаном, король Франции получил жгучую пощечину, — продолжал д 'Арлей. Папа таким образом отметил заслуги бывшего королевского казначея. Если все, что мы слышали, — правда и он командует эскадрой, Кер сможет доказать, что он гений во всех своих начинаниях. — Д’Арлей помолчал, затем покачал головой. — Но на какие жертвы ему пришлось пойти! Он больше никогда не сможет заниматься торговлей. Весьма возможно, что у него не будет сил начать что-либо масштабное, когда он вернется с Востока.

Валери задумчиво произнесла:

— Как ты считаешь, он за это время сильно подрос? Муж в изумлении смотрел на нее. Вскоре он понял, о чем она думала, и улыбнулся.

— Наш сын? — шутливо переспросил д'Арлей. — Конечно, он вырос и мы его не сможем узнать!

— Я всегда его узнаю, — заявила Валери. — Если даже он вытянется без нас до шести футов. Но сможет ли он узнать нас, своих родителей, покинувших его на целых три месяца! Робин, он подумает, что мы — незнакомые ему люди! Если так случится, мне будет очень обидно.

Д’Арлей крикнул:

— Я вижу флюгер над входной башней! Посмотри, его видно в проеме между тремя деревьями. Любовь моя, мы наконец дома! Мы возвратились к себе!

Они пришпорили коней, приподнявшись на стременах и глядя вперед.

— Ты не должна расстраиваться, — сказал д'Арлей, — если даже он не вспомнит нас. Тебе не следует забывать, что нашему Алану всего пятнадцать месяцев. Дети все быстро забывают в этом возрасте.

— Мне кажется, что ты ошибаешься, милый Робин. Мы не знаем, что происходит в их маленьких головках. Кроме того, наш Алан удивительный ребенок. Он очень умный. У Валери внезапно поменялось настроение. — Я так надеялась, что мы вернемся с полной информацией о родственниках со стороны… его матери. Мы путешествовали целых три месяца и постоянно что-то пытались узнать. Мы расспросили множество людей. И каковы результаты?

— Любовь моя, мы узнали все, что было возможно. Теперь ты точно знаешь, что твой отец действительно был братом Агнес Сорель. Я был поражен, когда старый скупец, твой дядюшка из Берри, наконец нам в этом признался. Я уверен, что он не сделал бы этого, если бы не желал убедить тебя в том, что ты являешься внебрачным ребенком и не можешь претендовать на имущество. Значит, нам удалось кое-чего добиться.

Валери вздохнула.

— Мне так хотелось подробнее узнать о моей бедной матери.

Валери замолчала. Они спускались в долину, где находились владения д'Арлея.

— Я уверено, что нам не следовало брать эту кормилицу для Алана.

— Мне она показалась нормальной молодой женщиной. Наверное, уже поздно рассуждать об этом, — возразил Робин.

— Я ей не доверяю. У нее волосы рыжего цвета. Милый Робин, тебе должно быть известно, что из женщин с рыжими волосами никогда не получаются хорошие мамки.

— Я этого не знал.

Валери удивленно взглянула на него.

— Они слишком интересуются собственной внешностью. И это еще не все. До отъезда я поймала ее на одном проступке, и это должно было послужить мне предупреждением. У Алана был запор, и она дала слабительное бедному малышу. Удивительно, что он смог это пережить!

— Скажи мне, что тут можно было сделать? — поинтересовался муж.

Валери возмущенно покачала головой.

— Мне казалось, что это знают все. Лекарства никогда не дают таким младенцам. У них еще слишком слабые желудки. Но если младенцу требуется немедленная помощь, кормилица должна сама принять лекарство, чтобы оно воздействовало на младенца через ее молоко… Мне следовало проявить твердость и заменить ее.

Они ехали через густую рощу, из кустов внезапно поднялась стая птиц. Они развернулись и отправились на юг с точностью, которой может позавидовать самая дисциплинированная армия. Наконец Робин и Валери оказались на огромном лугу, в конце которого стоял их дом. Его окружала высокая каменная стена, обвитая диким виноградом.

Д’Арлей взглянул на жену.

— Может, нам стоит ехать побыстрее? В последний раз ты выиграла скачку, и мне хочется отыграться.

Валери было согласилась с ним, но передумала и покачала головой:

— Робин, не стоит этого делать.

— Но ты должна позволить мне перенести тебя через порог. Нас здесь так долго не было!

— Я опять должна отказаться, и по той же самой причине. Мой милый муж, я… несколько пополнела…

Хелион давно был назначен сенешалем, он вышел поприветствовать д'Арлея с женой. Он был разодет по-праздничному.

— Хозяин! Госпожа! — восклицал он, почти пускаясь в пляс от возбуждения. — Как прекрасно видеть вас дома после долгого путешествия! Нянюшка здесь неподалеку с молодым хозяином Аланом. Госпожа, если бы вы приехали часом раньше, вы смогли бы приветствовать молодого рыцаря, приехавшего к вам.

Валери спешилась и принялась задавать вопросы:

— Хелион, кто был гость, с которым мы не встретились?

— Госпожа, мне очень стыдно, но я позабыл его имя, — ответил сенешаль. — Но, сударыня, он приехал по поручению Годфруа де Монглата, который победил его на турнире.

— Еще один! — Валери взглянула на мужа, наморщив носик, чтобы выразить свое возмущение. Казалось, что ей хотелось топнуть ножкой. — Робин, это уже слишком! Нужно что-то сделать!

— Это третий рыцарь, не так ли?

— Четвертый!

Д'Арлей улыбнулся.

— Любовь моя, ты должна считать это великим комплиментом себе.

Валери вздохнула:

— Они доставляют столько беспокойства и считают возможным глазеть на меня, вздыхать и клясться в вечной преданности. Мне это все жутко надоело.

— Если я не возражаю, почему тебя это должно волновать?

— Когда я снова увижу Годфруа, стану его умолять, чтобы он нашел для себя новый объект преданности и обожания. Я замужняя женщина и… весьма предана собственному мужу… и меня раздражают эти визиты покоренных рыцарей. — Валери снова вздохнула. — Он был таким милым и чистым юношей. Как жаль, что он вырос в настоящего боевого рыцаря и пытается доказать свою храбрость подобным образом.

Хелион вдруг что-то вспомнил.

— Милорд, вас ожидает гонец из Буржа.

— Позвольте мне оставить вас, любовь моя, — поспешил сказать д'Арлей. — Я должен как можно быстрее повидать гонца. Наверное, он привез новости о Жаке Кере.

Через несколько минут Валери тоже вошла в зал. Она несла на руках сына и вся светилась от радости.

— Робин! Он меня сразу узнал, мой малыш, и протянул ко мне ручонки. Он хорошо себя чувствует и любит свою няньку. Мне стыдно, что я говорила о ней столько гадостей. Муж мой, наш сынок — очень милый маленький мужчина…

Она остановилась, поняв, что что-то не в порядке. Робин был бледен.

— Ты должна мужественно пережить новости, — тихо сказал Робин. — Гонец привез вести с Востока. Жак Кер мертв!

— О нет! — воскликнула Валери.

— Кер действительно командовал частью флота, но неизвестно, вступал ли он в военные действия. Видимо, они встретились с турецким кораблем, и Кер был ранен во время сражения. Известно только одно — его перевезли на остров Хиос,

Кер умер там. Остров принадлежит Генуе, Кера похоронили в церкви Кордельеров. Наступила тишина.

— Вот и пришел конец его великим мечтам! — сказала Валери.

Д’Арлей мрачно кивнул.

— Он рассуждал о том, что собирался еще свершить. Он был уверен, что войны и убийства будут продолжаться до тех пор, пока жизнь не станет более интересной и наполненной. Именно этому он и собирался посвятить себя. Боюсь, пока этого великого человека способны оценить немногие.

Некоторое время все сидели молча. Они тяжело переживали случившееся.

— Поэт Гомер родился на острове Хиос… или, может, он умер там и был похоронен. Мне кажется символичным, что такой великий человек, как Жак Кер, закончил свой земной путь в том же самом месте!

— Королевский казначей и спаситель Франции! — добавила Валери и заплакала.

В этот момент наследник громко закричал. Мать опустила его на пол, и мальчик пополз к отцу. Д’Арлей нежно поднял сынишку.

— Как он вырос, мой мальчик, за наше отсутствие! — гордо заметил счастливый отец. — В любом случае он станет выше и сильнее своего отца. Я думаю, — тут он виновато взглянул на жену, — что со временем он станет сильным и опытным рыцарем! Он будет хорошо сражаться, как и твой рыцарь Годфруа или, может, как… Жак де Лалэн.

Жена возмущенно взглянула на Робина:

— Милый Робин, сейчас не время для шуток. Д’Арлей продолжал более серьезным тоном:

— Наверное, природа делает ошибку, позволяя нам вырастать, взрослеть и становиться воинственными. Почему розовощекий милый мальчик со временем непременно превращается в рыцаря?

— Неужели ты полагаешь, что со временем люди одумаются и перестанут так себя вести?

Д’Арлей покачал головой:

— Жак Кер был единственным человеком, который ждал таких перемен, он жил и творил ради этого. А теперь он мертв. — Д'Арлей повернулся к жене и улыбнулся. — Но… со временем все переменится, люди оценят замыслы Кера. Все, чего он желал, и даже гораздо больше воплотится в жизнь. Сердце мое, я в этом абсолютно уверен.