Онлайн чтение книги Венец Kransen
III

Снег лежал высоко в горах, на заросшем лесом западном склоне долины. В эту лунную ночь весь мир был белым. Белые горные хребты вздымались, волна за волною, под бледно-синим, с редкими звездами, небом. Даже тени, ложившиеся от скал и пиков на снежные равнины, казались удивительно легкими и светлыми, потому что месяц плыл так высоко.

Ниже, по склону долины, стоял причудливый лес, белый от снега и инея, окружая, белые поляны усадеб с мелкой россыпью плетней и домов. Но на самом дне долины тени сгущались в темноту.

Фру Осхильд вышла из хлева, затворила за собою дверь и постояла немного на снегу. Весь мир белый, а еще остается больше трех недель до Рождества. Мороз на святого Клемента — значит, зима пришла уже по-настоящему! Да-а, так бывает в неурожайные годы…

Старуха тяжело вздохнула — лицом к лицу с пустыней. Опять зима, холод и одиночество… Потом подняла подойник и фонарь и пошла к дому. Еще раз окинула взором долину.

Четыре черные точки появились из лесу на склоне долины; на полпути отсюда. Четыре всадника — острие копья блеснуло при свете месяца. Они медленно подвигались вверх. Никто еще не проезжал здесь с тех пор, как выпал снег. Не сюда ли они едут?..

Четыре вооруженных всадника… Никто из мирных посетителей фру Осхильд не стал бы ехать к ней в сопровождении стольких людей. Она подумала про сундук с добром, с имуществом ее и Бьёрна. Не спрятаться ли ей в сарае?..

Она окинула взглядом зимнюю пустыню, окружавшую ее. Затем вошла в дом. Две старые собаки, лежавшие перед огнем, стучали хвостами по дощатому полу. Молодых собак Бьёрн взял с собою в горы.

Осхильд раздула угли в печи и положила сверху дров, наполнила снегом чугунок и подвинула его к огню. Процедила молоко в деревянную чашку и снесла ее в клеть в сенях.

Потом сняла грязную одежду из домотканой некрашеной шерсти, пропахшую хлевом, надела темно-синее платье и переменила холщовый головной платок на белую полотняную повязку, аккуратно расположив складки вокруг головы и шеи. Сняв мохнатые меховые сапоги, она надела башмаки с серебряными пряжками.

Затем начала прибирать в горнице — разгладила подушки и шкуры на постели, которую смял лежавший на ней днем Бьёрн, вытерла тряпкой длинный стол и поправила подушки на скамейках.

Фру Осхильд стояла у печки, мешая кашу на ужин, когда собаки подняли лай. Она услышала топот копыт во дворе, люди вошли в сени, и один из них толкнул копьем дверь. Осхильд сняла котелок с огня, оправила на себе платье, в сопровождении собак подошла к двери и открыла ее.

На дворе, озаренном луною, стояли трое молодых людей, держа под уздцы четырех покрытых инеем лошадей. А тот, кто вошел в сени, радостно закричал;

— Тетушка Осхильд, так это ты сама открываешь мне! Тогда я должен сказать: «Ben trouve!»[52]Удачно (старофранц.)

— Племянник, ты ли это? Тогда и я скажу тебе то же самое! Войди же в дом, пока я провожу твоих слуг на конюшню.

— Ты одна дома? — спросил Эрленд. Он пошел вместе с нею, пока она показывала дорогу слугам.

— Да, господин Бьёрн с работником нашим уехали в лес на санях, они должны были привезти для скота немного корму, что мы собрали в горах, — сказала Осхильд. — А служанки у меня нет, — смеясь добавила она.

Немного спустя четверо молодых людей сидели на скамейке спиной к столу и смотрели на старуху, неслышно и быстро хлопотавшую в горнице, чтобы накормить их ужином. Она накрыла стол скатертью, поставила на него зажженную свечу, принесла масла, сыру, медвежий окорок и высокую горку тонких лепешек. Из погреба под домом она принесла пива и меду, переложила кашу в красивую деревянную чашку и попросила садиться за стол и начинать.

— Этого слишком мало для вас, молодых людей, — сказала она смеясь. — Придется сварить вам еще котелок каши. Завтра вам будет угощение получше — зимою я запираю поварню, кроме тех дней, когда пеку хлеб или варю пиво. Нас немного в доме, а я, племянник, начинаю стареть!

Эрленд засмеялся, покачав головой. Он заметил, что его слуги вели себя очень вежливо и почтительно по отношению к этой старухе, чего он никогда не замечал за ними.

— Ты удивительная женщина, тетушка! Мать была на десять лет моложе, чем ты сейчас, и все-таки, когда мы были у тебя в последний раз, она выглядела старше, чем ты сегодня!

— Да, молодость быстро сошла с Магнхильд, — тихо сказала фру Осхильд. — Откуда ты сейчас приехал? — спросила она немного спустя.

— Я жил некоторое время в одной из усадеб к северу отсюда, в Лешья, — сказал Эрленд. — Я нанял себе там помещение. Не знаю, можешь ли ты угадать, какое у меня здесь дело, в этих краях?

— Ты хочешь сказать, знаю ли я, что ты сватался к дочери Лавранса, сына Бьёргюльфа, в Йорюндгорде? — спросила фру Осхильд.

— Да, — сказал Эрленд, — я попросил ее руки самым благородным и честным образом, и Лавранс, сын Бьёргюльфа, отказал наотрез. Теперь, раз Кристин и я не хотим, чтобы нас принудили разлучиться, я не вижу другого выхода, как только увезти ее силой… Я… Я посылал соглядатая и долину и знаю, что мать ее должна была поехать в Сюндою к празднику святого Клёмента и остаться там на некоторое время, а Лавранс с другими мужчинами уехал на мыс в Рэумсдал, чтобы перевезти в Силь товары, закупленные на зиму.

Фру Осхильд помолчала немного.

— Этот выход, Эрленд, тебе бы лучше оставить, — сказала она. — И не думаю я, чтобы девушка последовала за тобою добровольно, а ты ведь не станешь применять насилие!

— Нет, она поедет. Мы много раз говорили с нею об этом, она сама просила меня, чтобы я увез ее.

— Как, Кристин?.. — воскликнула фру Осхильд. Потом засмеялась. — Но ты все же не надейся, что девушка поедет с тобою, когда ты явишься и захочешь поймать ее на слове.

— Поедет! — сказал Эрленд. — И вот я подумал, тетушка, не пошлешь ли ты кого-нибудь в Йорюндгорд и не пригласишь ли Кристин приехать погостить у тебя — так, на недельку, пока родителей нет дома? Тогда мы успели бы доехать до Хамара раньше, чем кто-нибудь заметит ее отсутствие! — объяснил он.

Фру Осхильд ответила, посмеиваясь:

— А ты подумал о том, что мне с Бьёрном придется отвечать, когда приедет Лавранс и потребует от нас отчета о своей дочери?

— Да, — сказал Эрленд. — Нас было четверо вооруженных людей, а девушка последовала за нами по доброй воле.

— Я не стану пособлять тебе в этом деле, — с жаром сказала фру Осхильд. — Лавранс был нашим верным другом в течение многих лет, и он и жена его — достойные люди, и я не хочу помогать обманывать их и бесчестить. Оставь в покое девушку, Эрленд! Не пора ли уже, чтобы твои родичи прослышали о других твоих подвигах, помимо разъездов взад и вперед через границу с похищенными женщинами?..

— Нам нужно поговорить об этом наедине, тетушка, — коротко сказал Эрленд.

Фру Осхильд взяла свечу, прошла в клеть и заперла за сотою дверь. Она села на ларь с мукой; Эрленд стоял, засунув руки за кушак, и смотрел на Осхильд сверху вниз.

— Ты можешь еще сказать Лаврансу, сыну Бьёргюльфа, что отец Ион в Гердарюде обвенчал нас перед тем, как мы поехали дальше, в Швецию, к фру Ингебьёрг, дочери Хокона.

— Так, — сказала фру Осхильд. — А ты уверен, что фру Ингебьёрг хорошо примет вас, когда вы явитесь к ней?

— Я говорил с нею в Тюнсберге[53]В Тюнсберге умер король Хокон V, отец Ингебьерг., — сказал Эрленд. — Она приветствовала меня как дорогого родича и благодарила за то, что я предложил ей свою службу здесь или в Швеции. А Мюнан пообещал мне дать письмо к ней.

— Кроме того, тебе хорошо известно, — сказала фру Осхильд, — что если ты и найдешь священника, который обвенчает вас, то все же Кристин потеряет все права на наследство после смерти своего отца. И ее дети не будут твоими законными наследниками. И сомнительно, чтобы ее считали твоей законной женой!

— Может быть, здесь, в Норвегии! Это тоже одна из причин, почему я бегу в Швецию. Ее предок Лаврентиус Лагман, никогда может и не был женат на девице Бенгте, — ведь они так и не получили согласия ее брата. И все-таки ее считали женой…

— У них не было детей, — сказала фру Осхильд. — Неужели ты думаешь, что мои сыновья не протянут рук к наследству после тебя, если Кристин останется вдовою с детьми и можно будет оспаривать законность их рождения?

— Ты несправедлива к Мюнану, — сказал Эрленд. — Я мало знаю других твоих детей — у тебя есть причины осуждать их, это мне известно! Но Мюнан был всегда моим верным родичем — он очень бы хотел, чтобы я женился; он был моим сватом у Лавранса. Но, кроме того, я могу узаконить наших с нею детей и дать им свое имя…

— Этим самым ты заклеймить их мать названием любовницы, — сказала фру Осхильд. — Но я не могу понять, как такой тихий и скромный человек, как Ион, сын Хельге, решается навлечь на себя гнев епископа, незаконно повенчав тебя!

— Я исповедался перед ним этим летом, — глухо сказал Эрленд. — И тогда он обещал мне обвенчать — нас, если не будет другого выхода!

— Ах, так, — сказала фру Осхильд. — Тогда ты взял на душу тяжелый грех, Эрленд! Кристин хорошо жилось дома у отца с матерью; было решено, что ее выдадут замуж за прекрасного и достойного человека из хорошего рода.

— А Кристин сама рассказывала мне, — промолвил Эрленд, — будто ты говорила о том, что мы с ней вполне подошли бы друг к другу. И что Симон, сын Андреса, не муж для нее.

— Ах, я говорила, я говорила! — оборвала его тетка. — Мало ли что я говорила в свое время!.. Не могу я понять, как это ты так легко добился своего у Кристин! Вы ведь не могли так уж часто встречаться. И никогда бы я не поверила, что эту девушку легко покорить…

— Мы встречались в Осло, — сказал Эрленд. — Потом она гостила у своего дяди в Гердарюде. Она выходила ко мне в лес. — Он опустил глаза и сказал очень тихо:

— Я бывал с нею там наедине и владел ею…

Фру Осхильд вскочила на ноги. Эрленд еще ниже опустил голову.

— И после этого… после этого она осталась твоим другом? — недоверчиво спросила Фру Осхильд.

— Да, — Эрленд улыбнулся слабой, трепетной улыбкой. — Мы дружили с тех пор. И ей не так уж тяжело это было… Но она ни в чем не виновата! Тогда-то она и пожелала, чтобы я увез ее, — ей не хотелось возвращаться к своим родным…

— Но ты этого не хотел?

— Нет, я хотел попытаться получить ее в жены с согласия ее отца!

— И давно это было? — спросила фру Осхильд.

— Год тому назад, около дня святого Лавранса, — ответил Эрленд.

— Ты не очень спешил со сватовством, — сказала тетка.

— Она не была свободна от прежнего обручения, — отвечал Эрленд.

— А после этого ты не бывал с нею? — спросила Осхильд.

— Нам удалось устроить так, что мы несколько раз встречались… — По лицу Эрленда снова проскользнула та же нерешительная улыбка. — В одном из городских домов…

— Боже ты мой! — сказала Осхильд. — Я помогу тебе и ей чем только смогу! Я понимаю, Кристин будет слишком тяжело жить у родителей с такой ношей. А другого ничего не произошло?

— Нет, насколько я знаю, — коротко сказал Эрленд.

— Подумал ли ты о том, — спросила фру Осхильд немного спустя, — что у Кристин есть друзья и родные по всей долине?

— Придется ехать тайком, насколько возможно, — сказал Эрленд. Поэтому важно поскорее отправиться в путь, чтобы уехать подальше, прежде чем вернется её отец. Ты должна одолжить нам свои сани, тетушка.

Осхильд пожала плечами.

— И еще ее дядя в Скуге… А вдруг он прослышит, что ты празднуешь свадьбу с его племянницей в Гердарюде?

— Осмюнд замолвил за меня слово перед Лаврансом, — смазал Эрленд. — Конечно, он не может быть соучастником, это так, но он, верно, закроет глаза; придется приехать к священнику ночью и отправиться дальше в путь тоже ночью. И я думаю, что Осмюнд впоследствии объяснит Лаврансу, что такому богобоязненному человеку, как он, не подобает разлучать нас, раз мы обвенчаны священником, — лучше уж дать свое согласие, и тогда мы станем законными супругами. Ты должна сказать ему то же самое. Пусть он назначает какие угодно условия для примирения между нами и потребует такую пеню, какую сочтет достойной!

— Я не думаю, чтобы Лаврансу, сыну Бьёргюльфа, можно было советовать в таком деле, — сказала фру Осхильд. — Видит Бог и святой Улав, не нравится мне это дело, племянник! Но я понимаю, что это последний выход, к которому ты можешь прибегнуть, если хочешь исправить зло, причиненное тобою Кристин! Я завтра сама поеду в Йорюндгорд, если ты дашь мне с собою одного из твоих слуг; я могу попросить Ингрид, что живет здесь выше нас на горе, присмотреть пока за моими коровами.

Фру Осхильд приехала в Йорюндгорд на следующий вечер, как раз когда лунный свет боролся с последними отблесками дня. Она сразу увидела, как побледнела Кристин и как впали ее щеки, когда девушка вышла на двор встречать гостью.

Старуха сидела у печки и играла с двумя младшими девочками. Украдкою она бросала испытующие взгляды на Кристин, которая накрывала на стол. Очень та похудела и присмирела. Она и всегда была тихой, но теперь стала какой-то по-иному молчаливой. Фру Осхильд угадывала то душевное напряжение и постоянное упорство, которые скрывались за этим.

— Вы, вероятно, слышали, — сказала Кристин, подходя к ней, — о том, что произошло здесь осенью?

— Да, что мой племянник сватался за тебя?

— Помните ли, — спросила Кристин, — как вы однажды сказали, что мы с ним подошли бы друг другу. Но только он слишком богат и родовит для меня?

— Я слышала, что Лавранс другого мнения, — сухо сказала фру Осхильд.

Глаза Кристин блеснули, и она слегка улыбнулась. «Да, она-то достаточно для него хороша», — подумала фру Осхильд. Как ни неприятно, но придется сделать, как просит Эрленд, и протянуть ему руку помощи.

Кристин приготовила для гостьи постель в кровати родителей, и фру Осхильд попросила молодую девушку лечь спать месте с нею. Когда они улеглись и в комнате стало тихо, фру Осхильд рассказала о цели своего приезда.

Странная тяжесть легла ей на сердце, когда она увидела, что девочка как будто вовсе не думает о том горе, которое причинит своим родителям. «Я все-таки прожила с Бордом в горе и муках свыше двадцати лет, — подумала фру Осхильд. — Но, видно так бывает со всеми нами!» Казалось, Кристин даже не замечала, как сильно сдала Ульвхильд за эту осень. Осхильд думалось, что, пожалуй, Кристин никогда уже больше не увидит в живых своей сестрички! Но она ничего об этом не сказала. Пожалуй, чем дольше Кристин сможет сохранять эту дикую и самоуверенную радость, тем лучше.

Кристин встала и в темноте собрала все свои украшения в маленький ларчик, который и взяла к себе в постель. Тут фру Осхильд все-таки сказала:

— Как-никак, а мне кажется, Кристин, что было бы лучше, если бы Эрленд приехал сюда по возвращении твоего отца и чтобы он открыто признался, что причинил тебе большое зло, и отдал бы все на волю Лавранса.

— Я думаю, что тогда отец убил бы Эрленда, — сказала Кристин.

— Лавранс не сделал бы этого, если бы Эрленд отказался поднять меч на своего тестя, — ответила фру Осхильд.

— Я не хочу, чтобы Эрленд подвергался такому унижению, — сказала Кристин. — Я не хочу, чтобы отец знал, что Эрленд тронул меня до того, как просил благородно и честно моей руки.

— А ты думаешь, Лавранс меньше разгневается, — спросила Осхильд, — когда узнает, что ты бежала с Эрлендом из дому, и думаешь, ему легче будет перенести это? Ведь ты будешь по закону считаться просто любовницей Эрленда, пока живешь с ним без согласия твоего отца на ваш брак!

— Это уж другое дело, — сказала Кристин, — буду ли я любовницей Эрленда, раз он не мог получить меня в жены законным путем!

Фру Осхильд замолчала. Она думала; как-то она встретится с Лаврансом, сыном Бьёргюльфа, когда тот приедет домой и узнает, что дочь его похищена.

Тогда Кристин сказала:

— Я понимаю, фру Осхильд, что кажусь вам дурной дочерью. Но с тех самых пор, как отец вернулся с тинга, так уж пошло у нас в доме, что каждый день был мукою и для него и для меня. Для всех будет лучше, если теперь все это кончится.

Они выехали из Йорюндгорда рано утром на следующий День и приехали в Хэуг вскоре после полудня. Эрленд встретил их во дворе, ii Кристин бросилась в его объятия, не обращая внимания на слугу, который сопровождал их с фру Осхильд.

Войдя в дом, Кристин поздоровалась с Бьёрном, сыном Гюннара, а потом с двумя другими слугами Эрленда, как будто хорошо знала их. Фру Осхильд не могла приметить и тени того, чтобы она стеснялась или боялась. А после, когда все сидели за столом и Эрленд излагал свой план, Кристин тоже вставляла слова в общую беседу и давала советы о выборе дороги: им надо бы выехать из Хауга на следующий вечер попозже, чтобы приехать к ущелью Рост, когда месяц уже зайдет, и проехать в темноте через Силь и мимо Лоптсгорда, а оттуда вверх, вдоль реки Отта, до моста, и но западному берегу Отты и Логена окольными дорогами, через пустынную местность, покуда только выдержат лошади. Дневную пору нужно будет переждать на одном из весенних сетеров, лежащих на поросших лесом склонах. «Потому что на протяжении всего округа тинга Холледис мы можем натолкнуться на людей, знающих меня!»

— А ты подумала о корме для лошадей? — спросила фру Осхильд. — Вы не можете воровать у людей сено на весенних сетерах в такой неурожайный год, — если там вообще есть сено, — а ты знаешь, что в этом году ни у кого в нашей долине не найдется корма на продажу?

— Я думала об этом, — отвечала Кристин. — Вы должны одолжить нам корма для лошадей и еды на три дня. И по этой причине тоже нам не следует ехать всем вместе, а то будет слишком много народу — пусть Эрленд пошлет Иона обратно в Хюсабю. В Трондхеймской области год был более урожайным, и, наверное, можно будет перевезти через горы[54]То есть из Хюсабю.несколько возов до Рождества. В южной части прихода живет бедный народ, и мне очень бы хотелось, фру Осхильд, чтобы вы помогли им милостыней от моего с Эрлендом имени.

Бьёрн разразился до странности невеселым хохотом. Фру Осхильд покачала головой. Но слуга Эрленда Ульв поднял смуглое мужественное лицо и взглянул на Кристин с особой, дерзкой улыбкой:

— В Хюсабю никогда ничего не бывает в изобилии, Кристин, дочь Лавранса, ни в хороший, ни в плохой год. Но возможно, что все пойдет по-иному, когда вы вступите в управление поместьем. Судя по вашим речам, вы как раз такая хозяйка, какую нужно Эрленду.

Кристин спокойно кивнула ему головой и продолжала, что нужно будет, насколько возможно, держаться в стороне от проезжей дороги. И, по ее мнению, неразумно делать путь через ямар. Эрленд заметил на это, что там ведь находится Мюнан — надо взять письмо к герцогине.

— Тогда пусть Ульв отделится от нас у Фагаберга и едет к господину Мюнану, а мы тем временем проедем к западу от озера Мьёсена прямиком через Ланд и обходными путями, через Халланд, вниз, к долине Хакедал. Оттуда, как я слышала от дяди, кажется, идет пустынная дорога на юг, к Маргретадалу. Будет неблагоразумно ехать через Рэумарике нынче, когда в Дюфрине станут торжественно справлять свадьбу, — сказала она смеясь.

Эрленд подошел к ней сзади и обнял ее за плечи, а она откинулась назад и прижалась к нему, не обращая никакого внимания на всех присутствовавших, которые смотрели на это. Фру Осхильд сказала в сердцах:

— Никто бы не поверил, что ты никогда раньше не бегала из дому!

А Бьёрн опять захохотал.

Немного погодя фру Осхильд поднялась, чтобы идти в поварню готовить и затопить очаг, потому что слуги Эрленда должны были там ночевать. Она попросила Кристин лечь с ней.

— Чтобы я могла поклясться Лаврансу, сыну Бьёргюльфа, что вы ни на миг не оставались наедине в моем доме! — сердито сказала она.

Кристин засмеялась и пошла с нею. Вскоре к ним туда прибрел и Эрленд. Он придвинул к очагу треногий табурет и уселся на него, мешая женщинам работать. Он хватал Кристин всякий раз, когда та, поглощенная работой, пробегала мимо. Наконец он привлек ее к себе на колени.

— Правду сказал Ульв, что ты такая хозяйка, какую мне нужно!

— О да! — сердито смеясь, сказала Осхильд. — С нею тебе повезло. В этом безумном предприятии она может все потерять — ты же почти ничем не рискуешь.

— Это правда, — сказал Эрленд. — Но ведь я доказал, что хотел получить ее в жены законным образом. Не будь же такой сердитой, тетушка Осхильд!

— Как же мне не сердиться? — сказала фру Осхильд. — Только ты привел в порядок свои дела, как снова устраиваешь все так, что тебе приходится опять от всего убегать с женщиной!

— Не забывай, тетя, — сказал Эрленд, — всегда бывало так: не самые плохие из мужчин попадали в переделку из-за женщин — об этом говорят все саги…

— Господи помилуй, — сказала Осхильд. Лицо ее помолодело и стало ласковым. — Эти слова я и раньше слышала, Эрленд! — Она обхватила его голову и потрепала за волосы.

В это мгновение Ульв распахнул дверь и захлопнул ее за собою.

— Сюда приехал гость, Эрленд… которого тебе, пожалуй, меньше всего хотелось бы видеть!

— Это Лавранс, сын Бьёргюльфа? — спросил Эрленд и вскочил на ноги.

— Хорошо бы, если так! — сказал Ульв. — Это Элина, дочь Орма!

Кто-то дернул дверь снаружи и отворил ее; вошедшая женщина оттолкнула Ульва и вышла вперед на свет. Кристин взглянула на Эрленда. Сперва он как-то поблек и осунулся, но потом выпрямился, и лицо его густо покраснело.

— Откуда тебя дьявол принес, что тебе тут надо?

Фру Осхильд выступила вперед и сказала:

— Пойдемте со мною в горницу. Элина, дочь Орма; в нашем доме все-таки настолько соблюдаются приличия, что мы не принимаем гостей на кухне!

— Я не жду, фру Осхильд, — отвечала та, — чтобы родичи Эрленда встречали меня как гостью! Ты спросил, откуда я приехала? Я приехала, как ты сам мог догадаться, из Хюсабю. Поклон тебе от Орма и Маргрет — они здоровы.

Эрленд не отвечал.

— Услышав, что ты поручил Гиссюру, сыну Арифинна, собрать денег и что снова намереваешься ехать на юг, — продолжала она, — я подумала, что на этот раз ты, вероятно, остановился у своих родных в Гюдбрандсдале. Я знала, что ты засылал сватов к дочери их соседей.

Она в первый раз поглядела на Кристин и встретилась взглядом с девушкой. Кристин была очень бледна, но смотрела на Элину спокойно и испытующе.

Ничто не могло бы поколебать Кристин в ее спокойствии. Она сразу же поняла это, как только услышала, кто приехал; именно эту мысль она постоянно гнала от себя; ее хотела она заглушить с упорством, нетерпением и беспокойством; все время старалась она не думать о том, вполне ли Эрленд освободился от своей прежней любовницы. А теперь ее застигли врасплох, бесполезно было дольше бороться. Но она просила пощады.

Кристин видела, что Элина, дочь Орма, красива. Она была уже не молода, но все же красива, а когда-то, должно быть, была даже ослепительно прекрасна. Она отбросила назад капюшон плаща; голова у нее была правильной, округлой формы, с резкими чертами лица, с чуть выступавшими скулами, но ясно было всякому, что она когда-то была красавицей, головной платок покрывал у нее только затылок; говоря, Элина заправляла под платок со лба блестящие, как золото, волнистые волосы. Кристин ни у одной женщины не видала таких больших глаз; они были темно-карие, круглые, жестокие, но под тонкими, черными как смоль бровями и длинными ресницами они были изумительно прекрасны, особенно при этих золотистых волосах. Кожа и губы у нее обветрились от езды по морозу, но это ее не очень портило — настолько она была красива. На ней была тяжелая, неуклюжая дорожная одежда, но Элина держала себя так, как только это может делать женщина, полная гордой уверенности в своей телесной красоте. Она была, пожалуй, не такого высокого роста, как Кристин, но держалась прямо и гордо, отчего выглядела выше гибкой и юной телом девушки.

— Она все время жила у тебя в Хюсабю? — тихо спросила Кристин.

— Я не жил в Хюсабю, — коротко сказал Эрленд и снова покраснел. — Я провел почти все лето в Хестнесе.

— Вот какую весть я хотела передать тебе, Эрленд, — сказала Элина. — Тебе уже не надо больше искать пристанища у своих родичей и испытывать их гостеприимство из-за того, что я веду твое хозяйство. Нынче осенью я овдовела.

Эрленд стоял неподвижно.

— Я не просил тебя в прошлом году приезжать и хозяйничать в Хюсабю, — с трудом выговорил он.

— Я узнала, что все пришло у тебя в упадок, — сказала Элина. — А я еще сохранила к тебе столько расположения с прежних лет, Эрленд, чтобы считать себя обязанной позаботиться о твоем благополучии, хотя, видит Бог, ты нехорошо поступил с нашими детьми и со мною!

— Для детей я сделал все, что мог, — сказал Эрленд. — И ты отлично знаешь, что я только из-за них терпел тебя в Хюсабю! Ты, конечно, не станешь утверждать, что приносила этим пользу им или мне, — сказал он, презрительно улыбаясь. — Гиссюр справился бы с хозяйством и без твоей помощи.

— Да, ты всегда так доверялся Гиссюру, — сказала Элина и тихо засмеялась. — Но вот что, Эрленд, отныне я свободна. И если ты хочешь, то можешь теперь исполнить то обещание, что когда-то дал мне.

Эрленд молчал.

— Помнишь ли ту ночь, — спросила Элина, — когда я родила тебе сына? Тогда ты обещал жениться на мне после смерти Сигюрда.

Эрленд провел рукою по мокрым от пота волосам.

— Да, я помню это, — сказал он.

— Сдержишь ты теперь свое слово? — спросила Элина.

— Нет, — сказал Эрленд.

Элина, дочь Орма, взглянула на Кристин, улыбнулась и кивнула головой. Лотом стала смотреть на Эрленда.

— Этому минуло уже шесть лет, Элина! — сказал он. — С того времени мы жили год за годом как два грешника в аду.

— Ну, пожалуй, не только так! — сказала она с прежней улыбкой.

— Прошли годы и годы с тех пор, как между нами было что-нибудь другое! — в изнеможении сказал Эрленд, — Детям это не поможет! Ты знаешь… ты знаешь, что я почти не в силах находиться с тобой в одной горнице, — едва не закричал он.

— Я этого не замечала, когда ты этим летом жил дома, — сказала Элина с многозначительной улыбкой. — Мы бывали тогда и не врагами… иногда!

— Если ты считаешь, что мы были друзьями, то на здоровье! — устало сказал Эрленд.

— Вечно, что ли, вы будете стоять! — проговорила фру Осхильд. Она наложила кашу из котла в две большие деревянные чашки и подала одну из них Кристин. Девушка приняла ее. — Неси ее в горницу! А ты, Ульв, возьми другую. Поставьте их на стол; так или иначе, а ужинать надо!

Кристин и Ульв вышли, неся чашки. Фру Осхильд сказала двум оставшимся:

— Идите и вы, нечего вам тут стоять и лаяться!

— Лучше нам с Элиной договориться друг с другом до конца теперь же, — сказал Эрленд.

Фру Осхильд ничего на это не ответила и ушла.

В горнице Кристин накрыла на стол и принесла из погреба пива. Она сидела на внешней скамейке, прямая, как свеча, со спокойным лицом, — но ничего не ела. Ни у Бьёрна, ни у слуг Эрленда тоже не было особенной охоты есть. Ели только работник Бьёрна и тот слуга, что приехал с Элиной. Фру Осхильд села к столу и поела немного каши. Никто не говорил ни слова.

Спустя долгое время вошла Элина — одна. Фру Осхильд указала ей место между собою и Кристин; Элина села и начала есть. Время от времени по лицу ее пробегала затаенная усмешка, и она косилась в сторону Кристин.

Немного спустя фру Осхильд прошла в поварню. Огонь в очаге почти уже догорел. Эрленд сидел около, на табурете, согнувшись и уронив голову на руки.

Фру Осхильд подошла и положила руку ему на плечо. — Господи прости, Эрленд, как ты довел до этого?..

Эрленд поднял голову; лицо его было обезображено страданием.

— Она беременна, — сказал он и закрыл глаза.

Лицо фру Осхильд вспыхнуло, и она крепко стиснула его плечо.

— Которая из двух? — грубо и презрительно спросила она.

— Но это не мой ребенок, — сказал Эрленд по-прежнему угасшим голосом. — Да ты, конечно, не поверишь мне — наверное, никто не поверит… — И он снова поник.

Фру Осхильд присела на край очага перед Эрлендом.

— Постарайся взять себя в руки, Эрленд! Не так-то легко поверить тебе в этом деле! Клянешься ли ты, что это не твой ребенок?

Эрленд поднял к пей свое измученное лицо.

— Как Бог свят, как я нуждаюсь в его милосердии… как я надеюсь… надеюсь, что Бог утешил мою мать на небесах за все ее страдания на земле, — я не трогал Элины с тех пор, как увидел Кристин в первый раз! — Он громко выкрикнул эти слова, так что фру Осхильд зашикала на него.

— Тогда, мне кажется, это не такое уж большое несчастье. Ты должен узнать, кто отец, и заплатить ему за брак с нею.

— Я думаю, что Гиссюр, сын Арифинна, мой управитель в Хюсабю, — устало сказал Эрленд. Мы говорили с ним об этом прошлой осенью — и позже тоже… Ведь смерть Сигюрда ожидалась уже давно. Он соглашался взять ее в жены, когда она овдовеет, если я дам ей приличное приданое…

— Ну и что же? — сказала фру Осхильд.

— Но она отказывается и клянется, что не хочет его в мужья. Она хочет указать на меня, как на отца ребенка. И если даже я поклянусь, что это не правда, то разве, по-твоему, не подумают, что я даю ложную клятву?..

— Ты должен суметь отговорить ее от этого, — сказала фру Осхильд. — Теперь у тебя нет другого выхода, как ехать с ней завтра же в Хюсабю. И там ты должен проявить всю свою твердость и решимость и устроить этот брак твоего управителя с Элиной!

— Да, — сказал Эрленд и, уронив голову на руки, громко зарыдал:

— Разве ты не понимаешь, тетя?.. Что, по-твоему, подумает Кристин?

Эрленд ночевал в поварне вместе со слугами. В горнице спала Кристин в одной постели с фру Осхильд, а Элина на другой кровати. Бьёрн ушел во двор и улегся в конюшне.

На другое утро Кристин пошла вместе с фру Осхильд в хлев. Потом Осхильд отправилась в поварню, чтобы приготовить завтрак, а Кристин принесла молоко в горницу.

На столе горела свеча. Элина была уже одета и сидела на краю своей кровати. Кристин тихо поздоровалась с нею, принесла миску и стала процеживать в нее молоко.

— Не дашь ли ты мне попить молока? — попросила Элина. Кристин взяла деревянный ковшик и протянула его Элине; та жадно начала пить, глядя на Кристин через край ковша.

— Так ты и есть та самая Кристин, дочь Лавранса, которая отняла у меня дружбу Эрленда? — сказала она, отдавая ковшик назад.

— Вы сами знаете, было ли что отнимать, — отвечала молодая женщина.

Элина закусила тубу.

— А что ты сделаешь, если надоешь Эрленду и он в один прекрасный день предложит тебе выйти замуж за своего работника? Ты и тогда исполнишь его желание?

Кристин не ответила, тогда Элина засмеялась и сказала:

— Я думаю, ты теперь исполняешь все его желания. Как ты думаешь, Кристин… Не разыграть ли нам в кости нашего мужа — нам, двум любовницам Эрленда, сына Никулауса? — Не получив ответа, она снова засмеялась и сказала:

— Или ты так проста, что станешь отрицать, что ты любовница?

— Перед тобою мне не пристало лгать, — сказала Кристин.

— Да это тебе не очень, бы и помогло, — отвечала Элина прежним тоном. — Я знаю молодца! Воображаю, каким петухом налетел он на тебя во второе же ваше свидание. Жалко мне тебя, красивое ты дитя!..

Щеки Кристин побелели. Ей стало противно до тошноты, и она сказала:

— Я не хочу говорить с тобою…

— Думаешь, он поступит с тобою лучше, чем со мною? — продолжала Элина. Тогда Кристин резко ответила:

— Уж я не стану жаловаться на Эрленда, как бы он ни поступил. Сама я вступила на опасную тропинку — и не буду сетовать и жаловаться, если она приведет к обрыву.

Элина помолчала немного. Потом сказала неуверенным голосом, с зардевшимся лицом:

— Я тоже была девушкой, Кристин, когда он взял меня, хотя семь лет называлась женою старого мужа. Но едва ли ты можешь понять, что это была за ужасная жизнь!

Кристин задрожала всем телом. Элина глядела на нее. Затем достала из своего дорожного ларца, стоявшего около нее на ступеньке кровати, небольшой рог. Сломав печать на нем, она тихо сказала:

— Ты молода, а я уже старуха, Кристин. Я знаю, что бесполезно бороться с тобою, теперь настало твое время! Не хочешь ли выпить со мною, Кристин?

Кристин не шевельнулась. Тогда Элина поднесла рог к губам. Кристин заметила, что она не пила. Элина сказала:

— Такую-то честь ты можешь оказать мне, чтобы выпить за мое здоровье… и обещать, что не будешь злой мачехой для моих детей?

Кристин взяла рог. В это мгновение Эрленд открыл дверь. Он постоял немного, глядя то на одну, то на другую женщину.

— Что это значит? — спросил он.

И Кристин ответила; голос ее звучал пронзительно и дико:

— Мы пьем за здоровье друг друга — мы, твои любовницы.

Он схватил Кристин за руку и отнял у нее рог.

— Молчи, — грубо сказал он. — Тебе нечего пить с нею!

— Почему бы нет? — сказала Кристин тем же тоном. — Она была такою же чистой, как и я, когда ты соблазнил ее!..

— Это она повторяла так часто, что, пожалуй, и сама тому поверила, — сказал Эрленд. — Помнишь, как ты заставила меня идти к Сигюрду с этой сказкой, а тот призвал свидетелей, подтвердивших, что он еще до того застал тебя с другим мужчиной?

Кристин отвернулась, бледная от отвращения. Элина густо покраснела: потом вызывающе сказала:

— Все же она, полагаю, не станет прокаженной, если выпьет со мною!

Эрленд гневно повернулся к Элине — и вдруг лицо его вытянулось и застыло; он охнул от ужаса.

— Господи Иисусе! — еле слышно произнес он. И схватил Элину за руку.

— Пей же тогда за нее! — сказал он жестоким и дрожащим голосом. — Пей сперва ты, тогда она выпьет с тобой!

Элина со стоном вырвалась от него. Пятясь, стала она отступать в глубь горницы. Эрленд следовал за нею.

— Пей! — сказал Эрленд. Он шел за Элиной, держа в руке кинжал, который выхватил из-за пояса. — Пей же напиток, который ты приготовила для Кристин!.. — схватил Элину за руку, подтащил к столу и насильно нагнул над рогом.

Элина вскрикнула и закрыла лицо рукой.

Эрленд отпустил ее и остановился дрожа.

— Я жила как в аду с Сигюрдом, — закричала она. — Ты, ты обещал… Но ты поступил со мною еще хуже, Эрленд!

Тогда Кристин выступила вперед и схватила рог.

— Одна из нас двоих должна выпить — ты не можешь владеть нами обеими!..

Эрленд отнял у Кристин рог и отшвырнул ее в сторону, так что она свалилась на пол у кровати фру Осхильд. Он силой пытался заставить Элину пить — стал коленом на скамье рядом с нею и, охватив ее голову рукой, старался влить напиток ей в рот.

Она протянула руку над его рукой, схватила со стола кинжал и ударила Эрленда. Удар разодрал на нем одежду и слегка оцарапал кожу. Тогда Элина повернула острие к себе и сейчас же бессильно опустилась, боком на колено Эрленда.

Кристин встала и подошла к ним. Эрленд держал Элину, голова у нее свешивалась назад через его руку. Она почти сейчас же начала хрипеть — захлебываться кровью, которая текла у нее изо рта. Она выплюнула много крови и сказала:

— Для тебя я приготовила… этот напиток… за все твои обманы… когда ты изменял мне…

— Приведи сюда тетку Осхильд, — тихо сказал Эрленд. Кристин стояла неподвижно.

— Она умирает, — сказал Эрленд тем же голосом.

— Тогда ей лучше, чем нам, — проговорила Кристин. Эрленд взглянул на нее, — отчаяние в его глазах смягчило ее. Она вышла из горницы.

— Что случилось? — спросила фру Осхильд, когда Кристин вызвала ее из поварни.

— Мы убили Элину, дочь Орма, — сказала Кристин. — Она умирает…

Фру Осхильд бросилась бежать. Но Элина скончалась, когда она переступала порог.

Фру Осхильд положила мертвую на скамейку, смыла кровь у нее с лица и прикрыла его головным полотняным платком. Эрленд стоял позади тела, прислонясь к стене.

— Знаешь, — сказала фру Осхильд, — хуже этого ничего не могло произойти!

Она подбросила в очаг хвороста и дров; потом сунула туда рог в самую середину и раздула огонь.

— Можешь ты поручиться за своих слуг? — спросила она.

— Думаю, что да — за Ульва и Хафтура… Иона и того, что приехал с Элиной, я мало знаю.

— Ты, конечно, понимаешь, — сказала фру Осхильд, — что если только обнаружится, что вы с Кристин встретились здесь и оставались наедине с Элиной, когда та умерла, то уж лучше бы ты дал Кристин выпить напиток Элины! А если еще заговорят о яде, то люди припомнят и то, в чем меня обвиняли раньше… Есть у нее какие-нибудь родичи или друзья?

— Нет, — глухо сказал Эрленд. — У нее никого не было, кроме меня!

— И все-таки, — продолжала фру Осхильд; — будет трудно скрыть все это и увезти незаметно тело без того, чтобы на тебя не пало самое ужасное подозрение!

— Она должна быть похоронена в освященной земле, — сказал Эрленд, — хотя бы это стоило мне Хюсабю. — Что ты скажешь на это, Кристин?

Кристин кивнула головой.

Фру Осхильд сидела молча. Чем больше она думала, тем невозможнее казалось ей найти какой-нибудь выход. В поварне сидело четверо слуг — если бы даже Эрленду и удалось заплатить им за молчание, если бы все они или хоть кто-нибудь из них, хотя бы слуга Элины, и согласился за деньги уехать из Норвегии, все-таки они никогда не были бы спокойны. А в Йорюндгорде знали, что Кристин была здесь; если Лавранс услышит об этом, то и представить себе нельзя, что он сделает! И потом: как увезти отсюда мертвую? Сейчас нечего было и думать о дороге на запад через горы; оставалась дорога к Рэумсдалу, или через горы в Трондхейм, или же на юг по долине. А если правда выйдет наружу, то все равно никто не поверит, даже если к их словам и отнесутся внешне с доверием.

— Я должна посоветоваться об этом с Бьёрном! — сказала она, поднявшись, и вышла из горницы.

Бьёрн, сын Поннара, выслушал рассказ жены, ни разу не изменившись в лице и не сводя глаз с Эрленда.

— Бьёрн, — в отчаянии сказала Осхильд, — кто-нибудь должен поклясться в том, что видел, как она сама наложила на себя руки!

Глаза Бьёрна стали медленно темнеть, и в них загорелся отблеск какой-то жизни; он взглянул на жену, и губы его скривились в улыбку:

— Ты хочешь сказать, что я должен быть этим человеком?

Фру Осхильд стиснула руки и протянула их к нему:

— Бьёрн, ты сам понимаешь, как это важно для них!

— А ты считаешь, что мое дело все равно уж пропащее? — медленно спросил он. — Или же ты считаешь, что во мне еще сохранилось так много от мужчины, каким я был когда-то, что я посмею принести ложную клятву, чтобы спасти этого юношу от гибели? Я, которого самого медленно топили все эти годы с той поры! Топили, говорю я! — повторил он.

— Ты говоришь это потому, что я состарилась, — прошептала Осхильд.

По горнице резко пронеслось рыдание Кристин. Она забилась было в угол около кровати фру Осхильд и сидела там неподвижная и безмолвная. Но теперь вдруг начала громко плакать. Как будто голос фру Осхильд обнажил ей сердце. Голос этот был полон воспоминаний о сладости любви; казалось, он впервые заставил Кристин полностью осознать, какая любовь была у нее и у Эрленда. Воспоминание о горячем и пылком счастье нахлынуло на нее и смыло все остальное — смыло жестокую ненависть и отчаяние минувшей ночи. Она знала только о своей любви и о воле выдержать все до конца.

Все трое взглянули на нее. Потом господин Бьёрн подошел к ней, взял ее за подбородок и посмотрел ей в глаза:

— Так ты, Кристин, говоришь, что она сделала это сама?

— Все, что вы слышали, правда, до последнего слова, — твердо сказала Кристин. — Мы угрожали ей, пока она это не сделала.

— Она готовила для Кристин более ужасную участь, — сказала Осхильд.

Господин Бьёрн отпустил девушку. Он подошел к телу, поднял его на руки, снес в ту кровать, где Элина спала прошлую ночь и положив лицом к стене, хорошенько покрыл одеялами.

— Иона и того слугу, которого ты мало знаешь, отошли домой в Хюсабю с известием, что Элина едет вместе с тобою на юг. Пусть они едут в обеденное время. Скажи, что женщины спят здесь, пусть они поедят в поварне. А потом переговори с Ульвом и Хафтуром. Грозила она и раньше покончить с собой? Так что ты мог бы представить свидетелей, если об этом будут спрашивать?

— Всякий, кто бывал у меня в усадьбе последние годы, что мы провели там вместе с нею, — устало сказал Эрленд, — может засвидетельствовать, что она грозила лишить себя жизни, а иногда и меня, когда я говорил, что хочу расстаться с нею.

Бьёрн грубо засмеялся:

— Я так и думал. Вечером мы оденем ее в дорожное платье и посадим в сани. Ты сядешь рядом с нею…

Эрленд пошатнулся:

— Я не могу!..

— Бог знает, много ли в тебе останется от мужчины, когда ты еще лет двадцать поживешь своим умом! — сказал Бьёрн. — Ну, а вожжи держать сможешь? Тогда я сяду с ней. Мы будем ехать ночами и по пустынным дорогам, пока не спустимся к Фруну. По такому морозу никто не разберет, как давно она умерла. Мы заедем в странноприимный дом к монахам в Руалстаде. Там мы с тобой засвидетельствуем, что вы поссорились, сидя позади меня в санях. Достоверно известно, что ты не хотел жить с нею после того, как с тебя сняли отлучение, и ты сватался к девушке, равной тебе по происхождению. Ульв и Хафтур должны всю дорогу держаться в стороне, чтобы им в случае надобности можно было поклясться, что Элина была жива, когда они видели ее в последний раз. Ведь на это ты сумеешь их уговорить? У монахов пусть ее положат в гроб, а потом ты сторгуешься со священником о ее погребении и о покаянной епитимье для тебя самого… Да, это не очень красиво! Но ты так все запутал, что лучшего ничего не придумаешь. Не стой же, как беременная баба, которая того и гляди повалится без чувств! Помоги тебе Бог, парень, ты, верно, никогда еще не испытывал, каково ощущать острие меча под кадыком!

С гор дул ледяной пронзительный ветер — над снежными сугробами взвивался блестящий, как серебро, тонкий дымок в голубом от лунного света воздухе, когда мужчины собрались уезжать.

Две лошади были запряжены гуськом. Эрленд сел в сани вперед. Кристин подошла к нему.

— На этот раз, Эрленд, ты должен постараться послать мне известие, как сошла поездка и что случилось с тобой.

Он сжал ей руку — Кристин показалось, что кровь брызнет из-под ногтей.

— Так ты все еще решаешься держаться меня, Кристин?

— Да, все еще, — сказала она и потом прибавила:

— В этом поступке мы с тобой оба виноваты, я подстрекала тебя, потому что хотела ее смерти.

Фру Осхильд и Кристин долго стояли, глядя им вслед. Сани ныряли вверх и вниз по сугробам. Они скрылись было за ухабом — потом снова показались ниже, на покрытом снегом склоне. Но вот мужчины въехали в тень от высокой скалы и скрылись из виду.

Обе женщины сидели перед очагом, спиной к пустой кровати, из которой фру Осхильд вынесла все одеяла и солому. Они обе чувствовали, что позади них, зияя пустотой, стоит эта кровать.

— Хочешь, переночуем сегодня в поварне? — спросила, между прочим, фру Осхильд.

— Все равно, где бы ни лечь! — сказала Кристин.

Фру Осхильд вышла во двор взглянуть на погоду.

— Да, если ветер разыграется или если настанет оттепель, то им не успеть отъехать далеко, как уже все откроется, — сказала Кристин.

— Здесь, в Хэуге, всегда ветрено, — ответила фру Осхильд. — Нет признаков, что погода переменится.

Они опять уселись, как раньше.

— Ты не должна забывать, — сказала фру Осхильд, — какую участь она готовила вам обоим!

Кристин тихо ответила:

— Я думаю о том, — что, может быть, у меня явилось бы такое же желание, будь я на ее месте!

— Никогда бы ты не захотела, чтобы другой человек стал прокаженным! — с жаром сказала фру Осхильд.

— Помните ли, тетя, вы говорили мне как-то, что хорошо, если человек не решается делать то, что кажется ему некрасивым. Но не так уж хорошо, если он считает что-либо некрасивым потому лишь, что не решается это сделать.

— Ты никогда не решилась бы на это дело, боясь греха, — сказала фру Осхильд.

— Нет, не думаю, — сказала Кристин. — Ведь я уже сделала много такого, о чем раньше думала, что никогда на это не решусь, боясь греха. Но тогда я не понимала, что кто согрешит, должен попирать ногами других.

— Эрленд хотел покончить со своей распутной жизнью еще задолго до того, как повстречал тебя, — с жаром ответила Осхильд. — Уже давно между ними все было кончено.

— Я знаю это, — сказала Кристин. — Но у нее, вероятно, не было причин думать, что намерения Эрленда настолько тверды, что ей не удастся поколебать их.

— Кристин, — просящим и боязливым голосом сказала Осхильд, — ведь ты теперь не бросишь Эрленда? Теперь вам нет иного спасения, как только спасать друг друга!

— Такой совет я вряд ли услышала бы от священника, — сказала Кристин и холодно улыбнулась. — Но я знаю, что не покину Эрленда, даже если бы мне пришлось растоптать ногами родного отца.

Фру Осхильд встала.

— Уж лучше нам чем-нибудь заняться, чем сидеть так, — сказала она. — Вероятно, мы все равно не заснем, если даже и попробуем лечь.

Она достала из клети маслобойку, принесла несколько мисок с молоком, перелила его в маслобойку и приготовилась сбивать масло.

— Дайте лучше мне, — попросила Кристин. — У меня спина помоложе.

Они молча принялись работать; Кристин стояла у двери в клеть и сбивала масло, а Осхильд чесала шерсть у очага. Только уже когда Кристин отцедила воду из маслобойки и начала мять масло, она вдруг спросила старуху:

— Тетя Осхильд, вы никогда не боитесь того дня, когда предстанете перед судом Божьим?

Фру Осхильд поднялась с места, подошла к Кристин и встала перед ней в полосе света:

— Может быть, у меня хватит мужества спросить того, кто создал меня такою, какова я есть, не смилуется ли он надо мной, когда придет час его воли? Потому что я никогда не просила его о милосердии, когда нарушала его заповеди. И никогда не просила я ни Бога, ни человека сбавить мне хотя бы одну полушку с той платы, которая была с меня спрошена в этом мире.

Немного спустя она тихо сказала:

— Мюнану, старшему моему сыну, было в то время двадцать лет. Тогда он был не таким, каким, я знаю, стал теперь. Они, мои дети, не были тогда такими…

Кристин тихо ответила:

— Все-таки господин Бьёрн был с вами каждый день и каждую ночь все эти годы.

— Да, и это у меня было, — сказала Осхильд.

Немного спустя Кристин кончила сбивать масло. Тогда фру Осхильд сказала, что нужно было бы попытаться заснуть.

Лежа в теплой постели, она обняла плечи Кристин одной рукой и прижала молодую голову к своей груди. И вскоре услышала по ровному и тихому дыханию Кристин, что та заснула.