Онлайн чтение книги Красное колесо. Узел I Август Четырнадцатого
117

Частное заседание лидеров ИК. – Вступать в правительство невозможно, невыгодно.

После шумного заседания Четырёх Дум вожди кадетов ринулись на шумные же вечерние митинги в честь 1-й Думы. А несколько ведущих членов исполкомского большинства решили собраться на квартире у Скобелева – поговорить между собой доверительно, прежде завтрашнего ИК: что же делать с правительством?

В идею возобновления Думы, кажется, и Церетели и Скобелев, громыхнув сегодня, вбили похоронные гвозди, не воскреснет. Однако вот Временное правительство своим публичным Обращением к населению и личным письмом князя Львова к Чхеидзе взывало к Совету: разделите с нами власть!

И что ж им ответить?

На эти воззывы можно было бы и не обратить внимания, если бы положение правительства не становилось так быстро таким угрожающе провальным. А ведь ещё Совещание Советов в конце марта настаивало, чтобы правительство стало коалиционным с социалистами. И после дней апрельского кризиса неслись теперь в ИК взволнованные резолюции со всех концов страны, и с заводских митингов, и из воинских частей, не говоря уже о перепуганных обывателях: требовали, чтобы Совет не только контролировал правительство, но сам разделил бы с ним власть, – такая идея созрела в общественном сознании. Иногда резолюции варьировались: пусть двоевластие остаётся, но чтобы Совет взял себе законодательную власть, а правительству оставил только исполнительную.

А такой вариант – не избавлял Совет от ответственности, даже хуже.

Тут и Керенский, три дня назад, явясь на бюро ИК оправдываться, как он проворонил милюковскую ноту, тоже настаивал, что правительство – в невозможно тяжёлом положении, у министров настроение – снять с себя ответственность, и слухи об уходе всего состава вовсе не политическая игра.

Если так – это сильно озадачивало исполкомцев.

А позавчера Керенский публично выступил с заявлением, шатко равновеся между собственной отставкой и приглашением в правительство социалистов.

И ясно было, что это – согласовано с эсерами. Эсеры – явно тянулись в правительство.

Собирались лидеры ИК отдельно, чтобы согласиться или размежеваться, но не под обстрелом большевиков и левых интернационалистов. Да в частной встрече можно и говорить более откровенно, не гремя доспехами терминологии.

Матвей Иваныч Скобелев жил богато, а всё по-холостому. Но в эти недели в квартире его появилась певичка из театра музыкальной драмы. Она сейчас руководила прислугой, подававшей чай, а в дебаты не вмешивалась, не мешала и курить. Курили тут многие, и по многу папирос (Церетели кашлял от этого дыма). Были к чаю печенья, пирожные, потом и фрукты.

На квартире Скобелева всё так же стоял Церетели. А пригласили сегодня: Чхеидзе, Дана, Войтинского, Либера, Богданова, Гвоздева, это всё социал-демократы, и от эсеров Гоц и Авксентьев, а Чернов по гордости не приехал. Получилось десять человек, сборище немалое.

По старшинству ждали, чтó первый скажет Чхеидзе. Он чай размешивал, чуть-чуть ложечкой, а почти не пил. Опустив голову, смотрел в скатерть.

– Я десять лет председательствую, – он имел в виду до ИК думскую фракцию, – но стараюсь не сбивать прения, лучше послушать товарищей. А сегодня – такой важный вопрос, да… И я должен поделиться с вами моими сомнениями…

Было Чхеидзе всего 53 года, а выглядел он совсем стариком: голова плохо держится, плечи пригорблые, глаза тусклые, бородка потеряла форму, и речь невнятней обычного. Ещё и проблема коалиции додавливала его:

– Мне тоже в дни революции предлагали стать министром, на старости лет. На что у меня способностей никаких. Но дело не в этом, могли б у нас найтись подходящие. Но ведь Исполнительный Комитет в те дни обсуждал и решил отрицательно. И правильно. Совет потому и имеет такой большой авторитет, что остался вне правительства. А между тем руководит организацией масс. И массы верят нам, что нельзя сразу дать мир и сделать все реформы. А если мы войдём в правительство, мы пробудим в массах надежду на что-то новое, чего мы сделать не сможем. Так что – нам нельзя. Но вот на днях будет создан Совет крестьянских депутатов. Вот от него, от имени крестьянства, и пусть идут в правительство товарищи эсеры и народники, которые, видимо, так хотят. А мы – будем поддерживать со стороны.

Русобородый красавец Авксентьев с барственным достоинством отвечал:

– Николай Семёныч говорит верно: основой демократического правительства в России может быть только крестьянство. Но крестьянство, увы, по дальности наших расстояний, по разрозненности, ещё не успело после революции организоваться настолько, чтобы сказать решающее слово в образовании нового правительства. Правда, на днях откроется этот всероссийский крестьянский съезд, но, между нами говоря, он пока совсем не будет представителен: делегаты приедут далеко-далеко не ото всех уездов, даже губерний, и скорей случайные, кто где под руку попадётся, а не правильно выбранные. Даже немало и крестьян-горожан. И мы – не будем там чувствовать себя действительными представителями России, чтоб её выразить и возглавить. И нам там ещё предстоит завоевать такой авторитет, какой уже завоевали вы. Да и приглашение Временного правительства относится к Исполнительному Комитету. И без социал-демократов коалиции никак не создать.

Плотный Гоц, с длинными чёрными волосами, лицом кругловатым, а движеньями деловитыми, настаивал резче.

Нет! Эсеры никак не могут войти в правительство без эсдеков. Формальное решение у эсеров ещё не состоялось, но он, Гоц, резервировал за собой право голосовать и против коалиции, если эсдеки не выразят готовность идти в правительство на равных основаниях.

– Мы тоже росли в борьбе – (мягко сказано «тоже», за его плечами был и успешный террор, и приговор к смертной казни, и каторга) – в борьбе со всеми попытками пересадить на русскую почву тенденции западноевропейского министериализма. Участвовать в правительстве вместе с буржуазией – для нас ещё чужей, чем для вас. И если мы тем не менее согласимся, то только потому, что без этого правительство падёт, не вынесет первого следующего столкновения с Советом. Только потому мы согласимся, что в исключительных условиях произошедшей русской революции участие социалистов во власти не есть отдача заложников в руки буржуазии, а есть утверждение политики революционной демократии. Но только – если эту ответственность вы с нами разделите!

Между эсерами и эсдеками вырисовывался ров. Поспешил воткнуться Скобелев, видимо нетвёрдо зная наперёд, чтó именно он скажет. Занесло его сперва к Вандервельде, как тот в начале войны приезжал просить русских социалистов поддержать борьбу против императорской Германии.

– …И мы ему тогда ничего не ответили. Мы знали, как разговаривать с товарищем Вандервельде, председателем Интернационала, но не знали, как разговаривать с министром Вандервельде. И так остаётся после революции тоже. Конечно, это мы создали это правительство. В новых условиях мы уже не разжигаем народные страсти, а наоборот тушим. Я вот, например, только и делал всё это время, что тушил – то среди рабочих, то среди воинских частей, то среди кронштадтских матросов… И я всегда встречал доверие масс, и мне удалось подчинить их демократической дисциплине. Но если бы теперь я к ним явился не представителем Совета, а в качестве министра? Они бы сказали: мы знали, как разговаривать с товарищем Скобелевым, но не знаем, как с министром.

Скобелев любил аргументировать от самого себя. Другое дело – кучерявый полнощёкий Богданов, с железной твёрдостью по многу часов дирижировавший двухтысячеголовым Советом. Он шёл – от практики. Участие советских в правительстве, да, популярно среди несознательных масс, вот почему так много резолюций в пользу коалиции. Но передовые рабочие, прошедшие партийную школу, хорошо сознающие классовую расстановку, разумеется, относятся критически. Энтузиазм масс построен на иллюзиях, что составное правительство может оказаться чудодейственно. А когда ничего такого оно не сделает – то будет жестокое разочарование, и поколеблется авторитет Совета. Нам потому и нельзя идти в правительство, чтобы сберечь Совет.

Тихий Гвоздев, за которого Богданов и в Рабочей группе хорошо управлялся, не оспаривал своего теоретика: вполне согласен с Борисом Осиповичем.

А холодный, неприветливый Дан без колебаний и сомнений выговаривал законченные гладкие фразы – и катились они как бы помимо него, как неуклонимая закономерность. Вопрос о коалиции ещё не стал на очередь в развитии нашей революции. Резолюция Совещания Советов не может быть для нас руководством, ибо она принята некомпетентным собранием, не отдававшим себе отчёта в социальной расстановке. Поддерживать правительство социалистам гораздо удобнее извне, а вступив министрами – не сможешь выполнить своей программы, потому что всякое буржуазное правительство в конце концов выступит против пролетариата. Находясь внутри правительства – мы будем занимать двусмысленную позицию в социальных конфликтах, и так притупится пролетарская классовая борьба. А в условиях международной борьбы против империализма коалиция с буржуазией может оказаться особенно вредной. Вот если война затянется, ещё увеличится экономическая разруха, наступит анархия во всех областях жизни и произойдут вспышки отчаяния народных масс, угрожающие распадом государства, – тогда, может быть, и поставим вопрос вхождения, однако с величайшей осмотрительностью. Но это будет весьма опасно, ибо тогда к социалистам массы станут предъявлять невыполнимые требования. Нет, нет, лучше нам держаться от власти в стороне.

И правда же! – крайне опасно. Все упрёки – посыпятся тогда на нашу голову.

А мы вынуждены будем поддерживать и всю политику правительства и перестанем быть выразителями чистой классовой линии пролетариата.

И потом же: мы отдадим в министры и так потеряем самых выдающихся своих партийных работников.

А тут, в ИК, наши места займут большевики и левые, и будет их засилие.

Большевики ничем не рискуют, потому что у них ничего нет. А мы – не можем так.

Да всё равно никакое правительство сейчас не справится, и мы только опозоримся вместе с ним…

Так что ж, оставить все бразды в руках буржуазии?..

И – что теперь должен был сказать им Церетели, три часа назад овеянный громом оваций в Белом зале за защиту Совета? Как спорить с партийными товарищами, если они выражают истину?

Но сердце хочет смягчить жестокость истины:

– Конечно, правительство должно быть всячески поддержано Советом, чтоб оно нашло гармонию со стремлением народных масс. Но, как ни готовы мы сделать всё возможное для укрепления правительства, – целесообразно ли сейчас наше прямое участие во власти?

И сам поникал от жестокости ответа:

– Нет. Только вырастут надежды масс, которых мы не сможем удовлетворить, – и тогда это усилит максималистские течения, большевиков. И вместо укрепления демократической власти произойдёт ослабление нашего с вами авторитета.

Да и – к а к? Как образовать коалицию, если правительство не действует достаточно решительно в области внешней политики? Коалиционное правительство должно было бы безповоротно поставить вопрос о мире. Но ведь во всей европейской демократии сейчас нет этого могущественного движения в пользу мира.

– …И никакое русское правительство, даже насквозь социалистическое, само одно не сможет остановить войну.

Перед теми порядочными, доброжелательными министрами, с которыми Церетели легко, свободно разговаривал на Контактной комиссии, почему-то никак не разглядывая в них врагов-буржуев, – ему сейчас было стыдно и даже больно, что он не может протянуть им руку помощи. Но это – всё так:

– Напротив, не сливаясь с правительством, Совет сохраняет максимальное влияние на воспламенимую часть населения. В пережитом нами, вот на днях, кризисе – как мгновенно мы восстановили порядок, и безумный лозунг «долой правительство» сразу загас. И вот так, извне, мы только и можем демократизировать политику правительства.

А понимая, что – мало этого, воображая ищущие глаза Некрасова, порхающие глаза Терещенко и голубые в слезе у князя Львова, – голосом извинительным, растерянным Церетели заключил:

– Конечно, я не буду советовать эсерам, чего не советую собственной партии. Но… ведь существуют же в России и другие демократические элементы, не связанные ни с нашими партиями, ни с Советами… а – с кооперативами?.. с крестьянством? И если б они и заменили Милюкова и Гучкова в правительстве?.. А мы бы тогда – ещё более решительно их поддерживали?..

Правда, вот бы выход? Кто бы, правда, вступил в министры?

Но Войтинский отрезно отклонил:

– Ничего из этого не выйдет.

И – ещё сидели, ещё перекладывали. Но даже в этом узком собрании конструктивного ответа не нашли.

К концу дебатов, под испитыми и недопитыми стаканами, измазанными тарелками с раскрошенными птифурами, гофрированными бумажками из-под пирожных, сердечками яблок, переполненными пепельницами, где и мимо стряхнутым пеплом, – голубая вышитая скатерть выглядела необещательно.