Воззвания Временного правительства к народу, к крестьянам – в деревню не попадают: газеты редко туда доходят, а особых листков нет. В Нижегородской губернии даже воззвание губернского исполнительного комитета о засеве полей – или не дошло, или опоздало. Ходят слухи: то – Временное правительство приказало священникам посшибать кресты с церквей, церкви скоро опечатают, богослужения запретят; то – будут выдавать на каждый двор по одной лошади, одной корове и по тысяче рублей деньгами.
Всякие платежи и налоги – деревня платить перестала.
В Ардатовском уезде отказались делать раскладку и казённых, и земских, и мирских сборов.
В село Новониколаевку Донской области явились якобы от ростовского совета рабочих депутатов и арестовали волостного старшину во время раздачи пособия семьям мобилизованных. Всё же сход отстоял своего старшину и деньги, но приезжих никто арестовать не решился: „Кто их знает, может начальство.”
В селе Лебяжьем Ставропольского уезда Самарской губ. из прибывшей домой сотни солдат, отпускников и дезертиров, отделилась группа и с частью новобранцев учинили жестокий самосуд над старшиной и писарем, измучив их до полусмерти. На другой день эта шайка стала громить усадьбы зажиточных крестьян – но приехавшие из уезда милиционеры отговорили их. Тогда дезертиры намерились учинить самосуд над членами кредитного товарищества – этим удалось спастись бегством.
В Палкинскую волость Псковского уезда прискакали на лошадях из соседней Гусаковской волости солдат-дезертир и несколько деревенских хулиганов, вооружены. Вынесли из волостного правления все бумаги и жгли: „Довольно, будя! Нонче ничего нет – царя нет, урядника нет, старшин нет!” Взломали денежный сундук, взяли 2400 рублей и ускакали. Крестьяне не посмели задержать: „Подступись к нему, а он ливорвертом в морду.” (Из Муйжеля)
В Кромском уезде к казначею чернского кредитного товарищества явилось семь человек в солдатских шинелях: „Не нужна нам ваша кооперация!” – и отобрали ключи от складов и кассы.
В одном из сёл Воронежской губ. крестьяне подожгли склад земледельческих орудий.
В селе Поповка Карловской волости под Полтавой созвали всех на сходку: „Будут объявлять, что кому брать из экономии.” (В Карловке – имение герцога Мекленбург-Стрелецкого, 55 тыс. десятин, коннозаводство, три сахарных завода, один винокуренный.) На сходке приезжий, под вид мастерового, в кепке, с красной повязкой на рукаве:
– Вот вам, граждане, пришло право разобрать имущество герцогское. По решению комитета могут получить: Иван Пушко – молодого вола, Павло Корж – свинью, солдатская вдова Катерина Чиж – овцу, Андрей Грунько – железную борону тройную, Семён Марюхин – старого вола и ярмо, Серёга Зацепко – пару лошадей.
Мужики сперва мнутся – не уверены. Но за сутки – всё разобрали. (Чешут в затылке: одного вола- как в работу приставить?)
Прошла неделя – новый приезжий, новая сходка: всё – вернуть! имение герцога – теперь собственность государства.
А Павло Корж уже ту свинью зарезал: „Так чьё ж право настало? опять буржуков?”
Гудит сходка, отдавать не хочет. Требуют – и землю герцогскую делить.
В Сычёвском уезде Смоленской губ. во многих местах толпа крестьян громила „потребиловки” – сычёвскую лавку, жерновское общество, ярыгинские кооперативы, с насилием над кооператорами:
– Долой старое! Надо всё новое!
В Тёсовской волости того же уезда, слывшей одной из самых культурных, переизбрали комитет: удалили из него земского врача, учителя, всех интеллигентов. В новый состав выбрали и таких, кто не умеет расписаться. Комитетчикам назначили жалованье. А кого из интеллигентов зовут на грамотную помощь – платят им подешевле.
В селе Студенец новый сельский комитет выгнал учительницу из школы, выбросил на улицу её вещи: „Уезжай от нас!” А мужикам комитет запретил дать ей лошадь или приютить на время. Один старик всё же взял её в дом. Приходил священник, исповедал её и причастил.
Избрали в комитет: Терентия Кочета, Петруху Голяму и Устинью Курошницу. Все трое неграмотны, не могут надписать адреса на письме. Постановили: не платить аренды, и чтоб деревне выдали по фунту сахара на человека.
В с. Чернавке Самарской губ. возник многодневный спор между Двумя комитетами, выбранными один за другим. Дошло до потасовки. Бабам это надоело, избрали свой третий комитет и послали делегатов в Самару: найти такую власть, чтобы водворила порядок.
Священник предупредил здешних охальников, что их ждёт виселица. На него написали епископу просьбу о смещении – но женщины отстояли своего священника.
В Корсунском уезде Симбирской губ. в деревнях неспокойно, происходят аресты, сводят личные счёты. Идут разговоры, что надо усторонить всех учительниц, священников, управляющих. Обсуждают, как поделить помещичью землю, не дожидаясь разрешения.
То же – в Сердобском уезде Саратовской губ. В с. Бокове оратор на базаре:
– Теперь кто только скажет слово „монархия” – хватайте, и под арест. А в поезда садись теперь в 1-й и 2-й классы, где раньше только баре ездили, а теперь вали, ребята!
Впрочем, и этого оратора крестьяне тоже арестовали.
В Моисеевке под Житомиром крестьяне арестовали судебного следователя, прибывшего по делам службы. „Раньше вы сажали нас, а теперь – мы вас!”
Сельский сход в Ставропольском уезде (Кавказском). Все кричат: „Долой земство!” – „Не хотим платить земские сборы!” – „Долой по требиловку!” – „Долой кредитное товарищество!” Старшина дал мужикам накричаться, а потом объяснил: новое правительство поддерживает и земство, и кооперативы. Стали кричать: „Долой старшину!”
Долго старшина уговаривал сход, не помогло, приняли: всё „долой”! Теперь хотели выбирать в продовольственный комитет, но явилась баба с жалобой на своего мужика: её прогнал, а взял любовницу. Тотчас поставили того мужика перед сходом и кричали: „Сослать в Сибирь!” Муж взмолится: прийму жену, а любовницу удалю.
Собрание потребительского общества полей орошения в Люблине, под Москвой, постановило: выслать старосту Смурова из Люблина в 24 часа, а семью его в трёхнедельный срок. (Не угодил обществу.)
В дер. Фёдоровке Козловского уезда местный сельский комитет, не надеясь на управу от властей, постановил и высек розгами своего сельчанина, укравшего две четверти овса у солдатки.
В Харьковской губ. в одной волости случай: крестьянин оскорбил икону. Волостной комитет приговорил его к голодной смерти: запер, не кормил, не поил.
В с. Спея Бендерского уезда крестьянский сход заподозрил лесничего в убийстве, приговорил к смертной казни – и тут же его разорвали на части.
В с. Сергиевском Калужской губ. в апреле один молодой мужик убил старуху из своего же села, она с поезда несла в мешках какое-то добро. В селе опознали. А властей теперь нет. Так сами схватили убийцу, привязали ему на спину лапти убитой старухи и пустили бежать по спуску к Оке, где срублен был лес, и некуда спрятаться. Отпустили сколько-то, потом Митька Тимарёв, только что приехавший с фронта и со своей винтовкой, – уложил, как зайца, издали.
Кучка этих мужиков, весело переговариваясь, возвращалась по аллее барского сада. Стоял тёплый безоблачный день. Увидели барышень Осоргиных на грядках, сняли шапки, приветливо поздоровались и: „Бог в помощь!”
В Рязанском уезде в сёлах Еголдаеве, Васильевке и Дегтяньи на сходках агитировал приезжий солдат, якобы от Временного правительства. И сходки постановляли: жечь соседних помещиков.
Помещикам всюду запрещают вывозить свой хлеб и рубить свой лес. Помещики трясутся: как пойдёт, крестьяне могут свозить их хлеб к себе на гумна, и ничем не помешаешь. На хуторе наследников Ульяновых под Арзамасом крестьяне выгнали управляющего, сняли рабочих, заперли амбары с семенным овсом и воспретили вообще сеять. В Петровском уезде Саратовской губ. крестьяне захватили земское опытное поле в 30 десятин, арестовали уездного комиссара и его милицию, согнали всех помещичьих рабочих и пленных: не сейте, мы сами посеем! В Касимовском уезде Рязанской губ. у Мансурова разгромили сад-питомник, а помещика Павлова арестовали.
В глухой части Бежецкого уезда Тверской губ. – погромы имений, власти боятся туда и ехать.
А в Лукоянском уезде Нижегородской губ. наоборот, в имение Фи-лософова вернули всё захваченное: хлеб, овёс и лошадей, пусть сеет.
В подхарьковском имении наследников графа Толстого-скульптора по молодой посадке яблонь деревня стала пасти общественный скот. В усадьбу явились описывать всё имущество, понятые – из своих крестьян. Всегда были в добрых отношениях, и теперь им неловко: „Вы уж извините, мы по закону.” Не знали, как описывать библиотеку, хозяйка посоветовала им обмерить аршинами шкафы и полки. (И поэтому позже смогла все книги переправить в Харьков.)
В Костюковичах Чериковского уезда Могилёвской губ. крестьяне не дают землевладельцам засевать поля и травят луга. Помещик Масальский засеял половину ярового – они послали донос в губернию, что он хранит пулемёты и стреляет из них. Явился солдат Гликен с комиссарскими полномочиями и толпой крестьян и начальник уездной милиции Яскольд, произвели повальный обыск имения, разыскивая пулемёт даже в колыбели новорожденного, отобрали три охотничьих винтовки. Гликен заявил, что крестьяне имеют право хоть уничтожить семью помещика и не оставить камня на камне от здания.
Захватывают помещичьи земли и в Самарском уезде. И плуги, бороны, лошадей. Или травят крестьянским скотом всходы помещичьей люцерны. Всё это – неторопливо, спокойно.
– Вот с работой кончим – и лошадок вернём, и сбруя никуда не Денется, ежели не станешь булгачиться.
Да ведь земля – моя? лошади – мои?
– Была твоя, а теперь – Божья, мирская. Вы своё получили, и нам пришла пора.
Теперя, вишь, так объяснять стали: мужику нигде в Расее нет земли: там, вишь, болото, там лес, там тунра, там монастыри. Послать их всех к матери, да и почать делить.
Немало случаев, что два села спорят об одной и той же помещичьей земле: кому пахать? И скоро возить навоз на поля под озимые – куда возить? Рядом – господская земля, но и Хрущёво на неё метит, и Рылово, – ас той стороны Монаенки, село агромадное, всех нас сметёт.
В Ранненбургском уезде из-за раздела захваченных земель перессорились все волости, деревни и общества.
В дер. Чигасове мир вынес приговор: засеять господскую землю. Лошадники кинулись захватывать, но безлошадные и солдатки им наперекор: не пустим! и будем рубить гужи, ежели сперва не вспашете наши полосы.
В Троицкой слободе Таганрогского округа, где живёт 10 тысяч человек, собрался неполный сход в 300 домохозяев и решил: купить за полцены мельницу односельчанина Колесниченко. Тут же выгнали хозяина и поставили печати, в случае упорства мельника решено его арестовать. Он бежал в Таганрог. Окружная управа отменила реквизицию, но волостной комитет не подчинился.
В Волховском уезде Орловской губ. крестьяне составили приговор: арестовать начальника воинской команды, охраняющей винокуренный завод, задержать и хозяйку завода.
Весь Юг перестал сдавать скот для армии: прежних заготовителей никто не слушает, а новых нету.
И много столкновений общинников с отрубниками. В Ольгинской волости Саратовской губ. отобрали у отрубников всю землю. В Корсунском уезде на сельских сходах вынудили отказаться от своих земель всех столыпинских хуторян и всех купивших землю в вечное владение. В с. Петропавловском Сарапульского уезда на сельском сходе общинники постановили захватить 153 отрубных участка и тем покончить с отрубничеством, всю землю разделить чересполосно опять. Дошло до драки, многих отрубников побили и подожгли несколько усадеб.
В Козловском уезде Тамбовской губ. отбирают у отрубников скот. На хуторе Кочергина от неизвестной причины сгорел дом и все надворные постройки, в огне погибли пленный австриец, лошадь и корова. В Заворожской слободе сгорело три риги. У отрубника Раева с незапертого двора увели двух лошадей.
И так бывает: у солдатки-отрубницы с кучей детей мужики отбирают землю. Потом является к ней в дом сосед, заберёт пилу, другой раз топор, и ещё насмехается.
Повсюду волостные комитеты не допускают лесных заготовок – настолько, что даже на топку не дают помещикам из их же леса. Крестьяне отказываются работать для казённых заготовок, не допускают и пришлых рабочих: эти леса скоро будут наши! – В Смоленской губернии не допустили поставщика для железной дороги. Он совал им документы, и бумагу от комиссара, потом и привозил солдат из гарнизона объяснять, – на всё ему: „Лес будет наш, а ты режь в другом месте.”
В Самарской губ. крестьяне удалили лесную стражу – и начались лесные пожары.
В с. Пустотине Ряжского уезда некоторые крестьяне, имеющие свободных лошадей, увезли у арендатора леса 80 клеток дров, продававшихся по 3 р. 50 к. – и стали продавать солдаткам и безлошадным по 8 р. за клетку.
В с. Рачейке Сызранского уезда часть крестьян пошла рубить удельный лес, другая же часть – его защищать: „чтоб зря своего же добра не переводить”. Вышла драка. Оказалось: мальчик 14 лет достал где-то брошюру 1905 года с призывом самовольно захватывать земли и лес, с того и началось.
По деревням Таганрогского уезда будто видели двух молодцов в косоворотках и лакированных сапогах, – разъезжали и сообщали, что надо призвать к власти свергнутого царя.
В с. Луках Рогачёвского уезда в ночь на 21 апреля топором убили престарелого священника Стратоновича, его дочь и учительницу-квартирантку. Дом ограблен.
В с. Рассказове близ Тамбова три беглых солдата убили семью священника Миловидова и ограбили дом.
В с. Медведеве Семёновского уезда приехала с лекцией от земства Н. Кроткова. Произнесла несколько фраз – бабы подняли шум:
– Ты от Републики приехала! Это она отняла у нас батюшку-царя и напустила голод. А поглядимте-ка, есть ли на ней крест!?
И кинулись на неё. Заступился один мужичок – и лекторша вместе с учительницей убежали, заперлись в школе. Потом она уехала украдкой.
В станице Александровской среди дня был дан тревожный набат. Пожара не было. Станичники собрались к правлению. Атаман Сидский призвал население уничтожить молодые станичные сады. На призыв отозвалось около 30 станичников без кола и двора – под предводительством атамана кинулись ломать и сжигать изгороди, выдёргивать молодые саженцы с корнями, а 5-летние деревья ломать. Потом стали уничтожать и старые сады, и овощи в огородах, грозя самосудом, кто будет препятствовать. Владелица столетнего сада с отчаянья бросилась в колодец.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления