Онлайн чтение книги Крестный папа
ГЛАВА 6

Рашидов Игорь Ильдарович знал о женщинах все или почти все. Для него не были секретом их тайные помыслы и желания. Он мгновенно вычислял, чего от него хочет та или другая. К каким бы уловкам женщины ни прибегали, на какие бы ухищрения ни пускались, будь то слезы или ласки, он всегда чувствовал истинную природу их происхождения. Его ничто не могло смутить или ввести в заблуждение: он тут же определял цену ласковым речам, нежному взгляду или пламенному поцелую. Одним словом, женщины для него были пусть и жизненно важным, но все же товаром.

Может быть, все было бы и иначе, не имей он в доме четырех сестер, мать и двух ее назойливых родственниц.

– Семь женщин в доме – это много даже для меня! – обычно кидал в раздражении его отец и, швырнув салфетку в тарелку с недоеденным обедом, поднимался под их гомон из-за стола. – С ума сойти можно!..

С ними действительно можно было сойти с ума. Постоянная трескотня, споры, склоки. А чего стоили их походы по магазинам! Здесь не выдерживал даже видавший виды охранник отца и слезно умолял Ильдара освободить его от этой тягостной обязанности. Тот сурово хмурил брови, отмалчивался какое-то время, а затем бросал умоляющий взгляд в сторону сына.

– Ты это, сынок, давай-ка поезди с ними… Буду твоим должником…

Долги отец платить умел. Никогда не забывал об обещанном, и в скупости в таких случаях его упрекнуть было нельзя. Поэтому Игорь почти всегда соглашался, хотя и корчил из себя при этом великомученика. Авторитетом в семье он пользовался непререкаемым, женщины, на удивление всем, были с ним безропотны, так что ничего, кроме выгоды, такие поездки ему не сулили. Он садился за руль микроавтобуса, подаренного ему отцом на восемнадцатилетие, шикал на женщин и, дождавшись, когда их гомон утихнет, выезжал за ворота особняка.

Поздним вечером, отчитавшись перед отцом о результатах поездки и сунув в бумажник положенное в таких случаях вознаграждение, Игорь снова и снова слышал от него:

– И как тебе это удается?! Ума не приложу, в чем твой секрет…

Сын скромно отмалчивался, не желая лезть с откровениями к уставшему за день папаше, и незаметно исчезал за дверью минуты три спустя. Да и к чему трепать языком, если тот все равно не поймет его. Разве ему будет интересно слышать о том, что всю свою сознательную жизнь Игорь только тем и занимался, что изучал людей. Ему были интересны не только сами их дела и поступки, но и то, что их на эти самые поступки сподвигло. Разве не любопытно следить за тем, как щебечут о любви друг к другу его сестры. И не менее любопытно лицезреть, когда за пропавший ластик, коробку печенья или тюбик губной помады они готовы выцарапать друг другу глаза. Где же проявляется истинность их чувств? Тогда ли, когда они, довольные сытой и обеспеченной жизнью, готовы любить кого угодно, или тогда, когда попирают их личное?..

Этот вопрос не давал ему покоя долгое время. Он мучил его до тех самых пор, пока однажды он не вывел для себя одну и, как ему казалось, единственно верную формулу – все в этом мире фальшь и обман. Все, кроме ощущений, порожденных инстинктами: боль, страх, холод, голод. Остальное не что иное, как бесполезная жизненная мишура, выдуманная человечеством от скуки. Кому, интересно, нужна эта чертова любовь, если ничего, кроме страданий, она в себе не несет? Есть влечение полов, но это опять глас и зов природы. Зачем и кому была нужна эта наносная шелуха, называемая чувствами? Не иначе как садомазохистам, к коим Игорь себя уж никак не причислял. Для него все было гораздо проще и беспроблемнее: когда хотел женщину, он ее покупал. Это требовало затрат денежных, временных, но уж никак не эмоциональных, за что он всегда говорил судьбе спасибо. Лишние переживания ему были ни к чему. Угрызений совести при расставаниях он не испытывал. Дамы одаривались щедрыми чаевыми, и их существование тут же предавалось забвению. Он перелистывал очередную жизненную страницу, почти мгновенно о ней позабыв.

– Ты самый отвратительный циник на свете!!! – частенько слышал он от любовниц.

Ну и что?! Уж лучше быть циником, чем слюнтяем, раздавленным чьим-нибудь безжалостным каблучком.