Онлайн чтение книги Кто ты?
Глава 13

Дорогой лорд Питер,

В юности я имел обыкновение играть в шахматы со старым другом моего отца. Он был плохим игроком, надолго задумывался и никогда не видел, что поражение неминуемо, поэтому требовал, чтобы мы играли до конца. У меня не хватало на него терпения, поэтому теперь хочуу сразу признать – вы победили. Я должен остаться дома и ждать суда и виселицы или бежать за границу и жить там в безделье и безвестности. Короче говоря, я признаю себя побежденным.

Если вы читали мою книгу по судебной психиатрии, то помните, я писал в ней: "В большинстве случаев преступник сам выдает себя некоей ненормальностью, связанной с патологическим состоянием нервных клеток. Его душевная нестабильность выражается в разных формах: в чрезмерном тщеславии, приводящем его к потере достигнутого; в чрезмерной чувствительности к некоей обиде, которая является следствием религиозной галлюцинации и приводит к желанию исповедоваться; в эгомании, которая внушает чувство ужаса или собственной греховности и обращает его в бегство, когда он забывает даже заметать следы; в непомерной самоуверенности, которая побуждает его забывать об элементарных мерах предосторожности, как это было с Генри Уэйнрайтом, который оставил мальчика с убитой, а сам пошел за кэбом, или, с другой стороны, нервозное недоверие к аперцепции в прошлом, побуждающее его возвращаться на место преступления, чтобы убедиться в отсутствии следов, хотя он и без этого прекрасно знает, что никаких следов быть не может. Я позволяю себе утверждать, что абсолютно здоровый человек, не страдающий религиозными и прочими маниями, может совершить преступление и остаться совершенно свободным от подозрений, если, естественно, он продумал преступление, имел достаточно времени и его не подвели случайные совпадения".

Вы не хуже меня знаете, что в практике я силен так же, как в теории. Меня подвели две непредвиденные случайности, но это не моя вина. Первая заключается в том, что некая девица узнала Леви на Баттерси-парк-роуд, что сразу же связало два события. Вторая заключается в том, что Фиппс во вторник утром должен был быть в Денвере, следовательно, ваша матушка слишком скоро узнала о происшедшем и сообщила вам о нем прежде, чем полицейские увезли тело, предложив заодно некую версию убийства, так как, несомненно, рассказала вам о событиях далекого прошлого. Будь я в состоянии предусмотреть эти две неприятные случайности или стереть их из вашей памяти, смею вас уверить, вы бы никогда не заподозрили меня, тем более не нашли достаточно доказательств моей вины.

Из всех человеческих чувств, кроме, возможно, голода и страха, именно сексуальные желания порождают самую жестокую и, при некоторых обстоятельствах, самую стойкую реакцию. Думаю, однако, я не ошибусь, если скажу вам, что в то самое время, когда я писал мою книгу, изначальное импульсивное желание убить сэра Рувима Леви уже было модифицировано образом моих мыслей. К животному наслаждению убийством и примитивной человеческой мстительности прибавилось желание воплотить мои теории в жизнь на радость себе и всему миру. Если бы все вышло, как я планировал, я бы поместил в сейф Английского банка подробный отчет о преступлении, чтобы его опубликовали после моей смерти. Так как непредвиденные обстоятельства меня подвели, то я адресую отчет вам, потому что вам будет небезынтересно прочитать его, но с просьбой, чтобы вы распространили его среди ученых в подтверждение моей профессиональной репутации.

Истинные факторы успеха в любом предприятии – деньги и счастливый случай. Как правило, человек, умеющий делать первое, умеет позаботиться о втором. Когда-то давно, в самом начале моей карьеры, хотя я был всегда прилично обеспечен, управлять обстоятельствами я не умел. Итак, я посвятил себя моей профессии и постарался сохранить дружеские отношения с Рувимом Леви и его женой. Это позволило мне быть в курсе его жизни, его дел и интересов, так что, когда благоприятный момент настал, я знал, какое выбрать оружие.

Тем временем я тщательно изучал криминологию по литературе (и не только), чему подтверждение – мои труды, и видел, что во всех убийствах самое важное – как поступить с трупом. Поскольку я врач, то средства умерщвления всегда у меня под рукой, и я не собирался совершить никаких ошибок. Не собирался я выдавать себя и иллюзорными укорами совести. Единственная трудность заключалась в уничтожении всех нитей, которые могли бы связать труп и меня.

Вспомните, что говорит Майкл Финсбери в любопытном романе Стивенсона: «Людей вешают, потому что их выдают несчастливые обстоятельства совершенного преступления». Мне было ясно, что если я оставлю труп в каком-нибудь случайном месте, то никого не обвинят, потому что не найдут связи с моим трупом. Таким образом, мне пришла в голову идея заменить один труп другим, хотя прошло много времени, прежде чем я получил возможность распоряжаться трупами в больнице Святого Луки. С этого момента я стал искать подходящий материал.

Удача улыбнулась мне лишь за неделю до исчезновения сэра Рувима, когда врач работного дома в Челси сообщил мне о неизвестном бродяге, на которого упали леса, в связи с чем меня могли заинтересовать его нервные и мозговые реакции.

Я поехал, посмотрел на несчастного и был поражен его сходством с сэром Рувимом. Бедняга получил сильный удар в затылочную часть, между четвертым и пятым позвонками, и у него не было ни малейшего шанса остаться в живых и ни малейшего шанса оправиться настолько, чтобы что-нибудь сообщить о себе. Судя по виду, до недавнего времени он мог неплохо содержать себя, однако его ноги и одежда говорили о том, что он потерял работу и не сумел найти другую. Я решил использовать его в своих целях и немедленно распустил в Сити слухи, которые уже давно обдумал. Мозговые реакции, о которых мне сообщил местный врач, в самом деле были интересные, и я взялся за их изучение, кстати, организовал перевозку будущего трупа в больницу Святого Луки, где решил закончить с собственными приготовлениями к решительному событию.

В четверг и пятницу у меня были встречи с брокерами, которые скупили перуанские акции, почти ничего не стоившие. Эта часть моего эксперимента не потребовала больших затрат, однако мне удалось возбудить любопытство и даже кое-какое волнение в Сити. Естественно, я постарался не выставлять напоказ свое имя.

В субботу и воскресенье я боялся, что мой больной умрет преждевременно, однако мне удалось продлить ему жизнь до воскресного вечера, и в воскресенье вечером он даже почти пришел в себя.

В понедельник утром начался ажиотаж по поводу перуанских акций. Слухи дошли до кого следует, и я был не единственным их покупателем на рынке ценных бумаг. Тогда я купил пару сотен акций на свое имя, и на этом моя деловая активность закончилась. Во время ланча я как будто случайно встретился с Леви. Он удивился (как я и ожидал), увидев меня возле своего дома. Тогда я изобразил смущение и пригласил его на ланч в такое место, которое редко посещается людьми его и моего круга. Там я напоил его хорошим вином и сам выпил столько, что он несколько расслабился и перестал опасаться подвоха. Настало время спросить, как его дела на бирже. Он ответил, что дела идут хорошо, но ответил не совсем уверенно и в свою очередь спросил меня, не знаю ли я чего-то такого, о чем ему не известно. Естественно, я похвастался удачей, мол, мне повезло, но при этом подозрительно огляделся и подвинул кресло поближе к нему.

– Насколько я понимаю, тебе известно о перуанской нефти? – спросил он.

Я как будто встрепенулся и еще раз огляделся, а потом прошептал ему чуть ли не на ухо:

– Известно. Но я не хочу, чтобы все узнали. Собираюсь отхватить большой куш.

– А я думал, это все пустое, ведь они бог знает сколько лет не платили дивидендов.

– Это правда, – подтвердил я, – но теперь дела у них пошли на лад... У меня информация из достоверных источников.

Он мне не очень поверил, тогда я выпил еще вина и опять наклонился к его уху.

– Послушай, – сказал я, – мне ни к чему, чтобы все узнали, но для тебя и Кристины я все сделаю. Тебе ведь известно, что я был в нее влюблен да и теперь еще влюблен, но тогда тебе удалось опередить меня... а теперь я хочу сделать вам приятное.

К этому времени я немного возбудился, и он подумал, будто я опьянел.

– Очень мило с твоей стороны, старина, – сказал он, – но я стреляный воробей, и мне нужны доказательства.

Он сидел немного ссутулившись и был очень похож на настоящего ростовщика.

– Есть доказательства, – заверил я его. – Но только не здесь. Приходи ко мне сегодня после обеда, и я все тебе покажу.

– А как ты их заполучил?

– Скажу вечером. Приходи после ужина... После девяти...

– На Харли-стрит? – спросил он.

И я понял, что он заглотил наживку.

– Нет. На Принс-оф-Уэльс-роуд. Мне еще надо поработать в больнице. И, знаешь, никому не говори, что идешь ко мне. Я сегодня купил несколько сотен акций на свое имя, и наверняка многие это уже обсуждают. Если узнают, что мы скооперировались, нам несдобровать. Короче говоря, здесь не место для нашей беседы.

– Хорошо, я никому не скажу, – пообещал Леви. – Приду в девять. А ты уверен, что дело стоит того?

– Еще бы! Все предусмотрено.

Я ведь и в самом деле так думал.

Мы расстались, и я отправился в работный дом. Больной умер около одиннадцати. Я осматривал его сразу после завтрака и потому не удивился этой скоропостижной смерти. Уладив все формальности, я перевез труп в больницу. Это было около семи вечера.

В тот день мне не надо было принимать больных на Харли-стрит, поэтому я заехал к старому другу, который живет возле Гайд-парка и который должен был уезжать в Брайтон по какому-то делу. Мы выпили с ним чаю, и я проводил его на вокзал «Виктория». Он уехал в 5.35. Мне пришло в голову просмотреть газеты, и я направился к киоску, но толпы людей стремились попасть на вечерние поезда, и меня затянуло в противоположный поток, из которого я с трудом выбрался и решил ехать домой на такси. Уже в такси я обнаружил, что к моему воротнику прицепилось чье-то пенсне. С 6.15 до семи я сочинял документы, которые могли бы выглядеть достаточно убедительными для сэра Рувима.

В семь я пошел в больницу, куда как раз приехала перевозка из работного дома, так что я сразу отправил труп в прозекторскую и сказал Уильяму Уоттсу, что собираюсь поработать вечером.

Еще я ему сказал, что сам приготовлю труп для работы... Это было самое слабое звено в моем плане. Отослав Уоттса, я пошел домой и пообедал. Слуге я тоже сказал, что буду работать вечером в больнице и он может ложиться спать в 10.30, как обычно. Он давно привык к моим чудачествам. В доме при больнице у меня всего двое слуг – муж с женой. Тяжелую работу выполняет приходящий слуга. Комната слуг на самом верху и окнами выходит на Принс-оф-Уэльс-роуд.

Пообедав, я устроился в холле с бумагами. Слуга закончил убирать в пятнадцать минут девятого, и я, попросив его принести сифон и графин, отпустил его. Леви позвонил в дверь в двадцать минут десятого. Я сам впустил его. Слуга появился в противоположной стороне холла и тотчас ушел. Леви был во фраке и в пальто, а в руках держал зонт.

– Да вы совсем промокли, – сказал я. – На чем вы приехали?

– На автобусе. Идиот-кондуктор высадил меня в начале улицы. А дождь льет, как из ведра. К тому же, совсем темно, и я не знал, куда мне идти.

Я обрадовался, что он не взял такси, но все же не мог не съязвить:

– Ваша экономия доведет вас до смерти.

Я был прав, но тогда я не знал, что его экономия станет причиной и его, и моей смерти. Всего не предусмотришь.

Усадив его возле камина, я подал ему виски. Он был взволнован какими-то аргентинскими делами, которые ему нужно было уладить на другой день. Мы проговорили с четверть часа, а потом он сказал:

–  Ну, а как ваши пepyaнcкue чаяния?

– Нормально. Смотрите сами.

Я привел его в библиотеку и включил верхний свет и лампу на письменном столе. Потом усадил его в кресло спиной к камину и разложил на столе приготовленные мною бумаги, которые я для убедительности предварительно убрал в сейф. Он стал читать, низко склонившись над ними, потому что был близорук, а я занялся камином. Как только я увидел, что он склонился именно так, как мне нужно, я ударил его изо всех сил кочергой, постаравшись попасть в четвертый позвонок. Я должен был точно рассчитать удар, чтобы убить его, не повредив кожу, и меня выручил мой долгий опыт. Он вскрикнул, но всего один раз, и бесшумно повалился головой на стол. Тогда я поставил кочергу на место и осмотрел его. Он был мертв. Перетащив его в спальню и раздев, я посмотрел на часы. Они показывали без десяти десять. Я затолкал его под кровать, которая была уже расстелена, убрал бумаги в библиотеке, спустился вниз, взял зонт Леви, вышел в холл и громко крикнул: «Спокойной ночи», – чтобы услышали слуги. Потом быстро зашагал по улице, вошел в больницу с другой стороны и бесшумно возвратился к себе домой. Меня никто не должен был видеть, и, перегнувшись чрез перила, я прислушался. Кухарка и ее муж разговаривали в кухне. Проскользнув в холл и оставив там зонт и бумаги, я опять поднялся в библиотеку и позвонил. Когда пришел слуга, я приказал ему запереть все двери, кроме той, что ведет в больницу. Все время, пока он занимался своими делами, я провел в библиотеке, а потом, когда он и его жена ушли в свою комнату, то есть в 10.30, отправился, подождав для верности еще минут пятнадцать, в nрозекторскую.

Там я взял каталку и подтащил ее к двери в мой дом, а потом пошел за Леви. Конечно, тащить его вниз было не самое большое удовольствие, однако мне не хотелось заниматься им у себя дома, ведь слуги – народ любопытный. Кроме того, это была лишь малая часть того, что я задумал. Короче говоря, я положил Леви на каталку, отвез его в nрозекторскую и заменил им бродягу из работного дома. Мне было жаль, что я не мог осмотреть его мозг, но к чему вызывать лишние подозрения? Так как времени у меня было еще много, то я заперся в прозекторской и подготовил труп Леви для вскрытия. Потом я положил на каталку бродягу и отвез его к себе. Часы показывали пять минут двенадцатого, и слуги должны были уже спать. Я перетащил труп в спальню. Он был довольно тяжелый, но полегче, чем Леви, к тому же, мой альпинистский опыт оказался как нельзя кстати. Дело тут не только в силе, но и в умении, а у меня пока и сил еще вполне достаточно. Итак, я положил труп на кровать, накрыл его одеялом... Вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову заглянуть в мою спальню, но если бы и пришло, то они увидели бы меня крепко спящим в собственной постели. Потом я натянул на себя вещи Леви, которые, к счастью, были мне немного велики, и не забыл об очках, часах, зонте и прочих важных мелочах. Незадолго до половины двенадцатого я стоял на улице и ловил такси. Народ как раз начал возвращаться из театров, так что с такси проблем не было. Шоферу я приказал отвезти себя на Гайд-парк-корнер. Там я вышел, наградив его щедрыми чаевыми, и попросил приехать на это же место через час. В портфеле я принес мои собственные вещи. В верхних окнах еще горел свет. Я, верно, приехал слишком рано, не зная, что Леви отпускал своих слуг в театр. Пришлось немного подождать, и в четверть первого, когда огни погасли, я открыл дверь ключом Леви.

Поначалу, когда я обдумывал план убийства, то предполагал, что Леви исчезнет из столовой или из гостиной, оставив на полу кучу одежды. Но мне повезло. Леди Леви уехала из Лондона, и я мог совершить отвлекающий маневр, который, правда, несколько умалял фантастичность первого варианта. Итак, я включил свет в холле, снял пальто Леви и, стараясь посильнее шуметь, стал подниматься в спальню. Распорядок жизни в доме я знаю неплохо и не боялся случайно встретиться со слугой. Леви более или менее сохранил привычки юности, так что предпочитал справляться сам и не звать по каждому поводу камердинера. В спальне я снял перчатки Леви и натянул хирургические, не желая оставлять отпечатки пальцев. Мне хотелось создать впечатление, что Леви спал, как обычно, и для этого мне пришлось лечь на его кровать, иначе мне никто не поверил бы. Естественно, я побоялся воспользоваться его щеткой для волос, так как у меня совсем другого цвета волосы, но все остальное я проделал, как полагается. Не сомневаюсь, что аккуратный Леви не забывал ставить туфли на место, а вот с одеждой я не додумал. Увы, ошибки избежать не удалось, но, в общем, это неважно. Я читал работу мистера Бентли и осмотрел рот Леви, у которого все зубы были на месте, так что я не забыл намочить зубную щетку.

В час ночи я встал и оделся в свое, включив фонарик, но не посмев зажечь верхний свет, так как на окнах были всего лишь легкие занавески. Я надел ботинки и старые галоши. На толстых турецких коврах оставить следы было почти невозможно. Когда я выходил из дома, то мог захлопнуть дверь или воспользоваться отмычкой, но решил не рисковать и не создавать лишний шум. (Отмычка на дне Темзы. Я выбросил ее с моста Баттерси на другой день.) Уже стоя возле двери, я прислушался. Мимо прошагал полицейский. Едва его шаги затихли, я выскользнул наружу, бесшумно закрыл дверь и отправился искать мое такси. Пальто у меня почти такое же, как у Леви, и я не забыл положить в портфель цилиндр. Оставалось надеяться, что шофер не обратит внимания на отсутствие зонта. К счастью, дождь ненадолго затих, но даже если он что-то заметил, то ничего мне не сказал. Я попросил его остановиться довольно далеко от моего дома, расплатился и подождал на крыльце, пока он не уехал, а потом торопливо завернул на угол и вошел к себе.

Часы показывали без четверти два, а впереди у меня еще была самая трудная часть работы.

Первым делом я немного изменил внешний вид трупа, чтобы исключить быстрое опознание бродяги. Однако я не собирался заниматься ничем серьезным, ибо считал это лишним, ведь бродягу никто не искал и, по-видимому, не собирался разыскивать. Главное – это доказать, если будет прослежен путь Леви до моего дома, что найденный труп ему не принадлежит. Я занялся волосами, бородой и ногтями моего мертвого помощника. К сожалению, у меня было мало времени, так что я не мог потрудиться над ним так, как мне хотелось бы. К тому же, у меня не было ни малейшего представления, сколько времени мне понадобится, чтобы отделаться от него. И я опасался, как бы rigor mortis (трупное окоченение) не помешало мне исполнить задуманное. Покончив с бритьем, я отыскал простыню и бинты и аккуратно завернул его, не оставляя на его теле следов.

Осталось выполнить самую ответственную часть моего плана. Я заранее решил, что избавляться от трупа мне придется, выйдя на крышу, так как в саду из-за дождя могли остаться опасные следы. Да и вообще, тащить мертвого человека посреди ночи по улице было бы верхом легкомыслия. Зато на крыше дождь, который внизу был моим врагом, здесь становился мне другом.

Чтобы отнести труп наверх, мне надо было пройти мимо комнаты слуг и открыть люк, а потом закрыть люк. Будь я один, это не составило бы труда, а с тяжелым грузом... Если бы я знал наверняка, что слуги крепко спят, но ведь я этого не знал, а пошуметь мне предстояло изрядно.

На цыпочках я подошел к их двери и прислушался.

Увы, мужчина кашлял и что-то бормотал, ворочаясь с боку на бок. Я поглядел на часы. Приготовления отняли около часа, и я не мог терять ни минуты драгоценного времени. Оставалось смело идти вперед, но запастись алиби. Так я и сделал. Не заботясь о тишине, я подошел к ванной комнате и включил на полную мощность горячую и холодную воду, вытащив, разумеется, затычку.

Мои слуги и прежде имели причины жаловаться на меня за то, что я принимаю ванну в неурочное время. Дело не только в обычном шуме, который беспокоил моих соседей. Трубы довольно часто издавали звуки, похожие на громкие стоны. К счастью, и на сей раз цистерна и трубы были в «отличной» форме, отчего свистели, шумели, рыдали почти так же громко, как на железнодорожной станции. Подождав пять минут, чтобы дат людям возможность успокоиться и укрыться с головой одеялом, я уменьшил напор и покинул ванную комнату, оставив в ней свет и заперев дверь.

После этого я подхватил труп и потащил его наверх, естественно, стараясь не шуметь.

В кладовке, что расположена на одном этаже с комнатой слуг и ванной комнатой, есть люк, ведущий на крышу, до которого нетрудно добраться по приставной лестнице. Сначала я вытолкнул на крышу труп, потом вылез сам. Вода в трубах создавала достаточно шума, чтобы я мог не беспокоиться. Лестницу я тоже вытащил наверх.

Между моим домом и соседним есть расстояние в несколько футов. Наверное, когда Квин-Кэролайн-мэншнс возводились, возникли некоторые проблемы с устаревшим освещением, но как-то этот конфликт был улажен. Короче говоря, лестница мне пригодилась. Я привязал к ней труп и стал продвигать ее, пока она не достигла другой стороны. Сам я разбежался и без труда перепрыгнул на крышу соседнего дома, благо, она пологая и на одном уровне с моей крышей.

Остальное просто. Я потащил труп дальше, намереваясь оставить его на какой-нибудь лестнице или в трубе, но остановился примерно на середине, вспомнив, что подо мной апартаменты Фиппса. Того самого Фиппса с глупым лицом, который любит порассуждать о запрещении вивисекции. Мне показалось забавным оставить ему мое послание и посмотреть, как он сумеет выкрутиться из непростой ситуации. Так как было темно, да еще лил дождь, то мне пришлось воспользоваться фонариком, чего я никак не хотел делать. Но и тут мне повезло. Окно у Фиппса оказалось открытым, и фонарик горел недолго.

Все эти квартиры построены по типовому проекту, поэтому не сомневался, что подо мной ванная комната, в крайнем случае, кухня. У меня с собой был еще один бинт, и с его помощью я, словно на веревках, спустил труп, потом сам соскочил вниз, и вскоре мой безмолвный помощник оказался в ванне.

К этому времени я почти успокоился и даже позволил себе потратить несколько минут, чтобы получше уложить его. Повинуясь некоему импульсу, я напялил на него зацепившееся за мой пиджак на вокзале пенсне. Я почти забыл о нем, но надо было развязать бинты, и оно попалось мне под руку в кармане, когда я искал перочинный нож.

Это был еще один штрих, который мог увести следствие в ложном направлении, так что я нацепил на него пенсне и постарался побыстрее убрать следы моего пребывания в чужом доме.

Обратный путь занял у меня куда меньше времени. Помощница-цистерна приветствовала меня свистом и хрипами. Подсчитав, что я принимаю ванну уже три четверти часа, я выключил воду и позволил моим несчастным слугам немного поспать. Кстати, мне тоже не мешало отдохнуть.

Однако сначала я отправился в больницу, чтобы обезопасить себя там. Я отделил голову Леви и сделал несколько надрезов на лице. Через двадцать минут его не узнала бы собственная жена.

Оставив плащ и галоши возле садовой калитки, я вернулся к себе, в спальне почистил брюки и повесил их сушиться. Бороду бродяги я сжег в библиотеке.

С пяти до семи я спал, потом меня, как обычно, разбудил камердинер. Пришлось извиниться за позднюю ванну и пообещать, что вызову ремонтников и они починят бак.

Мне было небезынтересно наблюдать свой повышенный аппетит за завтраком, который говорил о том, что ночная работа оказала определенное воздействие на мой организм. После завтрака я пошел в прозекторскую и продолжил исследования головы. Тогда-то явился на редкость тупоголовый инспектор и стал спрашивать, не пропадал ли в больнице труп. Я позвал его в прозекторскую и с удовольствием показал ему, что работаю с головой сэра Рувима Леви. Потом мне захотелось побывать у Фиппса и убедиться, что труп смотрится вполне убедительно.

Как только начала работать биржа, я телефонировал моим брокерам, высказал якобы возникшие у меня опасения и попросил продать мои акции, которые успели вырасти в цене. К концу дня, однако, покупателей напугало отсутствие Леви, может быть, даже слухи о его смерти, и мне удалось заработать всего несколько сотен фунтов.

Надеюсь, теперь вам все ясно, если какие-то моменты еще оставались для вас не понятными. Поздравляю вас с победой и прошу передать самый теплый привет вашей матушке.

Искрение ваш Джулиан Фрик

P.S. Все мои деньги я завещал больнице Святого Луки, а свое тело – той же больнице для научных исследований. Уверен, мой мозг может сослужить немалую службу науке. Поскольку я собираюсь покончить жизнь самоубийством, то могут возникнуть некоторые трудности. Сделайте мне одолжение, свяжитесь с соответствующими людьми и проследите, чтобы мой мозг не попал в неопытные руки.

Кстати, может быть, вам будет интересно узнать, что я благодарен вам за ваш приход ко мне и понял его как предупреждение, поэтому решил принять соответствующие меры. Мне была приятна ваша высокая оценка моей выдержки и моей способности трезво мыслить и идти до конца, так что, согласись вы на инъекцию, домой вы бы живым не добрались. Следов никаких не осталось бы, так как шприце были всего лишь безопасный (в соответствующих дозах) стрихнин и мало кому известный яд. Имеющимися средствами его определить невозможно. Концентрированная...

На этом месте рукопись обрывалась.

– Что ж, все ясно, – проговорил Паркер.

– Поразительно! – воскликнул лорд Питер. – Какое хладнокровие! Какой ум! И все же он не удержался от исповеди, лишь бы еще раз продемонстрировать свой интеллект, даже во вред себе.

– И прекрасно. Для нас-то уж точно, – отозвался инспектор Сагг. – Благослови вас Господь, сэр, но преступники все на один манер.

– Вот и эпитафия Фрику! – заметил Паркер после ухода инспектора. – Что дальше, Питер?

– Я даю обед в честь мистера Джона Миллигана и его секретаря, и также мистера Кримплшэма и мистера Уикса. Они заслуживают этого, так как не убивали Леви.

– Не забудьте о Фиппсах.

– Ни в коем случае! Как мне лишить себя приятного общества миссис Фиппс? Бантер!

– Слушаю, милорд.

– Принеси нам "Наполеон".