Глава 4

Онлайн чтение книги Культ
Глава 4

Рабочие дни Карина любила. Ей вообще очень нравилась работа, и не только потому, что когда-то она сама выбрала профессию медсестры. На работе можно было не думать, освободиться от навязчивых мыслей, занимаясь лишь тем, что действительно важно, – своим делом. Это всегда срабатывало: и когда она стремилась убежать от воспоминаний о нескольких кошмарных годах в детском доме; и когда приходилось глушить в себе изматывающую, тоскливую жажду мести, не находящую выхода и каждую ночь клубившуюся черными снами; а когда она получила возможность свершить отмщение, ядовитыми каплями отмеряя страх и страдание уже забывшему ее обидчику, работа помогала не думать о том, на что пришлось пойти ради этой мести. Сейчас работа в психоневрологическом интернате избавляла от других мыслей: о ее нынешнем положении, о будущем, а главное – об Аркадии Леонидовиче, которого она даже в мыслях называла «А. Л.» просто потому, что не могла понять, кто он ей. Муж? Друг? От определения зависело столь многое, что проще было не думать, не беспокоиться, а вместо этого сосредоточиться на назначениях и хозяйственных нуждах. Да, при мыслях о своем странном спутнике Карина чувствовала нежное, волнительное тепло, но в этом присутствовала и тревога. И если сложно было самой определиться с ответом на вопрос: «Кто он для нее?», то уж вопрос: «Кто для него она?», и вовсе мог разрушить хрупкое душевное равновесие и непривычное для Карины ощущение покоя. В своей жизни она была сиротой при живой матери, жертвой малолетних насильников, мстительницей, убийцей, колдуньей, ведьмой, преступницей, но никогда не была той, кого любят, оберегают и ценят. Да, была еще и Валерия, но она погибла в огне, охватившем подвалы Виллы Боргезе, да и воспоминания о ее тепле и заботе связаны с такими эпизодами, о которых лучше забыть.

Как тут не любить работу.

Городской психоневрологический интернат – а проще, дом престарелых для тех, кто или остался один, или чьи близкие не захотели ухаживать за выживающими из ума стариками, – располагался в длинном деревянном двухэтажном здании, построенном еще в конце позапрошлого века на западной окраине Слободки. Кажется, это был дом кого-то из первых рыботорговцев, обосновавшихся в поселке Кривая Губа. От поселка остался только десяток просевших, черных, рассыпающихся от гнили и ветра домов, а вот особняк еще скрипел и охал в ожидании неизбежного конца – совсем как его обитатели.

Карина, пригибаясь от сильного ветра, вцепившись в зонт одной рукой, а другой придерживая на голове платок, поднялась по широкой пологой лестнице вычурного деревянного крыльца с колоннами и античным фронтоном, на котором чернела надпись, следы давно отвалившихся букв: «AMOR VINCIT MORTEM». Любовь побеждает смерть. Еще увидев эту надпись впервые, Карина подумала, что из этих слов непонятно, кто кого побеждает. Возможно, этого точно не знал и тот, кто сделал надпись. По обе стороны от высоких двойных дверей ярко светили два круглых электрических плафона, как бельма, таращащиеся в дождливую темноту. Мокрые ступени чуть прогнулись под низкими каблуками черных туфель, с протяжной натугой открылась створка высокой двери, и Карина вошла внутрь.

Здесь пахло больницей и старостью сильнее, чем в обычных заведениях такого рода: ведь дерево лучше впитывает запахи, а еще – нелегкие мысли, одиночество и тоску. Карина расстегнула плащ, стряхнула зонт, с которого, как с большого кропила, сорвались на истоптанный пол капли небесной влаги, и посмотрелась в зеркало. Поправила черный локон, выпавший из строго стянутых в хвост на затылке волос, оправила бежевую блузку и поднялась на второй этаж.

Интернат был рассчитан на сто человек, но сейчас в нем жили – а точнее, уже доживали – только четыре десятка стариков в различной степени умственного расстройства, так что в комнатах, рассчитанных на четверых, размещалось по двое больных, а некоторые, кому еще позволяло здоровье, и вовсе жили отдельно. Медсестер было семь: четыре на первом этаже, где располагались тяжелые больные, уже полностью утерявшие связь с этим миром, и три – на втором. Еще было два санитара, один из которых немногим отличался по уровню интеллекта от обитателей интерната, одна пожилая санитарка тетя Люся и четыре врача: персонал дома живых мертвецов, смотрители склепа для заживо погребенных, духи Чистилища, где еще томящиеся в смертных телах души ожидали повестки в рай или ад.

Карина переоделась, приняла смену, пробежала глазами журнал назначений и бросила взгляд на часы: 19.45. Она всегда предпочитала приходить на работу чуть раньше.

– Здравствуйте, Карина Максимовна! – поприветствовала ее тетя Люся, вперевалку ковыляющая по узкому коридору со шваброй и мятым ведром, источавшим едкую, кислую вонь.

– Добрый вечер, тетя Люся! – улыбнулась Карина и, как и всегда, удивилась тому, как это у нее здорово получается – улыбаться. – Как у нас сегодня, все ли в порядке?

– Вот, Тамару Николаевну из шестой комнаты стошнило, – тетя Люся качнула ведром. – А про вас Леокадия Адольфовна спрашивала, когда, мол, Карина придет, когда придет. Прямо любит она вас.

– Спасибо, обязательно к ней зайду, – снова улыбнулась Карина.

Тетя Люся тоже скривилась в улыбке, покачала пегой головой – волосы у нее были частью еще темные, частью седые и носили следы попыток окрасить их хной – и неспеша пошла дальше; под тяжелыми косолапыми ступнями жалобно скрипели половицы, позвякивало ведро. Карина еще раз посмотрела на часы: что ж, можно и зайти к Леокадии Адольфовне. Карина ее тоже любила.

Леокадия Адольфовна Успенская была из редких благообразных старушек, которые до конца своих дней носят туфли на каблучке, пользуются макияжем и следят за внешним видом с той тщательностью, которой можно было бы поучиться многим из тех, кто годился им во внучки: юбка, блузка с бантом, розовый шейный платочек, кофточка или даже старомодный пиджак. Она вполне справлялась с делами личной гигиены и каждое утро спускалась на первый этаж, в душевую, где минут двадцать стояла под струями ледяной воды: с горячей тут то и дело случались перебои. В истории болезни Леокадии Адольфовны значился 1913 год рождения, что, несомненно, было ошибкой: не могло же ей быть сто лет? Карина думала, что кто-то, много лет назад, когда старушка поступила в интернат, перепутал местами две последние цифры. Комната ее располагалась в самом конце коридора и имела два окна, одно из которых выходило на верфи старого порта, а другое – на ангары и склады вокруг товарной железнодорожной станции. Не самый радостный вид, но Леокадию Адольфовну, похоже, он более чем устраивал. Вот и сейчас, когда Карина вошла в ее комнату, она чинно сидела на стульчике у окна и смотрела в промозглую тьму на яркие огни порта. Хотя кто знает: может быть, она думала, что смотрит на звезды. Болезнь Альцгеймера, хоть и в начальной стадии, проявлялась порой слишком явно. Леокадия Адольфовна называла Карину «моя милая девочка» и любила рассказывать ей удивительные истории из своей жизни, а может быть, тех жизней, которые она хотела бы прожить.

– Я была певицей, и очень, очень известной, – говорила она. – Как мне рукоплескали в зале Дворянского собрания в Петербурге! Сама Вера Панина называла меня своей преемницей, а Плевицкая завидовала черной завистью, особенно за то, что Лёнечка Собинов увлекся мной, а не ею!

И пела «Утро туманное…» приятным, звучным контральто.

Карина подсчитывала в уме, вспоминала, что Панина умерла за два года до самой оптимистичной даты, указанной в качестве года рождения Леокадии Адольфовны, но слушала. Рассказывала Леокадия Адольфовна вдохновенно.

– Лично Бочкарева приняла меня в «батальон смерти»; о, как мы поднимались в атаку под Крево! Карина, милая моя девочка, что за женщины были в нашем отряде: красавицы, умницы, отважные, самоотверженные, знаешь, таких уже нет и не будет. Сняли таких людей с производства за ненадобностью. Но как мы шли, как атаковали в штыки! И знаешь, ведь они все, все погибли!

И плакала.

Карина потом спрашивала у А. Л. про женские батальоны: удивительно, но ни в именах, ни в фактах Леокадия Адольфовна ошибок не делала. В ее рассказах были искренность и достоверность любви, и Карина не обращала внимания на то, могло или нет происходить все это с ее странной приятельницей. Ей просто нравилось слушать.

– Добрый вечер, Леокадия Адольфовна! – поздоровалась она.

Старушка обернулась, радостно улыбнулась и сделала приглашающий жест.

– Карина, девочка моя милая, входи, входи! Я рада тебя видеть. А то сегодня что-то покоя мне нет, – и нахмурилась.

– Что-то случилось? Плохо себя чувствуете? – обеспокоилась Карина.

Леокадия Адольфовна махнула рукой.

– Это все девчонки. Надоели мне, уже пару дней тут ошиваются, паршивки.

Карина почувствовала, как сжало сердце.

– Какие девчонки? – спросила она, не уверенная, что хочет слышать ответ.

– Да ходят тут две. Все просят: «Поиграй с нами, бабушка, поиграй с нами!» Как тебе это понравится? Одна еще ничего, горемычная, а вот другая – противная такая, настырная. Я их гоню, говорю: «Брысь, пойдите прочь, я не ваша бабушка!», а они уйдут – и снова возвращаются.

Карина молча присела на краешек кровати, аккуратно застеленной линялым одеялом.

– А когда они приходили последний раз? – осторожно спросила она.

– Да вчера. Думаю, это все из-за нее. – И Леокадия Адольфовна задумчиво посмотрела в окно. По черному стеклу расползались под ветром водяные разводы, в которых преломлялись огни порта.

Наверное, кто-то мог бы списать все на галлюцинации бедной старушки, мозг которой сдавался под натиском неумолимой и неизлечимой болезни. Но не Карина.

– Из-за кого, Леокадия Адольфовна? Из-за кого все это?

Старушка смотрела в окно, куда-то на запад, за окраину города, и покачивала головой.

– Ее выпустили на свободу. Нельзя было этого делать. И она голодна, очень, очень голодна.

Леокадия Адольфовна повернулась, посмотрела на Карину и твердо сказала:

– И ты, деточка, не вздумай ее кормить.

Тусклая желтая лампочка под потолком мигнула и резко погасла, а вслед за ней исчезли во мраке огни порта и фонари у складов и ангаров.

На город опустилась тьма.

* * *

Штурм замка Золотого Дракона требовал основательной подготовки. Это не какая-нибудь охота на монстров и даже не отражение атаки на город: тут требуются точный расчет и слаженная командная работа. И с тем и с другим дела обстояли отлично, но замок пока оставался непокоренным: никакой выгоды, одни потери.

Женя никогда не принимал наркотиков и вовсе не увлекался алкоголем. Он даже не курил. Зачем все это, когда есть другие, куда более безопасные и сильные стимуляторы? В онлайн игры в «единице» мало кто играл, все предпочитали шутеры, гонки и файтинги на приставке или компьютере; ну, может, и было несколько новичков, время от времени поигрывающих в какие-то стратегии, но уж точно никого, кто мог бы сравниться с троллем J-Hammer 25-го уровня в «Линии огня», демоном MotherFucker 18-го уровня в Heaven&Hell, и самое главное – с великолепным орком Jack Ripper чистого 40-го апа в Warriors World – последний был предметом особой гордости Жени, его любимым персонажем, достигшим многого в своей недолгой виртуальной жизни: отдельный дом в городе, домашний грифон, два комплекта доспехов и жена, прекрасная эльфийка Андомиэль, звавшаяся в реальной жизни Галиной и проживавшая примерно в двух тысячах километрах от Северосумска, в далеком южном городке вместе с мужем и тремя детьми.

Сегодня Jack Ripper был готов к новой попытке покорить самый неприступный замок в игре. В комнате полумрак, экран монитора приглушенно светится пестрым, как окно, ведущее в глубины фантастически прекрасного мира; рядом на столе бутылка колы и большая тарелка с бутербродами. Вот они, прекрасные минуты предвкушения. Особенно приятно, что дома никого нет. Отец в принципе здесь редкий гость: «Старпом, сынок, – это такой человек на корабле, который почти никогда не сходит на берег». Вот он и не сходил, даже когда его СРЗК возвращался в Северосумск, разве что выкраивал день-другой, но сейчас отец был где-то далеко, за горизонтом, среди фьордов и шхер дальних морей. Мамы тоже не было дома. По субботам, если у нее нет дежурства, она уходит из дома вечером, а возвращается ночью, а чаще под утро. Женя не спит, хоть мама об этом не знает, но все равно заходит к нему, чтобы поцеловать, и он старается увернуться: от мамы пахнет сладковатым алкоголем и резкими мужскими духами, а губы у нее покрасневшие, припухлые и липкие. Обладателя мужского парфюма с резким запахом Женя готов был убить. Он чувствовал острую ревность, стыд за мать, обиду за отца, но понимал: такова жизнь, что поделать. Папа почти не появляется дома, но даже если бы и не так, он, прямо скажем, не роковой красавец с мягкой обложки женского романа: сорокалетний, высокий, но толстый, с большим круглым носом, одышкой, плохой кожей и жирными черными волосами. Маме тридцать шесть, но выглядит она на двадцать пять: яркая, стройная, с длинными вьющимися светлыми волосами и такими живыми, такими огненными глазами, что Женю бросало в жар, когда мама случайно попадала в него тем взглядом, который обычно предназначался другим. Ух. Сестра Инга явно пошла в мать: тоненькая, но фигуристая, блондинистая, длинноногая, вертлявая, глазастая, в дни короткого северного лета не вылезавшая из шорт, больше похожих на трусы, и коротких топиков. Тоже ух. Сестра, как и Женя, училась в «единице», в выпускном классе, и входила в число девчонок, вдохновляющих старшеклассников на яростно-мечтательную мастурбацию. Сегодня она отправилась с подругами в «Селедку» – будут там пить коктейли, строить глазки командированным мужикам с «Созвездия» и врать, что уже исполнилось восемнадцать. Ну и отлично – никто не ворвется в комнату с какими-нибудь дурацкими разговорами в самый разгар боя.

Женя посмотрел в чат, потом на часы: до назначенного времени штурма оставалось еще минут десять, но что-то никто из его группы пока не появился. Впрочем, придут, никуда не денутся. Пропустить согласованный штурм замка Золотого Дракона – дело немыслимое. Все товарищи Жени по игре были из Северосумска, но жили в других районах, кто на Тройке, кто в Заселье, кто на Рогатке. Их клан назывался Nordic Forces и включал в себя гнома Трампуса, гоблина DarkSide, двух людей – Гробокопателя и 123_Dirty Pervert_456, а еще эльфа Тимануила и тролля Дерибаса – трех школьников, девочку из текстильного техникума, прикидывающуюся мальчиком, машиниста тепловоза и тридцатипятилетнего программиста из «Лиги». Последним двум Женя немного завидовал: взрослые мужики, зарплата и все такое, могут покупать себе крутые доспехи и оружие за реальные деньги. Сам Женя такой возможности не имел, но зато он очень хорошо умел считать и продумывать стратегию боя: как увеличить силу, сколько очков поставить на магию, какие вещи лучше скомбинировать и какие магические свитки использовать. Его уважали. Он был мощным и авторитетным бойцом.

В ожидании группы Женя открыл еще одно окно браузера и быстро ввел адрес. На экране раскинулось яркое лоскутное одеяло порносайта, как фуршетный стол на любой вкус. Для полноценной, долгой, вдумчивой мастурбации времени нет, но немного взбодриться перед важным боем не помешает. Он не стал открывать все ссылки, просто быстро ввел в строке поиска «brother sister» и «mom & son» – и вот они, любимые сюжеты. Не выбирая, открыл в новых вкладках несколько роликов, оглянулся опасливо по привычке на закрытую дверь – он специально для таких случаев прикрутил на нее шпингалет – стянул штаны и положил руку на член. Из наушников понеслись шепот, стоны и крики. Дело вроде бы и пошло, даже мелькнула мысль, что можно успеть, но тут беспорядочные звуки коитуса перебил короткий писк: новое сообщение в чате игры. Женя быстро свернул порносайт: да, так и есть, соратники стали прибывать в город.

Ладно, потом. Если штурм пройдет успешно, можно будет отметить.

На часах было 19.45.

Замок Золотого Дракона состоял из пяти этажей, каждый из которых защищали полчища монстров, чем выше – тем сильнее и злее. Первый этаж они прошли без потерь и даже без использования лечебных свитков: драгены и фонги малых уровней не смогли нанести никакого урона. Женя шел вторым после Дерибаса по набитым НР и только сейчас вдруг вспомнил про Мамочку.

«Ну, сисястая, не подведи», – подумал он.

Nordic Forces ворвались на второй этаж. Тут, кроме монстров, был один черный дракон, так что пришлось потрудиться: не повезло DarkSide, которому пробили доспех и сняли едва ли не треть жизни, но остальные, навалившись, добили зловредного ящера и перешли на третий этаж.

Здесь начался настоящий бой. Визжали монстры, два черных дракона, кружа по каменным залам, изрыгали пламя и сокрушительно били хвостами с шипом на конце, стены крошились от магических рикошетов, протяжно звенели щиты, свистели стрелы, мечи врубались в плоть и черную чешую.

«Джек, я пропускаю, возьми третьего и пятого!»

«Дарк, жри свиток!»

«Дирти, прикрой!»

«Мочите раненого драка!»

Когда третий этаж был позади, у Жени по вискам струился пот. Он жадно отхлебнул колы, надкусил бутерброд, вытащил из сумки запасные лечебные свитки и приготовился. Их осталось пятеро: DarkSide и девочка-мальчик 123_Dirty Pervert_456 пали в неравном бою. Женя посмотрел на результаты: по-прежнему второй. Неплохо.

Он поднялся на четвертый этаж и остановился. Теперь надо было согласовать действия с остальными, но они почему-то молчали. Время шло. Игровой таймер отсчитывал обратное время в секундах: 456…455…454…

Что за черт?!

Он взглянул в чат и обомлел:

«Трампус покинул город».

«Гробокопатель покинул город».

«Тимануил покинул город».

«Дерибас покинул город».

Орк Jack Ripper стоял в одиночестве на четвертом этаже замка Золотого Дракона перед ордой монстров и парой красных ящеров.

Женя схватился за мобильный. Что-то пошло не так, но что?!

Трампус, он же учащийся шестого класса школы № 3 Степан Русь, ответил после второго гудка.

– Что за дела?!

– Брат, электричество отрубили во всем городе, посмотри в окно! Модем, роутер – ничего не пашет.

Женя выругался, выскочил из комнаты и побежал к окну маминой спальни, откуда обычно на другой стороне узкого залива была видна россыпь огней Северосумска. Сейчас на его месте была влажная тьма, и только фары машин медленно пробирались по невидимым во мраке улицам.

Женя метнулся обратно к компьютеру.

– Через мобильный войти можешь?

– Не тянет игру мобильный модем, брат, – печально ответил ему Трампус. – А у тебя что, свет не выключили?

– Я в Городке. У нас же база военная, тут свои трансформаторы… или генераторы… хер знает. Мы от города не зависим.

– Ну прости, Джек. Дракону привет передавай, если что.

Женя положил мобильник. На таймере светились угрожающе красные цифры: 292… 291… 290…

Орк Jack Ripper поудобнее перехватил боевой молот и пошел на врага. Отчаяние и надежда придавали ему сил, так что даже когда последний красный дракон навис перепончатыми крыльями над ним, израненным и умирающим, у него хватило сил на последний удар – до того, как на экране боя появилась черная надпись: «Вы мертвы».

Женя откинулся в кресле и с силой ударил себя по колену – раз, другой, третий.

– Сука! Сука! Сука!

Он и в самом деле набил больше всех НР на штурме. Но замок устоял. А мертвым не выплачивают выигрыш.

* * *

– Наворовали!.. Вот морду какую отъел!.. Насосала, прошмандовка!.. Опять миллиардами воруют, а дороги сделать не могут!.. Хер тебе, обезьяна вонючая!.. Да он бухой все время, ты посмотри на него!..

Даже через две прикрытые двери, стены и коридор слышно было так, будто дед сидел у Ромы над ухом.

– Да на какие деньги, козлы драные?.. Давай, заливай, трендеть – не мешки ворочать!.. О, еще одна шалава вылезла!.. Ты бы, сука, на завод пошел работать, педрила!..

Дома проходил вечерний просмотр телевизионных программ. Рома сидел с ноутбуком на кухне, но прекрасно знал, что происходит в их с мамой комнате: дед восседает на диване с пультом от телевизора, время от времени переключает каналы и комментирует увиденное. Комментарии эти разнообразием не отличались. Согласно взглядам Сергея Сергеевича, весь мир состоял из воров, проституток и педиков, которые только и делают, что крадут деньги у таких простых тружеников, как он. Рома не понимал, как можно что-то украсть у человека, который в этой жизни ничего так и не заработал, но спорить не приходилось. Да и было рискованно. Вот и мама сидит сейчас на продавленном старом диване рядом с дедом и, наверное, пытается что-то читать.

– Вот блядина! – грянуло из комнаты как-то особенно громко. Кошка Татка, уютно расплывшаяся у него на коленях мягким горячим комком, встрепенулась и чуть выпустила когти, впившиеся в кожу сквозь тонкую ткань домашних штанов. Рома сморщился и прислушался: нет, это все-таки в телевизор, а не маме. Хотя бывало, что такие слова относились и к ней. Мама в ответ на это молчала – она всегда молчит. Просто потому, что ей некуда пойти. Раньше Рома думал, что мама рано или поздно встретит хорошего мужчину и они уедут из дедовой двухкомнатной квартиры в какой-нибудь новый дом. Правда, теперь он на это не рассчитывал. Его мама была некрасивой, Рома уже достаточно повзрослел, чтобы уметь это признавать: маленькая, пухлая, с редкими бесцветными волосами, курносым носом и круглым лицом, похожая на постаревшую хиппи. Она не умела нравиться мужчинам, а одевалась так, как одевается женщина, махнувшая рукой на уходящую молодость и будто бы старающаяся ускорить наступление старости: какие-то длинные юбки до пола, бесформенные кофты, блеклые старомодные блузки. Отца Рома не знал и никогда даже не слышал о нем. Сколько он себя помнил, они жили с дедом – желтоглазым, злым, с большими жесткими ладонями. Если бабушки обычно пахнут лежалыми вещами, сушеными травами и валерьянкой, то дедушка пах железом, машинным маслом и стоялой морской водой. Он работал на «Коммунаре», резал и разбирал на металлолом старые корабли. Его недолюбливали и побаивались все: и товарищи по работе, и соседи, предпочитавшие избегать с ним встречи, и даже кошка Татка, за несколько лет в совершенстве овладевшая типично кошачьим искусством бесследного исчезновения в квартире, чтобы не попадаться хозяину ни под горячую руку, ни под тяжелую ногу. Пока дед был на работе, дома можно было еще находиться, но потом он входил в дверь, дыша злобой и алкоголем, ел, смотрел телевизор – вот как сейчас – и уходил к себе в комнату спать, после чего в квартире должна была прекратиться всякая жизнь и всякие звуки. Так что заниматься своими делами получалось только на кухне, пока дед смотрел телевизор.

– Что она, что он, проститутка и пидор, ты глянь!..

Рома вздохнул, осторожно переложил на табурет недовольно дернувшую хвостом кошку, встал, долил кипятка в кружку с чаем и вернулся к прерванным занятиям. На экране чернел популярный шаблон картинок для социальной сети. Он поместил в центр изображение усатого вождя, найденное по запросу «Сталин уродливый страшный». Потом немного подумал и написал вверху: «За время правления расстреляно 14 385 728 человек. Погибло в лагерях 25 680 937 человек. Умерло от голода…» Он задумался на минуту и написал: «35 654 789 человек». Получалось впечатляюще, а главное, чтобы цифры были неровные и казались точными, как будто полученными из архивов. Ниже фотографии приписал крупно: «А ты радуйся, что ему ставят памятники». Рома полюбовался результатом, сохранил изображение и взялся за другое. На этот раз в ход пошла фотография, которую выдал запрос «Сталин вождь красавец». Выше расположился текст: «За время правления построено 2 756 заводов и фабрик, 156 437 школ, 231 889 больниц. 95,7 % населения получили образование». И ниже: «А ты продолжай считать его тираном».

Недурно.

Рома пробежал глазами список заявок в заказе и взялся за другие картинки. Теперь он внес в строку поиска «жертвы бомбардировки дети». Нужно несколько картинок с разными подписями: заказчиками Ромы являлись два крупных сообщества в социальной сети, оппонирующие друг другу, и это было удобно – фотографии можно использовать одинаковые, а подписи делать разные. Правда, в случае с жертвами обстрелов нужен другой подход, нечто более эмоциональное. Например: «Так выглядит мирная политика такого-то» или «Политика такого-то: оплачено жизнями». Рома скопировал несколько фотографий, скользя рассеянным взглядом по длинным галереям изображений с растерзанными взрывами, расчлененными, окровавленными детскими телами. Потом внимательнее посмотрел отобранное и решил, что нужно оставить картинки, где видны лица убитых, хотя бы частично – так впечатление будет сильнее. В качестве подписей выбрал «Мирный план в действии» и лаконичное «Потерь нет». Клиентам должно понравиться.

– Говнюки, мать их!.. Довели страну!..

Рома взглянул на часы: 19.45. Через пятнадцать минут начнется новый выпуск новостей, а за ним, через час – еще один. Отлично, есть время поработать с комментариями.

Тут простора для фантазии было больше, а результат нагляднее. Он открыл несколько окон в браузере с разными страницами в социальной сети и проверил результаты вчерашнего комментирования. В трех ветках обсуждения страсти разгорелись как следует, дело дошло до мата и угроз. Взгляд выхватил несколько знакомых имен: этих ребят он знал, они тоже работали. С некоторыми Рома даже переписывался. Оплата за комментарии зависела от количества ответов, и если не удавалось хорошенько разозлить публику, они писали друг другу, накручивали результат.

В четвертой ветке выяснение отношений затихло, едва начавшись. Рома внимательно почитал, проанализировал ситуацию и быстро написал три ответа с трех разных страниц.

«Откуда ты взялся, эксперД? Знаешь ли ты, что с 1613 года Россия в ходе захватнических войн уничтожила 453 этноса, в том числе в Средней Азии, в Закавказье и на Крайнем Севере? А на Камчатке более 45 000 представителей коренного населения в 1815 году по приказу царя были вывезены на баржах в море и расстреляны из пушек! Учи историю, школота!»

Кстати, какого царя? Надо бы добавить для достоверности. Рома снова развернул поисковый сайт и через минуту отредактировал: «…по личному приказу Николая I…» Да, так лучше. Теперь еще один комментарий от другого имени:

«Между прочим, из 1457 народностей, вошедших в состав России, НИ ОДНА не потеряла самостоятельности! А 1256 из них до вступления в Российскую империю не имели письменности и школ! Почитай материалы Центрального государственного архива и Архива академической библиотеки, а потом спорь! Хотя кто тебя пустит в архивы, малолетка!»

Последний был самым коротким:

«Петушила я твою маму трахал а твой папаша у меня отсасывал ахахах».

С точки зрения оживления дискуссии это казалось наиболее перспективным.

Рома открыл страницу с интернет-кошельком и проверил счет. Чуть меньше сорока тысяч за три месяца. 37 566, ага. Нужно быть точным. И за сегодня получится еще рублей 700 примерно. До покупки квартиры в Северосумске осталось всего-навсего 860 000. Это однокомнатная; двухкомнатная для них с мамой выйдет дороже. Если бы не было деда, он мог бы работать по ночам… Хотя если бы не было деда, не было бы и проблем. Или все равно были бы?

Наверняка.

Вот какие трудности в жизни, например, у Петровича? Да никаких. У него уже все есть и дальше все будет просто по факту рождения: любые телефоны, планшеты, деньги карманные, после школы – учеба в хорошем университете в Питере или в Москве, потом – работа в отцовской конторе или вообще где пожелает. Ну, девочки на него внимания не обращают, так это можно пережить; еще лет пять, а то и меньше, девчонки подрастут, сообразят про отцовские деньги, и отбоя от них не будет, не помешают ни оттопыренные уши, ни мелкий рост, ни костлявые руки. Или Жека Зотов – у него тоже все ровно в жизни. То, что батя у него редко дома бывает, так это даже хорошо, наверное: живешь себе с сестрой и мамой, сидишь в своей комнате, играешь в игрушки. Никто не орет из-за стенки пьяным матом, не храпит так, что дрожат стекла, не нужно жаться на кухне, если хочешь просто спокойно посидеть в социальной сети или поработать, не нужно бояться кого-то разбудить ненароком и получить затрещину большой и тяжелой ладонью. С будущим тоже все более или менее понятно: не захочет сам куда-нибудь поступать – а Жека, скорее всего, не захочет, факультет игромании еще не придумали – так отец устроит в военное училище. Какой из Жеки военный – смешно и подумать, но главное, что варианты есть. Макс вообще не парится: занимается карате, зажимает каких-то телок у себя в Слободке; нет мыслей – нет печалей.

А что у него, Ромы? Одинокая мама-учительница и отсутствие перспектив. Нехватка денег ощущается уже сейчас; он сравнительно неплохо зарабатывал в Сети, но тратить заработанное на себя не хотел – нужно копить: на квартиру, на будущее, на учебу, да мало ли еще на что. Его-то никто не будет устраивать в университет или на работу. Платный вуз стоит дорого, поступить на бюджетный – трудно, разве что только в Михайловске, и то выбирать не придется, нужно будет идти куда возьмут. Жизнь впереди представлялась чередой сплошных проблем, для решения которых нужны были деньги, чем дальше, тем больше. К тому же пока непонятным оставалось и то, чем он хочет в перспективе заниматься. Учеба не то чтобы не давалась, но интереса не вызывала, по математике он балансировал на грани тройки и двойки, и грядущая контрольная в понедельник обещала изменить этот баланс не в его пользу; история или литература наводили тоску: никому не нужные факты, никчемные даты и цифры, непонятные переживания героев позапрошлого века, словно вытряхнутых из пыльных сундуков краеведческого музея. Хорошо было только с рисованием – сказывалась наследственность, мама в студенческие годы неплохо работала маслом. Рома картин не писал, зато отлично умел рисовать злодеев и монстров из игр или мультфильмов. Но разве этим можно заработать на жизнь? В последнее время, правда, его влекла журналистика; дело это, насколько он мог судить по публикациям в Интернете, было несложное: знай ври с три короба о чем-нибудь злободневном, пиши бранные комментарии по поводу политических событий и не забывай в конце указывать счет в банке и реквизиты для интернет-платежей. Правда, с доходностью такого занятия тоже предстояло еще разобраться.

Открылась дверь в комнату, в коридоре громко зазвучали жизнерадостные сообщения рекламного ролика: «Ученые нашей лаборатории создали этот крем специально для…» Тоже врут. По коридору протопали шаги: дед воспользовался паузой, чтобы сходить в туалет. Наверняка сейчас заглянет на кухню. И точно: скрипнула дверь, и вот он, на пороге – высокий, худой, с костистым лицом, горбоносый, с жестким ежиком коротких седых волос над морщинистым лбом. Глядя на деда, Рома каждый раз как будто смотрелся в уродливое зеркало, показывающее его самого в старости – внешностью он явно пошел не в маму и, видимо, не в не известного никому отца. Дед уставился на внука, несколько секунд смотрел ему прямо в глаза, произнес:

– Что, все сидишь? – потом что-то зло прошипел сквозь зубы и хлопнул дверью. Рома жалел, что у него нет наушников: сейчас бы они пришлись очень кстати, чтобы заглушить звуки, несущиеся из сортира, да и вообще, с ними как-то повеселее. Летом мать взяла микрокредит в магазине электроники и купила ему на день рождения шикарные дорогие наушники, но через две недели их отжали вместе со смартфоном залетные гопники из Слободки. Макс тогда попытался было вписаться за друга, но ему объяснили, что «вещь у братвы», а значит, ничего сделать уже нельзя. Маме пришлось сказать, что забыл наушники и телефон в автобусе; она долго утешала его, говорила, чтобы он не расстраивался, а потом сама полвечера плакала, закрывшись в ванной.

Рома вздохнул и стал сочинять сообщение для новой темы в обсуждениях – и в этот момент вдруг стало темно. Замолчал телевизор; погасла лампа под потолком, мигнули и исчезли огоньки на панели плиты и на микроволновке. Темнота настала сразу, всюду, ошеломила внезапностью и оглушила звенящей тишиной, только продолжал светиться экран ноутбука да журчала вода в трубах.

– Убью, сука!!! – от истошного вопля дрогнули стены, да так, что «писающий мальчик» на дверях туалета, наверное, и в самом деле сейчас обмочился. – Включи свет, гаденыш!!!

Татка, царапнув когтями по табуретке, метнулась стрелой и пропала во тьме. Рома вскочил, бросился к окну и понял, что свет в ближайшее время включить навряд ли удастся: в домах Тройки не было ни огонька, уличные фонари стали мертвыми, как сгоревшие спички; мрак и дождь опустились на беспомощный город.

* * *

Тренировка подошла к концу; последние двадцать минут до того, как все уйдут в раздевалку, отводились для спаррингов. Противники в парах были, как правило, одни и те же, подобранные по возрасту, росту и силе, если только тренер Геннадий не решал вдруг поставить слабого с сильным, исходя из каких-то своих педагогических целей. У Макса тоже был постоянный спарринг-партнер, да такой, которого и врагу не пожелаешь. Так получилось, что своих сверстников, да и некоторых ребят постарше, Макс убирал в поединках за несколько ударов; в прошлом году дошло то того, что с ним просто отказывались становиться в пару или падали сразу, получив даже легкий тычок, во избежание более серьезных тумаков. Вот Геннадий и решил в начале этого учебного года назначить Максу в противники Тимура Комбарова по кличке Комбат, долговязого пятнадцатилетнего парня, который тоже жил на Слободке. Отношения у них были в принципе нормальные, ровные, но в спаррингах Комбат земляка не щадил и гонял по татами, пока не сваливал с ног. После тренировок у Макса теперь всегда были отбиты предплечья, которыми он ставил блоки, и почти никогда не обходилось без синяка под глазом, разбитого носа или рассеченной губы. Комбат физически был вряд ли сильнее – как-никак Макс мог шесть раз выжать шестнадцатикилограммовую гирю, – но сказывалась разница в возрасте, росте, а еще в скорости: реакция у Комбата была как у кобры, а удары хлесткие, резкие, будто он бил не рукой, а хлыстом с металлическим наконечником. Макс раз за разом придумывал разные комбинации, пытался пробить и с дальней, и с ближней дистанции, но пока безуспешно.

– Ёииии! – звучно прокричал тренер.

Макс резко выдохнул и встал в стойку, топнув передней ногой в татами.

– Ну, давай, Максюта, удиви меня. – Комбат ухмыльнулся, в узких карих глазах запрыгали азартные огоньки – а может, это просто отразился свет ламп под высоким потолком зала. Он медленно, как в кино, выставил перед собой руки, присел в оборонительную позицию и даже согнул ладонь и поманил к себе Макса согнутыми пальцами – то ли Брюс Ли, то ли Нео в «Матрице».

– Хаджиме!

Противники тут же отскочили друг от друга, а потом, пружиня на носках, стали осторожно сближаться. Комбат ждал нападения: он обычно предпочитал контратаковать. Макс решил, как всегда, начать с лоу-кика, а когда Комбат отдернет ногу – а тот всегда успевал среагировать на такой удар, – попытаться продолжить движение и сделать подсечку. Он быстро шагнул, согнул правую ногу и быстрым, резким таранным толчком выбросил ее вперед.

В зале стало темно, будто на глаза надвинули черную плотную шапку. Пары остановились. Ослепленный неожиданной тьмой, Комбат замер, недоуменно моргая. Макс, наверное, тоже бы остановился, озираясь вокруг и хлопая глазами, как проснувшийся сыч, но движение уже пошло, и удар было не остановить. Через долю секунды он почувствовал, как его стопа с силой врезалась в уже выпрямленное колено Комбата, раздался отчетливый мокрый хруст, а потом тишину и мрак разорвал пронзительный крик боли и шум упавшего на татами тела.

* * *

– Удачной тренировки, Даниил Петрович! – сказал водитель Андрей и протянул Даниилу спортивную сумку, слишком большую для помещавшихся в ней плавательных трусов, полотенца, резиновой шапочки и пластиковых очков. Даниил что-то буркнул в ответ и поплелся к большим стеклянным дверям под широким бетонным навесом. Настроение было отвратительное.

Поход в бассейн представлял для него регулярное путешествие по кругам омерзительного ада, похуже, чем тот, что описывал Данте; во всяком случае, два раза в неделю Даниил думал, что охотнее смирился бы с серным дымом, раскаленными камнями и воплями грешников, чем с гадким запахом хлорки, холодом, противным звоном, которым отдавался тут любой звук, и колышущейся массой голубоватой неживой воды – как будто это и не вода вовсе, а какое-то искусственное химическое соединение.

Начиналось это мучение с общей душевой. Она была огромной, белой, с кафельными стенами и мокрым скользким полом, и все тут ходили совершенно голыми. Даниил очень стеснялся наготы, и своей, и чужой. Было что-то унизительное и противоестественное в том, чтобы догола раздеваться и разгуливать среди толпы таких же бесстыдно обнаженных людей, иногда даже касаясь их кожи плечами и бедрами. Причину его собственного стеснения можно было понять: очень тощий, с торчащими, будто недоразвившиеся крылья, лопатками, выпирающими ключицами, бледный, в россыпи бледно-рыжих веснушек на тонких плечах – не совсем то, что можно с гордостью выставить напоказ. Но Даниилу было еще и стыдно смотреть на других; куда ни бросишь взгляд – одни пенисы: мелкие и белесые мальчишеские, болтающиеся, как бойкие червячки, над голыми подобравшимися мошонками; темные, толстые, как сардельки, мужские, торчащие из курчавых волос – они окружали его со всех сторон и притягивали взгляд, как и все отвратительное. Ему казалось, что все тоже таращатся на его член, едва ли не единственный из всех лишенный крайней плоти, от чего стыд делался невыносимым. Даниил, старательно глядя в пол, мышью шмыгнул под душ в самом ближнем углу, наскоро ополоснулся и выскочил обратно в раздевалку, где торопливо натянул на себя красные плавки. Прохождение первого круга ада завершилось натягиванием резиновой шапочки и плавательных очков – неприятно, неудобно, нелепо, а еще мир вокруг сразу стал размытым, как смазанная акварель: свои очки, разумеется, пришлось снять, а на тех, что предназначались для плавания, не было диоптрий.

Огромный пятидесятиметровый бассейн встретил его многоголосым гулким эхом, отражавшимся от высокого потолка, стен и голубоватой воды. Даниилу сразу стало холодно, и он почувствовал, как кожа покрывается противными пупырышками и, возможно, синеет. Шесть из восьми дорожек были заняты; в воде поплавками покачивались головы в разноцветных шапочках, а некоторые и без них – величайшая несправедливость, когда тем, кто просто пришел сюда поплескаться для удовольствия, можно не надевать этот узкий, противный, похожий на презерватив головной убор, а тем, кто, как и Даниил, занимался тут с тренером, приходилось натягивать его на голову.

Его группа выстроилась в две шеренги у края бассейна. Тренер в красном спортивном костюме и с длинным красным же носом стоял сбоку у бортика, держа в руках металлический шест с резиновым наконечником. Предполагалось, что это спасательный инструмент, однако Даниил знал, что у длинной алюминиевой палки есть и другое назначение – толкать его в затылок, чтобы он опускал лицо в воду, как полагается делать в классическом кроле, в то время как Даниил предпочитал задирать голову над водой, как собака.

– Моя группа, по одному, с тумбочки, в воду – марш!

Еще одно испытание: почему-то нужно обязательно прыгать, а не сходить спокойно по ступенькам лестницы, что было гораздо удобнее, а еще позволяло не нахлебаться воды, когда плюхаешься с высоты в воду. Даниил, дрожа, забрался на тумбочку с энтузиазмом приговоренного к казни, лезущего на эшафот, согнул ноги, вытянул руки и, неловко оттолкнувшись, рухнул в бассейн, ударившись о поверхность воды грудью и животом.

Кажется, тренер крикнул ему что-то, даже наверняка, он всегда орал после исполнения Даниилом своего коронного прыжка, но сейчас на это было наплевать – главное, побыстрее вынырнуть и вдохнуть воздух. Едкая вода залилась в ноздри, шумела в ушах, и Даниил, дыша ртом и отплевываясь, пытался вспомнить, что делать дальше. Чуть согнуть руку, развернуть корпус, погрузить ладонь, сделать гребок, опустить голову вниз… Даниил забил руками по воде, с трудом выпрямился и заработал ногами, стараясь повыше вытянуть шею.

– Лицо в воду! – гаркнул над головой тренер.

Даниил, помня про алюминиевый шест, поспешно окунулся, но при этом ноги его почему-то тоже ушли вниз, и вместо стильного погружения лица получился нелепый нырок. Снова защипало в носу и зашумело в ушах. Он вынырнул, выплюнул воняющую хлоркой мертвую воду и снова принялся грести – отчаянно, с выпученными глазами, как упавший в ванну кот.

– Лицо в воду!

Толстый резиновый набалдашник мягко, но сильно ткнулся в затылок, погрузив Даниила в воду как раз в момент очередного судорожного вздоха. Вода хлынула в носоглотку, и в глазах померк свет.

На какое-то мгновение Даниил подумал, что умирает: все, вот предсказуемый конец его мучений, он тонет, захлебнувшись на тренировке. От ужаса он забился и задергался так, что выскочил из-под воды едва ли по пояс, будто обезумевший кит.

Вокруг была тьма. Гигантские лампы погасли, и даже через большие окна под потолком не проникал свет городских фонарей или окон домов, только тусклое синеватое ночное свечение. Даниила окружали непроницаемый мрак, вода и ошеломительная тишина, как если бы он оказался один посреди океана – даже людей не было видно, только чуть слышно плескалась вода под растерянными гребками. Он завертел головой, но в следующий миг тишина взорвалась голосами: громкими, встревоженными, кто-то кого-то звал, где-то заплакал ребенок.

– Моя группа, из воды, быстро! – раздался откуда-то сверху голос тренера.

– Выходим, все выходим! – протяжно прокричала женщина на другом конце бассейна, тренер детей помладше.

Со стороны спасательной вышки прозвучал резкий свисток. В воде возникла мгновенная толчея: взрослые уверенно гребли по направлению к лестницам, дети метались, наталкиваясь друг на друга, пытались забраться наверх по скользким стенкам, хватались за канаты дорожек и друг за друга. Тренер с криками метался по бортику, тыча длинной палкой в воду; тех, кому удавалось уцепиться за спасительный шест, он вытягивал вверх, довольно бесцеремонно хватая за руки, ноги и плавки. Глаза понемногу привыкли к темноте, Даниил заработал руками, пытаясь подплыть к тому месту бортика, где орудовал тренер, но почувствовал, что кто-то больно ударил его ногой по ноге, а потом чья-то пятка врезалась ему в живот, мгновенно выбив дыхание. Он бултыхнулся, дотянулся до разделительного каната дорожки и судорожно вцепился в него, пытаясь понять, что делать дальше. У сходней тем временем началась давка, послышались громкие крики, брань, а потом шумный всплеск от падения в воду тяжелого тела. Заголосила девчонка, ее крик подхватили другие. Отовсюду неслись визг, плач, шумный плеск и просьбы о помощи. Даниил как будто оказался в самом страшном из возможных кошмаров: он в воде, на глубине, кругом темнота и помочь ему некому. Он заставил себя отпустить канат и поплыл в дальний конец бассейна, где толкотня была меньше; впереди тускло отсвечивала металлическая лестница. Как ни плохо он плавал, но оставшиеся сорок метров мог осилить, в крайнем случае всегда можно было снова схватиться за канат. Даниил сделал несколько гребков и тут почувствовал, как вода тяжело всколыхнулась. Сначала он решил, что поверхность взбудоражена множеством в панике плывущих людей, но движение было другим, единым, мощным и слитным – и Даниил ощутил, как какая-то сила опускает его ноги и тянет под воду. Он дернулся, распластался по поверхности, но то, что было внизу, не отпускало, напротив, тянуло все сильнее и сильнее.

Снова раздался свисток спасателя – один, другой, третий, а за ними – громкий крик, в котором явно слышалась паника:

– Стоки открыты! Вода идет в трубы! Выходим, выходим, выходим!

Ответом был многоголосый вопль. Эхо носилось меж стенами и потолком, как стая перепуганных чаек. Даниил, которого тянуло на дно с неумолимой механической мощью, изо всех сил рванулся вперед. Так плавали, вероятно, первобытные люди, рыбаки неолита, упавшие с челнока в море и преследуемые морскими чудовищами: в этом плавании не было ни стиля, ни правил, а только дикое, животное желание выжить. Тренер, отчаянно таскавший наверх всех, до кого мог дотянуться, вряд ли оценил бы технику Даниила, но уж точно был бы впечатлен скоростью, с которой тот добрался до дальней лестницы; уже подплывая, уже протянув руки, чтобы схватиться за металлический поручень, Даниил бросил взгляд вниз, и ему показалось – нет, он точно увидел в толще прозрачной, как черное стекло, тревожно колышущейся воды маленькую, отчаянно размахивающую руками и ногами фигурку, прижатую к бледному дну. Через мгновение Даниил уже взялся за лестницу, одним рывком выбросил себя из воды и помчался, шлепая босыми ногами в сторону выхода. Со всех сторон на него летели голые тела, большие и маленькие, блестела мокрая кожа и испуганные глаза, крики оглушали, а у самого выхода кто-то огромный, мокрый и волосатый, как вылезший из речки медведь, налетел на Даниила большим животом и отшвырнул к стенке. Даниил упал, больно стукнувшись головой, и тут же, споткнувшись о его вытянутую ногу, сверху повалилась какая-то истошно кричащая женщина, за ней девочка, кто-то еще и еще, пока через несколько секунд Даниил не почувствовал, что его тонкие ребра трещат и гнутся под копошащейся на нем живой массой. Он попытался вздохнуть и не смог.

Внезапно тела разметало в стороны, будто взрывом. Кто-то тяжело шлепнулся голой спиной о стену. Женщину, упавшую сверху, сорвало с места, подхватило и отшвырнуло куда-то. Водитель Андрей, запыхавшийся, в расстегнутом пальто, сбившемся галстуке и с фонариком в руке склонился над Даниилом. Костяшки пальцев, держащих фонарь, были почему-то содраны и кровоточили.

– Даниил Петрович! Живы?!

Даниил утвердительно пискнул. Андрей одним движением подхватил его с пола, положил на плечо и стал пробиваться вперед, сквозь хаос и тьму.

– Мальчик, – прошептал Даниил. – Там мальчик, на дне. Я его видел.

* * *

Способность наслаждаться тишиной и одиночеством – одно из самых благих умений, которые только может приобрести человек. Оно приходит только с опытом, и чаще всего с опытом горьким; это как лекарство, оплаченное пережитыми скорбями, потерями, совершенными ошибками; как эликсир мудрости, который трудно добыть, но, когда наполненная им чаша оказывается в израненных, дрожащих ладонях, когда иссушенные губы припадают к нему и ты делаешь первый глоток – приходит покой, а вместе с ним мудрость.

Аркадий Леонидович надеялся, что они пришли надолго, может быть, навсегда.

Он сидел за круглым столом в комнате и читал. Ровный уютный свет разливался в маленькой комнате с убогой, поношенной мебелью. Телевизор молчал. Ниоткуда не доносилось ни звука. Окно выходило на улицу, но прохожие за мокрым стеклом скользили бесшумно, как быстрые тени, а машины были тут редкостью: улица Красных Матросов заканчивалась тупиком, а для большинства ее обитателей автомобиль являлся не средством передвижения, а самой что ни на есть роскошью.

Аркадий Леонидович сделал глоток горячего чая из большой кружки и прикрыл глаза. Тишина и одиночество. Когда человек хочет искоренить в себе что-то, или достичь какого-то результата, или избавиться от пагубного пристрастия, он должен себя ограничивать. Собственные ограничения Аркадий Леонидович соблюдал очень строго: никаких программ новостей по телевизору; ни в коем случае никакого Интернета; желательно – никаких газет. Все это помогало избежать раздражающего воздействия окружающей действительности, а он очень хорошо знал, к каким последствиям может привести такое раздражение. Не для того он покинул Санкт-Петербург, не для того начал новую жизнь в этом маленьком, холодном городе на берегу северного моря, чтобы опять сорваться или, что вообще немыслимо, снова взяться за старое. Его жизнь сейчас была нормальной: спокойная работа, разумный досуг, хорошая женщина – и он хотел, чтобы нормальной она оставалась и впредь. В отличие от Карины, его не беспокоило будущее, особенно в части их взаимоотношений: Аркадий Леонидович принял как должное, что они вместе, что она удивительным образом принимает определенный им образ жизни, что разделяет его интересы, принял ее заботу; принял любовь. Карина была частью этой новой, счастливой жизни, частью важной, неотъемлемой и естественной.

Все так, как должно быть.

Никаких дискуссий, никаких озлобленных споров, никаких попыток атаковать окружающий мир; ни борьбы с одному ему видимыми чудовищами, ни проповедей, ни охоты, ни дознаний, ни казней. Он даже книги для чтения выбирал с особенным тщанием и поначалу испытывал с этим некоторые затруднения: читать современных авторов было рискованно – его могли вывести из себя невежество, чудовищная, беспардонная профанация вечных ценностей, безликость или сознательно культивируемая бессмысленность. С классикой тоже следовало быть поосторожнее; он попробовал было перечитывать проверенную временем беллетристику прошлых веков, но и тут таилась опасность: чтение, например «Трех мушкетеров», мгновенно вызвало в памяти подробности той эпохи, когда на кострах в Бамберге жгли и правых, и виноватых, в то время как томные мушкетеры короля приносили чужие жизни в жертву сомнительному адюльтеру. Неплохо пошел Конан Дойль, но Аркадий Леонидович некстати вспомнил, что тот увлекался спиритизмом, и рассказы о Шерлоке Холмсе сразу потеряли свое очарование. К счастью, отличную идею подала Карина, когда попросила прочесть ей курс мировой литературы. Аркадий Леонидович исправно наведывался в местную библиотеку, брал нужные книги и перечитывал их так, как будто готовился к занятиям в университете, – это помогало видеть в тексте то лучшее, чем хотелось поделиться, и не замечать того, что могло бы задеть опасные струны в душе.

Это очень хорошая жизнь, напоминал он себе каждый день. Это нормально. Это правильно. А неправильно и ненормально похищать женщин при помощи электрошокера; пытать их, разбивая молотком пальцы на ногах и ломая колени, добиваясь признания в ведьмовстве; неправильно и ненормально раздевать догола и искать на них отметину дьявола, а потом поливать бензином и поджигать, иногда заживо…

Не надо. Ни думать, ни вспоминать. Прошлое живо только до тех пор, пока мы не даем ему умереть.

Аркадий Леонидович покачал головой и снова сосредоточился на чтении. Как все-таки здорово, что Карине нравится западноевропейский эпос и что она с таким интересом слушает «Песнь о Нибелунгах». Он и сам перечитывал с удовольствием. Завтра воскресенье, Карина вернется со смены, отдохнет, а вечером они приступят к следующей авентюре про сватовство Гунтера к Брюнхильде.

Лампа под потолком погасла, словно кто-то нажал на выключатель. Аркадий Леонидович вздрогнул, как всегда вздрагивает человек, когда нарушается привычный порядок вещей: раздается из другой комнаты резкий звук, или кто-то осторожно стучит в дверь поздней ночью, или сам по себе включается телевизор. Или вот так неожиданно гаснет свет.

Черт, даже сердце забилось сильнее и чаще.

Наверное, выбило пробки. Аркадий Леонидович встал, взял мобильный телефон и, подсвечивая себе путь синеватым, призрачным светом экрана, отправился в коридор к входной двери. Проходя мимо кухни, он взглянул в сторону окна: свет не горел и в соседних домах, а на улице погасли редкие фонари. Зрелище было жутковатым. Видимо, проблема не в пробках.

Тем не менее просто так сидеть и ждать неизвестно чего не хотелось. Даже если понимаешь, что проблема имеет масштаб района или целого города, все равно выйдешь на лестничную площадку, чтобы встретить соседей, так же светящих по сторонам фонариками или телефонами, и обменяться репликами: «У вас тоже света нет?» – «Нет, а у вас?» – «И у нас нет. Наверное, на подстанции что-то». Таков ритуал.

Аркадий Леонидович открыл дверь и отшатнулся. Он уже привык к тому, что идиот из соседней квартиры стоит иногда в открытых дверях и смотрит в упор, но на темной лестнице лицо умственно отсталого парня со спутанными кудрявыми волосами и пустым взглядом, подсвеченное снизу электрическим фонариком, выглядело жутковато.

– Добрый вечер, – сказал Аркадий Леонидович, переведя дух.

Тот, как всегда, не ответил. Несколько секунд они смотрели друг на друга, потом парня втащили внутрь темной квартиры, в дверях мелькнули седые космы, быстрый злобный взгляд – и дверь с грохотом захлопнулась. Аркадий Леонидович покачал головой и сделал пару шагов на площадку. Откуда-то сверху донеслись лязганье замка, шаги, голоса, на грязных стенах парадной запрыгали лучи фонарей.

– Во всем доме, кажется!

– Да, и напротив!

Сверху спустился, шаркая домашними туфлями, немолодой мужчина в халате, подвязанном кушаком под объемным животом. Он остановился на верхней площадке и молчал, светя фонарем Аркадию Леонидовичу в глаза.

– Здравствуйте! У вас тоже света нет?

– Нет, – отозвался мужчина и вздохнул. – А у вас?

– И у нас нет. Наверное, на подстанции что-то.

– Да, наверное. – Мужчина еще раз вздохнул, повернулся и пошел наверх.

Аркадий Леонидович улыбнулся, вошел в квартиру и задвинул засов. И сразу же почувствовал, что там кто-то есть.

Он не один в темноте.

Это было не поддающееся рациональному объяснению, но совершенно отчетливое ощущение; по спине пробежал неприятный холод, волосы на руках поднялись дыбом, сердце сжалось. Из квартиры не доносилось ни звука, но Аркадий Леонидович точно знал: в этом мраке и тишине кто-то есть.

Он осторожно ступил вперед, выставив перед собой телефон. Синеватое свечение слабо рассеивало тьму. Маленькая квартира сразу стала похожа на огромный готический замок с привидениями: черные тени, призрачный свет, острые углы, стены и потолок скрыты тьмой и как будто исчезли. Аркадий Леонидович бесшумно вошел в кухню, оглянулся на коридор, а потом, медленно водя телефоном, внимательно осмотрелся: небольшой холодильник, раковина, над ней – сушилка с несколькими тарелками и чашками, плита, кухонный стол, подвесной шкафчик… Никого. Он подумал, пересилил себя и заглянул под стол, ожидая, что сейчас что-то ринется ему навстречу.

Пусто. Он разогнулся, и тут из комнаты послышался тихий звук, легкий, приглушенный смешок, словно кто-то сдерживал себя, чтобы не рассмеяться громче.

Желание выскочить из квартиры, из дома и побежать по улице куда глаза глядят было мгновенным и сильным. Аркадий Леонидович, ощущая тяжелый пульс во всем теле и шум в голове, тихо вышел в коридор и пошел к комнате.

«Сейчас оно выйдет навстречу», – подумал он.

Больше всего сейчас он хотел, чтобы на нем вновь оказались надеты зашитые в мешочки святыни – ладан, соль, воск, освященные травы. Да и молоток бы не помешал.

В комнате никого не было. Спрятаться тут тоже было негде, разве что в платяном шкафу, но Аркадий Леонидович с мужеством отчаяния распахнул створки – ничего, кроме привычных вещей. Дверца шкафа чуть скрипнула, закрываясь, и в тот же миг в коридоре быстро простучали шаги, легкие, почти детские – кто-то стремительно пробежал к входной двери. Аркадий Леонидович, размахивая зажатым в потной руке телефоном, как мечом, бросился в коридор. Пусто. Только дверь почему-то была приоткрыта. Не рассуждая, не удивляясь, не пытаясь вспомнить, точно ли он задвинул засов, Аркадий Леонидович с силой рванул на себя ручку, лязгнул затвором, щелкнул замком – одним, а потом еще и вторым, нижним, которым они обычно не пользовались, и привалился к двери спиной. Рука с телефоном опустилась вниз, и в тусклом свете экрана Аркадий Леонидович увидел что-то темное на полу, какое-то пятно…

Он присел на корточки и посмотрел.

На полу, протянувшись цепочкой следов, лежала комковатая, твердая грязь, похожая на мерзлую землю, и несколько подгнивших, высохших листьев.


20 сентября 20… г., воскресенье.

Новости Северосумска

(по материалам портала severosumsk.info)


Происшествия

«Вчера, 19 сентября, в субботу, около 20.00 на Северосумской ТЭЦ произошла авария, которая привела к массовому отключению электроэнергии. Полностью обесточенными оказались районы Рогатка, Заселье, Слободка, Тройка. В домах и на предприятиях погас свет, прекратилась подача холодной и горячей воды. Вследствие аварии остановилась работа вечерних смен на заводах «Созвездие», «Коммунар», в подразделениях транспортной компании «Лига» и других частных и общественных организациях. Городские больницы были срочно переведены на вспомогательные источники питания, что помогло избежать тяжелых последствий для здоровья пациентов. Подача электроэнергии сохранилась только в Городке, снабжение электричеством которого осуществляется с помощью независимых источников питания.

По имеющейся у нас информации, причиной аварии стало проведение работ на ОРУ (открытом распределительном устройстве), во время которых один из работников станции случайно уронил лестницу и произошло короткое замыкание. Защита по не известной пока причине не сработала, в результате чего полностью разрушилась одна из старых турбин, работавшая уже более полувека. Осколки попали в кабельную и водородную трассы. Возник пожар. Практически все кабельные трассы вышли из строя. Никто из сотрудников ТЭЦ не пострадал. Электроснабжение города было восстановлено только к утру воскресенья».


«Трагический инцидент произошел вечером в плавательном бассейне «Океан» во время отключения электроэнергии. В этот момент в самом бассейне и на территории спортивного комплекса находилось около 120 человек. Вследствие сбоя в электрической сети, осуществляющей управление системами обеспечения, открылись стоки коллекторов, и вода под большим давлением стала уходить из чаши бассейна. Мощным исходящим потоком к отверстию стока затянуло восьмилетнего Алексея П., занимавшегося плаванием в составе организованной группы. Темнота и возникшая паника помешали тренеру и спасателям заметить исчезновение ребенка и оперативно на него отреагировать, вследствие чего мальчик не смог самостоятельно выбраться из бассейна и погиб. По нашим данным, он являлся сыном преподавательницы математики школы № 1. Получить какие-либо комментарии от родителей погибшего ребенка не удалось.

Кроме того, в давке при выходе из спортивного комплекса пострадало не менее 15 человек, двое из них были госпитализированы с травмами различной степени тяжести».


Криминальные новости

«Поздним вечером субботы 19 сентября, воспользовавшись отсутствием света и отключением тревожной сигнализации, несколько неизвестных злоумышленников совершили ограбление супермаркета «В двух шагах» на улице Передовиков в районе Слободка. По словам продавцов и охранников, не менее семи-восьми человек ворвались в магазин, вооруженные битами и арматурой. Они нанесли телесные повреждения одному из охранников, кассиру и двум продавцам, после чего похитили денежные средства из трех кассовых аппаратов, а также продукты питания и алкогольные напитки на неустановленную сумму. Кассир супермаркета Альбигоева Г. З., оказавшая упорное сопротивление грабителям, доставлена в больницу с множественными переломами и открытой черепно-мозговой травмой. Врачи оценивают ее состояние как критическое».


Новости культуры

«Большое интервью областному телевизионному каналу «Наш Регион» дала руководитель общества сохранения духовных традиций «Северная Веда» Кларисса Львова. В ходе получасовой беседы с корреспондентом канала она рассказала о том, какое огромное значение имеет недавняя археологическая находка, сделанная на месте бывшей строительной площадки складского комплекса ЗАО «Лига». Госпожа Львова особенно подчеркнула важность этого открытия не только для Северосумска, но и для страны, а также для мира в целом. «Древнее святилище эпохи неолита – это настоящее место силы, где зарождались традиции и верования, составляющие основу современной духовности. Мы имеем уникальную возможность прикоснуться к своим корням, подключиться к мистическим энергиям, питавшим человечество задолго до возникновения так называемых официальных религий». Кроме того, госпожа Львова высказала опасение, что бывшие владельцы земли, на которой находится столь важный культурно-исторический объект, могут умышленно повредить святилище или попытаться обойти запрет на строительство, наложенный в рамках действующего законодательства, и продолжить возведение «бездушных железных ангаров, попирая своей жаждой наживы наследие наших предков». Также лидер «Северной Веды» обратилась через телевидение с требованием открыть доступ к святилищу для поклонения и совершения в нем обрядов согласно «освященным веками традициям».

С полным текстом интервью Клариссы Львовой можно ознакомиться по ссылке: www.severosumsk.info/news/interview/klarissa_lvova_nash_region».


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Константин Образцов. Культ
1 - 1 21.07.17
Глава 1 21.07.17
Глава 2 21.07.17
Глава 3 21.07.17
Глава 4 21.07.17
Глава 5 21.07.17
Глава 6 21.07.17
Глава 4

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть