Онлайн чтение книги Куросиво Kuroshio
Глава VI

1

Был поздний час воскресного майского утра, когда граф Фудзисава проснулся на втором этаже своего особняка в Таканава.

Обычно граф жил в своей официальной резиденции на улице Нагата, но, желая избежать наплыва посетителей, которые только и ждали воскресенья, чтобы атаковать его, он еще накануне вечером потихоньку покинул дом, сообщив об этом только самым близким своим друзьям. Ему хотелось провести спокойно вечер и насладиться отдыхом в воскресное утро.

В раскрытые сёдзи – граф не заметил, когда их успели раздвинуть – на изголовье постели падали яркие лучи утреннего солнца; снизу доносилось веселое щебетание канареек. А стоило чуть приподнять голову, и за стеклом, вклеенным в оконную бумагу, словно картина в раме, появлялась прекрасная панорама залива Синагава, по ярко-синей поверхности которого скользили лодки с квадратными и треугольными парусами.

Граф оттолкнул ногой лиловое шелковое покрывало, от складок которого едва заметно пахло пудрой, выпростал руки из рукавов ночного кимоно из желтоватого узорчатого шелка, заложил сплетенные пальцы рук за голову и, устремив взгляд в потолок, улыбнулся.

Жизнь не часто балует человека минутами, когда он улыбается по-настоящему искренне, от всей души, но графу Фудзисава посчастливилось пережить такую редкостную минуту. В самом деле, безродный подкидыш, он стал сейчас первым человеком в Японии. Даже ему самому такая головокружительная карьера кажется подчас выдумкой досужего беллетриста. Теперь никто не удивится, если он фамильярно шлепнет по макушке бюст Сарумэн-кандзя,[120] Сарумэн-кандзя – прозвище Тоётоми Хидэёси, вассала, а впоследствии преемника феодального диктатора, объединителя Японии Ода Нобунага (XVI в). Это прозвище, буквально означающее «обезьянья рожа», было дано Хидэёси потому, что лицо его, по свидетельству современников, имело сходство с физиономией обезьяны. друга и правую руку самого Нобунага,[121] Нобунага – Ода Нобунага (1534–1582) – выдающийся полководец феодальной Японии. Войны, которые Нобунага вел на протяжении всей жизни, были направлены на ликвидацию феодальной раздробленности Японии и на объединение ее под властью центрального феодального правительства. и скажет: «В нашей стране только двое настоящих героев – ты да я!» Глупые, маленькие людишки! Единственное, на что они способны, это попусту болтать о клановой клике и о случайных баловнях счастья. Они ошибаются! Сигэмицу Фудзисава не нуждается в помощи счастливого случая, свое положение он завоевал сам, он вскарабкался на эту высоту с помощью собственных рук и ног. Конечно, пока были живы трое великих деятелей реставрации, его предшественники, он, их ученик и последователь, не мог проявить своих способностей в полной мере, так, как хотелось бы. Бывали и у него минуты душевной слабости. После убийства Кото он так растерялся, что неукротимый «хромоногий старец»[122] Хромоногий старец.  – Имеется в виду Сигэнобу Окума, лишившийся ноги в результате террористического акта, предпринятого реакционными самурайскими элементами. должен был подбадривать его, призывая не падать духом. Но все это пустяки, минутные заминки: когда он сам встал у кормила власти, все получилось наилучшим образом!

Ну-ка, спросите, кто в течение последних десяти лет отвечал за судьбы всей Японии? Прошу извинить за нескромность – не кто иной, как он, Сигэмицу Фудзисава, и это вынужден будет признать всякий. Он продолжил дело, которое его предшественники оставили, едва успев приступить к осуществлению великих задач, он распутал клубок противоречий во внутренней и во внешней политике, он развивал начатое учителями дело, добившись того, что уже через год-другой стране будет дана конституция. Да, честь и слава создания невиданной на Востоке конституционной державы целиком принадлежит – прошу прощения за смелость – ему, недостойному Сигэмицу Фудзисава.

И будем беспристрастны: кто, кроме него, был бы способен осуществить эти грандиозные начинания? Возьмем Киносита – все считают его соратником, помощником и другом Фудзисава. Он проницателен, храбр, в нем горит дух отваги, но, увы, он совершенно лишен способности оценивать явления в их совокупности. Или другой, Осада (чертовски трудный характер!). Это человек ценный, как союзник – надежный, как противник – опасный, но разве не ясно, что как политическому деятелю конституционного склада ему многого не хватает?

У Нандзё целый ряд неоспоримых достоинств, но совершенно очевидно, что ему не хватает образования, нет и практической сметки. Впрочем, он умен и будет заодно с нами. Что ж, с ним нашего полку еще прибудет, а пойти против нас… нет, об этом тревожиться нечего.

Нагакура – тупица, ему бы только ведать финансами, посадите его за счеты, и он будет доволен…

Хори… не сегодня-завтра он вернется в Японию и, возможно, опять начнет портить кровь людям своими твердолобыми рассуждениями, но это не страшно – как бы ни упражнялись в красноречии эти отставшие от эпохи люди, карты их давно биты.

Сираи… его невероятные выходки тоже причиняют немало неприятностей, но в последнее время он заметно присмирел. Может быть, это оттого, что съездил в Европу? Положительно, нет лучшего способа утихомирить этих беспокойных субъектов, чем отправить их на некоторое время подышать воздухом Лондона и Парижа!

Остальные – ничтожества, их вообще не стоит принимать во внимание. Нобэти, правда, человек очень способный, но поскольку граф отправил его за границу, то в ближайшее время его можно не опасаться. В Палате Гзнро есть два-три враждебно настроенных субъекта, но эта публика – что голодные собаки: дайте им набить брюхо, и они живо начнут вилять хвостом…

Ну-с, а деятели оппозиции? Осада, хоть он мой противник, но замечательная личность. Этот человек – олицетворенная твердость и принципиальность, да и среди его приверженцев тоже имеется немало способных людей, но… но… – как бы это сформулировать поточнее? – при нынешней ситуации им вряд ли удастся добиться многого. Цутия – по природе своей честная душа, но ведь он же буквально нищий, при его бедности ему только и остается что довольствоваться жеванием собственных усов вместо обеда!

Вот Муто, авантюрист и шарлатан, известный еще со времен реставрации; это опасный субъект, с ним нужно держать ухо востро… Ничего, недаром говорят, что выходцы из Тоса гнутся куда ветер дует и за деньги готовы служить кому угодно. Муто тоже, надо полагать, готов поступиться принципами ради наживы. Так что, если он начнет шуметь, надо его купить, и дело с концом. Когда мысленно переберешь да сравнишь, таким образом, всех, то убеждаешься, что в современной Японии не найдется, увы, никого, кто мог бы противостоять Фудзисава… Попробуйте указать человека, умеющего охватить всю обстановку в целом, образованного, усвоившего культуру обоих полушарий, человека, который действительно с полным правом мог бы считаться политическим деятелем конституционного типа, нет, больше того – подлинно государственным мужем! В первую очередь вам придется назвать имя Фудзисава! И в самом деле, разве не замечательная личность этот Фудзисава? А кто он такой? Я! Я Фудзисава! Да-с, именно так! Вокруг ни одного достойного, не прикажете же доверить страну скудоумным или недорослям?..

…Вот что означала улыбка графа Фудзисава, если бы ее можно было расшифровать и выразить словами.

2

Сущность натуры графа Фудзисава исчерпывающе определялась двумя понятиями – ум и холодный расчет. Подобные люди не внушают симпатии. К человеку, который не совершает ошибок, не питают расположения. Недаром так неприятна добродетель Кун-Мин'а,[123] Кун Мин (Чжугэ Лян) (181–234) – политический деятель и сановник древнего Китая. Феодальная традиция считает Кун Мина олицетворением добродетели и государственной мудрости. ведь безупречность внушает невольное отвращение. С удовольствием отмечать слабости и недостатки ближнего и именно ради них относиться к этому ближнему снисходительно таково уж свойство человеческой натуры. Иными словами, с точки зрения обычной житейской морали, недостатки являются отдушиной, своего рода предохранительным клапаном для человека. У графа Фудзисава таким предохранительным клапаном являлось тщеславие, скрывавшее его истинную сущность. Тщеславие заставляло его, человека недюжинного ума, легко поддаваться на лесть; тщеславие толкало его на совершенно не свойственные ему поступки, заставляло волноваться и обижаться по мелочам; тщеславие побуждало его подражать великим людям, причем он часто попадал впросак, а попав впросак, сердился и раздражался. Слабость графа к прекрасному полу тоже, возможно, в известной мере проистекала из его тщеславия.

В отличие от графа Киносита, немногословного и всегда готового без оглядки, со всей энергией браться за выполнение очередной задачи, граф Фудзисава, дальновидный, хладнокровный, и пальцем не шевелил, если это не диктовалось точным расчетом и собственной выгодой. Глаза его видели слишком далеко, чтобы ринуться вперед очертя голову, кровь была слишком холодна, чтобы загореться волнением. Однако в тех пределах, когда это не вредило его интересам, он часто был не прочь прийти человеку на помощь (разумеется, если это не наносило ущерб его достоинству, вернее его самодовольству); он охотно отдавал дань уважения талантам, оказывал почести выдающимся людям. Тщеславие разыгрывает подчас причудливые спектакли! Впрочем, не только тщеславие – успех всегда придает уверенность в собственных силах, а самодовольство удивительно любит роль благодетеля. Даже ледяная вода, если ее скопится чересчур много, переливается через край.

Настало время, когда щедроты графа Фудзисава, естественно, изливались на ближних и дальних. Пожалование дворянских титулов Цутия, Оида и другим лидерам оппозиции, которого они удостоились несколько дней назад по представлению графа, тоже совершилось, так сказать, вследствие этой избыточной щедрости. Его появление в прошлом месяце на вечере, устроенном дамами в Ююкан'е, вместе с Хигаси – с этим старым упрямцем, которого граф знал в сущности очень мало и который так неожиданно явился в столицу из провинциальной глуши, – тоже было в конечном итоге следствием этой избыточной щедрости. Он как бы говорил этим поступком: если сможете – милости прошу, никому не запрещено попытаться стать Лю Вэнь-шу. Да, граф Фудзисава относится к той категории людей, которые превыше всего любят театральность. Его согласие выполнить просьбу графини Китагава, которая нежданно-негаданно дважды посетила его месяц назад, тоже объяснялось отчасти тем, что просительница застала графа в момент, когда у него было хорошее настроение. Впрочем, будь на его месте любой другой, он тоже не мог бы не посчитаться с дважды повторенной просьбой известной и уважаемой в обществе графики Китагава.

Отношение к женщинам у графа Фудзисава полностью определялось взглядами, которых и в старые и в новые времена придерживалось и придерживается большинство японских мужчин независимо от их политических убеждений. В общем, суть этих взглядов сводится к тому, что женщина рассматривается как милое, глупое существо, специально созданное для утехи мужчин. Довольствоваться одной женой, как и одним мужем, – этого не требовали даже мудрецы Китая. Не говоря уже о Тайко, даже худосочные, нудные Токугава с охотой и удовольствием предавались любовным утехам. Деятели реставрации, учителя и наставники графа, тоже никогда не проповедовали строгой морали. Разве он, несущий бремя ответственности за всю Японию, не стоит какой-нибудь дюжины женщин? Допустим, он обольстил их. Но разве можно вменить ему это в вину? Надо полагать, он заслужил право позволить себе рассеяться, хотя бы изредка… Одним словом, совесть графа в отношении женщин была абсолютно спокойна. Пожалуй, спокойствие это было вполне естественным для человека, привыкшего развлекаться с женщинами, не имеющими своего «я», оно возникло как неизбежное следствие общения с этими живыми трупами. А вот душевная чистота и благородство графини Китагава явились для нее хорошей защитой. Граф согласился выполнить ее просьбу, принял ее брата, виконта Умэдзу, любезно с ним побеседовал, сказал, что так сразу добиться приказа о восстановлении дворянских привилегий, конечно, нельзя, но он, со своей стороны, постарается об этом похлопотать. Во всяком случае, заявил он, чтобы доказать свое раскаяние, виконту придется немножко потрудиться…

Граф устроил виконту место помощника при хранителе императорских усыпальниц и отправил его в Киото. Вот как корректно и любезно обошелся он с графиней. Трудно сказать, чем руководствовался граф Фудзисава, уделив госпоже Китагава минуту от своих многотрудных дел: не то он просто искренне ей посочувствовал, не то имел в отношении ее какие-нибудь низменные расчеты. Как бы то ни было, поскольку эта самая госпожа Китагава месяц назад внезапно уехала в Нумадзу или куда-то еще, вопрос был исчерпан, и если у графа действительно имелись грязные помыслы, то он, без сомнения, начисто просчитался.

3

Внезапно над самой головой графа прогрохотал поезд, идущий в Иокогаму, и мысли графа приняли другое направление. Он перенесся в бурную эпоху реставрации, потом вспомнил своих покойных предшественников – Кото, Сёкику[124] Сёкику – псевдоним Коин Кидо (1833–1877). и других, кто в те дни стоял выше его или боролся с ним плечом к плечу; теперь многие из них уже сошли в могилу, другие, устав душой, добровольно превратились в покорных исполнителей его воли или же, не сумев шагать в ногу со временем, исчезли с политического горизонта и давно уже не подавали о себе никаких вестей Потом он подумал о Сабуро Хигаси, с которым так и не успел обстоятельно побеседовать (старик, кажется, захворал вскоре после концерта в Ююкан'е), и ему захотелось заставить склониться эту упрямую голову, гордо поднятую среди моря других, послушно и подобострастно склоненных. Старческий облик Хигаси навел его на мысль о том, что и его самого тоже ждет старость, и он представил себе надгробный памятник, который будет стоять после смерти на его могиле где-нибудь в районе Кудан или Маруно-ути; «Славное имя живет в веках, но печальна, увы, участь бренного тела…» Неужели и он, Сигэмицу Фудзисава, перед которым трепещет сейчас вся Япония, тоже обратится в горсть белых костей? При этой мысли графу невольно стало грустно. Но грусть эта длилась не больше мгновения; по необъяснимой ассоциации идей он вспомнил вдруг о костюмированном бале, который устроил недавно у себя в доме, затем память его обратилась к полным невероятных измышлений газетным статьям, материалом для которых послужил этот бал, и взгляд графа сверкнул гневом, но в следующую секунду ему вдруг пришло в голову, что с его смертью бульварные газеты потеряют львиную долю своего интереса, так как лишатся значительной доли материалов, помещаемых в разделе сообщений на третьих страницах, и граф ощутил нечто похожее на гордость. Потом ему вспомнилась воинственная, полная резких выпадов речь председательницы Общества нравственности, нагрянувшей вчера с целым выводком дам в его официальную резиденцию. Она проповедовала ему теорию моногамного брака. Вспомнив об этом, граф громко рассмеялся.

– Проснулись, господин? – плавно раздвинулись фусума, и в комнату вкрадчивой походкой проскользнула женщина лет восемнадцати, в прическе «симада»,[125] «Симада» – название прически, которую носили молодые незамужние девушки. с густо набеленным лицом, одетая в атласное узорчатое кимоно.

– Когда ты встала? Я и не заметил.

– Неужели?.. Господин, чему вы только что смеялись?

– Я? С чего ты взяла?

Женщина жеманно засмеялась.

– Ах, как нехорошо притворяться! Не иначе как вспоминали какую-нибудь красотку и смеялись от удовольствия! Ах, какой вы обманщик!

«…Ластись, ластись, разыгрывай комедию, притворяйся… Не будь я Фудзисава, пожалуй, не захотела бы и посмотреть в мою сторону…» – думает граф, с усмешкой следя, как она опускается на колени у его изголовья. Это одна из многочисленных фавориток графа, счастливица по имени K°-Ито.

У графа Фудзисава имеется официальная резиденция, частная резиденция и особая резиденция; точно так же есть у него и несколько жен – официальная, неофициальная и еще особая.

– Вставайте, уже девять часов!

– Кто-нибудь приплел?

– Да, тетенька из Иокогамы. Говорит, что если вы собираетесь заглянуть к ней, то она ненадолго съездит по делу в Симбаси и тотчас же вернется обратно…

– Ах вот как, О-Сути здесь? Кто еще?

– Кимати-сан принес письма и телеграммы с улицы Нагата. И только что приехал Судо-сан…

– А, Тадасу? Так, так… Ну, будем вставать! – он поднялся с постели, запахнул небрежно раскрытое на груди кимоно – женщина тем временем поправляла его узкий шелковый пояс – и отворил сёдзи: за решетчатыми перилами открылся отливающий серебром залив Синагава. Некоторое время граф стоял неподвижно, сощурив глаза, что-то тихонько напевая.

– Поздно же вы! – внезапно окликнул его чей-то громкий голос. Граф посмотрел вниз и встретился взглядом с человеком лет тридцати, стоявшим в саду возле клумбы с пионами.

– Надо же хоть в воскресенье поспать попозже, а иначе и захворать недолго! – засмеялся он в ответ. – Сейчас я спущусь, заходи!

Обладатель громкого голоса – секретарь графа Тадасу Судо, по слухам – единственный человек в современной Японии, который запросто обращается со своим могущественным патроном и пользуется его неограниченным расположением.

4

Не снимая ночного кимоно, граф спустился вниз, прополоскал рот, прошел в большой зал, сел, непринужденно скрестив ноги, и приступил к завтраку. Тихонько ворчали устрицы на сковородке. За столом прислуживала все та же Ко-Ито, державшая себя словно жена, ухаживающая за мужем.

Рядом с подносом, на котором был сервирован завтрак, лежало несколько английских и японских газет с красными карандашными пометками и пачка писем и телеграмм. В адрес графа Фудзисава, несущего обязанности старейшины всей Японии, ежедневно прибывает много корреспонденции; обычно большая ее часть поступает к Тадасу Судо, который выполняет функции глаз, ушей и рук графа, и к двум секретарям, находящимся под началом Судо. Но число писем, требующих личного внимания самого графа, тоже весьма и весьма значительно. Подобно Криспи, который занимался государственными делами, поедая завтрак из брюквы, граф был демократичен, деловит и очень гордился тем, что даже за едой не теряет времени зря. Вот и сегодня он ел, читал и одновременно беседовал с Судо.

В черной визитке, с аккуратно расчесанными на пробор волосами, смугловатый, круглолицый, с острым взглядом глубоко посаженных под густыми бровями глаз, Тадасу Судо, достойный помощник своего умного патрона, берет из пачки газеты, просматривает их и, поглядывая время от времени на графа и на его подругу, о чем-то ему говорит.

Никакой кумир не может обойтись без опоры; графу Фудзисава такой опорой служит его секретарь Тадасу Судо. Этот Судо из той породы людей, которых на мякине не проведешь, что вовсе не удивительно, – недаром он помощник своего шефа. Чуть ли не с детских лет воспитанный графом, от природы наделенный недюжинным умом, он изучил графа вдоль и поперек, как знают читанную и перечитанную книгу. Он наизусть знает все особенности его характера, знает слабость графа к женщинам, знает все подходы к нему, окольные и прямые. Больше того, ему, прожившему долгое время за кулисами политической сцены, известно досконально все: история каждого законопроекта, каждого политического мероприятия, душа каждого соглашения. Политика есть своего рода азартная игра, война, сделка. Люди, не обладающие умом, не способны понять прелесть этой игры, но Судо, с его врожденным интересом к политике, уже сформировался как законченный политический деятель, даром что его политическое лицо не было видно в тени могущественного патрона.

Чем больше дерево, тем больше оно дает плодов, сила источника таится в подземной струе, питающей водоем; жить вблизи от власти – при условии если пользоваться ею умело – само по себе уже власть. И Судо, хорошо усвоивший эту истину, делал вид, будто он – всего лишь слабый побег, который может существовать, только обвиваясь вокруг могучего ствола, а на самом деле пил вовсю живительные соки приютившего его дерева, пускал собственные корни и готовился к наступлению благоприятного момента, который – кто знает? – может неожиданно представиться.

Граф отнюдь не питал насчет своего секретаря никаких иллюзий, но, подражая Тайко, приблизившему к себе Исида,[126] Исида – Мицунари Исида (1560–1600), вассал диктатора Японии Тоётоми Хидэёси и его ближайший сподвижник в военно-политической деятельности. После смерти Хидэёси стал главой антитокугавского лагеря и соперником Иэясу Токугава. Потерпев поражение при Сэкигахара, был схвачен и казнён в Киото. пользовался услугами Судо, очень дорожил им и буквально ни шагу не мог без него ступить.

– По-прежнему носится со своей дурацкой теорией! – сказал граф Фудзисава, глядя с чашкой в руке на лежавший перед ним текст, написанный европейскими буквами.

– Вы имеете в виду Хори? Он, вероятно, уже выехал из Берлина?..

– Да, конечно. В июне уже будет здесь. Право, таким субъектам, как он, лучше было бы навсегда переселиться в Европу… Феноменально упрям!

Следующее письмо было от барона Хияма. «Как я уже имел честь говорить вам, – писал барон, – мы решили собраться сегодня в моей скромной хижине в Мукодзима. Правда, здесь нельзя насладиться пением кукушки, зато можно полюбоваться молодой зеленью сада, отведать свежей макрели и за чаркой сакэ поговорить об изящном. Жду вас к полудню. Должно собраться большинство членов кабинета. Кроме того, я послал приглашение Хигаси – он несомненно будет счастлив, если вы удостоите его вашим вниманием…»

Другое письмо было от богатого коммерсанта Одани; недавно, в виде награды за пожертвования на военный флот, ему был пожалован титул шестого ранга – он тоже собирался сегодня устроить ужин у себя на даче, которая, как и дача барона Хияма, находилась в Мукодзима… Что ж, во-первых, он обещал приехать и потом поужинать у Одани, всегда гостеприимного и любезного: в какой бы час вы к нему не явились, совсем неплохо… Удачно, что его дача тоже находится в Мукодзима. Можно побывать у Хияма, а потом отправиться к Одаки.

Граф мгновенно решил успеть и туда и сюда – отчего бы и нет, в самом деле? – быстро пробежал глазами остальные письма и, закончив завтрак, с сигарой в руке вышел в сад вместе с Судо.

5

Переговариваясь на ходу с Судо, граф широким размашистым шагом прошел вдоль засаженных пионами клумб, обогнул кусты роз, свернул в сосновую аллею, миновал искусственные скалы и, подойдя к стоявшей в некотором отдалении беседке, предназначавшейся для чаепития, опустился на край веранды.

Главный интерес в жизни графа состоял в политике и в женщинах. Тем не менее он, находивший вкус в торжественных церемониалах при полном парадном мундире и вместе с тем любивший посидеть, скрестив ноги, за чаркой японского сакэ, занимался не только политикой – он много читал, писал стихи, был не прочь поговорить об искусстве. Однако по-настоящему граф интересовался лишь грубыми, низменными сторонами человеческой жизни, подлинного интереса к изящным рифмам отнюдь не питал, а на такие вещи, как красивый пейзаж, искусно разбитый сад или архитектура, не обращал никакого внимания.

Когда, несколько лет назад, он обзавелся собственной виллой в Таканава, все строительство и оборудование дома было полностью возложено на плотников и садовников. Этим и объяснялось появление здесь такой совершенно ненужной графу постройки, как беседка для чаепития. Впрочем, граф приспособил ее для занятий чтением в часы летнего досуга, а; также, подражая Тоётоми, использовал эту наивную беседку для секретных бесед, не предназначенных для посторонних ушей.

– Есть что-нибудь новое? – спросил граф, стряхивая пепел с сигары и присматриваясь к своему помощнику, который глядел на графа с многозначительным видом.

– Похоже на то, что кроты, наконец, начали подкоп…

– Еще бы, пора. Есть какие-нибудь новые факты?

– Есть сведения, что вчера вечером Цутия и Муто встретились в доме у Оида, в Кобината. Вчера – уже поздно ночью – мне сообщил об этом Мидзума.

– Вот как! – некоторое время граф следил глазами за тлеющим концом сигары. – Это все?

– Есть кое-что еще. В последнее время тон газет Оида и Цутия до удивления переменился – они качали говорить комплименты друг другу. Мне показалось это странным, я попытался выяснить, в чем тут дело, и что же? Так и есть. Говорят, Цутия тоже будет присутствовать на предстоящем совещании в Осака. Видите, как это все складывается – на поверхности как будто тишь да гладь, а в действительности приходится быть начеку.

– Негодяй Оида! Графского титула ему, видите ли, мало, он намерен вымогать еще и еще. Муто и Цутия – глупцы, он вертит ими по своему усмотрению. Но знаешь что, Тадасу, союз этих субъектов – ненадежная штука; стоит бросить им кость, и они сразу передерутся. Да разве они способны на что-нибудь дельное? Оставь их, пусть занимаются чем угодно… И потом, под каким лозунгом могут они объединиться?

– Под каким лозунгом? А вот… – секретарь пошарил в кармане и, достав газету, протянул ее графу. Граф развернул страницы – это была «Токио-Симбун» – и стал читать передовицу, на которую указывал ему Судо. С первых же строк лицо его изменилось, но он дочитал статью до конца. Потом потянулся за сигарой, но сигара упала на землю и уже успела обратиться в пепел.

– Факты безусловно сильно искажены, и все же, Тадасу, то, о чем они здесь пишут, основано не только на догадках… Кто-то разгласил тайну… – лицо графа было расстроено, он вздохнул.

– Мы должны быть бдительны. Кругом нас окружают враги. Недовольные – повсюду, в Палате Гэнро, в административном департаменте, я бы не поручился даже за кабинет министров. Сацумцы недовольны уже давно. Естественно, что в такой обстановке секреты становятся всеобщим достоянием. Пока эта публика из Сацума ведет себя тихо, но если оппозиция начнет шуметь, то неизвестно, не стакнутся ли они между собой. А господин Киносита вообще мастер создавать врагов. Куда ему, с его вспыльчивой, раздражительной натурой, заниматься такой проблемой, как пересмотр договоров, – это для него непосильная задача. А между тем от одного промаха в этом деле может рухнуть все здание…

Граф Фудзисава слушал молча. Между Киносита и Судо давно уже существовала вражда – графу это было отлично известно, и потому он не был настолько наивен, чтобы мгновенно целиком и полностью поверить всему, что докладывал ему Судо, но, откровенно говоря, Киносита действительно иногда ставил в тупик окружающих; вот почему графу самому уже не раз приходило на ум то, о чем сейчас рассказывал ему секретарь.

6

– Что, если наши планы сорвутся?.. Как бы ты поступил на моем месте, а, Тадасу?

– Я? Я бы уже сейчас направил в Кобината своего человека.

В Кобината находился дом лидера оппозиции Оида. Граф Фудзисава помолчал.

– Вчера, после твоего ухода, у меня был Матисима и усиленно советовал то же самое. Но…

– Гораздо лучше иметь дело с ним, чем с сацумцами. Если мы будем мешкать, то допустим сближение оппозиции и группировки Сацума, а это уже серьезная угроза!

Граф засмеялся.

– Тадасу, ты умен, но молод, молод… Разве у сацумцев хватит для этого ума? Да и Оида тоже не такой дурак, чтобы с ними связаться – ведь они же без меня неспособны пальцем пошевелить!

– Тем не менее оппозиция как раз может выиграть на этом их бессилии. Возьмите хотя бы эту газету… – Судо хлопнул рукой по развернутым страницам «Токио-Симбун». – Конечно, без денег они далеко не уедут, так что особенно беспокоиться нечего. Хотя в последнее время им удалось залучить в свой лагерь этого болвана-аристократа, Китагава, и он снабжает их, как слышно, огромными суммами… Среди сацумцев, тоже надо сказать, кое-кто внушает на этот счет большие подозрения… Я не берусь утверждать наверное, но… но в противном случае откуда бы к ним просачивались все эти секретные сведения? На Цутия и его братию не стоит обращать внимания, а вот эта публика в Кобината – Другое дело, с ними надо держать ухо востро. Их группа появилась в тысяча восемьсот восемьдесят втором году, так что она существует уже шесть лет, и аппетит их растет не по дням, а по часам…

– Но, Тадасу, согласись, что Оида в высшей степени непоследовательный субъект! Сам, по собственной инициативе поднял весь этот шум, сам вышел из состава правительства, а теперь распускает слухи, будто мы его предали. А благодаря кому, позвольте спросить, он сделался графом? Я до конца буду стоять за справедливость и беспристрастность, но надо же знать меру! Использовать как орудие Муто и Цутия, шантажировать – это уже настоящая подлость! Необходимо проучить подобных людей, иначе они так распояшутся, что никакого сладу с ними не будет! Нет, таким субъектам я руки не протяну, ни под каким видом! Им хочется власти? Что ж, пусть себе лают! Весьма сожалею, но, пока я жив, ворота крепости будут для них закрыты!

Судо ничего не ответил на эту тираду, ограничившись легкой улыбкой. Насквозь изучивший характер графа, он был достаточно сообразителен, чтобы понять, какой смысл заключался в этом решительном и бесповоротном отказе от сотрудничества с оппозицией.

– Что поделаешь, раз они чересчур зарвались! Быть членом правительства и разбалтывать государственные тайны – это настоящее преступление! Я сегодня же повидаюсь с Осада, расскажу ему обо всем, и мы произведем строжайшее расследование, каким образом могли просочиться эти сведения. Попробую серьезно поговорить также и с Нандзё и утихомирить самцумцев. А в случае необходимости – придется принять решительные меры. Ничего не поделаешь, это важный вопрос! Киносита тоже нужно предостеречь со всей серьезностью. Как твое мнение насчет того, чтобы пригрозить им разок через «Ежедневный вестник»?

– Сегодня я вызвал Минэ и распорядился поместить соответствующую статью.

– Вот как? Отлично! – граф Фудзисава одобрительно кивнул и бросил внимательный взгляд на своего подчиненного. «Сообразительный парень, будь он под ручным у Оида, мог бы причинить немало хлопот…» – говорил этот взгляд. – Минэ – бездарность! А кто автор этой статьи? – спросил он, снова беря в руки «Токио-Симбун».

– Некий тип по фамилии Сато.

– А, это тот, что месяц назад вернулся из Франции? Бойкое у него перо!

– Да, и перо бойкое и язык хорошо подвешен. Задора хоть отбавляй! Из молодых этот Сато у них самый способный, даже обидно, что такой человек находится под началом Цутия и Муто… В последнее время он ищет контакта с партией Оида, с Осуги и Инуи… Вчерашнее совещание в Кобината тоже несомненно было устроено по их инициативе…

7

– Вот вы где прячетесь! Тетушка, граф здесь! – раздался жеманно-ласковый голосок, и возле беседки показалась Ко-Ито. Следом за ней появилась грузная женщина лет пятидесяти, поразительно тучная, похожая на ожившую гору. В черном шелковом хаори, слишком тесном для такой толстухи, она шла, переваливаясь и колыхаясь на каждом шагу. На огромной, как арбуз, голове торчал маленький узелок прически, через левую бровь к виску тянулся глубокий шрам – след меча, оставшийся как воспоминание о временах, когда в северном квартале столицы она сводила с ума мужчин, беспечно играя любовью. Это была знаменитая О-Суги из заведения Ямабукия, теперь – хозяйка одного из таких же домов в Иокогама.

– А, это ты, О-Суги! Давненько не заглядывала!

– Господин! Чем мы провинились, что вы нас совсем забыли? Совсем перестали бывать! Вот и решила сегодня сама к вам нагрянуть! – женщина засмеялась.

Когда она смеялась, огромный живот ее колыхался, а на передних зубах виднелись золотые коронки.

– Был очень занят, вот и не приезжал. Ну, что ты, зачем я стану тебя обманывать! В последнее время даже сюда, на дачу, и то редко удается выбраться… Да ты садись!..

Толстуха подтолкнула Ко-Ито на место рядом с графом, а сама уселась возле Судо.

– Уж не взыщите, Судо-саи, посидите рядышком со старухой!

Судо улыбается с понимающим видом.

– Нет, правда, господин, ведь если этак не отдыхать хоть немножко, то и захворать недолго… Послушай, Ко-Ито… то бишь Ито-тян. Не годится так привораживать господина! Хорошая жена иногда сама советует мужу выпить и погулять где-нибудь на стороне!

– Ой, что вы, тетенька! Да разве я могу давать такие советы!..

– Судо-сан, вы тоже постарайтесь, вытащите господина из дома… – толстуха с размаху хлопает Судо по колену.

– Воображаю, чудесно отдохнет у тебя господин!

– Что такое? Ах вы негодник! Господин, этому Судо палец в рот не клади! При вас держится так смиренно, а сам… Так, как же, господин? Смотрите, какая погода чудесная? Может, приедете следующим поездом? Если Ито-тян так уж беспокоится, возьмите ее с собой!

– Нет, нет, не могу. Сегодня я занят.

– О, да чем же это?

– Нужно поехать в Мукодзима.

– Все увертки да отговорки!

– Да нет же, я правду говорю. Нужно съездить к Хияма, а потом к Одани – в двух местах нужно побывать.

– Вот как?

Женщина на минутку задумывается. Она пришла сегодня не зря. Во-первых, она рассчитывала, если ей повезет, вытащить графа к себе, во-вторых – получить, наконец, награду за то, что удружила графу эту самую Ко-Ито: главная же ее цель состояла в том, чтобы определить на службу одного из своих родственников, прежде чем войдет в силу закон об обязательных экзаменах для чиновников, – поговаривали, что подобный указ должен быть в скором времени опубликован, и те, кто не пройдет экзаменов, будут лишены права служить на государственной службе. Но прежде чем ей представилась возможность приступить к выполнению этой главной своей задачи, слуга возвестил о прибытии поэта Камибаяси Тобоку.

Вскоре приехала с визитом Киёко Китадзима. Потом явился кандидат в зятья к одному из влиятельнейших лиц государства Сугимото, потом известный своим ум см высокопоставленный чиновник Асихара.

Посетители приезжали один за другим – оставалось только удивляться, откуда они прослышали, что граф сегодня на даче? Намеченный утренний отдых в конце концов так и не состоялся. Любивший поговорить граф Фудзисава беседовал с каждым гостем, и когда спохватился и уселся в экипаж вместе с Сугимото и Тобоку, чтобы ехать в Мукодзима, был уже час пополудни.