Онлайн чтение книги Осень в Пекине L'Automne à Pékin
I

Проголодавшись, Атанагор Порфирогенет отложил свой археологический молоток, отставил старинный грецкий горшок, от которого старательно отколупывал слой за слоем и, верный девизу «Sit tibi terra levis»[19]Пусть земля будет тебе легкой (дословно, лат.).  , вошел в палатку. Он собирался пообедать.

Потом, для удобства читателя, он заполнил анкету, которую мы приводим здесь полностью, хотя и в напечатанном виде:

Высота: 1 м 65 см

Весомость: от силы 69 кг

Головной волосяной покров: с проседью

Нательный волосяной покров: слабо выражен

Возраст: неопределенный

Форма лица: вытянутая

Форма носа: непогрешимо прямая

Форма ушей: университетский тип в виде амфорной ручки

Вид снаружи: небрежный; карманы топорщатся и вечно набиты всякой дрянью, так что за словом далеко лезть не надо

Особые приметы: ничего примечательного

Привычки: оседлые от переезда до переезда.

Заполнив анкету, Атанагор порвал ее. Он не испытывал в ней ни малейшей нужды, ибо с юношеских лет предавался излюбленному сократовскому упражнению, которое, выражаясь примитивно, можно обозначить так: γνϖθι σεαυτον[20]Познай самого себя (греч.).  .

Палатка Ата[21] Ата — в греческой мифологии дочь Зевса, олицетворяющая заблуждения, помутнение рассудка; здесь — сокращение от Атанагора (сказывается классическое образование автора).  была сделана из большого куска ткани особого раскроя и снабжена в нескольких удачно выбранных местах специальными отверстиями. Зиждилась она на крепких и надежных опорах (цилиндрической формы, выточенных из базукового дерева).

Над первым полотнищем — настолько высоко, насколько следовало, — было натянуто второе. Держалось оно посредством веревок и металлических кольев, пришпиливавших ткань к земле, что позволяло избежать неприятных звуков, производимых ветром. Блестящим исполнением этой замысловатой конструкции Атанагор был обязан Мартену Жирдье, своему ближайшему помощнику. У посетителей, которых здесь никогда не устанут ждать, замечательное сооружение может вызвать целую гамму эмоций — в зависимости от остроты и широты их перцептивных возможностей, — а также оставить простор для дальнейших переживаний. Палатка занимала площадь в шесть квадратных метров (с лишним, ибо приехала она из Америки, а англо-саксы, как известно, мерят в дюймах и футах то, что нормальные люди измеряют метрами; по этому поводу Атанагор любил говаривать: пора бы им уже перестать финтить с футами и сделать метр мэтром измерений). Кроме того, вокруг палатки еще оставалось достаточно свободного места.

Мартен Жирдье находился по соседству и был занят тем, что выпрямлял у своей лупы оправу, искореженную слишком сильным увеличением. Бросив все, он последовал за патроном в палатку. Мартен тоже заполнил анкету, но разорвал ее слишком быстро, так что нам не удалось в нее заглянуть. Впрочем, мы еще подкараулим его в каком-нибудь углу. А сейчас и так сразу видать, что волосы у него черные.

— Несите обед, Мартен, — спокойно сказал археолог. Он поддерживал в своем лагере железную дисциплину[22]Именно железная дисциплина создавала индуктированный ток, который, проходя через соленоиды, освещал лагерь. (Прим. автора.)  .

— Слушаюсь, учитель, — ответил Мартен без суетных притязаний на оригинальность.

Он поставил поднос на стол и сел напротив Атанагора. Сотрапезники звонко стукнулись пятизубчатыми вилками, дружно вонзив их в коробку прессованного рагу, которую загодя открыл чернокожий слуга по имени Дюпон.

А чернокожий слуга по имени Дюпон хлопотал меж тем на кухне, готовя к ужину новую банку консервов. Для этого надо было отварить волокнистое мясо мумии в большой кастрюле, добавив все церемониальные приправы; огонь при этом следует старательно поддерживать в состоянии горения с помощью тайных побегов дикого винограда. Пока мясо варится, приготовьте припой; наполните жестяную форму пищей, сваренной в большой кастрюле, слив предварительно всю воду в морскую раковину; приварите крышку к банке и вы получите великолепные консервы для вашего ужина.

Дюпон был сыном ремесленников, всю жизнь работавших не разгибая спины. Однажды он порешил обоих родителей, чтобы дать им возможность разогнуть наконец спину и отдохнуть от трудов праведных. Скромно прячась от назойливых почитателей, он повел уединенный образ жизни, всей душой предался Богу и надеялся на прижизненную канонизацию Папой римским по примеру отца Фуко[23] Отец Фуко — Шарль Фуко (1858—1916), французский офицер, аристократ и повеса, ставший впоследствии исследователем Африки и миссионером в Сахаре. , благословившего миссионерство в Сахаре. Обычно Дюпон ходил выпятив грудь колесом; сейчас он сидел скрючившись перед огнем, пытаясь поддерживать его шаткое равновесие ворохом щепок. Ловкими ударами кривого ножа он накалывал лоснящихся от влаги каракатиц и, выпустив чернила в кормушку для свиней, топил их в кипящей минералогической воде. Ведро с водой было сделано из плотно подогнанных пластин тюльпанового дерева с красной сердцевиной. Очутившись в кипятке, каракатицы окрашивались в великолепный цвет индиго. Огонь отражался в дрожащей поверхности воды и отбрасывал на кухонный потолок блики, напоминавшие индийскую коноплю; только запах ее сильно походил на аромат лосьона «Патрель», который можно найти у каждого приличного парижского парикмахера, в том числе, конечно, у Андре и Гюстава.

Тень Дюпона металась по кухне резкими угловатыми скачками. Он ждал, пока Атанагор и Мартен закончат трапезу, чтобы убрать со стола.

Тем временем Мартен в форме диалога докладывал своему патрону о событиях текущего дня.

— Что нового? — спросил Атанагор.

— Ничего, если вы хотите знать про саркофаг, — ответил Мартен.

— Какой саркофаг? — спросил Атанагор.

— То-то и оно, что никакой. Нет саркофага, — сказал Мартен.

— Но рыть продолжают?

— Продолжают. По всем направлениям.

— Как только сможем, выберем одно направление.

— Говорят, в наших краях появился человек, — сказал Мартен.

— Чем он занимается?

— Он приехал на 975-м автобусе. Его зовут Амадис Дюдю.

— Ага, — вздохнул Атанагор, — им все же удалось подцепить пассажира.

— Он уже устроился, — сообщил Мартен. — Выбил себе письменный стол и строчит письма.

— У кого выбил?

— А кто его знает! Во всяком случае, работает не покладая рук.

— Любопытно.

— Вы про саркофаг?

— Слушайте, Мартен, неужели вы думаете, что мы каждый день будем находить по саркофагу?

— Но ведь мы ни одного еще не нашли...

— Это лишний раз доказывает, что встречаются они нечасто.

Мартен досадливо тряхнул головой.

— Место — дрянь. Пустая затея, — сказал он.

— Мы только начали, — заметил на это Атанагор. — Вы уж больно торопитесь.

— Простите, учитель, — сказал Мартен.

— Ничего страшного. За это вы мне напишете к вечеру двести строчек.

— Что именно, учитель?

— Переведите мне на греческий какое-нибудь леттристское стихотворение Изидора Изу[24] Изидор Изу (Жан Изидор Голдстейн, р. 1925) — французский поэт румынского происхождения, основоположник «лет-тризма», литературного направления, возникшего в 40-е годы; один из участников бурной жизни Сен-Жермен-де-Пре. . Выберите, какое подлиннее.

Мартен отпихнул стул и вышел. Сидеть придется часов до семи вечера, не меньше... Это в такую-то жару...

Закончив обед, Атанагор покинул палатку и снова взялся за молоток: ему предстояло отбить лишние слои с внутренней поверхности грецкого горшка. Атанагору хотелось закончить побыстрее: личность вышеназванного Амадиса Дюдю сильно заинтересовала археолога.

Горшок представлял собой высокую посудину из грубой глины; на дне его был изображен глаз, который наполовину скрывали позднейшие известковые и кремнистые наслоения. Аккуратными ударами молотка Атанагор сбил каменные образования, высвободив радужку и зрачок. Обозначился красивый голубой глаз, несколько суровый, с изящно загнутыми ресницами. Атанагор старался смотреть в другую сторону, чтобы уклониться от настойчивого вопроса, сквозившего во взгляде керамического соглядатая. Закончив расчистку, археолог наполнил горшок песком, дабы не видеть больше глаза, перевернул его вверх дном и несколькими ударами молотка разбил на мелкие кусочки. Затем он собрал осколки. Теперь горшок занимал мало места и без труда мог поместиться в один из стандартных ящиков, в которых археолог хранил свою коллекцию. Именно такой ящичек Атанагор извлек из кармана.

Покончив с горшком, он распрямился и зашагал в том направлении, где, по его мнению, находился Амадис Дюдю. Если последний проявит к Атанагору расположение, значит, он заслуживает внимания. Безошибочное чутье, которому Атанагор всегда доверял, и теперь привело его к нужному месту. Амадис Дюдю сидел за письменным столом и звонил по телефону. Под левым его локтем, поверх отощавшей папки с писчей бумагой, лежал опившийся бювар со следами интенсивной работы; рядом высилась стопка готовых к отправке писем; в мусорной корзине доживала свой век уже прочитанная корреспонденция.

— Вы не знаете, где здесь можно пообедать? — спросил Дюдю Атанагора, заслонив трубку рукой.

— Вы слишком рьяно работаете, — сказал археолог. — Под таким солнцем голова скоро варить перестанет.

— Ну что вы, прелестное место, — заверил его Амадис. — И столько всего надо сделать.

— А где вы нашли письменный стол?

— Письменный стол найти нетрудно. Я без стола не могу работать.

— Вы вправду приехали на 975-м?

Должно быть, собеседник Дюдю потерял терпение, потому что трубка принялась извиваться. Недобро улыбнувшись, Амадис выхватил из пенала булавку и воткнул ее в одну из черных дырочек. Трубка перестала корчиться, и Дюдю смог положить ее на рычаг.

— Так что вы говорили? — спросил Амадис.

— Я говорил: вы действительно приехали на 975-м?

— Да, это очень удобно. Я каждый день на нем езжу.

— Я вас никогда здесь раньше не видел.

— Я не всегда езжу именно на этом 975-м. И потом, как я уже сказал, здесь очень много дел. Попутный вопрос: не подскажете ли вы, где можно пообедать?

— Возможно, здесь есть какой-нибудь ресторан, — предположил Атанагор. — Откровенно говоря, со дня моего приезда я ни разу об этом не задумывался. Еду я привез с собой. И потом, всегда можно наудить рыбы в Гиглионе.

— Вы давно здесь?

— Пять лет, — сказал археолог.

— Значит, вы хорошо знаете эти края?

— Неплохо. Правда, я больше работаю под землей. Там, знаете ли, такие силурийско-девонские складки и всякие чудеса. Еще мне нравятся некоторые участки плейстоцена. Я нашел там город — Глюр назывался.

— Никогда не слышал, — сказал Амадис. — А что сверху?

— Это надо спросить у Мартена. Он мой фактотум.

— Он педераст? — спросил Амадис.

— Педераст, — ответил Атанагор. — Но он любит Дюпона.

— Меня это не касается. Тем хуже для Дюпона.

— Вы заставите его страдать, — сказал Атанагор, — и он бросит мне готовить.

— Ну и что, ведь есть же ресторан.

— Вы в этом уверены?

— Идите за мной, — сказал Дюдю. — Я приведу вас куда надо.

Он поднялся, задвинул стул. В желтом песке мебель крепко стояла на своих ногах.

— Хорошо, что песок. Чистенько, — заметил Амадис. — Мне здесь нравится. А что, ветра у вас никогда не бывает?

— Никогда, — ответил археолог.

— Пошли спустимся по этой дюне. Там за ней ресторан.

Из песка торчала длинная жесткая трава зеленого цвета. Ее глянцевые стебли отбрасывали узкие тени. Подошвы путников касались земли совсем бесшумно и оставляли круглые, конусообразные следы.

— Я становлюсь совсем другим человеком, — сказал Амадис. — Тут воздух целебный.

— Нет тут никакого воздуха, — ответил Атанагор.

— Это значительно упрощает дело. До приезда сюда у меня бывали приступы неуверенности в себе.

— Насколько я понимаю, приступы кончились, — сказал Атанагор. — Сколько вам лет?

— Точную цифру я назвать не могу, — признался Дюдю. — Первые свои годы я не помню, а повторять за другими то, во что сам не очень верю, просто не хочу. Во всяком случае, я еще молод.

— Я бы дал вам двадцать восемь, — сказал Атанагор.

— Благодарю, но на что они мне? Отдайте кому-нибудь еще, кому это доставит удовольствие.

— Что ж, пусть так, — сказал Атанагор, обидевшись.

Дюна резко спускалась вниз, а за ней, заслоняя охристый горизонт, уже высилась другая. По ее склонам, образуя ущелья и перевалы, горбились маленькие холмики, через которые без тени сомнения напористо шагал Амадис.

— Далековато от моей палатки, — заметил Ата.

— Ничего страшного. Обратно пойдете по следам, — сказал Дюдю.

— А если мы сейчас идем не туда?

— Значит, заблудитесь на обратном пути, вот и все.

— Что-то мне это не нравится.

— Не бойтесь. Я знаю куда идти. Вон, смотрите вперед.

За высокой дюной Атанагор заметил итальянский ресторан, владельцем которого значился Жозеф Баррицоне[25] Жозеф Баррицоне — реальный герой виановского детства; подробней о нем см. в статье о жизни и эпохе Б. Виана.  — друзья называли его просто Пиппо. Красные шторы весело сверкали на фоне деревянных лакированных стен. Заметим для порядка, что лак был белым, а фундамент сложен из светлого кирпича. Перед домом и на окнах, в покрытых глазурью глиняных горшках, круглый год цвели гепатроли.

— Я думаю, там недурно, — сказал Амадис. — Должно быть, у них и комнаты есть. Надо будет перенести туда письменный стол.

— Вы намерены у нас остаться? — спросил Ата.

— Мы будем строить здесь железную дорогу. Я уже написал письмо на фирму. Эта мысль пришла мне в голову нынче утром.

— Но ведь здесь никто никуда не ездит, — сказал Атанагор.

— А вы считаете, что для железной дороги непременно нужны пассажиры?

— Да в общем нет, наверно... — растерянно проговорил археолог.

— Нет пассажиров — и не надо, — сказал Амадис. — Дольше прослужит. Значит, в расчетах по эксплуатации можно опустить статью об амортизации материала. Представляете?

— Но ведь это будет исключительно бумажная работа.

— Что вы смыслите в делах? — отрезал Амадис.

— Ничего, — сказал Атанагор. — Я археолог.

— Тогда пошли обедать.

— Я уже обедал.

— В вашем возрасте, — назидательно заметил Дюдю, — можно обедать и дважды.

Они подошли к стеклянным дверям ресторана. Сквозь стену первого этажа, которая с фасада тоже была сплошь из стекла, виднелись ряды чистых столиков и белых кожаных стульев.

Амадис толкнул створку, и на двери судорожно задергался колокольчик. Справа за длинной стойкой восседал Жозеф Баррицоне (или просто Пиппо) и читал газетные заголовки. На нем был новехонький белый пиджак и черные брюки. Ворот рубашки Пиппо оставлял расстегнутым — как-никак стояла жара.

— Вы быть стригаре ла барба в этот утро? — спросил он, обращаясь к Амадису.

— Было стригаре, — ответил тот, хорошо понимавший ниццианское наречие, хотя и не знавший тамошней орфографии.

— Бене! — констатировал Пиппо. — Тогда обед?

— Си, давайте обед. Что у вас есть?

— Все, что только есть найти на этой тэрра и в дипломатический ресторанте, — отвечал Пиппо с сильнейшим итальянским акцентом.

— Суп есть? Минестроне, — сказал Амадис.

— Есть минестроне. Есть еще спагетти а-ла-болоньезе.

— Аванти! — провозгласил Атанагор, чтобы не менять тона беседы.

Пиппо исчез в дверях кухни, а Амадис выбрал столик у окна и сел.

— Я бы хотел встретиться с вашим фактотумом, — сказал он. — Или с вашим поваром. Как вам будет угодно.

— Ну, это вы еще успеете.

— Не уверен. У меня работы невпроворот. Сюда скоро понаедет тьма народу.

— Прелестно! — сказал Атанагор. — Вот заживем! И рауты будут?

— Что вы называете раутами?

— Это такое светское собрание, — пояснил археолог.

— О чем вы говорите! Какие рауты! — осадил его Дюдю. — На них просто не останется времени.

— Эка жалость! — вздохнул Атанагор. Он был разочарован. Сняв очки, он поплевал на стекла и принялся их протирать.