Онлайн чтение книги Дочь леди Чаттерли Lady Chatterley`s Daughter
П. Робинс. ДОЧЬ ЛЕДИ ЧАТТЕРЛИ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Налеты стали привычными в повседневной жизни лондонцев. Каждый день с наступлением сумерек начинали завывать сирены. В тот вечер воздушная тревога была объявлена еще до окончания дежурства в госпитале. Повинуясь давно отработанной привычке, Клэр проверила, плотно ли задернуты светонепроницаемые шторы, и начала свой обход. Останавливаясь возле коек тяжелораненных пациентов, она старалась сказать им что-нибудь хорошее и ласковое.

Мисс Ивэнс, старшая сестра, придирчивая и острая на язык дама довольно почтенного возраста, которую больные прозвали «Старушка Вам-все-нельзя», давала за ширмой наставления младшей сестре милосердия. Как только завыли сирены, у одного из офицеров началось кровотечение.

Клэр умела сохранить самообладание в любой самой сложной ситуации. Больные восторгались этой красивой, всегда невозмутимой девушкой — еще бы, она держалась с таким достоинством! И излучала покой, а его так ждали эти истерзанные духовно и физически люди. Клэр всегда была свежа и подтянута — мисс Ивэнс, и та не могла к ней придраться. В белом накрахмаленном переднике и шапочке, из-под которой выглядывал локон великолепных золотисто-рыжих волос, она казалась настоящей леди. Волосы были очень длинные, и Клэр собирала их в тяжелый пучок.

Изумительная фигура, белоснежная бархатистая кожа, большие синие глаза — все это делало девушку очень привлекательной в глазах противоположного пола. Мужчины, знавшие Клэр плохо, ошибочно принимали внимание, с каким она глядела на них, за приглашение вступить в более близкие отношения. Что за отношения — можно догадаться без труда. Да только взгляд этой очаровательной сестры милосердия выражал всего лишь дружеское расположение, и ничего более. Девушка любила мужское общество и обычно поддерживала хорошие отношения с несколькими больными из госпиталя. Клэр замечательно танцевала, и от поклонников, разумеется, отбоя не было, однако она отгораживалась от них невидимой стеной. Мужчины, рано или поздно натолкнувшись на нее, оставляли в покое эту недотрогу. Их удивляла ее холодность и равнодушие к тому, что они называли любовью. Впрочем, Клэр об этом догадывалась. Молодые люди, пролившие свою кровь на войне, предпочитали простых и сговорчивых девушек. Клэр же им не позволяла распускать руки. Она побаивалась страстных ласок, словно плотская любовь могла сулить ей не наслаждение, а страдание и боль.

Клэр была помолвлена с Робином Клэем, офицером, служившим в Триполи. Он понимал ее куда лучше, чем большинство молодых людей, только и мечтавших о том, чтобы затащить девушку в постель. Похоже, Робин даже ценил ее за сдержанность. По крайней мере до сих пор не делал попыток посягнуть на ее невинность.

Клэр жила у тети Хильды, единственной сестры ее матери, в просторной квартире на Слоун-сквер.

У родителей Клэр была собственная ферма «Лебединая долина», расположенная в одной из самых живописных долин графства Сассекс в пяти милях от Брайтона. В детстве Клэр обожала свой дом и родителей, но постепенно в их отношения вкралась некоторая настороженность. Нет, она с ними вовсе не ссорилась и ни в чем не могла их упрекнуть — отец и мать боготворили свое единственное дитя, — однако в последнее время они как будто перестали понимать ее, и она, естественно, от них отдалилась. Поэтому на выходные Клэр вовсе не стремилась домой — тетя Хильда была ей в чем-то гораздо ближе родной матери. Клэр чуть ли не обрадовалась, когда началась война. К тому времени она успела закончить школу. Появилась возможность уехать в Лондон, выучиться на сестру милосердия и жить с тетей Хильдой. Кузина Клэр Филиппа, Пип, работала секретаршей в Министерстве обороны и вела довольно светский образ жизни, а потому виделись они довольно редко, друг другу надоесть не могли, и в квартире на Слоун-сквер царили мир и согласие. Пип, хохотушка и непоседа, обожала свою серьезную и не очень разговорчивую кузину, и Клэр платила ей тем же.

Клэр Меллорс было двадцать лет. Через десять дней должна была состояться ее свадьба с Робином Клэем.

Девушка старалась внимательней относиться к каждому без исключения пациенту — такая уж у нее работа, — хотя некоторых недолюбливала. Пожалуй, больше всех она благоволила капитану Тэлботу. Возле его койки сейчас и остановилась.

Подушки сползли — нужно поправить… Какое же у парня измученное лицо и грустный потусторонний взгляд. Совсем недавно Тэлбот чуть было не отправился на тот свет. Выкарабкался он лишь благодаря искусству врачей и заботе сестер милосердия. Разумеется, силе воли тоже. Ему двадцать восемь лет и он без пяти минут майор. Многие из больных моложе его. Дети, настоящие дети, уже успевшие испытать столько мук… Клэр глядела на фотографию миловидной девушки в форме военнослужащей вспомогательной службы ВМС и в который раз мысленно желала Колину Тэлботу скорейшего выздоровления. Она знала историю любви этой девушки и капитана Тэлбота. Его невеста сейчас в Гибралтаре, но скоро должна прилететь в отпуск, и тогда они поженятся.

Клэр много знала о своих пациентах. Особенно о тех, кому симпатизировала. Колин, например, до войны преподавал в Оксфорде классическую литературу. Его мать давно умерла, отец занимает какую-то высокую должность в регулярной армии и сейчас служит в Бирме.

Капитаном Тэлботом Клэр искренне восхищалась — никогда не хнычет и не жалуется на свою судьбу, страдания переносит молча, с мужеством настоящего великомученника. Право же, это так трогает сердце.

Она уважала Колина еще и за то, что в отличие от других ее больных, он никогда не пытался к ней приставать. Когда у Клэр выдавалась свободная минутка, они беседовали об искусстве, музыке, словом, о том, что оба любили. Колин мечтал стать театральным режиссером. Разумеется, после того, как окончится война. Он преклонялся перед талантом Шекспира.

— Может, хотите пить? — спросила Клэр у Колина.

— Нет, спасибо. Но с удовольствием выкурил бы сигарету.

Клэр прикурила сигарету и дала ее Колину. Он благодарно улыбнулся девушке.

— Сестра говорит, вы слишком много курите, — заметила Клэр.

— Пускай говорит. На то она и Ивэнс-Вам-все-нельзя.

— Но в данном случае она права. Курение пагубно сказывается на ваших нервах.

Тэлбот ухмыльнулся.

— А у меня их нет. Мисс Меллорс, как вы себя чувствуете? Мы с вами сегодня, можно сказать, еще не виделись.

— Как всегда, по горло дел. Вы, наверное, опять получили письмо от вашей невесты?

Тэлбот повернул голову и с обожанием посмотрел на фотографию на тумбочке.

— Получил. Вы тоже?

— И я получила. Робин приезжает домой на следующей неделе.

— Ну да, его ждет большой праздник.

Она не успела ответить Колину — где-то неподалеку разорвалась бомба. Звякнули стекла. Кто-то громко выругался.

Колин Тэлбот внимательно посмотрел на девушку. Ни один мускул не дрогнул на красивом безмятежном лице.

Настоящая Флоренс Найтингейл, думал он. Невозмутима и бесстрастна. Или же, как и я, испугалась, но не хочет подавать вида. Такими девушками, как она и моя Ив, может гордиться наша добрая старая Англия. Сейчас снова прогремят выстрелы, наверняка еще ближе. А ты лежишь здесь, как бревно, и не можешь даже… Черт побери, об этом лучше не думать. Лучше вообще не думать ни о чем, а смотреть на эту девушку. Красавица, настоящая красавица. И, кажется, очень скрытная. Никогда не поймешь, что у нее на уме. Непостижимое существо…

Сосед Колина не слышал, как рвутся бомбы — ему дали большую дозу снотворного. Орудия противовоздушной обороны стреляли беспрерывно. Следующая бомба разорвалась в нескольких метрах от госпиталя.

Клэр приблизилась к юноше по имени Табби Бенсон. Ему оторвало правую руку по самое плечо. Она знала, что юноша помешан на регби — играл до войны в «Ворсите блю». Жаль его безумно. Табби был неисправимым балагуром и нередко испытывал терпение самой мисс Ивэнс. Уж как только он над ней не потешался.

— Привет, сестричка! — окликнул он Клэр. — Хочешь подержать меня за руку?

— Как будто мне больше нечего делать! — с улыбкой парировала она.

— А что тебе еще делать? Держи меня за мою единственную руку и наслаждайся.

Он протянул ей руку. В его глазах была мольба.

Клэр взяла ее, крепко стиснула и улыбнулась.

— Извините, Табби, но у меня нет времени поболтать с вами.

Она поправила смятые простыни и стряхнула с одеяла пепел.

— Прилетала маленькая птичка и прочирикала, что уже на следующей неделе наша мадемуазель будет ворковать вокруг своего нового красавца-мужа, — сказал Табби, невинно хлопая своими длиннющими ресницами.

Клэр вспыхнула и отошла.

Табби ухмыльнулся. Он жадно смотрел ей вслед.

Эта наша малютка Меллорс такая прелесть! — думал он. — Кое-кто из ребят по наивности полагает, будто она холодна, как ледышка, но это враки. Она была так ласкова со мной, когда я отходил от наркоза. А какие волосы! Говорят, рыжеволосые очень сладострастны в постели. Интересно, эта малютка тоже?.. Черт побери, надо же мне было потерять эту проклятую руку! Теперь я никуда не гожусь. И нечего даже пытаться за ней ухаживать — такую красотку одной рукой при себе не удержишь. К тому же она отдана другому. Счастливчик! Впрочем, рано ему завидовать. Девчонка всегда настороже и ничего лишнего себе не позволяет. Может, и вправду ледышка?.. А вот наша врачиха любит, когда ты вздрагиваешь от ее прикосновений. Я даже нарочно вздрагиваю, хоть она меня вовсе не возбуждает. Почему не сделать человеку приятное?..

— Сестра! Сестра! — раздался капризный голос.

Клэр послушно поспешила на зов. Долговязый, вечно всем недовольный младший лейтенант Фуллер стал офицером накануне своего ранения. Это был хвастливый, закомплексованный субъект. Его навещала жена. Она молча сносила бесконечные издевки мужа. Мистера Фуллера в госпитале недолюбливали. Клэр старалась не выказывать свою антипатию.

Фуллер окинул девушку сердитым взглядом и проворчал:

— Мне пора пить таблетки. Давно пора, между прочим.

Клэр взглянула на маленькие золотые часики, приколотые к ее нагруднику, — их подарил Робин в день помолвки.

— Да, мистер Фуллер. В самый раз.

— Не в самый раз, а уже просрочили. Не спорьте, сестра.

Клэр промолчала. Она давно привыкла не обращать внимание на брюзжание этого субъекта. Принесла ему стакан воды и покорно стояла рядом, пока он глотал таблетки. Фуллер исподлобья смотрел на девушку.

Что она из себя корчит? Надо же, какая ле-ди, думал он. Тошнит от этих дамочек, разыгрывающих из себя ангелов милосердия. Да ведь они идут работать в госпиталь только потому, что здесь полно мужиков. Хорошо было бы затащить эту девицу в постель и побаловаться с ней. Еще бы как подо мной заерзала. А то корчит из себя вечную недотрогу…

Клэр отошла от Фуллера. И подняла книжку, которую уронил капитан Бинелли. Этого человека она сторонилась. И не любила. Еще больше, чем мистера Фуллера.

В жилах капитана Бинелли вместе с англо-саксонской текла итальянская кровь. Он был англичанином по матери и родился и вырос в Лондоне. Отец капитана Бинелли владел экстравагантным рестораном в Уэст-Энде. Итальянец по происхождению, он еще до войны успел стать британским подданным, а потому не разделил судьбу многих своих соотечественников, высланных в Канаду или же интернированных на острове Мэн.

Бинелли прозвали Кассиопеей[29] Кассиопея — в греческой мифологии эфиопская царица, жена царя Кефея, мать Андромеды. Похвалялась перед нереидами своей красотой и тем самим навлекла гнев богинь и Посейдона, которые наслали на страну чудовище. или сокращенно Касом. И не зря — он мнил себя неотразимым сердцеедом. Капитан гладко зачесывал черные волосы и обильно смачивал их бриллиантином, гордился своими маленькими аккуратными усиками и часто менял пестрые дорогие пижамы из натурального шелка. Бинелли был богат — хвастался, будто ездит на «мерседесе». Обожал болтать о женщинах и сексе. В часы посещений у его постели обычно вились длинноногие красотки. Капитан пользовался популярностью как у обслуживающего персонала, так и у пациентов госпиталя — скорее всего потому, что угощал всех подряд сигарами, виски и деликатесами из ресторана отца.

Клэр не имела ничего против невинного флирта Табби. Что касается Бинелли, то с ним все обстояло иначе. При каждом удобном случае Кас весьма прозрачно намекал девушке на то, что с удовольствием бы переспал с ней. Часто его жесты были столь непристойны, что Клэр невольно краснела. Она не могла обращаться с мужчинами типа Бинелли. Не то что кузина Пип — уж та бы наверняка сумела его отшить. Клэр злилась на свою беспомощность в подобных ситуациях. Бинелли напоминал ей змея с красивым — человеческим — лицом. Она старалась держаться от него как можно дальше.

Она подала капитану Бинелли оброненную им книгу. Он изловчился и схватил ее за руку.

— Спасибо, прелесть моя.

— Я просила вас не называть меня так.

— Ты такая аппетитная, что я бы с удовольствием тебя съел, — прошептал он, отнюдь не смущенный недовольным взглядом девушки.

— Прошу вас, капитан Бинелли, отпустите мою руку.

— Почему ты не хочешь называть меня Касом?

— Язык не повернется.

Разорвалась еще одна бомба. Из-за ширмы появилась мисс Ивэнс. Ее сопровождала младшая сестра с кувшином и полотенцами в руках.

— Ивэнс заметит, что вы держите меня за руку. Пожалуйста, отпустите, — сердитым шепотом сказала Клэр.

Кас вздохнул. Клэр обратила внимание на маленький золотой медальон на груди Бинелли — он запутался в густых черных волосах. Боже, мерзость какая, подумала девушка. Волосатые мужчины почему-то вызывали у нее отвращение.

— Когда ты поймешь, как тяжко лежать и хотеть женщину так, как я хочу тебя, моя божественная, моя несравненная Клэр?! — с жаром произнес Бинелли.

Она попыталась вырваться. Кас привлек ее к себе и поцеловал в ухо. Клэр вспыхнула от негодования.

— Это правда, что на следующей неделе ты выходишь замуж? Интересно, с ним ты тоже будешь разыгрывать из себя недотрогу?

Клэр, наконец, удалось высвободиться.

— Ненавижу! — громким шепотом сказала она.

Бинелли откинулся на подушку и довольно расхохотался. Клэр поспешила к мисс Ивэнс.

Эта старая карга напоминает прокисший маринад, думал Бинелли, глядя на мисс Ивэнс. А моя малышка покраснела так, словно я запустил руку ей за пазуху. О, если бы только я смог это сделать! У нее такие соблазнительные грудки! Роскошная девица. Роскошная. Держу пари, она превратится из Девы Марии в настоящую блудницу, как только ею займется муж. Везет же некоторым. У девчонки не кожа, а сладкий персик. Сто к одному, что если девчонку завести, с ней не соскучишься.

Мисс Ивэнс набросилась на Клэр.

— Почему вы позволяете вольности с капитаном Бинелли? — возмущалась она. — Я этого не потерплю!

— Уверяю вас, сестра, вы ошибаетесь! — с негодованием воскликнула Клэр. — Я как раз хотела пожаловаться вам, что он ведет себя непристойно.

Мисс Ивэнс еще пуще обозлилась — уж с ней-то ни один мужчина никогда не ведет себя непристойно. Но она сделала над собой усилие и промолчала — прозвучал отбой и предстояло много дел. К тому же старшая сестра была весьма расположена к Меллорс, хоть ее и выводила из себя красота Клэр. Эта девушка весьма выгодно отличалась от всех остальных, напропалую флиртующих с каждым встречным. Мисс Ивэнс презирала этих потаскушек всем сердцем обиженной природой, а, следовательно, и невниманием мужчин женщины.

Клэр, снимая после смены накрахмаленный передник и шапочку, испытала большое облегчение.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Дома ее ждала записка от тети Хильды.

«Звонил Робин и сказал, что его неожиданно отпустили домой. Он хочет пригласить тебя в ресторан пообедать. Я сказала, что он может остаться сегодня у нас ночевать — Пип у друзей и ее кровать будет свободна. Я вернусь поздно. Желаю приятно провести время».

Клэр мгновенно воспрянула духом. Робин возвращается! Она увидит его сегодня вечером! Бог услышал ее молитвы и помог ему освободиться раньше времени.

Тетя Хильда была дома. Примерно час назад написала записку и тут же ушла. (Она состояла в женской добровольческой службе и домой приходила за полночь). А значит Робин может появиться в любую минуту.

Клэр охватило радостное возбуждение. Она налила ванну, сбросила с себя надоевшую за долгий день одежду и блаженно растянулась в чуть теплой воде. Но ее все равно бросало в жар при мысли о предстоящей встрече с Робином. Долго лежать нельзя — вот-вот раздастся долгожданный звонок в дверь и она… Клэр выскочила из ванны, растерла тело махровой простыней, припудрила тальком. Черное ей очень к лицу, а поэтому стоит надеть простенькое, но очень изящное парчовое платье. Она выглядит старше, если заколоть волосы в пучок, но Робину так нравится эта строгая классическая прическа. И еще нужно не забыть слегка смочить духами шею возле мочек ушей.

Клэр уселась у электрокамина в гостиной и стала перечитывать последнее письмо Робина.

«Люблю тебя, Клэр, — писал он. — Счастье, что ты не такая, как все остальные девушки. Один парень в нашем взводе хвастает, что может переспать с любой девушкой, стоит ему только захотеть. Бедняге и в голову не приходит, что эти девушки готовы лечь в постель не только с ним, но и с другими тоже. Как я рад, что ты не такая!»

Прочитав этот абзац, Клэр почувствовала прилив нежности к Робину. Значит, он ею гордится. Гордится тем, что она не похожа на других. Ну да, многие сестры милосердия из их госпиталя уже успели узнать все радости плотской любви, о чем хвалятся подругам. А вот они с Робином условились, что будут придерживаться старых (пусть их называют старомодными) традиций и до свадьбы соблюдать все должные приличия.

Клэр закрыла глаза и попыталась представить Робина. Она старалась вспомнить, как он ласкал ее, целовал… И вдруг открыла глаза и нахмурилась. От мысли о его ласках ей почему-то стало не по себе

Раздался звонок. Клэр бросилась к двери. На пороге стоял Робин — красивый, подтянутый, улыбающийся. Он заключил ее в объятья, и они обменялись долгим поцелуем. Робость и скованность как рукой сняло, и Клэр захлестнула волна радости. Боже мой, они так долго — целую вечность — не виделись, а могли и никогда не увидеться.

Она помогла ему раздеться, провела в гостиную, усадила на диван. И села на маленькую подушечку возле его ног. Он гладил девушку по голове, потом его рука скользнула вниз, и она почувствовала на своей шее знакомое нежное прикосновение его пальцев.

Он остался все тем же Робином — Робином ее мечты. Открытый взгляд, безупречные манеры. Мундир сидит на нем так, словно он только что его надел, хотя от Триполи до Лондона наверняка не меньше полутора тысяч миль. О, ее будущий муж во всех смыслах идеальный мужчина.

Он с обожанием глядел на Клэр.

— Как же ты хороша. Еще больше похорошела с нашей последней встречи. Надеюсь, ребята, которых ты выхаживаешь, не забыли, что у тебя есть жених?

— Не беспокойся, я их всех держу на расстоянии. — Клэр счастливо улыбнулась. — Ну да, они-то не прочь поухаживать. Один только Колин Тэлбот не пристает со своими штучками.

— Тэлбот? А кто это?

— Один из офицеров, дорогой. Наш пациент. Был ранен в бедро, началось заражение крови, сейчас с трудом выкарабкивается. Он старше тебя и у него уже есть дама сердца по имени Ивлин.

— Ты так много знаешь об этом типе! — удивился Робин.

— Мы с ним частенько беседуем. О, мне бы очень хотелось иметь такого отца, как Колин.

Робин изумленно посмотрел на Клэр.

— Знаю, ты не очень жалуешь своего отца, да и мать тоже. А я даже не успел их толком разглядеть — мы виделись всего раз, и то совсем недолго. Кстати, я, кажется, так и не спросил у твоего отца разрешения жениться на тебе.

— Ему все равно, за кого я выйду замуж, лишь бы я вышла по любви. — Клэр вдруг рассмеялась, но совсем не весело. — Мне кажется, родители меня совсем не понимают, а поэтому будут рады переложить ответственность за меня на твои могучие плечи.

— Наша радость взаимна! — воскликнул Робин.

Клэр казалась ему прекрасней, чем в его недавних мечтах о ней. Возможно, он просто соскучился по женщинам, храня ей верность. Однокашники его только о них и говорили, а он даже думать боялся о Клэр, иначе обеспечена тебе бессонница. С трудом верилось, что эта девушка сидит теперь рядом с ним, что он может протянуть руку и ласкать, ласкать ее… Но контроль над собой терять нельзя — Клэр боится слишком уж страстных ласк. Ничего, стоит им пожениться, и все будет о’кей, как говорят американцы. Ведь Клэр прямо-таки создана для любви. О, он с удовольствием научит ее всем премудростям секса. Она еще совсем наивное дитя, а потому так скованна и робка с ним.

Однокашники очень хвалили его вкус. Особенно когда он показывал им фотографию Клэр во весь рост. Ему страшно все завидовали и все время отпускали сальные шуточки по поводу ожидавшей его первой брачной ночи. Да, скоро Клэр с удовольствием будет отвечать на его самые дерзкие ласки.

Он взял девушку за плечи, отстранился на расстояние вытянутой руки и залюбовался ею…

— Клэр, ты настоящая картинка! Я еле дождался нашей встречи. Когда командир сказал, что я могу сорваться на несколько деньков пораньше, я готов был его расцеловать.

— Лучше целуй меня. Это был такой сюрприз. Я ужасно по тебе соскучилась.

— Как хорошо, что дома никого нет. А я боялся, тетя Хильда и Пип будут мешаться у нас под ногами. — Он снова поцеловал девушку и вздохнул. — Я слышал столько ужасов про бомбежки Лондона. Боже, а сколько появилось новых развалин! Бедняжка, тебе, наверное, не сладко приходится. Я очень за тебя переживал.

Он рассказал о сражении при Триполи. Признался, что подчас бывает почти непереносимо. Несколько дней назад погиб его лучший друг — разорвало танковым снарядом.

— Но эта треклятая война должна скоро кончиться и мы все вернемся к нормальной человеческой жизни, — сказал Робин и снова поцеловал свою невесту.

Клэр видела следы усталости на красивом юном лице Робина. И ей вдруг стало его жаль.

— Тебе хорошо бы как следует выспаться.

— Пустяки. Немного вина — и со мной все будет в полном порядке. А как насчет нашей свадьбы? Удалось все устроить?

— Разумеется. Будем венчаться в соборе Святого Петра, что в Брайтоне. После этого свадебный завтрак в «Метрополе».

Честно говоря, Робину было наплевать на все эти церемонии. Он жаждал поскорее обвенчаться с Клэр. Что касается всяких там завтраков и приемов — так это всего лишь дань традициям.

— Хотел бы я увезти тебя после свадьбы во Францию или в Италию, но, увы, об этом остается только мечтать.

— Мне и здесь хорошо. — Клэр потупилась и сказала едва слышно: — Зато скоро мы будем принадлежать друг другу. По-настоящему.

Он поцеловал ее с большей страстностью, чем обычно. Она ответила ему на редкость страстным поцелуем. И сразу же от него отстранилась.

— Давай сходим пообедаем, a?

— Только не прямо сейчас, Клэр, ладно? Потом у нас наверняка не будет возможности побыть наедине, а я так давно не целовал тебя.

Его голос звучал хрипло. Разумеется, наивная Клэр не догадывалась, что жених хочет ее до умопомрачения. Она устроилась на подушке возле его ног и покорно прижалась к Робину. Он был напряжен, но, думала Клэр, всему виной война.

Она погладила его по голове, он схватил ее ладонь и прижал к губам. Ее охватила нежность, и она едва слышно сказала:

— Милый, я тебя так люблю. Без тебя было очень плохо. Кроме Лиз Пиверел у меня нет подруг — у всех только и разговоров, что о сексе и так называемых наслаждениях. Сам понимаешь, что это за наслаждения. Робин, а тебе не кажется, что я… немножко странная? Ведь меня совсем не интересуют эти наслаждения.

— Ты — странная? Вовсе нет. Я бы хотел, чтобы ты осталась такой, какая есть. Я рад, что тебе никто, кроме меня, не нравится. Ты принадлежишь мне и только мне, а я люблю тебя так, что мне даже больно.

В порыве благодарности Клэр обняла Робина. Те девушки неправы, думала она. Робин не стал бы так восхищаться женщиной, умудренной опытом любовных похождений.

Ее он уважает за то, что она предана ему и душой и телом.

Он вдруг стал покрывать ее поцелуями. Как будто желал убедиться воочию, что эта девушка — его собственность.

— Милый Робин!

Клэр осторожно высвободилась из его объятий. А ему так не хотелось ее отпускать! Щеки девушки пылали, она дышала часто и прерывисто, и Робину показалось, что и она его хочет.

С тех пор, как тетя Хильда сказала, что он может остаться на ночь у них, он только и думал, как бы уговорить Клэр лечь с ним в одну постель. Ведь сама судьба распорядилась, чтобы они были вместе. Или же все решила Клэр, но стесняется в этом признаться?.. Загадочная, непостижимая девушка. Не может быть, чтобы она была так уж и наивна в том, что касалось секса — все нынешние девушки прекрасно осведомлены обо всем. Если сами не испытали плотскую любовь, то знают о ней хотя бы из книг или от подруг. Да, Клэр чиста и невинна, и он благодарит за это Бога, как и за то, что она согласна принадлежать ему только после венчания. Но ведь они уже, считай, поженились. В мирное время можно бы, конечно, потерпеть и до свадьбы. Сейчас в разгаре война, и тянуть время весьма и весьма непозволительная роскошь. Его могут убить по возвращении в Триполи, Клэр может погибнуть во время одного из налетов. Терять целых семь дней!.. Ну нет, это такая глупость. Клэр наверняка поймет все как надо.

Робин встал с дивана и коснулся ее плеча.

— Пошли?

Они обедали в своем любимом «Савойе». Робин заказал шампанское. Потом еще. Они все время танцевали, прижавшись друг к другу. Клэр по обыкновению пила мало, однако Робин осушал бокал за бокалом, и это не укрылось от внимания девушки. Правда, она ничуть не возражала. Парню досталось в Триполи, а тут еще потерял недавно лучшего друга.

Робин заказал оркестру мелодию их любви — «В ночной тиши». Клэр вся отдавалась танцам, а в перерыве между ними рассказывала Робину о том, как жила в его отсутствие. Она призналась, что редко бывает в «Лебединой долине», хоть там и прелестно и почти не бомбят. Ей хорошо, сказала она, в обществе тети и кузины, ну и работу в госпитале она очень любит.

Робин постепенно накачивался шампанским. Его синие глаза стекленели, движения становились угловатыми. И все равно Клэр была счастлива. Правда, ей вовсе не хотелось, чтобы жених напился до потери сознания, поэтому сразу после полуночи она сказала, что хочет домой.

— Чудесный был вечер. Как хорошо, что мы снова вместе! Спасибо тебе за все, милый.

— Да, было здорово. И ты, малышка, просто восхитительна, — сказал Робин и, чтобы не упасть, уцепился за плечо Клэр.

Едва они оказались на Слоун-сквер, как взвыли сирены, возвещая об очередном налете вражеских бомбардировщиков. Лучи прожекторов, перекрещиваясь, шарили по темному ночному небу, выискивая цель для зениток. Было светло как днем.

Они поспешили в подъезд. На Лондон надвигался сплошной гул самолетов «Люфтваффе».

— А здесь, оказывается, еще опасней, чем на передовой, — заметил Робин. — И ты каждую ночь рискуешь жизнью, моя храбрая малышка.

Клэр приложила палец к губам и улыбнулась.

— Я привыкла. Тише, милый. Тетя Хильда, наверное, уже спит.

На столе в гостиной их ждали бутылка с виски, содовая и стаканы — тетя Хильда была очень заботлива.

Они сидели на диване, целовались, курили одну сигарету, изредка прислушиваясь к тому, что делалось за окном.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Поблизости разорвалась бомба.

— Кому-то досталось, — сказал Робин, слегка отстранившись от Клэр.

— Да. Но об этом как-то не хочется думать.

Он с трудом встал. Клэр поразила его бледность. Он хотел налить себе виски, и девушка попыталась возразить.

— Не стоит мешать с тем количеством шампанского, которое мы с тобой сегодня выпили.

Он ухмыльнулся.

— Уже входишь в роль ворчливой женушки?

— О, Робин, я вовсе не собираюсь на тебя ворчать. Пей на здоровье, если тебе так хочется.

Он постарался свести глаза в одну точку и посмотрел на нее. Клэр ужаснулась — она слишком хорошо знала этот взгляд. Многие мужчины смотрели на нее вот так. Похоть, в его взгляде теперь была явная похоть. Что это вдруг случилось с ее Робином?

— Я думаю, пора спать. Ты, наверное, очень устал. Я, признаться, тоже.

— Не хочу спать. Тебя хочу, а не спать, — возразил он.

— Осталось подождать всего недельку. — Клэр уже раскаивалась, что позволила Робину много пить. Надо же ему было так накачаться! Разумеется, в этом нет ничего предосудительного, тем более, он только что прибыл с передовой и просто обязан слегка расслабиться. Клэр гордилась широтой своих взглядов.

Вдруг Робин плюхнулся на диван, схватил ее за талию и силой усадил к себе на колени. Он дышал тяжело и прерывисто.

— Какое изумительное платье. — Он провел пальцем по самому краю декольте. — Тебе идет черное. Оттеняет белизну твоей кожи. Хм, как же ты хорошо сложена, а талия вообще стала как у осы.

Она схватила его за руки и попыталась отнять их от своей шеи. Его прикосновения были ей противны.

— Милый, пора спать.

Он отпустил ее и тоже встал, пригладил ладонью растрепавшиеся волосы. Господи, как же страстно желал он эту девушку! Он попытался улыбнуться.

— Все великие люди думают одинаково, малышка. Я тоже очень и очень хочу… спать.

Клэр с облегчением поправила прическу. И, желая загладить свою, как ей казалось, резкость, обняла его за пояс и сказала:

— Мой милый, мой благородный Робин.

— Ты гак прекрасна, что я даже потерял дар речи.

Он зарылся лицом в ее волосы.

— Этот твой отпуск, надеюсь, станет самым приятным воспоминанием в нашей жизни.

Он засмеялся.

— Станет, станет, моя малышка. — Он еще глубже зарылся в ее душистые волосы. — Что это за духи? У них такой волнующий аромат.

— Это остатки из того пузырька, который ты подарил мне в свой прошлый приезд. «Je Reviens». «Я возвращаюсь».

— То что надо. Только я уже вернулся. К тебе.

И он снова стал покрывать ее поцелуями.

Она поцеловала его в губы и поспешила высвободиться.

— Милый, отпусти.

— С одним условием — ненадолго.

— До завтра.

Робин посмотрел на часы.

— Уже завтра. Сейчас половина второго.

— Спокойной ночи, милый. Спасибо тебе за дивный вечер.

Клэр пошла к себе и закрыла дверь. Несколько минут назад она еще была полна сил, сейчас же просто валилась от усталости. Быстро стянув платье, Клэр облачилась в пижаму. Она спала в этой пижаме с тех пор, как начались бомбежки Лондона. В пижаме ей было спокойней — может случиться так, что среди ночи придется бежать на улицу.

Клэр стерла бумажной салфеткой помаду с губ, почистила зубы, плюхнулась в постель. И тут же заснула. Испугалась, почувствовав, как кто-то настойчиво трясет ее за плечи. С трудом открыла глаза. В комнате было темно, и лишь в приоткрытую дверь сочился слабый свет. Приглядевшись, Клэр увидела Робина — он сидел на краю ее кровати. Робин тоже переоделся в пижаму.

Она с трудом заставила себя окончательно проснуться. Во сне было покойно и хорошо. Робин улыбался ей какой-то смущенной улыбкой. Его руки вдруг скользнули за вырез ее пижамы, и она почувствовала на своих плечах сухие горячие ладони.

— Моя драгоценная. Моя единственная. Я думал, ты уже спишь.

— Да, я спала. Чего ты хочешь, Робин?

— Какой глупый вопрос, малышка!

Клэр всей кожей ощутила опасность и напряглась.

— Ты не должен был приходить ко мне, Робин. Ведь это непри…

Она вдруг осеклась.

— Мой ангел, но ведь ты сама сказала: «Пошли спать».

— Да. Но я же не сказала, что вместе.

Она рассмеялась от неловкости.

Робин был глубоко разочарован, но отнюдь не обескуражен. Он наклонил голову, прижал свою щеку к ее щеке, коснулся губами шеи. От него пахло здоровым сильным мужчиной. Ей нравился этот запах, но прикосновения раздражали. А он так и льнул к ней всем телом.

— Робин, дорогой, скажи мне спокойной ночи и ступай спать.

— Почему ты меня гонишь? Ведь ты тоже не спишь.

— Уже через неделю мы будем мужем и женой и тогда…

Он вдруг поцеловал ее в ухо.

— Господи, как же от тебя соблазнительно пахнет! И ты сама такая соблазнительная женщина. Не прогоняй меня. Клэр, Клэр, я тебя просто обожаю.

— Но мы на следующей неделе поженимся и тогда… будем всегда спать вместе.

— А вдруг мы не доживем до нашей свадьбы? Ведь сейчас война.

— Доживем. А если даже и нет, я все равно не хочу, чтобы было так… Ну, в общем, я не хочу спать с тобой, пока мы не поженимся.

Ее голос прервался от смущения.

— А я хочу. Я весь вечер так хотел тебя, что чуть не рехнулся. По-моему, и ты меня хотела.

— Да. Но все равно придется подождать

— Зачем ждать? Клэр, нам с тобой вдруг привалило такое счастье, а мы зачем-то будем ждать. Ведь мы помолвлены, то есть почти женаты.

Робин был ужасно разочарован, но Клэр надеялась что он ее поймет — раньше всегда понимал.

— Как бы сильно я ни хотела тебя, все равно не стану заниматься с тобой любовью, пока мы не обвенчаемся, — не сдавалась она.

— Бред какой-то. Сейчас или через неделю — какая в сущности разница?

— Для меня большая.

Он перебирал пальцами пряди ее волос. Поднес к губам золотисто-рыжий локон и бережно поцеловал. Снова перед ней был послушный и покорный Робин. Ее Робин.

— Сжалься надо мной, малышка, — умолял он. — Пожалуйста, пожалуйста, позволь мне… любить тебя. Давай представим, что это наша первая брачная ночь.

— Не хочу. Не могу, не могу.

Девушка готова была расплакаться.

— Не строй из себя святошу.

Кровь бросилась ей в лицо. Да никакая она не святоша! Она любит Робина и с нетерпением ждет их свадьбы. Правда, избегает думать о сексуальной стороне брака, убеждая себя не волноваться по этому поводу. Медовый месяц, почему-то кажется ей, разрешит все проблемы. Она ведь любит Робина, ну а остальное случится само собой. Только вот почему Робин вдруг решил нарушить их уговор, наплевать на условности, которые раньше одобрял? Он открылся ей с неожиданной стороны. Клэр была смущена, встревожена и вовсе не готова на тот решительный поступок, совершить который он ее подбивал.

— Робин, прошу тебя, ложись спать.

— Прошу тебя, — насмешливо повторил он. — Строишь из себя маленькую недотрогу.

— Пожалуйста, позволь мне остаться такой, какая я есть.

Его рука уже тискала одну из ее нежных упругих грудей. Он окончательно потерял голову и с такой силой впился губами в ее губы, что Клэр застонала от боли. Это был не Робин, а совсем чужой человек. Мерзкий, отвратительный. Стиснув зубы, она пыталась вырваться. Неужели, неужели это ее жених, которого она с таким нетерпением ждала? Почему он вдруг переменился прямо на глазах? И неужели он не понимает, что причиняет ей невыразимые страдания?..

Клэр охватил ужас при мысли, что войдет тетя Хильда и увидит их в одной постели. Она что было сил пихнула Робина в грудь, выскочила из постели и стала застегивать пижаму. Пальцы ее не слушались. На пол посыпались оборванные пуговицы.

— Ты все испортил! Ненавижу, ненавижу тебя за это!

Робин встал, захлопнул дверь и привалился к ней спиной. Он был бледен и зол, как черт.

— Я и не подозревал, что ты так боишься секса. А я-то, дурак, всегда восхищался твоей верностью. Да только теперь я понял, что тебе не стоило никакого труда ее хранить. Не могу поверить, чтобы женщина, так долго не видевшая любимого, не испытывала к нему хотя бы немного страсти. Выходит, у тебя теплые руки, но холодное сердце. Ну а мне вовсе ни к чему притворяться, будто меня не волнует секс — он меня очень даже волнует. Если ты не желаешь заниматься со мной любовью, скажи об этом лучше сейчас. Мне не нужна фригидная жена, которая отдается мужу только из чувства долга.

Клэр до боли стиснула руки.

Неужели это наяву? Не может быть! Нет, это не мой Робин!

— Давай поговорим начистоту, Клэр. Ты что, на самом деле испытываешь отвращение к сексу?

Начистоту? Но ведь она и так от него ничего не скрывает. Боже мой, неужели он не понимает, что сейчас ей нужно остаться одной?..

— Я люблю тебя, Робин. Клянусь тебе. Если бы ты только мог понять…

— Мне кажется, я только сейчас и начинаю тебя понимать.

Он отказывался верить в то, что эта красивая девушка может быть фригидна. И все же, все же… Он вспоминал, как робки были ее поцелуи, как боялась она долго оставаться с ним наедине, как пыталась высвободиться, стоило ему обнять ее покрепче. Да, Клэр на самом деле фригидна. И дело не в том, обвенчаны они или нет. Дело совсем в другом.

— Нет, ты меня не понимаешь. Ты сейчас напомнил мне… грубое животное, — сказала она.

Слова вылетели сами собой. Это были слова отчаяния, но Клэр понимала, что они точно выражают суть случившегося.

Робин провел ладонью по глазам. Он давно протрезвел и владел теперь собой лучше, чем Клэр. Как же он злился на эту девчонку!

Клэр молча подошла к туалетному столику, взяла кольцо и протянула Робину.

— Возьми. Я никогда не стану твоей женой. Ты совсем не такой, каким я тебя представляла. Я никогда не буду счастлива с тобой. Очень хорошо, что я поняла это сейчас, когда не поздно еще все изменить.

Робин взял кольцо и открыл дверь.

— Я не останусь здесь. Сейчас соберу вещи и уйду. Найду, где переночевать.

— Не сомневаюсь, И девушку найдешь, которая согласится с тобой переспать, — в отчаянии сказала Клэр.

— Спасибо за подсказку.

Она слышала, как хлопнула входная дверь. И тут же открылась дверь в комнату тети Хильды.

Спотыкаясь, Робин брел по улице. Лицо его пылало от гнева. Снова кружилась голова. Он проклинал девушку, которая так глубоко его разочаровала.

Когда-то давно он частенько захаживал в один ночной клуб возле Найтбридж. Выяснилось, что клуб этот еще существует, более того — он был открыт. Оказавшись внутри, Робин испытал облегчение — тепло, горит свет и почти не слышно, как снаружи рвутся бомбы.

Ему улыбнулась какая-то незнакомая девушка, и на душе стало полегче. Он отправился к бару и сразу же увидел старого приятеля по Ноттингему. Оказывается, тот тоже был в отпуске. Друзья сердечно обнялись. Робин заказал выпивку и принялся изливать душу.

Приятель ему очень посочувствовал.

— Так вы, значит, не женитесь? — уточнил он.

— Похоже, что нет, старина.

— Неужели ты сразу не догадался, что она фригидна?

— Представь себе, нет. Понимаешь, до сегодняшнего дня я вел себя пристойно, а поэтому мне и в голову не могло прийти, что у нее заскок по поводу секса.

— Да, от такой девушки проку мало, — заметил приятель.

— Но это какая-то злая шутка природы. Ведь ее мать отнюдь не фригидна.

— А ты-то откуда знаешь? — не без иронии поинтересовался приятель.

— Не только я. Пол-Англии знает. Лет двадцать назад ее мать стала причиной ужасного скандала, разразившегося в высшем свете. Мой отец до сих пор помнит все в подробностях. Понимаешь, эта дама бросила одного очень известного баронета и сбежала с его егерем. Ее зовут леди Чаттерли.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

На следующее утро Клэр разбудила тетя Хильда.

Девушка вскочила и вдруг поморщилась от страшной головной боли. И все вспомнила. Господи, как же больно, больно…

— Боже мой, Боже мой, — бормотала она.

Тетя Хильда, полная румяная женщина в зеленой форме женской добровольческой службы, курила сигарету и смотрела на племянницу своими круглыми, словно всегда слегка удивленными, синими глазами.

— Что произошло ночью? Твой жених не приехал? Я вижу, его постель не смята.

— Он не остался ночевать, — сказала Клэр. — Тетя Хильда, не спрашивай меня ни о чем, ладно? Иначе я опоздаю на работу.

— Сегодня замечательное утро, — заметила тетя Хильда. — Туман уже рассеялся.

— Зато надо мной, кажется, он начинает сгущаться, — не иронии сказала Клэр.

Зазвонил телефон, и тетя Хильда поспешила к аппарату.

— Это твой Робин, — сказала она, заглядывая в комнату Клэр.

— Не буду с ним разговаривать.

— Скажи мне, в чем все-таки дело?

— Мы больше не жених и невеста. Объясню все потом. А разговаривать с ним не буду.

— Но он настаивает на встрече с тобой. Сегодня же вечером.

— Нет. Это исключено.

Тетя Хильда изумленно смотрела на племянницу. Никогда она не видела ее такой: воспаленные глаза, бледные впалые щеки, длинные тонкие пальцы дрожат, и шпильки падают на пол.

— Вижу, ты чем-то расстроена. Но хотя бы поговори с парнем по телефону.

— Не буду.

— Что ему сказать? У него такой несчастный голос.

— А мне что за дело? Между нами все кончено.

Клэр уже надела пальто и была в холле.

— А завтрак? Ты должна позавтракать или по крайней мере выпить чашку…

— Не хочу, — перебила тетю Хильду Клэр. — Попью чего-нибудь в госпитале.

— Мне кажется, Робин все равно заявится сюда. Он так хотел повидаться с тобой. Ну да ладно, сама во всем разберешься.

Хильда отличалась мудростью, да и, признаться, не до Клэр ей было. Проклятой войне все еще не видно конца. Русские наступают на Украине, и Гитлер объявил всеобщую мобилизацию в оккупированных странах. У Хильды был мужской характер, и она не любила тратить время на пустые разговоры, даже с любимой племянницей. Что таить греха, Клэр ей гораздо ближе собственной дочери — эта Пип просто помешалась на поклонниках и гулянках. Правда, душа у девочки добрая, только вот в голове ветер. Вся в отца удалась, ну а его Хильда выставила из спальни вскоре после свадьбы. А потом с ним развелась.

— Робин не сказал тебе, где остановился? — спросила Клэр уже с порога.

— Сказал. И дал номер своего телефона.

— Ради Бога, позвони ему и скажи, чтобы не приходил сюда — меня все равно не будет дома.

Клэр бегом бросилась по лестнице.

— Постой! А где ты будешь?

— Возьму отгул и поеду в «Лебединую долину». Хочу собрать и отправить ему подарки. И скажи ему, пожалуйста, что я ни за что не передумаю. Пускай не теряет понапрасну время.

Оказавшись на улице, Клэр с отчетливой ясностью вспомнила случившееся. У нее закружилась голова и застучало в висках. Ее умный чуткий Робин на глазах превратился в обыкновенного хищного самца. Прежнего Робина она очень любила, этого ненавидит. Все между ними кончено. И если даже он раскаивается в том, что сказал, если вдруг захочет попросить у нее прощения, она все равно не желает его больше видеть. Никогда. Он так низко пал в ее глазах, а поэтому ей совсем его не жаль. Боже мой, как мерзко, когда мужчина испытывает к тебе столь низменную похоть!..

У Клэр раскалывалась от боли голова, и она попросила у сестры Ивэнс позволения уйти домой. И еще попросила срочно тот недельный отпуск, который полагался ей на свадьбу.

— Вы что, выходите замуж раньше намеченного срока? — поинтересовалась мисс Ивэнс, окинув девушку завистливым взглядом. Но получила отрицательный ответ. Очень короткий, что еще больше раздосадовало Ивэнс. Она отослала Клэр за разрешением в канцелярию, ехидно добавив при этом, что, если сестра милосердия так больна, что не может выполнять свои обязанности, пускай лучше отправляется домой.

— Бога ради извините меня, — пробормотала Клэр.

Сестра Ивэнс поджала губы и поспешила в перевязочную. Наверное, эта рыжеволосая красотка беременна, подумала она. Иначе зачем ей так спешить под венец? О, эти современные девушки! Сестра Ивэнс их всех презирает.

Клэр не хотелось покидать госпиталь среди дня. Но работать она не могла — все валилось из рук. Она пожелала капитану Тэлботу удачи — сегодня ему предстояло в первый раз встать на костыли — и поспешила домой.

Проглотив несколько успокоительных таблеток и вздремнув часа два, Клэр собрала вещи и поехала на вокзал. До Брайтона, как обычно, добиралась поездом, оттуда к дому шел автобус. Клэр предупредила по телефону мать, что приедет, но когда миссис Меллорс спросила, что случилось, отрезала:

— Все расскажу при встрече. Я пробуду дома неделю или даже больше.

— А как же твоя свадьба! — воскликнула Конни, и Клэр отстранила от уха трубку — она не любила, когда говорили громко.

Невольно вспомнилось прошлое. Ей, Клэр, восемь лет. Они с матерью едут в лондонском автобусе, держат путь в универмаг «Хэрродс», чтобы выбрать подарок к дню рождения Клэр. Мать затевает спор с кондукторшей по поводу платы за проезд. Она возбуждена и кричит на весь автобус. На них обращают внимание люди, и маленькая Клэр краснеет и съеживается под их любопытными взглядами. Только бы никто не догадался, молит она Бога, что эта громкоголосая женщина — ее мать. Ей сейчас очень не хватает отца. Он всегда говорит тихо, спокойно, и она очень любит слушать его рассказы о том, где строят свои гнезда крапчатые дрозды, почему белки запасают на зиму орехи или как найти тропу бобра. Сегодня один из тех дней, когда отца она любит во сто крат сильнее матери. Она вспоминает, как они шли лесом, слушая щебетанье птиц и шелест листвы на дубах. Потом отец повел ее на вершину холма, и они долго вдыхали соленый запах моря.

Да, подчас у них с отцом устанавливалась настоящая духовная близость, хотя в другие моменты Клэр испытывала к нему приступы отчуждения. Наверное из-за того, что он всегда любил мать больше, чем ее. Она никогда не хотела быть на втором месте! Однажды ей даже пришло в голову, что когда она вырастет и станет очень красивой, а мать постареет и пострашнеет, отец будет любить ее больше всех. И она торопила это время. Ей хотелось независимости и взрослой жизни.

Ну вот, эта жизнь наступила, а разве ей стало легче? Клэр сидела с закрытыми глазами, облокотившись о жесткую спинку сиденья вагона третьего класса. С тех пор, как она себя помнит, жизнь для нее беспрестанная борьба. Война длится уже четвертый год, и в сравнении с теми страданиями, которые она принесла людям, ее собственные кажутся ничтожными. Интересно бы знать, так все живут или только она, Клэр Меллорс? Никак не удается ей найти теплую нишу, в которой можно расслабиться и чувствовать себя в безопасности. Или они все заняты? Почему ее никогда не покидает тревога и чувство недовольства собой? У нее было счастливое детство, она любила родителей, любила «Лебединую долину», эту старую ферму с высокой крутой крышей из горбыля в разводах зеленого лишайника, с полами, вымощенными мраморной плиткой. Благодаря стараниям матери в доме всегда было тепло и уютно. Это она застлала коврами полы и повесила на двери шторы, чтобы в комнаты не дай Бог не пробрались сквозняки с улицы. Она уговорила отца установить работающий на угле бойлер, и дом отныне отапливался от котла. И она и отец — Клэр уже давным-давно не называла родителей «мама» и «папа» — всегда были ей так рады. Они оставались все теми же Конни и Оливером, словно понятие времени для них не существовало. Разве что мать располнела, а в волосах отца появились серебряные прядки.

Тогда почему ей стало так неуютно в отчем доме?

Она все время словно наблюдает за ними со стороны, подмечает их недостатки, критикует. Не родная она им дочь, что ли?..

Может быть, в этот ее приезд все будет иначе, думала Клэр, правда, без особой уверенности.

Она сошла с автобуса на углу Сван-кросс. Деревенька была небольшая, церквушка и вовсе крохотная. Клэр брела по дороге в сторону фермы. Туман еще не успел окутать землю и здесь, под защитой невысоких пологих холмов, даже в такой ветреный и холодный день казалось покойно и тихо. Над головой гудели истребители, но их гул казался таким мирным на фоне природы.

Из чащи леса с криком вылетела стайка молодых фазанов и куропаток — не поделили что-то между собой птицы. Клэр знала здесь каждый дом, каждую яблоньку в саду. Вон та запущенная молочная ферма принадлежит Тому Лонгли, другу ее отца; огромный амбар в стиле Тюдор купил художник из Лондона. Хочет превратить его в студию. Но сейчас идет война, и амбар пустует.

Деревню с юго-запада прикрывает гряда невысоких холмов, надежно укрывая от промозглых ветров. На их склонах деревья почти не растут, да и кустарник хилый и низкий. Зато у подножья начинаются пышные заросли.

Прежде чем ступить на землю «Лебединой долины», Клэр остановилась и, поставив сумку, залюбовалась стройными серебристыми березами, посаженными вдоль забора. Их бордовые сережки дрожали на ветру. Когда-то она приходила сюда послушать соловьев… Тогда они еще не были помолвлены с Робином, и она с нетерпением ждала этого дня. А сейчас на душе такой мрак. Родители, мать в особенности, наверняка пристанут с расспросами, а у нее язык не ворочается от усталости.

Показался родной дом, старое длинное строение с низко нависшей крышей. Ей нравился блекло-розовый цвет толстых каменных стен, высокие печные трубы высились, точно башни замка. Из одной шел жемчужно-серый дымок — это затопили камин в гостиной. Слева, за изгородью из кустов боярышника, блеяли овцы племенной ангорской породы, гордость ее отца. Крупные, покрытые бурой лохматой шерстью животные, сильные и выносливые, как сами британцы. Неподалеку паслись пузатые матки на сносях. Могучие ореховые деревья простирали свои обнаженные ветви над порогом дома, сплетая их в настоящий навес. Летом орехи покрывались густой листвой. Их часто фотографировали туристы.

Ей стало холодно, и она подняла воротник. Нездоровится что-то. Надо будет выдумать причину не присутствовать на семейном ужине. Невмоготу сидеть весь вечер с родителями и ощущать на себе их недоуменные взгляды, полные самой искренней жалости. Вряд ли они поймут, почему она поссорилась с Робином. Да ей и не хочется пускаться в какие бы то ни было объяснения.

Клэр вошла через черный ход. Она знала: мать на кухне. Конни обожает готовить сама, хоть в доме и есть прислуга. Мать сидела возле допотопной кухонной плиты, которую упорно отказывалась сменить на более современную. Повсюду были разбросаны кулинарные книги и листки с рецептами всевозможных блюд. В данный момент Конни фаршировала цыплят.

— Клэр, родная моя, как же я рада тебя видеть!

Она поспешно вытерла руки о свой цветастый ситцевый передник и обняла девушку. Клэр с трудом подавила в себе желание отстраниться от матери, и Конни это почувствовала. Ее девочка с детства не любит поцелуи и сюсюканья и не в пример большинству детей никогда не просила родителей ее приласкать. Увы, она замкнута и очень скупа на всякие проявления чувств, хотя сердечко у нее доброе. Конни вовсе не удивилась, когда Клэр решила пойти на курсы сестер милосердия — любит она ухаживать за немощными и больными.

— Я тоже рада, ма.

— Раздевайся и рассказывай, что произошло. Я так переживаю за тебя, — сказала миссис Меллорс.

Клэр сняла пальто и закурила предложенную Конни сигарету.

Женщины были так не похожи друг на друга. Клэр унаследовала от отца роскошные рыжеватые волосы, стройное гибкое тело и великолепную кожу. Конни и смолоду казалась широкобедрой, с годами же еще больше погрузнела. Да и талия у нее расплылась. Увеличился бюст, даже появился второй подбородок. И все равно Конни оставалась по-своему красива. От нее исходило тепло, и с первого взгляда чувствовалось, что у этой женщины от природы щедрая душа. К тому же у Конни был веселый нрав, легкий характер, сентиментальные наклонности. А еще она любила романтизировать жизнь.

Иногда Клэр выползала из своей раковины и с удовольствием слушала рассказы матери из тех времен, когда та еще была Констанцией Рид, дочерью сэра Малкольма Рида, и они с сестрой Хильдой уехали в Германию совершенствовать свое образование. Мать рассказывала о минувшей войне, в сравнении с которой нынешняя казалась далекой и незначительной, хотя уже унесла миллионы человеческих жизней.

Конни жила одним — любовью к своему мужу. И Клэр очень завидовала матери.

Однако раздражало ее самодовольство. Сейчас же оно просто выводило из себя. Разумеется, мать не виновата, что дочь так несчастна. Но ведь Конни ни за что, ни за что не поймет, каково ей сейчас.

— Все очень запутано, — срывающимся голосом сказала девушка. — Мне жаль, жаль…

Конни мгновенно забыла про все дела.

— Клэр, родная, ну что случилось? — спросила она, с состраданием глядя на дочь. — Ты что, окончательно порвала с Робином? И свадьбы не будет?

— Нет!

— Я говорила с Хильдой, но она ничего не знает. Сказала, что Робин неожиданно приехал вчера вечером, и вы с ним ни с того ни с сего поссорились.

Клэр тяжело вздохнула.

— Может, все-таки расскажешь, что между вами произошло? — настаивала Конни.

Клэр молча смотрела на мать. В кухне стояла духота, и над верхней губой Конни собрались крохотные капельки пота. Мать всегда такая счастливая, а поэтому вряд ли, вряд ли поймет, как ей плохо.

— Ладно, я расскажу тебе, только при условии, что ты не скажешь отцу.

Миссис Меллорс с укором посмотрела на дочь.

— Но ведь ты знаешь, что у нас с отцом нет друг от друга секретов.

— Это мой секрет, а не твой. Он мужчина и я бы не хотела, чтобы он об этом знал. Мне как-то неудобно и вообще…

— Какая же ты странная! — вырвалось у Конни. — Совсем еще малышка несмышленая. Хорошо, раз ты так хочешь, не расскажу. Я тебя слушаю, родная.

— Понимаешь, у нас с Робином…

И Клэр в нескольких словах рассказала матери о случившемся после того, как они вернулись из «Савойи».

Миссис Меллорс сидела за кухонным столом напротив дочери, то и дело поглядывая на часы — в духовке запекались цыплята, — и с возрастающим беспокойством слушала рассказ дочери. Ей и раньше было трудно понять Клэр, а сейчас тем более. Подумать только, так расстроиться из-за того, что бедный парень захотел заняться с ней любовью! Но ведь его желание вполне естественно. Тем более, идет война, и будущее их весьма и весьма неопределенно. Неужели ее девочка не хочет понять, что любовь требует своего физического выражения? А, может, все дело в том, что ее плоть все еще молчит?

Узнав, что свадьба не состоится, Конни порадовалась за дочь — они с Оливером считали Робина Клэя весьма посредственной личностью. Хоть и воспитан в старых добрых традициях, но какой-то ни рыба, ни мясо. И весь точно из одних условностей состоит. А уж этого Конни никак принять не могла. Она всегда надеялась, что ее дочь свяжет свою судьбу с таким же независимым, плюющим на все условности человеком, каким был и остается Оливер Меллорс, ее супруг, мужчина, так глубоко и тонко понимающий женскую душу. Разумеется, она не переживает, что не состоится свадьба и с удовольствием поможет дочери собрать и сложить в ящики подарки Робина, которыми завалены все столы и полки в комнате для гостей. Вот только причина разрыва уж слишком странная. Другое дело, если бы Клэр сказала, что Робин ей надоел, что он ее раздражает — это Конни вполне могла понять. Да он вовсе не мужчина, а тряпка. Оливер как-то сказал, что его будущий зять принадлежит к тому типу мужчин, которые спрашивают у женщины разрешения сделать то, что им предназначено самим Богом сделать с женщиной.

Если бы у Клэр не был такой подавленный вид, Конни бы просто рассмеялась. Но ей вдруг стало очень жаль дочь, и она говорила с ней очень осторожно, тщательно взвешивая каждое слово.

Ну да, перед ней та самая Клэр, трудный непостижимый ребенок, с которой Конни вот уже несколько лет не может найти общий язык. И тут дело вовсе не в том, что миссис Меллорс восхищается девичеством, этой чудесной порой в жизни любой женщины. Конечно же, она знает, девичество необходимо щадить и оберегать от всего пошлого и грязного. Однако еще много лет назад она поняла, что самое главное в жизни — оставаться самой собой при любых обстоятельствах. И если ты хочешь мужчину, который тоже хочет тебя, ты будешь настоящей лицемеркой и ханжой, если, подчиняясь придуманным людьми условностям, не позволишь случиться тому, что непременно должно случиться. Только тупые и невежественные средневековые квакеры, которые, кстати, отнюдь не отказывали себе в плотских удовольствиях, требовали от женщины чуть ли не монашеской скромности. Да, их с Оливером мораль сильно отличается от общепринятой. Они оба уверены, куда порядочней отдаться любимому, если даже он тебе не муж, чем блюсти свою невинность только ради того, чтобы потом отдать ее за деньги или титул. Отдаться душой и телом истинной любви — Господи, да разве же это преступление?!

Разумеется, тогда, двадцать с лишним лет назад, все ее окружение было шокировано. Ну и что? С тех пор, как они с Оливером самозабвенно отдались другу другу в маленькой сторожке егеря, она плевать на всех хотела. Если счастье человека зависит от того, соблюдает он условности или нет, то почему тогда они с Оливером вот уже двадцать один год безраздельно преданы и верны друг другу? Разве это ни о чем не говорит? Пускай поначалу их союз не был освящен церковью и не скреплен брачным контрактом, они, не в пример другим семейным парам, хранят безоговорочную верность.

Конни знала, что Клэр придерживается иной точки зрения и не пыталась ее переубедить — трудно, очень трудно навязывать что-либо собственным детям. Оливер и слышать не хочет о том, что с их девочкой что-то не так. Придет ее пора, и все станет на свои места, говорит он. Она же, как мать, очень беспокоится и переживает.

— Понимаешь, если ты не захотела заняться любовью с Робином, ты должна простить его, что он так себя повел. Ты его, выходит, соблазнила своей красотой. Мне кажется, Робин сделал тебе своего рода комплимент, — рассуждала Конни.

Клэр вспыхнула.

— Ничего себе, комплимент! Это настоящее оскорбление, а не комплимент!

— Но ведь его желание так понятно и…

— Мы с тобой никогда не придем к согласию в этом вопросе, ма, — перебила Конни Клэр.

И снова на нее нахлынули воспоминания детства. В ту пору ей было двенадцать, она приехала на каникулы после своего первого семестра в частной школе Хоррингфорда в Истбурне. Приближалось время ужина. Помнится, она потеряла заколку для волос и нигде не могла ее отыскать. Быть может, она забыла ее в спальне на туалетном столике матери?..

Клэр постучалась в дверь спальни. Ей никто не ответил. Решив, что там никого нет, она вошла. Мать лежала в постели. Отец сидел на полу возле кровати совершенно нагой. Девочка зарделась от смущения, чему мать очень удивилась.

— Клэр, дорогая, что с тобой? Ведь ты не в первый раз видишь нас обнаженными.

Клэр попыталась было объяснить матери, что ее новая наставница — а она ее боготворит — на каждом шагу внушает им понятие о скромности. Конни расхохоталась и обозвала мисс Уоткинс завистливой старой девой.

— Бог сотворил Адама и Еву нагими, — сказала она. — Они устыдились собственной наготы только после того, как вмешался змей, за что и были изгнаны из рая. Я не понимаю, почему человек должен стыдиться своего тела.

Клэр, уже совсем взрослая Клэр, тоже чувствовала в себе потребность быть скромной и стыдливой. В тот вечер она уединилась в своей комнате и все думала о том, почему мать не понимает, как стыдно показывать свою наготу посторонним людям, даже если это собственные дети.

Они с отцом смотрят на жизнь совсем иначе, и с этим нужно смириться. А поэтому не стоит слишком откровенничать с матерью, иначе, чего доброго, на самом деле почувствуешь себя виноватой но всех своих бедах.

— Мне кажется, тебе следует простить бедного парня, — наставляла Конни дочь. — Пускай себе едет со спокойной совестью на фронт. Я понимаю, замуж ты за него теперь не пойдешь, но по-человечески простить его можно. Упрямая ты у меня, доченька.

Клэр вскочила.

— Вовсе я не упрямая. Просто у меня есть свои идеалы.

Конни с состраданием смотрела на дочь. Бедняжка, думала она, идеализм — это такая тяжкая ноша.

— Моя родная, во всей этой истории мне непонятно одно, ты сердишься на Робина только за то, что он хотел заняться с тобой любовью или же ты поняла, что он тебе не пара? Предположим, вы бы поженились, думаешь, у вас все было бы в порядке? Ну, не только в постели, я хочу сказать, а вообще.

— Не знаю, не знаю…

— Мне кажется, Робин не тот человек, который тебе нужен, — сделала вывод Конни. — Если бы он был твоим избранником сердца, уверена, тебя бы не испугало его поведение.

Клэр хотела было возразить матери, но передумала.

О Господи, если бы она знала. Прошлой ночью она вдруг поняла, что никогда не хотела Робина, не испытывала к нему той страсти, которую должна испытывать к своему возлюбленному женщина. Неужто она вообще не способна на любовь? Неужто в ней есть нечто такое, что помешает ей наслаждаться чувственной любовью, на которой помешана ее мать?..

— Ладно, ма, оставим этот разговор. Отцу скажи, что я попросту разлюбила Робина.

Конни вздохнула.

— Завтра соберем и отправим его подарки, — сказала она. — Успокойся, девочка моя. Не сошелся же на нем свет клином. Мужчин много.

— Мне никто не нужен.

— Ни за что не поверю. Не может быть, чтобы кровь и плоть Оливера Меллорсf была абсолютно бесстрастной.

Клэр не стала спорить с матерью — она валилась с ног от усталости. В духовке пеклись ячменные лепешки, и от них исходил изумительный аромат, но даже он не возбуждал у девушки аппетита. Ей хотелось завалиться на кровать, отвернуться к стенке, закрыть глаза и про все на свете забыть. Миссис Меллорс думала иначе. Ей казалось, что Клэр непременно нужно отвлечь от грустных мыслей и даже немного развлечь.

— Тут открыли аэродром, и появились американцы. Двое из них уже побывали у нас в гостях. Замечательные ребята. Не возражаешь, если я приглашу их как-нибудь к ужину?

— О’кей, — устало бросила Клэр. — Конечно же не возражаю, ма.

Она просто хотела поскорей отвязаться от матери.

— А знаешь, девочка, у отца большая радость. Леди Лоу родила великолепного жеребца от гнедого коня полковника Вентнора. Помнишь, того, что выигрывал все заезды в Брайтоне. Попроси утром отца показать тебе этого дивного малыша.

Клэр снова кивнула и закрыла глаза. Кто-то еще родился. Здесь вечно кто-то рождается. Конь покрывает кобылу, баран овцу и так далее. Ей стало противно.

— Может, полежишь в горячей ванне? — предложила Конни. — А я, как в детстве, потру тебе спинку.

— Нет, ма, не хочу. Я, наверное, лягу спать.

Открылась дверь в кухню, и на пороге появился Оливер Меллорс. Он улыбался и вытирал лицо клетчатым платком. Этот жест был так знаком Клэр, и она снова почувствовала к отцу антипатию. Ей не хотелось видеть его, подставлять щеку для поцелуя, слышать его мягкий деревенский говор. Она бросилась к противоположной двери и взбежала по лестнице в свою комнату.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Она не выходила оттуда весь вечер. Это было надежное убежище. Из-за своего странного характера, в котором желание одарять людей добром и теплотой уживалось с холодной надменностью человека, скупящегося на проявление чувств, Клэр часто испытывала потребность уйти в себя, уединиться среди любимых книг и фотографий.

В комнате был низкий потолок из дубовых балок и обитые ситцем в розовую и белую полоску стены. На темном полированном паркете из тиса толстые белые коврики, в углу старинный комод с ящиками — его Клэр сама выбрала в антикварном магазине «Тропинка» в Брайтоне. Миссис Меллорс приобрела для дочери изящный туалетный столик в форме почки и трехстворчатым зеркалом и застелила его скатертью с оборками. Клэр не переносила всякие оборки — ни на платьях, на даже на летних сарафанах, но с матерью спорить не стала. Она предпочитала скромный и строгий стиль во всем, в том числе и в собственной одежде.

Первым делом она вынула из рамки и засунула в ящик комода большую фотографию Робина в военной форме. Эта фотография была сделана совсем недавно, во время его последнего отпуска. Завершилась целая глава в ее жизни. Но она вовсе об этом не жалеет, хотя ей и очень, очень тяжело. К ужину она так и не спустилась, но когда отец пожелал ей из-за двери спокойной ночи, ответила как можно приветливей:

— Спасибо, отец. И тебе желаю спокойной ночи. Увидимся утром. Извини, но я не могу спуститься к ужину.

Ночью она рыдала в подушку. Но только не из-за того, что потеряла Робина — жизнь в пух и прах разбила ее мечты о счастье. Как жить дальше, что делать?.. Как трудно быть не такой, как все. К утру она поклялась себе начать новую жизнь. Прежде всего, думала она, буду нежна и ласкова с родителями. Они мне сделали столько добра, а я очень часто веду себя по-свински.

И она почувствовала раскаяние, что отказалась попробовать приготовленных матерью цыплят. Что касается Робина о нем она к утру совсем забыла.

Клэр спустилась в кухню поздно. Родители давно позавтракали, и мистер Меллорс занимался хозяйством.

— Ты выглядишь гораздо лучше, — ответила Конни. — Утро вечера мудренее, да?

Клэр слабо улыбнулась.

— Да, ма. Я в порядке. Но больше никаких вопросов, ладно?

Конни с грустью смотрела на свою странную девочку.

— Как скажешь, родная. Отец говорит, что первым и не заикнется о Робине. Но он очень за тебя переживает.

Клэр кивнула. Конечно же, отец очень чуткий человек, и она отныне не будет смотреть на него свысока. За ланчем она с интересом расспрашивала его про ферму и ее четвероногих обитателей. Отец по обыкновению говорил немного, но с чувством. Да, он любит зверей и природу больше, чем людей. И он, наверное, прав. После ланча отец закурил свою трубку и предложил Клэр пройтись на конюшню взглянуть на жеребенка. Она с радостью согласилась.

Он был заботлив и дружелюбен — отец, сколько помнила Клэр, всегда такой, — обращал ее внимание на то, что, по его мнению, могло заинтересовать дочку. Новорожденному жеребенку радовался как мальчишка. Клэр тоже с первого взгляда влюбилась в это длинноногое нескладное существо и наклонилась погладить его и поцеловать в нос. Отец похлопал по боку укутанную попоной кобылу и что-то прошептал ей на ухо.

Когда они вышли из конюшни, мистер Меллорс повернулся и внимательно посмотрел на дочь, очень похожую на него благородным овалом своего бледного лица. Глаза она унаследовала от матери, думал он, только в них никогда не бывает столько тепла и света, сколько излучают глаза Конни.

Разумеется, Конни не сдержала слова, данного Клэр — что-что, а секреты она хранить не умела, к тому же не могла не рассказать мужу о том, что произошло между их девочкой и Робином. Оливер дал слово не проболтаться. Он смотрел теперь на дочь и думал о том, что если в жилах ее на самом деле течет холодная кровь, то природа сыграла злую шутку с ним, Оливером Меллорсом. Больно за девоньку. Женщина, не знающая истинной любви, глубоко несчастна. Исключений тут нет и быть не может. Его Конни была очень несчастна, пока они не встретили друг друга и не влюбились чуть ли не с первого взгляда. Без любви женщина засыхает, как деревце без воды, думал сейчас Меллорс.

Они шли полем. Джем, ньюфаундленд, по своему обыкновению бежала возле ноги хозяина. Меллорс обратил внимание дочери на усыпанные иссиня-черными ягодами можжевеловые деревья.

— Какие красавцы, а? Листву обронили, а вот ягоды держатся и сияют на солнце точно ведьмины бусинки.

— Очень красиво, — согласилась Клэр. На нее уже снизошел покой. Какой же отец чуткий, думала она. Ни словом не обмолвился о Робине и нашей с ним ссоре. А ведь ему наверняка хотелось бы знать, в чем дело.

Они приблизились к лежавшему на земле вязу. Его ветви тянулись к солнцу и были еще совсем живыми. Клэр обратила на это внимание отца, и он пояснил, что вяз упал два дня назад во время сильного юго-западного ветра.

— Вязы — слабые деревья, — заметил Меллорс. — Может, присядем передохнуть? Или ты замерзла?

— Нет, совсем не замерзла, — сказала Клэр. И в самом деле, несмотря на февраль, было тепло почти по-весеннему.

Меллорс курил трубку и задумчиво рассматривал упавший вяз, на ствол которого они присели.

— Не люблю я, когда падают деревья и сам никогда не валю. Чем они хуже людей? А вот поди же, с ними никто не церемонится, — взял и убил ни за что, ни про что.

Сейчас диалект жителя северной части острова, на котором вдруг заговорил отец, почему-то не раздражал Клэр.

— Бедное дерево, — тихо сказала она. — В моем госпитале тоже много вот таких поваленных деревьев — молодых, прекрасных, полных сил. И всех их срубила бессмысленная человеческая жестокость.

— Ты, девонька, замечательные вещи говоришь, — заметил Меллорс, растроганно глядя на дочь. — Как славно иметь дочку, умеющую говорить на языке поэзии.

— А еще лучше отца, который так любит и чувствует природу.

Она прочла в его взгляде благодарность.

— Похоже, сегодня я заработал от тебя первый в своей жизни комплимент, — сказал Оливер Меллорс на чистейшем английском.

Клэр покраснела.

— Ты так заботлив и ласков со мной. Наверное, все-таки переживаешь за меня?

— Но только не потому, что ты не выходишь замуж за Робина Клэя. Нет, я всегда знал, что этому парню не под силу тебя укротить.

— Укротить! — Она повторила это слово и громко рассмеялась. — Но разве женщину нужно укрощать?

— Спроси у своей матери, — сказал он и уставился в землю.

— Ну, вы известная парочка. Две горошины в одном стручке.

Клэр сказала это доброжелательным тоном, без намека на иронию.

— Так и должны жить мужчина с женщиной, девонька моя. Мне кажется, вы с Робином очень скоро заставили бы бедный стручок лопнуть.

Она улыбнулась.

— Бедняга Робин! Когда-то он казался мне чуть ли не сказочным принцем. А еще мне казалось, что он понимает меня как никто другой. Отец, знаешь, а ведь этот самый стручок лопнул всего за несколько минут. Забавно, да! И все мгновенно стало прошлым. Даже страшно делается, когда подумаешь об этом. Точно шла я через пустыню и наслаждалась зрелищем миража, а он взял и исчез. — Клэр замолчала и поковыряла носком туфли рыхлую землю. — Я проснулась сегодня утром и поняла, что к Робину не испытываю никаких чувств — ни ненависти, ни любви. И не хочу его видеть.

— Не волнуйся — еще все к тебе придет.

Клэр вдруг взглянула на отца совсем иными глазами, словно драматический разрыв с Робином просветлил ей душу. Она и сама поверила в то, что еще не все для нее потеряно. Робин оказался ей чужим — чуждым — человеком, но когда-то встретится настоящий друг. И наполнит ее сердце любовью.

Ее захлестнуло теплой волной нежности к этому высокому молчаливому человеку — ее отцу. Она положила голову ему на плечо и закрыла глаза. Понял, все понял. И вовсе не торопится выдать ее замуж, чего не скажешь о матери.

Они медленно брели домой. Клэр взяла отца под руку, прижалась к его сильному плечу. Конни увидела их из окна мансарды и очень удивилась и обрадовалась этой внезапной близости, установившейся у отца с дочерью. Как хорошо, что между ними наконец воцарились мир и согласие, думала она.

Весь вечер Клэр с матерью упаковывали подарки и мирно беседовали на всякие посторонние темы. Клэр не проронила ни слезинки — оказалось, ей совсем не жалко расставаться с Робином, с памятью о нем. Напротив, словно от какой-то тяжкой ноши вдруг освободилась. Она написала Робину письмо с просьбой никогда не искать с ней встречи. А закончила его такими словами:

«Молюсь, чтобы ты вернулся с войны живым и невредимым. Будь счастлив. Если я разочаровала тебя и заставила страдать, прости Бога ради. Удачи во всем!

От Клэр ».

Отправив письмо, она поняла, что завершилась целая глава в ее жизни. Словно она закрыла книгу, к которой больше никогда не вернется. Так оно, наверное, и было.

В ту ночь над морем летали вражеские бомбардировщики, по которым вела огонь зенитная артиллерия сухопутной охраны. Ночной мрак то и дело разрывали вспышки снарядов. Какое-то время Меллорсы наблюдали за воздушным боем, потом отправились спать.

Следующий день выдался сырым и туманным. Клэр, во что бы то ни стало решившая порадовать мать, согласилась провести вечер в компании американских летчиков.

А дело было вот как.

— Позволь мне все-таки позвать их, — сказала Конни. — В прошлый раз им так у нас понравилось. Да и я почувствовала себя на двадцать лет моложе. Веришь, они как дети благодарили нас за то, что мы пригласили их в гости.

— Я ничуть не возражаю. — Клэр пожала плечами. — Ради Бога зови.

— Будем считать, что мы работаем на победу, — с улыбкой сказала Конни.

В тот вечер Клэр ее удивила. Она красиво уложила волосы, надела нарядное платье и старалась казаться веселой и дружелюбной. Конни пригласила двух сестер, дочерей местного фермера, чтобы американцам было с кем потанцевать. Девчонки оказались очень симпатичными и веселыми, но Клэр их затмила. Гости не спускали с нее откровенно восхищенных взглядов.

Конни они напоминали школьников-старшеклассников, попавших на домашнюю вечеринку. Притащили виски, шоколад, нейлоновые чулки для девушек, словом, все, что можно приобрести в гарнизонном магазине.

Девушки обрадовались подаркам. Ребята на самом деле оказались симпатичнейшими и очень сердечными, и Клэр почувствовала себя легко. Давно так не веселились в тихой «Лебединой долине». Оливер Меллорс щедро угощал пивом, потом ушел на кухню покурить и почитать газету. Конни хлопотала возле радиолы, меняя пластинки, которые принесли с собой ребята. Она подала прохладительные напитки, сэндвичи с ветчиной, заварила крепкий кофе. Эта полная синеглазая англичанка пользовалась у американцев успехом наравне с девушками. Ее все время приглашали танцевать, и до Клэр часто долетали взрывы веселого смеха — это ребята смеялись шуткам матери.

Конни не скрывала своей гордости за дочку. Еще бы, американцы влюбились в нее по уши. А она, похоже, отошла и даже оттаяла душой и по-настоящему веселится.

Командир подразделения, Хэмилтон Крэйг, пригласил Конни на степ.

— Мэм, ваша дочь уложила всех! — заявил он с восхищением.

— Уложила? Ах да, конечно же, я поняла.

Конни очень понравился этот афоризм Нового света.

— Такая сексапильная у вас девчонка, мэм. Простите, если я слишком вольничаю, но мне кажется, она уродилась в мать.

Конни рассмеялась и похлопала парня по плечу. Хоть он и командир подразделения, а все еще мальчишка. Ей льстило, что он восхищается ею. Живой, раскованный парень. Не то, что манерный воображала Робин Клэй.

И Клэр испытывала симпатию к этому широкоплечему и высокому — шесть футов четыре дюйма — парню с миндалевидным разрезом широко посаженных глаз. У него были густые короткие волосы цвета вороньего крыла. Смуглая бархатистая кожа говорила о том, что у парня превосходное здоровье. Ну а широкая улыбка лишь подтверждала предположение о его легком нраве. Однако же нрав нравом, а в настойчивости парню не отказать — протанцевав два танца с хозяйкой дома, на все остальные он безоговорочно ангажировал Клэр.

Ей было хорошо с этим улыбчивым американцем, хотя подчас смех ее звучал слегка истерично. Ну да, она еще не окончательно пришла в себя от пережитого, к тому же сегодня многовато выпила — американцы без конца наливали эти свои хайболлы.

Ей становилось лучше с каждой минутой. Плевать она хотела на то, что было. Плевать, плевать… Главное, расслабиться и ни о чем не думать. И хватит смотреть на себя со стороны и подвергать каждый свой шаг критическому анализу. Так жить очень трудно. А зачем жить трудно, когда можно жить легко?..

С американцами Клэр еще никогда не общалась близко.

Эти парни ведут себя необычно: шепчут во время танца, что она сводит их с ума, что, как и все рыжие, она очень сексапильна и им очень хочется с ней переспать. Когда она сказала одному из парней, что ей с ним переспать совсем не хочется, он как ни в чем не бывало ответил: «О’кей, я вовсе не обиделся, мэм», и сменил тему разговора.

Больше всех Клэр нравился Хэмилтон Крэйг — этот парень так заразительно хохотал, зажмуривая при этом глаза. Когда подали ужин, они прихватили с собой несколько сэндвичей и вдвоем забрались на верхнюю ступеньку лестницы, где было полутемно. И стали болтать обо всем на свете. Клэр разоткровенничалась — бывает, малознакомым людям легче рассказать что-то сокровенное.

— Как случилось, что ты еще не замужем? — удивлялся Крэйг. — У нас в Штатах тебя давно бы кто-нибудь умыкнул.

И тогда она вкратце рассказала ему о расстроившейся помолвке.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

— Выходит, ты теперь свободна? — улыбнулся Хэмилтон Клэр своей открытой улыбкой. — Это значит, я могу подобрать то, что потерял твой дуралей. Как ты думаешь, ты бы могла стать моей девушкой?

Клэр отвела взгляд в сторону. Она была смущена. Этот американец уж слишком торопит события.

— Зависит от того, что ты под этим подразумеваешь, Хэм.

— У нас в Штатах это означает, что мы с тобой должны регулярно встречаться, любить друг друга и вообще проводить вместе свободное время.

Клэр рассмеялась.

— Ну, начнем с того, что свободного времени у меня почти нет. Да и домой я приезжаю редко.

— Не волнуйся, я сам к тебе приеду, — заверил ее Хэм. — И мы будем ходить по ресторанам и на танцульки, хоть у вас там каждую ночь и бомбят. У тебя есть своя квартира или ты живешь при госпитале?

Клэр объяснила, что живет с тетей Хильдой и кузиной Пип и немного рассказала о Пип.

— Судя по твоим словам, хорошая девчонка эта Пип. Значит, вы трое живете одной семьей. А знаешь, я давно не встречал таких очаровательных женщин, как твоя мама.

— Это ты всерьез говоришь? — удивилась Клэр.

— Да, мэм, очень даже всерьез. Хоть она уже и не так молода, все равно в ней есть что-то такое, что располагает к себе. К ней прямо тянет, понимаешь?

— Ну, наверное, не совсем.

— Думаю, дело не только в ее сексуальности. То есть я хочу сказать, что она мне нравится не на предмет трахнуть, а так, в общем.

— А что такое — «трахнуть»?

— Что, разве у вас в Англии так не говорят? Понимаешь, это значит с кем-то переспать. Рядом с твоей мамой чувствуешь себя очень здорово. Ну да, настоящим мужчиной и вообще… Мне трудно это объяснить. Словом, она очень располагает и притягивает к себе.

— А я… я тоже располагаю к себе? — тихо спросила Клэр.

Крэйг рассмеялся, сочтя вопрос чрезвычайно наивным. Но увидев, с каким нетерпением Клэр ждет от него ответа, поспешил сказать:

— Еще как! В твоем присутствии все парни чувствуют себя на голову выше. Голубушка, неужели ты не знаешь, что от одного твоего взгляда замирает сердце? Ты не девчонка, а настоящая конфетка.

— Да, я понимаю, что возбуждаю в мужчине желание, — медленно произнесла Клэр. — Желание и больше ничего?

Хэм взял ее за руку.

— Не только желание, Клэр! Понимаю, ты слегка не в себе после того, что произошло у тебя с этим твоим Робином. Держу пари, под твоими рыжими волосами прячутся всякие загадки, которые очень даже хотелось бы разгадать нашему брату.

Клэр вздохнула. Хэм все больше и больше нравился ей. Чуток, очень чуток, и не по годам развит.

— Беда в том, голубушка, что ты слишком красива, — продолжал рассуждать Хэм. — Твоя красота сводит с ума и заставляет забывать обо всем остальном. Поверь мне, глядя на тебя, мне стоит больших усилий помнить о том, что у тебя есть еще и душа. Да и пахнет от тебя как-то уж очень соблазнительно.

Хэмилтон глаз не мог отвести от сидевшей рядом с ним девушки. Кажется, на этот раз он здорово втюрился. В девчонке есть какой-то умопомрачительный шарм. Дело не в том, что она англичанка — у него уже и англичанки были. Вполне нормальные девчонки, но ничего особенного. Эта же — загадка. С ней можно болтать обо всем на свете, она будет тебе улыбаться и все равно останется от тебя за тысячи миль. И почему на ее лице это странное выражение грусти или даже печали? Вряд ли только из-за разрыва с женихом.

Хэм, обладавший здоровым мужским тщеславием, поклялся себе, что непременно сломает этот барьер отчужденности.

— Послушай, голубушка, мне хочется отвлечь тебя от твоих мрачных мыслей, — сказал он, весело улыбнувшись Клэр. — Прочь задумчивость. А ну-ка иди сюда.

И он раскрыл объятья.

Клэр вся напряглась, но позволила себя обнять. Хэм поцеловал ее в губы. Она высвободилась и тут же отодвинулась от него.

— Хэм, я считаю тебя очень красивым парнем, — сказала она. — Да ты и сам это знаешь.

— Я рад, что ты так считаешь! — Он вдруг зарылся лицом в ее волосы. — Послушай, голубушка, на улице такой туманище и завтра скорее всего все вылеты отменят. Может, двинем куда-нибудь? Я на колесах, ты покажешь мне свой Сассекс.

— А как насчет бензина?

— Мой драндулет бегает на авиационном. Ну, ну, думай.

— Мы могли бы съездить в замок Арундел или в Пивенси, а потом…

Клэр вдруг замолчала.

— Соглашайся, голубушка. Я буду на седьмом небе от счастья. Кстати, торжественно обещаю вести себя пристойно. Разумеется, в том случае, если ты будешь на этом настаивать.

Клэр была в растерянности. Хэм ей нравился — он помог ей хотя бы ненадолго забыться.

История с Робином вымотала ей душу. Там теперь царила пустота. И в жизни нет ничего — сплошная пустота и работа, работа, работа… Может, Хэму удастся наполнить ее существование каким-то смыслом?

— Ну, и что ты мне ответишь? — не унимался Хэм.

— Отвечу, что я согласна. Путешествовать, так путешествовать.

Он хотел ее поцеловать, но она взяла его за руку и потащила танцевать.

Поездка в Арундел удалась на славу. День был холодный, в низинах стлался туман. Хэм болтал без умолку, стараясь отвлечь Клэр от ее мыслей. Он задавал бесконечные вопросы об английских обычаях и традициях, в свою очередь рассказывал об Америке, о своей родной Вирджинии.

От Арундела Хэм, по его собственному выражению, чокнулся. Он снимал все подряд, а больше всего Клэр. И все время старался ее рассмешить.

Вел он себя вполне пристойно. Но когда они возвращались домой, съехал с шоссе на боковую дорожку и остановил машину. Увидев, что Клэр побледнела и изменилась в лице, рассмеялся и сказал:

— Голубушка, я тебя не съем. Ведь я не забыл про свое обещание. Но, думаю, ты не имеешь ничего против такого дружеского поцелуя, как прошлым вечером, не так ли?

Она побоялась показаться ханжой и ничего ему не ответила. Хэм обнял ее, впился в губы, и она поняла, что совершила ошибку. Дыхание парня стало частым и прерывистым. Поцелуй оказался куда более страстным, чем вчерашний. Она вспомнила Робина, ту злополучную ночь… От страха даже вспотели ладони.

— Клэр, Клэр, голубушка моя… Ты такая, такая… восхитительная, — бормотал он.

— Хэм, ты же обещал!

Он отстранился и с удивлением посмотрел на девушку.

— Ты разве не хочешь немного потискаться?

— Потискаться?

— Ну, я хотел сказать, пообниматься. — Он улыбался, но Клэр обратила внимание, что у него дрожат руки. Какой лакомый кусочек, думал он. Неужели девчонка не соображает, как она соблазнительна? С ума можно сойти от ее тонкой талии и круглых грудей. Не женщина, а мечта.

— Извини, но, мне кажется, одними поцелуями и объятьями дело обычно не обходится, не правда ли? — сказала Клэр и нервно рассмеялась. — Мужчинам всегда хочется чего-то еще.

— А тебе разве не хочется?

— Нет.

— Никогда?

— Никогда.

Он отодвинулся от нее, прикурил две сигареты и дал одну из них Клэр.

— Черт побери, но мне ведь и в голову прийти не могло, что ты — девственница. Ну и повезло же мне. Вот, оказывается, откуда эта твоя загадочность.

— Что ты хочешь сказать этим своим «повезло же мне?» Словно ты в чем-то раскаиваешься. Я такая, какая есть.

Он рассмеялся.

— Черт возьми… Пойми, Клэр, у меня свои принципы. Я дружил с несколькими девушками, но стоило мне узнать, что моя подруга девственница, и я больше никогда не приглашал ее на свидание.

— Почему?

Клэр была так заинтригована, что даже не чувствовала неловкости от подобного разговора.

— Неужели тебе не ясно? Парню нравится девушка, сильно нравится, и он хочет, чтобы их отношения стали еще ближе. У нее до него были другие парни, поэтому она знакома с правилами игры. Получается, что обе стороны знают, чего хотят. Сечешь? И их обоих это вполне устраивает. Но быть первым — нет уж, увольте, сэр! Такая девушка, как ты, дорожит своей невинностью, а значит парень чувствует себя ответственным. Я лягу в постель с девственницей только тогда, когда пойму, что у нас с ней серьезно.

Клэр была потрясена.

— Выходит, ты заводишь роман только с той девушкой, которую не любишь?

Хэм пожал своими широченными плечами.

— Понимаешь, обнимая девчонку, каждый раз думаешь, что ты втюрился. Но я не из тех, кто часто меняет девушек. Мне всегда кажется, что я люблю ее, а она меня. Наверное, я еще не встретил свою единственную. Рано или поздно это случится, и тогда я пойму, что это навсегда.

— И ты женишься на девушке, с которой… спал?

— Разумеется!

— И будешь ее уважать?

— А почему бы и нет?

Клэр покачала головой. Она была озадачена. Хэм вовсе не производил впечатление пустого безнравственного парня. Из их сегодняшних бесед она поняла, что он серьезно относится к жизни, много размышляет о ее смысле и даже верит в Бога. Кузина Пип совсем другая — настоящая бабочка, порхающая от одного флирта к другому. И о смысле жизни никогда не задумывается. А вот Хэмилтон Крэйг всего час назад говорил ей, что его мечта — сделать мир лучше и чище. Но сперва, сказал он, мы должны выиграть эту грязную войну.

— Ты, наверное, считаешь меня старомодной пуританкой, — грустно заметила Клэр. — Но что поделаешь, я никак не могу согласиться с тем, что девушка может отдаться мужчине до брака.

— Похоже, кое-кто и назвал бы тебя старомодной, но только не я. Я бы назвал тебя принципиальной. Послушай, Клэр, ты имеешь свой взгляд на секс, и я не собираюсь его оспаривать. Девушка, как и парень, имеет право на выбор. Нет, голубушка, я даже восхищаюсь твоей силой воли.

Клэр повесила нос. Такой умный парень, а ничего не понял. Как, как объяснить ему, что сила воли здесь ни при чем? Вот если бы она согласилась на уговоры Робина заняться любовью, тогда можно было бы говорить о какой-то там силе воли.

— Мне очень жаль, но я хотела сказать…

— Что ты хотела сказать?

— О, сама не знаю. Такой сумбур в голове.

— Понимаю, голубушка. Все-таки ваша ссора с Робином оказалась для тебя ударом. Пройдет со временем. Ты что, все еще любишь этого парня?

— Нет!

Хэма удивила поспешность, с какой она это сказала. Видать, насолил ей малый, здорово насолил.

Клэр выбросила сигарету в окно. Опять навалилась тоска, и сердце щемит… С утра было так весело и легко, а сейчас… Господи, пошли же забвение.

Хэму передалось ее настроение. Он обнял девушку за плечи и погладил по голове.

— Клэр, ты малышка что надо. Мне будет очень трудно не влюбиться в тебя. Наверное, это даже хорошо, что у меня нет времени встречаться с тобой.

— Ты мне тоже нравишься, — робко сказала Клэр. — Прости меня, Хэм, если я тебя чем-то разочаровала. Может, если мы будем продолжать с тобой встречаться, я стану такой, какой ты хочешь меня видеть. Но я не имею права давать обещание.

— Послушай, голубушка, ты на самом деле думаешь, что можешь в меня влюбиться? — Он оживился. — Знаю, это не в моих правилах, но если ты на самом деле… Я всегда смогу найти минутку повидаться с тобой. Мы часто подменяем друг дружку, если у кого-то свидание. С тобой я не стану притворяться — у нас с тобой все так серьезно. Но и ответственность взваливать на себя не хочу. Но если тебе кажется, что ты можешь полюбить меня, я буду болтаться возле тебя. Только не стану морочить тебе голову и обещать бессрочную платоническую дружбу. Я на нее не способен, тем более с такой девушкой, как ты. Знала бы, как ты меня возбуждаешь. На тебя издалека глянешь — и уже тебя хочется. Я понял это еще вчера вечером. От тебя идут какие-то токи и начинаешь сходить с ума, еще не успев к тебе прикоснуться. Такого со мной еще никогда не случалось. Нет уж, дудки, я тебя так просто не отпущу, только не води меня за нос, ладно? Если у меня нет никаких шансов, так и скажи, потому что…

Если бы Хэм не нравился Клэр, она наверняка бы захотела поводить его за нос, тем более, что очень жаль его терять. Особенно сейчас, когда ее точно подвесили между небом и землей в какой-то странной тоскливой пустоте. Можно конечно завести невинный роман с Хэмилтоном Крэйгом, и тогда она скажет кузине Пип, что у нее появился новый приятель. Всему миру скажет. Пускай все знают, что она нисколько не скорбит о разрыве с Робином.

Но Клэр понимала, что Хэм слишком благороден и чист душой, чтобы играть с ним в подобные игры. Он с удовольствием будет продолжать встречаться с ней, стоит ей только намекнуть, что, быть может, в недалеком будущем она согласится заняться с ним любовью. Только она не может этого сказать. Хэм нужен ей как друг, утешитель, наконец, как ниточка, связывающая ее с реальным миром. Но только не как любовник. Нет!

— Не могу тебе это обещать, — грустно сказала она. — Знаешь, Хэм, боюсь, мне никогда этого не захочется. Мне очень жаль. И больше всего себя.

Что верно, то верно — больше всего себя.

— Какая досада! — воскликнул Хэм. — Я думаю, мы с тобой могли бы хорошо позабавиться.

— Мне не нужны подобные забавы, — устало произнесла Клэр.

Он удивленно поднял брови.

— Ведь ты, малышка, не знаешь, как это хорошо. Но я тебя все равно уважаю за твою искренность, хотя потом ты сама будешь локти кусать. Война ведь. Через неделю нас уже может разорвать в клочки. Бери, что дают, а не жди своего принца. Скажи мне честно, тебе никогда не хотелось переспать с этим твоим бывшим женихом?

— Нет. Я его любила. По крайней мере мне так казалось. Но когда дело дошло до… этого, я поняла, что я просто его не хочу.

— Это называется несовместимостью. — Хэм пожал плечами. — Ты, наверное, сильно распалила парня, а поэтому для него был такой удар.

— Наверное, ты прав. Да, я задела его гордость. Но ведь и он вел себя со мной не лучше.

Американец с любопытством смотрел на Клэр. Еще в Штатах его предупреждали, что англичанки очень холодны, Однако же собственный его опыт доказывал обратное. Да и у большинства ребят из его эскадрильи были постоянные подружки в деревне, и не возникало с ними никаких проблем. Кое-кто даже приводил девчонок в казармы. Командир смотрел на подобные проделки сквозь пальцы — лишь бы к утру девчонки смотались.

Но Хэм прекрасно понимал, что Клэр нельзя сравнивать с теми девчонками — особенная она какая-то. Настоящая леди. Может, этим и объясняется ее сдержанность?.. Хотя, похоже, всему виной ее принципы. Не может, не может быть фригидной такая роскошная девушка.

— Клэр, ты точно уверена, что у нас с тобой ничего не получится? — снова спросил Хэм. — Пойми, я вовсе не какой-то там искатель приключений. Ты, голубушка, уж больно мне нравишься. Думаю, это могло бы перерасти во что-то серьезное.

О, ей так хотелось любить и быть любимой… Она почувствовала слабость во всем теле и снова позволила ему себя обнять. Постепенно она расслабилась и стала отвечать на его поцелуи. Даже не оттолкнула от себя, когда он засунул руку за ворот ее свитера. Но как только его ласки стали горячее, заговорил ее разум. Где-то в голове предупреждающе зазвенел колокольчик. Хэмилтон наверняка на этом не успокоится, захочет чего-то еще, а его ласковый голос станет хриплым от страсти. Тело нальется свинцом, и все его помыслы будут о том, как бы овладеть ею.

— Нет! — Клэр вырвалась, внезапно почувствовав к парню неприязнь. — Прости меня, Хэм, но я не могу, не могу!

Ну и девушка, думал он, с трудом приходя в себя. От одних ее поцелуев можно с ума сойти! Интересно, она тоже испытывает неудовлетворенность от незавершенной любви? Нет похоже. Эта странная невинная душой и телом девушка была все так же бледна и печальна.

— Не волнуйся, со мной все о’кей, — пробормотал Хэм.

Пускай, думал он, из этих огромных прекрасных глаз исчезнет грусть.

— Может, поедем домой? — предложила Клэр, поправляя юбку.

Хэм кивнул.

— Давай двинем куда-нибудь пообедать, если, конечно, не возражаешь.

— Я хочу домой. Мне завтра рано вставать. Смена начинается в девять, и я должна успеть к молоковозу.

Хэм был разочарован, но отнюдь не удивлен. Их объятья и поцелуи ее нисколько не возбудили. Наверное она права — не стоит им продолжать встречаться. Неровен час, и он влюбится в Клэр очертя голову, и это повлечет за собой много трудностей. Она иностранка, к тому же сейчас идет война. Да, им лучше расстаться.

— Тогда давай скажем прощай и разбежимся в разные стороны.

Он молча вытащил из кармана две сигареты.

Хэм высадил ее возле ворот и наотрез отказался зайти в дом.

Она постояла немного в холодных синеватых сумерках, глядя вслед удаляющейся машине. Она знала, что никогда больше не увидит Хэмилтона Крэйга.

Было почти так же плохо и тяжело на душе, как после разрыва с Робином.

Неужели все ее отношения с мужчинами будут кончаться на такой же грустной ноте? Кто в этом виноват? Если она, то в таком случае ей суждено остаться чужой и непонятной в этом огромном сумасшедшем мире.

Клэр уезжала в Лондон, увозя с собой беспросветное чувство одиночества.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Клэр вернулась в госпиталь первого марта. Стояло свежее весеннее утро. Радоваться бы наступающей весне да солнцу, однако девушка была печальна, а синева под глазами говорила о том, что она совсем не отдохнула.

Тетя Хильда очень огорчилась за племянницу.

— Ты провела почти целую неделю на свежем воздухе, а вид у тебя совсем никудышный. Надеюсь, ты уже пережила ссору с Робином?

— Давным-давно. В сущности, нечего было переживать.

Клэр замолчала и отвернулась. Она не собиралась рассказывать тете Хильде, почему пребывание в родительском доме не пошло ей впрок. Оказывается, она очень привязалась душой к Хэмилтону Крэйгу, и невозможность продолжать с ним отношения из-за разности взглядов на жизнь повлекла новый эмоциональный срыв.

Клэр никому не призналась, что пережила в «Лебединой долине» сильное увлечение. Родные и близкие же грешили на то, что Клэр все еще не оправилась от удара в связи с несостоявшейся свадьбой. Да одних сообщений в газетах по поводу расторгнутой помолвки и писем от родных и близких, в которых выражалось недоумение и соболезнования, вполне достаточно, чтобы сделать человека несчастным.

И все-таки Клэр ожидал радостный сюрприз — облаченный в халат капитан Тэлбот медленно, зато с гордым видом, передвигался на костылях. Одна его нога оставалась в гипсе, сам он был худ и бледен, но глаза сияли от счастья.

— Вот, взгляните! — воскликнул он, увидев Клэр. — Ваш покорный слуга встал и уже марширует навстречу победе.

— Превосходно, — прошептала Клэр и радостно улыбнулась.

— Нет, вы только посмотрите!

Колин сделал большой шаг, закачался и наверняка бы рухнул на пол, если бы не подоспела на помощь Клэр.

— Сперва нужно научиться ходить, а потом маршировать, капитан Тэлбот.

Он фыркнул.

— У меня для вас есть и другие новости. На следующей неделе я буду иметь возможность представить вас моей единственной и несравненной девушке.

— Неужели ваша Ив возвращается домой? — воскликнула Клэр.

— Да, и отныне продолжит свою службу на родине. Оказывается, бедняжка заболела в этом своем Гибралтаре, но от меня, разумеется, скрывала. Сейчас она уже в порядке. Командование решило отправить ее в Англию. Она временно будет служить в Портсмуте.

— Как я за вас рада, — ничуть не кривя душой, сказала Клэр. У Колина было приподнятое настроение, хоть он все еще страдал от боли. Теперь, когда они наконец воссоединятся с Ивлин, он обретет счастье и покой. А он их заслужил. Колин сообщил, что свадьба состоится сразу после того, как он выпишется из госпиталя. Они с Ивлин решили не дожидаться окончания войны.

— С нетерпением жду встречи с вашей невестой.

— И она мечтает с вами познакомиться. Я писал ей, с какой любовью вы выхаживаете меня и других раненых.

И тут Колин вспомнил, что Клэр совсем недавно пережила размолвку с женихом. Его лицо посерьезнело, на плечо девушки легла дружеская рука.

— Я видел сообщение в газете, сестричка. Очень, очень жаль, — пробормотал он.

— Случилось то, что должно было неминуемо случиться. — Клэр почувствовала, как вспыхнули ее щеки. — Из нашего брака не вышло бы ничего хорошего.

— Я невольно чувствую себя виноватым перед вами — ведь будущее сулит мне столько счастья.

— О, я напротив очень рада за вас. У меня даже настроение поднялось, — заверила его Клэр. И постаралась улыбнуться.

На этом их разговор закончился. Дел было много: обход вместе с мисс Ивэнс, потом перевязка. Возможно, Колину повезет больше, чем ей, размышляла девушка, занимаясь привычными делами. Она вспомнила, какой восторг охватил ее при известии о том, что Робин едет домой и они скоро станут мужем и женой… Нет, не может быть, чтобы Колин тоже потерпел фиаско.

Клэр гнала от себя мрачные воспоминания, но, увы, от них некуда было деться.

Почти все больные выражали свои соболезнования и симпатии. Даже этот антипатичный мистер Фуллер, и тот был сегодня необыкновенно ласков с Клэр. А вот Кас Бинелли выразил свои соболезнования весьма своеобразным образом. Впрочем, от него и следовало этого ожидать.

— Что случилось, моя красотка? Неужели этот негодяй сделал ноги?

Клэр с неохотой задержалась возле кровати капитана Бинелли — он снова нарочно уронил подушку, и ей пришлось ее поднять.

— Прошу вас, отстаньте, — буркнула она. — У меня много дел.

— Ты теперь свободна и, быть может, соблаговолишь ответить на мою любовь, а?

Клэр не удостоила Бинелли ответом. Гордо подняв голову, она прошла мимо, не чувствуя в душе ни капли сожаления по поводу несостоявшейся свадьбы. Робин навсегда ушел не только из ее жизни, но и из сердца. Может, никакого Робина вовсе и не существовало?..

Пип в тот вечер осталась дома. За ужином она пристала к кузине с вопросами.

— Я так и рухнула, когда мамуля сообщила мне, что у вас все распалось, — щебетала Пип. — Хоть мне скажи, в чем дело, а? Просто сгораю от любопытства.

Обе девушки уже были в пижамах. Они сидели возле камина и попивали чай. За окном выли сирены, но они не обращали внимания ни на их вой, ни на взрывы бомб и отдаленные раскаты орудий противовоздушной обороны. Клэр закурила сигарету и молча посмотрела на кузину. Какая она умница! Всегда весела и беззаботна, а все потому, что не принимает всерьез тех, с кем встречается. Себя, правда, тоже. Совсем не похожа на мать. Пип на целых полтора года старше Клэр, но выглядит моложе ее. Слегка раскосые темные глаза, короткие, как у мальчишки, волосы, а сама миниатюрна, точно эльф. И отнюдь не глупа, несмотря на свое легкомыслие. Напротив, головка у Пип очень трезвая и ясная. Недаром ее взяли на службу в Министерство обороны. Клэр, хорошо знавшая кузину, догадывалась, что девушка очень чиста душой.

Она так похожа на озорного ребенка, никак не желающего расстаться с детством, думала сейчас Клэр. Частенько поучает младшую кузину не относиться к жизни столь серьезно. Такой красавице, как Клэр, утверждает она, грешно не уметь наслаждаться жизнью.

Наконец Клэр заговорила, и Пип затаила дыхание, внимая ей.

— Может, ты меня осудишь за то, что я прогнала Робина, да только такая я уродилась. — Клэр грустно улыбнулась. — Я его в ту ночь люто возненавидела.

— Бедняжка Робин! — прошептала Пип. — Я готова прослезиться, — не то в шутку, не то всерьез добавила она.

— Это я бедняжка, а не он, — возразила Клэр.

— Ну, ты само собой. Тебя мне очень и очень жаль. Ты вся сплошной клубок нервов, а это, наверное, ужасно.

— Ты очень точно описала мое состояние. — Клэр усмехнулась.

— Милая моя, кто-то рано или поздно обязательно этот клубок распутает. Не стоит отчаиваться из-за того, что Робину оказалось не по плечу вытащить из-под шляпы кролика.

— Странно ты выражаешься, — заметила Клэр. — Словно со мной нужно сделать какой-то фокус.

— А ты думала? Будем надеяться, еще не все фокусники перевелись, — серьезно рассуждала Пип, хотя глаза ее искрились смехом. — Я, разумеется, тоже не всю себя отдаю, хотя много раз мне очень хотелось это сделать. Неужели тебе никогда не хотелось, а? Какая же ты странная… Если бы ты не отдалась Робину из принципа, я бы еще смогла тебя понять. Но ты говоришь, что тебе этого не хотелось, да? Господи, да ты что, неживая, что ли?

— Может быть, — тихо сказала Клэр и опустила голову. — Я, наверное, не способна отвечать на ласки мужчины.

— Просто ты ничего в этом не понимаешь! Ты еще спишь и видишь какие-то детские сны. Проснись, Клэр, проснись! Господи, пошли этой несчастной принца, который сможет ее разбудить! — Пип возвела к потолку глаза в шутливой молитве. — А вот я испытываю такой жуткий соблазн, когда знакомлюсь с новым поклонником. Недавно меня познакомили с одним голландцем — его прикомандировали к нашим ВВС. Странное у него имя — Джаап. Говорят, голландцы очень искусные любовники. Я просто влюбилась в его синие, как море, глаза и ямочки на щеках. Он меня уговаривает провести вместе уик-энд.

— Но ведь для девушки это неприлично и…

— Не беспокойся о моей девичьей чести, — перебила кузину Пип. — У тебя и так хватает хлопот по защите твоей собственной. Тем более, что в ближайшее время я не собираюсь связывать себя семейными узами. Буду просто жить и наслаждаться жизнью. Это ты у нас серьезная. Помню, уже на следующий день после вашего знакомства с Робином была согласна пойти за него. Выходит, ты втюрилась в него? Но почему тогда ему не отдалась?

— Но мне же этого не хотелось. — Клэр встала и беспокойно заходила по комнате. Ею снова овладели грусть и тревога. Пип сидела в кресле, обхватив руками колени, и не сводила глаз со своей красавицы-кузины. Настоящая богиня Артемида, думала она. Бедный Робин… Представляю, как она его распалила. Такая красивая, и такая холодная. Странно…

— А вот я всегда очень хочу мужчину, который мне нравится, и потому мне приходится бороться не только с ним, но и с собой тоже, — констатировала Пип. — Ты рассказывала о своих приключениях тетушке Конни?

— Рассказывала.

— И она, надеюсь, дала тебе дельный совет.

— Вовсе нет. Но она рада, что свадьба не состоялась — им с отцом Робин не понравился. Если бы он произвел на нее впечатление, она бы решила, что я обыкновенная дуреха. Моя мать, как тебе известно, весьма прогрессивна в вопросах секса.

— Тебе повезло, что у тебя смышленая мамаша. Мою кондрашка хватит, стоит ей узнать, что я собираюсь провести уик-энд с любовником. Тетушка Конни, та все понимает.

— О да, она понимает.

Клэр нахмурилась.

— Она такая прелесть, — продолжала свой панегирик Пип. — Жаль, не моя она мать.

— А я скорее разделяю взгляды тети Хильды. В особенности на секс.

— Должна сказать тебе, это весьма убогие взгляды. — Пип хихикнула. — Мамуля считает, что говорить о сексе непристойно, что удовлетворение от него получать грешно и что мужчина и женщина ложатся в одну постель только для того, чтобы обзавестись потомством.

Последнюю фразу Пип произнесла нараспев, точно молитву, и Клэр, несмотря на подавленность, рассмеялась. С Пип всегда весело.

— Примерно год назад я попала в такую передрягу. Даже тебе об этом не рассказывала, — вдруг разоткровенничалась Пип. — Ты, наверное, помнишь — я тогда втюрилась в одного маршала ВВС, семейного, разумеется. Не стану вдаваться в подробности и вгонять тебя в краску, но я чуть было не отдалась ему. Был один такой момент… И только твоей матери удалось удержать меня от опрометчивого шага.

— Странно. Обычно моя мать поощряет любовь во всех ее проявлениях.

— Нет, милая моя, ты не права. — Пип насмешливо сощурила глаза. — Тетя Конни, помню, сказала мне, что в том случае, если двое по-настоящему любят друг друга, а брак по какой-то причине невозможен, вовсе не преступление вступить в интимную связь. Знаешь, она не могла поверить, что мы с этим маршалом можем по-настоящему любить друг друга. В общем-то я тоже в это не верила, но он меня очень сильно возбуждал. Так вот, я к чему — тетя Конни помогла мне удержаться на самом краю пропасти. Пойми, душа моя, твоя мать вовсе не покровительствует распутству — она его осуждает и даже очень. Но вот что касается истинной любви, любви, данной от Бога, тут она не признает никаких условностей.

Клэр подлила себе чаю. Она всегда знала, что Пип с матерью прекрасно спелись. Пип, а не она, Клэр, должна была родиться в семье Меллорсов.

— Мне кажется, я чужая в «Лебединой долине» и вряд ли когда-нибудь стану там своей, — со вздохом сказала Клэр.

— Когда-нибудь ты поймешь мать и простишь. Ей столько пришлось пережить из-за любви. Славные они оба — и тетя Конни, и дядя Олли. А не нагрянуть ли мне на следующей неделе к ним в гости? — вслух размышляла Пип, — Расскажу тете Конни про своего голландца. Интересно, что она мне посоветует? Клэр, хочешь я попрошу Джаапа познакомить тебя с достойным парнем из своих соотечественников? — неожиданно предложила Пип.

— Не нужен мне никто — ни голландец, ни француз, ни американец…

Через неделю Клэр получила письмо от Хэмилтона Крэйга.

«Хотел навсегда выкинуть тебя из сердца, голубушка, но, увы, не вышло. Если передумала и хочешь быть моей девушкой, позвони. Примчусь на крыльях».

Славный парень, думала Клэр, разрывая в клочки письмо. Да только его ласки и поцелуи оставили в ее душе не больше следа, чем ласки и поцелуи Робина. Нет, не станет она отвечать на его письмо.

В последующие недели Клэр была занята в госпитале до такой степени, что минутки свободной не оставалось. Кое-кто из ее пациентов — к величайшему ее облегчению в их числе оказался и Кас Бинелли — выписались из госпиталя. Привезли новых больных… Она постаралась окружить их заботой и вниманием. Вскоре из прежних пациентов остались только Колин Тэлбот и Табби Бенсон.

Колин уже значительно окреп. Его прогулки становились все продолжительнее, а настроение все лучше. Из Гибралтара наконец приехала его невеста Ивлин Дэкрис.

Колин представил девушек друг другу в гостиной для посетителей.

Был пригожий мартовский день. На столе стояла ваза с ранними желтыми нарциссами, в окно заглядывало солнце, а голубое безоблачное небо сулило тепло.

Ив понравилась Клэр. Слегка напомнила Пип — такая же миниатюрная и смуглая, с большими темными глазами, опушенными длинными ресницами, черными волнистыми волосами. У девушки были изящные руки и тонкие лодыжки. Она души не чаяла в своем Колине, и это было видно невооруженным взглядом.

— Как чудесно, что он снова на своих ногах, правда, сестричка? — обратилась она к Клэр.

— Мы все очень довольны капитаном Тэлботом, — ответила та.

— Я теперь уже не хожу, а бегаю по коридору. Так что, мисс Меллорс, собирайтесь на нашу свадьбу! — воскликнул Колин.

— О, без вас она просто не состоится, — подхватила Ивлин, улыбаясь Клэр. — Колин так часто о вас писал. Я даже начала слегка ревновать его к вам.

— Не слушайте ее, мисс Меллорс…

Колин как будто смутился.

— Да она подтрунивает над вами, капитан Тэлбот! — воскликнула Клэр. — Я вот сейчас расскажу ей, как вы надоедали мне своими просьбами поскорей отправить письмо в Гибралтар или же сходить узнать, нет ли оттуда весточки. Из писем, которые вы написали друг другу, можно составить собрание сочинений!

— С ним одно удовольствие переписываться, — заметила Ивлин и положила головку на плечо жениху. — Он прирожденный писатель. Боюсь, мой эпистолярный стиль в сравнении с его не выдерживает никакой критики.

— Дорогая, твои письма я выучил на память вплоть до последней запятой.

— Это потому, что я не в ладах с пунктуацией.

Ивлин весело рассмеялась.

— И когда ваша свадьба? — поинтересовалась Клэр.

— В конце месяца.

Военный врач разрешил Колину выписаться из госпиталя и ходить сюда только на перевязки. Ивлин — она еще не окончательно оправилась после болезни, хотя благодаря загару вид у нее был здоровый — собиралась провести свой двухнедельный отпуск у родителей в Ричмонде. Там и решили сыграть свадьбу.

Клэр удалилась, оставив влюбленных наедине. Она им еще как завидовала. Счастливая Ивлин: нашла своего суженого. Колин Тэлбот на самом деле какой-то особенный. Не от мира сего, да и только. Чуток, интеллигентен, умен. Ивлин, похоже, не столь умна, как жених, зато нежна и полна очарования. Господи, пошли хоть им счастья, думала Клэр.

Венчание проходило в пятницу. В церкви было много военных — офицеры, прибывшие в недолгий отпуск, сестры милосердия, однокашники Ивлин по женской вспомогательной службе, несколько моряков, в их числе и брат Ивлин, подводник. Когда Колин надевал на руку невесты обручальное кольцо, Клэр испытала новый приступ зависти. Ивлин была возбуждена и красива. Она решила сделать Колину сюрприз, надев белое сатиновое платье с длинной вуалью и венок из апельсиновых цветов. Колин опирался на две палки, но казался очень импозантен в офицерской форме с погонами. Он все еще был бледен и слаб, однако судя по его виду, парень уже стоял перед вратами в рай.

Когда вышли из церкви, солнце неожиданно спряталось за тучу и брызнул дождик. Только это никого не испугало. Ивлин познакомила Клэр с другом ее брата, весьма симпатичным молодым офицером военно-морского флота Биллом Робертсом. Семьи Робертсов и Дэкрисов дружили с незапамятных времен. Клэр была в форме. Подводник откровенно восхищался девушкой. Он не отходил от нее во время торжественного приема, потом вдруг пригласил в ресторан. У Робертса была спортивная машина, а поэтому условились поехать в какое-нибудь загородное заведение, где можно потанцевать.

Они успели покинуть пределы города еще до объявления воздушной тревоги. Билл знал одно местечко, где было уютно, как дома. Посетителями небольшого ресторанчика на берегу реки были главным образом офицеры и их подруги. Оркестр играл прилично, отовсюду доносился смех. Клэр узнала одну из сестер милосердия из своего госпиталя — та самозабвенно кружилась в вальсе в объятьях французского офицера. Девушки улыбнулись друг другу и помахали руками.

Билл увлек Клэр к бару, там нашлось два свободных табурета. Они заказали коктейли из шампанского. Если начинаешь день с шампанского, шампанским его нужно и заканчивать, изрек Билл. Через полчаса они уже уплетали за столиком вкуснейший обед. И это несмотря на то, что вся Англия сидела на рационе. Клэр основательно проголодалась. Она чувствовала себя виноватой, вспомнив, что даже не притронулась к свадебному пирогу. Плохая примета… На этой свадьбе ей почему-то было грустно. Сейчас же она отдала должное заказанному Биллом обеду, и моряк остался очень доволен.

— Вы порозовели и замечательно выглядите, — по-приятельски откровенно сказал он. — На приеме я волновался за вас

— Да, я чувствую себя замечательно, — призналась Клэр.

— Расскажите немного о себе.

— Сперва я хотела бы послушать вас.

Билл признался, что помолвлен с одной американкой.

— Она сейчас в Штатах. Мы условились ни в коем случае не вести монашеский образ жизни, тем более, что нам еще, судя по всему, долго жить в разлуке. Линди часто встречается с молодыми людьми, но это всего лишь легкий флирт. Я тоже большой любитель повеселиться и потанцевать. Ничего более серьезного ни она, ни я себе не позволяем.

У Клэр отлегло от сердца, и она совсем расслабилась. Билл был истинным моряком — сильным, добродушным. Ко всему прочему еще и замечательно танцевал. Их симпатия оказалась взаимной. Клэр пожалела, что у нее нет брата — такого, как Билл, разумеется. За весь вечер Билл не сделал ни малейшей попытки приволокнуться за Клэр.

Если бы со всеми мужчинами было так легко, думала Клэр, когда они возвращались на рассвете в Лондон. Вот только жаль, что Билл уезжает на фронт.

— В следующий свой отпуск я подарю вам кольцо, — пообещал Билл.

— Спасибо. Это будет очень приятно.

— Огромное вам спасибо, Клэр. Вы — замечательный друг.

И он нежно поцеловал ее при расставании.

Друг! Это слово так и засело у нее в голове. Вряд ли Билл Робертс получит в ближайшее время отпуск. По всей вероятности они расстаются надолго или даже навсегда. Когда ей повстречается другой такой же Билл? Скорее всего никогда. А этот принадлежит девушке по имени Линди. Она, Клэр, никому не принадлежит. Себе. Одной себе.

Впереди скучный уик-энд. Тети Хильды в Лондоне нет, Пип уезжает в «Лебединую долину». Что делать? Куда себя деть?..

Дома Клэр обнаружила записку от кузины.

«Дорогая Клэр, — писала Пип, — кажется, у тебя не было никаких планов на выходные дни, а поэтому прошу тебя сделать мне одолжение и съездить к твоим. Понимаешь, тетя Конни зарезала к моему приезду ягненка, а когда я сказала, что не смогу приехать, бедняга очень расстроилась. Конечно, это большое свинство с моей стороны, но я получила сигнал SOS от моего Джаапа. Его собираются услать на какую-то базу, и я, наверное, не скоро его увижу. Пришлось, как ты видишь, отложить визит в “Лебединую долину”»…

Клэр возилась на кухне, приготавливая себе чай. Как ей быть? Следует хорошенько отдохнуть — послезавтра ночное дежурство. Что ж, очередь подошла, никуда не денешься. Она еще раз перечитала записку Пип. Конечно, мать загодя приготовилась к приезду племянницы — гостей Конни встречает радушно и хлебосольно. Придется ей ехать в «Лебединую долину» вместо Пип. Тем более, что она целый месяц там не была.

Она заказала разговор с домом. Трубку сняла миссис Меллорс.

— Клэр, как же я соскучилась по тебе! Приезжай, родная, приезжай. Мы с отцом будем так тебе рады. Ведь завтра годовщина нашей свадьбы. Помнишь, да? Уже восемнадцатая. Мы хотим устроить небольшой праздничный ланч.

Клэр была отнюдь не в восторге от услышанного. К родителям она ехала без всякой радости, ибо считала, что мать ведет себя бестактно, отмечая годовщину их свадьбы. Конни оповещала каждого встречного, что смогла выйти замуж за отца Клэр только когда девочке исполнилось два годика. Клэр до четырнадцатилетнего возраста не подозревала о том, что она незаконнорожденная. Как и о том, что брак Конни Чаттерли с Оливером Меллорсом вызвал страшный скандал в высшем обществе.

Она вспоминала обо всем этом в поезде, с каждой минутой приближавшем ее к дому. Стоял холодный и ненастный мартовский день. О берег с грохотом бились мутные серые волны и, шипя, откатывались назад. Клэр промокла до нитки, когда шла домой от автобусной остановки, но ни ветер, ни дождь не смогли ухудшить ее без того ужасного настроения. Конни хотела, чтобы дочь встретил на вокзале отец, но Клэр запротестовала, сославшись, что еще не знает, на какой сядет поезд. Она шла и вспоминала тот злополучный день шесть лет назад.

Клэр совсем недавно приняла первое причастие. Она знала, отец против, чтобы его дочь регулярно посещала церковь, однако мать рассудила иначе. Сама Конни особой религиозностью не отличалась, но, как она выразилась, «человек должен сам найти себя в жизни». Клэр была в восторге от ритуала — казалось, она прошла настоящее очищение. На каникулы девочка приехала тихая и просветленная, полная решимости оправдать возложенную на нее церковью ответственность. Она сидела в гостиной, уткнувшись носом в книгу. Тетя Хильда и мать о чем-то вполголоса беседовали на кухне. Клэр с головой ушла в книгу — это была ее любимая «Выдра по имени Тарка», но вскоре сестры перешли почти на крик. Теперь Клэр отчетливо различала каждое слово, а когда до нее дошел их страшный смысл, похолодела и сжалась в комок.

— Я на самом деле не вижу причины утаивать от нее это, Хильда. Девочке уже четырнадцать, и ей давно пора все знать…

Знать о чем? И кого это касается — ее или Пип? Ее наверное, ведь Пип уже пятнадцать с половиной.

— Но малышка так огорчится. Зачем ей знать об этом, Конни?

— Рано или поздно она должна узнать правду. Не понимаю, из-за чего ей расстраиваться? Да, мы с Оливером наплевали на общественное мнение, но мы никому не сделали ничего плохого.

— Это ты так думаешь, Конни. Ты и твой Оливер.

Похоже, тетя Хильда чем-то очень недовольна. Я подслушиваю. Это нехорошо, очень нехорошо, но я должна узнать, о чем идет речь, думала Клэр.

— Мы не считаем себя виноватыми. Я никогда не была по-настоящему нужна Клиффорду, а поэтому не испытываю угрызений совести, что ушла от него.

— Клиффорд любил тебя, Конни. Даже готов был принять назад с чужим ребенком.

— Ему нужен был наследник. Он хотел, чтобы наш с Оливером ребенок стал его наследником и он мог бы помыкать им точно так же, как когда-то помыкал мной.

— Да, но ребенок Оливера — это ребенок его егеря. Кон, неужели ты не понимаешь, что все до единого были шокированы твоим поведением? Знаю, для тебя все обернулось удачно — ты обрела счастье, а большинство людей забыли про этот скандал. Но я не понимаю, чего ты добьешься, если скажешь Клэр о том, что она незаконнорожденная?..

Незаконнорожденная! Это значит, что я родилась еще до того, как отец с матерью поженились. Какой позор! Мать должна была сказать мне об этом до конфирмации. Я бы не стала причащаться, если бы знала, что я — незаконнорожденная. Священник ни за что бы меня не благословил. Но почему, почему они так поступили? Даже если они очень сильно влюбились друг в друга, они вполне могли подождать до свадьбы…

— Что ж, Конни, Клэр — твоя дочь. Поступай как считаешь нужным. Лично я полагаю, что чем меньше детям известно про отношения между мужчиной и женщиной, тем лучше. Глянь в газеты и увидишь, что вокруг творится: девочки возраста Клэр беременеют, а в фильмах только и показывают одни поцелуи. Это все американское влияние. Господи, как же я презираю этих янки. В наше время…

— И в наше время, Хильда, мы были ничем не лучше. Помнишь Германию? Ни ты, ни я уже не были девушками, когда выходили замуж. Наши родители не просвещали нас на предмет секса, но мы попробовали все на собственном опыте. Я не желаю, чтобы Клэр пошла по моим стопам. Хочу, чтобы она оказалась умней нас, а ее первый мужчина — достойным человеком.

— Неужели она поумнеет, узнав, что родилась до вашей свадьбы?

— Ради бога не ерничай. Я хочу рассказать девочке об Оливере и о себе, о том, что произошло в Рагби, словом, всю правду о нас. Как я была несчастна с Клиффордом, как круто изменил мою жизнь Оливер, заставив понять, какое огромное значение имеет в жизни физическая сторона любви в самом чистом значении этого слова.

Тетя Хильда фыркнула. Она никак не могла согласиться с тем, что любовь физическая может быть чистой. Вот именно, как она может быть чистой? Церковь говорит, что мужчина и женщина должны вступать в брак только чтобы иметь детей. Прелюбодеяние является большим грехом. Да ведь отец с матерью нарушили одну из десяти заповедей христианства — прелюбодеяние так же преступно, как и убийство. «Не убий», — говорится в Библии. А мать еще гордится, когда тут стыдиться нужно. Она порочная. Ни она, ни отец не ходят в церковь. Они даже не венчаны. Тетя Хильда, все, все должны знать, что я явилась на свет в результате их греха, что я — наказание Господнее. Теперь я знаю, почему я не такая, как все. Они думают, любовь чиста и прекрасна. Я никогда, никогда никого не полюблю. Буду сестрой милосердия, вроде Флоренс Найтингейл. Быть может, хоть этим я в какой-то степени искуплю их грех. О, как же я их ненавижу, ненавижу. Умру от стыда, если кто-то в школе узнает, как я появилась на свет. Может, кто-то уже и знает об этом. Может, я чем-то отличаюсь от остальных?.. Нет, это все глупости. У Норы тоже рыжие волосы…

— Все равно в один прекрасный день ей все станет известно. Ее свидетельство о рождении…

— Но ведь ты теперь не Рид, а Меллорс. А она записана в метрике как Клэр Меллорс. Она его ребенок.

Может, я вовсе и не его ребенок. Ведь мать была замужем за другим человеком, когда я появилась на свет. А вдруг я дочь того человека? Господи, как бы я хотела быть его дочерью!.. И еще я бы так хотела, чтобы мать не встретила моего отца. Нет, нет, это неправда, я люблю отца, только…

— Но она все поймет не так, как хочется тебе, Конни. Это мы знаем, что вас с Оливером связывала великая страсть. Она этого не знает. Прости, моя дорогая, но ты неправа. Для Клэр это будет таким ударом.

Мать расхохоталась. Как она может смеяться? Она гордится собой, своими поступками. Ей плевать на то, что я — незаконнорожденная. Вот если бы моей матерью была тетя Хильда… Если бы мы с Пип могли поменяться… Интересно, Пип захотела бы поменяться со мной местами, если бы узнала про то, что мать с отцом зачали меня еще до того, как поженились?..

— Как бы там ни было, Конни, но запомни раз и навсегда: я не хочу, чтобы об этом узнала Пип. Мне и так с ней достается. Девчонка выдумывает про своих родителей черт знает что. Еще не хватало, чтобы она пронюхала про скандальную историю вашей любви.

— О, Хильда, ты всю жизнь критиковала меня. Если бы я в свое время послушалась твоего совета, я бы никогда не стала женой Оливера. Хотя теперь-то ты понимаешь, как я с ним счастлива?

— Да, вам удалось с честью выйти изо всей этой истории.

— Не просто с честью, Хильда. Если хочешь знать, мы и по сей день так же пылко влюблены друг в друга, как в самом начале.

— Влюблены? Ты хочешь сказать, что вы испытываете друг к другу физическое влечение? Ну да, вы оба очень чувственны. Однако вам давно пора прекратить все отношения подобного рода. Ведь вы оба уже в весьма почтенном возрасте.

— Прекратить? Но почему? Нам с Оливером как и раньше хорошо в постели. О, Хильда, просто ты не знаешь, что такое заниматься любовью с человеком, который тебя любит. Да, нам с Оливером пришлось за эти годы немало всего пережить, но мы не только сохранили верность друг другу, а еще и наслаждаемся нашей любовью. В постели, моя милая, тоже. Оттого-то и окружающий мир кажется нам таким прекрасным.

— Вы оба чересчур сексуальны.

— Нет, мы всего лишь нормальные здоровые люди. А вот ты, Хильда, очень странная.

— О Конни, как же ты самодовольна. Советовала бы тебе почаще глядеть на себя со стороны. И если ты все-таки прислушаешься к моему совету, вы с Оливером перестанете демонстрировать на каждом шагу свою сексуальную озабоченность. Мне кажется, Клэр это не по душе. Я сама видела, как она реагирует на ваши многозначительные взгляды. Поверь, я знаю Клэр лучше, чем ты.

Спасибо, спасибо тебе, тетя Хильда! Хоть ты меня понимаешь. Господи, Господи, не позволь матери сказать мне о том, что я незаконнорожденная. Я умру, если она захочет вдруг побеседовать со мной на эту тему. Я притворюсь, будто сплю, если она вдруг пожелает сказать мне спокойной ночи. Выключу свет и отвернусь к стене. Ведь я после этого не смогу смотреть ей в глаза. Прошу тебя, Господи, не позволь ей сказать мне это. Если хочешь, я стану монахиней, миссионером, кем угодно, только не позволь матери сказать мне о том, что я — незаконнорожденная.

Разумеется, ей об этом сказали. Конни была полна решимости сообщить дочери всю правду и оказалась настолько слепа, что не заметила, какое гнетущее впечатление произвело на Клэр это сообщение. Она была убеждена, что ее сестра Хильда глубоко заблуждается относительно Клэр. Но Хильда отнюдь не заблуждалась.

Взрослая Клэр думала о том, какую непростительную ошибку совершила ее мать. Да, ее рассказ был весьма пристоен и не изобиловал пикантными подробностями, которые могли бы шокировать слух пятнадцатилетней девочки, но все равно даже сейчас, по прошествии шести лет, Клэр помнила ужас, охвативший ее в тот вечер. Она сидела с опущенной головой и крепко стиснутыми зубами и старалась слыша не слушать того, что ей рассказывала мать. О том, как у них с отцом, служившим в ту пору егерем у сэра Клиффорда, начался роман, как они тайком встречались в сторожке, как мать ушла от законного мужа, когда поняла, что у нее должен родиться ребенок от его егеря. И о том, разумеется, что им выпало пережить — ведь отцу пришлось разводиться с прежней женой, а сэр Клиффорд отнюдь не сразу согласился дать матери развод.

— Но у тебя нет причин переживать, родная. Ты записана в метрике как Меллорс. Просто ты должна знать правду. Уверена, ты радуешься, что мы с отцом так горячо любим друг друга. Тебе вовсе не стоит расстраиваться из-за того, что ты родилась до нашей свадьбы. Ведь ты у меня умница и наверняка не чувствуешь себя рабой условностей. Мы с отцом надеемся, что наша единственная дочь вырастет свободной от всех глупых предрассудков.

Конни не услышала от дочери ни единого упрека. Девочка была потрясена до глубины души, к тому же ее охватил жгучий стыд. Она и сейчас еще не избавилась от ощущения стыда. Она боялась идти к святому причастию, потому что чувствовала себя нечистой.

С тех пор Клэр уже не испытывала к родителям прежней любви. Ей вдруг стало казаться, что они отличаются от всех остальных людей. Она даже начала их стыдиться.

Она часто слышала, как родители говорят о Рагби и той маленькой сторожке егеря, которую считают чуть ли не храмом их любви. Стоило им завести разговор на эту тему, и Клэр уходила к себе.

Меллорсы каждый год отмечали день своей свадьбы, и Клэр всегда пыталась избежать этого торжества. У нее язык не поворачивался поздравлять родителей и желать им счастья. Даже сейчас, когда Клэр стала совсем взрослой и поняла, что быть незаконнорожденной не такой уж и страшный грех, она испытывала отвращение к прошлому родителей.

С таким настроением она и ехала сейчас в «Лебединую долину».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Оливер Меллорс вошел в большую спальню, где стояла большая кровать. Минуло пятнадцать лет с тех пор, как они купили «Лебединую долину», и Оливер был очень доволен тем, как сложилась его жизнь. Конни с молодой Марлин только что закончили стелить постель. Миссис Дженкинс, жена садовника, прибиралась в нижней гостиной.

Вчера днем Меллорс задумал повезти Конни на прогулку в ознаменование годовщины их свадьбы, но неожиданно заболел один из самых породистых быков, и ему пришлось почти целый день провести в хлеву на пару с ветеринаром. Слава Богу, хоть к ужину удалось освободиться. Оливер был несказанно рад, что приехала дочка. Такой сюрприз для них с Конни. Он весь вечер молча наблюдал за Клэр, недоумевая, почему девочка так тиха и даже грустна. В свой прошлый приезд она согрела его сердце каким-то особым дружелюбием, а сейчас явно чем-то подавлена. Меллорс знал, Клэр подвержена этим приступам странного отчуждения, и в такие моменты ее надо оставлять в покое. Когда он был мальчишкой, его тоже часто грызла тоска. Уж не говоря о годах жизни с первой женой, Бертой. То был сущий ад, а не жизнь.

Сегодня, в это солнечное по-летнему теплое воскресное утро, Меллорс сполна наслаждался жизнью. Все казалось таким значительным и прекрасным. Сараи, конюшни и прочие фермерские постройки напоминали об упитанных коровах, пасущихся на сочном лугу. Спальня с низким потолком, оштукатуренными стенами, чистыми сине-белыми занавесками, которые Конни повесила совсем недавно, с навощенным, покрытым толстыми половиками полом дышала уютом и покоем. Меллорс любил птиц, и над старомодным камином в викторианском стиле висела большая картина Питера Скотта «Птицы» — рождественский подарок Конни. На дубовом комоде, где хранились его вещи, стояла большая фотография в рамке — Конни с новорожденным ягненком на руках, смотрит прямо на него и улыбается сквозь свисающие со лба пряди волос. Меллорс не признавал студийных фотографий, ибо на них человеческое лицо напоминает скорее маску. А вот на этой, любительской, была именно она, женщина, которую он страстно любит вот уже двадцать один год.

На туалетном столике Конни две фотографии в двойной раме. На одной муж с ясеневой палкой в руке — он почти всегда берет эту палку, обходя свои угодья. Снимок сделали несколько лет назад, когда у мистера Меллорса было побольше волос, да и выглядел он моложе, чем сейчас; на другой Клэр-ребенок, хорошенький, пухленький, здоровенький. Все, кто бывал у Меллорсов, восхищались чудесной малышкой на фотографии — воистину само воплощение веселья и жизнерадостности. Приступы хандры стали проявляться уже в подростковом возрасте.

Конни сидела на широкой кровати и надевала туфли, которые Оливер только что вычистил. Это были добротные коричневые ботинки, и она предпочитала их другой обуви. Разумеется, если было не очень грязно, в противном случае приходилось надевать резиновые сапоги. Меллорс смотрел на жену своим зорким цепким взглядом. Таким взглядом он смотрел только на нее, его женщину. Она очень нравилась ему в этой твидовой юбке и синем свитере, который обрисовывал полную грудь Конни и выгодно оттенял ее большие синие глаза. С современной точки зрения, думал он, эту женщину не назовешь элегантной, однако ее румяные щеки, все еще густые и роскошные волосы и полная белая шея были в его глазах самим воплощением женственности и красоты.

— Машина у порога, любовь моя, — сказал он.

Она с улыбкой встала и отбросила со лба растрепавшиеся пряди волос.

— Ух! Стоит нагнуться, как я начинаю задыхаться. Клэр считает, мне стоит сесть на диету.

— Я люблю тебя такой, какая ты есть, моя родная.

— Сегодня ночью нам было так хорошо, — прошептала она. — Мы по-настоящему отпраздновали восемнадцатую годовщину нашей семейной жизни и двадцать первую нашей любви.

— Было ничуть не хуже чем тогда, в нашем маленьком домике, помнишь?

— С тобой везде хорошо. — Конни наморщила лоб и спросила: — Как ты думаешь, мы с тобой уникальные в своем роде или же есть другие пары нашего возраста, которые наслаждаются в постели как молодые?

— Не знаю и знать не хочу про других.

— О, это так на тебя похоже, родной. С самого первого дня для тебя не существовало никого, кроме нас и нашей любви.

Меллорс задумчиво посмотрел на свою жену и пригладил указательным пальцем усы.

— Если мужчина и женщина составляют одно целое, как мы с тобой, никто им больше не нужен. Бывает, мне даже не хочется, чтобы приезжала наша бедная девонька.

— Господи, но ведь она твоя родная дочь! — воскликнула Конни, но в ее голосе не было даже намека на упрек. — Бедная Клэр. Мне кажется, она очень несчастна. И свой разрыв с Робином переживает сильней, чем мы думаем.

— Сомневаюсь. Похоже, она несчастна потому, что никак не найдет себе приятеля под стать. Разве нет? Ну да пускай поищет. Но уж лучше быть одной, чем пережить то, что ты пережила с Чаттерли, а я с Бертой.

— Ты прав, Оливер.

— Еще мне показалось, что она расстроилась из-за этого торжества по случаю нашей годовщины. Я замечал, ей и раньше это было как-то не по душе.

Конни искренне огорчилась.

— Если бы только девочка не осуждала нас за наше прошлое.

Меллорс направился к двери. Взглядом, полным любви и нежности, следила Конни за этим высоким худощавым мужчиной, который уже начинал слегка сутулиться. Он остановился на пороге.

— Не надо так переживать из-за нашей девоньки, любовь моя. Все у нее будет хорошо. Похоже, ей нужно, чтобы сперва побормотал священник и попахло ладаном, а уж потом она начнет выяснять, что из себя представляет ее благоверный. Пускай будет так. Мы с тобой ничего изменить не можем.

— И все равно я очень за нее переживаю. Тем более, что та же Хильда поддерживает ее заблуждения и еще больше все усугубляет. Да если бы только Хильда, а то ведь многие считают, что мы поступили с сэром Клиффордом как последние эгоисты.

— Плюй на это дело, девонька, — сказал он на своем диалекте. — Что нам до них, моя красотка? Да, а ты не забыла, что я собираюсь прокатить тебя по берегу моря? Пусть соленый бриз и теплое солнышко сделают твои щечки еще румяней и соблазнительней.

Конни повязала вокруг головы шарф и шагнула к мужу. И снова она была всем на свете довольна.

— Клэр еще спит. Может, она отойдет к тому времени, как соберутся гости. Миссис Дженкинс покормит девочку завтраком, когда она спустится.

— Ну да, конечно покормит, если можно назвать завтраком прозрачный ломтик тоста и каплю чая, — усмехнулся Меллорс. Он вечно подтрунивал над пристрастием женщин ко всякого рода диетам.

Клэр проспала до половины одиннадцатого. Внизу ее ждала записка от матери и миссис Дженкинс, жаждущая покормить девушку. Клэр зевнула, закурила сигарету и стала бесцельно слоняться по дому. Вчера вечером все было точно так, как она себе представляла. Нельзя сказать, чтобы она чувствовала себя плохо, но ей было не по себе, ибо она никак не могла разделить приподнятое настроение родителей.

Они произвели ее на свет слишком рано, твердила она себе, наблюдая, как отец с матерью целуются, перегнувшись через обеденный стол, и все время говорят про свою свадьбу. Клэр была смущена и даже оскорблена их поведением. Она не могла понять, почему оба так довольны собой и до такой степени наивны, что не чувствуют, какую боль ей причиняют.

Она обрадовалась, что отец с матерью уехали на прогулку в Брайтон. Конни полезно дыхнуть свежего морского воздуха, тем более, что отец не часто бросает свою ферму. Но сегодня у них большой праздник.

Сегодня по-настоящему пахнет весной, думала Клэр. Она подошла к столику, на котором стоял огромный букет в фарфоровой вазе, уткнула лицо в цветы. М-мм, какой восхитительный аромат — тимьян, ярко-желтые лютики, дикие фиалки, нарциссы.

Букет собрал отец и преподнес матери. Все-таки в отце есть что-то трогательное и очень чистое, думала Клэр. И все равно ей так неловко, когда в ее присутствии он касается руки матери или трется щекой о ее щеку. Абсурд какой-то, да и только.

Напившись чаю, она облачилась в черные брюки и просторный желтый свитер, подвязала волосы кожаным шнурком. И вышла в палисадник. Громко и весело щебетали птицы. Над головой проплыл косяк диких гусей. Птицы держали путь к большому пруду возле фермы Тома Лонгли.

Воздух был чист и по-весеннему свеж. Солнце нежно ласкало землю своими еще не жаркими лучами, и Клэр почувствовала, как оттаивает ее душа.

Забуду про себя на весь остаток дня и постараюсь глядеть на мир их глазами, поклялась она себе.

Мать написала в записке, что они вернутся не скоро. Миссис Дженкинс уже поставила в духовку гуся — праздничный ланч был назначен на два часа.

Клэр вдруг вспомнила чету Тэлботов. И непроизвольно улыбнулась. Эти двое наверняка сейчас в восторге и от дивного утра и, конечно же, друг от друга. Ей на память пришла строка из стихотворения Эрнста Доусона:

Это в первую очередь относится к Ивлин, которая влюблена в Колина как безумная. А вот ей, Клэр, радости подобного рода недоступны. Нет, об этом она думать не будет. Это такая мука — копаться в собственной душе.

Девушка подошла к воротам. Как всегда, открыты. Отец их не закрывает, входную дверь тоже — даже на ночь не запирает. В «Лебединой долине» не водится ни замков, ни ключей, и что самое странное, воры к ним еще ни разу не наведались.

Джем, ньюфаундленд, бегала поблизости. Она выскочила откуда-то из зарослей и прыгнула Клэр на грудь. Девушка погладила собаку.

— Успокойся, хорошая моя. Учти, на мне чистые брюки и свитер.

Вдруг Джем подняла голову и злобно зарычала. Из-за поворота показалась женщина. Клэр нагнулась прикурить сигарету и исподлобья посмотрела на незнакомку. Низкого роста, похожа на колобок, потрепанное байковое пальто туго обтягивает большой живот. Ветер развевал короткие прямые волосы женщины, обрамлявшие узкое длинное лицо. Какая отталкивающая особа, подумала Клэр. А ведь ей не больше тридцати. В руках женщина тащила темно-зеленую сумку на молнии, какие носят американские летчики, шею она замотала шарфом такого же темно-зеленого цвета.

Ну и чучело, подумала Клэр.

Да она явно на сносях и скоро должна родить. Женщина подошла ближе, и Клэр вдруг поняла, что она по-своему хороша и почти красива. Особенно глаза — большие, ярко-синие. Однако вид весьма плебейский, да и взгляд потухший. Видно, давно смирилась с тем, что жизнь состоит из сплошных невзгод.

Увидев Клэр, женщина остановилась.

— Это ферма «Лебединая долина»? — спросила она.

— Да.

— И здесь живет мистер Меллорс?

— Здесь.

— Могу я увидеть его?

Эта женщина, выходит, приехала к отцу. Слезла с автобуса на перекрестке и тащилась пешком по грязи. Кто она такая? Сельхозрабочая? Прислуга? Вряд ли. Скорее похожа на цыганку. А голос хриплый, как у базарной торговки.

— Мистера Меллорса нет дома, — начала было Клэр и осеклась, потому что женщина вдруг уронила сумку и покачнулась. Ее лицо позеленело, и она, казалось, вот-вот лишится чувств.

И в Клэр заговорила профессиональная сестра милосердия. Подбежав к женщине, она обняла ее за плечи, подняла с земли сумку и повела к дому.

— Вам нужно немного отдохнуть и выпить чашку чая, — сказала она.

Женщина кивнула. Похоже, она вымотана до предела — язык, и тот не ворочается. Что ж, если эта высокая красивая девушка хочет поухаживать за ней, она вовсе не против. Клэр провела женщину в гостиную, усадила на диван и позвала Марлин — та хлопотала на кухне, что-то мурлыкая себе под нос.

— Завари чаю и принеси нам, пожалуйста, две чашки, — попросила Клэр — могла пить чай в любое время дня. В буфете в столовой нашлось немного бренди. Клэр плеснула на донышко стакана и дала женщине. Та лежала на диване с закрытыми глазами и потихоньку приходила в себя. Вдруг она улыбнулась и глянула на Клэр. Боже, какие же у нее красивые глаза! Кого-то они ей напоминают. Кого, кого?.. У них такой странный и очень знакомый разрез, чистые белки. Лицо женщины ей совсем незнакомо — оно какое-то грубое, даже вульгарное. Губы блеклые и отвисшие. А ведь она еще совсем не старая.

— Вам лучше? — спросила Клэр, когда женщина выпила бренди.

— Да, я в порядке. Спасибо.

— Вы приехали к мистеру Меллорсу?

— К нему. Можно, я его подожду?

— Разумеется.

Клэр обратила внимание на лесенки спущенных петель на дешевых шелковых чулках женщины, на плохонькие туфли со слишком высокими для деревенских дорог каблуками, на грязно-розовое шерстяное платье, выглядывавшее из-под замусоленного байкового пальто. А еще она обратила внимание на большие металлические серьги со стекляшками вместо камней. Кто же она такая?..

— Я издалека приехала, — заговорила женщина. — Ну да, нужно было его предупредить, но я все откладывала, все боялась, а тут вдруг совсем припекло.

— Простите, а откуда вы?

— Из-под Питерборо. В поездах такая давка и духота.

— Но это же такая даль! — Клэр всплеснула руками. — Вы, наверное, совсем без сил.

— Да. А тут еще дите что есть мочи колотит. Мне уже совсем невмоготу ходить.

Клэр охватила брезгливая жалость. Она предложила женщине сигарету, та схватила ее и жадно затянулась. Вошла Марлин с чаем, бросила полный презрения взгляд на жалкое существо, съежившееся на диване, и поспешила обратно на кухню посплетничать с матерью по поводу странной гостьи мисс Клэр.

— Вы, видать, заметили, что я уже на восьмом месяце, — сказала женщина.

Клэр в смущении потупилась.

— Я заметила, что вы в положении, но не определила, какой у вас срок.

— Роды будут в середине апреля.

Женщина жадно и с шумом отпивала чай. У Клэр вдруг сжалось сердце.

— Вы, наверное, голодны, — сказала она.

— Очень, очень голодная, — прошептала женщина. У нее был какой-то неестественный американский акцент. — Уже несколько дней как следует не ела.

Клэр пошла на кухню, отрезала ломоть хлеба и намазала его маслом и джемом. Незнакомка жадно набросилась на еду, словно на самом деле несколько дней голодала.

Изумление Клэр росло. Кто же все-таки она? Откуда знает отца? Что за тайна кроется за всем этим?

— Быть может, вы скажете мне, кто вы и что вам нужно от…

Она не успела досказать. Женщина тяжело вздохнула, сложила руки на своем огромном животе и разрыдалась. Она так громко хлюпала носом, что Клэр сделалось противно. По изможденному лицу струились потоки слез, рыдания скорее напоминали икоту. Клэр молча смотрела на женщину, потом налила ей еще чаю и сказала:

— Прошу вас, успокойтесь. Расскажите мне, что случилось.

Незнакомка даже не потрудилась представиться. Она пустилась в длинный путанный рассказ, то и дело прерываемый шумными всхлипами. Она работала на авиационном заводе. У нее нет никого на всем свете, а жила она в убогих меблирашках. Влюбилась в механика американских ВВС. Он давал ей деньги, дарил чулки, шоколадные конфеты, сигареты. Она стала его подружкой, переспала с ним несколько раз и «подзалетела».

— Мне так не повезло, — мрачно констатировала женщина. — Он обещал жениться на мне, я ему как дура верила, а его взяли и услали к черту на кулички. Я ему письма писала, а он так ни разу и не ответил. Попользовался мной и тю-тю. Еще и ребеночка сделал.

Клэр стояла возле окна и смотрела в сад. Она видела, как Джем погналась за котенком, а тот, улучив момент, влез на дерево, тем самым избежав опасности. А вот эта несчастная не смогла ее избежать. И теперь наступила расплата. Господи, но почему она вела себя так глупо?

Клэр сделала над собой усилие и попыталась дослушать до конца эту отвратительную историю никчемной жизни.

— Один его дружок стал приударять за мной. Тоже поигрался, позабавился, а когда у меня стало расти пузо, его точно ветром сдуло, — рассказывала женщина. — Потом у меня был еще один парень, да только я уже не больно годилась для всяких амуров. Две недели назад меня выперли с работы. С тех пор кое-как перебиваюсь с хлеба на воду.

Клэр не сводила изумленного взгляда с незнакомки. Она жалела ее, но и осуждала. Кошмар — переходить вот так из рук в руки. Ради денег, ради куска хлеба. Не женщина, а подстилка для мужчин. Проститутка уличная. Ну а отец-то здесь при чем? Что ей от него нужно?

Женщина закрыла лицо руками и снова разрыдалась.

— Я такая… такая дрянь. Мне стыдно, очень стыдно обращаться к мистеру Меллорсу. Я вся грязная, как свинья, а переодеться не во что. Все продала до нитки, чтобы билет купить. И адреса его я так долго не могла узнать.

Клэр хотелось заткнуть уши и бежать из комнаты куда глаза глядят. Как могла эта потаскушка спать с другими мужчинами после того, как почувствовала у себя под сердцем ребенка от любимого?..

Клэр открыла окно и швырнула в сад недокуренную сигарету. Подойдя к дивану, сказала:

— Успокойтесь и скажите мне лучше, кто вы и зачем сюда приехали?

— А вы кто, если уж на то пошло?

И женщина нагло хихикнула.

— Я — Клэр Меллорс и это мой дом.

Женщина перестала всхлипывать и уставилась на Клэр. Потом вдруг истерично расхохоталась и стала раскачиваться взад-вперед. Точно деревянный болванчик. Это было отвратительное зрелище, и Клэр сказала как можно резче:

— Успокойтесь. Успокойтесь сию минуту.

— Так значит, это твой дом и ты тоже дочка. Фу ты, как забавно!

— Ничего не вижу забавного.

Клэр была возмущена до глубины души.

— Как же, еще как забавно. Ведь мы с тобой сестры, ты и я. Наполовину сестры. Ясно?

Клэр словно оцепенела.

— Вы с ума сошли! Что вы несете? — С невероятным трудом пролепетала она.

— При рождении меня назвали Конни. Конни Меллорс. Но я сменила имя на Глорию. Глория мне больше нравится. Они что, не рассказывали тебе про меня?

Клэр все никак не могла опомниться. Она пробормотала что-то невнятное, и женщина продолжала:

— Ты разве не знаешь, что мой отец до того, как жениться на твоей матери, жил с моей? Я его первая дочка, понимаешь? И я помню твою мать, леди Чатли. Помню, как мы с бабусей жили в Рагби. Мне было девять, когда их благородие бросили сэра Клиффорда и сбежали с моим папашей. Я ее помню. Моя бабушка очень уважала леди Чатли. Представляешь, я даже помню, как она дала мне шестипенсовик. Вскорости моя бабуся умерла, отец смылся куда-то, а меня забрала к себе мамаша. Это была еще та штучка — все время колотила меня и приговаривала, что я повадками вылитый папаша.

Женщина рассмеялась и громко высморкалась в большой платок из грубой ткани, который вытащила из своей сумки.

Клэр не знала, что ей делать. Она сидела в кресле, вся обливаясь холодным потом, и молча смотрела на эту грязную женщину. Да, мать как-то рассказывала, что у отца до нее была другая жена, от которой есть дочь. И больше ничего. Эту тему в их доме почему-то никогда не затрагивали. Кажется, отец не поддерживал никаких связей со своей дочерью от первого брака. И вот теперь она сидит в их доме — несчастная отталкивающего вида женщина, по чьим рукам только не ходившая. И ждет ребенка, которого нагуляла неизвестно с кем.

Мне она приходится сестрой по отцу, в ужасе думала Клэр. А ребенок, который у нее родится, будет мне племянником. Или племянницей. Ну а отец станет дедушкой. О Господи, что скажет мать?.. Каково ей будет видеть эту отвратительную Глорию?

— Значит, ты мне ничуточки не рада, — услышала Клэр голос с дивана. — Ну да, тебя можно понять. У вас тут очень уютно и богато. Вряд ли вы согласитесь оставить меня здесь. Никому я теперь не нужна. Мамаша умерла, и никого, никого нету у меня, кроме папаши. Я его отыскала через его знакомых по Рагби. Сама понимаешь, я была в безвыходном положении. Иначе б и носу сюда не показала.

Клэр закрыла глаза. Она сама с трудом удерживалась от истерики. Это уж слишком. Эту ужасную женщину зовут Конни. Как ее мать! Какая ирония судьбы! Слава Богу, что она сменила себе имя.

Но бедняжка так несчастна, думала Клэр. И никому не нужна… Если ее умыть, причесать и переодеть, то и она, быть может, станет похожа на человека.

— Почему ты молчишь? — спросила Глория, — Я что, шокирую тебя? Но ведь я — твоя сестра.

Клэр вскочила.

— Я не считаю вас своей сестрой!

— И все равно я твоя сестра, и ничего тут не попишешь, — ехидно заметила Глория. — А папаше придется обо мне позаботиться. Мне больше некуда идти. Я ему внука скоро рожу.

Клэр отошла к окну и устремила взгляд вдаль. Для нее безвозвратно померкла красота этого прелестного мартовского утра. Кто-то жестокий взял и стер все краски, оставив один унылый серый цвет.

Ну и сюрприз ждет родителей! А они себе катаются по берегу моря, ничего не подозревая.

Но неужели это жалкое замызганное существо на самом деле ее сестра? Да не может такого быть! Что общего у них? Ведь она, Клэр, дочка Констанции Рид, бывшей леди Чаттерли, а эта Глория…

— Прости, что я тебя обидела, — услышала она точно издалека. — Мне что-то совсем плохо…

Клэр постаралась взять себя в руки. В ней снова возобладали благородство и человечность, оттеснив на задний план эгоизм. Не ей критиковать ошибки собственных родителей.

Следующие полчаса Клэр посвятила довольно-таки неприятному занятию: несчастной Глории было очень плохо, и Клэр заботливо ухаживала за ней. Умыла, уложила на кровать в комнате для гостей и накрыла одеялом. Пускай поспит хотя бы часок. В час дня она разбудила Глорию — вот-вот должны появиться отец с матерью. Клэр почему-то очень не хотелось, чтобы ее отец увидел свою злосчастную старшую дочь в том виде, в каком она предстала перед ее, Клэр, глазами. Она стянула с Глории грязное платье и швырнула в угол. Туда, где уже валялись пальто и шарф. Эти тряпки наверняка придется сжечь.

Глория была бледна и едва держалась на ногах. Она бормотала какие-то слова извинения и благодарности.

— Прошу вас, помолчите, — велела ей Клэр. — Вы в состоянии ходить?

— Да, я в порядке. Я долго не ела, потому меня и вырвало. Ведь ты меня так хорошо накормила.

У Клэр снова сжалось сердце. Никто не занимался ни ее воспитанием, ни образованием. Вот и превратилась в полное ничтожество. А ведь когда-то, наверное, и она мечтала о любви, о счастливом замужестве. Клэр вздохнула. Ладно, хватит философствовать — делами нужно заняться. Сейчас подъедут отец с матерью и…

Она отыскала старую плиссированную юбку на резинке и длинный свободный вязаный кардиган. Каким-то образом ей удалось натянуть на Глорию всю эту одежду. Сняла с вешалки твидовый жакет матери — слава Богу, он все-таки на нее налез. Заставила причесаться, напудрить лицо и вынуть из ушей уродливые серьги. Теперь Глория казалась гораздо моложе и имела вполне пристойный вид, и Клэр поняла, почему ей показались такими знакомыми синие глаза Глории — они были точь-в-точь такими, как у отца. На бледном узкоскулом лице Оливера Меллорса блестели вот такие же огромные синие глаза!

Увидев себя в зеркале, Глория хихикнула:

— Боже! Да я стала как благородная!

— Вот именно. А теперь спускайтесь вниз и ждите… отца.

— Черт, ты такая добренькая… и я тебе очень, очень…

— Я уже говорила вам, что не люблю, когда меня благодарят, — перебила ее Клэр.

— И все равно ты очень добренькая, — упрямо повторила Глория.

Я сделала для нее все, что могла, думала Клэр, но, да простит меня Господь, я бы не хотела видеть ее снова. Ни за что не останусь здесь. Меня тошнит, тошнит от нее. Мать знала, на что шла, когда выходила замуж за отца. Но я тут при чем? Кажется, их самодовольству наступил конец.

Она дала Глории воскресную газету, чтоб та не скучала.

— Я попрошу миссис Дженкинс сварить яйцо, — сказала она. — Вам следует подкрепиться. Только гуся вам есть не советую.

Она поднялась к себе. Ее воротит от семейных сцен, а поэтому лучше не присутствовать при встрече отца с дочерью от первого брака. Не хочется ей быть свидетельницей позора и разочарования, которые непременно испытает мать, оказавшись лицом к лицу с жестокой реальностью. Теперь наверняка разлетится вдребезги уютный мирок их безмятежного эгоистического счастья.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Конни вошла в гостиную рука об руку с мужем. Ее щеки раскраснелись от свежего воздуха, волосы растрепал ветер. Она казалась самим воплощением здоровья и счастья. Увидев на диване незнакомую женщину, остановилась и в недоумении уставилась на нее. Но Глория мгновенно завладела ситуацией.

— Я узнала вас! — воскликнула она. — Вы — леди Чатли. Папаша, а ты совсем не изменился. Неужели ты не узнал меня? Ведь я твоя дочка, Конни. Правда, я поменяла имя на Глорию.

Оливер Меллорс побелел как мел. Он мгновенно все понял. В последний раз он видел свою дочь от первого брака, когда той было девять лет. Дочка Берты… Как же она похожа на мать! Он в тревоге перевел взгляд на Конни. Должно быть, она потрясена не меньше.

И Конни смотрела на мужа. Смотрела с мольбой. Она определенно не желала верить в то, что это происходит на самом деле. Ведь Конни, то есть Глория, представляла собой весьма неприятное зрелище — волосы стоят торчком от дешевой химии, руки красные, под ногтями грязь. К тому же она беременна и вот-вот должна родить. Неужели это и впрямь дочь Оливера Меллорса?!

Казалось, Глория не замечает смятения, в которое повергло хозяев дома ее появление.

— Неужто вы забыли меня, леди Чатли? — пристала она к Конни. — Помните, успокаивали меня, когда папаша пристрелил мою кошку? Она в ваших владениях охотилась. Еще шестипенсовик мне дали.

— Я уже не леди Чаттерли — я теперь миссис Меллорс, — сухо возразила Конни. Да, она слишком хорошо помнит ту девочку. Она ее очень жалела.

— Прости, что я свалилась тебе на голову, — сказала Глория отцу. — Но мне больше не к кому обратиться. Ты же видишь, я вот-вот рожу, а кроме тебя нету у меня никого. И в кармане ни пенса. Вот я и подумала, что, может, ты меня не оставишь…

Теперь она была смущена и растеряна.

Оливер Меллорс медленно раскурил трубку. У него дрожали пальцы. К этой несчастной неряшливой женщине он не испытывал никаких чувств, хотя и знал, что она — его родная дочь, его кровь и плоть, им же и зачатая. Вместе с ней в залитую солнечным светом комнату ворвался призрак Берты, этой злой, сварливой и порочной бабы.

С тех пор минуло столько лет… Да, наверное уже лет двадцать прошло с тех пор, как он жил с девочкой и ее бабушкой, своей родной матерью, в Рагби. Даже тогда он не испытывал к ней никаких чувств, хотя и старался делать все, что было в его силах. Когда умерла бабушка, Берта написала, что хочет забрать Конни к себе и попросила у него денег. Он отправил ей пятьдесят фунтов. Был уверен, что она попросит еще, но Берта к нему больше не обратилась. И он решил, что с девочкой все в порядке.

— Давай-ка рассказывай, в чем дело, — потребовал Меллорс у старшей дочери.

Глория начала свой путаный рассказ. Оливер слушал нахмурившись, пытаясь собраться с мыслями. Девчонке несладко пришлось — как и следовало ожидать, Берта оказалась никудышной матерью. Конечно, он мог бы направить дочь на путь истинный, да вот как-то упустил ее из виду. Не только Берта, но и он виноват в том, что их дочь превратилась в ничтожество. Оливер очень ей сочувствовал, но любить, уж увольте, никак не мог. Глория вот-вот должна родить, а поэтому нуждается в уходе, хорошем питании и хотя бы капельке нежности. Чужого человека, и того в шею не вытолкаешь, а уж свою собственную дочь подавно.

— Ну и как ты находишь меня, Конни? Я здорово изменился? — спросил Оливер.

— Ой, не называй меня Конни. Мать сменила мне имя на Глорию. Это красивше, правда?

Глория! Конни даже вздрогнула. И это — родная сестра Клэр! Невероятно, да и только. Она не могла вымолвить ни слова и лишь в изумлении смотрела на мужа. Интересно, какие чувства испытывает он? И как намерен поступить? А главное — где Клэр? Видела ли она Глорию? И что думает обо всем этом?..

Впервые за много лет Конни вдруг поняла, что в ней не умер прежний снобизм и что она очень тоскует по достойному окружению, образованным людям, положению в обществе. Из-за любви к Оливеру и их безграничной преданности друг другу ей пришлось круто изменить образ жизни, отречься от всего старого во имя нового. Но эта женщина с физиономией шлюхи и грязными ногтями вызывала у нее брезгливое отвращение. Она, что называется, свалилась точно снег на голову, нарушила размеренное течение их с Оливером жизни. И Конни почувствовала страх. Вдруг показалось, что их уютному миру угрожают какие-то зловещие силы извне. Да она сама как бы запачкалась, соприкоснувшись с этой самой Глорией и впервые за все время взглянула на свою теперешнюю жизнь глазами Клэр.

И вдруг она поняла, что на дочери Оливера надеты вещи из их дома. Значит, ее одела Клэр. А если так, то в каком же виде была эта Глория, когда переступила порог их дома? Бедняжка Клэр… Но где она? Небось, спряталась куда подальше, чтобы только не видеть и не слышать эту мерзкую Глорию.

Конни вскочила и бросилась к двери.

— Клэр, Клэр, поди сюда, девочка моя! — громко крикнула она.

Клэр была на кухне. Там суетилась возле плиты миссис Дженкинс, стряпая праздничный ланч, и уютная спокойная атмосфера деревенской кухни действовала на Клэр успокаивающе.

Она столкнулась с матерью в холле. Увидела ее убитое горем лицо и почувствовала к ней жалость. Похоже, случившееся потрясло Конни до глубины души. Клэр обняла мать за плечи — впервые за много лет она открыто демонстрировала свою к ней любовь.

— Бедняжка моя! Это уж слишком. Ужасное создание! Хоть чуть-чуть была бы… Да что там говорить! Видела бы ты, в каком виде она появилась.

— Могу себе представить. Ты умница, Клэр, что переодела ее. Ужасно, если бы отец увидел ее в том виде. Знаешь, девочка моя, он просто убит.

— И что собирается делать?

— Не знаю. Пока не знаю.

— Она обязательно должна остаться здесь?

Конни была растеряна.

— А куда ей деваться? У нее нет родственников, кроме твоего отца, а одной в ее положении не прожить.

У Клэр пересохло во рту. А сердце словно тисками сдавило. Да, кто-то должен принять у этой женщины роды, хотя бы немного обласкать, обеспечить ее всем необходимым. Наверное, это так страшно быть одной на всем белом свете. Одной и никому не нужной. Черт побери, неужели она, эта Глория, на самом деле приходится ей по отцу сестрой?

— Но ведь есть заведения для матерей-одиночек. Хотя она наверняка туда не захочет.

Клэр тут же поняла, что сказала не то, и ей стало стыдно.

— Как бы это объяснить… Понимаешь, девочка моя, эта Глория в ужасе от перспективы остаться одной. Она умоляет, чтобы мы разрешили ей временно пожить у нас. Неужели ты будешь очень возражать против этого?

— Откровенно говоря, да! — воскликнула Клэр. — Но, как я понимаю, отец не собирается вытолкать ее в шею. А значит, выбора у меня нет.

Конни вздохнула.

— Догадываюсь, каково тебе сейчас. Но у тебя, девочка моя, доброе сердечко, а поэтому как бы ты ее ни презирала, ты не станешь настаивать, чтобы мы ее выгнали. Она так жалка… Поверь мне, не ее вина, что она стала такой. Всему виной обстоятельства.

Конни вздохнула и замолчала.

И Клэр тоже вздохнула. Почему-то ей не хотелось признаваться самой себе, что она испытывает к Глории жалость.

Жалость — странное чувство, и ее бремя подчас тяжелее бремени ненависти и презрения. Если бы Клэр не испытывала симпатии к своей так называемой сестре, она наверняка могла бы предъявить отцу с матерью ультиматум: я или она, тем самым поставив их в очень непростую ситуацию. Возможно, они бы предпочли Глорию, которая сейчас нуждается в них гораздо больше, чем я, не без горечи думала Клэр.

В который раз она внушала себе: будь тверже, непреклонней и не обращай внимания на чувства других, тогда тебе станет легче жить. Многие женщины идут напролом и добиваются своего, без малейшего сожаления устраняя со своей дороги вся и всех, кто мешает в достижении счастья. Была бы она из их породы, и не пришлось бы сейчас оказаться в столь трудной ситуации.

Сказала бы Глории, что мистер Меллорс здесь давно не живет и прогнала бы ее вон. Она вместо этого помогла Глории привести себя в божеский вид…

— А если отец вдруг попросит нас приютить Глорию, ты не станешь возражать? — услышала она словно издалека смущенный голос матери.

Клэр покачал головой.

— У меня нет на это никакого права, ма. Но я не стану притворяться и обещать тебе, что полюблю ее. Я брезгую ею и глубоко ее презираю. Правда, мне ее жаль. Я понимаю, отец испытывает перед ней чувство вины. Я все понимаю, но очень не хочу, чтобы она осталась здесь. А потому не надо уговаривать меня полюбить ее. И своей сестрой я ее никогда не признаю. Если вы с отцом поймете, что чем реже я буду ее видеть, тем лучше для меня, я согласна смириться с ее присутствием в этом доме. Что касается ребенка, к нему я испытываю даже что-то вроде симпатии — ведь я тоже незаконнорожденная.

Конни опустила голову и понурила плечи, и Клэр тут же пожалела о своих словах. Уже не первый раз вымещает она на матери злость. Нет, сейчас она вовсе не хотела обидеть ее, но ведь сказанного не воротишь.

И мать, и дочь почувствовали облегчение, когда в холле появился Оливер.

— Младшая Конни или, как она себя называет, Глория ни в какую не согласна в приют, — сообщил он. — И я могу ее понять — это все равно, что мне бы сейчас в работный дом. Я тебе скажу, Клэр, девонька, в нашем кругу всегда считалось позором жить на казенных харчах.

Конни прекрасно понимала, что за чувства испытывает сейчас ее муж, к тому же, будучи по натуре женщиной очень доброй, сочувствовала этой Глории. Ей-то в свое время повезло — были деньги, и она ни от кого не зависела. Уехала себе в Шотландию, где и родила Клэр. Деньги, положение в обществе, а также поддержка отца помогли Конни не пасть духом в то нелегкое для нее время. У этой Глории нет ничего и никого на всем белом свете. Кроме Оливера.

Конни положила руку мужу на плечо и тихо сказала:

— Если бы на месте Глории вдруг очутилась Клэр, я бы очень хотела, чтобы ты ей помог. Глория твоя родная дочь, и если ты хочешь, чтобы она временно пожила у нас, я не возражаю.

— Конни, девонька моя!

Он посмотрел на жену с таким откровенным обожанием, что Клэр в смущении отвернулась.

— Я поднимусь и соберу вещи, — пробормотала она. — Мне нужно поспеть на трехчасовой автобус. Я хотела сказать тебе об этом еще сегодня утром, ма, но мы с тобой не виделись. Понимаешь, мне нужно кое-что постирать и погладить до дежурства.

Конни собралась было возразить дочери, но Оливер крепко стиснул ей плечо.

Клэр взбежала по лестнице и хлопнула своей дверью.

— Пускай едет. Так будет лучше, — уверенно сказал Оливер. — За ней присмотрит Хильда. Здесь ей делать нечего. Теперь по поводу Глории. Коттедж Тиддлера пустует, поэтому Кон… то есть Глория, могла бы поселиться там, если ты, конечно, не возражаешь.

Коттедж Тиддлера, небольшой домик из темно-розового камня, стоял на территории фермы примерно в четверти мили от дома. Там не было ванны, но вода и электричество были. Когда-то в нем жили пастух с женой, но давно переехали в муниципальный дом. Вчера Оливер вдруг ни с того, ни с сего занялся мелким ремонтом коттеджа — починил прохудившуюся крышу, приладил отклеившиеся обои. Этот уютный домик стоял на самом берегу озера Тиддлер, где удили рыбу местные ребятишки. Иногда на озере видели лебедей.

— Можно поставить туда кое-что из мебели — на чердаке чего только нет. Глория сказала, что предпочла бы жить отдельно от нас. Миссис Поттер из соседнего коттеджа смогла бы за ней приглядывать. У нее добрая душа, — задумчиво проговорил Меллорс.

О да, миссис Поттер приняла за свою жизнь не одни роды, думала Конни. Она незаменима в подобных обстоятельствах, хотя стоит старухе распустить язык, и такое начнется… Всем косточки перемоют.

Как ни протестовало в Конни ее врожденное чувство приличия и пристойности и как ни противна была сама мысль о том, что дочь Берты будет жить по соседству с ними, она повела себя очень мудро.

— Я ничуть не возражаю, Оливер, — сказала она. — У меня найдутся всякие мелочи — занавески, коврики, скатерки, и мы общими усилиями наведем в коттедже уют.

Оливер поцеловал жену. А слов у него просто не нашлось — так велика была его благодарность. И Конни поняла, что поступила правильно. Обнявшись, они вернулись в гостиную.

Конни подошла к Глории. Странно, но она испытывала в ее присутствии смущение.

— Моя дорогая, хватит проливать слезы, — как можно тверже сказала она. — Давайте лучше обсудим, как быть дальше. Придется вам денька два пожить здесь. Места у нас много. Завтра же мы займемся обустройством коттеджа.

Глория терла свои зареванные глаза.

— Вы не представляете, как я вам благодарна, леди Чат… — Она осеклась, покраснела, но мгновенно поправилась: — Я хотела сказать, миссис Меллорс.

Конни вспыхнула и прикусила губу.

Сколько воды утекло с тех пор, как она превратилась из леди Чаттерли в миссис Меллорс. Казалось, то было в другой жизни — Клиффорд, миссис Болтон. Ревниво ухаживавшая за ее калекой-мужем, дорогие твидовые костюмы, в которых она, леди Чаттерли, навещала своих соседей по Рагби, егерская сторожка, фантастически счастливые часы, проведенные в объятьях Оливера, бесстыдные любовные ласки, доводившие их до полного изнеможения…

Сейчас Оливер был задумчив и молчалив, а Конни болтала без умолку, планируя за Глорию ее дальнейшую жизнь. Пускай она называет себя миссис Куттс — это была девичья фамилия ее матери. Они скажут всем, что ее муж служит на Ближнем Востоке.

— Ненавижу врать и лицемерить, но в деревне люди не отличаются особой широтой взглядов. А поэтому стоит нам сказать правду, и они превратят вашу жизнь в кромешный ад, — говорила Конни.

— Мне бы совсем не хотелось доставлять вам лишние проблемы. — Глория заметно повеселела, выяснив, что никто не собирается гнать ее в шею. — В особенности вашей дочери. Она такая добренькая, такая заботливая.

— Моя дочь здесь не живет. Сегодня днем она возвращается в Лондон. — Конни вздохнула. Она была благодарна Глории, что та не стала развивать тему отъезда Клэр.

После ланча Оливер предложил Глории прогуляться через поле и взглянуть на коттедж Тиддлера. Он взял с собой Джем. Было тепло и ясно. Конни поднялась к Клэр — та собирала вещи.

— Понимаю, ты очень расстроилась, но эта Глория не такая уж и отвратительная, какой показалась мне вначале. Постарайся быть чуть-чуть терпимей, — сказала Конни.

Она стояла и смотрела, как дочь запихивает свои вещи в сумку с молнией.

— Терпимей к чему? — без всякого выражения спросила Клэр. — Но ведь я уже сказала тебе, что никогда не смогу ее полюбить. Эта Глория ничуть не лучше обычной проститутки. Сама призналась, что жила на содержании у американцев. На мой взгляд, это… отвратительно.

— Девочка моя, я боюсь, что ее вынудила на это жизнь. Ты сама знаешь, о ней никто не заботился, никто ее не любил и вообще всем было на нее наплевать. Рядом с Глорией не оказалось родителей, которые смогли бы предостеречь ее от дурного. После смерти бабушки ее забрала та мерзкая баба и научила…

— Ма, прошу тебя, хватит. Я уже смирилась с тем, что ей необходима помощь и она поэтому останется жить здесь. Но это вовсе не значит, что я захочу видеться с ней или же буду считать ее своей родственницей.

— О Клэр, если бы ты научилась принимать жизнь такой, какая она есть, ты бы поняла, что от подобного никто не застрахован. Ты подчас так безжалостна по отношению к другим.

— Почему того, кто хочет вести приличный образ жизни и оставаться верным своим идеалам, обязательно называют безжалостным? Ну да, конечно, вы с отцом куда лучше понимаете Глорию, чем меня.

— Родная, ты несешь чушь.

— Ее ты можешь понять, а вот меня никогда не понимала.

Конни тяжело вздохнула.

— Наверное потому, что Глория обычное человеческое существо со всеми его слабостями и пороками. Что касается тебя, Клэр, то я иногда задаю себе вопрос, а есть ли у тебя какие-нибудь слабости или пороки?

— Послушай, может, хватит заниматься самоанализом? — с едва сдерживаемой яростью воскликнула Клэр. — Я не собираюсь ссориться с тобой, ма. Мы и так слишком много ссорились. Давай лучше раз и навсегда уясним себе, что наши с тобой взгляды на Глорию, на жизнь и на все остальное в корне противоположны. Вы с отцом одно, а я — совсем другое.

Она подошла к окну, чтобы скрыть внезапно навернувшиеся на глаза слезы обиды. И вдруг увидела отца — он бежал по дорожке со стороны поля.

— Клэр, где мать? — крикнул он, заметив ее в окне.

— Здесь.

— Попроси ее спуститься вниз. Глории вдруг стало плохо. Мы успели дойти только до старого дуба, как она завалилась, точно сбитая кегля. Похоже, девчонка последнее время недоедала. Может, она умерла?..

Забыв о своих невзгодах, Клэр бегом бросилась вниз. Конни с трудом поспевала за дочкой.

Глория лежала на земле вверх лицом и была бледнее смерти. Клэр не на шутку испугалась за нее. Она опустилась на колени, взяла пальцами безжизненное запястье Глории и пощупала пульс. Обернувшись, бросила родителям:

— Нужно вызвать доктора Коула.

— Она совсем плохая? — спросил Меллорс.

— Возможно, у нее начинаются роды. Правда, это маловероятно, но лучше вызвать доктора. Позовите Уиттерса, чтоб помог отнести ее в дом, а я уложу ее в постель.

Конни бросилась к телефону звонить доктору Коулу, который жил в двух милях от фермы. Меллорс побежал за своим старшим пастухом. К счастью, он оказался дома, хоть и было воскресенье.

Через несколько минут Глория уже лежала на кровати в комнате для гостей. Клэр протерла ей лицо, переодела в одну из широченных ночных рубашек миссис Меллорс и теперь спокойно и без суеты хлопотала над ней, пытаясь привести в чувство.

Наконец Глория пришла в себя. По ее бледным щекам текли слезы.

— Прости меня, — хрипло прошептала она. — Что, уже началось? Я что, скоро рожу?

— У вас где-нибудь болит?

— Нет, нигде. Но мне ужасно. Мне стало нехорошо, когда я шла по полю рядом с папой.

Клэр так и резануло это «папа». И все равно она очень жалела Глорию — раздевая ее, она просто ужаснулась ее болезненной худобе. Руки и ноги словно спички, лодыжки отекли и распухли. У Глории оказалась очень белая и тонкая кожа, что, очевидно, было характерно для всех Меллорсов. Сейчас, когда на ее лице не осталось никакого грима, оно было по-своему хорошеньким и даже милым, если бы не этот отпечаток нужды и порока, который успела наложить на него жизнь.

— Ты такая добренькая, такая добренькая… — Глория глядела на свою младшую сестру полными слез глазами. — Никогда не забуду, что ты для меня сделала.

— То же самое сделала бы любая сестра милосердия, — холодно возразила Клэр. Нет, она и самой себе ни за что не признается, что ее сердце болезненно сжалось, когда она уловила это явное сходство Глории с отцом.

Она сидела возле ее постели, пока не пришел доктор Коул. Оказывается, Меллорс поднял его прямо с постели, прервав сладкий послеполуденный сон старика. Теперь, когда Клэр знала, что Глория больше не нуждается в ней и до родов еще далеко — обморок случился от слабости, — она засобиралась на автобус.

Отец, прищурившись, посмотрел на дочку и сказал:

— Я все понимаю, Клэр. Я очень виноват перед тобой. Прости меня, девонька.

— Ладно, будем считать, что все в порядке, — пробормотала она. — Только Бога ради объясни матери, что я никогда не буду считать эту женщину своей сестрой, испытывать к ней какие бы то ни было родственные чувства и так далее. Да, я постараюсь быть к ней добрей и снисходительней, но полюбить ее не смогу никогда.

— Я все понял, девонька, — просто сказал Меллорс.

Конни была очень огорчена внезапным отъездом дочери и вызвалась проводить ее к автобусу.

— У тебя такое доброе сердечко, моя родная. И ты очень хорошая сестра милосердия. Доктор Коул считает, что ты очень помогла Глории. Если бы ты была хоть немного терпимей…

— Тебе еще не надоело об этом? — в сердцах воскликнула Клэр. — Ты что, думала, я встречу Глорию с распростертыми объятьями? Да если хочешь знать, я считаю ее средоточием всех пороков и мерзости.

— О, ты безнадежна. По-моему, в тебе есть какой-то сдвиг. Подчас мне кажется, будто ты презираешь своего отца, а заодно и меня. Мы всегда так любили тебя, а ты чуралась нашей любви. Еще ребенком ты воздвигла стену между собой и нами.

— Вы сами воздвигли эту стену.

— Но как? Как? Когда ты закончила школу, мы позволили тебе делать все, что захочешь. Мы с отцом всегда были за то, чтобы ты развивалась свободно и никогда тебе ничего не навязывали. Клэр, да мы души в тебе не чаяли. Ведь ты — дитя нашей любви. Чем мы так могли настроить тебя против нас?

Клэр шагала широко и стремительно, и это хоть как-то снимало напряжение. Она ладонью прикрыла глаза от солнечного света, но он был таким резким, нестерпимо резким, что по ее щекам текли слезы. Конни с трудом поспевала за дочерью.

— Появление Глории лишь очередное напоминание о том, что предшествовало моему рождению, — сказала Клэр. — Может, ты и не догадывалась, ма, но твое маленькое дитя любви могло возражать против постоянных напоминаний о той неуемной страсти, в результате которой оно появилось на свет.

— Господи, Клэр, этот разговор не приведет нас ни к чему хорошему! — воскликнула Конни полным отчаяния голосом. — Неужели ты до сих пор не поняла, что между твоим отцом и мной была и есть не страсть, а самая настоящая любовь!

— Я вовсе не против, чтобы вы любили друг друга — это ваше право, и я за вас очень рада. Но меня всегда возмущало, когда вы демонстрировали эту вашу страсть в моем присутствии. Неужели ты считаешь, что мне могло нравиться, как вы расхаживаете по дому в чем мама родила, поклоняясь так называемой естественной красоте, и то и дело бросаете друг на друга похотливые взгляды?

— От твоих слов у меня волосы дыбом встают! — Конни была на грани истерики, — Мы не могли себе представить, что ты… ты…

— Ну да, конечно же не могли. Ведь вы никогда не видели себя моими глазами. Вам и в голову не приходило, что я могла не согласиться с вашей точкой зрения. Вспомни, ма, тот день, когда ты вдруг решила посвятить меня в так называемую тайну моего рождения. Мне кажется, ты тогда именно так выразилась. Никогда не забуду того бедного теленочка. Мне было всего пять лет. Помнишь? Корова так мучилась, а отец объяснил мне наглядно, что теленок был задушен собственной пуповиной. Ничего не скажешь, восхитительный урок для маленькой впечатлительной девочки!

— Но мы же не знали, что он родится мертвым. И, честно говоря, никогда не думали, что ты воспримешь это столь извращенным образом.

— Нет, ма, дело вовсе не в этом, а в том, что вы всегда были слишком уверены в собственной непогрешимости. Вы никогда не задавались вопросом, что думаю или чувствую я. Да если бы вы хоть чуть-чуть понимали меня, вы бы никогда не стали демонстрировать в моем присутствии вашу великую страсть друг к другу.

— Мы всегда считали, что если ребенок знает, как его родители любят друг друга, он вырастет счастливым и полноценным.

— Ты сказала любят? Нет, ма, вы демонстрировали не любовь, а похоть. Но я вас в этом не виню. Я где-то читала, что некоторые женщины похотливы от природы. Но вы бы хоть скрывали эту похоть от меня. Что касается отца, его еще можно простить — откуда егерю знать приличные манеры!

— Да твой отец во сто крат приличней и порядочней того же Клиффорда Чаттерли! Тоньше, чище, во всех смыслах лучше. Ко всем твоим комплексам тебе еще снобизма не хватало.

— Если я и сноб, то в этом виновата только ты. Это ты определила меня в самую лучшую школу, а это значило, что у меня непременно должны были появиться друзья из высших кругов общества. Как ты думаешь, что испытываю я, сравнивая своего отца с отцом той же Синтии, моей лучшей школьной подруги? А вспомни сэра Джеймса Гоулена. Ты сама сказала на выпускном вечере, что у этого человека истинно аристократические манеры. Но это еще не все. Помимо всего прочего, он еще и большой любитель живописи и музыки. Он поклонник оперного искусства, хорошо знает историю, разбирается в науке. Как я могла пригласить Синтию к нам в гости, если вы с отцом только и делаете, что смотрите друг на друга с вожделением, а в доме у нас говорят о разных птичках, зверушках, пчелках и только. Если ты хотела, чтобы я уважала отца, ты не должна была давать мне такое хорошее воспитание. Подчас мне кажется, если бы ты воспитала меня как простую дочку фермера, я бы теперь была куда счастливей. Валялась бы себе в сене с кем-нибудь из работников отца и как Глория принесла бы тебе в подоле ребенка. О, тогда бы мы наверняка лучше понимали друг друга и жили бы одной дружной семьей, о чем мечтаете вы с отцом.

Они наконец дошли до автобусной остановки. Клэр обернулась и увидела, что по раскрасневшимся щекам матери текут слезы. А ей вдруг показалось, словно из нее выпустили воздух — так опустошил ее душу и тело этот неожиданный всплеск эмоций. Клэр глубоко раскаивалась, что довела мать до слез — не имела, не имела она никакого права говорить те ужасные безжалостные слова. Как же она не выдержана, как подвержена настроениям! Остается только сожалеть о случившемся. Но ведь то, что она сказала, истинная правда, копившаяся в ней годами. Почему же тогда безумно жаль мать?

Бросив на землю сумку, Клэр обняла Конни и прижалась к ней всем телом.

— Прости, прости меня, если можешь, — шептала она.

Конни крепко обняла дочь.

— И ты меня прости. Оказывается, мы с отцом совсем тебя не понимаем. Теперь уже поздно что-то изменить. Мы такие, как есть, и вряд ли сумеем стать другими.

Клэр поцеловала мать, подняла с земли сумку и облегченно вздохнула — из-за поворота показался автобус.

— До свидания, ма. Спасибо тебе за все. Постарайся забыть то, что я тебе наговорила.

Конни медленно возвращалась домой. У ворот ее ждал Оливер с трубкой в зубах. Увидев заплаканное лицо жены, он горестно вздохнул.

— Бедная Кон. Новые осложнения с нашей девонькой?

Конни кивнула.

— Она такого мне наговорила… О, Оливер, как выяснилось, она настроена против нас только потому, что мы пытались доказать ей, что физическая сторона любви имеет огромное значение в жизни мужчины и женщины.

Оливер обнял Конни за плечи, и они побрели к дому.

— Может, мы с тобой были и неправы. Кто знает? Наша Клэр еще такая наивная девонька, хоть и считает себя взрослой женщиной. Ты, Конни, была такой же.

— Я?!

— Да. Когда мы только познакомились с тобой, моя леди, ты смущалась совсем как наша дочка. Тебя воспитали в определенных правилах, а тут вдруг ты поняла, что в жизни все как раз наоборот. До того, как мы познакомились, Кон, ты очень тушевалась перед жизнью. Клэр тоже тушуется. Возможно, ей встретится парень, с которым ей будет надежно и покойно, и тогда она перестанет бояться жизни. Сейчас она напоминает мне дикого зверька. Может, это мы ее так напугали, но ведь мы хотели сделать как лучше. Успокойся, любовь моя, и иди в дом. Миссис Дженкинс ушла, а Глория спит. Я напою тебя чаем.

У Конни было тяжко на душе, но слова Оливера подействовали успокоительно. Этот мужчина, научивший ее всем прелестям и тонкостям чувственной любви, оказывается, еще и обладает редкостным даром утешителя. Милый, чуткий, родной человек. Если бы в тот момент кто-то спросил у Конни, раскаивается ли она, что променяла Клиффорда Чаттерли на его егеря, ни секунды не колеблясь, она бы ответила: нет, нисколько. Я всегда была так счастлива с ним.

Но рядом с Клэр нет человека, который мог бы ее утешить. Думая сейчас о Клэр, Конни помнила, что в прошлом неоднократно спрашивала себя, правильный ли выбор сделала она двадцать с лишним лет назад.

Да, она безгранично любила Оливера и была предана ему не только телом, но и душой. Однако в какие-то моменты все же вспоминала, что она, как-никак, дочь сэра Малкольма Рида и бывшая жена баронета.

Конни далеко не сразу удалось добиться от Клиффорда согласия на развод, Оливеру тоже пришлось долго уламывать Берту. Правда, материальных затруднений Конни никогда не испытывала — у нее даже хватило средств купить Оливеру ферму. Но ей пришлось трудиться на этой ферме рука об руку с ним. Поначалу досталось обоим. И лишь спустя несколько лет они зажили в достатке, сумели расплатиться с долгами и даже нанять сельхозрабочих.

На первых порах Конни была слишком поглощена и измучена борьбой за их с Оливером свободу и нисколько не страдала от того, что оборвались ее связи с обществом. Она ими никогда не дорожила по-настоящему. Да и большинство ее друзей проявили себя отнюдь не с лучшей стороны. Зато рядом с ней всегда была сестра Хильда. Потом появилась Клэр. Она наполнила их жизнь радостью и новым — неповторимым — очарованием.

Отныне жизнь для Конни казалась сплошным праздником, и плевать она хотела на то, что высший свет Сассекса придал их семью остракизму. Ну да, аристократы крови так и не смогли простить Оливеру его весьма скромное происхождение, к тому же скандал, сопровождавший их роман, был слишком шумным. Пока Клэр пребывала в младенчестве, это не имело никакого значения. Однако, оказавшись в дорогом пансионе, девочка ощутила последствия этого остракизма и замкнулась в себе. Тут-то Конни и начали грызть сомнения.

Да, она сама настояла, чтобы Клэр отдали в одну из самых лучших школ. Оливер думал, их дочка должна расти вместе с детьми других фермеров и работников и, как и они, ходить в государственную школу. Однако Конни убедила его, что девочке нужно дать хорошее образование — ведь ей когда-то дали, почему же их дочка должна расти как сорная трава в поле?

Неужели она оказалась неправа? Конни терзала себя снова и снова, вспоминая, в каком ужасном состоянии была сегодня Клэр. Да и можно ли смириться с тем, что твой единственный ребенок с каждым днем отдаляется от тебя все дальше и дальше?..

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Клэр все никак не могла выкинуть из головы Глорию. Ни тете Хильде, ни Пип она не стала о ней рассказывать — чем меньше людей будут знать о том, что у отца есть дочь от первого брака, тем лучше, решили они с матерью. Конни вовсе не хотелось, чтобы про Глорию узнала сестра. Ведь это даст Хильде новый повод критиковать человека, с которым Конни навсегда связала свою жизнь, разведясь с Клиффордом Чаттерли.

По дороге в Лондон Клэр почему-то все время думала о сэре Клиффорде, и это казалось ей в высшей степени странным. Она мало знала об этом человеке, хотя мать время от времени рассказывала кое о каких мелочах из ее прежней жизни. Появление Глории нарушило зарождавшуюся было симпатию дочери к отцу, лишний раз напомнив ей об отнюдь не аристократическом происхождении Оливера Меллорса. Покидая «Лебединую долину», Клэр знала, что теперь не скоро появится здесь. Может быть, и совсем не появится, по крайней мере пока там живет ее так называемая сестра.

По своему обыкновению Клэр постаралась скрыть от посторонних свои чувства и хоть и была взвинчена до предела, никто в госпитале не догадался, каково ей. Сестра Меллорс со спокойным и невозмутимым видом выполняла свои привычные обязанности. Ночные дежурства следовали одно за другим, и свободного времени не оставалось. А тут еще прибыл целый состав с ранеными. К тому же городские больницы были забиты пострадавшими во время воздушных налетов лондонцами, и в военные госпитали теперь часто доставляли мирных жителей.

Началась эпидемия гриппа, косившая всех подряд. В одно из ночных дежурств Клэр пришлось управляться самой без чьей бы то ни было помощи — мисс Ивэнс кого-то подменяла в другом госпитале (это, кстати, делала и Клэр).

Как-то ей пришлось здорово перенервничать — у двух тяжелораненных офицеров начались сильные кровотечения, причем почти одновременно. В другой раз пришлось срочно вызывать хирурга. Они несколько часов боролись за жизнь молодого офицера танкового корпуса, некогда здорового крепкого парня, которого хирурги после ранения, что называется, сшили по кусочкам. Когда опасность миновала и оба уже мыли руки, доктор стал извиняться перед Клэр.

— Я рявкал на вас как цепной пес. Простите меня, сестра.

— Да я сама виновата — подала вам не те ножницы.

Вытирая руки, хирург улыбнулся девушке и даже подмигнул.

— Мы подчас забываем, что у вас, юных особ, совсем мало опыта. Сегодня вы, сестра, оказались на высоте. Вы спасли парнишке жизнь.

— Спасибо.

У молодого доктора был усталый вид. Он внимательно посмотрел на девушку и понял, что она тоже вымоталась. Бледна, под глазами темные круги. В этот госпиталь его назначили совсем недавно, и он видел ее впервые. Красавица, настоящая красавица эта сестра Меллорс. Изумительные волосы, белоснежная кожа. И характер удивительный — держится спокойно и невозмутимо, видя моря крови и страданий. Судя по всему, скрытная девушка. Интересно, что за чувства испытывает она? Кто-то, кажется, рассказывал ему о несостоявшемся замужестве Клэр Меллорс. Прелестна, прелестна, но вовсе не в его вкусе. Ему гораздо больше нравятся курносые милашки — у них и характер покладистей, и задаются меньше. Что ж, о вкусах не спорят. Хирург снова поздравил девушку с удачно проведенной операцией и уехал домой.

Когда за доктором закрылась дверь, Клэр присела и закрыла лицо ладонями. Теперь, когда самое страшное позади, на нее напала нервная дрожь. Слава Богу, жизнь бедного мальчика вне опасности. Сейчас уже почти четыре. Через два часа она начнет свой обход — будет измерять больным температуру, давать утреннюю дозу лекарств. У этого несчастного Табби завтра (да нет, уже сегодня!) пятнадцатая по счету операция. Он бодрится, хотя и очень расстроен, что не может носить протез. Из ее прежних пациентов остался один он. Не забыть бы сказать ему что-нибудь ободряющее.

Все, случившееся недавно в «Лебединой долине», казалось ей мелким и незначительным в сравнении с драмами и трагедиями, ежедневно происходящими в госпитале. Какое в сущности значение имеет прошлое ее родителей или появление на горизонте Глории? В Атлантике идут жестокие бои, и становится все труднее обеспечивать безопасность судам, доставлявшим к берегам Англии продовольствие. Союзники предприняли массированный воздушный налет на территорию противника. Каждый день поступают сообщения о том, что нескольким бомбардировщикам ВВС Ее Величества не удалось вернуться на базу.

Клэр вошла в палату. И вдруг в тишину раннего утра ворвался громкий вой сирен. Очередной воздушный налет. Ни минуты покоя. Клэр обходила раненых, успокаивала их, давала попить, поправляла скомканные подушки. Ни одна душа не подозревала о том, что эта молодая медсестра едва держится на ногах.

Тяжелый выдался месяц. К концу Клэр была похожа на выжатый лимон. И все равно она довольна. От того, что вся без остатка отдается своей нелегкой работе. Разумеется, она почувствовала облегчение, когда появилась возможность снова дежурить днем, а по ночам спать, как это делают все нормальные люди. Клэр была из тех, кому необходим сон. Как воздух, как пища, как… А вот об этом думать не стоит. Хотя, конечно же, ей так необходима любовь.

Дни стали длиннее, в парках раскрылись тюльпаны. В свободное время Клэр подолгу бродила по городу, с радостью подставляя лицо весеннему солнцу.

Она регулярно писала матери письма, иногда звонила. Обычно начинала разговор с того, что сообщала, сколько работы в госпитале, как она устает и нет у нее ни минутки свободной. Да, конечно же, вырваться домой никак не сможет. На выходные?.. Нет, по выходным она тоже работает — многие сестры милосердия больны гриппом. Она скучает, очень скучает, но, увы, приехать не удастся.

Мать только и говорила что о болезни отца. Оказывается, Меллорс ни с того ни с сего свалился с жесточайшим радикулитом. Это на него не похоже — всегда отличался отменным здоровьем. Один раз Конни все-таки упомянула Глорию.

— Мы навестили ее в коттедже, там, как мне кажется, ей очень удобно и хорошо, — сказала она. — Доктор Коул ожидает, что она в конце недели родит.

Клэр сделала над собой усилие и сказала:

— Надеюсь, все обойдется. Ты мне тогда сообщишь.

— Но неужели ты никогда и не выберешься к нам? — с удивлением произнесла Конни.

Клэр попыталась достойно сыграть свою роль.

— Выберусь. Непременно выберусь, — заверила она мать.

Сестра Ивэнс, и та не могла придраться к сестре Меллорс. Клэр работала с неослабевающим рвением, переходящим порой в настоящую страсть. Ни от одного поручения не отказывалась, каким бы неприятным оно ни было. Элизабет Пиверел даже как-то прошлась по поводу необычайной работоспособности подруги.

— Мне кажется, ты хочешь выиграть войну в одиночку, — с улыбкой заметила Лиз. Подруги сидели в гостиной для медперсонала и пили чай.

Лиз Пиверел была на год старше Клэр. Привлекательная, хотя и слегка полноватая девушка, она очень нравилась мужчинам. И не без причины. Симпатичные веснушки, курносый носик, легкий веселый нрав — все это очень выгодно отличало сестру Пиверел от остальных девушек. К тому же она была смешлива и обладала истинным даром копировать голос, манеры и все остальное. Ее коронным номером была сцена «Обход Ивэнс Вам-все-нельзя».

С первого дня знакомства девушки испытывали взаимную симпатию друг к другу, хотя Лиз и понимала, что эта рыжеволосая красавица очень скрытная и себе на уме. У Лиз же душа была нараспашку, и она делилась со всеми подряд своими сердечными тайнами. Поначалу Лиз немного обижала скрытность Клэр, некоторый холодок в ее взаимоотношениях с окружающими, но вскоре на долю сестры Пиверел выпали страдания. Отныне она больше не смеялась, а плакала. И вот тогда Клэр подошла и спросила, в чем дело. Лиз, разумеется, все ей рассказала. Оказалось, что погиб ее жених. За день до отпуска. Он был пилотом бомбардировщика, который не вернулся на базу после очередного боевого вылета. Из просто знакомой Клэр превратилась в подругу-утешительницу. Она не отходила от Лиз ни на шаг, особенно в самые тяжелые — первые — дни после утраты. И Лиз полюбила ее всей душой. Она переживала за Клэр, когда расстроилась ее свадьба, хотя и не знала истинной причины размолвки подруги с женихом. Клэр по своему обыкновению не захотела ничего объяснять, ну а Лиз не стала выпытывать.

Сейчас Клэр задумчиво смотрела в окно, а Лиз в свою очередь не спускала глаз с подруги.

— Что с тобой, Клэр? — допытывалась она, помешивая ложечкой чай. — У меня такое впечатление, будто ты хочешь кому-то что-то доказать.

— Может, так оно и есть.

— Но ведь можно и нервное истощение получить, — не унималась Лиз. — Я смотрю, ты не только свою работу делаешь, а еще и другим норовишь помочь. Что стряслось, душенька моя?

Клэр грустно улыбнулась.

— Стряслось? Нет, ничего не стряслось. Я на самом деле хочу выиграть войну в одиночку. Свою войну.

— Что касается меня, то я тоже люблю работу, но до каких-то пределов, — рассуждала Лиз. — К тому же не понимаю, зачем нужно губить себя.

— Губить? Но разве я себя гублю? — удивилась Клэр.

— Ладно, душенька, это твое личное дело. Признаться, я не всегда тебя понимаю, но все равно очень люблю, — говорила Лиз. — И все еще не теряю надежды, что рано или поздно мы с тобой проведем вместе отпуск. Мне бы очень хотелось, чтобы ты приехала к нам и познакомилась с моим братом Фрэнсисом. Он обожает рисовать. Особенно человеческие лица. Уж тебя-то он непременно напишет маслом. Думаю, даже во весь рост.

Элизабет Пиверел происходила из очень богатого семейства, владевшего большим поместьем в Девоншире. Клэр тянуло к Лиз еще и потому, что в ее жилах текла аристократическая кровь без каких бы то ни было примесей. Ее отец, сэр Нейл Пиверел, был знаменитый историк, мать, леди Кэтлин, дочь ирландского пэра. Брат Лиз, Фрэнсис, должен был унаследовать титул баронета. К сожалению, он не годился для военной службы, поэтому бедняге пришлось довольствоваться канцелярской работой в родном городе.

Однажды выдалась свободная минутка, девушки болтали о том о сем, и Клэр вдруг осенило, что Лиз наверняка знает Чаттерли — их поместья находились в одном графстве.

С тех пор, как в «Лебединой долине» поселилась Глория, Клэр почему-то очень часто думала о Рагби.

— Тебе говорит что-нибудь название Рагби? — как бы между прочим спросила она у подруги.

Элизабет Пиверел с удивлением посмотрела на Клэр.

— Рагби? Господи, конечно же. Наше поместье, Лон Эндон, всего в пяти милях от Рагби, поместья сэра Клиффорда Чаттерли.

И Клэр вдруг овладело странное любопытство. Она прикурила сигарету и, выпустив облако дыма, спросила у Лиз как можно равнодушней:

— А он еще жив, этот сэр Клиффорд?

— Да. И пребывает в полном здравии. Но почему ты интересуешься им? Ты что, с ним знакома?

— Нет, не знакома. Но много слышала о нем. А ты… ты знакома с ним, Лиз?

— Разумеется. Довольно милый человек, хотя в своем роде чудак. Ему сейчас уже за пятьдесят. Когда я была дома в последний раз, — рассказывала Лиз подруге, — отец, помню, обронил интересную фразу. Он сказал, что его поражает кипучая энергия, которая все еще бьет ключом в сэре Клиффорде. Он, если ты знаешь, был тяжело ранен в минувшую войну и остался инвалидом. Обычно не покидает своей инвалидной коляски. Изредка ездит в машине с шофером. Перед войной сэр Клиффорд проводил благотворительные вечера на открытом воздухе и устраивал всякие праздники. У него роскошный сад, и он им очень гордится. В настоящий момент большую часть дома отдали под госпиталь для выздоравливающих офицеров.

Затаив дыхание, Клэр внимала подруге. Надо не забыть рассказать обо всем матери, думала она. Да, сейчас многие поместья отдали под госпитали. Но матери наверняка будет интересно узнать подробности о Рагби. Клэр даже не пришлось задавать Лиз дальнейшие вопросы — девушка и так была словоохотлива. Она пустилась подробнейшим образом рассказывать о сэре Клиффорде и Рагби-холл. У Чаттерли, сказала она, белые, как снег, волосы, всегда аккуратно причесанные, большие синие глаза, здоровый цвет лица. О да, этот человек по-своему красив: широкоплеч, подтянут, всегда безукоризненно одет. Он обычно восседает в кресле, а его ноги прикрыты клетчатым пледом. У него парализована нижняя часть туловища, но, несмотря на свой страшный недуг, баронет сохранил светлый и пытливый ум.

— Они очень ладят с моим папой, — рассказывала Лиз. — Наверное потому, что оба интересуются историей. Сэра Клиффорда часто навещает Фрэнсис. Он просто обожает рисовать в Рагби. А знаешь, у сэра Клиффорда есть великолепный Ренуар. Сейчас сэр Клиффорд с лакеем и экономкой живут в одном крыле дома, другое занимает госпиталь. Сэр Клиффорд, хочу сказать тебе, очень образованный человек. И мужественный. Представляешь, провести столько лет в инвалидном кресле и не утратить интерес к жизни. А я и не подозревала, что ты, Клэр, знакома с ним.

— Нет, я с ним не знакома. Но очень много о нем слышала.

Клэр почувствовала, что покраснела, но Лиз, кажется, ничего не заметила.

— Когда ты приедешь в Лон Эндон, я непременно представлю тебя сэру Клиффорду, — пообещала Лиз.

— Буду очень рада.

Клэр охватило странное возбуждение. Правда, вскоре она пожалела о том, что затронула в разговоре с Лиз эту тему, потому что подруга неизбежно коснулась личной жизни сэра Клиффорда.

— Мои родители очень ему сочувствовали, когда много лет назад от него ушла жена. Я в ту пору была совсем маленькой. Жена сэра Клиффорда, леди Чаттерли, бросила его и сбежала из Рагби.

Клэр почувствовала, как сдавило спазмом горло. Между тем Лиз как ни в чем не бывало продолжала:

— Ее звали Констанс. Мама говорит, она была очень хороша собой и очень чувственна. Она сбежала с егерем сэра Клиффорда. Мама была шокирована этой историей. Однако, что касается меня, то я могу понять эту женщину. Да, безусловно, сэр Клиффорд одинокая трагическая фигура, но ведь леди Чаттерли наверняка пришлось с ним нелегко. Словом, я хочу сказать, что молодой, полной сил и энергии женщине не так уж и весело быть женой парализованного инвалида. Нужно быть либо холодной, как рыба, либо святой мученицей, чтобы суметь сохранить верность такому мужу.

Клэр по-настоящему страдала. Нет, она не должна позволять Лиз судачить о матери, хотя, судя по всему, Лиз настроена к бывшей леди Чаттерли доброжелательно. Она, Клэр, не может слушать, как Конни разбирают по косточкам — это с ее стороны предательство.

Страданиям Клэр положила конец вошедшая в гостиную сестра милосердия из соседнего отделения. Она объявила, что перерыв окончен и девушкам пора заступать на дежурство.

В ту ночь Клэр никак не могла заснуть. Она вдруг почувствовала жгучую неприязнь к отцу, уведшему жену у беспомощного инвалида. Если бы ее отцом был сэр Клиффорд, а не его егерь, ее собственная жизнь сложилась бы иначе.

Лиз полагала, что потребность женщины в плотской любви вполне может одержать верх над супружеской верностью и собственными принципами. Более того, она не видела в этом ничего предосудительного, а поэтому оправдывала бывшую леди Чаттерли. Клэр же, напротив, никак не могла поверить в то, что физическое влечение может заглушить в человеке все чувства, в том числе и сострадание. Охваченная глубоким смятением, она лежала без сна и все думала, думала… Да, ей страстно хочется любить и быть любимой, однако эта жажда любви запрятана в ней так глубоко, что вряд ли кому удастся ее пробудить. Когда Клэр выросла и превратилась во взрослую девушку, мысль о плотской любви смущала ей душу и она изо всех сил старалась заглушить в себе пробуждающееся желание.

На рассвете Клэр тихонько прошла на кухню, заварила чаю, приняла таблетку аспирина — жутко разболелась голова — и в который раз дала себе слово не копаться в собственных чувствах.

Пускай Лиз и все остальные укоряют ее за то, что она много работает. Увы, она не может отдавать всю себя любви, а поэтому будет отдавать работе. Работе во имя скорейшей победы.

Следующие две недели она, можно сказать, была счастлива — те, кого выхаживала, постепенно выздоравливали и выписывались из госпиталя. В том, что они снова оказались на ногах, была и ее заслуга. А когда наконец и Табби смог пользоваться протезом, она возблагодарила Господа Бога.

Улучив момент, Табби обнял Клэр своей новой рукой.

— Каждая косточка, каждый мускул и сухожилие этой руки вздрагивают от восторга, стоит прикоснуться к такой красавице, — с лукавой улыбкой произнес он.

— Ну, раз уж ты схватил девушку в свои железные объятья, так поцелуй же ее! — посоветовал кто-то из офицеров.

Табби, разумеется, воспользовался советом. Он так и сиял от счастья. Клэр с чувством ответила на его поцелуй — она испытывала к этому страдальцу глубокую симпатию и нежность. Отпустив Клэр, Табби прошептал:

— Никогда не забуду этот поцелуй. Вы были так щедры и великодушны ко мне, сестричка. Ни за что не смогу забыть вас, милая, милая мисс Меллорс.

В тот день Клэр пришла домой в прекрасном расположении духа. Ее ждал сюрприз в виде записки от тети Хильды, в которой та просила племянницу немедленно позвонить по указанному номеру. Чей это был номер, Клэр не знала, но послушно набрала цифры. Ответил мужской голос:

— Привет, красотка. Не забыла еще меня?

— Кто это?

— Не притворяйся, будто не узнала по голосу. А вот я тебя сразу узнал. Твой голос напоминает холодное шампанское, от которого так странно кружится голова.

Теперь она догадалась, кто это, и ее щеки вспыхнули от гнева.

— Капитан Бинелли!

— Для тебя я просто Кас.

— Что вам нужно от меня? — не очень любезно поинтересовалась Клэр. Они с капитаном Бинелли не виделись с тех пор, как он выписался из госпиталя. Правда, кто-то рассказывал ей, что Бинелли еще не выздоровел окончательно и пока околачивается в Лондоне.

— Хочу увидеться с тобой, — сказал Бинелли.

— Увы, я очень занята.

— У тебя, моя дорогая, бывает свободное время.

— Я слишком занята, чтобы встречаться с кем попало, — сухо отрезала Клэр.

— Со мной у тебя эти штучки не пройдут, мой хороший маленький ледничок. Уж я-то знаю, что под слоем льда пылает вечный огонь.

— Вы несете какой-то бред. Прощайте, капитан Бинелли.

— Постой! Я должен увидеть тебя. Должен. Я схожу по тебе с ума. Звонил тебе неоднократно, но никто не берет трубку. Давай подадимся куда-нибудь вечерком?

— Извините, но я не могу.

— Дорогая, я не собираюсь носить чин отставного капитана. Как насчет завтра?

— Боюсь, не удастся, — решительно отрубила Клэр и положила трубку.

Кас позвонил снова. В тот вечер он звонил ей еще трижды, и раз от разу его голос звучал все вкрадчивей и похотливей. Клэр, ни слова не говоря, вешала трубку. К сожалению, она не могла отключить телефон, потому что старшая сестра госпиталя отдала распоряжение всем сестрам милосердия находиться по ночам возле телефона. В военное время мало ли что может случиться. Ни тети Хильды, ни Пип дома не было — уж они бы наверняка отшили капитана Бинелли. Пип скорее всего даже получила бы от этого удовольствие — она обожает хамить нахалам. Бинелли позвонил в четвертый раз, и Клэр вышла из себя.

— Прекратите безобразничать! — крикнула она в трубку. — У меня был очень напряженный день и я нуждаюсь в отдыхе.

— Приезжай ко мне, дорогая. Отдохнем вместе, — последовал ответ.

— Вы сошли с ума.

— Может быть. Я так долго думаю о тебе, что вполне мог свихнуться.

Она повесила трубку и почувствовала, что дрожат руки. Вспомнила темные, маслянистые глаза капитана Бинелли, его наглый похотливый взгляд. Господи, какой ненавистный тип! Она умрет, если он к ней хотя бы прикоснется. Как мерзко, что кто-то вот так до бесстыдства откровенно хочет ее. Да какое он имеет право испытывать к ней подобное чувство?..

Клэр так и слышался его голос. Фу, мерзость какая! Она спрятала голову под подушку и попыталась заснуть, но этот голос не давал ей покоя. Наконец она ненадолго забылась, но под утро приснилось, будто она запуталась в тяжелой липкой паутине, и к ней подбирается паук с головой Каса Бинелли. Вот сейчас он схватит ее своими мохнатыми лапами, присосется к ее губам, высосет всю кровь… Клэр сбросила на пол подушку и спустила с кровати ноги. Светает. Скоро на дежурство. А у нее раскалывается от боли голова.

Эти звонки оказались всего лишь началом массированной кампании по завоеванию Клэр. Кас Бинелли преследовал девушку методично, день за днем. Ей начинало казаться, что он не в своем уме. Она боялась подойти к почтовому ящику, шарахалась от телефонных звонков.

— Если вы не прекратите ваши преследования, я буду вынуждена обратиться в полицию, — сказала она однажды.

Он рассмеялся.

— Моя дорогая красотка! Да будет тебе известно, еще не изобрели закона, запрещающего мужчине хотеть женщину.

— Но ведь есть закон, запрещающий мужчине преследовать женщину!

— А я и не собираюсь преследовать тебя, моя дорогая. Я только хочу целовать тебя. Буду целовать до тех пор, пока ты сама не захочешь ответить на мой поцелуй.

— Вы безумны! — воскликнула Клэр и швырнула трубку.

В тот день у нее разболелось сердце.

Как-то трубку сняла тетя Хильда, но Кас не захотел с ней разговаривать.

Однажды Клэр, закончив дежурство, вышла на улицу. И увидела поджидавшего ее Бинелли. Она предвидела такой поворот событий — уже целую неделю этот субъект заваливает ее письмами и атакует телефонными звонками, пытаясь добиться ее благосклонности столь странным образом. Бинелли был самоуверенным человеком, но он жестоко ошибался, надеясь, будто такое настырное ухаживание льстит девушке и смягчает ее душу. Он добился лишь обратного — Клэр возненавидела его еще сильней.

Сейчас она старалась не смотреть в его сторону. Кас подскочил и схватил девушку за руку. Увы, кроме них двоих на улице не оказалось ни души.

Стоял теплый весенний вечер, последний вечер уходящего апреля. Щебетали птицы, а сирены пока молчали. В такой вечер бродить бы по парку, вдыхая аромат цветов, любоваться синевой безоблачного неба. Однако общество капитана Бинелли вовсе не вдохновляло Клэр на подобное. Она с отвращением глядела на своего настырного кавалера. О да, многие женщины считают Бинелли роковым мужчиной. А он следит за своей внешностью с тщательностью кокотки: китель сидит, как влитой, брюки только что отутюжены, лихо заломлена фуражка. Но ее тошнит от его пошленькой улыбочки, а пальцы, впившиеся ей в плоть, кажутся паучьими лапами.

— Послушайте, капитан Бинелли, вы мне осточертели, и я не собираюсь терпеть ваши назойливые ухаживания.

— Так ты говоришь. твое терпение лопнуло, красотка?

— Вы явно не в себе.

— Да, и я это не отрицаю. Я влюблен в тебя как последний псих. Ты тоже меня хочешь, но боишься дать себе волю.

— Ваше самодовольство меня потрясает. Да меня просто бесит от одного вашего голоса. Или вы прекратите меня преследовать, или я буду вынуждена сообщить о вашем поведении начальству.

— Это кому же, хотел бы я знать, моя красотка?

— Полковнику Бэнкли, — сказала Клэр, имея в виду начальника госпиталя.

— Этому старому хрычу! — Кас расхохотался. — Он теперь мне никакой не начальник.

— В таком случае я обращусь в полицию.

— Вечно ты мне угрожаешь, дорогая. Пора бы тебе смириться с тем, что это сражение ты проиграла.

— Что я проиграла? О чем вы?

— Дорогая, я уже неоднократно говорил тебе, что ты борешься с собой. Кто-кто, а уж я-то знал, что твои естественные желания все равно когда-то одержат верх.

Клэр попыталась вырваться. Бинелли вцепился в ее локоть обеими руками и крепко прижал девушку к себе. Ее чуть не стошнило.

— Пустите!

— Сперва пообещай, что придешь ко мне, чтобы научиться искусству любви.

— Пустите! — громче повторила Клэр, не переставая вырываться. Она в отчаянии озиралась по сторонам. Как назло ни души. Только какая-то машина едет по дороге. Кас Бинелли знал, где ее лучше подловить.

Он чувствовал, как девушка дрожит, отчего и кажется еще более соблазнительной. Она наверняка очень чувственна, думал Бинелли. До сих пор все женщины говорили ему только «да», эта же с завидным упорством его отвергает. Он решил во что бы то ни стало сломить ее упорство.

Он притянул Клэр к себе и поцеловал в губы. Это был страстный поцелуй, от которого девушке стало противно. Чем сильней она вырывалась, тем крепче он прижимал ее к себе.

И Клэр вдруг стало страшно. Ей показалось, что Бинелли на самом деле свихнулся. Она сделала отчаянную попытку вырваться, но ее противник был гораздо сильней.

— Только не говори, будто тебя не возбуждают мои поцелуи. — Глаза капитана Бинелли как-то странно блестели. — Не верю, что ты настолько целомудренна. Не верю, не верю, — твердил он.

— Да ты настоящий дебил! Как ты не можешь понять, что я не хочу этого! С тобой не хочу!

— Но ведь ты никогда этого не пробовала. Сперва попробуй, а потом говори.

— Пусти! — в гневе требовала она. И снова ей стало страшно. Ей вдруг показалось, что эти руки могут затискать ее до смерти, а поцелуи… Она вспомнила свой страшный сон.

Внезапно она заметила, что к ним приближается высокая молодая женщина в форме водителя «скорой помощи».

— Эй! Идите сюда! Прошу вас! — отчаянно вопила Клэр.

Бинелли выругался и отпустил свою жертву. Она быстро подняла с тротуара свалившуюся с головы пилотку и бросилась навстречу девушке.

— Пожалуйста, позвольте мне идти рядом с вами. Я хочу избавиться от того человека! — задыхаясь, выпалила она.

— Пожалуйста.

Девушка в недоумении смотрела на перепуганную насмерть сестру милосердия. Мужчина поспешил удалиться.

Клэр нервно улыбнулась девушке.

— Простите меня. Боюсь, я не совсем в себе. Не видели, он ушел?

— Да. Кто это? Что случилось?

— Его зовут Бинелли. Когда-то он был моим пациентом. Мне кажется, он спятил.

— Он что, пытался…

— Да.

— Бедняжка. Вы дрожите.

— Сейчас пройдет. Какое счастье, что появились вы.

— Меня зовут Джоу Элбисс, — представилась девушка. — Я работаю в госпитале водителем.

— Как-то видела вас. Я — Клэр Меллорс.

— Я вышла купить вечернюю газету, — сказала Джоу. — Живу тут неподалеку и сегодня вечером свободна. Может, зайдем ко мне и выпьем по глоточку? Мне кажется, вас очень здорово напугали.

— Вы правы. — Клэр потихоньку приходила в себя. — Этот человек… Господи, какой же он мерзкий!

— Должна вам признаться, меня тоже раздражают мужчины подобного рода, — сказала Джоу Элбисс.

Она угостила Клэр сигаретой и дала ей прикурить. Клэр обратила внимание на красивые загорелые руки своей новой знакомой и перстень с печаткой. Она казалась слишком высока для девушки — чуть ли не на целую голову выше Клэр — худощава и очень изящна. На ней была узкая юбка и синяя форменная рубашка с галстуком. Поверх коротко остриженных волос девушка носила берет, почти такой же коричневый, как и ее загорелое лицо. Наверное, она приехала откуда-то с юга, думала Клэр. Хотя, правда, у нее такая работа — при любой погоде на свежем воздухе. Красивая, здоровая девушка. На вид, пожалуй, около тридцати. Сейчас она дружелюбно улыбалась Клэр, и та почувствовала себя совсем хорошо. Теперь ей не страшен никакой Бинелли.

— С удовольствием принимаю ваше приглашение, — сказала она.

— Я очень рада. — Джоу взяла ее под руку. — Уверена, у нас с вами окажется много общего, а поэтому скучно нам не будет.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Клэр было на редкость хорошо в маленькой уютной гостиной Джоу Элбисс. Крохотная квартирка — спальня, смежная с гостиной, кухонька и напоминающая шкаф ванная комната с небольшой квадратной ванной.

— Сама не представляю, как мне удается засунуть туда свои длинные кости, — со смехом заметила Джоу. — Приходится складываться чуть ли не пополам.

Джоу держалась очень свободно и естественно, и Клэр казалось, будто они давно знают друг друга.

Джоу обожала машины. Как она выразилась, ее с детства тянуло к железкам. В особенности ей нравится водить спортивные автомобили. Второй ее страстью была стряпня. Она рассказала Клэр, что перед войной устраивала грандиозные вечеринки с ужином — венцом ее кулинарной фантазии. Разумеется, теперь, когда всех посадили на рацион, устраивать столь роскошные вечеринки не по средствам, однако еще удается приготовить рыбу под соусом по французскому рецепту. В морозилке у нее есть кусочек рыбы, и она непременно приготовит это блюдо специально для Клэр, вот только они сперва выпьют по глоточку чего-нибудь крепкого для поддержания духа и выкурят по сигарете.

— Зачем вам хлопотать из-за меня… — начала было Клэр, но Джоу возразила, заверив ее, что эти хлопоты доставят ей одно удовольствие. Она так рада Клэр — последнее время всегда одна. Ночи кажутся бесконечно длинными, и она даже стала предпочитать ночные дежурства. И вообще старается как можно больше работать, чтобы не лезли в голову дурные мысли.

— То же самое могу сказать о себе, — призналась Клэр.

Девушки сидели лицом друг к другу возле электрического камина. Облокотившись о подушку, которую Джоу заботливо подложила ей под спину, Клэр потягивала джин с соком. Ее ноги находились на маленькой скамеечке, которую тоже подставила Джоу.

— Отдыхайте, а я за вами поухаживаю, — сказала она Клэр.

Нервы Клэр, натянутые до предела, начали потихоньку успокаиваться. В Джоу Элбисс было что-то умиротворяющее. Она говорила спокойным, безапеляционным тоном, в каждом ее жесте чувствовалась уверенность. Джоу переоделась в брюки и толстый свитер и стала похожа на высокого мальчишку-подростка. Она мгновенно угадывала все желания своей гостьи. Как хорошо, думала Клэр, что наконец-то можно полностью расслабиться, чего нельзя позволить себе в обществе мужчины — ведь они возбуждаются от одного твоего присутствия. С Джоу Элбисс так легко! Очаровательное, милое существо!

И квартирка у нее красивая и очень уютная. Джоу призналась, что привела ее в порядок собственными руками. Квартира была расположена на последнем этаже старого многоквартирного дома неподалеку от госпиталя. Из двух узких окон открывался вид на крыши напротив. Джоу, едва они переступили порог, задернула маскировочные шторы и включила настольную лампу. Клэр с интересом смотрела по сторонам. Преобладает спокойный светло-коричневый цвет — и ковер, и шторы, и даже кресла подобраны в тон. Стена напротив вся в полках с книгами и разными безделушками, у другой стены стоит радиола и лежат груды пластинок. Над камином — небольшая, написанная маслом картина. Девушка, изображенная на ней, так молода и хороша собой. На ней красная шерстяная кофта и янтарные бусы. Она смотрит вверх — в небо, что ли? — а ветер развевает ее светлые волосы. Клэр обратила внимание на девушку как только переступила порог комнаты.

— Потрясающий портрет! — воскликнула Клэр.

— Она была моей лучшей подругой.

— Есть что-то необычное в ее позе — как будто она хочет дотянуться до солнца.

Джоу Элбисс отвернулась. Потом вдруг резким движением придвинула к Клэр пепельницу.

— Она погибла в автокатастрофе за неделю до начала войны. Ей исполнился двадцать один год. Бедняжка вечно куда-то спешила — и жить, и… Когда она погибла, я почувствовала, как уходит из-под ног земля.

— Я вас понимаю.

Клэр была потрясена до глубины души.

— Мы жили с ней вместе. С тех пор, как ее не стало, я живу одна.

— Наверное, вы очень тоскуете по ней.

— Тоскую… Мы с ней были очень близки во всех отношениях. Не знаю, что бы стало со мной, если бы не началась война. Но теперь, когда я каждый день вижу искалеченных людей, которых грузят ко мне в машину, я понимаю, как ничтожно мое горе на фоне страданий тысяч и тысяч других людей. Я стала фаталисткой и отныне воспринимаю жизнь с мудростью философа.

У Джоу была очень интересная судьба. Еще совсем ребенком она потеряла отца и мать, оставивших ей небольшое состояние. Она поступила в Лондонский университет и одновременно посещала женскую гимназию, где изучала математику. Но однообразие жизни ее удручало, и она, сняв со счета все деньги, отправилась в кругосветное путешествие. В Норвегии познакомилась с директором британской фирмы, экспортирующей дорогие автомобили. Он сделал ей предложение, она его не приняла. Но этот человек остался ее другом. Он восхищался мастерством и лихостью, с каким она водит машину, ее удивительными способностями и познаниями в области механики. Когда Джоу вернулась в Англию, он предложил ей интересную работу — испытание спортивных автомобилей. Сью, девушка с портрета, тоже работала в его фирме. Они подружились и были неразлучны до того трагического дня, когда Сью разбилась на новой спортивной машине по дороге из Ковентри.

— И по сей день во всем виню себя! Я тогда валялась с гриппом, а она вызвалась меня заменить. Это я должна была погибнуть, а не она.

— Вы не правы, — возразила Клэр. — Так распорядилась судьба. Но я могу понять, каково вам.

— Ладно, хватит обо мне. Расскажите лучше о себе. — Джоу улыбнулась и протянула Клэр сигареты. И снова Клэр обратила внимание на изящную форму пальцев Джоу, на ее необычный перстень с печаткой. Весьма загадочная особа, подумала она.

— Быть может, вам, моя дорогая, не хочется вспоминать того типа, с которым вы ссорились, когда появилась я, но если вы желаете рассказать мне о нем, уверяю вас, это останется сугубо между нами, — сказала Джоу.

— Я как раз подумала о том, что вам можно рассказать все, — сказала Клэр.

И она пустилась рассказывать Джоу не только о Касе Бинелли, но и о Робине. А потом и о своих родителях рассказала.

Джоу кивала, но вопросов почти не задавала. Она внимательно изучала Клэр своими глубоко посаженными глазами.

Потом встала налить джина в опустевший стакан гостьи, выключила одну спираль электрического камина — в комнате стало очень жарко.

— Теперь вы знаете, что творится в моей душе, — закончила свою исповедь Клэр. — В последнее время жизнь меня не слишком балует. Ну, и что вы думаете, Джоу? Может, на самом деле во всем виновата я, а не мои родители?

— Вовсе нет. Я целиком и полностью на вашей стороне. Я вас как никто понимаю.

— Не может быть! — воскликнула Клэр. Она была рада, что эта очаровательная молодая женщина разделяет ее взгляды на жизнь.

— Но это так, моя дорогая.

— Может, вы всего лишь хотите сделать мне приятное?

Джоу рассмеялась.

— Я не принадлежу к числу льстецов, моя милая. Я всегда говорю только то, что думаю. Мы с вами оказались очень родственными душами, вот почему я приняла так близко к сердцу ваши невзгоды.

— Вы сказали, что мы с вами родственные души?

— Вне всякого сомнения. Я тоже всегда чувствовала потребность, а иной раз даже страстную, любить и быть любимой. Но стоит мужчине прикоснуться ко мне, и я готова сблевать. Вы сказали о том странном темном туннеле, который маячит пред вами, когда вы остаетесь наедине с мужчиной. Я тоже всегда боялась того, что ждет меня в его противоположном конце. Меня воспитывала тетя. Она никогда не говорила со мной о сексе. Когда мне было шестнадцать с половиной — а я была очень высокая и не по годам развитая девочка, — меня чуть не изнасиловал один мерзавец. Спасло только то, что я оказалась очень сильной. Но, уверяю вас, пережить это потрясение я так и не смогла. С тех пор я сторонюсь мужчин. Нет, я вовсе не возражаю посидеть в их компании — кстати, у меня есть неплохие друзья среди мужчин, — но как только они начинают ко мне приставать, я посылаю их подальше.

— Но я не могу сказать, что мне противны все до одного мужчины. Я мечтаю выйти замуж, растить детей. Только пока не встретила человека, с которым мне захотелось бы заняться любовью. Желания у меня самые что ни на есть естественные, но они почему-то до сих пор остаются неосуществимыми.

— Бедная малышка, — сочувственно сказала Джоу. Еще так молода, а уже успела устать от жизни, думала она. Как же она красива! Черт побери, эта девушка так беззащитна и так потрясающе красива!

Джоу закурила новую сигарету.

— Рассказывай дальше, — попросила она.

— Осталось совсем немного. Я очень боюсь, как бы не повторилось то, что случилось сегодня. Еще один подобный инцидент, и можно навсегда возненавидеть мужчин.

— Послушайтесь моего совета и исключите их всех из своей жизни. — Джоу ласково улыбнулась Клэр. — Я бываю по-настоящему счастлива только в обществе женщин.

— У меня тоже есть хорошие подруги. Я люблю поболтать с ними, даже немного посплетничать. Это очень расслабляет. Но подруги не могут занимать первое место в жизни женщины. Мне кажется, главное для женщины выйти замуж. И это, наверное, самое естественное из всех желаний.

У Джоу была нервная привычка то и дело стряхивать пепел с сигареты кончиком мизинца. Она сейчас как раз очень старательно стряхивала пепел и как-то странно глядела на Клэр.

— Честно говоря, я затрудняюсь сказать, что для женщины естественно, а что противоестественно.

— Господи, но как же здорово, что я встретила вас! — по-ребячески восторженно воскликнула Клэр. — Ради Бога только не подумайте, будто мне не нравится проводить время с подругами.

— Вы мне очень симпатичны, — сказала Джоу. — И я тоже бесконечно рада нашей встрече. Тем более, что сегодня меня вдруг охватило такое беспросветное одиночество. Сейчас я приготовлю вам ужин.

— Но, может, не стоит хлопотать из-за меня? — попыталась было возразить Клэр.

— Какие хлопоты? Мне это очень даже приятно. Сидите возле камина и отдыхайте. Если хотите, можете вздремнуть. Я сейчас поставлю пластинку.

В следующий момент Клэр уже полулежала в кресле с закрытыми глазами и наслаждалась божественной мелодией квартета из «Мейстерзингеров». Оказывается, Джоу очень любит Вагнера. Хоть он и немецкий композитор и его обожает Гитлер со своими придурками, сказала Джоу уходя на кухню, ей он все равно нравится. Настоящее искусство не имеет национальности и ему нет дела до выдуманных людьми границ.

Клэр слышала, как на кухне льется вода, позвякивает посуда и гремят ножи. Все эти звуки нисколько не отвлекали ее от музыки — напротив, они создавали удивительную атмосферу легкости и домашнего уюта. Скоро из кухни стал доноситься аппетитный запах, и у Клэр потекли слюнки.

— Надеюсь, вы уже проголодались. Сейчас все будет готово, — пропела из кухни Джоу.

Какая она славная и так мне нравится, думала Клэр.

Давненько никто не окружал ее такой заботой и вниманием. Разумеется, мать тоже всегда хлопотала вокруг нее, но взамен требовала откровенности. Тетя Хильда слишком загружена на работе, чтобы заниматься по-настоящему хозяйством, ну а Пип вообще им не интересуется. Клэр же так вымоталась в госпитале, потом еще пережила это нападение Каса Бинелли. Зато теперь можно ни о чем не думать. Обо всем позаботится Джоу. Она не только хороший друг, еще и отличный кулинар. Клэр с жадностью набросилась на рыбу, приправленную изысканнейшим соусом, с наслаждением потягивала белое вино — уму непостижимо, откуда оно у Джоу? Потом девушки пили настоящий ароматный кофе.

— Я просто потрясена этим приемом в мою честь! — воскликнула Клэр уже после того, как Джоу убрала со стола.

Джоу улыбнулась, слегка наморщила нос и уставилась на кончик своей сигареты.

— Ты не гость, а настоящий подарок, — сказала она и протянула Клэр руку.

Клэр с радостью схватила ее. Джоу крепко стиснула ее пальцы. Вдруг она встала и отошла к окну.

— Пожалуйста, включи на минуту лампу, — попросила она. — Я хочу раздвинуть шторы.

Клэр повиновалась. Гостиная наполнилась мерцающим лунным светом.

— Хорошая подсветка для немецких бомбардировщиков, — пробормотала Джоу. — Господи, какая же дивная ночь! Если бы не война…

— Но сирены пока молчат…

И они тут же завыли. От их душераздирающих воплей стыла кровь в жилах.

— Проклятье! Началось! — воскликнула Клэр.

Джоу задернула занавески и швырнула недокуренную сигарету в решетку камина.

— Как раз собиралась проводить тебя домой, но теперь я тебя не отпущу. Ты останешься ночевать у меня. Решено?

Джоу пристально глядела на свою гостью.

Это предложение застигло Клэр врасплох. Она встала. Посыпались шпильки, и плечи накрыло волною волос. Отдыхая в кресле, она сняла воротничок и галстук и ослабила пояс форменной юбки. Теперь она стала приводить себя в порядок. Интересно, что это Джоу вздумалось провожать ее домой — еще такая рань. Может, она ее чем-то обидела? Да вроде бы нет… Хотя, наверное, Джоу устала и хочет спать.

— Я привыкла к бомбежкам, — сказала Клэр. — Пережду ее в подземке.

— Нет, прошу тебя, останься. Я все равно не отпущу тебя. Только послушай, что там творится!

— Это всего лишь зенитки.

Клэр, пережившая не один и даже не десять воздушных налетов, живо представила себе, что творится снаружи: лучи прожекторов, пересекаясь, ощупывают звездное небо, орудия противовоздушной обороны изрыгают яркие вспышки пламени, воют сирены пожарных машин, звенят колокольчики «скорой помощи».

— Я рада, что ты не дежуришь сегодня ночью, — вдруг сказала Джоу. — Она подошла к Клэр и нежно обняла ее за плечи. — Мне повезло. Очень повезло, а ты хочешь уйти. Ведь ты не собираешься прятаться в бомбоубежище, правда? Я думаю, от собственной судьбы никуда не денешься.

— Я тоже так думаю.

— Тогда давай поставим новую пластинку и допьем эту бутылку вина, — предложила Джоу.

— Давай! — с готовностью согласилась Клэр.

Джоу поставила какую-то легкую музыку. Кажется, Делиус… Нежная, немного печальная мелодия. Джоу бросила на пол подушку и села у ног Клэр.

— Расскажи мне еще что-нибудь про себя, моя милая, — попросила она.

— Неужели тебе не надоели мои рассказы? Мне кажется, я рассказала тебе все до капельки. Кстати, тебе не жаль моих родителей? Ведь Бог послал им такую своенравную дочь

— Ничуть. А вот тебя мне жаль. Прости, но я считаю обоих большими эгоистами, поглощенными этой их так называемой великой страстью. А ведь она сгубила твою мать.

— Ты так считаешь? — удивилась Клэр.

— Да. Уверена, ей следовало остаться с первым мужем. Я всегда отдаю предпочтение тем, с кем можно общаться на интеллектуальном уровне. Понимаю теперь, почему тебя так раздражает ее страсть к твоему отцу.

— Я очень рада, что ты это понимаешь, Джоу. А то мне уже начало казаться, будто я какая-то странная.

И Клэр вздохнула.

— Моя бедная, заблудившаяся в дебрях собственной души девочка. — Джоу снова взяла Клэр за руку и крепко ее пожала. Та с удовольствием ответила на пожатие. На этот раз пальцы Джоу не спешили отпускать ее руку.

В Джоу было что-то такое, что слегка смущало Клэр. Ну да, они с ней очень разные. Похоже, Джоу Элбисс не верит в романтическую любовь. И тем не менее про нее не скажешь, что она бесчувственная. Ей нравится держаться за руки, сюсюкаться на школьный манер. Это настораживало Клэр — она не любила проявлять свои чувства в отношении с подругами.

Налет на этот раз был как никогда продолжительным. Зенитки бухали уже где-то совсем рядом. Вдруг по соседству разорвалась бомба. Громко звякнул хрусталь на полках. И распахнулась дверь в кухне.

Джоу выпустила руку Клэр, и той показалось, будто подруга немного испугалась. Она курила одну сигарету за другой и то и дело прикладывалась к стакану с неразбавленным виски. Клэр не хотелось пить. Вдруг ее осенило, что Джоу нервничает вовсе не от страха за свою жизнь. Не могла она испугаться бомбежки — ей, водителю «скорой помощи», наверняка приходилось бывать и не в таких переплетах. В таком случае, что с ней?..

— Будь прокляты эти бомбежки! — пробормотала Джоу.

— Прости, что я навязалась на твою душу.

— Ты вовсе не навязалась — я сама не хочу тебя отпускать.

— Сегодня мои родственники дома не ночуют. А я очень не люблю быть ночью одна, — призналась Клэр.

Джоу жадно курила и смотрела на Клэр своими печальными глазами.

— Кузина Пип такая же красивая, как и ты? — вдруг спросила она.

— Но я не такая уж и красивая…

— Ладно, ладно, не задавайся.

— Я не задаюсь. — Клэр стало неловко. — Пип темноволосая и небольшого роста. У нее хороший характер — вся нараспашку. Ни комплексов, ни неврозов. Она обожает мужчин, и они платят ей тем же.

— Как все просто!

Джоу презрительно фыркнула.

— Я очень ей завидую, — сказала Клэр.

— Было бы чему. Сдается мне, она весьма ограниченная девушка. А вот ты совсем другая. Ты очень разборчивая, не то что большинство девушек, для которых все счастье в жизни заключается в мужчинах. Жалкие создания. Я уверена, у тебя нет ни малейшего желания отдать себя во власть кого-нибудь из этих тщеславных кретинов — ведь они считают, будто им доступны все без исключения женщины.

Она так категорична, думала Клэр. Как можно ненавидеть всех без исключения мужчин?..

Вслух она сказала:

— И все-таки мне бы хотелось отдаться во власть… — Она вспыхнула. — Я хотела сказать, что я… я не переношу тех, кто ведет себя как грубое животное.

Джоу молча подошла к радиоле и сменила пластинку.

Клэр даже не успела разобрать, что за музыку она поставила — близкий взрыв сотряс весь дом. Из окон посыпались стекла, и одновременно погас свет.

Клэр испуганно заметалась по комнате.

— Джоу! Джоу! — взывала она.

Подруга крепко обняла ее за плечи.

— Все в порядке, моя милая. Мы пока еще целы. Но шарахнуло где-то совсем рядом.

Клэр перевела дух и рассмеялась.

— Да, совсем рядом. Будем надеяться, что не по нашему госпиталю.

Они подошли к окну, и Джоу раздвинула шторы. В стекле зияло отверстие с острыми краями. На противоположной стороне площади горело какое-то здание. Слава Богу, госпиталь, кажется, цел.

Если Джоу и испугалась, то она быстро оправилась от испуга. Умело заклеила бумагой разбитое стекло, задернула шторы, зажгла свечи, вымела осколки. Клэр восхищалась ее спокойствием и деловитостью.

— Утром вызову стекольщика, — сказала Джоу. — Давай выкурим по сигарете и чего-нибудь выпьем.

— Давай. Какая бомбежка.

— Благодаря ей ты останешься у меня. Никуда я тебя не отпущу.

Клэр не стала возражать — ей вовсе не хотелось идти домой. И снова посыпались бомбы. Бедный Лондон, думала Клэр, бедные люди — их десятки, может, сотни, изуродованных до неузнаваемости, погребенных под развалинами разрушенных зданий. И каким бы храбрым ты ни был, все равно душа уходит в пятки, пересыхает во рту и потеют ладони, когда начинают завывать сирены. А Джоу просто умница — ей совсем не страшно.

Дали свет, она поставила новую пластинку, заварила кофе. Они засиделись за разговорами далеко за полночь.

В два часа ночи прозвучал отбой. В чистом небе снова мирно сияла луна, и только полыхавшие повсюду очаги пожарищ напоминали о том, что идет война.

Клэр безропотно подчинялась Джоу. Но это даже нельзя было назвать подчинением. Дело в том, что Джоу угадывала каждое желание новой подруги. Сперва горячая ванна, потом большое, согретое возле камина полотенце, которым Джоу заботливо укутала ее, как только девушка вылезла из ванной. А в воду она капнула несколько капель ароматнейшей эссенции. Это были остатки былой парижской роскоши, как выразилась Джоу. Она застлала постель чистым бельем и велела Клэр залезать под одеяло.

— А ты где ляжешь? — спросила девушка.

— Я привыкла к походным условиям. Прикорну на диване. И никаких споров, — категорично заявила она.

Клэр была смущена столь повышенным вниманием к своей персоне. Однако ее сердце преисполнилось благодарности.

— Я восхищена тобой, — сказала она, скользнув в чистую постельку и сладко зевая.

— Мне нравится ухаживать за кем-нибудь.

— Вот так мужчина должен ухаживать за своей женой, — наивно заметила Клэр. — Но, я думаю, никто из них на такое не способен. Они эгоисты не только в постели, но и в жизни.

Пробормотав это весьма циничное замечание, Клэр закрыла глаза. И почувствовала, что засыпает. Ей было так тепло и уютно. И не нужно никуда тащиться в душной подземке.

Джоу Элбисс стояла возле кровати, не спуская с подруги глаз. Клэр казалась ей красавицей. Густые темные ресницы отбрасывают на щеки длинные тени, золотисто-рыжие локоны разметались по подушке. Клэр вдруг открыла глаза и сонно улыбнулась Джоу.

— Прости, но у меня уже не ворочается язык. На ходу засыпаю. Спокойной ночи, Джоу, дорогая, и огромное тебе спасибо за все.

— Спасибо тебе, — отрывисто проговорила Джоу, вышла из комнаты и закрыла за собой дверь. Клэр мгновенно заснула.

Когда она проснулась, возле ее кровати стояла одетая в форму Джоу и протягивала ей чашку чая.

— Убегаю на дежурство, — сказала она. — Проспала все на свете. Очень жаль, что не могу приготовить тебе завтрак, но в кухне много всякой еды.

— Господи, спасибо, что ты меня разбудила! — воскликнула Клэр, вскакивая с кровати. — Я уже должна быть в госпитале.

Джоу натянула кожаные перчатки с крагами. Сегодня она показалась Клэр очень сдержанной и даже суровой.

— Придешь вечером? — вдруг спросила она.

— Сегодня, кажется, не смогу. У меня свидание.

— С кем-нибудь из твоих знакомых мужчин? — насмешливо поинтересовалась Джоу.

— Нет, с моей подругой Лиз. Она тоже работает сестрой милосердия в нашем госпитале. Мы собирались сходить вечером в кино.

— Приходи после кино.

— Нет, Джоу, спасибо тебе, но я не смогу. Сегодня вечером я должна быть дома. Я обещала Пип.

— А когда ты придешь ко мне?

Бедная Джоу, подумала Клэр. Какая же она одинокая!

— Ты что, на самом деле хочешь, чтобы я пришла, осталась у тебя ночевать и выгнала тебя из твоей мягкой постели на жесткий диван? Что ж, раз ты этого хочешь, я приду. Мне было с тобой так хорошо, так…

Клэр замолчала. Она только что сняла верхнюю часть белой шелковой пижамы, которую дала ей Джоу, и теперь старшая подруга как-то странно на нее смотрела. Вдруг она повернулась и стремительно вышла из комнаты.

— Приходи, когда захочется, — крикнула она уже из холла. — Только поскорее. До свидания.

— До свидания, Джоу!

Странное существо, думала Клэр, торопливо натягивая форму. Но с ней очень хорошо.

Клэр варила на кухне кофе, когда кто-то вошел в гостиную. Она поспешила туда и увидела девушку в форме женской вспомогательной службы ВВС. Девушка была небольшого роста, но очень миловидная. Через плечо у нее висела большая сумка на молнии. Они с Клэр в удивлении уставились друг на друга.

— Привет, — сказала Клэр.

— Черт побери, кто ты такая? — не слишком вежливо поинтересовалась девушка.

— Клэр Меллорс.

Незнакомка нагло разглядывала Клэр.

— Сестра милосердия, что ли?

— Я работаю в госпитале за углом. — Теперь и Клэр разговаривала сухо. Отталкивающая особа, думала она. Капризно надутые губы, злые глаза. Очевидно, близкая подруга Джоу, раз вошла в квартиру как к себе домой.

Клэр хотела было объяснить, почему она оказалась здесь, но не успела — незнакомка ей рта не позволила открыть.

— Где Джоу?

— Только что ушла на работу.

— Ты здесь ночевала?

— Да. А ты имеешь что-то против?

К ее удивлению и даже возмущению девушка достала из кармана сигарету, постучала ею о ноготь большого пальца и сказала очень громко:

— Имею. Очень даже имею.

Клэр растерялась. Девушка между тем продолжала:

— Думаю, мне пора представиться. Я — офицер военно-воздушных сил Моника Стурнхэм.

— Понятно.

— Разве Джоу не получила мое письмо?

— Мне ничего не известно относительно писем мисс Элбисс. Она мне о тебе не рассказывала.

— Мисс Элбисс, — насмешливо повторила Моника. Она засунула большие пальцы обеих рук за пояс своего короткого синего кителя и начала расхаживать по комнате. Ее лицо покраснело от злости. — Мисс Элбисс, — снова повторила она и рассмеялась. — Уверена, ты зовешь ее Джоу.

— Ну и что? Тебе-то какое дело?

— Ты давно здесь живешь?

— Я здесь не живу. Я осталась ночевать у Джоу из-за бомбежки.

— О, так значит ты осталась ночевать из-за бомбежки. Ну да, Джоу решила разыграть из себя защитницу слабых. Да, такую милашку, как ты, приятно защищать.

— Послушай, я понятия не имею, почему ты разговариваешь со мной таким тоном, но я не намерена это терпеть. — Клэр задыхалась от гнева. — Мне кажется, ты ненормальная. Ведь мы с тобой даже не знаем друг друга.

— Хорошо, я скажу, что думаю о тебе. А думаю я вот что: ты — настоящая сука. Ты живешь с Джоу, хотя знаешь, как много она значит для меня после того, что между нами было.

— Ты несешь какую-то чушь. Я ничего не могу понять. Ничего. Я вовсе не знала, что…

— Врешь, — перебила ее Моника. — Джоу наверняка все тебе рассказала, ну а если она не удосужилась это сделать, я сама расскажу. После того, как она погибла, — Моника кивнула в сторону портрета над камином, — Джоу по-страшному запила. Вскоре мы с ней познакомились и стали жить вместе. Я помогла ей забыть ту девушку. Потом случилось глупое недоразумение, и она выгнала меня ко всем чертям. Она сказала, что больше не потерпит возле себя никого, что ей хочется быть одной. Я вернулась в свой лагерь, но каждый день писала ей письма. Она говорила, что у нее никого нет. Она клялась мне. А я приезжаю и вижу здесь тебя. Но Джоу от меня так просто не избавится. Я такое вам устрою…

Она говорила очень быстро и сбивчиво, и Клэр с трудом ее понимала. Моника Стурнхэм вела себя словно девушка, застукавшая соперницу в квартире своего жениха или мужа. Словно Джоу была ее возлюбленным, а она узнала об измене и устроила жуткую сцену ревности.

— Я любила Джоу. Она меня тоже. Да, да, я это знаю. Я не позволю тебе занять мое место!

Моника вдруг упала на диван и разрыдалась.

И тут Клэр все поняла. Джоу была одной из тех самых. Так вот, значит, почему она окружила ее таким вниманием и заботой. Выходит, она делала это не из дружбы или симпатии, а потому, что была лесбиянкой.

И если бы не появилась эта Моника и не раскрыла ей глаза на происходящее, она, Клэр, непременно пришла бы к Джоу снова и вляпалась бы в какую-нибудь отвратительную историю.

Теперь Клэр испытывала брезгливость, вспоминая, каким взглядом смотрела на нее Джоу, как ее длинные нервные пальцы тискали ее ладонь. Вот уж ирония судьбы! Да, на нее всегда клевали мужчины, но чтобы к ней воспылала похотью особа женского пола… Бр-р, мерзость какая! Как бы она ни презирала мужчин, никогда, никогда не станет она искать утешения в объятьях Джоу Элбисс! Одна мысль о том, что она снова может встретить ее, повергала Клэр в ужас. Уж лучше Кас Бинелли со своими вполне естественными желаниями…

Клэр не стала возиться с завтраком. Быстро надела пальто, схватила сумку и выскочила за дверь, даже не глянув на рыдавшую на диване девушку. Джоу сама разберется с ней. Достаточно, достаточно с нее всяких мерзостей.

Этой ночью от взрывной волны пострадали окна многих домов. Все улицы были усеяны осколками битого стекла, блестевшими под лучами утреннего солнца. Клэр с наслаждением вдыхала свежий воздух. Было ощущение, что она вырвалась из какого-то душного помещения, где нечем дышать. Нет уж, Джоу она будет отныне сторониться как чумы. Однако ненависти к ней она не испытывала, а только жалость.

Воистину, стоит ли осуждать людей за то, что они живут ненормальной жизнью? Осудить легко, понять труднее. Гораздо труднее. Но Джоу ей не понять. Никогда.

Минувшая ночь и жуткая сцена, разыгравшаяся в гостиной Джоу, повергли Клэр в мрачное расположение духа. Все это еще больше запутало ее и без того сложные проблемы.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

На следующий вечер Клэр получила письмо. Его опустили в почтовый ящик для служащих госпиталя.

«Я поняла, что М. явилась на квартиру и устроила сцену. Вероятно, нашей дружбе конец, — писала Джоу. — Все могло бы быть так чудесно. Ты не представляешь, как я расстроилась. Если захочешь увидеть меня, приходи. Я буду тебя ждать».

Клэр разорвала письмо на мелкие клочки. Ей оказалось довольно трудно прийти в себя после учиненного Моникой скандала. Она очень благодарна Джоу за приют и ласку в ту ужасную ночь, но… Нет, видеть ее она больше не хочет.

Несмотря на отсутствие свободного времени и усталость, Клэр почувствовала себя бесконечно одинокой. Она даже скучала по той поре, когда ей казалось, будто она влюблена в Робина и с нетерпением ждала свадьбы. Отныне ее жизнь лишена всякого смысла. Нет любви, нет смысла, нет и жизни.

Ее стали посещать мрачные мысли: вдруг она погибнет во время бомбежки, отправится на тот свет, так и не изведав истинной любви, воспетой поэтами всего мира. Она истово просила Бога послать ей суженого.

Клэр стала завидовать женщинам типа Ивлин, их простым человеческим желаниям. Ничего они себе не придумывают, жизнь не усложняют, а просто наслаждаются ею, воспринимая такой, какая она есть. Тэлботы справляют сейчас медовый месяц и им, разумеется, не до нее, хотя и прислали открытку. А потом вдруг Ивлин прислала пространное письмо. Туманное, из сплошных недомолвок. Она, оказывается, не оставила вспомогательную службу, и в настоящий момент ее командировали на отдаленную военно-морскую базу на Шетландских островах. Колин, писала Ивлин, стремительно шел на поправку. Он уже совсем здоров, правда, слегка прихрамывает. Провалявшись несколько месяцев в госпитале, он проникся ненавистью к любой форме бездеятельности, и с помощью высокопоставленного родственника в Министерстве обороны ему удалось вернуться в действующую армию. Он недавно улетел на Сицилию, где союзные войска готовили новое наступление.

«Мне не хотелось отпускать его, но я понимаю, что он не может оставаться дома, — писала Ивлин. — Итак, нас снова разделяют тысячи и тысячи миль. Проклятая война… Надеюсь, Клэр, у тебя все в порядке и ты жива-здорова. Мы с Колином часто вспоминали о тебе…»

Клэр тут же ответила Ивлин. Написала, что была очень рада получить от нее письмо. Выразила сожаление, что война снова разлучила их с Колином. Свое письмо Клэр закончила такими словами:

«Но я очень тебе завидую. У тебя есть человек, которого ты ждешь. У меня нет никого».

Она работала без выходных до самого дня рождения Пип — его праздновали в последнюю субботу мая. Пип исполнилось двадцать два, хотя на вид вряд ли ей можно было дать больше шестнадцати. День рождения был омрачен для Пип личными переживаниями. Дело в том, что она влюбилась в женатого человека, служившего в Министерстве ВВС. Долго сопротивлялась этой любви, но в конце концов сдалась.

Тетя Хильда заказала столик в «Савойе». Вместе с гостями их оказалось двенадцать. Возлюбленный Пип прийти не смог, и девушка по-настоящему страдала. Клэр видела, как кузина танцевала то с одним, то с другим приятелем, много пила шампанского, громко смеялась, но Клэр-то знала, как ей тяжело и очень ее жалела. Странно, что она прониклась особой любовью к Пип сейчас, когда девушка страдала. Пип проплакала ночь напролет из-за того, что возлюбленный побоялся прийти к ней на день рождения.

— Он хочет, чтобы я провела с ним уик-энд, — рассказывала Пип, захлебываясь рыданиями. — Говорит, что раз мы не сможем пожениться, то по крайней мере должны хоть несколько дней побыть вместе.

С этим Клэр согласиться не могла.

— Не делай этого, Пип, — сказала она. — Всю жизнь потом будешь жалеть.

— Ты прямо ханжа какая-то! — воскликнула Пип. — Совершенно не понимаешь, как тяжко кого-то так сильно хотеть и… и быть от него далеко! Бесчувственная ты совсем!

Неужели она и вправду бесчувственная? У Клэр заныло сердце.

— Возможно, ты права, и я на самом деле бесчувственная, но ведь любить женатого большой грех. Да, сначала вам будет хорошо, но потом… На обмане счастья не построишь. Пип, ты должна от него отказаться. Тем более, что для тебя все может обернуться большой бедой.

И Клэр вспомнила Глорию. Такой, какой увидела ее в тот злополучный день. Одиночество и безысходность — вот неизбежный удел тех, кто не думает о будущем.

Клэр почему-то считала себя более умудренной в делах подобного рода. Она изо всех сил старалась убедить Пип не ездить с возлюбленным на уик-энд. И Пип пообещала ей попытаться «проявить силу воли».

Сейчас она кружилась в танце. Хороша, очень хороша она в своем нежно-розовом вечернем платье. Вряд ли кто-нибудь из гостей подозревает, как тяжело у нее на душе. Оркестр сыграл традиционное «Желаем новорожденной счастья», все выпили за ее здоровье. За окном выли сирены и рвались бомбы. Но все вели себя так, словно их это не касалось.

А Клэр весь вечер размышляла о том, как бренна и скоротечна их жизнь.

Она танцевала с Жаком Моджи, молодым смуглокожим красавцем с черными, как воронье крыло, волосами. Подобно всем истинным гасконцам, он был темпераментен, очарователен и, разумеется, избалован женщинами. Как и все французы, обладал способностью заставить женщину почувствовать себя самой красивой в мире. Клэр знала, Жак любезен и галантен со всеми без исключения женщинами, однако парень был ей очень симпатичен. С ним можно болтать на любые темы. Жак говорил на превосходном английском — он несколько лет обучался в Оксфорде и уже должен был вернуться в Париж, чтобы преподавать там английский язык, но тут его призвали в армию. После капитуляции Франции, которую он пережил очень тяжело, Жак вступил во Французскую добровольческую армию. Сейчас он был в отпуске.

Жак рассказал Клэр, что живет в небольшом домике в Челси неподалеку от Кингз-роуд. Живет совсем один и, надо сказать, наслаждается своим одиночеством. Домик принадлежит родителям его друга по Оксфорду. Сейчас друг служит на флоте, родители, испугавшись бомбежек, уехали в Росс-он-Уай. Жак чудесно проводил свой отпуск, упиваясь, как он выразился, музыкальными оргиями. Он обожал фортепьянную музыку, сам играл на рояле, и по воле случая в его распоряжении оказался великолепный «Бехштейн».

— Иной раз я просиживаю за ним часами. Меня не слышит ни одна живая душа — соседи разъехались кто куда, а потому никто не возражает против моей музыки, — рассказывал он Клэр.

— Мне бы очень хотелось вас послушать.

— Согласен музицировать для вас всю ночь напролет. — Жак глядел на девушку томным, восхищенным взглядом. — Клэр, а вам известно, что вы очень красивы? — неожиданно спросил он. — Вы, как мне кажется, самая красивая девушка во всей Англии. Тем более, что я всегда питал слабость к рыжим. Но ваши волосы не просто рыжие — они отливают настоящим золотом. Изумительно!

— Вы мне льстите, Жак. — Клэр весело рассмеялась. Этот француз не может не нравиться. Полон очарования, а улыбка как у маленького ребенка — открытая, благожелательная. И танцует как бог.

Сегодня ей очень легко и хорошо. И это не ускользнуло от внимания тети Хильды — то и дело она бросала на племянницу одобрительные взгляды, кивала, давая понять, что очень за нее рада.

— Когда я увидел вас, Клэр, я вспомнил репродукцию картины Росетти. Я купил ее еще в Оксфорде, — рассказывал Жак, кружа девушку в своих объятьях. — Вероятно, вы тоже ее видели. На ней изображена высокая стройная девушка в белом с распущенными по спине рыжими волосами и с лилией в руках. Вы точно сошли с картины Росетти — те же классически правильные черты лица, большие глаза, восхитительные губы.

— Только нет у меня в руках лилии, — с улыбкой заметила Клэр.

— Лилии у вас нет, но вы одеты как та девушка — в белое. Mon Dieu,[30]Боже (фр.). как бы мне хотелось увидеть вас с распущенными волосами!

У Клэр было ощущение, словно она внезапно вынырнула из темного клокочущего потока и очутилась вся на солнце. Новое платье из белого крепа, туго облегавшее талию и бедра, как она знала, очень ей шло. Волосы она по обыкновению собрала в тяжелый пучок. Пип приколола к правому виску кузины душистую белую камелию.

Молодой француз таял от восторга и готов был влюбиться в Клэр по уши. Он хорошо разбирался в людях, особенно в женщинах, и сходу понял, что эта девушка не чета остальным. Они танцевали, прижавшись щека к щеке и слившись в едином ритме. Он ощущал, как бьется ее сердце, как подрагивают пальцы на его плече. Девушка вся отдавалась танцу. Он нежно коснулся губами ее волос и прошептал:

— Cherie… tu es vraiment mignonne…[31]Милая… ты настоящая душечка (фр.).

Она смотрела на него из-под полуопущенных век. Ему казалось, ее взгляд полон неги и желания.

Но стоило ему прижать чуть крепче к себе ее молодое хрупкое тело, и она отстранилась.

Жак был заинтригован. Он привык, что девушки готовы отдаться ему чуть ли не с первого взгляда, и менял их если не как перчатки, то, по крайней мере, как вышедшие из моды сорочки. Он не собирался жениться в ближайшее время, а поэтому серьезных романов не заводил. Но эта англичанка так и притягивала его к себе. Красива, как богиня, но вряд ли знает себе цену. Хотя, быть может, наоборот, слишком в себя влюблена. Словом, не девушка, а сплошная загадка.

— После вечеринки я хотел бы отвезти вас домой, — сказал Жак ей на ухо.

В обычной ситуации Клэр могла подумать: ну вот, начинается! С Жаком Моджи все было совсем не так. Она почувствовала приятное возбуждение — хотелось остаться наедине с этим очаровательным французом.

Гости стали расходиться вскоре после часу, и Жак отвез ее на такси домой. Расплатившись, отпустил водителя, и они остались совсем одни в темноте. Жак привлек девушку к себе, поцеловал. И хоть его поцелуй оказался очень страстным, он ограничился только им, а когда через несколько секунд отпустил ее и сказал, что ей пора спать, девушка прониклась к нему большой симпатией.

— Ты уже засыпаешь, cherie! Позволь мне заехать за тобой завтра, и мы сможем провести вместе целый вечер.

Поддавшись настроению минуты, Клэр согласилась.

Он повел ее на веселый французский фильм. Его показывали в маленьком кинотеатре, о существовании которого Клэр даже не подозревала. Потом они обедали у «Прунера». Как выяснилось, Жак был большим гурманом и прекрасным знатоком сухих вин. И снова он отвез ее домой, отпустил такси и поцеловал на сон грядущий. На этот раз его поцелуй был более долгим.

Клэр с каждым днем все больше привязывалась к Жаку и теперь уже с нетерпением ожидала свидания. Они условились провести вместе выходной. Потом он предложил ей поехать к нему домой в Челси — он хотел исполнить для нее свою любимую музыку. Клэр без колебаний согласилась.

Жак был нежен и совсем ненавязчив. Он старался предупредить каждый ее шаг, и она подумала, что наконец-то нашла истинного друга. Это был настоящий мужчина, и он помог ей избавиться от неприятного ощущения после эпизода с Джоу Элбисс. Быть снова самой собой, чувствовать себя слегка влюбленной в молодого красивого мужчину, который души в тебе не чает — о, она очень давно не испытывала это волнующее ощущение. Клэр была по-настоящему счастлива и даже жаждала приключений.

Майская ночь опустилась на землю. Пахло цветущей сиренью, а тишина стояла удивительная.

Дом в Челси был обставлен изысканно и со вкусом. Воистину друзья Жака принадлежали к артистическому миру. В небольшой гостиной на первом этаже высокий потолок и два больших окна. Как только они туда вошли, Жак включил большой электрический камин и усадил Клэр на широкий диван возле него. Ее поразило обилие разбросанных повсюду книг. Посреди комнаты стоял раскрытый рояль, в окна заглядывали крупные майские звезды. И еще этот ни с чем не сравнимый запах весны — от него кружилась голова.

Помогая Клэр снять пальто, Жак нежно поцеловал ее в шею. Она вздрогнула и насторожилась. Давно она не испытывала физического удовольствия от прикосновения к коже губ мужчины. Но и теперь, когда они остались одни, Жак не делал попыток приставать к ней. Видимо, он был настоящим эстетом в любви и не желал торопить события. Он спустился вниз, сварил кофе и принес чашки в гостиную. Клэр пила кофе, а он играл на рояле, очень тихо, словно боясь потревожить несуществующих соседей.

Сперва он играл Шопена — Клэр его обожала. Потом «Лунный свет» Дебюсси.

Девушка лежала на диване с закрытыми глазами. Она млела от счастья.

— Спишь? — тихо поинтересовался Жак.

Клэр открыла глаза и улыбнулась.

— Нет. Что ты. Я слушала тебя. Мне так покойно, так сладко. Знаешь, Жак, мне ужасно хорошо с тобой.

Он подошел, присел рядом, поднес к губам ее руку и стал покрывать ее нежными поцелуями.

— Моя прекрасная девушка-лилия, скажи мне что-нибудь? Ну, скажи же. Почему ты так боишься любви?

Он обратил внимание, что Клэр покраснела и слегка наморщила лоб.

И вдруг ее прорвало. Она заговорила о себе, рассказала о том, что произошло между ней и Робином.

— Знаешь, Жак, мне уже кажется, что это я во всем виновата, а не Робин. Ведь он вел себя как настоящий мужчина, а я… я была последней дурочкой.

— Я думаю, виновата не ты, а твои родители, которые наверняка с детства внушали тебе отвращение к физической любви, — высказал предположение Жак.

Клэр рассмеялась.

— Что ты. Все наоборот. Они как раз всегда выражают свои восторги по поводу физической любви. Да они просто помешаны на плоти.

— А ты как будто боишься ее зова, — заметил Жак.

— Вовсе не боюсь, — возразила она. — Но я считаю, что если молчит душа, то и тело не должно любить.

— Моя правильная и пристойная англичаночка Клэр. Я вижу, ты даже боишься употреблять слово «секс». А известно ли тебе, cherie, что мы, французы, возвели любовь в ранг искусства? Мне кажется, англичане не понимают, что наслаждаться по-настоящему любовью можно лишь тогда, когда и женщина тоже испытывает наслаждение.

Клэр кивнула. Ей вовсе не казалось неловким говорить на подобные темы с Жаком — он очень чуток и все на свете понимает.

— Ну, а если женщина не хочет заниматься любовью? Что тогда? — грустно спросила она.

Он бережно положил ее руку на диван и допил свой остывший кофе.

— Ты хочешь знать, что бывает в том случае, если женщина не испытывает желания заниматься любовью? Но я не верю, что существуют подобные женщины. Уверен, потребность в плотской любви заложена в каждом. В ком-то она может ослабнуть или притупиться от неправильного обращения. В других эта потребность запрятана очень глубоко, и требуются чуткость и терпение, чтобы ее обнаружить. Но я никогда не поверю, что на свете найдется женщина или мужчина, хотя бы раз в жизни не испытавшие потребность в физической любви.

— А как тогда объяснить то, что я наслаждаюсь поцелуями, но когда дело доходит до других ласк, мне становится страшно?

— Моя дорогая, поцелуев иногда бывает мало. Поцелуи — это всего лишь восхитительная прелюдия к чему-то более важному.

— Но мне хватает одних поцелуев, — возразила Клэр. — Правда, иной раз мне кажется, что…

Она замолчала и потупилась.

— Что искусство любви на этом не кончается, — договорил он за нее и снова стал целовать ей руку, шепча: — От тебя так божественно пахнет. Я назвал тебя лилией, но ты скорее похожа на душистый цветок, правда, еще не распустившийся. Mon Dieu, если бы этот цветок принадлежал мне…

Он посмотрел ей в глаза, и она не отвела свои. Ей вдруг захотелось подчиниться его воле. Ведь он настоящий мужчина, а она отнюдь не бесчувственная женщина и не лесбиянка, как Джоу. Клэр страстно захотелось отдаться Жаку и тем самым доказать самой себе, что ей вовсе не чужды чувственные наслаждения.

— Жак, Жак… — шептала она, чувствуя необычайное волнение.

Он крепко обнял ее и вынул из волос шпильки. Когда они рассыпались по плечам, стал целовать душистые шелковистые локоны, потом отыскал ее губы и приник к ним в долгом нежном поцелуе.

— Я так хочу тебя, мой маленький цветок, — прошептал он, едва переводя дух.

— А я хочу, чтобы ты заставил меня захотеть тебя, — прошептала она в ответ.

Жак недоверчиво покачал головой.

— Ты уверена, дорогая? И душой, и телом? Но ведь ты говорила…

— И телом тоже.

— Да? Но я очень боюсь за тебя. А может, ты просто убеждаешь себя: я отдамся Жаку, и он докажет, что со мной все в порядке. Но ты меня боишься, правда ведь? — Он прижал ладонь к ее груди. — О, оно бьется как у испуганной птички. И ты вся дрожишь.

— Жак, я хочу тебя!..

Он смотрел на нее чуть ли не с состраданием и ласково гладил ее по волосам.

— Нет, моя дорогая, это была бы grande betise[32]Большая глупость (фр.). с моей стороны.

Она дрожала, прижавшись щекой к его плечу.

Может, он прав, и она на самом деле не в себе? Сейчас готова поддаться минутному настроению, а завтра будет об этом сожалеть. Но ведь обучить ее искусству любви способен лишь такой чуткий человек, как Жак.

— Но я уверена, что хочу тебя, Жак.

Он нежно поцеловал ее в губы.

— Потому что тебе нравится, как я тебя целую. Ведь целовать тоже искусство. Вот так целует своих родителей ребенок. — Жак поочередно коснулся губами обеих ее щек, и Клэр улыбнулась. — А вот так целуются друзья. — Он снова поцеловал ее в обе щеки, на сей раз покрепче. Потом впился губами в ее губы, заставил их раскрыться и просунул между ними язык. — А вот так мужчина целует свою желанную…

Клэр страстно ответила на его поцелуй. Жак так ласков и нежен, что целоваться с ним наслаждение.

Она подалась к нему всем телом. Жак медленно погладил ладонью ее обнаженные плечи, спину, потом обнял за талию. Клэр закрыла глаза. Его ласки расслабляли. Они были утонченны и очень нежны. Она вздохнула от счастья. Он обнял ее обеими руками, мягко, но властно заставил лечь на спину. Она лежала на диване, вся в его объятьях. Жак лег рядом. Она слегка подвинулась, и он стал нежно ласкать ее грудь. Потом поцеловал в губы, на сей раз более страстно, чем до этого. По ее телу прокатилась дрожь — как сладко, сладко!.. Хотелось быть еще, еще ближе к нему. Выражение лица Жака изменилось — он побледнел, задышал часто и прерывисто. И закрыл глаза.

— Ты начинаешь хотеть меня, — сказал он. — Так, как женщина хочет мужчину. Правда, моя девушка с лилией?

Да, с радостью думала она. Я хочу тебя. Хочу, чтобы это ни с чем ни сравнимое наслаждение длилось вечно. Все будет в порядке. Жак знает, как нужно со мной обращаться.

Она была полна желания, предчувствия наслаждения. Быстро и умело Жак расстегнул платье, высвободил ее руки. И тут же встал и вышел из комнаты. Когда он вернулся, на нем был халат нараспашку и больше ничего.

Увидев Жака, Клэр ощутила прежний ужас. Желание куда-то делось, исчезло, испарилось. А еще она испытывала горькое разочарование и жгучий стыд. Она поспешила закрыться платьем. Жак молча взирал на девушку. Его бросало то в жар, то в холод. Он бы наверняка почувствовал себя оскорбленным и даже разозлился, если бы Клэр не рассказала ему о том, что пережила с Робином. Одно он знал точно: когда он уходил, Клэр готова была отдаться ему. Теперь она испытывала к нему отвращение.

Он присел на диван.

Она спрятала лицо в ладонях. Он ласково отнял их и заставил ее посмотреть ему в глаза.

— Думаешь, я монстр, который захочет взять тебя силой? Ты не хочешь меня, да? — тихо спросил он.

Она расплакалась, припав к его плечу. Он медленно и нежно гладил ее по волосам.

— Прости, прости меня, — всхлипывая, твердила она. — Я не должна была так поступать. Ты хороший… ты очень хороший. Жак, ты должен меня возненавидеть. Мне стыдно, мне очень стыдно…

Он гладил ее по волосам.

— Cherie, ни ты, ни я не знали, чем это кончится. Пожалуйста, не расстраивайся. Определенно для этого есть причины. Моя наружность еще не испугала ни одну женщину. — Он улыбнулся. — Может, ты скажешь мне, чем я тебя так испугал?

Она подняла голову и посмотрела на него полными слез глазами.

— Ты тут ни при чем. Это я… странная.

— Я все еще не верю в это, Клэр. Чем я мог тебя так напугать?

— Я не испугалась. Мне стало… противно.

— Это из-за того, что твои родители влюблены друг в друга и не скрывают от тебя своего желания заниматься любовью?

— Нет, не только из-за этого. Понимаешь, когда мне было тринадцать лет, я видела, как… Я еще никому об этом не рассказывала. Но тебе я, кажется, могу рассказать. Ты все поймешь.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

— Дело было летом, — рассказывала Клэр. — Я гуляла на лугу. Сено уже скосили, и в воздухе стоял чудесный аромат трав. У меня на душе было так хорошо, радостно. Я шла и думала о том, какое счастье быть молодой, красивой, чистой. Вдруг я услышала чей-то смех, сперва мужской, потом женский. Я огляделась по сторонам, но вокруг не было ни души. Тогда я догадалась, что кто-то сидит за стогом. Наверное, подумала я, люди устроили пикник. Правда, это были владения моего отца, но иногда кто-то устраивал на лугу пикник. Меня охватило обычное детское любопытство. Я подошла поближе и услышала стон. Я испугалась. Не помню уже, что я подумала, то ли что там кого-то убивают, то ли еще что-то, однако, несмотря на страх, я чувствовала сильнейшее любопытство.

— И ты?..

— И я очень медленно и осторожно стала обходить вокруг стога, как вдруг увидела лежавшую в сене девушку. Я ее знала — ее звали Китти, и она работала у нас на ферме. Ей в ту пору было пятнадцать. Она лежала совершенно нагая, представляешь? Сверху на ней лежал мужчина, работник отца. Его я тоже знала. Я впервые в жизни увидела, как это происходит, ну, как мужчина и женщина занимаются любовью. Похоже, они заметили меня не сразу. Я хотела кинуться на помощь Китти, но не могла шевельнуться от страха. Потом я услышала ее смех, увидела, как она поцеловала этого парня, и мною овладели сомнения. Тут он обернулся и заметил меня. Я бросилась бежать. Я летела сломя голову, потом спряталась в кустах и проплакала до темна. Когда на небе показались звезды, я пошла домой.

— И ты никому не сказала о том, что видела?

— Сказала. Матери. Она спросила, где я так долго гуляла и почему у меня заплаканные глаза. Лицо и руки у меня были в кровь расцарапаны колючками куманики — ведь я просидела в зарослях полдня. Наверное, она подумала сначала, что на меня кто-то напал. Когда мать наконец поняла, в чем дело, она обозвала меня глупым маленьким гусенком и сказала, что расстраиваться из-за подобных вещей не нужно — ведь любовь между мужчиной и женщиной это нечто очень естественное и даже прекрасное. Господи, она так и сказала — прекрасное! Еще она объяснила, что этим занимаются все мужчины и женщины, что от этого рождаются дети. Она сказала, что через несколько лет я сама все пойму и тоже захочу этой любви.

Клэр встала с дивана. Она уже не плакала. Выражение ее лица стало спокойным и даже безмятежным.

Она взяла из рук Жака сигарету и сделала глубокую затяжку.

— Если бы мать сказала мне, что Китти занималась чем-то предосудительным и рассердилась на нее за это, я, быть может, забыла бы обо всем, — продолжала свой рассказ Клэр. — Понимаешь, у Китти и ее возлюбленного был такой виноватый вид, когда они увидели меня. Словно я застала их за каким-то постыдным занятием. Когда я убегала, Китти крикнула мне вдогонку: «Не подсматривай за мной, маленькая Клэр, или я…» Я не расслышала, что за угроза прозвучала в мой адрес. Потом я несколько раз видела парня — он кормил цыплят и ухаживал за поросятами. При мне он всегда очень смущался и виновато отводил глаза. И я смекнула своим детским умом, что он совершил какой-то проступок, хотя мать и сказала мне, что этим занимаются все мужчины и женщины.

Клэр замолчала. Жак с интересом смотрел на девушку.

— Как-то я зашла в спальню к родителям. Помню, я потеряла свой гребень и нигде не могла его найти, а он был мне очень нужен. Мать «отдыхала». Я помню все так отчетливо, точно это случилось только вчера. Она лежала в постели абсолютно голая. Отец одевался. Он посмотрел на меня точно так же, как тогда Алф, его работник. Только в его взгляде не было вины. И я поняла, что отец с матерью занимались тем же самым. Мать вдруг сказала довольно резко: «Чего ты пялишься на отца? Будто никогда не видела его без одежды». Разумеется, я видела отца голым, но я тогда была совсем крошкой и вряд ли замечала разницу между отцом и матерью. Теперь же я невольно вспомнила Алфа. И это подействовало на меня еще сильней, чем когда я застала в сене Китти с Алфом. Алф был всего лишь работником на ферме и абсолютно чужим мне человеком. Отец же был частью моей жизни, главой нашей семьи. Я ненавидела его за то, что он занимается этим с матерью. Ее я тоже ненавидела — за то, что она хочет этим заниматься. Иногда по вечерам она разговаривала с отцом каким-то странным голосом. Отец обычно спрашивал: «А не лечь ли нам сегодня пораньше спать, Кон?» И мать с улыбкой отвечала: «Дорогой, я с удовольствием». Я знала, что она под этим подразумевает, догадывалась, что он будет с ней делать. Но самым страшным было то, что она хотела, чтобы он делал с ней это!

— Tu etais trop jeune,[33]Ты чересчур молода (фр.). слишком наивна, — грустно заметил Жак.

— Ты хочешь сказать, что я никогда не смогу… позволить мужчине заняться со мной любовью?

— Je ne sais pas![34]Я не знаю! (фр.) — Жак как истинный француз пожал плечами. — Вероятно, у нас с тобой все бы получилось, если бы я не разделся. Я должен был просто выключить свет, и тогда бы ты, вероятно, не испугалась и не вспомнила бы Алфа и отца. Теперь поздно об этом сожалеть. У нас с тобой уже не получится. Ты всегда будешь вспоминать о том эпизоде, когда я вошел к тебе раздетый. Надеюсь, кому-нибудь другому повезет больше, чем мне.

— Но я хочу заняться этим с тобой! Ты мне так нравишься и я так хотела тебя, когда мы целовались на диване. Если не получится с тобой, ни с кем никогда не получится! — в отчаянии воскликнула Клэр.

У француза было усталое и измученное лицо. Он жалел эту красивую молодую англичанку, которая заблудилась в дебрях собственной души. Наверное, это большая мука любить и, каждый раз приближаясь к самому главному в любви, испытывать столь глубокое разочарование и неудовлетворение. Однако он думал в первую очередь о себе, а поскольку ничего подобного с ним никогда не случалось, пережил эмоциональный срыв.

— Оденься, cherie, — ласково сказал он. — Я отвезу тебя домой.

Клэр молчала всю дорогу, а когда они приехали и Жак захотел поцеловать ее на прощание, в испуге отпрянула от него.

— Нет, нет, — твердила она, жалко сморщив лицо. Совсем как маленькая девочка, готовая разреветься.

Он поднес к губам ее руку и прошептал:

— Постарайся преодолеть в себе эти страхи и забыть о том, что случилось в прошлом, pauvre enfant,[35]Бедный ребенок (фр.). — прошептал он.

Оказавшись в своей комнате, Клэр дала волю рыданиям. Она рухнула, как была в одежде, на постель и зарылась лицом в подушку. Вечер был такой изумительный, а Жак ей так нравился! Но она потерпела полное фиаско. Ее охватило безысходное отчаяние.

На следующий день она чувствовала себя глубоко несчастной. С Лиз, и с той избегала общаться. Огрызнулась, когда подруга пристала к ней с расспросами, и Лиз слегка обиделась.

— Понять не могу, какая муха тебя укусила? — пробормотала она.

Клэр промолчала. Она окончательно во всем запуталась. Скоро досталось и Табби, ее любимцу, вздумавшему по обыкновению пошутить.

— Я занята! — буркнула Клэр.

Табби присмотрелся к девушке и заметил, что ее глаза воспалены, а щеки пылают нездоровым румянцем. Словом, совсем не похожа на прежнюю невозмутимую Клэр.

Черт побери, что это с ней? — удивился он.

Клэр исполняла свои обязанности как автомат. Она не могла взять в рот ни крошки, и к концу дня валилась с ног. Болели глаза, раскалывалась голова. К вечеру поднялась температура. Возможно, она простудилась, но скорее всего виноваты нервы. Впрочем, какая разница? Ей теперь все равно, что с ней будет. Да ничего с ней не будет, потому что будущего у нее нет.

До сих пор Клэр казалось, что стоит встретить того, кто ей нужен, и все пойдет своим чередом. Жак оказался таким нежным, чутким, терпеливым. Он особенный, таких больше нет и не будет, а у нее опять ничего не получилось. Значит, плотскую любовь ей испытать не суждено. В ней есть какой-то недостаток, даже изъян. И Жака она потеряла навсегда. Их дружбе конец, конец.

Одна. Теперь уже совсем одна…

Перед уходом Клэр зашла в кабинет к главной сестре милосердия госпиталя.

— Я хотела бы уехать из Лондона, — сказала она. — По личным причинам. Направьте меня в другой госпиталь, поручите мне ночные дежурства. Чтобы я не могла отлучаться домой.

Главная сестра в недоумении смотрела на Клэр. На эту девушку не поступило ни одной жалобы, и она считалась очень надежным работником. С этой мисс Меллорс явно что-то стряслось. И главная сестра постаралась проявить к ней участие.

— Вас здесь кто-то обидел? — спросила она.

— Нет. В госпитале ко мне относятся прекрасно. — Клэр вспыхнула и опустила глаза. — Просто обстоятельства моей личной жизни сложились так, что я хотела бы уехать из Лондона. Если можно, направьте меня в какой-нибудь госпиталь в северной части Англии.

— Хорошо, я поговорю с комендантом вашего отделения. Непременно что-нибудь придумаем, сестра.

— Спасибо.

Клэр решила пройтись пешком. Она медленно брела в сторону Найтсбридж. Все чувства и ощущения притупились или даже умерли.

И их уже не воскресить. Ей нужно уехать подальше от родственников. Никого она не хочет видеть — ни родителей, ни Глорию, ни даже тетю Хильду.

Да, она странная, но им всем какое до этого дело? Какое отвратительное слово — «странная»! И она самой себе отвратительна за то, что так страдает. Еще как страдает! Она все время думает о тех мужчинах, чью любовь отвергла. Это Робин, Хэмилтон Крэйг, Жак, капитан Бинелли. И даже о Джоу она думает. Забыть бы, забыть, что у нее есть отец и мать и эта отвратительная потаскушка, которая приходится ей сестрой по отцу. Она вот-вот должна родить. И тоже незаконнорожденного ребенка. Конни родила Клэр, а эта Конни, то есть Глория, кого она родит?.. Интересно, а Китти забеременела от Алфа или же все обошлось? Если она забеременела, то, наверное, тоже родила незаконнорожденного…

Клэр с трудом попала ключом в замок. Голова кружится и все плывет перед глазами. Она споткнулась в холле и истерично расхохоталась. Из ванной вышла Пип.

— Привет, радость моя, а я вот убегаю, — начала было она, но вдруг замолчала и внимательно присмотрелась к кузине. — Что с тобой, Клэр? Ты выглядишь так, словно только что встретилась со своим привидением. Господи, да что с тобой?..

Клэр снова расхохоталась. Она смеялась и твердила что-то неразборчивое. Пип ни слова не поняла.

Она трясла Клэр за плечи, гладила по голове, но та все смеялась и смеялась.

Наконец она дошла до своей постели и рухнула на нее точно подкошенная. Она смеялась, плакала, снова смеялась. И все твердила что-то о несбывшихся надеждах.

Пип была в ужасе.

Она вызвала доктора, который лечил ее мать.

В больнице Клэр чувствовала себя счастливой. Она знала, что ее пичкают успокоительными таблетками. Как она сюда попала и сколько здесь провалялась?.. О, какая разница. Теперь ей все едино — дом ли, больница, улица…

На всех ей теперь плевать — и на Робина, и на Жака, и на родителей… Прошлое смешалось с будущим, настоящего просто не существовало. Пустота, невесомость… Она лежала с открытыми глазами, дремала, снова открывала глаза и наблюдала за тем, что происходит в большой, выкрашенной в яркие цвета палате. Наблюдала равнодушно и из далекого далека.

Ей было хорошо там. Где это? Она не знает — там и все. Можно ни о чем не думать, ничего не чувствовать. Рядом умерла женщина, но на Клэр это совсем не подействовало. Девушка справа все время плакала, Клэр не было ее жаль. Умом она понимала, что девушку нужно пожалеть, но в сердце был холод. И пустота.

Но ей не разрешили долго пребывать в апатии. Кто-то из сестер милосердия пожаловался врачу, что Клэр ничего не ест. А зачем ей есть? Все равно ее поглотит пустота.

Доктор — это была седовласая женщина со спокойными серыми глазами — велела привести Клэр к ней в кабинет. Она пыталась вызвать ее на откровенность, но Клэр отвечала односложно, пользуясь всего двумя словами — «да» и «нет».

— У вас был нервный срыв, но вы должны взять себя в руки и вернуться к нормальной жизни, — сказала доктор. — Вы меня поняли?

Клэр кивнула, но только потому, что доктор ожидала от нее утвердительного ответа. Нервный срыв? Ну и что? Она должна взять себя в руки? Возьмет, и что дальше?..

— Вы сестра милосердия, Клэр, а поэтому не имеете права болеть, — сказала доктор. — Вы нужны другим. Если вам самой безразлично состояние вашего здоровья, окружающим это отнюдь не безразлично. Вы меня слышите, Клэр?

Слышать-то она слышит, да только что ей до всего этого? И этой докторше не удастся вернуть ее к нормальной жизни.

— Я и так уже много сделала, — сказала она. — Я переработала, вот отчего и нервный срыв.

Доктор пытливо смотрела на девушку.

— Вы правы, но только частично. У вас великолепное здоровье. Другим досталось не меньше, чем вам, а они выдержали, не сломались. Человеческий организм способен вынести еще и не такие нагрузки. Да, ваша нервная система оказалась самым уязвимым местом, и все равно все зависит только от вас. А вы не хотите помочь себе. Скажите, Клэр, почему вы вдруг взяли и сложили лапки?

Клэр насторожилась. В словах доктора ей чудилась угроза. Зачем этой женщине нужно вытаскивать ее оттуда? Там так легко, так приятно, так…

— Не увиливайте от ответа, Клэр, — теребила ее врач.

— Но я не говорила, что складываю лапки. И к вам в больницу не просилась. Вас послушать, и может показаться, что я увиливаю от выполнения своего долга.

— А разве это не так, Клэр?

— Нет.

Она уставилась в пол и больше не стала отвечать на вопросы доктора.

— Ладно, приходите в четверг, и мы продолжим наш разговор.

В четверг так в четверг. Скорей бы добраться до своей кровати и снова провалиться туда. В госпиталях не хватает сестер милосердия? Ну и что? И вообще что такое — долг?..

Она легла на кровать и расплакалась. Ей было не плохо и не хорошо, а просто никак. Слезы лились сами собой. Намокла подушка, халат, пижама. Ну и пусть себе льются. Глупо плакать, правда? Ну и пусть глупо. Какая ей разница?..

Доктор сказала:

— У вас нет причины плакать, Клэр. Слава Богу, все ваши близкие живы, а ведь многие потеряли в этой войне самых дорогих людей. Я бы посочувствовала вам, если бы и вас постигло подобное горе. Прошу вас, голубушка, перестаньте капризничать и лучше расскажите о себе. О вашем доме, семье, повседневной жизни. У вас есть братья или сестры?..

Эта женщина-врач все время пыталась вытянуть из нее что-нибудь о доме. Клэр долго молчала, но в конце концов сдалась. Рассказала о Глории, потом пожалела, что рассказала, но, увы, было поздно. Пришлось выложить все или почти все. Почему Клэр так не любит свою сестру? — удивлялась доктор. Как можно винить отца за то, что у него была какая-то личная жизнь до того, как он встретил ее мать? У многих есть сводные братья и сестры, даже отчимы и мачехи. А у многих нет родных. Эти люди очень одиноки.

И Клэр вдруг разозлилась на эту самоуверенную женщину-доктора. Да какое она имеет право судить о том, чего толком не знает?

— Вы говорите, те, у кого нет родственников, очень одиноки? Как же вы наивны. Вы не представляете, как одинока я, хоть у меня и живы родители. Они меня совсем не понимают. Да я им и не нужна. Откуда им знать, что для меня хорошо, а что плохо? Ведь они любят не меня, а какое-то абстрактное существо, которое обязано думать, чувствовать и вести себя так, как они. Моя мать говорит, что счастье зависит от того, как мы относимся к другим людям. Отец, я уверена, считает так же.

— А вы, Клэр? Разве вы сами не так считаете? Вот вы страдаете от того, что оказались в изоляции, что вас никто не понимает и не хочет понять. Но ведь человек чувствует себя счастливым только если отдает себя кому-то другому. Тому, кого любит. Не может быть, Клэр, чтобы вы никого не любили.

— Я не способна любить. Не способна…

И Клэр снова расплакалась.

Ей казалось, она ненавидит эту седовласую докторшу с мудрыми серыми глазами, но разговоры с ней увлекали все больше и больше, и скоро Клэр стала поверять ей свои тайны. Рассказывая о своих злоключениях, она все больше и больше приходила к выводу, что не так уж они и страшны, как представлялось раньше. Доктор уверяла, что все ее беды происходят от того, что она еще не встретила избранника сердца. Наклонности у нее вполне здоровые, говорила она, — ведь недаром же ей противна одна мысль о Джоу Элбисс. Она, Клэр, еще так молода, и непременно повстречает истинную любовь.

Девушка грустно смотрела на свою пожилую собеседницу

— Вы точно знаете, что повстречаю? — недоверчиво спросила она.

Доктор улыбнулась.

— Да. Это я знаю точно. Природа возьмет свое. Именно природа, хоть вы и не любите это слово. Наступит день, и вы встретите человека, которому захотите отдать всю себя без остатка. Сначала вы отдадите ему все ваши чувства и помыслы, потом поймете, что этого мало, и отдадите ему свое тело тоже. Это непременно случится. И, уверяю вас, скоро. Очень скоро. Не надо искать своего суженого в каждом встречном мужчине. Это бесполезное занятие. Мало того, каждый раз, разочаровываясь в мужчине, вы теряете частичку собственной души. Будьте терпеливы, Клэр. Ждите своего часа. Любовь настигнет вас как гром среди ясного неба. Но только, умоляю вас, не торопите события.

А она права, права, думала Клэр.

И на нее вдруг снизошел странный, доселе незнакомый ей покой.

Устала, я так устала искать свой идеал. Зачем? Нужно воспринимать жизнь такой, как она есть. Жизнь не может быть идеальной, люди тоже. Люди не виноваты в том, что они не идеальны. Я хочу того, чего не бывает и быть не может. Мать с отцом любят друг друга и счастливы этой любовью. Их земной любовью. Но ведь землю тоже создал Бог. Он создал и людей, в каждого вложив по крупице от собственной души…

Ее состояние стало улучшаться. Вернулась способность чувствовать. В один прекрасный день ей вдруг сделалось стыдно, что она довела себя до подобного состояния. Захотелось поскорей выздороветь, вернуться в госпиталь и по мере сил приближать победу в этой ужасной войне, про которую она совсем забыла, отдавшись своему беспросветному эгоистическому отчаянию.

Отныне она могла улыбаться, глядя на себя со стороны. Появилась надежда. И жизнь перестала казаться бессмысленной. Клэр выздоравливала.

Разрешили посещения. Пришла мать, Клэр расплакалась от счастья, увидев ее родное страдальческое лицо.

Боже мой, как ей досталось, думала она. Я перед ней виновата, очень виновата. И как же мне стыдно…

— Вы не должны стыдиться того, что с вами произошло, Клэр, — говорила доктор. Теперь они стали с ней друзьями. — Чувствительные, духовно одаренные натуры, вроде вас, гораздо больше подвержены нервным срывам, чем люди толстокожие, лишенные всякого воображения. Ваша вина лишь в том, что вы родились такой. Но теперь все зависит только от вас. Не переживайте ни в коем случае по поводу всяких пустяков, если у вас возникнут трудности, приходите ко мне. Обещаете?

Клэр кивнула.

— Обещаю. Кажется, вы мне очень помогли. Спасибо.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

— Девонька моя, как же я рад тебя видеть, — сказал Оливер Меллорс. — Похоже, ты чувствуешь себя получше.

— Ты прав. Со мной все в порядке. Спасибо тебе, отец.

Июнь был на исходе. Стоял теплый, пасмурный день, несколько раз принимался идти дождик. Ночью прогремела гроза, и теперь на горизонте теснились тучи.

Мистер Меллорс приехал на машине в Брайтон встретить дочь, и Клэр расценила это как подвиг — отец не любит уезжать среди бела дня с фермы, где всегда пропасть дел, да и переодеваться в выходной костюм ему уж очень неохота. Она могла бы автобусом добраться, и ничего с ней не случилось бы, да вот отец подкатил за ней на машине.

— Мать хлопочет на кухне, иначе бы обязательно приехала встретить тебя, — говорил мистер Меллорс. — Она, наверное, успела рассказать тебе, что миссис Дженкинс слегла с варикозным расширением вен. Молодая Марлин — девушка ничего и очень даже старательная, да только готовить как следует не умеет.

— Как поживает Глория? — поинтересовалась Клэр. Ей очень захотелось сделать отцу что-нибудь приятное.

— В порядке. Спасибо.

Меллорс чувствовал облегчение при мысли о том, что Клэр может не общаться с Глорией, если не захочет. Сразу после родов Конни забрала мать с младенцем к себе в дом, чтобы иметь возможность присматривать за ними. Вчера обоих перевели в коттедж Тиддлера.

— А как малыш?

На лице Оливера появилось выражение счастливой гордости, которую Клэр, разумеется, разделить не могла. У отца, подумала она, стал глуповатый вид.

— Малыш? Да замечательный мальчишка.

— Ему, я думаю, уже месяца два, — довольно равнодушно заметила Клэр.

— Да, что-то вроде этого.

— Я рада, что все прошло без осложнений.

Это было сказано всего лишь из вежливости.

— В конце следующей недели мы будем его крестить. Надеюсь, что ты еще не уедешь до того времени и пойдешь с нами в церковь.

Голос у отца был заискивающий, но Клэр сделала вид, что ничего не заметила.

— Увы, не смогу, отец. Послезавтра я собираюсь к друзьям в Лон Эндон. Это в графстве Дербишир. Их фамилия Пиверел. Я пробуду с вами два дня.

Оливер удивился. И даже насторожился. В Лон Эндоне он бывал — да это в двух шагах от Окли, куда он в свое время часто наведывался. Фамилия Пиверел ему тоже знакома. Помнится, когда он работал егерем у сэра Клиффорда, старый Нейл Пиверел охотился во владениях Чаттерли. Ему хотелось узнать, как дочка познакомилась с этим семейством, но он не стал расспрашивать. Не в его это было правилах, да и Конни наверняка выпытает что-нибудь у девочки. Они молчали почти всю дорогу до дома. Оба чувствовали себя неловко.

Оливеру по обыкновению удалось отвлечь свои мысли от сложных перипетий человеческих взаимоотношений и погрузиться в спокойное созерцание окружающей природы. Он испытывал к ней непреходящую любовь и чувствовал себя ее частицей. Ей принадлежало его сердце. И еще жене, Конни.

Сквозь дымку теплого летнего дождя он видел очертания холмов-близнецов, прозванных в народе Чертовой дамбой. Черт побери, красотища-то какая — стоят себе посреди ровной, как стол, зеленой долины. Уже тысячи или миллионы лет стоят. И миллион лет назад вот так же шел дождь, блестела, переливаясь всеми оттенками зеленого цвета листва на деревьях, хрустально светились стекающие с веток капли. И это уже совсем недавно понастроили тут домиков, которые кажутся игрушками, брошенными детской рукой на зеленую скатерть стола.

Оливер Меллорс всем сердцем полюбил Сассекс. Сроднился с ним душой и телом. Он был гораздо милее ему, чем тусклые бесплодные равнины Средней Англии, где прошло его детство. Для этого человека ферма «Лебединая долина» была самым любимым местом на Земле, а его жена, Конни, лучшей из всех женщин. Какая трагедия, что их собственная дочь совсем на них не похожа.

Оливер переживал за Клэр, но еще больше за Конни. Бедняга казалась убитой горем. И он почти ничем не мог ей помочь, разве что своей любовью и заботой. Он знал, Конни не просто напугана болезнью Клэр — она чувствует себя перед ней виноватой.

— Мы должны были скрывать в ее присутствии свои чувства друг к другу, — твердила Конни. — Господи, если бы можно было что-то изменить…

И она кусала губы, чтоб не расплакаться в присутствии Оливера.

А тут еще приехала Хильда и устроила им обоим такой разнос. Оливер очень разозлился на свояченицу, которая еще больше расстроила Конни. Хильда со свойственной ей прямотой обвинила в болезни Клэр ее родителей.

— Доктор говорит, у девочки извращенные представления о мужчинах и сексе, и что ее болезнь самым тесным образом связана с физиологией. С чем вас обоих и поздравляю, — по обыкновению бестактно заявила Хильда.

Клэр почти целый месяц провалялась в госпитале для сестер милосердия. Поначалу у нее держалась высокая температура, и ее тщательно обследовали. Врачи подозревали какой-то физический недуг и не сразу поняли, что у девушки сдали нервы. Наконец они поставили диагноз — коллапс нервной системы.

Первые две недели не пускали никого, даже мать. Потом Конни наконец разрешили проведать дочь, однако лечащая врач предупредила, что обращаться с ней нужно очень осторожно и ни в коем случае ничем не расстраивать.

В тот вечер с Конни случилась истерика. Она крепилась целый день — улыбалась Клэр, как ни в чем не бывало беседовала с попутчиками в поезде, но, увидев Оливера, разрыдалась. «Худа, худа, как смерть, — твердила она. — Очень ласковая, спрашивала, как прошли роды у Глории, тебе передавала привет, но худа, как смерть…»

Меллорс обнял жену за плечи и привлек к себе. Бедняжка всхлипывала, как ребенок.

— Представляешь, меня все время не покидала мысль, что я сижу у постели совершенно незнакомого мне человека, — рассказывала Конни, заливаясь слезами. — Она благодарила меня за цветы и яйца, растрогалась, что я приехала ее навестить, но была так далеко от меня. Мне казалось, между нами стеклянная стена.

Конни весь вечер проплакала и даже отказалась от ужина. Но новорожденный малыш требовал к себе внимания. Конни его очень полюбила. Как странно, думал Оливер Меллорс, что эта анемичная некрасивая женщина, его старшая дочь, произвела на свет замечательного парнишку, который, как отметила Конни, очень похож на деда. Ну да, у ребенка точно такие же глаза и волосы, какие были в детстве у него, Оливера Меллорса. К счастью, мальчишка пошел в Меллорсов, а не в Куттсов.

И во второй раз Конни приехала из Лондона расстроенная. Она призналась Оливеру, что плакала в поезде и на нее даже обращали внимание. Но скоро их девочка пошла на поправку. Доктор сказала, что с Клэр все будет в порядке, только ей нужно как следует отдохнуть. Месяц, может, даже больше. Конни еще не знала, где их дочь собирается провести свой отпуск.

Оливер Меллорс был человеком от земли, а поэтому мало разбирался в психиатрии. Он не мог понять, что происходит с их дочкой и почему это случилось. Ну да, у некоторых женщин есть нервы, они их проявляют, главным образом на мужчинах. Его первая жена Берта была очень нервной особой. И большой скандалисткой. Но ведь Клэр, его девонька, совсем не такая. Ласковая, добрая, отзывчивая… Что же с ней случилось? И поправимо ли это? Неужели его дочка всю жизнь будет страдать от этих проклятых нервов?..

У Оливера Меллорса отлегло от сердца, когда лечащий врач сказала Конни, что у Клэр все пройдет бесследно. Она назвала ее умницей и замечательной девушкой.

— У вас нет причин беспокоиться за нее, миссис Меллорс, — заверила она Конни. — Есть в ней какие-то скрытые пружины, но их просто не стоит затрагивать. Иначе снова случится срыв. Я знаю, ей очень не везло в отношениях с мужчинами, а поэтому избегайте в разговорах тем, связанных с этим. Скорей бы ваша дочь встретила того, кто ей нужен и вышла бы за него замуж.

Конни пересказала разговор с доктором Оливеру.

— Бедная, бедная девонька. Но я тоже так всегда думал.

— О Господи, помоги, чтобы это случилось как можно скорей. — И Конни тяжело вздохнула. — Только бы она не зациклилась на прошлом. Знаешь, еще эта доктор спросила у меня, кто такие Алф и Китти. Оказывается, Клэр твердила в бреду их имена.

— Черт побери, а кто это такие? — недоумевал Меллорс.

— Алф это тот парень, который ухаживал за нашими свиньями. Потом его забрали в армию. Ну а Китти — дочь пастуха.

— Но с какой стати наша девонька их вспоминала?

И тогда Конни рассказала ему о давнишнем происшествии, которое так потрясло маленькую Клэр.

Оливер покачал головой и закурил свою трубку.

— Ну и ну. Что-то я совсем не могу понять ее, нашу Клэр. Это же сама природа.

— Я тоже так думала. Но после того, что случилось с Клэр, во многом стала сомневаться, — призналась Конни.

…Клэр шла по знакомой вымощенной плитками дорожке к дому. Она не была в «Лебединой долине» больше двух месяцев. Все цветет и благоухает, щебечут птицы, гудят шмели… Как же здесь хорошо. Клэр набрала полные легкие воздуха. Красота, мир, покой — ей только это и нужно сейчас. Полегчало, очень полегчало в последнее время, но все равно в душе еще царят хаос и смятение.

Она знала, что была серьезна больна. Долгие откровенные беседы с врачом-психиатром вселили в девушку уверенность в себе, восстановили какое-то равновесие в душе. Казалось, она заблудилась в темном лесу, но потом все-таки нашла дорогу назад, к душевному здоровью, за что была очень благодарна доктору. Что касается мужчин и секса, об этом она старалась не думать. Она окружила себя крепостью. Может, этого делать было не нужно, но так спокойней. Никто теперь ее не достанет. И она больше ни за что не станет путешествовать по этому жуткому туннелю, в котором ее ждут сплошные страдания.

Все были очень добры к ней. В особенности Лиз. Когда доктор разрешила посещения, у нее перебывала половина госпиталя. Даже Ивэнс Вам-все-нельзя нанесла ей продолжительный визит и была с ней необычайно добра.

— Мне очень недостает вас, сестра, — сказала она. — Вместо вас прислали патологическую кретинку. Она когда-нибудь сведет меня с ума. Теперь мне все приходится повторять дважды, а то и трижды. Вы, помню, схватывали налету каждое слово.

С этого дня Клэр и мисс Ивэнс подружились…

Клэр стала подниматься на крыльцо. В дверях ее встретила Конни. Она надела новое платье, красиво уложила свои роскошные волосы. И даже попудрила лицо. Клэр была тронута. У матери на губах застыла испуганная улыбка.

— Привет, мамочка, — прошептала Клэр, крепко обняла Конни и расцеловала в обе щеки.

От этого такого теплого и детского «мамочка» из глаз Конни брызнули слезы. Она ласково шлепнула Клэр по попке и поспешила отвернуться.

— Хорошо, что ты снова дома, моя родная…

Они сели за стол. Конни потрудилась на славу — ростбиф и вишневый пирог очень удались, домашнюю сметану, это настоящее лакомство по военному времени, съели в мгновение ока. За столом царили мир и согласие.

Улучив момент, Конни шепнула мужу:

— Мне кажется, с ней все будет в порядке.

— Только не торопи события, Кон, девонька. Пусть все идет своим чередом, — сказал мудрый Меллорс.

За кофе Клэр выспрашивала у родителей местные новости и весело смеялась. Одно не давало ей покоя — в коттедже за выпасом живет женщина с младенцем. Не приведи Господь снова общаться с нею. Ребенка, кажется, назвали Джонни. Похоже, так звали американца, которому он обязан своим рождением. У нее все никак не укладывалось в голове, что она стала тетей, а родители дедушкой и бабушкой.

Когда отец ушел, Клэр рассказала матери о том, в каких местах собирается провести свой отпуск.

— Моя подруга, Лиз Пиверел, уговорила меня погостить у них в Лон Эндоне. Мне кажется, это очень живописное местечко. Сэр Нейл и леди Пиверел прислали мне такое чудесное письмо с приглашением пожить в их имении.

— Лон Эндон! — воскликнула Конни и опустилась в кресло напротив. — Оттуда всего пять миль до Рагби, моего бывшего дома.

— Знаю. — Клэр взяла сигарету и нервно закурила. Она старалась избегать взгляда матери.

— Но почему именно там?  — спросила Конни.

— А почему бы и нет? Я очень люблю Лиз, она давно зовет меня к себе. Да и юг мне надоел.

— Ты решила съездить туда из любопытства? — догадалась Конни.

— Может быть.

Клэр подняла голову, и они с матерью посмотрели друг другу в глаза. Во взгляде Конни был страх.

— Но почему тебе так хочется побывать там?  — спрашивала она у дочери.

— Я хочу познакомиться с человеком, который когда-то был твоим мужем, — откровенно призналась Клэр.

Воцарилось молчание. Большой мохнатый шмель влетел в окно, покружил над букетом цветов и с невозмутимым спокойствием вылетел в сад. В глубине дома громко тикали старинные часы.

— Зачем это тебе? — наконец спросила Конни. — Это так на тебя не похоже.

Она тут же пожалела о сказанном, потому что Клэр как-то странно дернулась.

— Похоже или не похоже, но я все равно хочу познакомиться с сэром Клиффордом. — В голосе Клэр послышались нотки былой враждебности. — Лиз обещала свозить меня в Рагби и представить ему.

— А тебе не кажется, что ты совершаешь предательство по отношению к собственной матери?

— Предательство? Ты считаешь это предательством? Но ведь ты всегда отличалась широтой взглядов. Я думала, ты сама не стала бы уклоняться от встречи с ним.

— Что верно, то верно. Уклоняться бы не стала, но и особой охоты его видеть не испытываю. — Конни встала и подошла к окну. — Сэр Клиффорд — мое невозвратное прошлое. Мы с ним расстались двадцать один год назад. Мое настоящее и будущее — твой отец. Мне не хотелось бы вспоминать о том, что я была когда-то леди Чаттерли.

— Да, но ты с самого детства твердила мне, что отец вошел в твою жизнь еще тогда, когда ты была леди Чаттерли. Признаться, я никогда не могла понять, почему ты ушла из Рагби, и вот теперь мне очень интересно познакомиться с человеком, от которого ты ушла.

— Клэр, оставь же наконец меня в покое! — тихо простонала Конни.

Клэр подошла к другому окну и выглянула в сад. Цвели розы. Красивые, грустные цветы, подумала она. Одинокие цветы, потому что нет им равных в этом мире.

И снова горло сдавило спазмом. Она тоже одинока. И все, все вокруг чужие.

Она повернулась и, стараясь не смотреть в сторону матери, сказала:

— Я вовсе не собираюсь совершать предательство по отношению к вам с отцом. Просто я хочу познакомиться с сэром Клиффордом. Сама не знаю, почему я этого так хочу.

Когда-то, вспоминала Конни, Клиффорд пытался заинтересовать геральдикой — он очень ею увлекался. Ему нравилось прослеживать родословную великих людей, начиная от самых истоков. Он рассказывал ей о каком-то знатном семействе и завитках на их гербовом щите, а ей вдруг захотелось в туалет, о чем она и сказала вслух. Сэр Клиффорд захлопнул книгу.

— Я думал, в тебе преобладает ум, но, видно, ошибался. В тебе очень сильны животные инстинкты, — с едва сдерживаемой яростью проговорил он.

Тогда она рассмеялась и нисколько на него не обиделась. Конни вообще была не из обидчивых. Теперь же вздохнула, представив глубину пропасти, разделявшей ее с сэром Клиффордом.

— Что ж, моя родная, вполне возможно, ты с ним поладишь, — сказала она. — У вас схожие темпераменты, хоть ты ему и не родственница.

— Ты думаешь? Ма, ты правда думаешь, что я с ним полажу?

— Да, родная. Съезди в Рагби и непременно познакомься с ним. А я и не знала, что твои друзья живут по соседству с Рагби. Кажется, ты не говорила мне, что Лиз из семьи Пиверел. О, это семейство я отлично помню. Очень странно, что они пригласили тебя в гости.

— Они не догадываются, кто я. Они забыли фамилию отца, тем более, что Меллорсов на свете много.

— О Господи, мне вдруг стало страшно, — прошептала Конни.

— Успокойся. Если вдруг всплывет правда о моем происхождении, я сама все как-нибудь улажу. Но я не думаю, что это случится.

— Но ведь ты наверняка захочешь открыть свое имя сэру Клиффорду.

— Думаю, что да.

— Он вполне может тебя не принять.

— Примет. Обязательно примет.

И снова воцарилось молчание.

— А эта твоя Лиз не говорила, жива ли миссис Болтон, та женщина, которая ухаживала за Клиффордом? — едва слышно спросила Конни. — Сейчас ей должно быть уже под семьдесят.

— Лиз о ней ничего не говорила. Она рассказывала, у сэра Клиффорда есть лакей.

Конни Меллорс пробрала дрожь. На нее повеяло прошлым. Она снова перенеслась в Рагби. Вот она стоит и смотрит издалека, как Оливер толкает это тяжеленное кресло с Клиффордом. Зачем ее дочери нужно воскрешать прошлое? Что за зловещие чары влекут ее в Рагби, к Клиффорду Чаттерли?..

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

— Вот и приехали, — сказала Лиз. — Перед тобой Рагби-холл.

Клэр выпрямилась. Она почувствовала, как вспыхнули щеки и быстро забилось сердце. Странно, почему она испытывает возбуждение, глядя на дом, в котором когда-то обитала мать? Или же она взволнована предстоящей встречей с сэром Клиффордом?..

Стоял ясный летний день. Роскошный парк предстал взору девушек во всей своей красе. По аллее стлались длинные кружевные тени деревьев, могучих и величественных, как сама Англия, над которой, думала Клэр, не властно ни время, ни войны. Эти деревья вот так же шелестели своей листвой, когда ее мать была молоденькой девушкой. Они — свидетели любви ее родителей. Замирая от счастья, Конни шла мимо них в сторожку егеря, вкусить запретных ласк. Эти тайные свидания отца с матерью казались окутанными романтическим ореолом. И в то же время было в них что-то отвратительное.

Лиз болтала не закрывая рта. Она и не подозревала, что за мысли обуревают подругу. Ей, разумеется, и в голову не могло прийти, что Клэр — дитя любви Констанс Чаттерли.

Клэр отдавала себе отчет в том, что подвергает себя некоторому риску — в деревне наверняка помнят фамилию «Меллорс», да и на мать она уж очень похожа. Правда, внешнее сходство, как правило, остается незамеченным, если не заронить в душу человека подозрение. Клэр еще сама не знала, стоит или нет говорить сэру Клиффорду о том, кто она.

Северный пейзаж ее пленил. Природа здесь очень величественна, да и простора больше, чем на юге, к тому же Рагби и Окли остались словно не тронутыми временем. Она не заметила ни мрачных казенных домов, ни отвратительных высоких труб, коптивших на всю округу.

Поместье Пиверелов Лон Эндон произвело на нее большое впечатление. Дом был просторный внутри, величественный снаружи. Его окружал одичавший сад — садовников призвали в армию. Оставшиеся в услужении у господ два дряхлых старика возделывали огород и следили за клумбами перед домом. На большее у них не хватало сил.

И Рагби не миновало запустение. В здешних клумбах роскошествовали сорные травы, газон был давно не стрижен, а некогда ухоженный сад постепенно превращался в непролазные джунгли. Ухаживали лишь за лужайкой возле дома и двумя шпалерами роз. Клэр сделалось грустно. От матери она слышала, что в былые времена сад сэра Клиффорда считался лучшим во всей Средней Англии.

— Я представлю тебя сэру Клиффорду и тут же смоюсь, — сказала Лиз.

— Неужели тебе так необходимо…

— Да, радость моя, необходимо. Я непременно должна завезти этот сверток с книгами в госпиталь в Грейт Эндоне, а потом заехать в магазин и купить кое-что для мамы. Приеду за тобой часа через два. Уверена, ты не соскучишься с сэром Клиффордом. Он очень образованный человек. Сэр Клиффорд сказал мне по телефону, что очень любит общаться с молодежью. Бедняга очень одинок.

— О’кей, я буду тебя ждать.

Они вышли из машины, и Лиз улыбнулась подруге.

— Ты сегодня замечательно выглядишь, — сказала она. — Вся цветешь. Какое счастье, что не нужно носить эту проклятую форму, да? Я без ума от твоего платья.

— Спасибо тебе. Ты тоже очень даже недурна, — сказала Клэр, ничуть не кривя душой.

Она была признательна Лиз за ее приглашение погостить у них дома. Три дня, проведенные в Лон Эндоне, показались блаженством. Несмотря на трудности военного времени, на столе всегда была свежая форель или лосось из ближайшей реки. Леди Пиверел очень благоволила к Клэр, а сэр Нейл, как выяснилось, обладал не только поразительной эрудицией, но и истинным даром гостеприимства. Что касается Фрэнсиса, брата Лиз, тот был очарован красотой Клэр и каждый день рисовал ее портрет. О, это было настоящее родовое гнездо потомственных аристократов. Не то что «Лебединая долина».

Клэр стояла и разглядывала внушительных размеров дом из песчаника. Вдруг из него совершенно бесшумно появился сам баронет в электрическом кресле-каталке.

— Приветствую вас, девушки. Добро пожаловать в Рагби-холл, — радушно произнес он.

— Здравствуйте, сэр Клиффорд. Как мило, что вы пригласили нас с подругой, — сказала Лиз.

Сэр Клиффорд разглядывал Клэр. И она снова почувствовала волнение. Она стояла и смотрела на баронета, не в силах вымолвить ни слова. Он был таким, каким она его себе представляла, слушая рассказы Лиз. Довольно пожилой человек, но еще красивый. Типичный англичанин. На широкоскулом лице ни единой морщинки, седые волосы аккуратно и красиво причесаны. Вид здоровый, хоть и парализованы обе ноги — они прикрыты пледом. Он так элегантен в сером фланелевом костюме, белой сорочке и небольшом аккуратном галстуке. Синие глаза с любопытством разглядывают девушку, которую привезла с собой Лиз Пиверел.

— Проходите в дом. Сейчас подадут чай.

— Сэр Клиффорд, я вынуждена откланяться и оставить вас вдвоем с подругой, — церемонно сказала Лиз.

— Очень жаль, моя дорогая, но я на вас нисколько не сержусь. — Он вежливо улыбнулся и снова устремил взгляд на Клэр. — К тому же я восхищен, что вы оставляете меня наедине с мисс…

— Зовите меня Клэр, прошу вас.

— Благодарю. Пройдемте в дом, Клэр.

Она очутилась в комнате, заставленной полками с толстыми старинными фолиантами. Высокие сводчатые окна выходили на просторную террасу, откуда открывался вид на лесные просторы.

Сэр Клиффорд заботливо усадил девушку на диван.

— Вы приехали в Рагби в удачный день, — заметил он.

— О, здесь божественно.

— Мне тоже здесь нравится.

Клэр с интересом разглядывала комнату. Она так любила книги. Ее внимание привлекли эстампы и написанная маслом картина над большим камином из серого камня. На ней был изображен мальчик на лошади. Сэр Клиффорд проследил за ее взглядом, улыбнулся и сказал:

— Это ваш покорный слуга. Боюсь, я был настоящим сорванцом в старое доброе время.

Клэр кивнула, мгновенно проникнувшись симпатией к этому раненому герою той, другой, войны, которая, увы, оказалась не последней.

Поговорив несколько минут с сэром Клиффордом, Клэр поняла, что этот человек чрезвычайно чувствителен и раним. У него была нервная привычка все время снимать и надевать очки, к тому же он то и дело как-то странно поднимал левое плечо. Ей почему-то страстно захотелось узнать, насколько глубоко пережил сэр Клиффорд развод с ее матерью.

Лакей вкатил тележку с чайными приборами и тут же вышел.

— Прошу вас, налейте нам по чашке чаю, — сказал сэр Клиффорд.

Клэр улыбнулась и села к нему поближе. Взяв за ручку тяжелый серебряный чайник эпохи Георгов, она невольно подумала о матери. Интересно, Конни тоже разливала чай? Если да, то часто ли? Она вдруг почувствовала, что в этом доме все еще жива память о Конни.

Сэр Клиффорд умел вести беседу. Кажется, гостья ему понравилась — недаром же он все время улыбается ей и заботливо угощает сэндвичами и маленькими кружочками домашнего печенья. Сам пьет пустой чай. Он очень оживился, когда Клэр попросила его рассказать о Рагби.

— Вы интересуетесь стариной?

— Да. И с точки зрения истории, и потому, что старина — это всегда красиво.

— А чем вы еще интересуетесь? — расспрашивал сэр Клиффорд.

— Люблю картины, хорошие книги, музыку. Обожаю старинную мебель, старинное серебро. Вот такое, например, как этот чайник.

Она с нежностью погладила изящный серебряный сосуд.

Он задумчиво следил за движением этой тонкой изящной руки. Как красива эта девушка. Он ею просто восхищен. Разумеется, всего лишь как эстет. И фигура у нее изумительная — высока! стройна, даже хрупка. Глаз невозможно отвести от этой копны золотисто-рыжих волос, которые она собрала на затылке в старомодный — классический — пучок. И вкус есть у этой особы. Очень даже хороший. Льняное платье простого покроя с белым воротником сидит безукоризненно, пиджак-болеро из темно-синей саржи выгодно оттеняет белизну мраморной кожи. Сэр Клиффорд любил созерцать со вкусом одетых женщин.

Ни с того ни с сего он вдруг вспомнил свою бывшую жену Конни. Да, она тоже всегда носила простые, но изящные платья. И ноги у Конни были изумительной формы. Он смотрел на эту девушку и думал о той, которая когда-то была его женой. С чего бы это вдруг? Тем более, Конни всегда была полней и не отличалась грациозностью Клэр.

Последнее время сэр Клиффорд не так уж и часто думал о Конни. Горечь от потери вкупе с унижением, которое он испытал, узнав, что Конни променяла его, сэра Клиффорда, на обыкновенного мужлана, едва ли благотворно сказались на состоянии его духа. Он долго не соглашался дать ей свободу, а уже согласившись на развод, вдруг почувствовал себя униженным и оплеванным. Годы зарубцевали рану, душевные муки каким-то непостижимым образом укрепили его физическое здоровье. Пережитая драма сделала сэра Клиффорда совершенно другим человеком. Он, словно восставший из пепла Феникс, вдруг почувствовал себя сильным и великодушным. К тому же отныне мог смотреть на себя со стороны и, если нужно, даже посмеяться над собственной персоной. Весь пыл своей души он тратил на поддержание порядка в родовом поместье, в чем ему очень помогала миссис Болтон. Год назад она умерла, и сэр Клиффорд снова почувствовал себя одиноким. Он подыскал секретаря, Дэвида Бэрроуза, — молодой человек приехал в Рагби прямо из Оксфордского университета. Он помогал сэру Клиффорду в научной работе, да и имением было легче управлять вдвоем. Дэвид оказался смышленым и жизнерадостным молодым человеком, и Клиффорд Чаттерли уже серьезно подумывал о том, чтобы усыновить Бэрроуза и оставить ему Рагби. Но судьба-злодейка нанесла свой третий удар — Дэвид Бэрроуз, пилот ВВС Ее Величества, был убит в сражении за родину. На этот раз Клиффорд понял, что его душа очерствела от страданий и превратилась в камень. Он скорбел о Дэвиде, но скорбел умом, а не сердцем. Вскоре он отдал часть Рагби в распоряжение Красного Креста, и в поместье организовали госпиталь для выздоравливающих офицеров. Сэр Клиффорд переселился в противоположное крыло дома и имел в своем распоряжении библиотеку, две спальни и специально оборудованную для него наверху ванную комнату.

Он забывал о своих невзгодах, когда видел искалеченных войной молодых людей. Подолгу беседовал с ними, помогал морально и материально — последнее время сэр Клиффорд выделил немалые деньги на нужды инвалидов.

Наконец-то он обрел себя. К нему пришло спокойствие и умиротворение. А самое главное, он стал добрее и человечней, пройдя долгий путь страданий. Ведь когда-то молодой инвалид, навсегда отлученный от нормальной жизни, был большим эгоистом и себялюбцем.

Он перезнакомился со всеми девушками, работавшими в госпитале сестрами милосердия. Женщины давным-давно перестали что-либо значить в его жизни — его плоть молчала вот уже много лет, — но молодежь он любил и по-отечески опекал. Эта девушка, знакомая Элизабет Пиверел, так непохожа на своих сверстниц. Оказывается, она всерьез увлекается стариной. Странно, обычно в таком возрасте их интересуют поклонники и вечеринки. Когда лакей укатил тележку с чаем, он подвинулся к Клэр и раскрыл толстый том геральдических узоров.

Время летело так незаметно…

Закрыв книгу, сэр Клиффорд улыбнулся девушке.

— Уверен, вы курите. Попробуйте эти сигареты. Они вам должны понравиться.

И он протянул ей серебряный портсигар.

Клэр улыбнулась ему в ответ.

— Нет, спасибо, я не буду.

— Почему? Хотите бросить курить?

Клэр кивнула.

— Вы были больны, не так ли? Элизабет Пиверел сказала мне, что вам дали отпуск по состоянию здоровья. Надеюсь, ваша болезнь оказалась не слишком серьезна?

Клэр потупилась.

— Я… у меня был нервный срыв, — пробормотала она.

Сэр Клиффорд в изумлении поднял брови.

— У такой молодой и красивой девушки не должно быть серьезных проблем. Быть может, всему виною бомбежки?

— Нет. Нет… это я сама во всем виновата. Накопилось столько всего, и я… я не смогла справиться.

— Бедное дитя! — ласково произнес он и — бред какой-то! — почему-то вспомнил ее, бывшую жену. У них очень похожи глаза — синие, широко распахнутые, наивные.

И Клэр почувствовала, что обязана рассказать этому доброму, проникшемуся к ней такой симпатией человеку всю правду о себе. Тем более, что час, проведенный в его обществе, показался ей чуть ли не подарком самой судьбы. Да она могла бы целую вечность сидеть и слушать сэра Клиффорда. Какое счастье, что наконец-то встретился человек, у которого можно многому научиться. В интеллектуальном плане он способен дать женщине немало.

Наконец-то, наконец можно с головой окунуться в умную и тонкую беседу. И как ее мать могла уйти от сэра Клиффорда? Бросить это поместье, где все дышит романтической стариной, сделать одиноким и несчастным умного доброго человека? Ну и что, если она любила отца?..

Клэр почувствовала, что вся дрожит. Она собралась с силами и только хотела начать свою исповедь, как сэр Клиффорд сказал:

— Я не просто наслаждаюсь вашим обществом, но и счастлив от сознания того, что еще не перевелись, оказывается, молодые люди, разделяющие мои увлечения прошлым Англии. Нынешняя молодежь удручает меня своим легкомысленным отношением к жизни. Согласен, можно отвлечься и даже развлечься, но ведь жизнь, как-никак, штука очень серьезная.

— Вы правы.

— У каждого из нас есть какое-то предназначение, и мы должны его исполнить.

— Должны.

Сэр Клиффорд посмотрел на левую руку девушки.

— Вы еще ни с кем не помолвлены? — спросил он.

— Была. Но я разорвала помолвку.

— Вы должны выбрать себе в мужья молодого человека с головой на плечах, а не какого-нибудь вертопраха… Если бы был жив мой молодой друг Дэвид Бэрроуз! Мне кажется, вы бы очень подошли друг другу.

— Но я скорее всего никогда не выйду замуж! — воскликнула Клэр и вся вспыхнула.

Сэр Клиффорд был удивлен.

— Но почему?

— О, вам это отнюдь не интересно.

Она нервно усмехнулась и крепко сплела лежавшие на коленях пальцы.

Через распахнутое окно в комнату доносились отголоски музыки — на лужайке перед противоположным крылом дома прогуливались выздоравливающие офицеры и кто-то из них, чтобы не было скучно, вынес на воздух граммофон с пластинками. Клэр невольно вспомнила парней, которых выхаживала в госпитале. О войне вспомнила, и о своих бедах тоже. В этой чудесной заваленной старинными книгами комнате она ощутила себя в безопасности и — о, удивительно! — совсем как дома, которого у нее, в сущности, нет. Она тяжко вздохнула.

Сэр Клиффорд не спускал с нее взгляда. Он сострадал этой странной грустной красавице.

— В чем дело? Вас что-то гнетет. Я вам могу чем-нибудь помочь?

Она не знала, что ответить. И он попытался помочь ей своими вопросами.

— У вас есть родители? Где вы живете?

— У моего… моего отца ферма в Сассексе.

— У меня довольно плохая память на фамилии людей. Думаю, Элизабет назвала мне вашу фамилию, но я ее забыл.

— Я — Меллорс, — упавшим голосом сказала Клэр.

Сэр Клиффорд разгладил складки пледа на коленях, нахмурился и внимательно посмотрел на девушку.

— Эта фамилия мне известна.

Все кончено, подумала Клэр. Сейчас он выставит меня за дверь, и я больше никогда его не увижу.

— Меллорс, — повторил сэр Клиффорд. — У меня был егерь по фамилии Меллорс. Это было двадцать… двадцать один год назад. Так давно, что я уже и со счету сбился. Время летит так быстро.

Она встала. Ее лицо побледнело, руки дрожали, но она бесстрашно посмотрела в глаза сэру Клиффорду и сказала то, что давно хотела ему сказать:

— Он — мой отец. Моя мать была когда-то… вашей женой. Сэр Клиффорд, я виновата, что пришла к вам… обманным путем. Мне следовало сказать вам об этом сразу. Мне нет прощения. Быть может, вы бы не захотели встретиться со мной. Но мне очень хотелось с вами познакомиться. Мать часто рассказывала мне о вас и Рагби. Когда Лиз пригласила меня в Лон Эндон, я поняла, что это сама судьба. Поверьте, я сделала это не из праздного любопытства. Как бы вам это объяснить… Понимаете, я чувствовала, что обязана это сделать. А сейчас вы должны указать мне на дверь.

Он выпалила это чуть ли не на одном дыхании. Ее лицо снова вспыхнуло румянцем. Мужчина в кресле-каталке был похож на каменное изваяние. Живыми остались лишь его глаза — они округлились от изумления.

— Мне лучше уйти, — сказала Клэр и направилась к двери.

— Вернитесь. Немедленно вернитесь, — подал голос сэр Клиффорд.

Она приблизилась к нему. Он вцепился пальцами в ручки кресла и жадно разглядывал ее с ног до головы. В его глазах была мука. Тонкие, окаймленные синевой губы изогнулись в гримасе.

— Значит, вы — дочь Конни, — хрипло сказал он.

Она молча кивнула.

— Дочь Конни от этого парня Меллорса.

Клэр вздрогнула.

— Да.

Клиффорд достал носовой платок, откашлялся, вытер усы и лоб, на котором выступили капельки пота.

— Здесь чертовски жарко, — пробормотал он. — Садитесь. Садитесь, говорю вам. — Она села, прижав ладони к груди. Сердце, казалось, вот-вот выскочит. — Дочь Конни… фантастика! Я отказываюсь в это верить. Всего несколько минут назад я спрашивал себя, почему ваши глаза и кое-какие из ваших жестов мне знакомы. Теперь я знаю почему. Когда мы познакомились с вашей матерью, она напоминала вас. Это была очаровательная девушка с кротким взглядом, только несколько иной комплекции. И волосы у нее были не такие роскошные, как у вас. И все же вы почти та самая Конни. Почти. Фантастика!

Клэр смотрела на сэра Клиффорда точно завороженная.

— Зачем вы пришли сюда? — вопрошал он. — Что привело вас в мой дом? Конечно же, ваша мать наверняка сказала вам, что я — желчный, эгоистичный человек, возле которого невозможно находиться женщине. К тому же, — он похлопал себя по коленкам, — я — калека.

— Какое это имеет значение? Вы мне нравитесь. За ваш ум. Да я могла бы слушать вас часами, — сказала Клэр.

— Ваша мать тоже иногда слушала меня, и я даже пытался ее кое-чему научить. Но она не обладала вашими способностями.

— Интеллектуальная сторона жизни интересует ее мало. Она равнодушна к книгам.

— Вы правы. Конни любила веселые компании, обеды, танцы. Но потом она очень изменилась. Но мы не будем вспоминать об этом. Странно, что дочь Меллорса захотела со мной познакомиться.

Клэр покраснела.

— Мне следовало бы знать заранее, что здесь меня не ждут. Я совершила бестактность.

Клиффорд Чаттерли не отрываясь смотрел на юное видение потерянной им навсегда Конни. За несколько минут перед ним промелькнула вся его жизнь. Чувства в нем боролись самые противоречивые. Он снова был оскорбленным и униженным мужем, ненавидевшим воспоминания о высоком худощавом егере. Помнится, парень говорил на грубом диалекте, но обладал чувством собственного достоинства, выгодно отличавшем его от других простолюдинов. Да, он, сэр Клиффорд Чаттерли, ненавидел Оливера Меллорса, и его имя никогда не произносилось в этом доме с тех самых пор, как адвокат доложил ему, что решение суда о разводе вступило в силу.

Но ведь прошло восемнадцать лет… Новая война сделала драмы человеческих взаимоотношений такими мелкими и ничтожными. Он научился терпимости. Да, где-то в глубине души сохранилось воспоминание об Оливере Меллорсе, подлом воришке, похитившем у него жену и обесчестившем славный род Чаттерли. Но этот человек был слишком ничтожен в глазах сэра Клиффорда, чтобы на него можно было гневаться. Конни он всегда жалел. Он верил, что рано или поздно эта женщина раскается в своем безумном поступке. Да, она причинила ему столько мук и страданий, но он все равно по ней скучал.

Сейчас перед ним сидела прелестная молодая девушка, кровь и плоть его Конни, и Клиффорд вдруг вспомнил тот злосчастный день, когда у них с Конни состоялся разговор по поводу его импотенции и вытекавшей из него трагедии — Рагби так и не дождется наследника. Однажды он сказал ей — возможно, с его стороны это было очень опрометчиво, — что если Конни родит ему ребенка от кого-нибудь из своих любовников, он согласен его усыновить и сделать своим наследником.

Разумеется, он был уверен, что она выберет себе в любовники человека их круга. И страшно разгневался, узнав, что любовником Конни стал обыкновенный простолюдин.

Но в Клэр нет ровным счетом ничего от простолюдинки. Она настоящая аристократка. Куда более утонченная, чем ее мать.

В глазах девушки были испуг и мольба, и сэр Клиффорд поспешил ее успокоить.

— Не бойтесь, я вовсе не собираюсь указать вам на дверь только из-за того, что вы это вы.

Облегчение, которое он прочитал в ее взгляде, было ему большой наградой. И к нему вернулось хорошее настроение. Он улыбнулся девушке.

— Возьмите сигарету и успокойтесь, — сказал он. — Вы открыли мне душу. Теперь мы с вами на равных. Интерес к вашей личности во мне отнюдь не угас. Но я бы хотел задать вам несколько вопросов.

— Я с удовольствием отвечу на любой из них.

— Как поживает ваша мать?

— Очень хорошо. Она здорова и сохраняет бодрость духа.

Сэр Клиффорд отвернулся и засмотрелся в окно. На залитой солнцем лужайке резвилась белка.

— Конни была всегда полна жизни, — произнес он. — Обдумывая случившееся в тиши минувших лет, я пришел к выводу, что ей оказалось не под силу быть женой ни на что не годного калеки. И в этом нет ее вины.

— Но ведь вы не такой! — пылко возразила Клэр. — Разве вы ни на что не годны? Да интеллект я ставлю на первое место в жизни. И в этом основная причина моих разногласий с родителями. Они уверены, что главную роль в жизни играет плоть, а вовсе не душа. Я думаю иначе. В вас есть все, что нужно женщине.

— Благодарю вас.

Сэр Клиффорд склонил голову в старомодном поклоне.

— И это вовсе не пустой комплимент.

— Я так и понял. В таком случае вы находитесь на более высоком уровне интеллектуального развития, чем ваша мать. Правда, Конни проявляла большой интерес к живописи и даже писала картины, когда еще была не замужем. Вы умны и необычайно восприимчивы к духовным ценностям. Конни, помню, всегда забывала о том, что я ей рассказывал. Надеюсь, вы никогда не забудете нашу с вами сегодняшнюю беседу о геральдике. Прошу вас, расскажите мне еще что-нибудь о Конни. Как она сейчас выглядит?

Клэр описала наружность матери, добавив при этом, что Конни все еще очень красива, хоть и здорово располнела.

И тогда Клиффорд наконец решился задать вопрос, который все время вертелся у него в голове.

— Она счастлива? — тихо спросил он. — Надеюсь, это ее странное замужество оказалось удачным?

— Да. Она счастлива. Хотя, наверное, вам больно это слышать.

— Я уже не досягаем для какой бы то ни было боли, дорогое дитя, — совершенно искренне признался он. — Расскажите мне подробней о ее жизни.

— Она так счастлива с моим отцом, что ей нет дела до окружающих. И отец, и мать ко мне очень добры и великодушны, но я всегда чувствовала себя посторонней. Я им никогда не была по-настоящему нужна.

Моя дорогая Конни, как страшно это слышать, думал Клиффорд. Оказывается, этот невоспитанный и не слишком учтивый субъект, часто употреблявший словечки из тех, которыми расписаны стены общественных уборных, смог осчастливить тебя на целых двадцать лет. Увы, со мной ты счастлива не была никогда.

Клэр продолжала рассказывать сэру Клиффорду о родителях и о «Лебединой долине». Чувство порядочности не позволило ей открыто сформулировать сожаление, которое она почувствовала, переступив порог этого дома. Горькое сожаление о том, что она не его, сэра Клиффорда, дочь. Отца она описала с самой лучшей стороны.

— Он душой и телом предан матери, — рассказывала она. — Работает на ферме, не покладая рук… Знает подход ко всякой живности…

И так далее.

— А разве у него нет ребенка от первого брака? — неожиданно спросил сэр Клиффорд. — Мне кажется, кто-то у него был.

Клэр снова покраснела. Она не могла заставить себя рассказывать подробно о Глории.

— У него есть дочь. Ей не слишком повезло в этой жизни.

Кажется, сэр Клиффорд все понял. Он круто изменил тему разговора.

— А вы, значит, вступили в Красный Крест. И живете у вашей тети Хильды. Не могу сказать, чтобы я ей очень симпатизировал.

— У нас с ней очень хорошие отношения. Она… она очень чутка, — поспешила вступиться за тетку Клэр.

Человек в кресле-качалке вдруг почувствовал усталость и сильную боль в затылке. День оказался таким тяжелым… Эта внезапная встреча с дочерью Конни расстроила его больше, чем можно было себе представить.

— Вы не возражаете, если я позову лакея? — спросил он. — Думаю, мне придется оставить вас и лечь отдохнуть.

Клэр встала. Ей вдруг снова стало неловко.

— Спасибо вам. Вы были так добры. Вы даже не представляете, как это для меня важно. Увы, прошлого не переделать, но я бы очень хотела увидеть вас снова.

Взгляд сэра Клиффорда оживился. Он протянул девушке руку, и она поспешно вложила в нее свою. Его пожатие оказалось крепким, а ладонь была сухой и холодной.

— Господи, как же вы непосредственны! — воскликнул он. — Вы ворвались в мою жизнь как метеор. Я восхищен и вашим лицом, и душой. Уму непостижимо, как у той парочки могло родиться столь прекрасное создание. Однако как бы там ни было, но им чрезвычайно повезло. Надеюсь, вы тоже не будете обделены судьбой.

Клэр молча высвободила свою руку из его руки и опустила глаза.

— Мне нравится, что вы преданы своим родителям, но только я никогда не смогу поверить в сказку о том, будто вы счастливы с ними.

— Но в этом виновата я, а не они. Я всегда была очень… трудным ребенком. К тому же я идеалистка и максималистка, а таким нелегко.

— Люди, развитые духовно, всегда в той или иной мере идеалисты. Что касается меня, то я вас прекрасно понимаю. Прощайте, но не навсегда. Вы должны знать, что в Рагби вас ждут и… любят.

Ее щеки стали пунцовыми, а в глазах появился какой-то особый блеск. Это произвело на сэра Клиффорда благоприятное впечатление. Он все больше и больше привязывался к дочери Конни. Встреча с ней подействовала на него самым благоприятным образом, и сейчас ему не хотелось ни ерничать, ни даже просто шутить.

— Приходите снова, Клэр, — просто сказал он. — Я очень одинокий человек, да и вы, мне кажется, одиноки. Мы с вами продолжим наши беседы.

— О, я с удовольствием принимаю ваше предложение, сэр Клиффорд! — воскликнула Клэр.

— Замечательно. Вы свободны завтра?

— Да. Назовите час, и я буду у вас.

— В это же самое время. Вместе будем пить чай.

— О, я с удовольствием. Кажется, я должна была позировать Фрэнсису Пиверелу, который пишет мой портрет, но я отложу наш сеанс.

Дочь Конни так хочет видеть меня, изумленно думал сэр Клиффорд. Дочь Конни, которая могла быть и моей дочерью тоже… О, что за нелепая и мучительная мысль!

Клэр направилась к двери.

— Если Элизабет еще не приехала, обойдите сад и взгляните на другие комнаты, — сказал он.

— Спасибо. Непременно воспользуюсь вашим приглашением.

— А вы скажете… вашей матери, что мы с вами подружились? — неожиданно спросил сэр Клиффорд.

Она повернулась и посмотрела ему в глаза.

— Скажу.

— Вашей подруге известно о том, кто вы?

— Нет!

— В таком случае я бы не стал ей об этом говорить. Ни к чему возбуждать к себе лишнее любопытство.

— Я никому ничего не скажу.

— До свидания, Клэр. Дитя мое, я был вам очень рад, — тихо добавил он.

Эти последние слова сэра Клиффорда еще долго звучали в ее ушах. Сегодня она соприкоснулась с человеком особого склада ума и души. Ей казалось, что между нею и этим калекой, бывшим мужем ее матери, вдруг установилась особая тесная связь. В сэре Клиффорде Клэр нашла понимание. То самое, которое безуспешно ждала от своих молодых ровесников.

Интересно, что скажет по этому поводу Конни…

В ожидании Лиз Клэр бродила по саду, анализируя обуревавшие ее мысли и чувства. Она уже скучала по сэру Клиффорду, хоть они с ним расстались несколько минут назад. Без Рагби она не сможет жить. Она вспомнила, с каким страхом ожидала от сэра Клиффорда реакции на ее признание, что она родная дочь Оливера Меллорса. Слава Богу, не выгнал. Больше того — изъявил желание встретиться с ней снова. Ей казалось, это желание шло от самого сердца.

Не может быть, чтобы в Рагби ее привело всего лишь праздное любопытство. Не может быть… Ей так необходимо уцепиться за что-то в прошлом, на что-то опереться, чтобы уцелеть в настоящем. И не просто уцелеть, а жить полнокровной жизнью.

Она оставалась верна своим родителям всей душой, но сэр Клиффорд ее просто очаровал. И ничего тут не поделаешь. Его блистательный ум, страсть к искусству, науке — все это как нельзя лучше отвечало ее желанию сосредоточить все силы души и ума на духовной стороне бытия, по возможности не замечая физическую.

Рагби понравился Клэр еще больше, чем Лон Эндон. Дом был не просто огромен — его архитектура и планировка отличались классической простотой и совершенством. Обстановку комнат составляли настоящие произведения искусств, в них царила эта волнующая атмосфера, какая бывает лишь в настоящих родовых поместьях. Величие Рагби возвышало ее дух. Клэр не могла оторвать взгляд от портретов представителей рода Чаттерли, спокойно взирающих на нее со стен галереи. Она вглядывалась в гордые лица аристократок елизаветинских времен, любовалась изящными пальцами джентльменов, уверенно обхватывающими эфесы шпаги, восхищалась нарядами затянутых в корсеты фрейлин Ее Величества. Некоторые лица казались ей прекрасными, другие были довольно заурядны, однако у всех этих людей умные и проницательные глаза, так похожие на глаза сэра Клиффорда. Один из джентльменов в костюме придворного королевы Анны походил на хозяина Рагби как две капли воды.

Баронет чтил своих знатные предков, и это вызывало у Клэр глубокое восхищение. Как жаль, что судьба сыграла над ним злую шутку, лишив возможности быть отцом будущего наследника Рагби. И все равно этот человек не одинок — он живет прошлым своего славного рода, чувствуя себя спицей в волшебном колесе, которое бесшумно катится через столетия и эпохи. Клэр вдруг почувствовала себя песчинкой в окружении величественных скал. И не мудрено — сегодня ее взору предстали несметные духовные сокровища рода Чаттерли.

Клэр осторожно потрогала массивные серебряные часы в столовой. Идет война, а сэр Клиффорд продолжает жить прежней жизнью, думала она. И он никогда не позволит себе забыть о богатейших аристократических традициях старой доброй Англии. Даже в самые суровые и тяжкие годины.

Последовав совету Клиффорда, Клэр любовалась тончайшим дорогим фарфором в старинных буфетах. И ей стало ясно, почему хозяину дома никогда не бывает скучно. Ведь на самом деле его предки живы. Жив их интеллект, он питает нынешнего хозяина Рагби, человека, в чьих жилах течет знатная кровь Чаттерли. Есть вещи, которые передаются только с кровью, думала Клэр. Ее мать, Конни, прожила с сэром Клиффордом несколько лет, но даже она не смогла унаследовать это величие, создававшееся не одним десятком поколений. Предметы, окружавшие ее в «Лебединой долине», были так мелки и как бы ненастоящи, потому что они, в сущности, не имели истории. Родители жили в уютном удобном доме, наслаждаясь любовью друг друга и не замечая ничего происходящего вокруг. Их не волновало ни прошлое, ни будущее, а только настоящее. Их настоящее. Побывав в Рагби, Клэр точно припала к живительному роднику, и ей хотелось пить из него огромными глотками. Она испытывала восторг и ни с чем не сравнимую чистую радость. И это было не мелкое эгоистическое счастье индивидуума, ибо Клэр вдруг открыла для себя, как богата и многообразна окружающая жизнь, и теперь наслаждалась этим открытием.

Вот почему она так испугалась оказаться изгнанной из Рагби — ей необходимо снова и снова приезжать к сэру Клиффорду, чтобы пить из этого источника жизни, утоляя свою жажду познания мира. Рагби ассоциировался для нее с широтой мышления, могуществом человеческого духа, а более всего с аристократической сдержанностью в проявлениях эмоций. Чего-чего, а этого в последнее время ей особенно не хватало.

От внимания Клэр не ускользнуло, что сэр Клиффорд, спросив еще в самом начале их знакомства, помолвлена она или нет, больше так и не вернулся к этой теме. Он был тактичен и сдержан. А Конни часто говорила ей, что сдержанность в проявлении чувств мешает сполна насладиться радостями физической любви. В любви нужно быть раскованной, родная моя, утверждала Конни. Посмотри на птиц, на зверей. Они не стыдятся проявлять свои чувства.

Здесь, в Рагби, она нашла подтверждение своим мыслям. Физическая страсть — похоть — ровным счетом ничего не значила для сэра Клиффорда, и тем не менее его чувству и разуму доступно все, ибо он унаследовал духовный опыт предков. Конечно же, не последнюю роль в жизни этого человека играла красота, искусство, музыка.

По сравнению с наслаждениями ума меркнут все без исключения наслаждения плоти. Ее мать обитала в иной плоскости и была не в состоянии подняться до олимпийских высот духа. Вот почему она с такой легкостью рассталась с Рагби. Кажется, наконец-то она поняла мать, думала сейчас Клэр. Она еще не ведала, что единственным желанием Конни было дать понять собственной дочери, как мало одних эстетических наслаждений для удовлетворения извечной потребности женщины быть счастливой, что женщина замыслена природой не только как продолжатель человеческого рода, а ее мечта любить и быть любимой должна найти земное воплощение. И как бы ни пыталась Клэр избежать своего истинного предназначения, наверняка она поймет, в чем оно. Она, Конни, поняла это уже тогда, когда уже почти окончательно разуверилась в возможности получить свою долю счастья в этом мире.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

— Я не могу рисовать при этом свете, а вы сказали, что не будете позировать мне завтра. Как же вы огорчили меня, Клэр! — воскликнул Фрэнсис Пиверел.

— Тогда давайте перенесем наш сеанс на утро, — предложила Клэр.

— Увы, я обещал свозить мать в Дерби.

— Кстати, я тоже буду занята утром — мы с Лиз собирались устроить пикник в Шервудском лесу.

— Все это лишь говорит о том, что мне не удастся закончить к вашему отъезду портрет, — ворчал Фрэнсис, вытирая кисти и засовывая их одна за другой в кувшин со скипидаром.

Клэр позировала для брата Лиз в его студии — ее оборудовали специально для него в чердачном помещении Лон Эндона. Студия выходила окнами на север, и в вечерние часы здесь было довольно сумрачно. Фрэнсис попросил Клэр подняться в студию и попозировать сразу после того, как только девушка вернулась из Рагби. Казалось, молодой художник все никак не может насмотреться на это удивительное создание природы по имени Клэр, которое грешно не увековечить в красках.

Она поднялась со специального стула с высокой спинкой и выглянула из окна мансарды в сад. На лужайке Лиз дрессировала борзых леди Кэтлин. Клэр нравился Лон Эндон, однако Рагби произвел на нее куда более глубокое впечатление. Здешний сад уж слишком тщательно распланирован. Повсюду подстриженные тисы, на каждом шагу дорожки и итальянские скульптуры — леди Кэтлин помешана на Италии.

В Лон Эндоне много инкрустированной мебели, мрамора, крашеного и лакированного дерева, чугунных решеток и дорогих драпировок. Среди всего этого великолепия и пышности ее душа тосковала по Рагби, где все дышало милой сердцу строгой английской простотой.

Она чувствовала, что Фрэнсис смотрит на нее, и обернулась от окна.

Это был высокий и худощавый молодой человек, ничуть не похожий на свою сестру. Лиз вся пошла в отца, Фрэнсис же унаследовал от своей прабабушки по материнской линии орлиный нос, темные глаза и жгучие локоны. Юноша был слишком тщедушен и хил, чтобы произвести впечатление на Клэр, однако обладал доброй душой. Клэр его очень жалела — Фрэнсис страдал, что его не взяли в армию по состоянию здоровья. Сейчас на нем были старые фланелевые брюки и рубашка спортивного покроя. Клэр нравились картины молодого художника — в них чувствовалась страсть к жизни и душевная чистота. Картинами была заставлена почти вся студия, и Клэр, очутившись здесь, каждый раз с удовольствием их разглядывала. Фрэнсис мечтал стать портретистом, но шла война и осуществить подобные мечты не представлялось возможным.

Клэр любила проводить время в студии, наблюдать за тем, как Фрэнсис рисует ее портрет, слушать его рассуждения о живописи. Иногда он ставил пластинки — музыкальный фон, как он выражался, его вдохновлял. Их беседы были оживленны и подчас длились часами.

Фрэнсис влюбился в Клэр, и она об этом знала.

— Он вообще питает слабость к рыжеволосым, а тут еще ты так великолепно сложена. Бедный мальчик совсем потерял голову, — сказала Лиз не далее, как прошлым вечером.

И она весьма прозрачно намекнула, что если Клэр останется в Лон Эндоне до конца своего отпуска и будет так же часто, как сейчас, видеться с Фрэнсисом, он наверняка сделает ей предложение.

— Я была бы очень рада, — добавила она. — Мама считает тебя замечательной девушкой, ну а папа говорит, что из всех моих подруг ты самая красивая. Значит, нас всех устраивает такая невестка, как ты.

Клэр очень смутилась.

— Ты, Лиз, как всегда преувеличиваешь. Я здесь всего неделю, и мы с Фрэнсисом еще как следует не познакомились.

— А ты, милая моя, никогда не слышала про любовь с первого взгляда? — Лиз улыбнулась и подмигнула подруге. — Считай, что ты сразила Фрэнсиса наповал с первого взгляда.

Стоит захотеть, и она станет леди Пиверел, думала Клэр, а Лон Эндон превратится в ее родной дом. Чудесное поместье, замечательные люди. Аристократы духа и крови. Она вдруг вспомнила Конни и грустно улыбнулась.

— О чем вы думаете? — спрашивал у нее Фрэнсис.

— Так, о многом и ни о чем в особенности.

Юноша долго смотрел на незавершенный портрет на мольберте, потом перевел взгляд на Клэр.

— Мне так и не удалось передать восхитительный оттенок ваших волос. Как бы мне хотелось искромсать это проклятое полотно ножом. Вы так прекрасны, Клэр, и вашу красоту непременно должен обессмертить настоящий художник, а не жалкий дилетант вроде меня.

— Но я очень счастлива, что вы пишете мой портрет. — Клэр улыбнулась юноше. — Никакому другому художнику я позировать не собираюсь.

— Вы, наверное, сами не знаете, как вы прекрасны.

— Разумеется. Откуда же мне это знать?

Клэр весело рассмеялась.

Он так и впился в нее взглядом. В них Клэр увидела желание.

— Знали бы, что вы со мной делаете, — тихо сказал Фрэнсис.

— Прошу вас, не надо об этом, — в смущении пробормотала она.

— Вы настоящая Беатрис Россетти — та же бледность, тот же горделивый взгляд, такая же длинная шея и изящный абрис скул. Девушка-лилия.

Это сравнение пробудило в ней не слишком приятные воспоминания.

— Помню, один француз тоже назвал меня девушкой-лилией, — пробормотала она и нахмурилась.

— Я думал, мне первому пришло в голову это сравнение.

И Фрэнсис надул губы, словно обиженный ребенок.

Клэр вздохнула. Юноша ей нравился, она очень дорожила его дружбой, к тому же ей импонировала его аристократическая жилка. Но… полюбить его она бы не смогла.

— Давайте спустимся к Лиз, — предложила она. — В саду сейчас так хорошо. С трудом верится, что где-то идет война.

Он направился было к ней, но на полпути остановился. У Фрэнсиса была очень чувствительная и тонкая натура, он не любил совершать опрометчивые поступки или навязывать кому бы то ни было свои чувства. Тем более, этой восхитительной девушке. Он знал заранее, что она отвергнет его любовь.

Они стали спускаться по широкой лестнице, и он как бы между прочим спросил:

— Вы поладили с сэром Клиффордом?

— Я в него просто влюбилась. Могла бы слушать его рассказы бесконечно.

Фрэнсис рассмеялся.

— Ишь какой — произвел впечатление на такую красавицу.

Он не мог понять, почему девушке нравится сидеть в обществе старого паралитика, похожего на засушенную воблу. Разумеется, отца, который тоже любит общество Клиффорда Чаттерли, понять можно, но вот Клэр… Она-то что могла в нем найти?..

Они уже были возле двери в сад, когда юноша сказал:

— Думаю, Лиз не преминула сообщить вам о скандале, который произошел в семействе Чаттерли лет двадцать тому назад.

— Она мне рассказывала.

— Мне бы очень хотелось познакомиться с этой знаменитой леди Чаттерли. Думаю, это настоящая женщина. А вам известно, что она сбежала от нашего баронета с его егерем?

Клэр невольно зарделась и поспешила отвернуться.

— И это я тоже знаю, — тихо сказала она.

Наверное, пора покинуть этот дом, думала Клэр. Нельзя, чтобы Фрэнсис слишком влюбился в меня. К тому же если здесь узнают, кто я такая, та же леди Кэтлин вполне может указать мне на дверь.

В зал вошел старый лакей сэра Нейла и протянул Клэр серебряный поднос с телеграммой.

— Это вам, мисс Меллорс.

— Господи! Как же я ненавижу телеграммы! — воскликнул Фрэнсис. — Я ужасно расстроюсь, если вас вызовут в Лондон или куда-нибудь еще.

Клэр пробежала глазами телеграмму. Ее никто не вызывал, однако в этих нескольких строчках ей почудилось что-то зловещее.

«Случилось ужасное. Нужна твоя помощь. Позвоню тебе сегодня вечером в семь. Постарайся быть на месте.

Ивлин Тэлбот».

— Надеюсь, это не плохие новости? — с тревогой спросил Фрэнсис.

— Мне пока еще ничего не ясно, но, вполне возможно, что они окажутся плохими, — медленно проговорила Клэр и сложила телеграмму несколько раз. — Фрэнсис, вы не очень огорчитесь, если я не поеду с вами сегодня вечером в «Крикет инн»?

Разумеется, юноша очень расстроился, о чем и сказал Клэр.

Около семи девушка уединилась в будуаре леди Пиверел, где ей, как сказала хозяйка дома, никто не помешает разговаривать по телефону. Она была встревожена. С Ивлин случилось что-то «ужасное». Но что? Неужели погиб Колин?..

Еще на прошлой неделе Ивлин писала, что Колина направили в танковый батальон. На днях была битва за Пантеллерию, и батальон Колина наверняка принимал в ней участие. Так неужели, неужели Колина больше нет?

С этой мыслью Клэр смириться не могла.

Звонок раздался с опозданием на полчаса. Клэр схватила трубку и услышала высокий срывающийся голос Ивлин. Она звонила ей из Лервика, что на Шетландских островах, но слышимость, к счастью, оказалась хорошая.

— Ивлин, дорогая, как ты?

— Я в порядке, но, понимаешь, с Колином… с Колином случилось нечто ужасное… Нет, нет, он жив, но…

Жив, слава Богу, жив, подумала Клэр и почувствовала, как вдруг обмякло ее тело. Колин жив, а значит, все в порядке.

— Я так рада, — прошептала она в трубку.

— Он очень тяжело ранен и сейчас находится в госпитале в Брайтоне, — сообщила Ивлин. — Господи, Клэр, знала бы ты, как я за него переживаю. Я места себе не нахожу. Клэр, Клэр, ты слышишь меня?

— Слышу.

Рассказ Ивлин был сбивчив и сумбурен. Неделю назад ей сообщили, что мужа ранило во второй раз, и его отправили на родину самолетом. Потом она узнала, что Колин попал в госпиталь в Брайтоне, который специализируется на лечении ожогов и лицевых ран. Как и Ист Гринстед, этот госпиталь был центром пластической хирургии и им руководил один из ведущих хирургов в этой области.

Ивлин взяла отпуск и поехала в Брайтон. И вместо Колина увидела настоящую мумию. Его лицо было замотано бинтами, если не считать узеньких щелочек для глаз, носа и рта. Он лежал без сознания, и ему все время кололи обезболивающие средства.

Клэр встревожилась. Она стала успокаивать Ивлин, попыталась вытянуть из нее подробности о состоянии здоровья Колина, но та ничего не знала. Доктора и сестры милосердия, сказала она, темнят. Когда она спросила, что будет с Колином, никто из них не смог дать ей вразумительного ответа. Как раз это ее очень встревожило. Ей сообщили одно — муж получил тяжелое ранение в лицо.

— Доктора старались меня успокоить и сказали, что его жизнь вне опасности. Но я за него так переживаю. — Ивлин всхлипнула. — Если бы я только знала, что это за ранение, скоро ли он поправится и вообще… Клэр, дорогая, помоги мне Бога ради. Быть может, тебе они скажут хоть что-нибудь определенное. Я думаю, с тобой они будут откровенней — ведь ты сама сестра милосердия. Прошу тебя, повидай Колина и выясни все сама. Очень прошу.

— Сомневаюсь, чтобы они допустили меня к нему… — начала было Клэр, но Ивлин ее не слушала. С ней началась настоящая истерика. Она все твердила, как сильно любит Колина и ни за что не переживет, если он останется калекой.

Ивлин никогда не общалась близко с людьми, изувеченными войной, а поэтому Клэр могла понять ее теперешнее состояние.

Как выяснилось, она провела в госпитале двое суток, потом врачи сказали ей, что Колин еще не скоро придет в себя, и она вернулась на Шетландские острова.

— Я знаю, знаю, он останется калекой! — твердила она в трубку. — О, Клэр, дорогая, что мне делать?..

— Я обязательно навещу его и сообщу тебе об этом, Ив. Ты только успокойся, ладно? Ведь ты сильная, правда?

— Нет, я… Да, Клэр, ты права — я должна быть сильной. Я постараюсь, обязательно постараюсь. Спасибо, спасибо тебе. Я знала, что ты поможешь! Ты — настоящий, настоящий…

Их разъединили.

Клэр еще долго сидела с закрытыми глазами, стараясь прийти в себя. Стоит ли ехать в Брайтон? Ей вряд ли разрешат повидать Колина, тем более, что она ему никто. Проклятая война. Почему бедняге так не везет?..

Правда, вполне возможно, все не так уж и серьезно, как описала ей Ивлин. Нужно немедленно связаться с госпиталем в Брайтоне и выяснить все как можно подробней.

К телефону подошла главная сестра милосердия. Она сообщила, что капитан Тэлбот серьезно ранен, посетителей к нему не допускают, но его жизнь вне опасности. Да, его ранило в лицо. По крайней мере неделю к нему не пустят никого. Если мисс Меллорс позвонит через несколько дней, ей сообщат о состоянии здоровья капитана Тэлбота.

— Я скоро поеду в Сассекс. Если позволите, я заеду в госпиталь и все узнаю на месте, — сказала Клэр главной сестре милосердия.

На этом их разговор закончился.

Клэр отправила Ивлин телеграмму с изложением сути своего разговора с главной сестрой. И пообещала в самом ближайшем времени навестить Колина и сообщить, как идут дела.

Весь вечер Клэр слонялась из угла в угол, не находя себе места. Ей был дорог Колин, да и Ивлин тоже. Она знала, что эти молодые люди по-настоящему влюблены друг в друга. И чем больше она думала об этом, тем страшней казалась ей случившаяся трагедия — ведь она нарушила идиллию истинной любви. Господи, а она тут наслаждается жизнью и совсем забыла, что идет война. Давно пора вернуться в строй и по мере сил… Да, но ее никто не допустит к работе, пока не закончится этот проклятый отпуск. Господи, как все некстати. Но раз уж так сложилось, нужно заняться самоусовершенствованием. И в этом ей очень поможет сэр Клиффорд.

Клэр согласилась позировать Фрэнсису с утра. Юноша целый час молча потел у мольберта, потом вдруг отшвырнул в сторону кисти, решительным шагом направился к Клэр и, глядя ей в глаза, скороговоркой произнес:

— Я влюбился в вас как последний сумасшедший. Клэр, будьте моей женой. Я знаю, вы любите меня не так сильно, как я люблю вас, но, быть может, вы меня еще полюбите. Я согласен ждать хоть всю жизнь.

— Вы, Фрэнсис, мне очень нравитесь, но я… — Клэр с большим трудом подыскивала слова, — я просто не собираюсь выходить замуж в ближайшее время, — наконец нашлась она. — Я очень, очень дорожу вашей дружбой и не хотела бы ее лишиться.

У юноши был потерянный вид.

— Мне кажется, до сих пор вам не везло в любви, верно? Но ведь это вовсе не значит, что вы всю жизнь должны прожить одна. С вашей красотой и обаянием это было бы настоящим преступлением против природы.

— Но почему женщина должна непременно выходить замуж? — спросила Клэр. — На свете столько всего интересного.

— Что, например?

— Как что? Музыка, живопись, история. Да и вообще жизнь очень многообразна. Мне трудно выразить это словами. Поверьте, просто мне еще совсем не хочется замуж.

— Это потому, что вы не любите меня.

— Но вы мне очень нравитесь! — воскликнула Клэр, ничуть не кривя душой.

Фрэнсис взял обе ее руки в свои и попеременно поцеловал.

— Простите, что я смутил ваш покой. Что это мне вдруг взбрело в голову объясняться вам в любви? Словно вы непременно должны ответить мне взаимностью. Надо же, какое тщеславие с моей стороны.

У Клэр защемило сердце — ей было жаль юношу. Быть может, если бы он встретился ей раньше, когда ее душа еще была незамутнена всеми этими ужасными переживаниями, она бы ответила на его любовь… Кто знает? Но сейчас ее сердце молчит. И как долго еще оно будет молчать? Всегда?..

С этого дня Фрэнсис совершенно переменился. Он клялся Клэр в дружбе до гроба и больше ни разу не пытался объясняться в любви.

— Вас здесь все любят, — сказал он ей как-то. — Ради Бога, живите себе спокойно. Я буду вести себя тише воды, ниже травы. Моя милая, добрая Клэр, вы просто не обращайте на меня внимания.

Она чуть не расплакалась. Фрэнсис понял ее состояние, схватил ее за руку и потащил в студию, чтобы она снова ему попозировала. И во время сеанса говорил с ней только о живописи.

Клэр стало очень грустно. Юноша страдал, и причиной его страданий была она. Но ей так не хотелось уезжать из Лон Эндона прямо сейчас. Пожить здесь еще хотя бы с недельку, собраться с силами. Да и по сэру Клиффорду она будет очень скучать.

С почтой, которую в Лон Эндон обычно доставляли вечером, пришло письмо от Конни. По обыкновению сумбурное, полное всяких слухов и сплетен. Письмо показалось Клэр очень наивным и простодушным, и она ощутила к матери прилив нежности. Мать искренне радовалась, что дочь чувствует себя лучше и очень просила написать как можно скорей, какое впечатление произвел на нее сэр Клиффорд и Рагби.

«У нас с отцом к тебе просьба, — писала Конни. — Пожалуйста, взгляни на ту сторожку егеря в парке, а потом опиши мне, как она сейчас выглядит. Сама понимаешь, какие теплые чувства испытываем мы с твоим отцом к этому маленькому домику. Ты уж меня извини, доченька, за эту просьбу, ладно? Когда-то я посадила справа от двери красный клематис, рассчитывая, что он со временем заплетет весь домик. Я всегда любила эти мелкие цветочки-звездочки — их бывает так много. Напиши мне, как он оплел домик…»

Остальная часть письма была посвящена местным новостям. Как бы между прочим Конни сообщала, что Глория приуныла — ей скучно в деревне. О малыше она заботится мало, и Конни часто берет его к себе.

Мать называла Джонни «нашим малышом», Клэр показалось это очень трогательным.

В тот день Лиз высадила ее у ворот в Рагби-холл и тут же уехала. Прежде чем войти в дом, Клэр сделала круг по парку, пытаясь отыскать сторожку егеря. Ей почему-то очень не хотелось видеть этот домик, но коль мать так просит…

Она заблудилась и спросила у старого садовника, как пройти к сторожке.

Старик с удивлением смотрел на молодую девушку.

— Вы спрашиваете про домик егеря? — Он вытер тыльной стороной мозолистой ладони свой вспотевший лоб. — Помню, помню его. Симпатичный был домик, да только сэр Клиффорд распорядился спалить его после того, как уехала моя леди.

Клэр густо покраснела. Она прекрасно понимала сэра Клиффорда. Пробормотав какие-то извинения, она бегом бросилась к дому. Старый садовник долго и с удивлением смотрел девушке вслед.

Ревнивый, доведенный до отчаяния муж всей душой ненавидел этот домик, пристанище двух влюбленных, где они тешили свою плоть. Сэр Клиффорд поступил правильно, повелев сжечь домик дотла. Она, Клэр, поступила бы точно так же.

Разумеется, девушка не сказала хозяину Рагби о том, что искала сторожку егеря.

Возвратившись вечером в Лон Эндон, Клэр написала матери письмо. Она привела слова старого садовника, а потом стала описывать свои встречи и беседы с сэром Клиффордом.

«Я была удивлена, что он выразил желание увидеться со мной после того, как я призналась ему, кто я такая, — писала Клэр. — Он так настойчиво приглашал меня посетить его на следующий день, что я поняла — он на самом деле этого хочет. Мне кажется, он очень добрый и душевный человек. Представляешь, ма, он помнит, как я сказала, что люблю домашние пышки с маслом, и к моему приезду в Рагби велел кухарке испечь пышек. Он все время смотрит на меня с задумчивой и ласковой улыбкой, хотя, как мне кажется, этот человек отнюдь не сентиментален. Ну, разве совсем чуть-чуть, и то если дело касается Рагби. Большинство его высказываний о жизни обычно бывают приправлены изрядной долей сарказма. Рассказчик он изумительный. Сегодня мы беседовали с ним об английской архитектуре, он показал мне несколько очень дорогих книг с фотографиями памятников архитектуры. О, он знает об этих памятниках все. Стоит мне назвать какое-нибудь графство, и он тут же начинает перечислять его достопримечательности».

Клэр с восторгом описывала фотографии огромных каминов, которые показывал ей сэр Клиффорд и сообщала, что всего за несколько часов узнала так много из истории Англии.

«Потом сэр Клиффорд отпер большой сундук и извлек на свет Божий богатейшую коллекцию миниатюр, которые, как он сказал, очень нравились тебе, ма, — писала Клэр своим аккуратным почерком. — Он обратил мое внимание на изысканнейшую миниатюру графини Ламбе — ее тайком вывез из Франции какой-то аристократ, когда там случилась революция. Миниатюра так и осталась в Рагби, потому что во времена царствования короля-регента здесь жили беженцы из Франции. Он сказал, ты так любила смотреть на эту миниатюру. Ты ее помнишь, ма?.. Отсюда ты, наверное, сделала вывод, что он вспоминает о тебе без злобы и гнева…»

Разумеется, Клэр не написала матери ни в этом, ни в последующих письмах, что все время мысленно сравнивает Рагби с «Лебединой долиной». «Лебединая долина» очень проигрывала от этого сравнения, но вовсе не потому, что в Клэр вдруг проснулся снобизм. В Рагби все дышало величием и достоинством. В его атмосфере она чувствовала себя как рыба в воде.

Но не только Клэр наслаждалась обществом своего нового друга, сэр Клиффорд, оказывается, тоже с нетерпением ждал каждого приезда Клэр. В один из дней он пригласил обеих девушек к ланчу. Когда они уже возвращались в Лон Эндон, Лиз сказала:

— Знаешь, Клэр, тебе каким-то непостижимым образом удалось вытащить старикана из его раковины. Уж чего-чего, а подобной общительности я за ним сроду не замечала.

Девушки везли в Лон Эндон корзину чудесных нектаринов — эти фрукты росли вдоль южной стены Рагби.

За обедом все обитатели Лон Эндона поддразнивали Клэр, сумевшую растопить сердце старого баронета. Девушка краснела от шуток, но они ей были приятны.

Дни летели незаметно. С каждым разом Клэр все дольше и дольше засиживалась в Рагби. За день до ее отъезда сэр Клиффорд пригласил девушку к обеду, а потом повел смотреть фильм — его показывали пациентам госпиталя.

Это оказался старый фильм с Лоуренсом Оливье в роли короля Генриха V — сэр Клиффорд смотрел только исторические ленты. И Клэр фильм очень понравился. Она видела его когда-то очень давно, а теперь воспринимала все совершенно иначе. Особенно сильное впечатление произвел на девушку эпизод, где лучники, выстроившись в длинный ряд, посылают в воздух стрелы из своих высоко поднятых луков. Клэр даже не удержалась от восклицания восторга.

Клиффорд улыбнулся, услышав ее непосредственное «браво!» В полумраке он видел одухотворенное самым неподдельным восхищением лицо девушки.

Как же она восприимчива ко всему прекрасному и как привязался он к ней за эти дни! Он с тоской думал о ее скором отъезде. Быть может, им больше не суждено увидеться…

Сэр Клиффорд почему-то никогда не связывал Клэр с этим Оливером Меллорсом. Она была дочерью его Конни, тем самым ребенком, который по праву рождения должен был принадлежать ему, Клиффорду Чаттерли. Она внезапно ворвалась в его жизнь, одарив ослепительным счастьем. Он сам еще до конца не понимал, как такое могло случиться. Прощаясь с Клэр, баронет не стал прятать своих чувств.

— Мне кажется, моя дорогая, мы самым искренним образом привязались друг к другу, несмотря на столь колоссальную разницу в возрасте. Я уже стою на краю могилы, вы же только начинаете жить.

— Никогда не забуду ни вас, сэр Клиффорд, ни Рагби-холл, — сказала Клэр, до слез тронутая его словами.

— Но вы ведь вернетесь? Я хотел сказать, вы приедете еще в Рагби? Пускай он станет для вас вторым домом. Вас всегда будет ждать ваша комната. Прошу вас, приезжайте погостить в Рагби.

— Еще никогда в жизни я не получала таких замечательных приглашений! — вырвалось у Клэр.

Сэр Клиффорд вздохнул, глядя на раскрасневшуюся от счастья Клэр. Конни, Конни, почему ты покинула меня? — думал он. Твоя дочь привезла с собой столько воспоминаний. Но лучше бы мне все забыть…

— Я напишу вам, сэр Клиффорд, — пообещала Клэр.

— Буду ждать с нетерпением ваших писем. Клэр?..

— Да, сэр Клиффорд?

— Я о вас очень много думаю. Всего за несколько дней мы стали настоящими друзьями. Расставаясь, хочу сказать вам следующее: я не могу винить во всем случившемся только вашу мать. Ведь стремление любить и быть любимой так естественно для женщины. Невозможно ограничить отношения между мужчиной и женщиной одной лишь духовной и интеллектуальной близостью. Человеческий род прекратил бы свое существование, если бы женщин не тянуло к мужчинам и наоборот. Понимаете, Клэр, о чем я говорю? Эта истина досталась мне ценой невероятных страданий, и вы первая, кому я так открываю душу. Дело в том, что я вижу— вы немного сбились с пути. С того единственного пути, который только и может привести молодую и прекрасную девушку, вроде вас, к счастью. Вы меня понимаете?

Секунду она молчала, потом едва слышно сказала:

— Вы хотите сказать, что я непременно должна выйти замуж.

— Да, но лишь за человека, которого полюбите всей душой. Разумеется, это дело будущего, однако ни в коем случае не исключайте из вашей жизни эту перспективу. Вы не имеете права похоронить себя в прошлом, как это сделал я. Жизнь дана для того, чтобы ее жить, а не вести издали хронику событий.

Клэр была потрясена до глубины души. И это говорит сэр Клиффорд! Чуть ли не то же самое, что и ее мать. Но ведь как раз благодаря ему и Рагби она, Клэр, пришла к выводу, что жизнь разума и души куда важнее жизни плоти.

Сэр Клиффорд пожал девушке руку и улыбнулся.

— В один прекрасный день вы, Клэр, сами все поймете. Будьте разумной. Не перегружайте себя работой. И, ради Бога, не болейте. А когда встретите своего избранника, прошу вас, познакомьте его со мной, ладно?

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Клэр приехала в Лондон в субботу. Было жарко, душно, шумно. Она уже скучала по Лон Эндону, а в особенности по Рагби. Ни тети Хильды, ни Пип дома не оказалось, и Клэр засобиралась в «Лебединую долину». В последнем письме Конни написала ей, что измучилась с Глорией. Клэр решила хотя бы немного помочь матери.

Она приехала без звонка, и Конни была приятно удивлена, услышав знакомый голосок:

— Эй, ма, ты там?

Конни была по обыкновению на кухне — пекла к ужину пирог с мясом и сыром. Такие пироги очень любил ее муж.

— Как хорошо, что ты приехала, родная моя! — обрадованно воскликнула Конни. — Решила сделать нам с отцом приятный сюрприз? Ты давно из Лон Эндона?

— Днем приехала. Выехала оттуда утренним поездом. Не беспокойся, мама, я съела на вокзале сэндвич.

Конни расцеловала дочь в обе щеки, потом отстранилась от нее на вытянутую руку и сказала:

— Честное слово, еще никогда в жизни не видела тебя такой счастливой!

— Со мной снова все в порядке.

Это было сказано столь уверенным тоном, что Конни поняла — девочка окончательно пришла в себя. Она загорела, даже слегка округлились щечки. И невероятно похорошела. И Конни гордилась за дочку. Честно говоря, она очень переживала, что, побывав в Рагби, Клэр переменится к отцу с матерью. Девочка и так относится к ним настороженно и с холодком отчужденности. Но, похоже, ее опасения были напрасны — Клэр стала мягче, ласковей. Слава, слава Богу.

— Сейчас мы с тобой попьем чаю, ну и ты, наверное, расскажешь мне о Рагби, — сказала Конни.

— А где отец?

— В поле. У него сегодня много…

— Да нет, вот он, — перебила Клэр мать.

Она бросилась ему навстречу и прижалась щекой к его щеке.

— Привет! Как я рада видеть тебя, отец.

Однако у Оливера Меллорса не было времени ни удивляться этому неожиданному проявлению чувств со стороны дочери, ни обращать внимание на то, как она посвежела. Меллорс определенно был чем-то озабочен. Он чмокнул Клэр в щеку и сказал, глядя на Конни:

— Глория сбежала!

— Сбежала! — повторила Конни, округлив в изумлении глаза.

— Да. Мальчонка миссис Портер, Фрэнки, нашел меня в коровнике и отдал эту записку. Оказывается, наша Глория наказала ему передать мне записку только после того, как она сядет в автобус.

— Я не встретила ее на шоссе, — сказала Клэр. — Должно быть, она шла к автобусу полем.

— Вот же натворила дел… — пробормотал Меллорс.

Он отдал записку Конни, достал из кармана табак и стал набивать трубку.

Мать с дочерью с трудом разбирали слова, нацарапанные на бланке счета из прачечной.

«Дорогой папаша. Мне очень жаль, что ты расстроишься, но я такой жизни больше не выдержу. Здесь настоящая глухомань, мне очень скучно. Не могу остаться здесь даже ради Джонни. Бросаю его вам, потому как с дитем меня на работу не возьмут, а оба так его любите. С вами ему лучше будет, чем со мной. Вы сможете сдавать коттедж Тиддлера и тратить вырученные деньги на содержание Джонни. Не ругайте меня, ведь я терпела-терпела, а потом поняла, что сойду с ума, если задержусь здесь еще хотя бы на денек. Папаша, не переживай за меня. Один мой приятель-американец написал, что подыскал мне работу на их базе, так что я не пропаду. Больше вы меня никогда не увидите. Спасибо вам за все заботы. Ж

Глория ».

— А я ничуть не удивлена, — сказала Клэр. — Бедная Глория! Нам следовало знать с самого начала, что из нее никогда не получится домохозяйка.

— Как же она похожа на свою мать! — пробормотал Меллорс. — Той тоже всегда было мало, чего ни сделай.

— Боже, какой позор! — воскликнула Конни. — Негодяйка, ведь мы ей все время помогали. Сколько раз она бросала на меня бедного Джонни, а сама на целый день уезжала в Брайтон. Да какая она после этого мать… — Конни вдруг закрыла рот ладонью. — Неужели она бросила его одного в коттедже?

— Ну да, бросила, — сказал Меллорс. — Я забежал туда после того, как прочел записку. Младенец спал наверху. Там в доме такой бедлам.

— Нужно немедленно забрать его оттуда! — воскликнула Конни.

Меллорс с невыразимой благодарностью посмотрел на жену.

— Твоя мама была ангельски добра к негодной девице и ее малышу, — сказал Оливер, обращаясь к Клэр. — Он ей совсем никто, но она обращается с ним так, будто он родной. Благослови ее Господи.

— Но ведь это же твой внук, — заметила Конни.

Клэр в удивлении смотрела на родителей. Уму непостижимо, как они друг друга любят! Раньше ее это раздражало, сегодня она почему-то испытывала радость и восхищение. Глядя на родителей, Клэр чувствовала себя сильней и крепче. Их постоянство казалось ей надежной защитой и опорой.

Двухнедельное пребывание в Дербишире, умиротворенные, полные глубоко философского смысла беседы с сэром Клиффордом — все это пошло на пользу, думала она сейчас. Отныне окружающее виделось в абсолютно ином свете. Она сделалась терпимей к проявлениям внешней жизни и перестала критиковать людей за их поступки.

— Так пошли за ребенком! — торопила родителей Клэр.

И Конни чуть не прослезилась, услышав от Клэр эти слова. Они втроем направились в коттедж Тиддлера, шагая прямиком через поле.

Клэр умилялась красоте жаркого летнего дня. Шла война, принесшая людям столько горестей и страданий, а природа словно справляла свой пир. Еще в поезде она думала о Колине с Ивлин. Она непременно позвонит в госпиталь и узнает, как дела у капитана Тэлбота.

Небо над Сассексом было ослепительно голубым — таким оно бывает на полотнах художников эпохи Ренессанса. Пологие склоны холмов окутывала мягкая золотистая дымка.

Когда они шли мимо стада коров, Клэр вдохнула полной грудью знакомый запах парного молока, смешанный с ароматом спелых трав и тут же вспомнила, как в детстве ходила на пастбище с отцом, прихватив с собой кружку, чтоб попить парного молока.

Вокруг озера Тиддлера росли высокие березы. От них падала прозрачная кружевная тень. А вот и коттеджи — в одном из них родился маленький Джонни. У этого, что с краю, коттеджа Тиддлера, совсем нежилой вид. Палисадник зарос высокими сорняками, сквозь которые робко пробивались огненно-желтые настурции. Определенно, Глория не годится для деревенской жизни, думала Клэр. Что ж, каждому свое.

В гостиной все было вверх дном, и Конни с Клэр только руками всплеснули. В кухонной раковине грязные тарелки, чашки и сковородки, в сушилке — пустые банки из-под консервов. На столе немытая бутылка с соской, а рядом на тарелке голова и скелет от селедки — остатки ужина либо завтрака Глории. В блюдце на подоконнике таяло масло, вокруг разлитого молока жужжали мухи. Конни с Клэр обменялись брезгливыми взглядами.

— Отец сказал, малыш наверху, — проговорила Конни.

В этот момент сверху раздался вопль, который тут же превратился в надсадный рев.

Женщины кинулись наверх. Все окна в спальне были закрыты. Там стояла страшная духотища и воняло грязными пеленками. Клэр чуть не стошнило.

— Боже мой! Да как она могла жить в такой грязи!

— Я часто отчитывала Глорию за неряшливость, но все бесполезно. — Конни покачала головой. — Викарий рассказывал мне, что многие из эвакуированных тоже не особенно следят за чистотой. И как людям не противно жить в грязи? — удивлялась она.

Спальня представляла собой преотвратительное зрелище — серые простыни, скомканные одеяла. На полу валялись обрывки бумаги, грязные чулки, какие-то тряпки, которые Глория не пожелала взять с собой. На спинке стула висел дешевый халатик из черного нейлона. Очевидно, Глория второпях забыла его.

И Клэр вдруг живо представила себе, какие чувства испытывает эта несчастная девушка: невероятную тоску от бессмысленно проходящей жизни, презрение к случайно зачатому ребенку, связавшему ее по рукам и ногам. Чувствовала ли она угрызения совести, бросая родное дитя? Поцеловала ли его перед тем, как исчезнуть из его жизни навсегда?..

Колыбелька стояла возле окна. От нее шел такой отвратительный запах, что даже привыкшая ко всему в госпитале Клэр зажала нос.

— Господи, мерзость какая! — пробормотала она.

Маленький Джонни весь покраснел и сморщил лицо от плача. Он в негодовании махал своими крохотными кулачками. Увидав его головку, покрытую мелкими рыжевато-золотистыми кудряшками, Клэр вдруг почувствовала невероятную нежность. У малыша был точно такой же цвет волос, как у нее. И он тоже был Меллорс. Джонни очень вырос с тех пор, как она видела его в последний раз и стал очень симпатичным.

Она выхватила из колыбельки горячий маленький комочек и провела рукой по вспотевшему лобику младенца.

— Он весь пылает, мама! Ради Бога, скорей открой все окна! Да в этой комнате можно задохнуться насмерть.

— Наверное, бедный малыш уже давно отдал бы Богу душу, если бы я не выносила его каждый день на свежий воздух, — сказала Конни. — И я все время напоминала Глории, чтобы она его правильно кормила. Она такая невежда. Ты не представляешь, Клэр, как мне с ней досталось.

— Представляю, мама. И восхищаюсь тобой.

— Малыш проголодался. Пойду согрею бутылочку.

Конни поспешила на кухню. Она была очень признательна Клэр за поддержку. Вот уж никогда не думала, что ее девочка покажет себя с такой удивительной стороны.

Горячей воды в доме не оказалось, кипятильник исчез. И газовый баллон был пуст. Судя по всему, Глория дни напролет валялась в постели, курила и читала дешевые порнографические книжонки.

Клэр занялась поисками чистых пеленок, но таковых в доме не оказалось.

— Черт побери, но ведь мы подарили Глории целый набор! — воскликнула Конни.

— Может, у тебя найдется что-нибудь из запасов? — предположила Клэр. — Нужно немедленно отнести этого несчастного маленького зайчонка к нам домой.

Оказалось, ей вовсе не противно держать в руках этого закаканного малыша. Она прижала его к груди и он перестал плакать, распахнул свои синие, как цветочки льна, глазенки и улыбнулся ей беззубым ротиком. Он такой беззащитный, подумала Клэр. И его жизнь целиком в наших руках.

— Клэр, у меня сохранились твои детские вещички. Я сложила их в мешочки, чтобы уберечь от моли. Думала, они пригодятся твоим детям.

— Премного тебе благодарна!

Клэр вдруг вспыхнула, а Конни так и не поняла, рассердилась она на нее или же на самом деле была ей благодарна.

— Я думала, ты будешь возражать, если ребенок Глории…

— Достань все, что нужно для малыша, — перебила Клэр смущенный лепет матери. — Господи, да я вовсе не возражаю.

Клэр шла по залитому щедрым июльским солнцем полю с Джонни на руках. Он снова расплакался, потому что был голоден. Клэр отнесла его прямо в ванную.

Конни поспешила наверх, вытащила коробку с детскими сокровищами и выбрала для Джонни распашонку и ползунки. К своей великой радости она обнаружила целую стопку пеленок. О да, она любовно хранила детские вещички своей любимой девочки. Это были дорогие и красивые вещички. И совсем почти новые.

Клэр быстро и ловко раздела Джонни и положила его в теплую ванночку. Он мгновенно успокоился, стал колотить кулачками по воде и ворковать, точно голубь. И тут Клэр обратила внимание что у малыша почти в кровь расчесана грудь.

— Бедняжка! Да ты у нас круглый сирота! — воскликнула она.

Конни нашла в аптечке баночку с вазелином. Клэр осторожно смазала опрелости и завернула мальчика в чистую пеленку. Скоро Джонни разодели, как маленького принца. Конни испытывала к Клэр неизъяснимую благодарность.

— Надо показать малыша отцу, — сказала она.

Оливер зашел в дом, когда Клэр уже кормила Джонни из бутылочки смесью, приготовленной Конни согласно написанным на коробке инструкциям национальной компании по производству сухого молока.

Он с благодарностью, но и не без удивления смотрел на свою красавицу-дочь. Меллорсу и в голову прийти не могло, что Клэр может проявить к ребенку его непутевой Глории такую удивительную заботу. Правда, это подтверждало его предположение, что инстинкт материнства заложен во всех без исключениях женщинах.

— Моя девонька, ты… — Ему изменил голос. — Спасибо тебе.

Он отвернулся.

Клэр молча склонилась над ребенком и поправила соску, потому что Джонни вдруг перестал сосать и уставился на нее своими круглыми синими глазенками. В них было столько глубокой вечной мудрости.

— Что вы собираетесь делать с этим забавным маленьким зверенышем? — с напускной небрежностью спросила Клэр. Ей почему-то не хотелось, чтобы родители заметили, какое удовольствие получает она, возясь с Джонни.

— Разумеется, его придется оставить, — сказала Конни.

— Нет, я обязательно разыщу эту негодяйку…

— Оливер, это бесполезно, — перебила мужа Конни и положила руку ему на плечо. — Глория никогда не хотела ребенка. Насильно любить не заставишь. Джонни следует либо отдать в приют, либо оставить у нас. Мне бы, Оливер, очень не хотелось отдавать твоего родного внука в чужие руки.

Казалось, Меллорс навсегда лишился дара речи. От волнения он спрятал в карман зажженную трубку, потом поспешно достал ее оттуда. Еще никогда он не любил так свою Конни. Даже тогда, много лет назад, когда желал эту женщину всем своим существом. У него дрожали губы. Он отвернулся и подошел к окну. Конни приблизилась к мужу и, просунув руку под старую куртку, которую он носил, справляясь по хозяйству, обняла за тонкую, как у юноши, талию.

— Все в порядке, дедуля, — она вдруг прыснула и потерлась щекой о его плечо. — Да, мой родной, все в порядке. Я очень люблю Джонни и надеюсь, что мы сумеем воспитать его должным образом. Разумеется, если наша Клэр не возражает.

— Я не возражаю, — тут же откликнулась девушка и сама удивилась той поспешности, с какой приняла это решение. Совсем недавно она бы очень даже возражала, однако в этот свой приезд в «Лебединую долину» она почувствовала к родителям невероятную симпатию. И, что греха таить, позавидовала им. Искренние, простодушные люди, живут только друг другом и своей любовью. Теперь вот еще будут жить этим малышом.

Сидя с Джонни на коленях, Клэр все время уносилась мыслями в Рагби. Представляла просторную, с высокими потолками комнату, заставленную великолепными фолиантами, себя, сидящую рядом с седовласым человеком, вспоминала его последние слова: «Невозможно ограничить отношения между мужчиной и женщиной одной лишь духовной и интеллектуальной близостью. Человеческий род прекратил бы свое существование, если бы женщин не тянуло к мужчинам и наоборот».

С тех пор эти слова все время звучат у нее в голове. И очень смущают — она никак не может представить себя в роли женщины, раз и навсегда отдавшей тело и душу мужчине.

Клэр не отошла от потрясения, испытанного ею в Рагби. И все еще не могла понять мать, променявшую сэра Клиффорда на отца. Спору нет, отец замечательный человек, но бросить ради него сэра Клиффорда и навсегда уехать из Рагби — этого Клэр понять не дано.

Сегодня она впервые за всю жизнь позавидовала матери.

В этот вечер Джонни Куттса вместе с его скудными пожитками переселили в «Лебединую долину». Мать с отцом горячо обсуждали его будущее. Клэр сидела и молча слушала родителей, поражаясь и одновременно восхищаясь тем наивным надеждам, которые они возлагали на внука. В конце концов не удержалась и со смехом сказала:

— Ну вот, отец, теперь наконец у тебя будет деловой партнер.

— Да, это так, — простодушно согласился Меллорс.

Странные создания женщины — как они быстро приноравливаются к обстоятельствам. Слабы, эмоционально неустойчивы, но в то же время тверды, как скалы, если речь заходит о защите слабых и беспомощных. А вот он, Оливер, все никак не может оправиться от удара, который нанесла ему эта его негодяйка-дочь. Подумать только: бросить малыша, чтобы вернуться к той позорной жизни. Ему даже думать противно, к какой.

Дочь с матерью уединились в спальне Клэр и еще долго разговаривали.

— Родная моя, ты даже не представляешь, как благодарен тебе отец. Он сказал, что восхищен тобой. Девочка моя, ты сделала нас счастливыми людьми.

Клэр покраснела от смущения.

— Я очень рада, — пробормотала она.

— Ну, а теперь, может быть, расскажешь мне о нем? — робко спросила Конни, присаживаясь на краешек кровати.

Она уже облачилась в халат и расчесала свои роскошные волосы, и Клэр, глядя на Конни, вдруг представила себе, какой та была красавицей в молодости и как ее любили и хотели сэр Клиффорд и отец.

Клэр довольно сдержанно пересказала матери все то, о чем уже писала в письме. Так же сдержанно ответила на несколько вопросов Конни. А ту просто разбирало любопытство. И Клэр до какой-то степени удалось его утолить. Она с удовольствием описала в подробностях дом, сад, самого сэра Клиффорда, рассказала о том образе жизни, который он теперь ведет.

Конни слушала, затаив дыхание, и то и дело кивала головой.

— Подумать только! Значит, Клиффорд поседел! — восклицала она. — Раньше у него не было ни одного седого волоска. Судя по твоим описаниям, он пребывает в полном здравии.

— Да, в целом он чувствует себя хорошо, хоть и говорил мне, что последнее время его стало беспокоить сердце и приходится вести себя осмотрительно.

— Бедняга Клиффорд…

— Думаю, он вовсе не нуждается в жалости, — заметила Клэр.

Она сидела возле туалетного столика спиной к Конни и медленно расчесывала волосы.

— Вижу, ты с ним поладила.

Конни смотрела на прямую спину дочери.

— Да.

— Я так и думала. — Конни тихо вздохнула. — Он много говорил обо мне?

На эту тему Клэр почему-то разговаривать не хотелось.

— Много. И очень хорошо. Мне кажется, он любил тебя, мама.

Конни почувствовала, как вспыхнули ее щеки. Она крепко стиснула ладони.

— Знаю. Еще я знаю, что ты осуждаешь меня за то, что я оставила Рагби. Ты никогда меня не поймешь.

— Не будем говорить на эту тему, — мягко, но решительно заявила Клэр.

Какая она странная и, оказывается, очень сильная духом, эта девочка, которую я произвела на свет, думала Конни Меллорс.

И вдруг вместо ревности, которую ей бы следовало испытать из-за того, что Клэр так близко сошлась с сэром Клиффордом (разумеется, ревности и обиды в первую очередь за Оливера) Конни почувствовала гордость. Она гордилась, что Клиффорд не просто принял ее, Конни, дочь, а еще и проникся к ней всей душой.

— Что ж, очень рада, что ты хорошо провела время и так сблизилась с Клиффордом, — сказала она.

— Спасибо тебе, мама.

— Дорогая, прошу тебя, постарайся отнестись терпимо к моему прошлому, ладно? Пойми, если можешь, что от настоящей любви бывает нет сил отказаться.

Наступило молчание. Для Конни оно казалось невыносимым. Потом вдруг Клэр сказала:

— Кто знает, суждено мне или нет испытать такую любовь, но я пока не потеряла надежду на чудо.

И Конни возликовала от этих слов. Наконец-то, наконец ее девочка признала, что на свете существует настоящая любовь. Ей захотелось привлечь Клэр к себе, расцеловать, быть может, даже всплакнуть на ее груди слезами радости, но помня всегда о нелюбви дочери к проявлению подобного рода чувств, она лишь прошептала:

— И это чудо свершится.

Клэр перестала расчесывать волосы и долго смотрела на себя в зеркало.

Немножко осмелев, Конни спросила:

— Надеюсь, ты не очень рассердилась на меня за то, что я попросила тебя взглянуть на нашу сторожку. Ты ее видела?

— Нет. Сэр Клиффорд велел ее спалить. Еще много лет назад. Ты что, не получила моего письма? Я тебе там все написала.

Лицо Конни вдруг сморщилось и стало жалким и старым.

— Как ужасно! Лучше бы мне об этом не знать! — воскликнула она.

Ну что, наконец поняла? — думала Клэр. Поняла глубину его гнева и печали из-за того, что ты его бросила?..

И снова она почувствовала к матери неприязнь.

— Хочу спать, — сказала Клэр, притворно зевая. — Я сегодня очень устала.

Конни не так-то просто было обмануть. Покидая комнату дочери, она думала о том, что поспешила со своими выводами. Клэр все еще очень далека от нее. Она живет совсем в ином измерении.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Совсем недавно отпраздновали Рождество.

Стояло промозглое и туманное зимнее утро.

Клэр получила недельный отпуск. Всю осень и зиму она работала, не покладая рук, с трудом выдерживая адские нагрузки. Три дня назад ей исполнился двадцать один год. Она стала совершеннолетней. Но в военное время это событие значило так мало. Когда-то Клэр думала, что совершеннолетие станет той вехой в ее жизни, откуда начнется новый отсчет. На самом же деле ничего не изменилось. Она получила много поздравлений и подарков от друзей, родителей, тети Хильды и Пип, в ее честь устроили небольшой обед в «Хайд-парк отеле», на котором должны были присутствовать и отец с матерью, однако в самый последний момент маленький Джонни — ему уже исполнилось восемь месяцев — затемпературил, и Конни побоялась оставить малыша на чужих людей, ну а Оливер, по обыкновению, без своей Конни на людях не появлялся.

Но Клэр не обиделась и даже не расстроилась — маленький Джонни давно стал для нее родным человечком. Она радовалась, что у ее уже отнюдь не молодых родителей появилась новая — радостная — забота, так оживившая их жизнь. Ведь ребенок отныне всецело принадлежал им — Глория как в воду канула.

Благостный мир и покой, воцарившиеся в «Лебединой долине», окончательно убедили Клэр в том, что у нее своя, особая, дорога к счастью.

В целом, зима для нее оказалась не такой уж и плохой. Когда она вернулась в госпиталь после болезни, главная сестра, помня просьбу мисс Меллорс о переводе в другой госпиталь, тем не менее вынуждена была ей отказать — остро не хватало медперсонала. Правда, ей пообещали, что, быть может, потом что-нибудь удастся придумать, а сейчас…

Но Клэр уже не стремилась уехать из Лондона. Тем более, что она любила свою работу и была по-своему даже счастлива. Последнее время Лиз Пиверел часто брала выходные и ездила домой — тяжело заболел Фрэнсис. Клэр охотно подменяла подругу, очень по ней скучала и переживала за ее брата. Юноша с детства отличался хрупким здоровьем, в последний же год у него развилась лейкемия. Этот молодой очаровательный человек, тонкий ценитель искусства и красоты во всех ее проявлениях, к тому же сам подающий надежды художник, слабел с каждым днем. Лиз помогала матери ухаживать за ним, старалась поддержать в нем присутствие духа. В последнем письме она написала подруге, что дни Фрэнсиса сочтены.

Еще она написала, что Фрэнсис все время вспоминает Клэр и часто расспрашивает о ней сестру.

Девушка рыдала над письмом. Бедный, бедный Фрэнсис — ему даже не дано судьбой умереть на поле брани, защищая родину. Она чувствовала себя виноватой, что отвергла пылкую любовь Фрэнсиса.

Клэр взяла два отгула и села на ночной поезд, чтобы побыть денек в Лон Эндоне, а к следующему утру вернуться на дежурство.

Фрэнсис лежал в саду с книгой в руках. У юноши не оставалось сил писать маслом, даже карандаш, и тот валился из рук. Клэр с горестью констатировала, что Фрэнсис превратился в настоящую былинку. Он вроде бы не догадывался о том, что угасает, ни с кем не говорил о своей болезни, отвечая на вопросы о самочувствии коротким «мне нездоровится». Он пообещал Клэр, что непременно закончит ее портрет. Вот только выздоровеет и…

Юноша держал ее руку в своей и весь светился от счастья. Клэр вдруг поняла, что готова ради него пожертвовать всем на свете и прежде всего собой. Она сказала, что всю зиму очень по нему скучала и, обдумав, решила принять его предложение, если, конечно, он еще хочет на ней жениться. Юноша был на седьмом небе от счастья. Через несколько дней она навестила его снова, уже как его невеста, но у Фрэнсиса не было сил даже улыбаться ей. Он прикрыл веки в знак приветствия и впал в забытье. Клэр долго плакала, уединившись в саду. Когда она уезжала, леди Пиверел поблагодарила ее от имени всей семьи за то, что она сделала счастливыми последние дни Фрэнсиса. Три недели спустя его не стало.

Клэр находила утешение в философских книгах. Она несколько раз писала сэру Клиффорду о Фрэнсисе, его последних днях, их взаимоотношениях. Переписка с Клиффордом Чаттерли в те дни была для нее единственной отдушиной, позволившей не впасть в глубокое отчаяние. Он тут же отвечал на каждое ее письмо, расспрашивал о работе, описывал жизнь в Рагби, иногда позволял себе высказаться вкратце о политике. Все его письма отличались трезвостью ума и были написаны безупречным слогом.

Последние полгода Клэр вела очень уединенный образ жизни. Несколько раз она принимала приглашения молодых людей потанцевать или пообедать в ресторане, но как только дело доходило до проявлений чувственной любви, тут же прерывала с поклонником все отношения. Чем дальше, тем больше она оказалась вовлеченной в драму взаимоотношений супругов Тэлбот. За минувшие полгода в жизни Колина и его жены Ивлин случились серьезные перемены.

Клэр подружилась с ассистенткой главной медсестры госпиталя Святого Джеймса. Эта женщина напрямую занималась Колином и регулярно сообщала Клэр о состоянии его здоровья. Мисс Элертон рассказывала девушке о том, что Ивлин, регулярно навещавшая мужа, обычно уезжала от него очень расстроенная. Она же и заметила, что Колин стал побаиваться посещений жены — Ивлин не могла скрыть от него своего отчаяния по поводу его изуродованного лица.

— Капитан Тэлбот — замечательная личность, — говорила мисс Элертон Клэр. — Мне, честно, даже не приходит в голову жалеть этого столь мужественного и сильного духом человека. Ни единой жалобы не слышали мы от него, а уж, поверьте мне, бедняге досталось.

— Я это знаю. Когда капитан Тэлбот лежал у нас, мы все в нем души не чаяли. Что касается его жены, мне ее очень жаль, — добавила Клэр.

Медперсонал госпиталя Святого Джеймса тоже очень сочувствовал этой хорошенькой миниатюрной женщине. Раз в месяц она приезжала аж из самого Лейта, куда ее теперь перевели, навестить мужа и, глядя на его изуродованное до неузнаваемости лицо, изо всех сил старалась не выказать своего ужаса.

Даже Клэр, чего только не перевидавшая в своем госпитале, была потрясена до глубины души, увидев Колина без бинтов.

Она сидела рядышком с ним, шутила, смеялась, вспоминала забавные эпизоды тех времен, когда Колин лежал в их госпитале. Разумеется, он помнил и юного Табби, и ужасного капитана Бинелли, и Ивэнс Вам-все-нельзя.

В Колине, несмотря ни на что, ощущалась сила духа. Он напоминал Клэр забинтованную мумию, которая пыталась говорить нормальным человеческим голосом и даже шутить. Кисти его рук и лицо были покрыты шрамами от сильнейшего ожога. Он вылезал из башни танка, когда тот загорелся в результате прямого попадания снаряда, и его товарищу с трудом удалось вытащить Колина из бушующего пламени.

Капитан Тэлбот уже подвергся целому ряду хирургических операций, пережил дни, когда буквально погибал от страшной жажды, а пить не мог, позади были и ночи, полные нечеловеческих страданий и мук — ни одно обезболивающее средство не могло снять адскую боль.

И только невероятная сила воли, а еще, как считала Клэр, любовь к Ивлин, помогли Колину выжить.

Иногда они с Клэр оставались наедине, и тогда Колин вдруг сбрасывал маску своей наигранной веселости. Он говорил девушке, что видит в ней не только друга, а еще и сестру милосердия, готовую помочь в любую минуту. Он знал, что она способна понять все, а поэтому ему стыдно перед ней притворяться.

— Когда приезжает Ивлин, я начинаю страшно переживать за нее, — рассказывал Колин Клэр. — Она, бедняжка, очень за меня боится. Да, конечно, видок у меня еще тот. Когда я в первый раз увидел себя в зеркале, первой моей мыслью было: как жаль, что я не погиб на месте. Потом, насмотревшись на тех, кому досталось еще больше, понял, что обязан жить. К тому же я очень верю сэру Артуру Пэррису. Я обязан ему не только физическим, но и духовным здоровьем. Он часто приходит ко мне. Знаешь, Клэр, я верю его обещанию заново воссоздать, как он выражается, мое лицо. То есть сделать то, чего не существует в природе.

Ивлин была нежна и заботлива, Ивлин всей душой желала мужу скорейшего выздоровления, но… Ивлин была всегда так взвинчена. Ее состояние невольно передавалось ему.

— Иногда мне хочется, чтобы она не приезжала ко мне до тех пор, пока я не стану выглядеть лучше, — признался он Клэр. — Понимаешь, мне ее очень жаль.

Клэр понимала. Но она понимала и то, что Колин каждый раз с нетерпением ждет жену. И старалась внушить своему другу, что никакие самые страшные раны или уродства не могут изменить чувство женщины к мужчине. Разумеется, если это чувство — настоящая любовь.

Но после встречи с Ивлин Клэр думала иначе. Ивлин как-то оказалась проездом в Лондоне, и девушки отправились перекусить. Ивлин была жалка. Она похудела, сгорбилась и постоянно прикладывала к уголкам глаз носовой платок.

— Конечно, Клэр, ты можешь считать меня мерзавкой, но только я все равно не стану скрывать, что, увидев в первый раз Колина, чуть не лишилась чувств, — призналась она. — Ты видела его лицо? О, мой бедный Колин… Когда-то он был таким красавцем.

Клэр с жалостью смотрела на подругу. Увы, Ивлин не дано перебороть физическое отвращение к человеку, столь близкому ей во всем остальном.

Она тоже порой впадала в отчаяние при виде Колина. Он теперь все время носил темные очки, его глаза постоянно слезились — огнем начисто спалило ресницы и деформировало веки, — и под стекла ему подкладывали ватные тампоны. Размозженный подбородок был скрыт под маской.

Сэр Артур без устали экспериментировал над внешностью капитана Тэлбота. В огне Колин потерял зрение, однако ему постоянно делали солевые компрессы, и он уже вполне прилично видел. Впереди были месяцы или даже годы боли и страданий. Предстояла пересадка кожи, операция на веки. Нескоро, ох, нескоро сможет вернуться он к нормальной жизни. И, несмотря на это, Колину претило прибегать к услугам очаровательных компанейских девушек, в обязанность которых входило развлекать жестоко изуродованных офицеров, то есть сопровождать их в кино, на танцы, на прогулки. Клэр как-то намекнула Ивлин, что той бы не мешало последовать примеру таких девушек — они никогда и вида не подадут, что их пугают любо отталкивают изуродованные войной лица их кавалеров.

— Я попытаюсь, попытаюсь сделать над собой усилие и… Да, да, я обязательно попытаюсь, — жалко твердила Ивлин. — Ты же знаешь, как я его люблю.

В этом признании в любви было столько отчаяния.

Клэр сейчас ехала в госпиталь проведать Колина. Мисс Элертон позвонила ей домой и сказала, что капитан Тэлбот очень хочет ее повидать.

— По-моему, он хочет что-то с вами обсудить, — предположила мисс Элертон. — Он чем-то очень встревожен, а поэтому, Клэр, прошу вас, приезжайте как можно скорее.

— У меня осталось несколько отгулов. Приеду в конце недели, — ни минуты не раздумывая, сказала Клэр.

Колин сидел в гостиной для офицеров в отделении пластической хирургии. Руки, которые обгорели меньше, чем лицо, уже совсем освободили от бинтов, и он курил сигарету. Клэр обратила внимание, что у него на голове начали расти волосы. Бедняжка, думала она, красавцем его, разумеется, не назовешь, однако под этими безобразными шрамами скрывается его прежняя душа — душа того самого Колина, которого я ценю и уважаю. Редкая у него душа — недаром и здешний медперсонал его боготворит.

Колин громко и радостно поздоровался с Клэр. Она отметила, что ему уже удается четко выговаривать слова.

— Как хорошо, что ты приехала, моя дорогая…

Девушка сняла пальто и протянула ладони к огню. На улице стоял промозглый холод, и она была рада теплу и уюту комнаты. Один из больных, читавший в кресле газету, поднялся, поздоровался с Клэр и вышел в коридор.

Колин рассмеялся. Клэр была поражена, что этот человек после долгих страданий не потерял способности смеяться.

— Мне кажется, он думает, что ты моя подружка, поэтому и решил проявить тактичность.

— Чудак. — Она улыбнулась. — Что слышно от Ивлин?

— О ней-то я и хочу с тобой поговорить, — тихо сказал Колин и вместе со стулом подвинулся поближе к Клэр. Он предложил ей сигарету и, свернув бумажку, потянулся к камину за огоньком

Его очки упали на переносицу, и Клэр увидела воспаленные глаза Колина. Они глянули на нее точно из другого мира Это были живые глаза на застывшем, как маска, лице. Бедный, бедный Колин!.. Он поправил очки и спросил не без юмора:

— Я очень красив, да?

— Ты же знаешь, я не обращаю на это внимание. Пойми, для меня не имеет значения твой внешний вид. Для меня ты всегда останешься Колином.

— Если бы и Ивлин так думала…

В его голосе было столько отчаяния.

У Клэр сжалось сердце.

— В чем дело, Колин?

— Дело в том, что ее хотят отправить на Мальту. Разумеется, она может остаться в Англии под предлогом, что ей нужно ухаживать за больным мужем. Сэр Артур сказал мне, что я по крайней мере еще целый год буду болтаться между операционными столами. Ивлин собирается обратиться к начальству с просьбой, чтобы ее никуда не посылали, но я считаю, ей нужно уехать. И чем дальше, тем лучше. А как считаешь ты, Клэр?

Клэр подалась к камину — ей все никак не удавалось отогреть руки.

— Не знаю. Что-то мне не верится, чтобы она захотела уехать от тебя.

— Она не хочет. Ивлин нежна и заботлива, но я все равно считаю, что нам следует на какое-то время расстаться. А там, глядишь, я обрету более презентабельный вид.

И снова у Клэр сжалось сердце. Ужасно, ужасно слышать это. Да, ей очень жаль несчастную малышку Ивлин, — жаль за то, что она так и не смогла себя преодолеть. И тем не менее она на нее сердита — могла бы хотя бы скрывать от Колина свое отвращение.

Словно прочитав мысли девушки, Колин поспешил заверить ее, что Ивлин ни в чем не виновата. Это решение он принял сам, обдумав как следует сложившуюся ситуацию.

— Понимаешь, раньше я пытался убедить себя, что мое уродство никак не сказалось на отношении Ивлин ко мне. Что она все так же пылко меня любит. Сейчас я в этом не уверен.

— Ты не прав, Колин. Ты…

— Подожди, подожди. Я не нуждаюсь в утешении, — раздраженно перебил он ее. — Возможно, виновата моя сверхчувствительность. Дело в том, что в последнее время отношение Ивлин к мне претерпело серьезные изменения.

— То есть?

— Поначалу бедняжка все время горько рыдала на моем плече и твердила, что любит меня и, несмотря ни на что, будет любить всегда. В последнее время она успокоилась и — я это точно почувствовал — отдалилась от меня. Прошлый раз мне стало ясно, что мы стали абсолютно чужими. Словно не существовало между нами никакой любви. Ивлин в тот последний раз была нежна, заботлива, предупредительна. Расспрашивала, как я себя чувствую, выразила надежду, что скоро мои страдания закончатся, но… Понимаешь, она даже не пыталась продемонстрировать свою любовь. Черт побери, а я все еще так в нее влюблен. — Колин грустно усмехнулся. — Но вот я сделал какое-то движение, а ей показалось, будто я хочу ее поцеловать. Она напряглась, побледнела. А ее глаза… Клэр, это были глаза до смерти перепуганного ребенка. Она вдруг отпрянула от меня и стала что-то говорить, говорить… Только бы отвлечь мое внимание. Я вовсе ее не осуждаю. Понимаю, одна мысль о том, что ее может поцеловать такое чудовище, была для бедняжки невыносима.

— Это неправда, Колин! Тебе это показалось! — воскликнула Клэр.

Этого не может, не может быть, думала она. Зачем, зачем он сказал об этом мне?..

— Не думаю, чтобы мне это только показалось.

— Ты выглядишь гораздо лучше. После операции на веки ты станешь настоящим красавцем. Сэр Артур сказал об этом мисс Элертон, а она мне. Они сделают из тебя нового человека.

— Возможно, так оно и будет. Но шрамы останутся навсегда. А пока я такой… — Он коснулся своего лица. — Пока я такой, пускай она уезжает, раз ей недостает воображения увидеть за всем этим мою душу.

Клэр собралась было возразить, но передумала. Она страдала. Она очень страдала за Колина.

— Я очень обеспокоен тем, как реагирует на мое ранение Ивлин, — сказал он, как бы обращаясь к самому себе.

— Позвоню ей завтра же. Она пока в Лондоне. Я обязательно с ней поговорю. Что мне ей сказать?

— Пожалуйста, постарайся убедить ее уехать на Мальту. Понимаешь, один человек способен вынести больше, другой меньше. И мне это так понятно. Ведь не станем же мы обвинять людей, падающих в обморок от одного вида крови. Думаю, будет лучше, если моя бедная девочка уедет. А там, глядишь, сэр Артур поколдует надо мной год-другой, и я превращусь в почти нормальное человеческое существо.

Расставшись с Колином, Клэр решила поговорить со своей доброй знакомой мисс Элертон.

— Должна вам сказать, бедная миссис Тэлбот оказалась весьма слабонервной особой, а поэтому я согласна с ее мужем. Да, отнюдь не каждое человеческое существо способно вынести то, что выпало на ее долю. Мне кажется, эта женщина не слишком глубока. Что ж, каждому свое.

— Мне очень грустно это слышать, — заметила Клэр. — Мне всегда казалось, что эти двое замечательная пара.

— Моя дорогая, давайте лучше скажем так — были замечательной парой. Нужно смотреть правде в глаза. Знаю, вы сейчас возразите мне и начнете убеждать меня в том, что душа у мистера Тэлбота осталась прежней. Однако, скажу я вам, не всем дано увидеть за безобразной внешностью прекрасную душу.

— А как вы думаете, у него есть шансы вернуться к нормальной человеческой жизни? Вы понимаете, о чем я?

— Да, я понимаю вас. Трудно сказать. По крайней мере, надежда есть. А остальное покажет время. Но капитан Тэлбот такой очаровательный человек, что, проведя с ним всего несколько минут, забываешь о дефектах его внешности.

— Но ведь мы с вами, мисс Элертон, чего только не повидали, работая в госпитале. А вот Ивлин, то есть миссис Тэлбот, едва не лишилась чувств, когда увидела Колина без бинтов. И на него это подействовало самым удручающим образом.

— Увы, все еще осложняется этими проклятыми стрептококковыми инфекциями, — заметила мисс Элертон. — А поэтому сэру Артуру иногда приходится снова и снова приживлять на одно и то же место все новые лоскуты кожи. Если вы заметили, левое веко капитана Тэлбота все еще деформировано, а его нижняя губа уродливо раздута.

— Господи, и все-таки я надеюсь, что миссис Тэлбот удастся преодолеть себя, — пробормотала Клэр. — Ведь бедняга только ею и живет. Она одна способна облегчить его муки и страдания.

На следующий день Ивлин зашла к Клэр домой. Пип дома не было. Поприветствовав гостью, тетя Хильда оставила подруг наедине.

— Колин хочет, чтобы я уехала на Мальту, — заговорила Ивлин, отпив глоток виски. — Быть может, он прав. Ему предстоит еще столько операций, и я…

— Господи, но неужели тебе хочется ехать? — вырвалось у Клэр. — Ведь ты сама понимаешь, может пройти не один и даже не два года, прежде чем он снова станет нормальным человеком.

Из глаз Ивлин брызнули слезы.

— Дорогая Клэр, я не могу, не могу причинять ему новую боль. Он и так уже столько натерпелся. Я… я не обладаю твоей силой воли. Знаю, ты можешь сидеть и разговаривать с ним как ни в чем не бывало. Я так не могу. Я испытываю… да, я испытываю самое настоящее отвращение, когда вижу его обезображенное лицо!

— Ты должна перебороть себя.

Клэр почувствовала, что Ивлин начинает ее раздражать.

— Я стараюсь, стараюсь… — Ивлин разрыдалась и закрыла лицо руками. — Я только и делаю, что стараюсь себя перебороть. Но я такая слабовольная. Я… я не знаю, что мне делать!

Клэр билась с Ивлин целый час. Подруга была так жалка в своем бессилии себя перебороть, что у Клэр не хватало духа ее презирать. Ну да, слабость воли — это тоже своего рода болезнь. У Ивлин она прогрессировала. Она призналась Клэр, что ей хочется вскочить и убежать как можно дальше, когда Колин касается ее руки. Когда же он несколько дней назад сделал попытку ее поцеловать, она чуть было не упала в обморок.

Услышав все эти откровения, Клэр ужаснулась. Она сидела и смотрела на подругу округлившимися от изумления глазами.

— Ты, я думаю, меня презираешь, — упавшим голосом сказала Ивлин.

— Нет. Просто пытаюсь понять.

— Ты хочешь сказать, что ты… ты бы справилась с собой, если бы любила… если бы Колин был твоим мужем?

— Мне трудно ответить на твой вопрос. Ведь я никогда не была в твоей шкуре.

Сказав это, Клэр покривила душой — ей не хотелось добивать окончательно и без того раздавленную страданиями Ивлин. Она почему-то верила, что никакие самые страшные ранения и уродства не заставили бы ее отшатнуться от любимого человека. Напротив, еще бы больше полюбила его. За страдания и муки, которые выпало ему претерпеть. Душа в человеке главное, а не тело. Душа.

Но я не могу быть судьей, думала Клэр. Я сама всегда испытывала страх перед любовью. Только лицемеры могут осуждать ближнего.

Ивлин между тем рыдала, уронив на стол голову.

— Господи, что происходит со мной?.. Ты мне не поверишь, Клэр, но я так люблю Колина. Люблю, люблю… И в то же время я не могу, не могу прикоснуться к этому ужасному… этому страшному…

Клэр встала. Ей было невыносимо слушать Ивлин.

— Слезами горю не поможешь, — сказала она. — Быть может, тебе на самом деле стоит уехать на Мальту.

Ивлин вдруг замолкла, подняла голову и посмотрела на подругу сквозь слезы. Как же она похожа на ребенка, разбившего чашку! — подумала Клэр. Жалко, а черепков уже не склеить. Как странно, что мужественный и сильный духом человек влюбился в такую слабовольную девушку. Колин страждет вечной всепоглощающей любви, Ивлин на такое чувство не способна.

— Помоги мне! — воскликнула Ивлин.

Это был настоящий вопль души.

Что могла сделать Клэр? Ну да, она пообещала подруге как можно чаще проведывать Колина в отсутствии жены и внушать ему, что Ивлин любит его всем сердцем, а уехала на Мальту только потому, что такова была его воля.

Ивлин, наконец, ушла, и Клэр в изнеможении рухнула на кровать. Ближе к вечеру собралась с силами и написала Колину письмо. Очень лаконичное — всего из нескольких строк.

«Ивлин любит тебя, не сомневайся в этом, — писала она. — Знаю, вы будете скучать друг без друга, но выбора у вас нет. Думай о встрече, которая ждет вас в будущем».

В ответ получила совсем коротенькую записку:

«Спасибо тебе, дорогая Клэр. Ты — настоящий друг».

Минуло три недели. И случилась трагедия — одна из многих трагедий военного времени.

Едва Клэр пришла домой после дежурства, как раздался телефонный звонок. Она поспешно сняла трубку.

— Бога ради, приезжайте как можно скорей, — услышала девушка взволнованный голос мисс Элертон. — Вопрос идет о жизни и смерти капитана Тэлбота.

— Что с ним случилось? Осложнения после операции?..

— Нет, операция прошла блестяще. Случилось не с ним, а с миссис Тэлбот. Корабль, на котором она плыла на Мальту, подорвался на мине. В списке спасенных ее фамилии нет. Капитан Тэлбот не находит себе места. Думаю, только вы сможете ему помочь. Он ни с кем не желает разговаривать. Приезжайте же. Ради Бога приезжайте…

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Клэр сидела рядом с Колином и крепко сжимала его руку.

В гостиной кроме них не было ни души.

— Это я заставил ее уехать, — хрипло проговорил Колин. — Я виноват в ее гибели. Я хотел, чтобы она уехала, потому что я…

— Не смей так говорить. Это глупо. Ее направило на Мальту командование. Кстати, сама Ивлин очень хотела уехать.

— Но я мог ее удержать.

— И она бы погибла при бомбежке. Это судьба, Колин, — задумчиво сказала Клэр.

На самом деле она едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться. Уж слишком много страданий для одного. Ивлин была первой любовью Колина, его юностью, мечтой. Теперь эта юность, любовь, красота — все похоронено в холодной морской пучине. Услышав о случившемся, Клэр глубоко раскаялась, что не сумела отговорить Ивлин остаться в Англии. Не просто не сумела — не стала уговаривать. Потому что думала в первую очередь не о ней, а о Колине.

Да, она все время думала о Колине. Даже сейчас, в эту жуткую минуту.

Ивлин навсегда останется в памяти Колина в ореоле мученической славы, думала сейчас Клэр. Он будет вспоминать о ней с гордостью и любовью.

А ведь могло случиться, что она оставила бы его наедине с отчаянием и бедой. Поэтому, наверное, следует благодарить небо за то, что все случилось так, как оно случилось. Разумеется, это кощунственные мысли, и Колину она не выскажет их никогда, но думать ей не запретит никто.

— Проклятые фашисты! Проклятая война! — вырвалось у Колина.

Клэр еще крепче стиснула его пальцы. У нее самой было солоно во рту от слез.

— Колин, только прошу тебя, не раскисай, — сказала она как можно решительней. — Ты всегда был мужественным человеком. Ивлин хотела видеть тебя сильным. Не забывай об этом.

Покинув Колина, Клэр еще долго помнила выражение его лица. О, если бы она могла взять на себя хотя бы часть его боли.

Расставаясь, он на короткое мгновение прижал к щеке ее холодную ладонь.

— Спасибо, что ты есть на свете. Ивлин тебя так любила…

Клэр зашла поговорить с мисс Элертон. Ассистентка главной сестры милосердия внимательно посмотрела на ее осунувшееся лицо и сказала:

— Полегче, сестричка. У вас, скажем прямо, отнюдь не лошадиное здоровье. Пощадите свои нервы.

— Они у меня атрофировались. Я, признаться, все что угодно могла ожидать, но только не такой поворот событий.

— Война, мисс Меллорс. Ни вы, ни я ни от чего не застрахованы.

— Понимаю. И все-таки любым страданиям должен быть предел. Даже самое мужественное сердце может не выдержать и…

Клэр замолчала и отвернулась.

— Приезжайте к нему почаще, — сказала мисс Элертон. — Он вам всегда рад. И вообще я должна сказать, сестра Меллорс, вы из той породы людей, которые доставляют окружающим радость.

На этом они и расстались.

Оказывается, я могу доставлять людям радость, думала Клэр, глядя на сумеречный зимний пейзаж за окном поезда. А вот себя радовать так и не научилась. И родителей тоже. Как все странно.

Она все думала о том, что сказал ей при расставании Колин.

Они стали друзьями с первого взгляда. Они нуждались друг в друге, но, разумеется, Ивлин она ему заменить не сможет. Говорят, любовь это и дружба тоже. Но дружба это еще не любовь…

Теперь Клэр часто наведывалась в «Лебединую долину».

Конни отметила перемены, случившиеся с дочерью за последнее время — она превратилась в настоящую соломинку, а в глазах столько неизбывной печали. Но в то же время Конни вынуждена была признать, что дочь окрепла духом и стала гораздо спокойней. И ее это очень радовало, особенно если вспомнить, что еще совсем недавно Клэр вспыхивала, как сухая солома, от любого невзначай брошенного слова. Теперь же она подчас казалась даже чересчур невозмутимой.

— Девонька так много пережила в последнее время, — комментировал эту перемену Оливер Меллорс. — Смерть молодого Пиверела и миссис Тэлбот потрясли ее до глубины души.

— Бедненькая моя, — качала головой Конни. — Скорей бы ей встретился суженый. Ей так необходимы ласка и забота. Совсем она, родненькая моя, исстрадалась. В чем только душа держится.

— Ну, я бы этого не сказал, — возразил Оливер. — По-моему, она мужает не по дням, а по часам. Кон, девонька, у нашей ласоньки все идет как надо.

Приближалась весна. Уже расцвели подснежники. А скоро и разноцветные крокусы запестрели в палисаднике Конни. С моря подули теплые влажные ветры.

Переменчивой и сырой выдалась весна.

Клэр навещала Колина раз в неделю. Он уже почти пришел в себя после смерти Ивлин. Как она и предполагала, его здоровая натура одержала верх. Но впереди его ждали муки и страдания, ибо одна операция следовала за другой. Едва он успевал залечить раны после очередного «налета» сэра Артура, как на подходе был другой.

Боль физическую Колин преодолевал с завидной выдержкой и даже легкостью. Медперсонал госпиталя давно и навсегда записал капитана Тэлбота в герои.

Сперва он только и говорил с Клэр об Ивлин. Его навестили кое-кто из ее близких и друзей. Соболезнованиям не видно было конца.

Но вот наступил день, когда он даже не вспомнил Ивлин. Клэр знала, он ее не забыл — просто наконец смирился с потерей. Отныне он сосредоточил все свои помыслы на скорейшем выздоровлении. На днях его демобилизуют из армии. Он возобновил занятия филологией и уже без содрогания смотрел на себя в зеркало. Они с Клэр частенько и подолгу обсуждали результаты проделанных над его внешностью операций.

Близилось лето, а Колин все еще лежал в госпитале. Но мужеству этого человека, казалось, не было предела.

И вот наступил день, когда он смог наконец снять свои темные очки. Его веки снова обрамляли ресницы, а покрытое шрамами лицо уже казалось не столь безобразным. Это было человеческое лицо. Правда, таким, как прежде, ему никогда не быть, и Колин об этом знал. Того Колина, в которого страстно влюбилась Ивлин, больше не существовало.

— А у нашего старикана золотые руки, да? — как-то заметил Колин и подмигнул своему отражению в зеркале. Клэр в эту минуту он показался юным и очаровательным.

— Да, руки у него золотые, — согласилась Клэр. И в который раз подумала о том, что Бог недаром забрал к себе Ивлин — вряд ли бы ей удалось сохранить любовь к этому новому Колину.

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ

К июню сорок пятого года в Европе воцарился долгожданный мир.

Кончилось кровавое противостояние целых государств и народов. Но еще не прозвучали заключительные аккорды этой дьявольской симфонии — не упали пока на Хиросиму и Нагасаки атомные бомбы.

Смолкли зловещие вопли сирен воздушной тревоги. Раненых становилось все меньше и меньше, наконец их поток совсем иссяк. И у медперсонала появилась возможность перевести дух.

Для Клэр лето выдалось на редкость скудным на события — это был словно какой-то провал во времени.

В госпитале все еще оставалось много работы. Все так же продолжались дежурства, делала свои обходы Ивэнс Вам-все-нельзя, шли операции, перевязки, и все равно Клэр чувствовала растерянность и неопределенность.

Не сегодня-завтра сестер милосердия начнут увольнять. А значит, жизнь придется начинать чуть ли не с начала.

В конце августа возникла новая проблема — тетя Хильда навсегда уезжала из Лондона. Они с подругой детства купили коттедж где-то в Хэмпшире и собирались доживать свой век на природе. Пип выходила замуж.

Эта девчонка удивила всех — взяла и влюбилась в канадского полковника, одинокого вдовца на десять лет ее старше. Не просто влюбилась, а превратилась в его тень, служанку, рабу, словом, существо, всецело отдавшее себя любимому. Полковника должны вскоре мобилизовать — он был военным врачом, — и они с Пип собирались свить гнездышко на острове Принца Эдварда.

Клэр радовалась за кузину и слегка ей завидовала. У нее на глазах некогда легкомысленная девчонка превратилась в серьезную взрослую девушку, с нетерпением ожидавшую свадьбу.

— Желаю тебе встретить и полюбить такого же человека, как Боб, — сказала Пип при расставании.

— Вряд ли я встречу того, кто мне нужен. — Клэр вздохнула. — Все равно спасибо тебе, Пип.

Это была уже взрослая, возмужавшая Клэр, пережившая шесть нелегких лет войны. Свои любовные увлечения она вспоминала как страшный сон — Робин, Хэмилтон Крэйг, Жак… Она не видела этих парней с тех пор, как они расстались с ней при более или менее драматических обстоятельствах. И вот на одном вечере в честь дня Победы она встретила Робина. Он еще носил форму, с ним была миловидная полная девушка. Танцуя, Робин и его девушка случайно оказались возле столика, за которым сидела Клэр с друзьями. Робин уставился на свою большую невесту глуповатым растерянным взглядом, а потом вдруг улыбнулся ей и представил свою жену. Молодые супруги ждали ребенка.

Клэр изумилась, открыв для себя, что встреча с Робином и его женой не оставила в ее душе ни малейшего следа. Какое счастье, что она не вышла за него замуж!

Неужели права французская поговорка, и проходит все, кроме дружбы? У Клэр было много друзей, но чувствовала она себя одинокой. Часто глядя на себя в зеркало, твердила: хочу, хочу быть любимой! Господи, как же мне осточертело одиночество!

А вдруг снова фиаско? Что тогда?..

С Колином они встречались почти каждый день. С окончанием войны не закончились страдания этого мужественного человека — одна за другой следовали пластические операции. Большую часть своей теперешней жизни Колин был прикован к больничной койке, и Клэр восхищалась его оптимизмом. Колин все время строил планы на будущее, раз и навсегда решив для себя во что бы то ни стало вернуться к нормальной человеческой жизни.

В одну из суббот Клэр пригласила его проехаться вместе в «Лебединую долину». Было знойно и душно, со стороны моря теснились грозовые облака. В деревне вовсю шел сенокос.

Оливер Меллорс с первого взгляда проникся к молодому человеку искренней симпатией. Что касается Конни, та в него просто влюбилась.

— Какой душевный малый, — заметила она. — Поговоришь с ним несколько минут, и напрочь забываешь, что у него все лицо в шрамах.

— Как хорошо, ма, что ты это понимаешь. Я сама последнее время забываю про его шрамы.

Конни с любопытством разглядывала дочь. С наступлением лета Клэр заметно посвежела и даже слегка поправилась. Она теперь часто и подолгу возилась с Джонни, бегала за ним по дому и саду. Чудесный малыш! Они с Колином взяли его с собой прогуляться, пока Конни колдовала над огромным пирогом с мясом. Колин, как выяснилось, очень любил домашние пироги.

После обеда мать и дочь остались вдвоем на кухне — мужчины отправились на конюшню.

— Девочка моя, я никогда не вмешивалась в твои дела, но нам с отцом показалось, что Колин в тебя влюблен, — осмелев, заговорила Конни.

Клэр весело рассмеялась.

— Ну, ма, ты даешь. Он души не чаял в Ивлин, а она погибла всего чуть больше года назад. Просто мы с Колином хорошие и верные друзья.

— Год в вашем возрасте немалое время, — возразила Конни.

— Дорогая мамочка, ты у меня такая чудесная романтическая старушенция, а потому убеждена, что и все вокруг тебя настоящие романтики. Уверяю тебя, между мной и Колином нет ничего, кроме чистейшей преданнейшей дружбы.

Конни, кажется, была разочарована.

Клэр поднялась к себе и переоделась в легкое ситцевое платье. Они с Колином собрались прогуляться на Дамбу. Странно, но слова матери запали ей в душу. Еще как запали. Надо же предположить такое, думала Клэр. Матери на каждом шагу чудятся любовные романы и прочие страсти. Но ведь совсем недавно Клиффорд Чаттерли сказал ей почти то же самое. Клэр поддерживала с ним регулярную переписку и, разумеется, посвятила его в трагическую историю семьи Тэлботов. Когда погибла Ивлин, он написал Клэр пространное письмо, проникнутое теми же философскими настроениями, что и на смерть Фрэнсиса Пиверела. Он уже неоднократно приглашал Клэр с Колином погостить у него в Рагби. Однако Колин еще находился в руках у эскулапов и при всем желании не мог совершить столь длительное путешествие.

В своем последнем письме к Клэр сэр Клиффорд писал:

«Вы обладаете даром настоящей утешительницы. Помню, во время одной из наших бесед вы заметили, что у вас якобы холодное сердце. Уверяю вас, это отнюдь не так. Оно у вас горячее и даже очень. К тому же его жар так искренен, что способен растопить лед страданий, сковывающий некоторые сердца. В вас редкий талант — отдавать ближнему свое сердце, ничего не требуя взамен. Я читаю между строк ваших писем, и мне начинает казаться, что этот молодой человек испытывает к вам нечто большее, чем обыкновенную дружбу».

Клэр подумала, что в самое ближайшее время они с Колином во что бы то ни стало должны навестить сэра Клиффорда. Он так одинок. У нее сжалось сердце.

Солнце прогрело сухую известковую почву, и Колину даже не пришлось подстилать свой пиджак. Они сели рядышком прямо на душистую горячую траву.

В знойном июльском воздухе дурманяще пахло цветущим тимьяном. Клэр в ленивой истоме растянулась на траве, подложила под голову руки и устремила взгляд в сияющую голубизну неба. Теснившиеся с утра на горизонте тучи куда-то исчезли. Лишь со стороны моря плыло одинокое облако, напоминавшее распустивший паруса корабль.

— Как хорошо, — прошептала девушка. — Настоящий рай. Боже, как давно я не чувствовала себя до такой степени счастливой!

Колин долго и задумчиво смотрел на девушку. С самого первого дня их знакомства ее красота восхищала его до глубины души. Сегодня не просто восхищала — а причиняла ему боль. Он думал о том, что когда-нибудь Клэр выйдет замуж, у нее появится своя семья, и они невольно отдалятся друг от друга. Если это случится, он потеряет все, что еще привязывает его к жизни. Ведь такого близкого по духу человека, как Клэр, ему вряд ли доведется встретить. Судьба, думал Колин, не слишком щедра на подобные подарки.

Он повернулся на бок и, приподнявшись на локтях, спросил:

— Я не ослышался? Ты на самом деле сказала, что давно не чувствовала себя такой счастливой?

— Ты не ослышался. — Клэр тихо рассмеялась и слегка повернула к нему голову. — Но я сказала неправду. На самом деле я еще никогда в жизни не чувствовала себя такой счастливой.

И Колин нахмурился. Странно, но он не знал, что сказать этой девушке.

— Говорят, для того чтобы быть по-настоящему счастливым, нужно напрочь забыть о себе и думать о других. Ты, Клэр, точно живая иллюстрация к подобному образу жизни. Но разве тебе самой ничего не хочется от нее? Не может быть, чтобы в тебе не было ни капли здорового женского эгоизма.

— Успокойся, чего-чего, а уж эгоизма во мне больше, чем достаточно. Наверное, ты возомнил, будто я только и думаю о том, как бы сделать что-нибудь приятное тебе? Нет уж, дудки. Мне самой нравится быть с тобой рядом.

— Ничего не понимаю, — искренне удивился Колин. — Полным-полно парней куда более веселых и… скажем так, привлекательных, чем я, которым только намекни, и они будут у твоих ног. Ты же изо дня в день жертвуешь всем, чтобы доставить мне удовольствие.

Клэр покачала головой.

— Ничем я не жертвую. Дело в том, что мне не нужен никто, кроме тебя. У нас с тобой одинаковые взгляды на жизнь, на литературу, искусство. Мало того, и в быту наши вкусы очень схожи. Ты словно мой близнец, мое второе «я».

Он глядел в широко раскрытые глаза девушки и понимал, что она ничуть не кривит душой. И все равно отказывался верить собственным ушам. Да такая красавица, как Клэр, должна ходить на свидания, танцы, по ресторанам, влюбиться, наконец, в кого-то должна. Она же только и делает, что исполняет все его желания, а он ее добротой злоупотребляет.

— Я так многим обязан тебе, Клэр. Но… понимаешь, что-то здесь не так. Я чувствую себя виноватым перед тобой. Ты должна встречаться со своими сверстниками. Вокруг так много молодых, красивых, здоровых ребят.

— Но мне никто не нужен! — горячо воскликнула она. — Я так счастлива с тобой. Мне еще никогда ни с кем не было так хорошо.

— Но почему? Ведь я — инвалид. К тому же настоящий урод.

— Господи, да при чем тут твоя внешность? Ведь я люблю тебя, а не твое лицо. Люблю твою душу, твой ум… — Она замолчала, словно удивленная собственным словам. — Да, я люблю, люблю тебя, Колин, — уверенно сказала она.

И вдруг осмыслила сказанное. И поняла, что на самом деле любит Колина — всей душой, всем сердцем. И очень страшится его потерять.

Колин нахмурился. Он видел, что Клэр говорит правду. Но видел и то, что она сама испугалась этой правды. Зарделась, отвернулась.

Колин протянул руку и крепко стиснул ей локоть.

— Я знаю, ты сказала это просто так, не подумав, но все равно мне было очень радостно это услышать. Не волнуйся, родная, я не собираюсь ловить тебя на слове.

В его голосе было столько нежности и грусти.

— Я сказала то, что чувствую. Да, Колин, я люблю тебя. Впервые в своей жизни. О Господи, наконец-то, наконец свершилось! И я не стану притворяться перед тобой, даже если ты отвергнешь мою любовь.

— Отвергну? Я отвергну твою любовь? Да ведь я… я очень давно люблю тебя, моя хорошая. Но я бы никогда не признался тебе в этом первым.

— Почему, Колин?

В глазах девушки было искреннее удивление.

— Потому что я не имею права навязывать тебе свою любовь.

Клэр отвернулась и сказала, глядя куда-то в сторону:

— Я помню, когда погибла Ивлин, ты сказал, что больше никого не полюбишь.

Он лег на спину и стал смотреть в небо. Глубокий шрам на его подбородке напрягся и побелел. Прошлое все еще имело над ним свою власть.

— Да, тогда мне так казалось. Но это было очень давно, — наконец заговорил он. — Сама знаешь, сколько у меня было времени все обдумать. Я лежал ночами без сна, я не мог ни читать, ни писать, а только думал, думал и вспоминал. Я старался найти в себе силы жить. Вот тогда-то я и понял, что наше с Ивлин чувство оказалось недолговечным. Рано или поздно она бы все равно ушла от меня. Понимаешь, нашей любви не хватало глубины. Это было очарование молодостью, упоение новизной ощущений. Теперь я понимаю, что Ив любила меня только за мою внешность.

— Ты неправ, Колин! Ив тебя обожала.

— И я ее тоже. Но это была не любовь, а увлечение. Порыв. Она влюбилась не в меня, а в мою внешность. Уж теперь-то я могу сказать это без страха прослыть тщеславным и самоуверенным. К тому же ей нравилась военная форма, пьянило ощущение опасности, грозившей нам обоим, возбуждала радость встреч и сладкая горечь расставаний. Ив обожала новизну ощущений, перемены. Ей было скучно со мной наедине. Она любила шумные компании, вечеринки, танцы. Даже во время нашего медового месяца она обращала внимание на то впечатление, какое производит на мужчин. Я старался не замечать этого. Да Ив и не виновата — она была очень темпераментной девушкой. Я старался убедить себя в том, что люблю Ив такой, какая она есть, что, будь она другой, и я бы не влюбился в нее. Я думал, в дальнейшем она угомонится, пойдут дети, заботы. К счастью или к несчастью, но нам выпало совсем немного дней вместе. И все это время любовь нам заменяло физическое влечение друг к другу.

В голосе Колина не было ни горечи, ни сожаления.

Для Клэр слова его звучали как настоящее откровение. Уж она-то была уверена, что Колин не только не сомневался в любви Ивлин к нему, но и питал надежду на то, что его жена в конце концов преодолеет свое физическое отвращение, и жизнь у них со временем наладится.

Выходит, он все эти долгие месяцы ни минуты не обманывал себя. И не питал ни малейших иллюзий по поводу Ивлин.

— Я любил Ивлин глубокой страстной любовью, — продолжал свою исповедь Колин. — Но она не виновата, что не могла отвечать мне тем же. С тех пор прошло много времени… У меня нет от тебя секретов, Клэр, поэтому я затеял сейчас этот разговор. Знаю, ты пыталась поделиться с бедной малышкой Ив частью своего мужества, ты очень хотела, чтобы она преодолела себя. Увы, ей это было не дано. Но тебе за твои старания огромное спасибо.

Клэр молча смотрела вдаль, на лениво вращающиеся крылья большой ветряной мельницы. Ее волосы мягко теребил теплый летний ветерок, напоенный ароматами цветущих трав. Разбросанные на равнине домики окутывала прозрачная дымка зноя. У горизонта синела и переливалась на солнце морская гладь. Над головой летели самолеты. Но теперь их гула можно не бояться. Неужели война закончилась? Неужели на землю больше не будут сыпаться бомбы? И все равно, думала Клэр, гул самолетов всегда будет напоминать ей о войне…

Она повернулась и посмотрела на Колина. Какой же он… необыкновенный. У него очень красивые карие глаза. Сейчас в них столько нежности и духовной страстности, а потому его лицо кажется прекрасным. Она всегда восхищалась этим человеком. Она и любила его всегда, но только боялась себе в этом признаться. К тому же он принадлежал другой…

Он раскрыл объятья, и она бросилась ему на грудь. Его поцелуй был очень нежным, а ей так хотелось, чтобы он целовал ее страстно, долго… По ее телу пробежала дрожь, и она закрыла глаза.

— Клэр… — Колин вдруг отстранился от нее, улыбнулся и взъерошил ей волосы. — Я бы очень хотел иметь право просить твоей руки.

— Ты полагаешь, его у тебя нет?

— Но ведь я такой…

Он провел пальцами по своей щеке.

— Но ведь это только снаружи! — возразила она. — Ты думаешь, я не вижу, что у тебя внутри? Милый, милый Колин, даже если бы сэр Артур не колдовал над твоим лицом, оно бы все равно казалось мне прекрасным, потому что оно освещено изнутри твоей душой. Да, я очень рада, что сэру Артуру удалось сделать казалось бы невозможное. За тебя рада. Подожди, он еще немного поколдует над тобой, и ты станешь настоящим красавцем. Колин, милый Колин, ты пока плохо знаешь меня. Для меня внешность всегда почти ничего не значила. Мне кажется, настоящая любовь вовсе не зависит от внешности.

— Зависит. — Он нежно пробел указательным пальцем по ее лицу, как бы очерчивая его контур, потом коснулся ее волос, вздохнул и добавил: — Ты так прекрасна. Я не имею права просить тебя стать моей женой.

— Если ты не женишься на мне, я останусь старой девой, — решительно заявила Клэр. — Колин, я ждала тебя всю свою жизнь. И не переживу, если ты меня бросишь. Я никогда никого не любила, но теперь, когда знаю, что такое любовь, плевать я хотела на всякую гордость. Если ты не хочешь просить моей руки, я попрошу твоей.

Он крепко прижал девушку к груди.

— Любимая…

Она приникла к его плечу.

— Знаешь, Колин, я, кажется, потеряла от любви голову, — прошептала она.

Но даже сейчас Клэр не могла забыть свое прошлое. Ею вдруг снова овладел страх. А что если в их первую брачную ночь она испытает такой же ужас и отвращение, какие испытала к Робину и другим парням?..

— Ты дрожишь, родная. В чем дело?

Она еще крепче прижалась к нему. Ей было неловко признаться Колину в своих страхах.

Ни Робина, ни всех остальных я не любила, думала сейчас Клэр. Колина я люблю, и с ним все будет иначе.

Но ее все еще терзали сомнения. Ведь если она испугается Колина, как когда-то испугалась Робина, и не захочет близости с ним, он решит, что всему виной его изуродованное лицо. И это окажется тем самым ударом, от которого он вряд ли оправится. Она обязана предупредить Колина…

— Ты сожалеешь о том, что сказала «да», родная? Будь со мной откровенна. Меня не испугает никакая правда. Ради Бога, только не выходи за меня замуж из жалости.

Он заставил девушку посмотреть ему в глаза.

— Жалость тут совершенно ни при чем. Я тебя уважаю, я тобой восхищаюсь, люблю наконец, но только не жалею.

Он засмеялся и стал покрывать ее лицо поцелуями.

— Верю, верю, родная. Но что-то тебя все-таки тревожит.

— К тебе это не имеет никакого отношения, Колин. Понимаешь, в силу некоторых обстоятельств я… испытываю некоторые сомнения относительно моей способности любить.

Он прижал ее к себе и стал гладить по голове, точно маленькую девочку.

— Скажи мне, в чем дело, родная. Я попытаюсь тебя понять.

И Клэр точно прорвало.

Она рассказала Колину о Робине, о том злополучном вечере, когда он домогался физической близости с ней, о Жаке, о ее страстном желании доказать самой себе и всему свету, что она способна любить и хотеть человека, который желает заняться с ней любовью. Теперь же она боится, что может разочаровать его. Этого она боится больше всего на свете.

— Понимаешь, я люблю тебя совсем не так, как… Это совсем другое. Совсем. Но мне этого мало. Я хочу любить тебя и телом тоже. Всем существом. Сейчас мне кажется, что я смогу, но вдруг я ошибаюсь? Колин, мне так страшно.

Он все гладил ее по голове. Его глаза казались серьезными, но в них было столько нежности. Словно они с Колином вдруг поменялись местами, и он стал сестрой милосердия, а она его пациенткой. Ему казалось, он ее понимает. Только бы бедняжка успокоилась. Все у них будет в порядке, и теперь многое, если не все, зависит от него.

— Родная, ты когда-нибудь консультировалась с психиатром? — ласково спросил он.

Клэр рассказала ему о седовласой женщине-враче, которая так помогла ей в трудную минуту.

— Она сказала, что все у меня будет в порядке, но лишь при условии, что я по-настоящему полюблю. Конечно, я такая глупая и мнительная, но, Колин, милый, мне хочется, чтобы у нас с тобой все было хорошо.

— Не думай ни о чем, родная. Поверь, я не позволю случиться никакой беде.

Клэр протянула руку и нежно коснулась пальцами его щеки. Он вздрогнул и почувствовал страстное желание. Ему казалось, что после смерти Ивлин желание умерло в нем навсегда, однако сейчас он наверняка хотел другую женщину. И знал, что должен сдерживать себя.

Он взял ее руки в свои и поцеловал ей запястья.

— Все будет в порядке, родная моя. И давай не будем торопить события, ладно? Если ты не хочешь, мы можем даже не объявлять о нашей помолвке. Обдумай все серьезно, любимая.

И тут настал черед Клэр обнаружить, что она страстно хочет Колина. Ей захотелось прижаться к нему всем телом, почувствовать, как бьется его сердце. Ближе, еще ближе… Это было новое и прекрасное ощущение. Ее охватил восторг.

— Люблю, люблю тебя, Колин, милый…

Она прижалась губами к его губам. По телу точно пробежал электрический ток. Мелькали перед глазами голубые, зеленые, радужные полосы, сливаясь в какой-то огромный круг, в центре которого находились только они. Время остановилось, потом потекло вспять.

Клэр казалось, что она готова отдаться Колину. Она хочет, она очень этого хочет. Впервые за всю свою жизнь.

Наконец-то она поняла мать. О да, любовь, это та самая сила, которая властно овладевает женщиной и заставляет ее бросить все на свете, кроме любимого. И она все тесней прижималась к Колину…

Но он помнил, он все очень хорошо помнил. Терпение — лучшая дипломатия в делах любви. С этой девушкой он должен обращаться так, словно она драгоценный хрустальный сосуд. Ведь это она вернула ему, казалось, безвозвратно утерянное — радость бытия.

Они закурили, сидя обнявшись на траве, и Клэр сказала:

— С тобой так хорошо, Колин.

— Потому что я тебя очень люблю.

— А я — тебя.

— Родная, а тебе не приходило в голову, что моя физиономия может тебе осточертеть? Ведь когда мы поженимся, придется сидеть за одним столом несколько раз в день. Когда я бреюсь, меня и то подмывает плюнуть в зеркало на собственное изображение.

— Может, хватит об этом? — Клэр рассердилась и даже отодвинулась от Колина. — Я ведь тебе уже сказала, что мне очень нравится твое лицо, и я не вижу в нем никаких изъянов. Если бы знать наверняка, что и во мне их нет.

И девушка горестно вздохнула.

— Единственный твой изъян — твое совершенство. Других изъянов, родная, не вижу.

Она обхватила руками колени и положила на них голову.

— Как чудесно слышать это от тебя. Ко мне с каждой минутой возвращается уверенность в себе.

— Поверь мне, Клэр, нашему с тобой счастью не помешает никто и ничто.

Она смотрела на него сквозь слезы, которые внезапно застлали ей глаза.

— Без тебя мне все равно уже не жить, Колин.

— Тогда почему бы нам не попытаться попробовать жить вместе? Пошли расскажем о нашем решении твоим родителям, а местного викария попросим сделать оглашение.

— С удовольствием, — прошептала она.

И Колин вдруг вздохнул.

— Мне кажется, Ивлин была бы рада, — вырвалось у него.

— Я тоже так думаю. И все-таки ты неправ — она любила тебя по-настоящему.

— Спасибо тебе за эти слова, родная. Мне бы очень хотелось в них верить. Только давай больше никогда не будем говорить о ней. Ты не Ивлин и с тобой у нас все будет иначе. Ты для меня все — моя сестра милосердия, мой друг, моя возлюбленная. Мы будем счастливы с тобой.

— Будем…

В душе она отчаянно молила Бога, чтобы так оно и было.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Клэр стояла возле открытого окна и смотрела вдаль. На противоположном берегу реки был Шекспировский мемориальный театр. Страна грез, залитая закатными лучами цвета червонного золота.

Час назад они с Колином обедали в ресторане гостиницы «Доспехи Авона». Перед войной ресторан славился своей кухней и винным погребком. Однако и сейчас здесь оказался очень даже не плохой выбор фирменных блюд и отнюдь не скромный ассортимент вин.

Минуло десять дней с их свадьбы. Колин переодевался в соседней комнате, готовясь ко сну. Она была благодарна ему за чуткость — когда она переодевалась, он всегда выходил. Хотя поначалу она очень боялась, что он… Да мало ли чего она боялась? Эти свои страхи Клэр вспоминала теперь чуть ли не со смехом.

…Она лежала в широкой двухспальной кровати и ожидала Колина, холодея от страха при мысли о том, что наступил тот самый момент, которого она так страшилась. О да, сегодня она должна отдаться человеку, за которого вышла замуж.

Сейчас она улыбалась, чувствуя, как все ее существо полнится благодарностью к Колину. Господи, а она его боялась! А все потому, что в душе чуть ли не каждого мужчину считает насильником. Но ведь Колин другой, совсем другой! Тогда он прилег на кровать, как был в одежде, обнял ее за плечи, сказал на ухо что-то ласковое, погладил по голове. И не чувствовалось в нем ни напряжения, ни похоти. Потом встал, потянулся и сказал:

— Я устал. И ты, моя куколка, наверное, тоже. Эти свадебные торжества всегда утомительны. И больше всех, разумеется, достается жениху и невесте. Барометр показывает «ясно», поэтому завтра будет чудесный день. Кстати, на всю неделю обещают хорошую погоду.

Он отправился в ванную, оставив открытой дверь, и рассказывал ей какие-то смешные истории. Сердце Клэр разрывалось на части — она боялась того, что должно было неминуемо случиться, но в то же время жаждала осчастливить любимого человека. Ей хотелось отдаться ему душой и телом, хотелось довериться во всем. Ведь Колин обещал, что все у них будет хорошо. О, если бы не ее горький опыт, от которого в душе остался осадок, и сейчас это мешает ей испытать наивысшее из наслаждений чувственной любви — счастье принадлежать любимому. Когда Колин вернулся из ванной, Клэр лежала в кровати с закрытыми глазами и крепко стиснутыми зубами и вся обливалась потом.

Он посмотрел на нее сверху вниз. Снял халат, скользнул под одеяло.

— Колин, я… я…

У нее сорвался голос.

— Трудный был день, любимая. Давай спать.

И она почувствовала, как расслабляются ее напряженные до предела мышцы. Колин привлек ее к себе, обнял, но это было объятие друга. Она чуть не расплакалась. Милый, чуткий, всепонимающий Колин! Мой чудесный, единственный!

Он гладил ее по голове, потом нежно коснулся губами ее губ, шеи, плеча.

— Спокойной ночи, моя самая, самая любимая на свете…

Она схватила его за руку, в порыве благодарности прижалась к ней губами. И расплакалась.

— Я так люблю тебя, — шептала она. — Ты… ты такой… добрый!

— Ты мне слишком дорога, любимая. Спи спокойно.

Она была изумлена. Колин вскоре заснул, а она лежала с открытыми глазами и думала о том, что… Впрочем, мысли ее были сбивчивы, а душу заполняло новое, доселе неизведанное чувство удивительного покоя. И счастья. Колин рядом, он ее понимает, он вовсе не осуждает ее за то, что она такая. Они как двое маленьких детей лежат в одной постели, счастливые чистой близостью друг друга.

Утром она проснулась от солнечного света. Колин уже встал. Из ванной доносилось журчание воды и его веселое насвистывание. Наконец он вошел в спальню, пахнущий хвоей и свежестью. Улыбнулся ей издалека, потом подошел к кровати, наклонился и поцеловал ее в губы. Она подумала о том, что они похожи на супругов, давно и счастливо живущих бок о бок. И его присутствие в спальне казалось ей таким привычным.

— Доброе утро, моя самая любимая на свете.

За завтраком они смеялись и шутили, испытывая былую легкость.

И так продолжалось уже несколько дней. Ночами Клэр часто лежала без сна. Она очень переживала за Колина и не знала, как ей быть. Ей хотелось ему отдаться — из благодарности за то, что он относится к ней с таким пониманием. Но ведь медовый месяц, их медовый месяц, должен навсегда остаться в памяти обоих как пора страстной любви.

Может, Колин ее вовсе и не хочет? Эта мысль тайком прокралась в ее сознание и теперь доставляла ей беспокойство. До свадьбы она была абсолютно уверена в том, что Колин любит ее душой и телом, теперь же вдруг стала спрашивать себя: а что если это не так? Может, он понял, что в нем еще жива память об Ивлин, об их коротком, но счастливом медовом месяце?..

Что касается всего остального, то Колин был безупречен. Он носился с ней точно с маленьким ребенком и ни на секунду не отпускал от себя. Они разлучались лишь во сне.

Еще Клэр очень переживала, что Колин, не дай Бог, вообразит, будто она испытывает к нему физическое отвращение из-за его шрамов. Им нужно поговорить на эту тему, и чем скорее, тем лучше. Они слегка коснулись проблемы секса в тот день, когда Клэр призналась Колину в любви, потом он вел себя так, словно этой проблемы не существовало. Долго ли им удастся протянуть как сейчас, душа в душу и в то же время по разные стороны невидимого барьера?..

Она отошла от окна — со стороны реки потянуло прохладой.

Было очень одиноко и тревожно на душе. Она скучала по Колину — его ласковой улыбке, нежным поцелуям. Без него она чувствовала себя слабой и беззащитной, хотя в данную минуту, очевидно, стоило побыть одной, поразмыслить. Она села за туалетный столик и достала из среднего ящичка их свадебные фотографии, которые недавно прислала мать.

Колин на них такой красавец! Высокий, стройный, даже худощавый, и шрамов совсем не видно. Стоит рядом с ней и смотрит на нее с какой-то особенно нежной улыбкой. Он здесь совсем мальчишка — куда моложе того Колина, с которым она познакомилась два года назад.

Клэр с пристрастием рассматривала себя, эту девушку в элегантном белом костюме и в маленькой шляпке с развевающейся на ветру газовой вуалью. О чем она думала в ту минуту и почему на ее лице застыла печальная и вымученная улыбка?..

На следующем фото их друзья. Они стоят на фоне небольшой церквушки и все как один смотрят в объектив. Почти все мужчины в форме, девушки в ярких нарядных платьях. Незабываемый день! И больше всего ей запомнился вот какой эпизод.

В день свадьбы мать вошла к ней в спальню с подносом в руках, поцеловала в щеку и присела рядом на кровать.

— Всю ночь не спала и думала о тебе, моя родная, — сказала Конни. — Как же мне хочется, чтобы ты была счастлива!

Клэр прижалась к матери и чмокнула ее в шею.

— Буду. Обязательно буду. Не волнуйся за меня, мамочка.

В этот момент в спальню влетел маленький Джонни и тоже сел к ней на кровать. Она погладила его по рыжим кудряшкам, похлопала по смуглой загорелой щечке. И вспомнила свою сестру по отцу, эту несчастную Глорию. Наверняка ничего подобного в ее жизни не было и не будет. Бедняжка…

А еще Клэр помнила, как они с отцом ехали в церковь. Оливер казался серьезным и даже грустным.

— Улыбнись, папочка. Ведь ты едешь не на похороны, а на свадьбу!

— Ты права, девонька моя, но ведь у меня забирают дочку. Мы с мамой не представляем себе жизни без тебя. И дом опустеет.

— Но ведь во время войны я очень редко бывала в «Лебединой долине», и вы с этим почти смирились. Ну, а теперь у вас есть Джонни.

— Этот маленький разбойник очень нас радует.

— Тебе нравится Колин, па?

— Замечательный парень. Заботься о нем. Он это заслужил.

Клэр хорошо запомнила слова отца…

Еще она помнила тот момент, когда вложила свою руку в руку Колина и вся сжалась от страха. Не только за себя, за Колина тоже. Вдруг она не сможет сделать его счастливым? Он уже и так настрадался.

Помнила и то, как он, надевая ей на палец кольцо, прошептал:

— Все в порядке. Я обещаю тебе, что все будет в порядке.

Но пока это не так…

Клэр положила фотографии на место, встала и раскрыла чемодан. Достала из кармана в муаровой подкладке письмо. Это было письмо от матери — Конни засунула его так, что остался снаружи кончик. Это чтобы дочь непременно заметила его, когда станет раскладывать вещи. Клэр читала письмо в третий раз:

«Родная моя,

У нас с тобой еще не было возможности поговорить об интимной стороне жизни, потому что до недавних пор мы придерживались разных взглядов на это. Даже сейчас, когда ты стала невестой, а теперь уже и женой, нам почему-то не довелось поговорить на эту тему. Ты, моя доченька, наверняка знаешь, как и что происходит между мужчиной и женщиной, и нет смысла говорить тебе об этом. Но кое-что ты, моя родная, еще не знаешь. Это я и должна тебе сообщить.

Знаю, ты по-настоящему любишь Колина, и я тебя очень хорошо понимаю — замечательный он парень. Хоть и молод, душа у него мудрая, зрелая, а это такая редкость в человеке. Он необыкновенно чуток, а поэтому, надеюсь, муж из него выйдет прекрасный. Но меня немного тревожит твое отношение к любви.

Я хочу, чтобы ты прочитала это мое письмо, когда вы с Колином уже поселитесь в гостинице, где будете проводить ваш медовый месяц. Моя родная, попытайся понять наконец то, о чем я столько раз говорила тебе и что поняла на собственном опыте. Я хочу, чтобы ты сама убедилась в том, что женщина может быть по-настоящему счастливой только тогда, когда всю себя без остатка отдаст любимому. Всю, а не какую-то часть. Это и есть истинное счастье. Нужно забыть о себе, нужно раствориться в том, кого любишь.

Дай Бог тебе испытать такое же ни с чем не сравнимое счастье, какое выпало на мою долю с твоим отцом.

Отдай всю себя Колину, как это когда-то сделала я, отдав всю себя без остатка твоему отцу. И ты никогда не пожалеешь. Я буду думать о тебе, молиться о тебе, буду всей душой желать тебе самого-самого дивного счастья.

Твоя мама ».

Клэр выронила письмо и прикурила сигарету. Она знала, она точно знала — ее мать права. Но как ей себя вести? Что делать?..

Она быстро загасила сигарету, легла и уткнулась носом в подушку. Но в голове продолжали роиться всякие мысли.

«Женщина может быть по-настоящему счастливой только тогда, когда всю себя без остатка отдаст любимому». О, эта строчка из письма Конни не давала ей покоя.

Там, в той маленькой сторожке егеря в Рагби, ее мать вся без остатка отдалась любимому человеку. Отдалась душой, телом, мыслями.

Может, этого теперь больше всего и хочет Колин?.. Только ждет, чтобы она сделала первый шаг.

И вдруг Клэр все поняла. Сперва умом, потом душой, телом, всем существом. Точно ее осенило божественной благодатью.

Когда в спальню вошел Колин, Клэр сидела в кровати с книжкой в руках. На ее губах играла таинственная улыбка, на которую он почему-то не обратил внимания. Он по обыкновению восхищенно глядел на жену — длинные золотисто-рыжие локоны волной накрыли плечи, в больших синих глазах столько тепла и доброты.

— Я люблю тебя, моя родная, — сказал он.

— И я люблю тебя, Колин, — отозвалась Клэр.

Он нежно поцеловал ее в губы, скользнул под одеяло и закрыл глаза.

Но этой ночи суждено было стать особенной. Клэр никак не могла заснуть. Она лежала в темноте с широко раскрытыми глазами, прислушивалась к гулким ударам собственного сердца. И вспоминала письмо Конни.

Она думала о Колине, об этом человеке с изуродованным войной лицом, который теперь тихо лежал рядом с ней. Спит или не спит — кто знает? Клэр думала о том, сколько страданий выпало на долю любимого.

Он вдруг зашевелился, спустил ноги на пол и включил лампу со своей стороны.

— Что-нибудь случилось, родная моя? — спросил он, повернувшись к Клэр.

Она обняла его и страстно поцеловала в губы. Эта была та самая Клэр, которая первая призналась ему в любви на Дамбе.

Каждую ночь он лежал рядом с этой удивительной девушкой, отчаянно подавляя в себе страстное желание обладать ею. Он чувствовал интуитивно, что стоит ему проявить терпение, и она первая скажет, что хочет его.

И все равно каждую ночь он готов был нарушить свой обет. Он знал — Клэр добра и щедра душой и наверняка не скажет ему «нет». Однако он испытывал к ней такую безграничную любовь — любовь, а не страсть, которую испытывал к Ивлин и по неопытности считал любовью, — что собственное эгоистическое желание поскорей вкусить с этой девушкой прелести плотской любви отодвигалось куда-то на задний план. Дело в том, что больше всего на свете страшился он потерять ее доверие. В день свадьбы он поклялся Клэр, что все у них будет хорошо. Он был в этом уверен. Только нужно запастись терпением.

Сейчас, чувствуя, с какой страстью прижималась к нему Клэр, ощущая нежное тепло ее прекрасного хрупкого тела, Колин понял, что момент истинного счастья наконец настал.

— Я боялась, боялась… Но я уже не боюсь, — слышал он ее шепот.

У него бешено колотилось сердце.

— Но ты делаешь это не ради меня?

— Я хочу, хочу, хочу тебя…

Она стала развязывать голубые ленточки своей ночной рубашки. Он осторожно помог ей освободить руки и поцеловал девушку в плечо. Потом прижался щекой к ее горячей трепещущей груди.

— Я больше не боюсь. Я люблю тебя, люблю всем своим существом.

Клэр закрыла глаза. Думы, сомнения, страхи — все куда-то исчезло. Назад дороги не было. Доселе неизведанное ощущение заполнило все ее существо, открывая перед ней новую жизнь.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Конни вышла из детской. Джонни спал, посасывая во сне большой палец. Оливер снимал на кухне ботинки.

— Колин и Клэр не появились? — спросила она у мужа.

Меллорс покачал головой и улыбнулся.

— Не терпится узнать, справилась ли наша девонька со своим тяжким испытанием?

Конни улыбнулась в ответ.

— А ты вроде и не беспокоишься за нее. Похоже, я переживаю за нас двоих.

Оливер сел в плетеное кресло и вытянул ноги. У него был слегка усталый, но очень довольный вид.

— Колин замечательный парень. Он знает, как обращаться с нашей девонькой.

— Надеюсь, это так и есть. — Конни подошла и поцеловала мужа в лысеющую макушку. — Их медовый месяц длится всего две недели, а наш вот уже двадцать два года.

— Нам было не так уж и плохо, верно?

— Неплохо? Да если бы Клэр было так хорошо, как мне…

Конни не стала бы волноваться, если бы она видела выражение лица Клэр, сидевшей рядом с Колином в машине, которая сворачивала с трассы на шоссе в «Лебединую долину». Ладонь Клэр лежала на колене Колина.

— Если бы мы не припозднились, я бы остановил машину, — сказал Колин. — Я так хочу тебя.

Он взглянул на свою молодую жену. Ее щеки слегка вспыхнули от смущения, но в прекрасных глазах было столько страсти.

Он еще не привык к тому, что эта девушка душой и телом принадлежит ему. Он очаровывался ею все больше и больше, теперь они и ночами были неразлучны. Он знал, Клэр по своей наивности полагала, будто они достигли высшего блаженства в любви. Он-то понимал, это только самое начало, и его прекрасная жена еще не совсем освободилась от прошлого. Правда, оно уже не мешало их любви.

Колин был рад, что Клэр познала радости любви до того, как пришла ужасная весть о внезапной кончине сэра Клиффорда. Он знал, их с Клиффордом связывала какая-то непонятная, чуть ли не болезненная взаимная симпатия. И хоть общались они совсем недолго, оба много значили друг для друга. Благодаря Клэр сэр Клиффорд целиком изменил свое отношение к Конни, матери Клэр, своей бывшей жене — больше не испытывал к ней ненависти и, можно сказать, простил измену, если такое вообще можно простить. Чаттерли очень помог Клэр в самый трудный период ее жизни — тверже стать на ноги, почувствовать интерес к жизни.

Последнее время они с Колином обычно угадывали мысли друг друга, и сейчас Клэр сказала:

— Мне будет очень недоставать сэра Клиффорда, хоть мы с ним и виделись всего несколько раз. Мне все еще не верится, что он оставил нам с тобой Рагби-холл.

— Тебе, родная, — поправил ее Колин.

Она покачала головой.

— Адвокат говорит, он изменил свое завещание только после того, как познакомился с тобой. Помнишь, вы с ним сходу сошлись. Думаю, твое предложение превратить Рагби в своего рода северный Глиндебурн встретило в его душе живейший отклик. Я еще никогда не видела сэра Клиффорда в столь приподнятом расположении духа, как тогда, когда ты изложил ему свою идею.

— Да, я, кажется, поладил со стариком. Но тебя он просто обожал. Ты, конечно, можешь со мной не согласиться, но мне почему-то кажется, что Чаттерли полюбил тебя прежде всего за то, что ты пробудила его от спячки.

— Надеюсь, отец с матерью не станут возражать, что мы будем жить в Рагби. Мне бы не хотелось их обижать. Хотя ничто на свете не заставит меня изменить наше решение выполнить волю сэра Клиффорда и превратить Рагби во второй Глиндебурн. Мне кажется, Колин, это твоя самая сокровенная мечта, верно?

Он кивнул и улыбнулся Клэр.

— Пока я валялся в госпитале, я все время не переставал думать о театре. Я дал себе слово вернуться в театр, но мне и в голову не могло прийти, что в самом ближайшем времени у меня появится возможность осуществить свою мечту о слиянии театра и музыки. Признаться, и сейчас я еще не могу до конца в это поверить. Знаешь, Клэр, а ведь я оказался самым счастливым на свете человеком. Все до одной мои мечты сбылись.

— Мои тоже, — прошептала Клэр.

Колин притормозил возле ворот. И тут же на пороге дома появилась Конни. Она бросилась им навстречу, обняла и расцеловала Клэр, увлекла ее в дом. Колин вынул из багажника чемоданы.

Конни смотрела на дочь и улыбалась все шире и шире. Клэр загорела, посвежела. Мать безошибочно увидела на лице дочери то, что хотела увидеть — наконец-то Клэр превратилась в женщину, открывшую для себя радости истинной любви.

— Дорогая, дорогая моя девочка! — шептала Конни, с трудом сдерживая слезы радости.

— Как вы тут, мамочка?

— Замечательно. Ну, а тебя я даже спрашивать не буду — и так все видно.

Клэр залилась счастливым смехом.

— Спасибо тебе за письмо, — сказала она. — Да, я очень счастлива. И этим своим счастьем во многом обязана тебе.

И тут Конни расплакалась. Наконец, наконец они с дочерью стали близкими людьми. А ведь было время, когда они совсем не понимали друг друга. Но это все позади. И, Бог даст, навсегда.

Клэр не собиралась сразу сообщать матери о завещании сэра Клиффорда. Конни знала, что он умер — Клэр позвонила ей сразу после того, как адвокат ознакомил ее с завещанием. Но ей показалось, что теперь она может сказать матери все.

— Мы не приехали на прошлой неделе потому что были на похоронах сэра Клиффорда, — начала Клэр.

Конни кивнула.

— Я так и поняла. Я послала цветы. Родная, очень хорошо, что ты была на его похоронах. Мне кажется, он тебя любил.

— Еще больше, чем можно себе представить, мама. Ведь он сделал меня своей единственной наследницей. Мама, сэр Клиффорд завещал Рагби-холл и все остальное мне.

Конни так и села. Она смотрела на дочь, не в силах вымолвить ни слова.

— Надеюсь, ты не будешь возражать, а? Не думаю, чтобы он хотел причинить этим боль тебе или отцу. Мне кажется, он сделал это еще и потому, что очень проникся идеей Колина превратить Рагби в культурный центр. Ужасно жаль, что он не увидит, как осуществится эта его мечта, но мы с Колином сделаем все так, как хотел сэр Клиффорд.

Конни все еще молчала. В открытое окно доносились голоса приближающихся к дому мужчин.

— Ты хочешь сказать, что вы с Колином собираетесь жить там?  — спросила наконец Конни.

— Да! Колин хочет продать наш коттедж и конюшни, и как только он это сделает, мы переедем в Рагби. В то крыло, где жил сэр Клиффорд. Потом мы закажем проект реконструкции второго крыла, которое сейчас занимает Красный Крест. Но я думаю, оно освободится не раньше, чем через год.

Конни мысленно перенеслась в тот большой странный дом, который делила когда-то с Клиффордом Чаттерли. Вспомнила она и маленькую сторожку егеря, которой больше не существовало. Любовь к Оливеру Меллорсу так изменила жизнь бывшей леди Чаттерли.

Не получилось из нее леди Чаттерли. И наследника они с Клиффордом не смогли произвести на свет. Но вот круг замкнулся. Ее дочь от Оливера Меллорса стала наследницей Рагби-холла, того самого поместья, из которого она, леди Чаттерли, бежала сломя голову навстречу своей любви.

— Думаю, ты не станешь возражать, мама, — услышала она голос дочери.

Конни рассмеялась. Громко, безудержно, радостно.

— Клэр, пошли расскажем обо всем отцу! — Она вскочила и бросилась к двери. — Он… он будет так удивлен.