Онлайн чтение книги Вождь окасов Le Grand chef des Aucas
ГЛАВА LXXIV. Король Мрака

Дон Тадео действовал искусно и с величайшей быстротой. Распространив левый фланг к морю и направляясь на Ароко, столицу конфедерации, он растянул правый фланг вдоль гор, чтобы перерезать сообщение неприятелю, который таким образом вследствие соединения дона Тадео с Фуэнтесом, находился между двух огней.

Сначала в план его входило фальшивое нападение на Ароко, который, как он предполагал, вероятно был снабжен войском для безопасности. Но отряд, посланный к этому городу, нашел его беззащитным, почти оставленным жителями, и овладел им без сопротивления.

Дон Тадео велел сделать в этом городе несколько укреплений и, оставив в нем гарнизон в триста человек, продолжал идти вперед, распространяя свою линию от моря до гор, разрушая и сжигая деревни, которые встречал на пути, и гоня перед собой испуганный народ.

Это быстрое шествие навело страх на всю страну; Антинагюэль, обманутый ложным письмом, отнятым у дона Рамона, сделал непростительную ошибку, оставив свою позицию у Биобио и таким образом предоставив Фуэнтесу свободный проход и полную возможность напасть на Ароканию.

Бустаменте с отчаянием видел ошибки токи, которые тот понял тогда уже, когда было слишком поздно поправить их. Бустаменте не обманывал себя относительно безнадежности своего положения. Он понимал, что ему остается только храбро умереть с оружием в руках и что всякая надежда захватить опять власть исчезла навсегда.

Донна Мария, эта женщина, которая была его злым гением, которая повергла его в бездну, первая раздув в нем честолюбие, которого он прежде не знал, бросила его теперь и даже не думала говорить ему тех пошлых утешений, которые, если и не достигают предположенной цели, по крайней мере доказывают тем, кто служит их адресатом, что ими занимаются и принимают участие в их горестях.

Куртизанка, отдавшись всецело своей ненависти, думала только об одном – как еще более усилить мучения донны Розарио, которую Антинагюэль, поглощенный беспрерывными заботами войны, поручил ей.

Несчастная молодая девушка, преданная неограниченной власти этой мегеры, терпела ужасную муку каждую минуту, каждую секунду, не находя возле себя никого, кто заступился бы за нее или только бы принял бы участие в ее страданиях.

Между тем события следовали одно за другим, катастрофа была неизбежна. Мы уже говорили прежде, что Чили страна неблагоприятная для междоусобной войны: на этой плоской и узкой земле две армии, маневрирующие одна против другой, непременно скоро должны были встретиться, и потому первое же столкновение могло быть решающим.

И на этот раз должно было случиться то же самое. Антинагюэль хотел уйти в горы, но все его усилия были напрасны; он попал именно в то положение, которого хотел избежать, то есть очутился между тремя корпусами чилийской армии, которые мало-помалу окружали его и наконец поставили в неприятную необходимость сражаться не на своей земле, но на той, какую заблагорассудит выбрать неприятель.

Дон Грегорио Перальта закрывал ему путь с моря, дон Тадео со стороны Ароко, а Фуэнтес защищал горы и Биобио.

Марши и контр-марши, посредством которых дон Тадео достиг этого результата, продолжались недели две, но во все это время происходили только легкие стычки на аванпостах, а серьезной битвы не было. Дон Тадео хотел нанести сильный удар и кончить войну одним сражением.

Наконец в один день ароканы и чилийцы сошлись так, что воины обеих армий находились друг от друга на ружейный выстрел. Сражение должно было непременно произойти на другой же день.

Дон Тадео заперся в своей палатке с доном Грегорио Перальта, Фуэнтесом и другими генералами своего штаба и отдавал им последние приказания, как вдруг послышался звук труб. Чилийцы тотчас отвечали; в палатку вошел адъютант и доложил, что великий токи ароканов просит свидания с главнокомандующим чилийской армии.

– Не соглашайтесь, дон Тадео, – сказал генерал Фуэнтес, старый солдат в войне за независимость, который терпеть не мог индейцев, – эти демоны наверно придумали какую-нибудь хитрость.

– Я не разделяю вашего мнения, генерал, – отвечал диктатор, – как вождь, я должен стараться насколько возможно, не допустить пролития крови; это мой долг и я его не нарушу; впрочем, так как человеколюбие не исключает осторожности, я не мешаю вам принять меры, которые вам покажутся необходимыми, чтобы обеспечить нашу безопасность.

– Если бы вы и захотели нам помешать, мы все-таки приняли бы предосторожности, даже против вашей воли, – сказал дон Грегорио угрюмым тоном.

И он вышел, пожимая плечами.

Место, выбранное для совещания, была небольшая возвышенность, как раз между двумя лагерями. Чилийские и ароканские знамена были воткнуты в двадцати шагах одно от другого; с одной стороны этих знамен встали сорок окасских копьеносцев, а с другой такое же число чилийских солдат, вооруженных ружьями.

Когда были приняты различные предосторожности, дон Тадео с двумя адъютантами подошел к Антинапоэлю, который шел к нему навстречу с двумя ульменами.

Дойдя до знамен, оба вождя приказали офицерам остановиться и сошлись на некотором расстоянии от своих солдат. Оба они рассматривали друг друга с минуту, не говоря ни слова. Антинагюэль первый прервал молчание:

– Окасы знают и уважают моего отца, – сказал он, вежливо кланяясь, – им известно, что он добр и любит своих индейских детей; между ним и его сыновьями поднялась туча; неужели невозможно разогнать ее, неужели непременно нужно, чтобы кровь двух великих народов потекла как вода из-за одного недоразумения? Пусть отвечает мой отец.

– Вождь, – сказал дон Тадео, – белые всегда покровительствовали индейцам; часто они давали им оружие для защиты, хлеб для пищи и теплую одежду для зимы, когда снег, падающий с неба хлопьями, мешает солнцу нагревать землю; но ароканы неблагодарны; когда пройдет несчастье, они забывают оказанную услугу: зачем теперь они подняли оружие против белых? Разве белые их оскорбили, отняли от них скот и вытоптали их поля? Нет! Ароканы обманщики. Месяц тому назад в окрестностях Вальдивии токи, с которым я говорю теперь, торжественно возобновил мирный договор, который в тот же день нарушил изменой. Пусть вождь отвечает; я готов выслушать что он мне скажет в свою защиту.

– Вождь не будет защищаться, – почтительно сказал Антинагюэль, – он сознает все свои вины, он готов принять условия, какие его бледнолицему отцу угодно будет предложить ему, если только эти условия не помрачат его чести.

– Скажите мне сначала, какие условия вы предлагаете мне, вождь, я посмотрю – справедливы ли они, и должен ли я принять их, или моя обязанность принудит меня предложить вам другие.

Антинагюэль колебался.

– Отец мой, – сказал он вкрадчивым голосом, – знает, что его индейские сыновья несведущи и легковерны; к ним явился великий вождь белых и предложил им огромные области, большой грабеж и белых женщин в жены, если ароканы согласятся защищать его интересы и возвратить ему власть, которую он потерял. Индейцы – дети; они поддались прельщениям этого человека, который их обманывал, и восстали, чтобы поддерживать неправое дело.

– Что же далее? – спросил дон Тадео.

– Индейцы, – продолжал Антинагюэль, – готовы, если отец мой желает, выдать ему этого человека, который употребил во зло их легковерие и увлек их на край пропасти; пусть говорит отец мой.

Дон Тадео с трудом удержался от движения отвращения при этом гнусном предложении.

– Вождь, – отвечал он с дурно обуздываемым негодованием, – разве такие предложения должны вы делать мне? Как! Вы хотите загладить вашу измену еще другой, более ужасной? Этот человек злодей, заслуживающий смерти, и если он попадется в наши руки, его немедленно расстреляют, но этот человек искал убежища под вашей кровлей, а права гостеприимства священны даже у окасов; выдать вашего гостя, человека, который спал в вашем доме, – как бы ни был он виновен – значит сделать низость, которую ваш народ не загладит ничем. Ароканы народ благородный, незнающий измены: никто из ваших соотечественников не мог внушить вам подобной гнусности; вы, вождь, вы один задумали это.

Антинагюэль нахмурил брови и бросил свирепый взгляд на дона Тадео, который гордо и спокойно стоял перед ним, но тотчас же, возвратив индейское бесстрастие, сказал сладкоречивым тоном:

– Я виноват, пусть отец мой простит мне; я жду условий, которые он заблагорассудит предложить мне.

– Вот эти условия: ароканская армия положит оружие; две женщины, находящиеся в вашем лагере, будут мне выданы сегодня же, а в залог прочного мира великий токи и двенадцать главных апо-ульменов, выбранных в четырех уталь-мапусах, останутся аманатами в Сантьяго до тех пор, пока я сочту нужным отпустить их.

Презрительная улыбка сжала тонкие губы Антинагюэля.

– Отец мой не хочет предложить нам менее жестоких условий? – спросил он.

– Нет, – с твердостью отвечал дон Тадео, – это единственное условие, которое вы получите от меня.

Токи выпрямился.

– Нас десять тысяч человек, решившихся умереть; отец мой не должен доводить нас до отчаяния, – сказал он мрачным голосом.

– Завтра эта армия падет под ударами моих солдат, как колос под серпом жнеца; она рассеется как сухие листья, уносимые осенним ветром.

– Послушай же, ты, предлагающий мне такие высокомерные условия, – вскричал Антинагюэль, засунув правую руку за пазуху, – знаешь ли ты кто я, который дозволил себе на миг унизиться перед тобой и которого ты в твоей безумной гордости затоптал ногами, как ползающую собаку?

– Какое мне дело! Я удаляюсь; я не должен вас слушать.

– Слушай же... я правнук токи Кадегуаля, нас разделяет наследственная ненависть; я поклялся, что убью тебя, собака, кролик, вор!

И с движением быстрее мысли, Антинагюэль вынул спрятанную руку и поразил дона Тадео ударом кинжала прямо в грудь.

Но рука убийцы была сжата железными мускулами Короля Мрака, и оружие разбилось как стекло о кирасу, которую дон Тадео, боясь измены, надел под свою одежду. Рука токи опустилась без сил. Солдаты, бывшие свидетелями погибели, которой подвергался диктатор, поспешно подбежали. Дон Тадео остановил их знаком.

– Не стреляйте, – сказал он, – этот негодяй довольно наказан тем, что его гнусное намерение не удалось и что он наконец снял с себя личину передо мною. Ступай, убийца, – прибавил он с презрением, – воротись скрыть твой стыд среди твоих воинов, твои предки ненавидели моих предков, но это были храбрые солдаты, а ты их выродившийся сын. Я не удостаиваю тебя моей боязнью; ты слишком низок в моих глазах; оставляя тебе бесславную жизнь, я мщу сильнее, нежели мстил бы тогда, когда удостоил бы наказать тебя за твое вероломство. Удались, гадкая собака!

Не говоря ни слова более, дон Тадео повернулся к токи спиной и воротился со своей свитой в лагерь.

– О! – вскричал Антинагюэль, с бешенством топая ногами. – Не все еще кончено; завтра придет моя очередь!

И он воротился в свой лагерь в сильном гневе.

– Ну! Чего вы добились? – спросил у него дон Панчо.

Антинагюэль бросил на него иронический взгляд.

– Чего я добился? – отвечал он глухим голосом, показывая Бустаменте свою обессилевшую руку. – Этот человек расстроил мои планы; кинжал мой сломался о его грудь, он раздавил мне руку как ребенку... вот чего я добился!

– Завтра мы будем сражаться, – сказал генерал, – почем знать! Не все еще потеряно... может быть, час мщения готов пробить для вас и для меня.

– Да! – вскричал Антинагюэль запальчиво. – Хотя бы мне пришлось пожертвовать завтра всеми воинами, этот человек будет в моей власти.

Не желая объясняться более, токи заперся в своей палатке с теми из вождей, на которых он более мог положиться.

Со своей стороны, дон Тадео также вошел в свою палатку.

– Я вам говорил, – вскричал генерал Фуэнтес, – что вам надо опасаться измены.

– Вы были правы, генерал, – отвечал диктатор, улыбаясь, – но Господь защитил меня: злодей был наказан как заслуживал.

– Нет, – отвечал старый солдат с досадой, – когда найдешь ехидну на дороге, надо безжалостно раздавить ее под ногами, а то она приподнимется и укусит неосторожного, который пощадит ее или оставит с пренебрежением. Вы могли защищаться законным образом и ваше прощение было безумством; индейцы злопамятны, и Антинагюэль убьет вас не сегодня так завтра, если вы не примете против него необходимых предосторожностей.

– Полноте, полноте, генерал, – весело сказал дон Тадео, – вы зловещая птица; перестанем лучше думать об этом злодее; нас призывают другие заботы, подумаем какие надо употребить средства, чтобы разбить его завтра наголову... тогда вопрос будет окончательно решен.

Фуэнтес покачал головой в знак сомнения и вышел осмотреть аванпосты.

Скоро стемнело; долина осветилась, как бы по волшебству, бесчисленными бивуачными огнями. Величественное молчание царило над нею: несколько тысяч человек, ожидавших первых лучей дневного светила, чтобы перерезать друг друга, теперь спали мирным сном.