Онлайн чтение книги Вождь окасов Le Grand chef des Aucas
ГЛАВА LXXXVI. Пропасть

Когда Валентин бросился в пропасть, он повиновался первому движению сердца, которое заставляет человека подвергаться величайшим опасностям и пренебрегать жизнью, чтобы помочь тем, кого они любят. Любовь молодого человека к донне Розарио была достаточно сильна для того, чтобы побудить его к этому поступку, однако на этот раз случае он был побуждаем только преданностью к своему молочному брату и желанием возвратить несчастному отцу дочь.

Как только он повис на отвесной стене скалы, вынужденный ощупывать место прежде чем поставить ногу или схватиться за кустарник, его возбуждение исчезло, уступив место той холодной и ясной решимости храброго человека, который рассчитывает каждое свое движение.

Предпринятый им спуск был чрезвычайно труден; он мог действовать только ощупью. Часто он чувствовал, как из-под его ноги выскакивал камень, на котором он думал утвердиться, или как в руке его отрывалась ветвь, за которую он хватался. Он слышал, как на дне бездны ревела вода, и хотя вокруг него все было темно, он чувствовал головокружение при мысли о глубине бездны, над которой он висел. Однако непоколебимый в своей решимости, он все спускался, следуя насколько это было для него возможно, по следам своей собаки, которая шла впереди него и останавливалась время от времени, показывая ему дорогу своим тихим лаем.

Он уже спустился очень глубоко, потому что, нечаянно подняв голову, не приметил над собою неба: все слилось с мраком пропасти. Он остановился на минуту, чтобы перевести дух, и потом снова закричал своей собаке:

– Ищи, Цезарь, ищи!

Собака оставалась нема. Встревоженный Валентин повторил зов и наклонился вперед по инстинктивному движению. Вдруг ему показалось, что в нескольких футах от того места, где он находился, лежит какая-то фигура в белом платье, очертания которой были однако так неопределенны, что он наклонился еще более вперед, чтобы удостовериться, не ошибается ли он.

Он устремил глаза на этот предмет с таким пристальным вниманием, с таким упорством, что почувствовал начало сильнейшего головокружения; в висках его застучало, в ушах сделался шум. Хотя он и мог еще отдать себе отчет в странной перемене, происходившей в нем, и понимал опасность, угрожавшую ему, но не имел силы отвести глаз от предмета, привлекшего его внимание, а напротив смотрел на него еще пристальнее, с тем необъяснимым наслаждением, смешанным с ужасом и страданием, которые человек испытывает в подобных обстоятельствах.

В ту минуту, когда он без сопротивления предавался этому роковому влечению, его вдруг сильно дернули назад. Иллюзия тотчас рассеялась. Как человек, освободившийся от кошмара, он бросил вокруг себя смутный взор. Цезарь, упершись всеми лапами о скалу, держал в зубах полу его плаща. Валентин обязан был жизнью чудному инстинкту ньюфаундлендской собаки. Возле Цезаря была Красавица.

– Можете ли вы отвечать мне теперь? – сказала она отрывистым голосом.

– Как нельзя лучше, сеньора, – отвечал Валентин.

– Вы поможете мне спасти мою дочь, не правда ли?

– Я спустился в эту бездну именно затем, чтобы отыскать ее.

– Благодарю, кабальеро, – сказала донна Мария с признательностью, – она недалеко отсюда. Господь позволил, чтобы я успела вовремя предохранить ее от ужасного падения; с помощью вашей драгоценной собаки, которая прибежала ко мне, я удержала мою дочь в ту самую минуту, когда она чуть было не исчезла в глубине бездны; я уложила ее в кустарник. Бедняжка теперь лежит без чувств и не сознает, что случилось с нею; пойдемте, ради Бога! Пойдемте, прошу вас.

И Красавица потащила Валентина за собой. Она, казалось, преобразилась; уверенность, что она спасла свою дочь от смерти осветила ее лицо безумной радостью. Она быстро бежала по склону пропасти с совершенным презрением к опасности, от которой по жилам Валентина пробегал трепет.

Донна Розарио лежала без чувств посреди густой чащи свившихся лиан, составлявших самые необыкновенные параболы вокруг пяти или шести огромных миртов; она тихо качалась в этом импровизированном гамаке, над бездной в несколько тысяч футов.

Заметив молодую девушку, Валентин затрепетал от ужаса при мысли об отчаянном положении, в котором она находилась. Но как только прошла первая минута страха, как только он успокоился, он понял, что донна Розарио была в совершенной безопасности посреди этого кустарника, который легко мог поддержать тяжесть в десять раз большую этого слабого ребенка.

Между тем гроза мало-помалу начала утихать, туман рассеялся, и показалось солнце, хотя оно время от времени еще и омрачалось тучами, уносимыми последним дуновением ветра.

Валентин понял тогда весь ужас своего положения, которое до тех пор скрывал от него мрак. Осматриваясь вокруг, он не мог отдать себе отчета, каким образом, спускаясь со скалы, он не разбился тысячу раз. Вернуться по той же дороге было невозможно, а еще менее того спуститься вниз. От того куста мирта, возле которого он остановился, стены пропасти шли прямой линией без всякого выступа, на который можно было бы ступить ногой. Еще один шаг вперед и он был бы мертв. Невольный трепет пробежал по всем его членам, холодный пот выступил на лбу; как ни был он храбр, он испугался.

Красавица ничего не видела, ни о чем не думала; она смотрела на свою дочь. Валентин напрасно старался найти средство выпутаться из беды. Один он, может быть, успел бы еще с неслыханными затруднениями подняться наверх, но с двумя женщинами, из которых одна была без чувств, подобная попытка была невозможна. Лай Цезаря заставил его с живостью поднять голову.

Луи придумал средство, которое Валентин отчаялся найти. Собрав все арканы, постоянно висящие у седел чилийских всадников, граф связал их и таким образом составил две веревки, которые спустил в пропасть с помощью дона Тадео и индейцев. Валентин вскрикнул от радости: донна Розарио была спасена.

Как только арканы были спущены, молодой человек схватил их и, удостоверившись в том, что они были достаточно крепки, связал концы их так, чтобы можно было сидеть. Но явилось новое затруднение: как вытащить из оплетения лиан бесчувственную девушку? Красавица улыбнулась его замешательству и сказала:

– Подождите...

Прыгнув как пантера в середину кустов, которые согнулись под ее тяжестью, она приподняла дочь на руки и прыжком, таким же верным и быстрым как первый, соскочила на небольшой выступ скалы. Валентин не мог удержаться от крика восторга при этом подвиге неслыханной смелости, которую могла внушить только одна материнская любовь. Молодой человек привязал донну Розарио к устроенному им сидению и, дернув за аркан, уведомил Луи, что можно было поднимать.

Тогда пуэльчесские воины и граф осторожно потянули к себе аркан, а Валентин и Красавица, цепляясь кое-как за скалы и кустарники и рискуя оступиться на каждом шагу и упасть в пропасть, поддерживали молодую девушку и охраняли ее хрупкое тело от соприкосновения с острыми камнями, которые могли ранить ее.

Наконец после неслыханных усилий и затруднений они взобрались наверх. Как только дон Тадео увидел дочь, он бросился к ней с хриплым и невнятным криком и, прижав ее к своей задыхающейся груди, громко зарыдал и залился слезами. Под горячими поцелуями отца, молодая девушка скоро пришла в себя; щеки ее покрылись румянцем, вздох вырвался из груди, она раскрыла глаза.

– О! – вскричала она, с ребяческим ужасом прижимаясь к отцу и обвивая руками его шею. – Батюшка, я думала, что я умираю; какое ужасное падение!

– Дочь моя, – сказал ей дон Тадео с жестом высокого благородства, – твоя мать первая бросилась к тебе на помощь!

Красавица покраснела от смущения и с умоляющим видом протянула руки к дочери. Та взглянула на нее со смесью страха и нежности, сделала движение, чтобы броситься в объятия, раскрытые для нее, но вдруг затрепетала и бросилась на шею к отцу, прошептав:

– О! Я не могу! Я не могу!

Красавица глубоко вздохнула, отерла слезы, бежавшие по ее лицу, и отошла в сторону, говоря с безропотной покорностью:

– Это справедливо! Что я сделала для того, чтобы она меня простила?.. Разве я не палач ее?

Оба француза внутренне наслаждались счастьем дона Тадео, которым он отчасти был обязан им. Чилиец приблизился к ним, горячо пожал им руки и, обернувшись к донне Розарио, сказал ей:

– Дочь моя, люби этих двух людей, люби их хорошенько, потому что ты никогда не будешь в состоянии расплатиться с ними.

Молодые люди покраснели.

– Полноте, полноте, дон Тадео, – вскричал Валентин, – мы и то потеряли уже слишком много времени; вспомните, что Черные Змеи нас преследуют; поскорее на лошадей и поедем.

Несмотря на наружную резкость этого ответа, донна Розарио поняла чрезвычайную деликатность, которая внушила его, и бросила на молодого человека взор невыносимо-кроткий, сопровождая его улыбкой, вполне вознаградившей Валентина за все опасности, которым он подвергался из-за нее.

Караван отправился в путь.

До сих пор присутствие донны Марии было неприятно для ее спутников, но теперь все они начали обращаться с нею с уважением; прощение дона Тадео, столь благородно дарованное, восстановило ее честь в глазах всех. Даже донна Розарио иногда ей улыбалась, хотя и не имела еще мужества отвечать на ее ласки. Бедная женщина, раскаяние которой было искренно, была счастлива безмолвным прощением своей дочери, потому что не смела надеяться, чтобы молодая девушка совершенно забыла о том, какие мучения она перенесла от нее.

Через час доехали до Скачка Колдуна. В этом месте гора разделялась надвое пропастью неизмеримой глубины и футов в двадцать пять ширины. Дорога вдруг прекращалась; но несколько огромных и толстых дубовых досок, переброшенных с одного края пропасти на другой, составляли нечто вроде моста, по которому путешественники должны были перейти, рискуя сломать себе шею на каждом шагу.

К счастью, в этой стране лошади и мулы так привыкли к самым трудным дорогам, что никогда не спотыкаются и без всякого страха проходят не только по таким местам, но даже и по другим еще более опасным. Этот переход был назван Скачком Колдуна, потому что, если верить преданию, в ту эпоху, когда было предпринято завоевание Арокании, один колдун, пользовавшийся репутацией мудреца в своем племени, преследуемый кастильскими солдатами, не колеблясь перепрыгнул через пропасть, поддерживаемый в этом опасном скачке воздушными гениями, посланными для спасения его Пиллианом, к великому изумлению испанцев, прекративших погоню. Мы не знаем, справедливо или нет это предание, но мост все-таки существует именно в таком виде, как мы его описали, и путешественники прошли по нему, не останавливаясь, но не без трепета.

– А! – вскричал Трангуаль Ланек, указывая молодым людям на широкую дорогу, открывавшуюся перед ними на несколько миль. – Теперь, когда мы имеем возможность идти без препятствий, мы спасены!

– Нет еще! – отвечал Курумилла, указывая пальцем на столб синеватого дыма, спиралью поднимавшийся к небу.

– Неужели это опять Черные Змеи? Стало быть, они опередили, а не преследовали нас? Каким образом отважились они ступить на чилийскую землю? Удалимся на ночь в лесок направо отсюда и будем осторожно наблюдать за нашими врагами, чтобы снова не попасться к ним в плен, потому что на этот раз я уже не знаю, удастся ли нам благополучно вырваться из их рук.

Скоро путники спрятались в непроходимой чаще, где было невозможно подозревать об их присутствии. Для большей предосторожности, они говорили мало и то шепотом.