Онлайн чтение книги Папаша Горемыка Le Père la Ruine
XXI. ОФЕЛИЯ

Когда Ришар вернулся в комнату Валентина вместе с приглашенным им врачом, он вскричал от изумления и в ужасе попятился.

Юберта была жива, а Валентин казался мертвым.

Девушка сидела на полу, прислонившись к кровати, с застывшим взглядом, в котором читалось лихорадочное возбуждение.

Она положила голову Валентина себе на колени и нежно баюкала его, напевая одну из тех колыбельных, что матери поют детям перед сном.

Услышав возглас Ришара, Юберта подняла голову и протянула руку к пришедшим, потревожившим ее покой.

— Тсс! Не будите его! — сказала она сухим, холодным тоном, свойственным безумцам или тем, кто бредит. — Он устал и заснул, и это неудивительно — ему пришлось проделать долгий путь, чтобы встретиться со мной.

Девушка взмахнула рукой, словно пытаясь разогнать туман, мешавший ей узнать вошедших, и продолжала:

— Завтра — наша свадьба; спасибо, что вы пришли; мы ждем лишь моего дедушку, чтобы пойти с ним в церковь. Не волнуйтесь, если он будет задерживаться, я схожу за ним, я знаю дорогу.

Затем она снова запела колыбельную.

Ришар отступал назад, до тех пор пока не наткнулся на обшивку стены; он стоял, прислонившись к ней и схватившись за голову, и старался сдержать рыдания, готовые вырваться из его груди.

Врач первым нарушил тишину.

— Бедное дитя лишилось рассудка, — сказал он, — надо отвезти ее в другое место или хотя бы поместить в соседнюю комнату, чтобы я мог оказать помощь раненому.

Ришар хотел было выполнить пожелание доктора, но у него не хватило духа дотронуться ни до Валентина, ни до Юберты; он опустился на стул и зарыдал.

И тогда вместе с привратником, пришедшим ему на помощь, врач попытался вырвать из рук девушки окровавленное тело ее друга, но она с такой силой стала цепляться за одежду Валентина, что доктор испугался, как бы от этих толчков у умирающего не усилилось кровотечение.

Тогда он решил подыграть бедной девушке, чтобы добиться своего.

— Позвольте же вашему жениху одеться к свадьбе, — сказал он, — и сами тоже оденьтесь, ведь вы не можете пойти в церковь в таком виде.

Юберта кивнула в знак того, что она понимает, о чем просит ее врач, и беспрекословно последовала за ним в мастерскую.

Он вернулся один и закрыл за собой дверь между смежными комнатами, чтобы спокойно перевязать раненого.

Ришар же безмолвно и неподвижно сидел на прежнем месте.

Врач осмотрел рану, но не решился обследовать ее зондом, так как она показалась ему очень опасной. В подобных случаях человеческий организм порой приходит на помощь лекарям — кровь свертывается, и образовавшийся сгусток останавливает кровотечение.

Однако зонд может уничтожить такой сгусток, и тогда больной умирает не от своей раны, а от руки врача.

При этом существует только один способ спасти человека — пустить ему кровь, чтобы дать ей другой выход.

По мере того как кровь Валентина изливалась из вены в тазик, к его телу, которое только что казалось трупом, постепенно возвращалась жизнь.

Наконец, дыхание раненого полностью восстановилось, его глаза открылись, приобрели осмысленное выражение и стали осматривать комнату, явно стараясь кого-то отыскать.

Когда его взгляд упал на Ришара, тот встал со стула и сделал шаг вперед, пробормотав имя своего бывшего друга.

Раненый еще не мог говорить, но его губы шевелились, и на лице читалась явная тревога.

— Юберта там, — сказал Ришар, указывая на дверь мастерской, — она спасена.

Валентин вздохнул, и радость промелькнула в его глазах.

— Она жива, — прошептал он, — слава Богу! Все остальное неважно. Скульптор подошел к раненому и опустился перед ним на колени.

— Валентин, мой бедный Валентин, — тихо произнес он, — о, если бы ты знал, как я страдаю, ты простил бы меня, несмотря на мою вину, я в этом уверен.

Валентин посмотрел на скульптора с горестной улыбкой, приложил к губам палец, как бы призывая его к молчанию, и обратился к доктору, глядя на свою руку, с которой еще сбегала струйка крови:

— Сударь, я боюсь, что вы напрасно затрудняете себя. Увы! Я чувствую, что получил смертельный удар, и, может быть, это даже к лучшему.

— Зачем отчаиваться, сударь? — возразил врач. — Раны, подобные вашей, опасны, но не всегда приводят к смертельному исходу, и все же я хотел бы знать, что именно с вами произошло.

Ришар, который сидел, закрыв лицо руками, раздвинул руки и посмотрел на Валентина с испугом — врач, без сомнения, заметил бы это, если бы все его внимание не было сосредоточено на больном.

— О, сударь, все очень просто, — стал объяснять Валентин. — Я люблю девушку, которая находится в соседней комнате. Вернувшись домой, я нашел ее лежащей на постели рядом с растопленной печью. Юберта была без сознания, и я решил, что она умерла; не желая жить без нее, я воткнул себе в грудь ножку этого циркуля. Пусть никого не беспокоят из-за моей смерти; это самоубийство, и если кто-либо в этом усомнится, вы подтвердите мои слова, не так ли?

Ришар спрятал голову под одеялом; он плакал и стонал, как плачут и стонут дети.

Выпущенная кровь перестала течь, и врач наложил на рану повязку.

Когда он закончил, Валентин спросил:

— Сударь, вы только что сказали неправду, по-видимому, считая, что должны успокоить меня, и я вам за это благодарен, но, если вы хотите, чтобы моя признательность была еще сильнее, обращайтесь со мной как с мужчиной. Сколько времени мне осталось жить?

— Я повторяю, сударь, — продолжал доктор, — что, если вы не будете волноваться и никаких осложнений не случится, вы, вероятно, поправитесь.

Валентин перебил его с грустной улыбкой:

— А если предположить, что волнения и осложнений не избежать, сколько у меня осталось времени?

Врач посмотрел на больного, взор которого был исполнен решимости, и решил ничего от него не скрывать.

— Вы просите меня о печальном одолжении, — произнес он, — но, когда нас спрашивают так настойчиво, нам приходится говорить правду. Так вот, если исключить волнение и осложнения, вы можете выздороветь, но при малейшем осложнении или малейшем волнении вы можете умереть от удушья.

— Ах, сударь, сударь! — воскликнул Ришар. — Скажите снова, что он может выжить, скажите мне, что он будет жить.

— Довольно, Ришар, довольно, — перебил его Валентин. — Еще раз спасибо, доктор, а теперь я хотел бы остаться наедине с моим другом.

Скульптор, казалось, страшился разговора с глазу на глаз, к чему так стремился раненый, но врач прошептал ему на ухо:

— Я пока займусь девушкой, ей может понадобиться моя помощь.

Ришар вздрогнул и сказал:

— Хорошо, идите.

Врач ушел в соседнюю комнату, привратник вернулся в свою каморку, и Валентин и Ришар остались одни.

Скульптор умоляюще сложил руки, продолжая просить у Валентина прощения.

Однако тот произнес с той же грустной кроткой улыбкой:

— Что Бог делает, все к лучшему, мой бедный Ришар; очевидно, это несчастье должно было произойти, чтобы открыть тебе глаза на истинное положение вещей и заставить уважать святые законы справедливости и чести. Наверное, Бог потребовал мою жизнь в обмен на совершенное им чудо, но если моя смерть может упрочить ваше с Юбертой счастье, то я ни о чем не жалею, Ришар, уверяю тебя.

— Нет, нет, я не верю, что ты умрешь, умрешь от моей руки! — вскричал скульптор, принимаясь рвать на себе волосы. — Нет и еще раз нет! Это невозможно!

— Ришар, не будем терять драгоценное время, ведь смерть может прийти ко мне в любую минуту, даже сейчас, и я не успею договорить эту фразу до конца. Однако я не хочу умереть, не услышав от тебя слова о том, что твои страдания не ограничатся пустыми сожалениями, а сделают твою душу благороднее, то есть заставят тебя признать свои ошибки и загладить свою вину перед Юбертой.

Скульптор, по-видимому, боролся с обуревавшими его чувствами, но молчал.

Это молчание испугало Валентина.

— Боже! — воскликнул он, пытаясь поднять руки к Небу. — А я-то думал, что мои муки не будут напрасными!

— Нет, черт побери! — вскричал Ришар. — Они не напрасны! Юберта станет моей женой, как бы тяжело мне это ни было. Ах! На этот раз можешь мне поверить — я клянусь тебе, Валентин, клянусь всем, что для человека свято на земле!

— Я верю, верю тебе, — сказал раненый, сжимая руку друга своей слабеющей рукой, — каким бы легкомысленным ты ни был, у тебя доброе сердце; ты не захочешь отягчать свою совесть сожалениями о том, что солгал старому товарищу, который скоро покинет тебя навсегда. Но зачем говорить о грустном? Поверь, если ты сделаешь счастливой Юберту, ты станешь счастливым и сам.

Вы, распутники, говорите о браке с таким же презрением, как атеисты о Боге. Но, несмотря на все насмешки неверующих, святой союз между женщиной и мужчиной по-прежнему остается единственным залогом счастья и покоя на этом свете. Откажись от своих порочных привычек, Ришар, порви со своей беспутной и беспорядочной жизнью; труд — это самая благородная из всех целей человека, а в том новом положении, которое тебя ждет, он становится первейшей обязанностью. Ты с некоторым опозданием поймешь истинную ценность этого понятия, но, начав следовать его заповедям, ты оценишь радость труда.

Мои нравоучения тебя утомляют, бедный Ришар, ты так часто мне это говорил; потерпи еще немного, это моя последняя проповедь. Послушай, я уже не даю тебе советов, а обращаюсь к тебе лишь с одной просьбой. Юберта молода, она только начинает жить, она скоро меня забудет; к тому же ты не сможешь ревновать ее к покойнику.

В ответ на этот призыв Ришар разрыдался.

— Напоминай ей иногда обо мне, когда вы будете сидеть вдвоем у камина; пусть она тоже повторяет мое имя вслед за тобой!

Ришар пожал руку друга.

— Теперь я знаю, — продолжал раненый, — что не все, нет, нет, не все умирает вместе с нами; когда моя душа покинет тело, она всегда будет находиться поблизости от вас; моя любовь к вам окажется сильнее смерти, и, как мне кажется, когда мой дух будет вас видеть и слышать, будучи не в силах с вами говорить, счастье от того, что Юберта произносит мое имя и, возможно, плачет, вспоминая обо мне, не сравнится ни с каким блаженством, которое нам сулят в загробной жизни.

Ришара душили слезы; наконец, ему удалось выдавить из себя несколько слов.

— О! Я никогда не забуду тебя, Валентин, — промолвил он, — а что касается Юберты…

— Ришар, — произнес раненый умоляющим голосом, перебивая друга, — Ришар, нельзя ли мне в последний раз перед смертью увидеть ее?

Скульптор ничего не ответил.

— О! — воскликнул Валентин с упреком в голосе. Скульптор почувствовал, сколько мучительной боли было в этом обыкновенном возгласе.

— Невозможно! — сказал он. — Я клянусь, Валентин, что это невозможно.

— Невозможно? — переспросил раненый, чьи зрачки сильно расширились. — Почему же? Знаешь, Ришар, ты вызвал у меня странное подозрение. Уж не обманул ли ты меня, сказав, что Юберта жива? Ришар, я хочу видеть ее, живую или мертвую, я хочу этого, слышишь?

Как ни пытался скульптор удержать друга, тот все-таки приподнялся, опираясь на одно колено.

— Что ты делаешь, несчастный! — вскричал Ришар. — Тебе же запретили волноваться и двигаться.

— Я пойду к Юберте, раз ты не хочешь привести ее ко мне.

В тот же миг из комнаты, где находилась девушка, послышались невнятные крики. Валентин узнал голос Юберты.

— Что там происходит? — спросил он, пытаясь встать на ноги. — Отчего она кричит?

— Ради Бога, Валентин, — взмолился Ришар, — ради всего святого, не сейчас, позже!

— Разве ты не слышишь? Юберта кричит, она зовет на помощь.

Шатаясь, Валентин направился к двери.

— Что ж! — воскликнул Ришар, — Придется сказать тебе правду: Юберта… Он замялся.

— Ну, что с ней? — спросил Валентин.

— Она сошла с ума.

Раненый вскрикнул и затем захрипел; он покачнулся, обернулся и рухнул на пол, подобно выкорчеванному дереву.

На крик Валентина и раздавшийся в ответ не менее страшный крик Ришара, а также на шум упавшего тела прибежал врач.

Вдвоем с Ришаром они бросились к раненому и подняли его.

Глаза Валентина были широко открыты, но взгляд их был тускл и неподвижен; его губы еще шевелились, но не могли произнести ни звука; затем его тело забилось в предсмертных судорогах, а изо рта вырвался мучительный вздох.

Вместе с этим вздохом отлетела душа Валентина.

— Ничего не поделаешь, — сказал Ришару врач, — он умер.

Бледный, плачущий, сотрясаемый нервной дрожью, скульптор некоторое время неподвижно стоял на коленях возле тела своего друга и молился — в некоторые минуты молитва сама вырывается наружу из глубины нашей души, даже если наши губы не знают ее слов.

Затем Ришар подумал, что если Валентин прав и что-то остается от нас после смерти, то лучше всего он мог бы доказать душе покойного свою скорбь, проявляя нежную заботу о Юберте.

Скульптор в последний раз поцеловал друга, закрыл его рот и глаза и, шатаясь как пьяный, направился туда, где он оставил девушку.

К его великому удивлению, врач был там один.

Дверь комнаты, выходившей во дворик, была открыта…

— Где Юберта? — вскричал Ришар угрожающим тоном, в котором в то же время слышалась мольба.

— Она хотела отправиться на поиски деда, который все не приходил, — ответил врач, — а я пытался ее удержать, поэтому она кричала.

Услышав ваши крики, я отпустил девушку и побежал к вам.

— О! — воскликнул Ришар. — Горе мне, горе!

Он бросился прочь из комнаты и помчался к привратнику, чтобы расспросить его.

Привратник заметил, как Юберта с растрепанными волосами выскочила из дома, и поспешил за ней. К сожалению, после несчастного случая входная дверь оставались открытой.

Он лишь заметил, что девушка, смутно видневшаяся в темноте, метнулась в сторону Сент-Антуанского предместья.

Он звал Юберту по имени, но тщетно — она скрылась за углом Шарантонской улицы.

Ришар устремился в указанном направлении, чтобы попытаться догнать ее.

Ночь была холодной и дождливой.

У скульптора оставалась только одна надежда. Он запомнил слова Юберты: «Дедушка задерживается, я схожу за ним».

Скорее всего она должна была выбрать знакомый путь, по которому ходила столько раз, когда носила в Париж улов папаши Гишара и приносила ему оттуда деньги.

Поэтому Ришар направился к заставе Трона, вглядываясь в каждую женщину, следовавшую по венсенской дороге, но ни одна из них не была Юбертой.

Впрочем, прохожие попадались редко; когда он дошел до заставы, пробило полночь.

От заставы Трона до Венсена тянется длинная прямая дорога.

Ришар надеялся, что увидит ту, которую он искал; однако он миновал Венсен, Жуэнвиль и Сен-Мор, не встретив ни единой души.

Временами скульптор останавливался и осматривался вокруг; ему очень хотелось позвать Юберту, но он не решался этого сделать, не понимая причины своей робости.

Очевидно, Ришар боялся собственного голоса.

Дойдя до Сен-Мора, он свернул с главной дороги и пошел напрямик, через поле, в деревню Ла-Варенна, которая состояла в то время всего из нескольких домов, расположенных на берегу реки.

Среди этих домов хижина Франсуа Гишара выделялась своей ветхостью.

Скульптор приблизился к ней с трепещущим сердцем и дрожащими ногами.

То был единственный дом, сквозь ставни которого пробивался слабый свет.

Этот свет на миг показался Ришару лучом надежды.

Молодой человек подошел к окну. Как он и предполагал, ставни не были заперты изнутри. Он осторожно отодвинул одну из них. Несмотря на поздний час, папаша Горемыка еще не ложился спать. Он сидел у камина, и лампа, стоявшая на деревянном выступе, освещала его лицо. Оно было бледное и безжизненное, словно лицо покойника.

Старик был неподвижен, как статуя; его можно было бы принять за мертвеца, если бы время от времени крупные слезы, капавшие с его ресниц, не текли по морщинистым щекам.

Было ясно, что Юберта здесь не появлялась.

Ришар тихо отпустил ставень; невыразимая боль сдавила его сердце, и он чувствовал, что эта боль теперь всегда будет мучить его.

Затем скульптор подумал, что, вероятно, дойдя до Жуэнвиля, Юберта свернула на тропинку, вьющуюся вдоль берега Марны, и, если он пойдет в обратном направлении, то безусловно встретится с девушкой.

И он двинулся в путь.

Он так долго шагал во мраке, что его глаза уже привыкли к темноте. Поравнявшись с окраиной Шенвьера, молодой человек заметил маленький ялик, скользивший вниз по течению, то есть в сторону Ла-Варенны.

Скульптор спустился на берег и окликнул гребца, но тут из-за облаков показалась луна, осветившая поверхность Марны, и Ришар убедился, что в лодке никого нет.

Дойдя до острова Сторожей, он остановился.

Ему показалось, что среди верб и ивовых зарослей промелькнула женская фигура в белом.

Это неясное видение то появлялось, то исчезало. Сердце Ришара готово было выскочить из груди, и холодный пот струился по его лбу.

Наконец, собравшись с духом, он крикнул:

— Юберта! Юберта!

Женщина в белом замерла и, по-видимому, стала прислушиваться, но почти тотчас же она снова склонилась к земле.

Наверное, она рвала цветы.

— Юберта! — еще раз позвал Ришар.

— Это ты, Валентин? — откликнулся знакомый голос. Сердце скульптора подпрыгнуло в груди.

— Да, — ответил он.

— Подожди, я сейчас, — послышался тот же голос. Женщина спустилась сквозь ивовые заросли к реке и шагнула вперед, словно, подобно апостолу, она была одарена способностью шествовать по водам.

Внезапно раздался крик.

Ришар тщетно пытался разглядеть в темноте неясный силуэт — Юберта исчезла.

Молодой человек на миг остолбенел от неожиданности и ужаса, а затем бросился в воду.

Он много раз нырял и после четверти часа бесплодных поисков выбрался на берег, спрашивая себя, не пригрезилось ли ему все это во сне.