Онлайн чтение книги Сурикэ Lе Souriquet
ГЛАВА IX. Где вполне обрисовывается фигура Сурикэ

На другое утро, часов около шести, Монкальм гулял по гласису крепости, укрепления которой, пользуясь досугом, он приводил в порядок и усиливал.

Когда придет время, мы подробнее поговорим об этой крепости.

За неимением лучшего собеседника, генерал расспрашивал сержанта Ларутина, к которому он всегда относился с известным уважением.

Машинально оглядываясь по сторонам, генерал увидел Шарля Лебо, спокойно выходившего из кустарника.

Охотник казался озабоченным, он шел медленно и опустив голову; по временам он останавливался, близко наклонялся к земле и несколько минут оставался в таком положении, несколько раз он возвращался по своим следам, потом — да извинит нас читатель за сравнение — как хорошо дрессированная собака старался чутьем найти следы дичи.

— Я думал, что г-н Лебо еще спит, он, вероятно, не рано вернулся с обхода?

— Очень поздно.

— И теперь уже встал?

— Да, уже давно; наш Сурикэ чуток, как мышь, он спит одним глазом…

— А! — сказал генерал, внимание которого было обращено в другую сторону.

— Когда надо делать дело, у него никому нет спуску…

Способ выражения сержанта часто смешил Монкальма, но на этот раз главнокомандующий даже не улыбнулся.

— Ну, что нового, друг Шарль? — спросил генерал, когда охотник подошел ближе.

— Новостей довольно; имею честь кланяться, — отвечал Шарль Лебо. — Как вы спали?

— Отлично, благодарю вас, — сказал генерал, протягивая охотнику руку, которую тот пожал. — Вы кажетесь озабоченным; что случилось сегодня утром?

— Случилось не утром, а ночью; признаюсь вам, я окончательно сбит с толку, я открыл следы, для меня совершенно непонятные.

— Как это? Объясните ваши опасения; может быть, нам удастся добраться до истины.

— Сомневаюсь, генерал.

— Все равно расскажите все по порядку.

— Во-первых, меня чуть было не убили…

— Как это чуть было не убили?

— Да, чуть было не застрелил француз, переодетый ирокезом.

— Это важно.

Охотник со всеми подробностями рассказал о своей встрече с Курбюиссоном.

— Это обстоятельство надо выяснить как можно скорее, — сказал генерал, нахмурясь, — вы говорите, что граф де Витре замешан в этом деле!

— Это сказал не я, а Курбюиссон, умирая.

— Да, помню; граф де Витре пользуется весьма плохой репутацией, говорят, он игрок, но от страсти к картам до приказания убить человека еще далеко, разве у вас были с ним какие-нибудь неприятности до отъезда из Франции?

— Нет, не во Франции, но здесь, в колонии, у меня с ним была дуэль, и он спасся только чудом.

— Я помню эту ссору; граф, кажется, оскорбил даму.

— Да, мадемуазель де Прэль.

— И граф из-за этого нанимает людей, чтобы убить вас!

— По-видимому, так.

— Вот отлично! Если нам удастся уличить его в замышленном убийстве, я его прогоню из форта; подобные поступки гнусны, де Витре дворянин, принадлежащий к одной из лучших фамилий Франции, я отнесусь к нему без всякого сожаления, клянусь вам.

— Нет, генерал, прошу вас, предоставьте мне самому свести счеты с графом.

— Что вы вздумали? У этого человека нет чести…

— Прошу вас…

— Увидим. Курбюиссон не сказал вам имени дамы?..

— Смерть заставила его замолчать.

— Вы говорите, с ним были бумаги?

— Да, генерал.

— Мы просмотрим их вместе.

— Когда вам будет угодно.

— Теперь скажите мне, что вас тревожило.

— Может быть, это пустяки, генерал, но меня всегда озабочивает то, что не кажется мне вполне ясным.

— И меня также, ничто не может быть неприятнее неразгаданной загадки.

— Именно в таком положении я нахожусь теперь, разгадки нет; я готов лбом колотиться об стену.

— Это плохой способ помочь делу, — заметил генерал, смеясь.

— Правда, это не принесло бы пользы; вот в кратких словах причина моего беспокойства: я наткнулся на след гуронов, шедших с севера к Луизиане; индейцы были близко от крепости, казалось, они хотели было войти в город, но потом передумали и, продолжая свой путь, углубились в леса.

— Что же такое! Вероятно, наш друг Тареа проходил мимо нас и вздумал было зайти к нам в гости.

— Я сначала подумал то же самое, но вскоре убедился в неосновательности подобного предположения.

— Почему? Объяснитесь…

— Очень просто, генерал: во-первых, я не открыл следов Тареа, которые знаю уже давно; кроме того, вождь идет на войну, следовательно, с ним нет женщин.

— Ас теми индейцами, о которых вы говорили, были женщины?

— Да, была, по крайней мере одна женщина, я нашел ее следы; и что еще более удивительно, эту женщину можно принять за белую; хотя на ней такая же обувь, как на индеанках, эта женщина ходит совершенно иначе.

— В самом деле, странно, вы не ошиблись?

— Нет, ошибиться невозможно, генерал.

— Вам лучше, знать. Вы думаете, эти индейцы — враги?

— Нет, не думаю; они просто кочуют.

— В таком случае нам нечего бояться их.

— Вовсе нечего. Я, впрочем, буду настороже.

— Теперь пойдемте завтракать.

Они вернулись в крепость, где их ждал завтрак, и сели за стол.

— Вы прочли свое письмо?

— Я его не получал, генерал.

— Ах, Боже мой! — воскликнул Монкальм, ударяя себя по лбу. — Я совершенно забыл о нем; я передам его вам сейчас же после завтрака.

— Дело не спешное, — сказал Шарль, улыбаясь, — отец мой пишет мне редко, а когда пишет, то повторяет постоянно одно и то же; следовательно, я наперед знаю содержание его послания.

— Это приятно; знаешь, по крайней мере, как поступать. Генерал и молодой человек окончили завтрак и принялись за десерт, когда в столовую вошел сержант Ларутин.

— Что нового, Ларутин? — спросил генерал.

— Комендант форта приказал мне сказать, доложить вам, что авангард виднеется вдали, среди облака серой пыли.

— Очень хорошо, — сказал генерал, — войско еще настолько далеко, что мы успеем напиться кофе.

— Совершенно справедливо.

— Прикажи подать нам его, а сам ступай наблюдать за приближением колонны.

— Буду стоять смирно, без сравнения, как версальские монументы на своих кривых ногах.

— Хорошо, ступай.

— Слушаю, — ответил сержант и вышел, убежденный в том, что говорит самым изысканным языком версальских щеголей.

Через десять минут генерал встал и отправился вместе с Шарлем на крепостной вал.

— Теперь нам уже нечего опасаться какой-нибудь неожиданности, — сказал Шарль.

— Почему? — спросил генерал.

— Теперь по всему лесу рассеяны наши дикари.

— Вы их видите?

— Нет, но угадываю их присутствие по запаху, — отвечал охотник, смеясь.

— Их можно узнать издалека, — сказал генерал.

— Да, они предпочитают медвежий жир мускусу.

Авангард был уже не далее ружейного выстрела, барабанщики били дробь; тамбурины и флейты не отставали; в результате получался страшный шум.

— Чего не сделаешь с этими молодцами, — сказал генерал. — Будь у меня их не несколько человек, а двадцать пять тысяч, я бы всех англичан побросал в море.

— Да, молодцы ребята, — с убеждением подтвердил Шарль.

Впереди авангарда выступали Бесследный и Мишель Белюмер, служившие армии проводниками.

— Спустимся и пойдем навстречу друзьям.

В нескольких шагах от гласиса авангард остановился.

— Пароль! — крикнул генерал.

— Франция! — отвечал Бугенвиль, в то время капитан сухопутного войска, а впоследствии один из знаменитейших моряков французского флота.

— Какой полк? — продолжал генерал.

— Армия Новой Франции на пути к славе, — отвечал Бугенвиль.

— Милости просим, господа; вас ожидают с нетерпением.

— Да здравствует генерал! — закричали в один голос солдаты.

Войска были размещены в укрепленном лагере, приготовленном для них.

Офицеры пришли к генералу, и шевалье де Леви, которому главнокомандующий поручил начальство над армией, прочел свой рапорт.

Все обстояло благополучно, солдаты и милиционеры были полны ревности, гуроны отлично исполняли обязанности разведчиков, несколько английских шпионов было поймано и убито; подвигались вперед медленно, потому что солдаты должны были пролагать себе дорогу с топором в руках; быстрины и пороги задерживали марш, так как военные запасы и провиант приходилось постоянно разгружать и снова нагружать. Бесследный и Белюмер чрезвычайно искусно провели колонну по самому кратчайшему пути; оба вождя отлучились на некоторое время для исполнения поручения, данного им главнокомандующим.

В этом месте рапорта генерал тонко улыбнулся.

Вместо себя Бесследный оставил весьма искусного проводника, который отлично вел армию.

Дикари, находившиеся под начальством Тареа, прекрасно выполняли свою обязанность разведчиков.

— Итак, все идет хорошо! — сказал генерал.

— Как нельзя лучше.

— Вас ожидали с нетерпением, теперь можно открыть действия.

— Когда вам будет угодно; мы готовы, я даже прибавлю, что чем скорее, тем лучше.

— Я не заставлю вас терять времени, мой план готов, и с Божьей помощью мы выполним его, разобьем этих тщеславных островитян, воображающих, что мы испугаемся их многочисленности; сегодня вечером, любезнейший бригадир, вы созовете в девять часов военный совет, а завтра мы выступаем.

— Вот и отлично, генерал; эта весть приведет войска в восторг.

Ровно в девять часов члены военного совета были в сборе; генерал сообщил присутствующим составленный им план кампании и спросил их мнение; совет единогласно одобрил меры, принятые главнокомандующим.

Выступление было назначено на четыре часа утра, идти было велено быстро и, главное, в полном молчании, чтобы застигнуть неприятеля врасплох.

Вот меры, которые генерал принял, покидая Канаду.

Общий план операций французской армии в войне 1756 года был очень прост: держаться в оборонительном положении, сделать несколько переходов и овладеть фортом Шуежен, называемым также Освего.

В Карильоне был устроен лагерь, чтобы оттуда наблюдать за англичанами и сдерживать английскую армию, которая должна была выйти из форта Эдуарда и направиться к озеру Чамплен. Чтобы обмануть неприятеля, Монкальм, перед отправлением в форт Фронтенак, оставил в Карильоне Леви с тремя тысячами против восьми тысяч графа Лондона.

Леви делал частые вылазки и, казалось, был постоянно готов перейти к серьезному наступлению; он не давал англичанам ни минуты отдыха; французы были в постоянном движении и часто рассыпались в разные стороны.

Англичане не могли никуда двинуться, не чувствуя французов за собой.

Англичане были так заняты этими маневрами, находились под таким неотступным надзором, что не имели возможности ни предпринять что-либо против Леви, ни послать подкрепление в форт Шуежен.

Между тем как Леви дразнил таким образом англичан, Монкальм шел из Фронтенака в Шуежен.

По приказанию главнокомандующего граф Меренвиль составил в Фронтенаке трехтысячный корпус из солдат, милиционеров и гуронов; главное назначение этого корпуса было застать врасплох Шуежен.

Если бы удалось взять эту неровную позицию англичан, их таким образом отодвинули бы к бассейну Гудзона, что было бы чрезвычайно выгодно для Новой Франции.

Укрепления Шуежен состояли из фортов Освего, Онтарио и Св. Георгия.

Американские крепости вовсе не походили на европейские.

Они были первоначально выстроены для защиты от краснокожих и для предупреждения их вторжений в плантации, города и селения колонии.

Эти форты были по необходимости плохо выстроены и дурно расположены; окрестные высоты господствовали над ними; стены имели всего два фута толщины, не было ни рвов, ни закрытых ходов.

Подобных укреплений было достаточно, когда приходилось иметь дело с краснокожими или с войсками без артиллерии, но в настоящее время значительные силы англичан и их артиллерия заставляли совершенно изменить систему, которой придерживались до тех пор, и повести иначе оборону границ.

Тремя вышеозначенными фортами командовал заслуженный английский полковник Мерсер; под его начальством было тысяча восемьсот человек.

Французы переправились через Онтарио 10 августа 1756 года и высадились в полумиле от форта Онтарио.

Полковник Бурламак, которому было поручено ведение осады, не терял ни минуты и смело заложил траншею в восьмидесяти саженях от крепости.

Нападение было так неожиданно, что англичане продержались всего три дня и 13 августа принуждены были поспешно очистить форт Онтарио, который был немедленно занят французскими войсками под начальством Бурламака.

Кампания открылась прекрасно; солдаты горели воинственным жаром.

Но главное все еще оставалось впереди.

Главнокомандующий разговаривал с некоторыми из высших офицеров о перипетиях ожесточенной борьбы, которую в продолжении трех дней, не останавливаясь ни на минуту, с одинаковым упорством, но не одинаковым счастьем, вели между собой исконные враги — французы и англичане, когда в комнату вошел Шарль Лебо; он думал, что застанет главнокомандующего одного; остановившись на пороге, молодой человек сделал движение, как бы собираясь уйти.

— Что вы делаете, черт возьми! — закричал генерал. — Вы уходите в ту самую минуту, когда я собирался послать за вами; вы здесь, во всяком случае, не лишний; все эти господа знают вас и уважают.

— Конечно, вы свой между нами, — поспешно сказал Меренвиль.

— Слишком много чести для меня, граф.

— Не скромничайте, — сказал генерал, смеясь, — что вы собирались сообщить мне?

— Я пришел передать вам известие, которое, я уверен, огорчит вас.

— Что такое? Скажите скорей!

— Полковник Мерсер убит наповал при последнем приступе на Онтарио.

— Вы не могли принести более грустного известия, полковник Мерсер был храбрый, заслуженный офицер; о его смерти будут очень жалеть в Англии. Где он? Надеюсь, его тело не оставили на месте битвы?

— Нет, генерал, я стоял рядом с ним, когда его убили; я завернул его в английское знамя и велел четырем гренадерам перенести его в квартиру, которую он занимал в Онтарио, когда командовал фортом.

— Благодарю вас за ваше распоряжение; по окончании всего мы похороним полковника, как он того достоин; вы, говорят, дрались как дьявол.

— Я исполнял долг француза и солдата, генерал.

— Вот странный адвокат парижского суда; не скоро найдешь второго такого, как вы.

— Что делать, генерал, здесь понимают только язык ружья; я делаю так же, как другие.

— И часто лучше других, — ласково сказал генерал. — Кстати, я вспомнил: мне надо было о чем-то попросить вас.

— О чем же?

— Мне хотелось бы, чтобы вы удостоверились, проходим ли брод, о котором мы говорили.

— Я уже сделал это и именно по этому поводу пришел поговорить с вами…

— Говорите, но прежде всего выпейте глоток пунша; чокнитесь со мной и с этими господами.

— С величайшим удовольствием.

— Хорошо; теперь мы вас слушаем.

— Когда форт Онтарио был очищен от неприятеля, мне пришло в голову осмотреть брод; он слишком глубок, вода стоит высоко, но канадцы и гуроны — те и другие хорошие пловцы — совершат переход шутя, особенно если поведу я, вполне знающий дорогу.

— Я полковник милиции и, с разрешения главнокомандующего, пойду за вами, г-н Лебо, вместе с моими канадцами.

— Позвольте ему договорить до конца, кузен; я знаю его и думаю, что он сберег нам под конец какой-нибудь сюрприз, какой он один в состоянии придумать.

— Весьма возможно, генерал, — сказал Шарль с тонкой улыбкой.

— Продолжай же, мой друг.

— Благополучно перебравшись на другую сторону, я вздумал осмотреть окрестности фортов Освего и Св. Георгия; смеркалось, англичанам было не до того, я был слишком далеко, чтобы меня могли видеть; я заметил, что над обоими фортами господствуют высоты, которые при соблюдении некоторых предосторожностей легко было бы занять ночью; здесь можно было бы установить батарею и открыть из нее огонь в удобную минуту.

— Какого вы мнения об этом плане? — спросил главнокомандующий, обращаясь к Бурламаку.

— План г-на Лебо приводит меня в восторг, он истинный стратег; многим офицерам, состарившимся под ружьем, далеко до него; позвольте вашу руку, молодой человек, я буду счастлив пожать ее.

Полковник и охотник обменялись горячим рукопожатием.

— Но как переправить артиллерию? — спросил генерал. — Нам необходимо по крайней мере двенадцать орудий для успешной бомбардировки обоих фортов.

— Не беспокойтесь об этом, генерал; орудия можно перевезти на пирогах; предоставьте это мне; мы взберемся на высоту сзади, чтобы нас не видали.

— Отлично, вы все обдумали.

— Сколько канониров берете вы с собой?

— По четыре для каждого орудия; но не беспокойтесь, все они плавают, как тюлени.

— В таком случае все обойдется прекрасно; луна заходит в половине двенадцатого и, если вам угодно, генерал, мы выступаем в полночь, это даст нам возможность поставить орудия в лодки.

— Итак, вы решились попытать счастья? — спросил генерал, улыбаясь.

— Конечно; г-н Лебо предлагает вам быструю победу, возможность сразу уничтожить неприятеля.

— Я знаю это, — сказал главнокомандующий, пожимая руку молодого человека, — но наши счеты не сведены, и я надеюсь расплатиться с нашим другом к его удовольствию, — прибавил он с загадочной улыбкой, понятной одному только Лебо.

— Когда же мы выступим? — спросил Меренвиль.

— В четыре часа утра я буду готов к вашим услугам.

— Хорошо.

— Только с разрешения главнокомандующего я возьму с собой гуронов, они пойдут впереди, будут наблюдать за англичанами и помогут установить батарею.

— Все обдумано, я отвечаю за успех, — сказал полковник, потирая руки.

— Я буду иметь честь сопровождать вас, господа; вероятно, у моего друга найдется пирога для меня.

— Пирог достаточно, генерал; разве вы забыли, что комендант Фронтенало должен завтра утром прислать пироги, которые вы велели собрать несколько дней тому назад; да и здесь у нас пирог достаточно для переправы более полутора тысяч человек.

— Это верно, я не хочу задерживать вас долее, господа; каждому из вас предстоит еще много дела сегодня ночью; прощайте, желаю вам успеха; Лебо, останьтесь, мне надо сказать вам несколько слов.

— К вашим услугам, генерал. Офицеры простились и разошлись.

Оставшись наедине с охотником, главнокомандующий сказал ему самым ласковым тоном.

— Я, право, не знаю, как смотреть на вас; вы странный

человек; вы все знаете, все угадываете, умеете вести войну лучше нас всех; полковник Бурламак сказал совершенно справедливо, что честь победы будет принадлежать вам.

— Вы смеетесь надо мной, генерал; я не более как простой охотник.

— Рассказывайте… знаем мы вас! Я вас люблю с каждым днем больше; поцелуйте меня и всегда рассчитывайте на меня, как на самого преданного друга. Обещаю вам устроить ваше счастье.

— Вы слишком добры, генерал, вы меня балуете.

— Та-та-та! — нараспев произнес генерал. — Увидите, что мой план удастся; кстати, надо же наконец передать вам ваше письмо.

— Сохраните его у себя до нашего возвращения в Квебек; на что оно мне теперь, мне даже некогда будет прочесть его.

— Да, правда, у вас есть другие заботы, особенно теперь; однако покойной ночи, желаю вам удачи.

— Приложу все свое старание.

— В таком случае я спокоен. Итак, до завтра.

— До завтра, генерал.

Пожав друг другу руки, генерал и охотник расстались.

Шарль Лебо тотчас же отправился отыскивать Бесследного и Тареа, с которыми ему необходимо было переговорить для устранения всяких недоразумений, тем более, что надо было спешить.

Оставалось не более двух часов для того, чтобы сделать все распоряжения и установить орудия в пироги, а это было нелегким делом; к счастью, канониры привыкли к подобным переправам и умели взяться за дело.

Ровно в полночь Шарль Лебо был на своем посту вместе с полковником Бурламаком.

Все было в порядке, и люди готовы к выступлению.

— Вот и я, — сказал охотник полковнику, — мы выступим, когда вам будет угодно.

— Выступим сейчас, если вы ничего не имеете против этого.

— Ровно ничего; я попрошу у вас только позволения передать ваши приказания краснокожим и канадцам в лодках таким способом, который не мог бы возбудить подозрения англичан, хотя бы они и услыхали мой голос.

— Поступайте как заблагорассудится, — сказал полковник, спускаясь в одну из пирог, — теперь нас ничто не удерживает; канониры у своих орудий, я предпочел иметь их под рукой.

— Действительно, это лучше.

Несмотря на непроницаемый мрак, царствовавший в эту минуту, Шарль, казалось, видел так же хорошо, как днем; он бросил взгляд вокруг себя и, подражая в совершенстве крику шакала, бросился в воду; краснокожие, ожидавшие только этого сигнала, тотчас последовали примеру охотника.

Не слышно было ни малейшего шума; на реке царствовала полная тишина, только изредка нарушаемая пронзительным криком совы, песца или бурого медведя.

Сурикэ плыл впереди, показывая дорогу и препятствия, которые надо было избежать; все было отлично устроено, чтобы не возбудить опасений неприятеля; действительно, англичане ничего не подозревали, тем более что крики животных раздавались вокруг них каждую ночь и они привыкли к ним.

Переправа вплавь продолжалась пять часов; правда, пришлось сделать большой крюк, чтобы не быть замеченным из фортов.

Возвышенность была такова, какою описал ее Шарль Лебо; полковник Бурламак сиял и приказал тотчас же приступить к работам.

Видя всех за делом, охотник простился с полковником, пожавшим ему руку, и вернулся в форт Онтарио, оставив в Освего Бесследного и Тареа.

Граф Меренвиль и его милиционеры не заставили себя ждать.

На этот раз предстояло трудное и опасное дело; надо было переправиться через реку и силой прервать сообщение между фортами Освего и Св. Георгия; день занимался, пловцов нельзя было не заметить, но переправа была невелика, и решено было направиться прямо к фортам.

Граф Меренвиль дал знак, и солдаты храбро пошли в воду; единственною возможною предосторожностью было сохранение глубокого молчания.

Как и в первый раз, Сурикэ плыл впереди, но не удалялся от графа, за которым наблюдал неотступно, зная, что граф плохо плавает. Меренвиль мог бы сесть в пирогу, но он желал дать пример своим милиционерам. В продолжение двух третей пути все шло благополучно, но по-

том граф начал утомляться; охотник, не спускавший глаз с графа, быстро подплыл к нему и принудил его опереться о свое плечо, что значительно помогло Меренвилю, уже изнемогавшему от усталости.

— Оставьте меня, — сказал Меренвиль, — я утомляю вас и не в силах далее плыть, оставьте меня!

— Что вы! — энергично воскликнул Шарль. — Мы спасемся или умрем вместе. Мужайтесь!

— Мужества у меня довольно, но сил не хватает, — отвечал Меренвиль.

— Мужайтесь, — снова повторил молодой человек, — еще десять минут, и мы на берегу.

Но силы покидали графа, он дышал прерывисто, ничего не видел и не слышал. Еще несколько минут, и граф погиб бы.

— Нет, ей-богу! Я спасу его во что бы то ни стало! — вскричал молодой человек.

Он нырнул под графа и взвалил его к себе на плечи; совершенно машинально, инстинктивным движением граф, уже потерявший сознание, ухватился за длинные волосы охотника и держался за них с ужасающей энергией.

— Ну, слава Богу! — радостно сказал охотник. — Он спасен. Я доплыву с ним так до Луисбурга.

Случай помог молодому человеку: голова графа находилась вне воды, сознание мало-помалу вернулось к нему. Он начал понимать происходившее вокруг него. Таким образом Меренвиль достиг противоположного берега.

Завязавшаяся со всех сторон перестрелка возвратила ему всю энергию, он вскочил на ноги.

— Я вам обязан жизнью, — сказал он тронутым голосом охотнику, — я никогда не забуду этого, г-н Лебо, благодарю вас от имени моей жены и детей, без вас я утонул бы. — Он пожал руку молодому человеку.

Битва разгорелась; англичане делали гигантские усилия, чтобы восстановить сообщение между фортами, прерванное канадцами.

Вдруг канадцы и краснокожие испустили радостный крик и удвоили рвение.

Река была покрыта пирогами, наполненными солдатами.

Главнокомандующий подошел с 1200 свежего войска.

В ту же самую минуту полковник Бурламак из двухзамаскированных батарей открыл внезапно ужасный и меткий огонь по фортам Освего и Св. Георгия.

Англичане остолбенели.

Было десять часов утра.

Англичане сознавали, что погибли, но исполняли свой долг как храбрецы, хотя понимали, что спасение невозможно и полное поражение только вопрос времени.