Онлайн чтение книги Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих Le Vite de’piu eccelenti Pittori, Scultori e Architetti
ЖИЗНЕОПИСАНИЯ АНДРЕА ИЗ ФЬЕЗОЛЕ СКУЛЬПТОРА И ДРУГИХ ФЬЕЗОЛАНЦЕВ

Поскольку скульпторы должны владеть резцом не хуже, чем живописцы красками, оказывается, что многие, отлично лепящие из глины, никак не могут после этого в мраморе довести свои произведения до совершенства, некоторые же, наоборот, хорошо обрабатывают мрамор, не имея иного замысла, кроме смутного представления о хорошей манере, которую они извлекают из тех или иных произведений, понравившихся им, и, подражая манере, из своего воображения переносят ее в свои работы. Потому-то и кажется почти что чудом, когда видишь иных скульпторов, совсем не умеющих рисовать на бумаге и тем не менее доводящих резцом свои работы до благополучного и похвального конца, как мы это и видим на примере Андреа, сына Пьеро ди Марко Ферруччи, скульптора из Фьезоле, который в ранней своей юности обучался началам скульптуры у фьезоланского скульптора Франческо ди Симоне Ферруччи. И хотя он сначала учился высекать одну только листву, он тем не менее приобрел постепенно такую опытность, что не прошло много времени, как он взялся и за фигуры. А так как рукой он обладал уверенной и быстрой, он выполнял свои работы из мрамора, руководствуясь скорее своего рода вкусом и прирожденным опытом, чем рисунком. Тем не менее он несколько ближе приобщился к искусству, когда в расцвете своей юности пошел по стопам Микеле Маини, скульптора, также родом из Фьезоле. Микеле этот сделал для римской церкви Минервы мраморного св. Себастьяна, которого в те времена очень хвалили.

Андреа же, приглашенный работать в И молу, соорудил в Воспитательном доме этого города капеллу из мачиньо, получившую большое одобрение. После этой работы он отправился в Неаполь, куда его вызвал Антонио ди Джорджо из Сеттиньяно, крупнейший инженер и архитектор короля Ферранте, у которого Антонио пользовался таким доверием, что ведал не только всем строительством королевства, но и всеми важнейшими государственными делами. Прибыв в Неаполь, Андреа приступил к работе и сделал многое для названного короля в замке Сан Мартино и других местах города. Когда Антонио умер, он был погребен королем с почестями, подобающими не архитектору, а королю, и к месту погребения его сопровождали двадцать пар монахов в рясах из грубой материи, Андреа же уехал из Неаполя, поняв, что страна эта не для него, и возвратился в Рим, где провел некоторое время, изучая искусство и работая.

Вернувшись затем в Тоскану, он отделал в Пистойе в церкви Сан Якопо мрамором капеллу, ту, где находится купель. С большой тщательностью сделал он сосуд для купели со всеми его украшениями, а на стене капеллы две большие фигуры в натуральную величину полурельефом, а именно св. Иоанна, крестящего Христа, отлично выполненные и в прекрасной манере.

В то же время он выполнил и несколько других мелких работ, называть которые не стоит: скажу лишь, что, хотя в этих вещах Андреа больше опытности, чем искусства, в них тем не менее распознаются некая решительность и чувство – качества весьма похвальные. И сказать по правде, если бы у подобных художников хорошая опытность и вкус сочетались с владением основами рисунка, они победили бы своим превосходством тех, которые рисуют в совершенстве, но когда приступают к мрамору, только ковыряют его, завершая работу над ним с потугой и в дурной манере, поскольку они не умеют с надлежащей опытностью обходиться с резцами.

После этого Андреа выполнил в церкви фьезоланского епископства мраморную плиту, стоящую между двумя лестницами, ведущими на верхние хоры, а на ней он изваял три круглые фигуры и несколько барельефных историй. А в церкви Сан Джироламо во Фьезоле он сделал небольшую мраморную плитку для алтаря церкви.

Этими работами Андреа приобрел славу и известность, а когда Флоренцией управлял кардинал Джулио Медичи, попечители собора Санта Мариа дель Фьоре заказали ему статую апостола в четыре локтя, а было это, говорю я, в то время, когда четыре подобные же были одновременно поручены: одна – Бенедетто да Майано, одна – Якопо Сансовино, одна – Баччо Бандинелли и еще одна – Микеланджело Буонарроти. Число этих статуй хотели довести до двенадцати и поставить их там, где в этом великолепном храме находятся эти же апостолы, написанные рукой Лоренцо ди Биччи. Итак, Андреа сделал своего апостола, но руководствуясь больше отличным опытом и вкусом, чем рисунком, и если его хвалили не столько же, сколько остальных, то все же признали его мастером отменным и опытным. После этого он работал для попечительства названной церкви почти все время и сделал голову Марсилио Фичино, которую можно там видеть в дверях, ведущих в каноникат.

Он сделал также мраморную купель, отосланную венгерскому королю и принесшую ему большие почести. Им же выполнена собственноручно и мраморная гробница, отосланная равным образом в Венгрию, в город Стригонию. На ней была очень хорошо выполнена Богоматерь с другими фигурами, и впоследствии в нее было положено тело кардинала Стригонии.

В Вольтерру Андреа отослал двух мраморных круглых ангелов, а для флорентинца Марко дель Неро он сделал деревянное распятие в натуральную величину, ныне находящееся во Флоренции, в церкви Санта Феличита, и другое, не меньших размеров, он сделал для братства Ассунты во Фьезоле.

Андреа охотно занимался и архитектурой, он был учителем скульптора и архитектора Мангоне, впоследствии весьма искусно построившего в Риме много дворцов и других зданий. В конце концов, в старости Андреа выполнял только рядовые работы, так как был человеком скромным и добропорядочным и больше всего остального любил спокойную жизнь. Госпожа Антония Веспуччи заказала ему гробницу мессера Антонио Строцци, своего супруга, но так как он один много работать не мог, двух ангелов для него сделал его ученик Мазо Босколи из Фьезоле, выполнивший позднее много работ в Риме и других местах; Мадонну же сделал Сильвио Козини из Фьезоле, однако после того как она была сделана, сразу ее не поставили (а было это в 1522 году). После этого Андреа скончался и был погребен сообществом Скальцо у сервитов, а названную Мадонну позднее поставил Сильвио, который окончательно доделал названную гробницу Строцци и продолжал заниматься искусством скульптуры с необычайным упорством, почему он со временем и создал много произведений, исполненных им с большим блеском и в прекрасной манере, и превзошел других скульпторов, особенно своей смелой выдумкой в области гротеска.

Воочию можно в этом убедиться в сакристии Микеланджело Буонарроти по мраморным капителям, высеченным над пилястрами гробниц, где небольшие маски выточены так хорошо, что лучшего увидеть невозможно. В том же помещении он сделал несколько очень красивых фризов со смеющимися масками. И потому Буонарроти, увидев талант и опытность Сильвио, и поручил ему приступить к трофеям для тех же гробниц; однако из-за осады Флоренции они, как и другие вещи, остались незавершенными. Сильвио изваял и гробницу для семьи Минербетти, в их капелле в трансепте церкви Санта Мариа Новелла настолько хорошо, насколько это вообще возможно, ибо кроме саркофага, отличающегося красотой своих очертаний, изображенные на нем щиты, шлемы и прочие причуды высечены с таким знанием рисунка, какое только можно пожелать для подобной вещи.

Когда Сильвио был в Пизе, в 1528 году, он сделал там ангела, недостававшего над одной из колонн главного алтаря собора против ангела Триболо и так на того похожего, что большего сходства не было бы, если бы они были сделаны одной и той же рукой. В церкви Монтенеро, близ Ливорно, он для братьев во Христе сделал мраморную плитку с двумя фигурами, а в Вольтерре гробницу мессера Рафаэля Вольтеррано, мужа ученейшего, где изобразил его с натуры на мраморном саркофаге, со всякими украшениями и фигурами. Когда же во время осады Флоренции достопочтенный гражданин Никколо Каппони на обратном пути из Генуи, где он был послом республики при императоре, умер в гарфаньянском Кастельнуово, туда весьма спешно был послан Сильвио для снятия слепка с его головы, чтобы затем он сделал ее из мрамора столь же прекрасной, какой он сделал бы из воска.

В бытность Сильвио в Пизе, где он проживал некоторое время со всем семейством и был членом сообщества Мизерикордиа, которое в этом городе сопровождает приговоренных к смерти к месту казни, ему, состоявшему церковным старостой этого сообщества, как-то раз ни с того ни с сего пришла в голову самая странная на свете вещь. Однажды ночью он вырыл из могилы тело повешенного накануне, вскрыл его в целях искусства и, будучи человеком с причудами и, должно быть, суеверным, верившим в колдовство и тому подобные глупости, содрал с него целиком всю кожу и, обработав ее так, как его этому научили, сшил себе из нее курточку, которую, думая, что она обладает какой-то особой силой, он некоторое время носил поверх рубашки, так что никто ничего об этом не знал. Но как-то он признался в этом одному доброму монаху, который на него за это накричал, и пришлось ему снять куртку и, как приказал ему монах, похоронить ее в одной из гробниц. О нем можно было бы рассказать много и других подобных вещей, но, поскольку к нашему повествованию они не имеют отношения, обойду их молчанием.

Когда в Пизе у него умерла первая жена, он уехал в Каррару и, остановившись там для кое-каких работ, женился на другой. С ней он вскоре отправился в Геную, где на службе у дожа Дорна сделал над входом в его дворец прекраснейший мраморный герб, а весь дворец отделал лепным орнаментом соответственно указаниям живописца Перино дель Ваги. Там же выполнен прекраснейший мраморный портрет императора Карла V. Но так как Сильвио по своей природной склонности никогда долго на одном месте не оставался и так как твердости в нем не было, то ему надоело и слишком благополучное пребывание в Генуе, и он снова пустился в путь в сторону Франции. Однако не доехав и до перевала Монсени, он повернул вспять и остановился в Милане, где с большим успехом выполнил в соборе несколько историй с фигурами и много украшений и в конце концов там же и умер в возрасте сорока пяти лет.

Был он одарен талантом прекрасным и прихотливым и обладал сноровкой в любом деле: все, за что он брался, он умел доделать с величайшей тщательностью до конца. В виде развлечения он сочинял сонеты и импровизировал песни, а в своей ранней молодости был солдатом. И если бы тверже устремлял он свою мысль к скульптуре и рисунку, не было бы ему равных. И как он превзошел Андреа Ферруччи, своего учителя, так превзошел бы, проживи он больше, и многих других, слывших превосходными мастерами.

В те времена, что Андреа и Сильвио, процветал и еще один фьезоланский скульптор, по призванию Чичилиа, человек весьма опытный. В церкви Сан Якопо, что на Кампо Корболини во Флоренции, можно видеть изваянную им гробницу мессера кавалера Луиджи Торнабуони, получившую большое одобрение и главным образом за то, что он сделал щит герба названного кавалера в виде лошадиной головы, как бы для того, чтобы показать, что, как говорят древние, форма щитов первоначально заимствована от лошадиной головы.

В те самые времена и Антонио из Каррары, редкостнейший скульптор, сделал в Палермо для неаполитанского герцога Монтелионе из дома Пиньятелла, вице-короля Сицилии, три статуи, а именно три Богоматери в различных положениях и манерах, поставленные на трех алтарях в соборе Монте Лионе в Калабрии. Для него же он выполнил несколько мраморных историй, находящихся в Палермо. После него остался сын, который ныне тоже стал скульптором и не менее превосходным, чем был отец.