Онлайн чтение книги Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих Le Vite de’piu eccelenti Pittori, Scultori e Architetti
ЖИЗНЕОПИСАНИЕ СИМОНЕ МОСКИ СКУЛЬПТОРА И АРХИТЕКТОРА

Со времен древних греческих и римских скульпторов и до наших дней ни один из современных резчиков не мог сравниться с ними в прекрасных и трудных работах по выполнению баз, капителей, фризов, карнизов, гирлянд, трофеев, масок, канделябров, птиц, гротесков и разных других обломов, за исключением Симоне Моски из Сеттиньяно, который в наши времена в работах подобного рода талантом и мастерством своим доказал, что при всем своем прилежании и старании современные резчики, работавшие до него, не смогли, пока он не явился, воспроизвести все качества названных древних и перенять у них хороший способ резьбы, почему работы их и отличаются некоторой сухостью, а в их передаче листвы есть нечто колючее и жесткое. Он же изображал ее смело, применяя много богатых и новых приемов, и резная его листва отличается разнообразием и красотой порезки с самыми красивыми плодами, цветами и побегами, какие только можно увидеть, не говоря уже о птицах, которых он умел изящно и разнообразно включать в резную листву и гирлянды; так что можно сказать (пусть только другие не обижаются на это), что один Симоне умел лишать мрамор его твердости, которая часто сохраняется в искусстве скульптуры, и, работая резцом, доводить вещи до того состояния, когда они кажутся мягкими на ощупь и живыми; и то же самое можно сказать и о карнизах и других подобных работах, выполненных им с толком и величайшим изяществом.

В юности своей он с большим успехом занимался рисунком, когда же он приобрел опыт и в искусстве резьбы, мастер Антонио да Сангалло, обративший внимание на его талант и рассудительность, взял его с собой в Рим, где на первых порах поручил ему несколько капителей и баз, а также лиственную порезку на обломах в церкви Сан Джованни деи Фьорентини и кое-что во дворце Алессандро Фарнезе, который был тогда кардиналом. Симоне постоянно, и в особенности в праздничные дни и когда мог выкроить время, занимался рисованием памятников древности города и по прошествии недолгого времени рисовал и воспроизводил планы изящнее и точнее самого Антонио, так что, отдавшись изучению целиком, рисуя листья в древней манере, смело их закручивая, делая для большего совершенства сквозную листву и заимствуя из лучшего лучшее, одно отсюда, другое оттуда, он составил такую прекрасную и всеобъемлющую коллекцию образцов, что после этого у него все получалось хорошо и в общем и в отдельности, о чем можно судить по некоторым гербам, предназначавшимся для названной церкви Сан Джованни, что на Страда Джулиа: на одном из этих гербов он изобразил большую лилию, древний знак флорентийской коммуны на фоне вьющейся листвы с побегами и плодами, выполненными так прекрасно, что всех приводили в изумление. Вскоре после этого Антонио да Сангалло, получивший заказ от мессера Аньоло Чезис на мраморные украшения капеллы и гробницы самого Чезис и его семейства, которые были потом воздвигнуты в 1550 году в церкви Санта Мариа делла Паче, передал часть относящихся к этой работе узорных пилястров и цоколей Симоне, который покрыл их узорами так хорошо и красиво, что мне не приходится и говорить, о каких идет речь: настолько они выделяются среди всего остального изяществом своим и совершенством.

Да и не увидишь жертвенных алтарей более красивых и своеобразных, чем те, какие он по древнему обычаю установил в нижней части всей этой работы. Позднее же, когда тот же Сангалло соорудил в монастыре Сан Пьеро ин Винкола устье колодца, он поручил Моске отделать края красивейшими масками.

А вскоре после этого, когда он летом возвратился во Флоренцию, уже пользуясь известностью в среде художников, Баччо Бандинелли, делавший там мраморного Орфея, который был потом поставлен во дворе палаццо Медичи, заказавший его цоколь Бенедетто да Ровеццано, поручил Симоне гирлянды и другую резьбу, какую на нем можно видеть и сейчас, выполненные отменно, несмотря на то, что одна гирлянда осталась недоделанной и только насеченной. Он выполнил после этого много работ из мачиньо, называть которые не стоит, и намеревался воротиться в Рим; но так как в это время как раз приключился разгром этого города, никуда он не уехал, а женился и остался во Флоренции, больших заказов не получая. Поэтому, так как нужно было содержать семейство, а доходов не было, ему приходилось браться за любую работу.

И вот в эти дни объявился во Флоренции Пьетро ди Субиссо, каменных дел мастер из Ареццо, на службе у которого всегда было много рабочих, ибо все аретинское строительство шло через его руки. И в числе многих других увез он с собой в Ареццо и Симоне, где поручил ему камин из мачиньо и не очень дорогой водоем в одной из зал дома наследников Пеллегрино из Фоссомброне, аретинского гражданина (дом был в свое время выстроен превосходным астрологом мессером Пьеро Джери по проекту Андреа Сансовино и был затем его племянниками продан). Приступив к работе и взявшись за камин, Симоне сделал две ниши в толще обращенных к огню стенок, а наверху поставил два пилястра, а на пилястрах этих утвердил архитрав, фриз и карниз и на них фронтон с гирляндами и герб этого семейства и, продолжая в том же духе, выполнил там столько разнообразной резьбы и проявил такое тонкое мастерство, что хотя работа и была из мачиньо, в его руках она стала красивее и изумительнее, чем из мрамора, и это ему удалось тем более, что этот камень не так тверд, как мрамор, хотя и более рассыпчат. Вложив в работу эту крайнюю тщательность, он высек на пилястрах полукруглые и барельефные трофеи, самые красивые и причудливые, какие только были возможны, с шлемами, наколенниками, щитами, колчанами и другим разнообразным оружием. Он высек там также маски, морских чудовищ и другие изящные фантазии, выполненные и отделанные так, будто они из серебра. А фриз, что между архитравом и карнизом, он покрыл красивейшей ажурной лиственной гирляндой со многими птицами, выполненными так превосходно, что кажется, будто они летают по воздуху, и потому диву даешься, когда видишь их маленькие ножки, не больше настоящих, обделанные кругом так, что отделяются от камня, и работа эта, которую, как кажется, выполнить было невозможно, поистине кажется скорее чудом, чем искусством. Помимо этого, на одной из гирлянд он тонко выточил листья и плоды с такой тщательностью, что в известном смысле они превосходят и настоящие. Увенчали же эту работу поистине прекраснейшие маскероны и канделябры, и хотя, может быть, и не следовало вкладывать столько старания в работу подобного рода, так как те, кто, будучи ограничены в средствах, скудно ему за это платили, тем не менее он пожелал сделать все именно так, побуждаемый любовью к искусству и удовольствием, какое получаешь, когда хорошо работаешь. Однако, работая для них же над водоемом, он того же уже не добился, ибо сделал его довольно красиво, но обыкновенно.

В то же время помогал он и Пьетро Субиссо, который большими знаниями не отличался, составлять многочисленные проекты зданий, планы домов, дверей, окон и других вещей, относящихся к этому делу. На Канто дельи Альберготти под школой и университетом коммуны одно из окон, очень красивое, сделано по его рисунку. Таковы же и на Пелличчериа два окна дома сера Бернардино Серральи, а на углу дворца Приоров им собственноручно высечен из мачиньо большой герб папы Климента VII. По его указаниям и частично им самим сооружена из мачиньо также капелла коринфского ордера по заказу Бернардино ди Кристофано да Джуови в аббатстве Санта Фьоре, весьма красивом аретинском монастыре черных монахов. Алтарный же образ в этой капелле заказчик хотел поручить Андреа дель Сарто, а затем Россо, но неудачно, так как обоим все время мешало то одно, то другое, и они так и не смогли выполнить его просьбу.

В конце концов он обратился к Джорджо Вазари, но и с ним начались затруднения, потребовавшие многих усилий, пока все не уладилось. Дело было в том, что капелла эта была посвящена святым Иакову и Кристофану, и заказчик пожелал там изобразить Богоматерь с сыном на руках, а кроме того, на гигантском святом Кристофане еще одного маленького Христа у него на плече. Помимо того что мысль эта казалась чудовищной, ее и осуществить было невозможно: нельзя было поместить гиганта в шесть локтей на доске размером в четыре локтя. Однако Джорджо, желая услужить Бернардино, представил ему рисунок в следующем виде: он поместил Богоматерь на облаке, с солнцем позади, на земле же изобразил святого Кристофана коленопреклоненным, причем одна нога у него в воде у края картины, а на другую он опирается, чтобы встать, в то время как Богоматерь сажает ему на плечо младенца Христа с земным шаром в руках. На остальной части образа должны были быть размещены затем святой Иаков и другие святые так, чтобы они не мешали. Рисунок этот, понравившийся Бернардино, предполагалось осуществить, но он в это время умер, и капелла так и осталась, так как наследники ничего больше в ней не сделали.

Когда же эту капеллу строил Симоне, через Ареццо проезжал Антонио да Сангалло, возвращавшийся после крепостных работ в Парме и направлявшийся в Лорето для завершения работ в капелле Мадонны, куда им были отправлены Триболо, Раффаэлло Монтелупо, Франческо да Сангалло Младший, Джироламо да Феррара, Симоне Чоли и другие резчики, каменотесы и скульпторы для завершения того, что оставалось незаконченным после смерти Андреа Сансовино. Ему удалось увезти туда и Симоне, где он ему поручил наблюдать не только за резьбой, но и за архитектурой и другими тамошними отделочными работами. С поручением этим Моска отлично справился и, более того, собственноручно выполнил многое превосходно и, в частности, несколько круглоскульптурных мраморных путтов на фронтоне над дверями, и хотя некоторые из них принадлежат Симоне Чоли, все лучшие, прямо редкостные выполнены Моской. Ему же равным образом принадлежат и все идущие кругом мраморные гирлянды, высеченные весьма изящно, с отменнейшим искусством и достойные всяческой похвалы. И потому не приходится удивляться, что работы эти вызывают такое восхищение и уважение, что посмотреть на них приезжают многие художники из отдаленных местностей. Антонио же да Сангалло, понявший, как пригоден был Моска для выполнения серьезных заказов, охотно прибегал к его услугам и решил при случае вознаградить его и показать ему, насколько он ценит его мастерство. И вот, когда после смерти папы Климента вступивший на престол Павел III Фарнезе поручил заботам Антонио оставшееся необделанным устье колодца в Орвието, Антонио увез туда с собой Моску, дабы тот закончил эту работу, представлявшую некоторые затруднения и в особенности при отделке дверок; в самом деле, так как кромка устья была круглой, выпуклой при этом снаружи и вогнутой изнутри, и обе эти окружности друг с другом совпадали, было трудно приладить прямоугольные дверки к каменному обрамлению; однако силой чудного ума своего Симоне все наладил с таким изяществом и совершенством, что никто и не замечает, какие трудности в этом были заложены. Он отделал все устье и края его из мачиньо, а стены из кирпича, снабдив их красивейшими белокаменными эпитафиями и другими украшениями, соответствующим образом приладил и дверки. Кроме того, он поместил там мраморный герб названного папы Павла Фарнезе; а к тому же там, где раньше были шары папы Климента, соорудившего этот колодец, Моске было предписано (и это вышло у него превосходно) сделать из шаров рельефные лилии, заменив, таким образом, герб Медичи гербом Фарнезе, несмотря на то, что, как я сказал (так проходит слава мира!), творцом столь великолепного произведения и всего дворца был папа Климент VII, о котором в этой последней и наиболее важной части и не упоминается.

В то время как Симоне был занят завершением этого колодца, попечители собора Санта Мариа в Орвието, задумав достроить мраморную капеллу, из которой по проекту веронца Микеле Санмикели был сооружен резной цоколь, обратились с просьбой ею заняться к Симоне, превосходное мастерство которого им было известно. И вот, так как они договорились и так как беседы с гражданами Орвието пришлись Симоне по душе, он выписал для большего удобства и семейство и принялся за работу с душой довольной и спокойной, поскольку в городе этом его весьма почитали. После этого он начал, как бы для пробы, с нескольких пилястров и фризов, и поскольку тамошние граждане убедились в превосходстве и способностях Симоне, ему было назначено ежегодное содержание в двести золотых скудо, получая которые он продолжал работу и довел ее до благополучного завершения. А так как в середине в качестве заполнения этого оформления должна была помещаться полурельефная мраморная история, а именно Поклонение волхвов, она по предложению Симоне была заказана ближайшему его другу флорентийскому скульптору Раффаэлло да Монтелупо, который, как уже рассказано, прекрасно выполнил эту историю, но наполовину. Итак, украшают эту капеллу цоколи шириной в два с половиной локтя каждый по обе стороны алтаря, на каждом из которых стоят по два пилястра высотой в пять локтей каждый, между которыми и расположено Поклонение волхвов; на двух же пилястрах, обращенных к истории, видимых сбоку, резьба в виде канделябров, отделанных гротесками, масками, фигурками и листвой, выполнена божественно. Внизу же на пределле, соединяющей оба пилястра под алтарем, – поясное изображение ангела, держащего руками надпись с гирляндами между капителями пилястров там, где на ширину пилястров раскрепованы архитрав, фриз и карниз. А в середине над пилястрами поднимается арка, обрамляющая названную историю с волхвами, и в арке, то есть в образованном ею полукруге, много ангелов, а над ней карниз, проходящий между пилястрами, то есть между теми крайними, которые завершают все произведение. И в этой части находятся полурельефный Бог Отец, а по бокам, там, где арка опирается на пилястры, расположены две полурельефные Победы.

И так все это произведение хорошо слажено и отличается таким богатством резьбы, что невозможно наглядеться на тщательность ее ажурной отделки и на превосходное качество всех мелочей в капителях, карнизах, масках, гирляндах, а также в круглоскульптурных канделябрах, завершающих это произведение, которое, бесспорно, должно быть признано редкостным и достойным удивления.

Во время пребывания Симоне Моски в Орвието под руководством отца работал его пятнадцатилетний сын по имени Франческо, а по прозвищу Москино, который, будто родившись с резцом в руке, был одарен талантом столь прекрасным, что за что бы ни брался, все делал с изяществом наивысшим. В работе этой он выполнил прямо-таки чудо-ангелов, несущих надпись между пилястрами, а затем Бога Отца наверху и, наконец, ангелов в полукружии над Поклонением волхвов работы Раффаэлло и, последним делом, Побед по сторонам полукружия, чем поражал и восхищал каждого. Все это стало причиной того, что по завершении этой капеллы попечители собора заказали Симоне вторую, наподобие первой, но с другой стороны, с тем чтобы проем капеллы главного алтаря был лучше уравновешен и чтобы Симоне, не меняя архитектуры, изменил фигуры, поместив в середине Посещение Богоматери, которое было поручено названному Москино.

И вот, договорившись обо всем, отец с сыном приступили к работе, во время которой Моска приносил городу большую выгоду и пользу, составляя многим гражданам проекты домов и других многочисленных сооружений, и между прочим в том же городе придумал план и фасад дома мессера Раффаэлло Гуальтьери, отца епископа витербского, и мессера Феличе, дворян и синьоров, весьма почитаемых и доблестных, а равным образом и планы нескольких домов для синьоров графов Червара. Такова же была его деятельность и во многих других окрестностях Орвието, и в частности для синьора Пирро Колонна из Стрипиччано он сделал модели многих его домов и построек.

Когда после этого папа строил крепость в Перудже, где находились дома, принадлежавшие Бальони, Антонио Сангалло послал за Моской и поручил ему отделку крепости, вследствие чего и были по его рисункам устроены все двери, окна, камины и другое тому подобное, а в частности два больших и красивейших герба его святейшества. Работая там, Симоне находился в подчинении у мессера Тиберио Криспо, занимавшего там должность кастеллана, и был отправлен им в Больсену, где на самом верху тамошнего замка, со стороны, выходящей к озеру, он приспособил к жилью, частично оставив по-старому и частично перестроив по-новому, большое и прекрасное помещение с красивейшей лестницей и богатой отделкой из камня.

А вскоре после этого, когда названный мессер Тиберио был назначен кастелланом Замка Святого Ангела, он вызвал Моску в Рим, где пользовался его услугами во многих работах по обновлению помещений этого замка, и между прочим им были сделаны над арками новой лоджии, выходящей на луга, два мраморных герба названного папы, которые выполнены и прорезаны в митре, сиречь короне, в ключах, в гирляндах и в маскеронах так отменно, что просто чудо.

После этого он воротился в Орвието для завершения работ в капелле собора и продолжал вести там работу до самой кончины папы Павла так, что удалась она, как это можно видеть, не хуже первой, а может быть, и гораздо лучше, ибо Моска, как уже говорилось, вносил столько любви в искусство и работал так ревностно, что никогда не удовлетворялся тем, что делал, стремясь почти что к невозможному. И все это для того, чтобы достичь славы, а не для того, чтобы копить золото, так как большее удовлетворение ему приносило хорошее выполнение своего дела, чем приобретение богатства.

В конце концов, когда в 1550 году папой стал Юлий III, решивший, что как следует нужно взяться за строительство Сан Пьетро, Моска приехал в Рим и попытался договориться с уполномоченными строительства Сан Пьетро о подряде на некоторое число мраморных капителей, больше для своего зятя Джандоменико, чем для чего-либо иного. Когда же Джорджо Вазари, всегда любивший Моску, застал его в Риме, куда также был вызван на папскую службу, он решил во что бы то ни стало найти для него работу. А так как умерший старый кардинал ди Монте завещал своим наследникам воздвигнуть ему в Сан Пьетро ин Монторио мраморную гробницу, и названный папа Юлий, его наследник и племянник, распорядился воздвигнуть гробницу и поручил это дело Вазари, последнему и захотелось, чтобы Моска на названной гробнице выполнил какую-нибудь необыкновенную резьбу. Однако, когда Вазари сделал несколько моделей названной гробницы, папа до вынесения окончательного решения обсудил все дело с Микеланджело Буонарроти. И вот названный Микеланджело посоветовал его святейшеству не путаться с резными работами: ведь хотя произведение благодаря им и обогащается, но зато фигуры с ними сливаются, тогда как гладкая кладка, когда она хорошо сложена, гораздо красивее резьбы и лучше выделяет статуи, ибо фигуры не любят резного окружения. Тогда его святейшество распорядился: быть по сему, и Вазари не было чем занять в этой работе Моску, который и был отпущен на все четыре стороны; что же до гробницы, то сооружение ее было завершено без резных работ, без которых она вышла гораздо лучше, чем получилась бы с ними.

Так воротился Симоне в Орвието, где ему был заказан рисунок двух больших мраморных табернаклей под средокрестием в конце церкви, и когда он их сделал, разумеется, с прекрасным изяществом и соразмерностью, то в нише одного из них мраморного обнаженного Христа с крестом на плечах высек Раффаэлло Монтелупо, а в другом святого Себастьяна, равным образом обнаженного, высек Москино. После этого Москино работал в церкви Апостолов, где высек такой же величины святых Петра и Павла, и статуи эти были признаны толковыми. В то же время не прекращались работы в названной капелле Посещения, в которой Моска до конца своей жизни не успел доделать всего лишь двух птичек. Были бы и эти птицы, если бы мессер Бастьяно Гвальтьери, епископ витербский, как говорилось, не занял Симоне отделкой четырех кусков мрамора. Когда же отделка была закончена, мрамор был отослан во Францию кардиналу Лотарингскому, который пришел от него в восхищение, ибо был он дивно хорош, весь покрыт листвой и отделан с такой тщательностью, что его считают одной из лучших работ Симоне, который скончался вскоре после ее завершения в 1554 году пятидесяти восьми лет от роду, к ущербу немалому для церкви сей в Орвието, где и был погребен с почестями.

После этого на место отца попечителями названного собора был избран Франческо Москино, но он пренебрег этой должностью и передал ее Раффаэлло Монтелупо, а сам отправился в Рим, где для мессера Роберто Строцци высек из мрамора две весьма изящные фигуры, а именно Марса и Венеру, которые находятся во дворе его дома в Банки. Затем он выполнил мелкофигурную, почти что круглорельефную историю с Дианой, купающейся со своими нимфами и превращающей в оленя Актеона, которого пожирают его же собственные псы. По возвращении во Флоренцию он поднес ее синьору герцогу Козимо, поступить на службу к которому ему очень хотелось. Его превосходительство принял и весьма одобрил работу и желание Москино выполнил, ибо всегда удостаивал своим вниманием тех, кто в чем-либо желал отличиться. И потому он направил его на работу в Пизанский собор, где Симоне до настоящего времени с большим для себя одобрением в капелле Благовещения, выполненной Стаджо да Пьетрасанта, вместе с резьбой и прочим, создал фигуры ангела и Мадонны в четыре локтя каждая, а в середине – Адама и Еву с яблоком и Бога Отца больших размеров с несколькими путтами в своде названной капеллы, и все это из мрамора, как и обе статуи, снискавшие Москино немалый почет и известность. А поскольку капелла эта почти что закончена, его превосходительство распорядился приступить к капелле, именуемой Инкороната, а именно к той, что насупротив первой, как только войдешь в церковь по левую руку.

Тот же Москино проявил себя отменно в порученных ему работах по убранству в честь светлейшей королевы Иоанны и сиятельнейшего государя Флоренции.