Онлайн чтение книги Легенда Legend
Дэй

В семь лет я опустил шарик дробленого льда в банку с бензином, подождал, пока жидкость затвердеет вокруг льда корочкой, и поджег. Потом запустил банку с помощью рогатки в окно местного полицейского управления. Я помню, как вскоре из-за угла вывернули пожарные машины, помню обугленные руины западного крыла здания полиции. Они так и не нашли виновника, а я не признался. В конце концов никаких улик не обнаружили. Я совершил идеальное преступление.

Мать надеялась, что я поднимусь выше своих незнатных предков. Стану кем-то выдающимся.

Я вполне известен, но мама вряд ли хотела для меня такой славы.

Снова опустилась ночь. Сорок восемь часов после того, как солдаты пометили дверь моего дома.

Я жду в тени у Центральной больницы Лос-Анджелеса, глядя на персонал, который снует туда и обратно через главные двери. Ночь облачно-безлунная, и я не вижу потрескавшийся знак Бэнк-Тауэра на верху строения. Каждый этаж освещен электрическим светом – роскошь, которая позволительна лишь для правительственных зданий и дома элиты. В ожидании разрешения въехать на подземную стоянку вдоль дороги выстроились военные джипы. Какой-то служащий проверяет их идентификационные номера. Я не свожу глаз с центрального входа, не смея шевельнуться.

Сегодня я потрясающе выгляжу. На мне хорошая обувь: ботинки из темной, разношенной до мягкости кожи, с крепкими шнурками и стальными мысками. Купил их за сто пятьдесят республиканских долларов из нашего тайника украденных денег. В каждом ботинке я спрятал нож. Двигая ступней, я чувствую кожей холодный металл. Черные штаны заправлены в ботинки, на поясе темный ремень, под подтяжками – рубашка с короткими рукавами, в карманах – пара перчаток и черный носовой платок. Вокруг пояса завязана темная рубашка с длинными рукавами. Распущенные волосы свисают ниже плеч. На этот раз я покрасил свои платиновые пряди черным спреем, словно окунул их в сырую нефть. Утром Тесс сходила на задний двор кухарни и заплатила пять долларов за ведро крови карликовой свиньи. Я намазал ею руки, живот и все лицо. На всякий случай еще обмакнул пальцы в грязь и провел по щекам.

Больница занимает первые двенадцать этажей здания, но меня интересует только один, без окон. Это четвертый этаж, лаборатория, где хранятся образцы крови и лекарства. Со стороны улицы четвертый этаж полностью скрыт за искусной каменной резьбой и старыми республиканскими флагами, темная ткань выцвела до мутно-серого тона. За фасадом располагается огромный этаж без кабинетов и дверей – просто одна огромная комната с инкубаторами, холодильниками, лампами и каталками, докторами и медсестрами в белых масках, с пробирками и пипетками. Мне все это известно потому, что я бывал там раньше. Я попал туда в тот день, когда провалил Испытание, в день, когда должен был умереть.

Я осматриваю торец башни. Иногда я врываюсь в здание, забираясь на балконы и балансируя на карнизах. Однажды я забрался на четырехфутовое строение меньше чем за пять секунд. Но эта башня слишком гладкая, на ней нет точек опоры. Придется проникнуть в лабораторию изнутри. Несмотря на теплую погоду, меня немного трясет, и я жалею, что не позвал с собой Тесс. Но двоих поймать легче, чем одного. К тому же лекарство требуется не ее семье. Я трогаю кулон, проверяя его под рубашкой.

За военными джипами подъезжает одинокий больничный грузовик. Из него выходит несколько солдат, они здороваются с медсестрами, пока остальные военные распаковывают ящики из грузовика. Лидер группы, молодой, темноволосый мужчина, с головы до пят одет в черное, исключение серебряные пуговицы, что в два ряда украшают его офицерский мундир. Мужчина сливается с ночью. Я напрягаю слух, чтобы расслышать, что он говорит одной из медсестер.

– …побережья озера. – Мужчина сжимает в руках перчатки. Я замечаю отблеск пистолета на его поясе. – Сегодня мои люди будут стоять на входах.

– Да, капитан, – отвечает медсестра.

Мужчина отдает честь:

– Меня зовут Метиас. Если появятся какие-то вопросы, обратитесь ко мне.

Они жмут друг другу руку и расходятся по своим делам.

Я жду, когда солдаты рассредоточатся по территории больницы. Человек по имени Метиас заводит разговор с двумя из своих людей. Машины скорой помощи периодически подъезжают к больнице, из них выносят людей со сломанными руками, иногда в лихорадке, с травмами головы и кровью на ногах. Я глубоко вздыхаю. Затем выхожу из тени и хромаю к больничному входу.

Сначала меня замечает одна из медсестер. Она окидывает взглядом мои перемазанные в крови руки и лицо.

– Меня примут? – кричу я ей и морщусь от воображаемой боли. – Есть свободная палата? Я могу заплатить.

В ответ медсестра поднимает одну бровь и отворачивается, чтобы что-то быстро записать в блокнот. На ее шее болтается бирка с идентификационным номером.

– Что случилось? – спрашивает медсестра.

Я тянусь к ней и падаю на колени.

– Было сражение, – говорю я, тяжело дыша. – Кажется, меня ранили.

Медсестра все равно на меня не смотрит. Она дописывает что-то в своем блокноте и кивает одному из охранников:

– Обыщите его.

Я стою на месте, пока два солдата проверяют наличие оружия, и нарочито вздрагиваю от прикосновений к рукам и поясу. Они забирают привязанный к ремню мешочек с республиканскими долларами, но ножей в ботинках не находят.

Солдаты дают медсестре добро, и она указывает на вход в больницу.

– Приемная врача налево. Располагайтесь.

Я благодарю медсестру и, прихрамывая, бреду к входу в больницу. Уже у дверей замечаю, как человек по имени Метиас искоса за мной наблюдает. Он терпеливо слушает одного из своих солдат, но, словно по привычке, запоминает мое лицо. У него очень темные глаза, которые в ночи имеют золотистый отблеск. Я достигаю двери и толкаю ее. Я тоже запомнил его лицо.

Внутри больница призрачно-белая. Слева, как и сказала медсестра, я вижу приемную, огромное пространство, заполненное людьми со всеми возможными видами травм. Многие из них стонут от боли… Один мужчина тихо и недвижимо лежит на полу. Я не хочу думать о том, как долго некоторые из них здесь находятся или сколько они заплатили, чтобы сюда попасть. Я отмечаю расположение солдат – двое у окна регистратуры, двое у двери кабинета врача вдалеке, несколько возле лифтов, у каждого имеется бирка с идентификационным номером – и опускаю взгляд к полу. Шаркаю к ближайшему стулу и сажусь. В кои-то веки больное колено помогает мне в маскировке. На всякий случай прижимаю руки к боку.

Я мысленно отсчитываю десять минут, достаточное время, чтобы в приемную прибыли новые пациенты и солдаты потеряли ко мне интерес. Потом встаю и, прикинувшись хромым, направляюсь к ближайшему солдату. Он бросает на меня тревожный взгляд и поднимает автомат выше.

– Сядь обратно, – приказывает он.

Я спотыкаюсь и падаю на него.

– Мне нужно в туалет, – хрипло шепчу я, трясущимися руками стискивая черную солдатскую форму. Солдат смотрит на меня с отвращением, а другие посмеиваются. Я вижу, как его палец медленно ложится на спусковой крючок автомата, однако другой солдат безмолвно мотает головой. Никакой стрельбы в больнице. Солдат, за которого я цепляюсь, отпихивает меня. Дулом автомата указывает на другой конец коридора.

– Туда, – выплевывает он. – Вытри это дерьмо с лица. И если еще раз меня схватишь, я тебя пристрелю.

Я отпускаю форму солдата и чуть не падаю на колени. Потом поворачиваюсь и плетусь в сторону огромной, свисающей с потолка таблички «Туалет». Кожаные ботинки скрипят, соприкасаясь с кафельным полом. Я чувствую на себе взгляды солдат, но наконец достигаю туалета и запираюсь.

Не важно, через пару минут обо мне уже забудут. И пройдет еще больше времени, прежде чем солдат, за которого я цеплялся, заметит пропажу своей бирки с идентификационным номером.

В туалете я тут же сбрасываю маскировку под раненого. Умываю лицо, стирая с него большую часть свиной крови и грязи. Расстегиваю ботинки, извлекаю из-под стелек ножи и засовываю их за ремень. Снова обуваю ботинки. Потом снимаю с пояса черную рубашку с воротником, застегиваю ее на все пуговицы, сверху надеваю подтяжки. Завязываю волосы в тугой хвост и засовываю его сзади под рубашку.

Наконец натягиваю перчатки и завязываю черным платком лицо, чтобы скрыть рот и нос. Если кто-то обратит на меня внимание, придется убегать, но я сумею скрыть свое лицо.

Закончив, я с помощью ножа откручиваю шурупы вентиляционной решетки. Затем прикрепляю украденную у солдата бирку к цепочке с медальоном и просовываю ноги в вентиляционную шахту.

Воздух здесь странно пахнет, и я радуюсь, что мое лицо прикрывает платок. Я ползу вперед так быстро, как могу. Стенки шахты в ширину не более двух футов. Продвигаясь все дальше, мне приходится закрывать глаза, напоминая себе о том, что необходимо дышать, что металлические стенки вокруг не сужаются. Забираться далеко мне не требуется: ни одна из этих шахт не ведет на четвертый этаж. Мне нужно всего лишь добраться до одной из больничных лестниц, подальше от взглядов солдат, охраняющих первый этаж. Я из последних сил продвигаюсь вперед. Вспоминаю лицо Идена, думаю о лекарствах, в которых нуждаются Джон и моя мать. Вспоминаю странный красный крест с чертой посередине.

Спустя несколько минут я достигаю конца шахты. Поднимаю голову и, глядя сквозь решетку, в которую упираются ноги, через полосы света вижу изгиб лестничного марша. Пол безукоризненно-белый, чуть ли не прекрасный и, что самое главное, пустой. Я мысленно считаю до трех, затем поджимаю колени и с силой пинаю решетку шахты. Решетка вылетает. Я бросаю взгляд на лестницу – большой цилиндр с гипсовыми стенками и маленькими окошками. Огромную винтовую лестницу.

Теперь я должен двигаться быстро, без всяких уловок. Бежать . Я выскальзываю из вентиляционной шахты и кидаюсь к лестнице. Преодолев полпути, хватаюсь за поручень и, подтянувшись, перелетаю на верхний завиток лестницы. Должно быть, на меня смотрят камеры наблюдения. В любую минуту может прозвучать сигнал тревоги. Второй этаж, третий этаж. У меня не остается времени. Достигнув четвертого этажа, я срываю с цепочки бирку с идентификационным номером и останавливаюсь лишь затем, чтобы провести ею по считывающему устройству двери. Камеры безопасности не успевают вовремя дать сигнал тревоги, чтобы закрыть лестничный пролет. Щелчок ручки – распахивается дверь. Я внутри.

Вижу огромную комнату, заполненную рядами каталок и кипящими под металлическими колпаками химикатами. Доктора и солдаты смотрят на меня в испуге.

Я хватаю первого же человека. Это молодой доктор, который стоит ближе всех к двери. Прежде чем кто-либо из солдат успевает нацелить автомат в нашу сторону, достаю нож и приставляю к горлу доктора. Остальные врачи и медсестры в панике бросаются на пол.

– Если выстрелите, убьете его, – кричу я солдатам. Дула их автоматов сейчас направлены на меня. Схваченного мной доктора трясет.

Делаю вид, что прижимаю нож к шее доктора сильнее, но на самом деле слежу за тем, чтобы его не ранить.

– Я не причиню вам вреда, – шепчу на ухо доктору. – Скажите, где антидоты чумы.

Доктор сдавленно хрипит, я чувствую, как он вспотел. Указывает на холодильные установки. Солдаты все еще колеблются. Не потому, что беспокоятся за жизнь доктора, они боятся разбить склянки с химикатами перед нами. Один из солдат угрожает мне автоматом.

– Отпусти доктора! – кричит он. – Подними руки!

Мне хочется рассмеяться. Должно быть, этот солдат новобранец. Я прохожу с доктором полпути к холодильным установкам и останавливаюсь. Если продвинуться дальше, я ступлю за пределы ряда хрупких склянок с химикатами, и солдаты откроют огонь, невзирая на наличие заложника.

– Я отпускаю вас, – шепчу я доктору. – Пригнитесь.

Ослабляю хватку и толкаю его так, что он падает.

Солдаты открывают огонь. Но я бросаюсь вперед, перекатываюсь за химические колпаки и ползу к холодильным установкам. Открываю дверцу одного из холодильников и ныряю за нее. От дверцы рикошетом отскакивают пули. Мой взгляд мечется по этикеткам.

Доктор ошибся. Полка холодильника с надписью «Антидоты чумы» пуста. Они закончились. Я выкрикиваю проклятия, но из-за свиста пуль даже себя не слышу. Солдаты подбираются ближе. Я беру пузырьки с другими лекарствами – супрессивные средства и болеутоляющие – и засовываю под рубашку. Одна из этикеток привлекает мое внимание, и я останавливаюсь, лишь чтобы прочитать ее. На ней нарисован маленький красный крест с тремя линиями. «Вирусная мутация T. Filoviridae». В штативах стоит ряд пустых пробирок. Мое сердце подскакивает к горлу, но времени думать сейчас нет, поэтому отрываю взгляд от полки и бросаюсь вперед. Шальная пуля царапает руку, которую тут же пронзает жгучая боль. Я почти у выхода.

Врываюсь через дверь в цилиндр лестницы, и в тот же момент слышу вой сирены. Хор щелчков – все двери цилиндра запираются. Я в ловушке. Солдаты могут открыть любую из дверей, а я выбраться не смогу. Из лаборатории слышны крики и эхо шагов. Кто-то вопит:

– В него попали! Он ранен!

Я бросаю взгляд на маленькие окошки в гипсовых стенах цилиндра. Окошки слишком высоко, и с лестницы до них не дотянуться. Я упаду и разобьюсь насмерть. Скрипя зубами, достаю второй нож, так что теперь их по одному в каждой руке. Иного выбора нет. Я молюсь, чтобы гипс оказался достаточно мягким, и прыгаю со ступеней на стену.

Вонзаю один из ножей прямо в гипс. Из раненой руки хлещет кровь, и от боли я не могу сдержать стона. Я болтаюсь где-то посередине между окошком и местом, откуда прыгнул. Как можно сильнее раскачиваюсь из стороны в сторону.

Гипс начинает ломаться.

Я слышу, как у меня за спиной открывается дверь и из лаборатории выбегают солдаты. Вокруг свистят пули. Качнувшись в сторону окна, я отпускаю воткнутый в стену нож.

Окно разбивается, и, снова оказавшись в ночи, я падаю, падаю, падаю, подобно звезде, на землю. Я разрываю на себе рубашку и позволяю ей надуться за спиной наподобие парашюта, быстро вспоминая, как нужно падать. Колени согнуты. Ступни к земле. Расслабить мышцы. Приземлиться на подушечки пальцев ног. Перекатиться. Я держусь за концы рубашки, в которую задувает ветер, и чувствую, как она немного замедляет мое падение. Земля несется прямо на меня. Я обхватываю себя руками.

Удар вышибает из меня весь воздух. Я перекатываюсь три раза и врезаюсь в стену на другой стороне улицы. Мгновение лежу ослепленный и абсолютно беспомощный. Сверху, из окна четвертого этажа, доносятся разъяренные голоса: солдаты поняли, что для спуска по лестнице им понадобится вернуться в лабораторию и отключить сирену. Зрение постепенно проясняется, и я начинаю чувствовать боль по всему боку и в руке. Здоровой рукой помогаю себе подняться с земли и тут же морщусь от боли. В груди ноет. Кажется, я сломал ребро. Пробую встать и понимаю, что вывихнул лодыжку и ободрал левую руку. Не знаю, возможно, другие последствия падения скрывает адреналин.

Крики слышатся уже из-за угла здания больницы. Я заставляю себя думать. Сейчас я нахожусь почти позади здания, и от этого места в темноту расходятся несколько переулков. Я плетусь в спасительную тень.

Глядя через плечо, я вижу, как небольшая группа людей бежит к месту моего падения, и замечаю испачканные в моей крови осколки стекла. Один из солдат – молодой капитан, которого я видел ранее, человек по имени Метиас. Он приказывает своим людям рассредоточиться. Стараясь не замечать боли, я ускоряю шаг. Скоро они заметят на земле пятна крови. А потом найдут мой след. Я пригибаю плечи, чтобы черная одежда и волосы помогли мне раствориться в тенях. Не отрываю взгляда от земли. Я должен найти канализационный люк.

В глазах начинает расплываться. Я прикладываю ладонь к уху и ищу на себе следы крови. Ничего, только царапины и ушибы. Надеюсь, во время падения я не слишком сильно повредил голову.

Спустя некоторое время я замечаю на дороге канализационный люк. Глубоко вздыхаю, поправляю черный платок на лице и наклоняюсь, чтобы поднять крышку.

– Замри. Стой, где стоишь.

Я оборачиваюсь и вижу перед собой Метиаса, молодого капитана, который стоял у входа в больницу. Его пистолет направлен мне в грудь, но, к моему удивлению, Метиас не стреляет. Я крепче сжимаю оставшийся нож. В глазах Метиаса что-то меняется. Он узнает меня, парня, который притворился раненым и прошел в больницу. От такой иронии я слабо улыбаюсь. Теперь-то у меня полно настоящих ран.

Метиас прищуривает глаза:

– Должно быть, ты Дэй. Ты арестован за кражу, умышленную порчу имущества и незаконное проникновение.

– Вы же не собираетесь брать меня живым.

– Если хочешь, я могу убить тебя, – отвечает Метиас.

Дальше все происходит как в тумане. Я вижу, как Метиас готовится выстрелить. Я изо всех сил кидаю в него нож. Прежде чем Метиас успевает нажать на спуск, нож глубоко вонзается ему в плечо, и он с глухим стуком падает на спину. Я не жду, пока Метиас поднимется. Наклоняюсь и поднимаю люк, спускаюсь по лестнице во мрак. Затем ставлю люк на место.

Теперь меня настигает боль. Я бреду вдоль сточной трубы, зрение то мутнеет, то снова проясняется, одну руку я крепко прижимаю к боку. При каждом вдохе болит в груди. Должно быть, я и правда сломал ребро. Создание у меня достаточно ясное, чтобы думать о том, куда иду, и концентрироваться на направлении к сектору Лейк. Там ждет Тесс. Она найдет меня и поможет выбрать безопасное место. Кажется, сверху доносятся грохот ботинок и крики солдат. Несомненно, к этому времени Метиаса уже обнаружили, и, возможно, кто-то даже направился за мной в канализацию. Они могут идти по моим горячим следам со сворой собак. Я несколько раз сворачиваю в ответвления главного прохода и вхожу в грязные сточные воды. Позади слышны всплески и эхо голосов. Я сворачиваю еще несколько раз. Сначала голоса немного приближаются, потом становятся дальше. Я придерживаюсь изначального направления, крепко засевшего в моей голове.

Не правда ли, будет смешно, если, сбежав из больницы, я умру здесь, заблудившись в лабиринте канализационных тоннелей?

Чтобы не потерять сознание, я считаю минуты. Пять минут, десять минут, тридцать минут, час. Шаги теперь очень далеко, как будто солдаты идут совсем по другому пути. Порой доносятся странные звуки, бульканье, словно в пробирку набирают воду, вздох паровой трубы, дуновение ветра. Звуки появляются и пропадают. Два часа. Два с половиной. Увидев лестницу, которая ведет наверх, я пользуюсь случаем и поднимаюсь на поверхность. Теперь я точно рискую потерять сознание. Выбираясь на улицу, я истратил последние силы. Я нахожусь в темном переулке. Отдышавшись, моргаю, чтобы прогнать туман перед глазами и осматриваюсь.

Через несколько кварталов отсюда я вижу вокзал Юнион-Стейшн. Значит, я недалеко. Тесс там, ждет меня.

Еще три квартала. Два квартала.

Остался еще один квартал. Больше не могу. Я нахожу темное место в переулке и падаю на землю. Последнее, что я вижу, – это силуэт девушки вдали. Может быть, это Тесс идет ко мне. Лежа на земле, я сворачиваюсь клубком и начинаю терять сознание.

Но прежде замечаю, что на моей шее нет медальона.