Онлайн чтение книги Сказки Амаду Кумба Les contes d’Amadou Koumba
Суд

Конечно, Голо, вожак обезьяньего племени, навестив той ночью арбузное поле Дембы, хватил через край. Он привел с собой, вероятно, всех своих подданных до единого, а им мало было стоять цепочкой и передавать арбузы по одному: они начали целыми стаями перескакивать через изгородь из молочая. Молочай — самое глупое растение, и знай себе слезится, когда его трогают. Но Голо тронул не только молочай. Он и его племя разорили все поле. Они вели себя просто как шакалы, ведь всем известно, что шакалы — самые большие любители арбузов и самые невоспитанные существа из всех, живущих под солнцем или, вернее, под луной.

Голо и его племя поступили, как настоящие дети шакала: ведь хозяином арбузов — они это отлично знали — был вовсе не старый Меджемб, который в былые времена задал прародителю обезьян такую взбучку, что у того облез весь зад (след этой расправы навсегда остался в преданиях и на шкурах его потомства).

Демба, хозяин арбузов, наверняка сделал бы то же самое, что и старый Меджемб, потому что Голо набезобразничал, как Тиль-шакал, у которого в старину были неприятности с первым владельцем арбузного поля; но ни Голо, ни единый из его подданных не дожидались прихода Дембы.

Разумеется, Голо хватил через край, и Демба отнюдь не был доволен, обнаружив утром великое опустошение на своем поле. Однако от недовольства до того, чтобы выместить свой гнев на жене, — согласитесь, целая пропасть! А меж тем Демба ее перешагнул так же легко, как порог своего дома.

Он решил, что вода, которую жена предложила ему с обычным приветствием, стоя на коленях, недостаточно холодна. Он кричал, что кус-кус чересчур горяч и недосолен, а мясо слишком жестко, — в общем, и то не этак, и это не так. Недаром говорится: когда гиена хочет съесть свой приплод, ей кажется, что он пахнет козленком…

Устав кричать, Демба принялся колотить Кумбу чем попало, а когда и это его утомило, сказал ей:

— Ступай к своей матери, я с тобой жить не буду.

Не промолвив ни слова, Кумба уложила свои вещи, утварь и стала прихорашиваться. Она надела самый красивый свой наряд. Под вышитой кофтой обрисовывалась ее высокая грудь, округлые бедра обтягивала праздничная повязка. Украшения позвякивали в такт ее грациозным движениям, и одуряющий запах благовоний раздражал ноздри Дембы.

Кумба положила свою ношу на голову и вышла за порог. Демба хотел было ее удержать, но сказал себе: «Ничего, пусть идет, родители отошлют ее обратно».

Прошло два, три, десять дней, а Кумба не возвращалась, и от родителей Кумбы не было вестей.

Пользу зада познают, когда нужно садиться. Демба начал понимать, что такое женщина в доме.

Славная штука поджаренный арахис. Все чревоугодники и даже те, кто ест только, чтобы не умереть с голоду, сходятся на том, что вкуснее всего он в виде сладкой подливки к просяной каше. А еще лучше его посолить, поперчить и есть с вареной фасолью. Но готовить его должны умелые женские руки. Демба чувствовал, что ему скоро придется с этим согласиться. Никто больше не носил ему в поле обед, а по вечерам он сам разводил огонь, чтобы поджарить арахис или сладкий картофель.

Обычай запрещает мужчине прикасаться к щетке, но как быть, если пыль, зола, шелуха арахиса и картофельные очистки с каждым днем все гуще засыпают пол хижины?

Хорошо работать, подставив ветерку голую спину. Но когда в конце дня надеваешь бубу, хочется, чтобы она не была сальной, как собачья печенка; и все-таки подобает ли настоящему мужчине тащиться к реке с калебасом, мылом и грязным бельем и заниматься стиркой?

Демба уже задавал себе все эти вопросы и еще множество других. Здравый смысл — не слишком ли поздно? — твердил ему: «Пользу зада познают, когда нужно садиться».

Нет слов, воздержание — похвальная добродетель, однако умеренность совсем никудышная подружка, слишком худая, чтобы делить с ней постель; Дембе теперь казалось, что его ложе широко для одного.

А Кумба день ото дня все больше убеждалась, что ничуть не плохо молодой и приветливой женщине жить без мужа в деревне, где полно молодых бойких парней, — совсем наоборот!

Кто путешествует со старшим и младшим, тому никакая дорога не в тягость. На отдыхе старший заботится о ночлеге, а младший разводит огонь. Все домашние баловали и лелеяли Кумбу, которая вернулась к своим, встретилась со старшими и младшими сестрами и слыла у них страдалицей, натерпевшейся от грубияна мужа.

Недаром говорится: «Обжегшись на молоке, дуешь на водицу». И тщетно гриоты-певцы и диали-музыканты под звуки своих гитар уговаривали Кумбу выбрать себе мужа среди поклонников, толпившихся в ее хижине с первого же вечера. После ужина гриоты заводили песни и славили Кумбу, ее подруг и поклонников; звучала музыка диали, поминавших заслуги предков.

Большой праздник там-тамов был назначен на следующее воскресенье. На нем Кумба должна была наконец указать своего избранника. Но, увы! В субботу вечером появился тот, кого никто больше не ждал, а Кумба — меньше всех. Это был Демба. Он вошел в хижину тестя и тещи и сказал:

— Я ищу свою жену.

— Демба, ты же от нее отказался!

— Вовсе я от нее не отказывался.

Тогда пошли за Кумбой в ее хижину, полную друзей, гриотов, обожателей и музыкантов.

— Ты велел мне уйти к матери, — заявила Кумба; она и слышать не хотела о возвращении в дом мужа.

Пришлось обратиться за советом к старым людям деревни. Но они не знали, кто прав, муж или жена, кому из двух верить и какое вынести решение. В самом деле: Кумба возвращается одна в родительский дом, который она покинула в шумной и веселой компании, провожавшей ее в дом мужа. Прошло семь дней, еще семь дней и снова семь дней, и Демба за ней не явился, — так что не похоже, чтобы она сбежала от мужа. И женщина слишком нужна в доме, чтобы ее отпустили без серьезных причин.

Впрочем, со времени ухода Кумбы от мужа не прошло еще и одной луны[14]Народы Африки исчисляли время лунными месяцами.. Стало быть, если бы супруги решили помириться, дело можно было бы уладить — ведь Демба не потребовал обратно ни выкупа за жену, ни свадебных подарков. А почему он их не потребовал?

— Потому, что я не отказывался от жены, — отвечал Демба.

— Потому, что ты от меня отказался, — настаивала Кумба.

В самом деле, муж, который отказывается от жены, теряет выкуп, уплаченный ее родителям, и подарки, сделанные невесте, не может потребовать их назад. Но тому, кто не прогонял жену, незачем требовать свой выкуп и подарки.

Все это было слишком ясно осмотрительным и хитрым старцам, и они отослали супругов к старикам деревни М’Бол. Из М’Бола Демба и Кумба отправились в Н’Гисс, из Н’Гисса — в М’Бадан, из М’Бадана — в Тиолор. Кумба все повторяла: «Ты от меня отказался», а Демба твердил свое: «Я от тебя не отказывался».

Так они шли из деревни в деревню, все дальше и дальше. Демба грустил о своей хижине и постели, о калебасах, полных кус-куса, о рисе — таком жирном, что масло из него струится от пальцев до локтя; Кумба думала о своей недолгой свободе, о свите усердных поклонников, о гриотах, под звуки гитар воспевавших ее красу.

Они пришли в Тиуай, потом в Н’Дур. Один твердил: «Нет!», другой все повторял: «Да!» Марабуты[15]Марабут — духовное лицо и вождь у народностей Африки, обращенных в мусульманство. искали указаний в коране, перелистывали шариат и суну, книги законов, по которым связываются и развязываются узы брака. На землях язычников идолопоклонники вопрошали священные сосуды, красные ракушки с соком колы и принесенных в жертву цыплят. А Кумба все повторяла: «Ты от меня отказался», Демба твердил свое: «Я от тебя не отказывался».

Наконец однажды вечером они добрались до Мака-Кули.

Мака-Кули была непохожа на все другие деревни. В Мака-Кули не было ни одной собаки, ни одной кошки. В Мака-Кули росли высокие густолиственные тамаринды, бавольник и баобабы, и под ними было вдоволь прохладной тени; прочные ограды окружали жилища, мечеть и ее посыпанные песком дворы; хижины здесь были из соломы, мечеть из глины. А деревья, ограды, стены соломенных хижин и мечети — это обычные места, где Катч-собака, которая до старости лет остается невоспитанной, то и дело поднимает ногу; и собачья моча, стоит только коснуться ее хотя бы краем одежды, сводит на нет самую горячую молитву.

Тень деревьев создана для отдыха и благочестивых бесед, а вовсе не для того, чтобы здесь гадили собаки. Точно так же мелкий песок, покрывающий дворы мечети, белый как сахар песок, за которым каждый месяц приходится снаряжать ослов к приморским дюнам, не должен быть местом, куда Вунду-кошка зарывает следы своего неприличного поведения. Вот почему в Мака-Кули не держали ни одной собаки, ни одной кошки. В пыли барахтались и играли обглоданными костями только самые маленькие дети, не умеющие говорить; когда же ребенок в Мака-Кули подрастал и мог уже сказать матери «посади меня к себе на спину», его посылали в школу изучать коран.

Так вот, однажды вечером Демба и Кумба добрались до Мака-Кули. Здесь жил среди своих преданных учеников Мадьякате-Кала, знаменитый марабут, который совершил невесть сколько паломничеств в Мекку.

С утра до вечера, а часто и с вечера до утра в этой деревне не прекращались молитвы, славословия аллаху и его пророку, чтение корана и жизнеописаний святых.

Демба и Кумба были приняты в доме Мадьякате-Кала так, как повсюду принимают путников, прибывших издалека. Кумба поела вместе с женщинами, а Демба разделил ужин с мужчинами.

Когда поздно ночью пришло время ложиться спать, Кумба не захотела идти в отведенную для них с Дембой хижину.

«Муж от меня отказался», — объяснила она и рассказала, как Демба в гневе вернулся с поля, как она сносила его брань и терпела побои. Демба признался, что кричал на жену — о! не так уж сильно, как она говорит! Да, он поднял на нее руку — пустяки, всего несколько тумаков, но он вовсе от нее не отказывался.

— Нет, ты от меня отказался!

— И не думал я от тебя отказываться!

Уже готов был разгореться старый спор, но тут вмешался Мадьякате-Кала. Он сказал Таре, самой молодой из своих жен:

— Уложи Кумбу в своей хижине, мы разберемся в их деле завтра, иншалла!

И муж с женой улеглись врозь, как и каждый вечер после той злополучной ночи, когда Голо с ватагой сорванцов, не предвидя последствий своих проказ или просто не считаясь с ними (вероятно, так оно и было, ведь обезьяны знают обо всем, что происходит у людей), опустошил арбузное поле.

Занялся новый день; подобно другим дням в Мака-Кули, он прошел в труде и молитвах — в труде у женщин, молитвах — у мужчин.

Мадьякате-Кала сказал накануне: «Мы разберемся в их деле завтра, если будет угодно аллаху». Но время шло, а он так и не позвал к себе, не расспросил ни одного из супругов. Кумба помогала женщинам по хозяйству и на кухне. Демба молился вместе с мужчинами и слушал разъяснения ученого марабута.

Солнце, окончив трудовой день, покинуло свое поле, политое индиго, когда на нем уже расцветали первые звезды, предвещая богатый ночной урожай. Муэдзин выкрикнул на все четыре стороны призыв к вечерней молитве.

Имам[16]Имам — мусульманский священник. Мадьякате-Кала повел верующих по долгой и трудной, полной всяких ловушек Дороге Спасения.

Тела наклонялись, лбы касались белого как сахар песка; затем головы поднимались и тела выпрямлялись, по колени продолжали сгибаться под ритмы священных строф. При последнем коленопреклонении головы повернулись сначала в одну сторону, потом в другую, чтобы поклониться ангелу справа и ангелу слева.

Едва успев промолвить «салям алейкум», Мадьякате-Кала быстро обернулся и спросил:

— Где тот человек, что отказался от жены?

— Я здесь, — ответил Демба из последнего ряда молящихся.

— Человек, твой язык опередил мысль, и уста произнесли истину. Пусть же его жена спокойно возвращается к матери, ее муж признал перед всеми, что он от нее отказался.

…………………………………………………………

— Вот почему, — добавил Амаду Кумба, — у нас по сей день говорят о суде Мадьякате-Кала.