Онлайн чтение книги Десять миллионов Рыжего Опоссума. Через всю Австралию Les Dix Millions de l'Opossum rouge. À travers l'Australie
ГЛАВА 5

Прощание с цивилизацией. — Последняя стоянка. — Путешественники-европейцы и телеграф. — Экзотика туземной кухни. — Зародыши опоссума. — Личинки пальмы хамеролс с ягодами каркаса. — От горы Виктор до Куперс-Крик. — Первая встреча с аборигенами.

По мере продвижения на север жара становилась все нестерпимее. В Мельбурне, находящемся недалеко от тридцать восьмого градуса южной широты, температура, исключая периоды особой жары, сравнительно умеренная. В отличие от Северного полушария, тропическое солнце постоянно немилосердно жжет север Австралии, и только в сезон дождей появляется некоторая свежесть, но бывает, что живительная влага вообще не выпадает, и тогда вся растительность просто засыхает.

Мы проделали семьдесят пять лье без всяких происшествий. Физическое состояние просто превосходное. Поразительно здоровый климат Австралии сотворил чудеса с мисс Мери, которая чувствует себя отлично, и на ее щеках появились яркие краски, ничем не уступающие по цвету лепесткам розы. Эта девушка являла бодрость духа на всем протяжении пути, находилась ли она в повозке, где имелась постель, или скакала верхом на крупной резвой кобыле Фанни, с которой вполне умело управлялась.

Немцы, и прежде всего герр Шеффер, чрезвычайно предупредительны. Кажется, они не замечают нашего предубеждения к ним. Шеффер весьма любезен, пожалуй, даже угодлив, по-французски говорит очень чисто, словом, человек весьма воспитанный. Однако, черт возьми, где я видел его физиономию? Впрочем, не важно! Все равно он не внушает доверия, и моя антипатия к нему усиливается. Почему? Никаких видимых причин для этого нет.

Двигаясь по течению реки Дарлинг, мы вернулись через три дня к речушке Олери-Крик. Ее устье находится прямо у подножия горы Виктор, близ самой границы обитаемой зоны страны. Эта часть Нового Южного Уэльса почти пустынна. Перед нами простирается овечье пастбище, бесспорно последнее. Европейцы, встречавшиеся позже, были либо такие же путешественники, как и мы, либо золотоискатели или колонисты, бродящие по огромному материку. Если мы приблизимся к кабелю телеграфа, который пересекает Австралию с севера на юг, то, быть может, встретим английские военные патрули, охраняющие это современное и быстрое средство связи.

В настоящий момент мы достигли «стоянки» Форстера, зе́мли которого, покрытые ковром цветов, раскинулись у подножия горы Виктор. Его пастбища находятся на пересечении сто сорокового градуса долготы и тридцать второй параллели. Нас встречают радостными возгласами, не спрашивая, кто мы и куда направляемся. В любых австралийских поселениях с удивительным гостеприимством принимают ниспосланных провидением путешественников. И здесь хозяева благословляют наше прибытие. Им так редко удается встретить европейцев! Единственные люди, которых они видят в этих отдаленных краях, — владельцы передвижных лавок, приезжающие в Уэлком-Майн, поселок, расположенный на сотню километров выше. Эти торговцы доставляют все необходимое поселенцам и золотоискателям на рудниках. Кроме того, они получают жалованье от почты, развозя журналы, телеграммы и письма. Их безукоризненная честность вошла в поговорку, и случалось, эти люди отдавали жизни за вверенные им предметы, защищаясь от бандитов с большой дороги, встречающихся, правда, редко, особенно после того, как полностью исчезли ссыльные.

Вскоре на огромном столе появился обед, сервированный с утонченностью, свойственной выходцу из Соединенного Королевства[76]Соединенное королевство — Великобритания.. Мы рассаживаемся с нетерпением проголодавшихся путешественников. Нас обслуживают четыре здоровенных молодца-атлета. Скорее всего, это поселенцы или скваттеры, дважды в год ценой бесчисленных трудностей гоняющие на рынки Аделаиды огромные стада быков и овец.

Сэр Форстер, владелец этих пастбищ, посадив справа от себя мисс Мери, а слева майора, выполняет обязанности хозяина дома как истый джентльмен. Лейтенант МакКроули, сидящий напротив него, известный гурман[77]Гурман — любитель и знаток тонких, изысканных блюд, лакомка., наслаждается запахами туземных кушаний, что подаются вперемежку с умело приготовленными блюдами англо-французской кухни.

После великолепного супа из креветок, выловленных в Форстер-Крик, майор, большой почитатель туземной кухни — его старый факторум был настоящим виртуозом в этом деле, — обратил наше внимание на странные, совершенно неизвестные нам закуски.

— Ну же, Кроули, и вы, Б., не судите о блюдах по внешнему виду. И для начала попробуйте вот это.

Он указал на фарфоровую чашу в виде раковины, полную желтоватых трубочек, отдаленно напоминавших макароны.

— Черт! На вид не очень-то привлекательно! — промямлил я.

— Все ж попробуйте!

— Но, право…

— Какой же вы скептик! Эти личинки из стеблей пальмы хамеролс.

— Личинки! Черви! И кажется, у них есть что-то вроде ножек.

— Эти существа появляются при ферментации срезанных и сваленных в кучу стеблей. Подросших, их собирают и кладут вымачивать в крепкий отвар ягод каменного дерева[78]Каменное дерево, каркас — род листопадных (реже — вечнозеленых) деревьев семейства ильмовых, отличающихся очень твердой, плотной и упругой древесиной.. Это блюдо для лакомок. Ах! Какие гурманы у нас в Бюиссоне!

— Но это же навозные черви!

— Разве улитки выглядят более аппетитными? А лягушки, близкие родственницы жаб, — одно из излюбленных блюд французов? Так ли вы щепетильны, когда едите их, запивая белым вином? Впрочем, смотрите.

И, чтобы слово не расходилось с делом, он осторожно взял указательным и большим пальцами личинку и с восторгом проглотил ее.

Я был побежден, вернее убежден, и… попробовал… робко. Это было восхитительно.

— Ну, что я говорил! Продолжим эксперимент. Отведайте моих насекомых. Вы видите их слева от себя.

— Какие насекомые? Я сказал бы, что это маленькие жареные каштаны.

— Ваши так называемые каштаны — крупные насекомые, которых энтомологам пока не удалось классифицировать. Что вовсе не мешает им быть восхитительными на вкус. Внешне у них есть что-то общее с пауком и скарабеем. Обычно их собирают на восходе солнца и несколько секунд поджаривают на слабом огне. Лапки и крылышки отпадают, и они начинают издавать ореховый аромат. Местные жители обожают это блюдо. Однако, как можете убедиться сами, и цивилизованные люди не пренебрегают ими.

Я колебался, хотя результат первой попытки вдохновлял меня на новые подвиги.

— Отлично! После червей — насекомые!

Выбрав одного из самых крупных, со всей силы, доверчиво, раскусил его. Сердце замирает всякий раз при этом воспоминании! Тогда мне показалось — во рту горсть кнопок.

Я поверил бы в мистификацию, имей дело с кем угодно, но не с майором, сидевшим напротив и с чувством грызшим отвратительных тварей.

— Воспряньте духом, дорогой Б. Ваше нёбо и сосочки языка скоро привыкнут, и вы станете таким же лакомкой, как и я.

— Сомневаюсь в этом.

— Попробуйте вот это великолепное филе трески. Не сравнимо ни с чем. Но торопитесь, иначе Кроули не оставит ни крошки.

— Дорогой друг, — спросил в свою очередь лейтенант Робартс, — вы знаток тонкостей этой необычной кухни, так будьте любезны сказать, что находится в этом блюде?

— Какое блюдо вы имеете в виду, мой милый путешественник?

— Напротив вас. Там, в желтом соусе, плавает среди больших бобов что-то похожее на мышей, с которых содрали шкурки?

— Мыши, с которых содрали шкурки! — вскричал возмущенный майор. — О Робартс, вы нанесли оскорбление всей колониальной кухне!

— Но, дорогой майор…

— Мыши! Это же маленькие опоссумы, — провозгласил он с пафосом.

Казалось, мы должны были провалиться сквозь землю от стыда.

— Майор, мы дикари из Европы, будьте снисходительны к нашему невежеству.

Такое признание успокоило гастронома[79]Гастроном — здесь: любитель и знаток тонких кушаний., и он продолжил свои объяснения.

— Опоссум, — объяснил он, — через двадцать пять дней производит на свет дюжину несмышленышей, похожих на кусочки размягченного желатина, величиной с вишню. Малыши, как присоски, прикрепляются к груди матери, и в течение целого месяца ни на секунду не покидают ее. К концу этого срока они, подросшие, бросают грудь и начинают самостоятельно передвигаться, но только по ночам. При малейшем шуме прячутся в огромную сумку мамаши. Тех, что вы видите здесь, взяли в последние дни кормления. Это молочные опоссумы. Том неподражаем в приготовлении сего блюда. И если хотите сохранить с ним хорошие отношения — попробуйте и оцените.

— Пусть Том не обижается, — успокоил я, — мне лично больше по душе бараньи ножки и ростбиф. Постараюсь наверстать упущенное.

— Я далек от того, чтобы осуждать вас, однако не упустите шанс отведать попугайчиков на вертеле, откормленных фигами[80]Фиги, инжир — плоды инжира (смоковницы, фигового дерева) — дерева рода фикус семейства тутовых., пухленьких, как полевые жаворонки.

— О да, — пробубнил Кроули с полным ртом, — это садовые овсянки[81]Овсянки — род птиц отряда воробьиных. 39 видов в Евразии и Африке. Австралии.

— Бог ты мой, — продолжал гурман, — а вот и привычный вам, мой дорогой Б., паштет. Настоящий паштет! И все на месте: фирма и так далее. Я ее, кстати, прекрасно знаю.

— Действительно! — обрадовался я, восхищенно созерцая золотистую корочку, видневшуюся из недавно открытой оловянной упаковки. — Какая встреча!

— Получаю их из Франции; четыре или пять раз в год, — скромно сказал сэр Форстер. — Это одна из самых восхитительных вещей, существующих на свете.

— Майор, — воскликнул я воодушевленно, — аплодирую кулинарному искусству Тома и признаю превосходство полевых жаворонков над маленькими опоссумами и жареными тараканами! За здоровье сэра Форстера! За здоровье нашего хозяина!

— Вы правы, мой дорогой француз. За здоровье сэра Форстера! За счастливый исход нашего предприятия! — закончил он.

Раздался хрустальный звон бокалов, наполненных первосортным вином 1861 года.

Несмотря на все уговоры, мы не могли провести здесь больше одной ночи. И, желая отдалить миг расставания, Форстер проводил нас верхом до северной оконечности своих огромных владений, где пасутся пять тысяч быков, более сорока тысяч овец и Бог знает сколько лошадей.

— До свидания, желаю удачи, — напутствовал он на прощание, пожимая нам руки. — Не забудьте завернуть ко мне на обратном пути.

— До скорой встречи!

…День тянется за днем безо всяких происшествий. Почти не устаем. Только жара допекает все больше. Это единственная неприятность, которую испытываешь среди местной флоры. А она с каждым шагом становится все более причудливой. Все яснее осознаем, что находимся в стране парадоксов, стране невероятного.

Наш караван пересек реки Сиккус и Пастмур и теперь следует вдоль восточных склонов горного хребта Флиндерс. Сорок километров отделяют нас от телеграфного кабеля на овечьем пастбище Белтона.

Но куда подевался Шеффер, этот скромный и услужливый помощник сэра Рида? Его нет на обычном месте.

— Он догонит нас, — бросает скваттер.

Не знаю почему, но я обеспокоен, вновь одолевают сомнения.

Старый скотовод не ошибся: вечером немец присоединяется к каравану, расположившемуся на отдых. Шеффер, оказывается, погнался за стаей казуаров[82]Казуары — отряд бескилевых птиц (семейства эму и собственно казуаров). Обитают в тропических лесах Австралии, Новой Гвинеи и близлежащих островов., этих нелетающих птиц. Удачливый охотник, он демонстрирует огромный трофей, привязанный к седлу.

Смотрю немцу прямо в лицо, и мне кажется, он слегка краснеет и опускает глаза. Его лошадь покрыта пеной, бока в кровавых царапинах, ноги разбиты. Какой же немыслимо трудный переход привел в такое бедственное состояние чистокровку! И тревожное подозрение пронзает сердце. Похоже, история об охоте — только уловка, обман. На самом деле он ездил куда-то совсем по другим делам. Ради дичи не загоняют лошадей! У сэра Рида их три тысячи, но это не может служить оправданием. Появляется безумное желание размозжить бошу голову выстрелом из револьвера… Нет! Я сошел с ума. Как бы ни был несимпатичен этот тип, до сих пор его поведение оставалось безупречным, и у меня нет оснований чинить над ним расправу.

И почему только я не поддался тогда своему душевному порыву? Каких бы несчастий удалось избежать!

Мы проследовали без остановки до недавно выросшего в этих местах поселка Уэлком-Майн, где всего несколько домов возвышалось среди беспорядочного нагромождения деревянных бараков и палаток. Улицы поселка — в ямах, полных воды, повозки погружаются в них до осей, а лошади по грудь. Паровые машины свистят, фырчат и выпускают клубы густого дыма, от которого деревья покрываются черной копотью; царит оглушающий шум.

Здешними приисками, расположенными неподалеку от города, владеют почти исключительно крупные компании с неисчерпаемыми ресурсами. Старателей-одиночек — единицы. Они промывают землю в ручьях, вьющихся вокруг поселка. Встречаются толпы китайцев, которых можно увидеть повсюду в золотоносных районах. Они шумно перекликаются и без конца перемывают песок, уже отработанный компаниями.

Наконец пересекаем тридцатую параллель и реку Тейлор, объезжаем озеро Грегори по естественной наезженной дороге, пролегающей с юга на север. Еще сто десять километров до Куперс-Крик, и будет покрыта половина маршрута, правда, более легкая.

…Однажды утром мы шли пешком в нескольких сотнях метров впереди каравана. Я взял на привязь собак после того, как накануне они разбежались и целых три часа пришлось их отлавливать. Мои дорогие вандейцы почему-то злились — из глоток вырывалось глухое ворчание. Один пес вдруг сорвался с привязи и поспешил к густым кустам, перед которыми остановился, подняв отчаянный лай.

Благоразумно избегая зарослей, я направился к собаке, и — вообразите! — вдруг передо мной возник высокий мужчина, голый, черный, испуганный. Он бросился наутек, издавая непонятные звуки. Абориген, этот представитель сильного пола своей расы, мог быть не один, а встречаться с оравой его соплеменников мне не очень-то хотелось.

Я достал револьвер и сделал шесть выстрелов по верхушкам камедных деревьев. Заслышав стрельбу, дикарь повернулся, подпрыгнул и упал на траву, словно получил заряд дроби в мягкое место.

Тут подбежал Том и, пиная лежавшего ногой в бок, произнес несколько слов на гортанном туземном наречии.

Знакомство состоялось. Абориген поднялся и вытянулся передо мной с таким забавным выражением лица, что сохранить серьезность, подобающую моей неожиданной роли божества, было совсем непросто.

Бедняга имел весьма плачевный вид и, казалось, умирал от голода. Кусок хлеба весом не менее двух килограммов он съел со страшной жадностью, двигая сильными челюстями, словно голодный крокодил. Размеры его желудка были подобны бездонной пропасти. С пугающей быстротой чернокожий уничтожил также закуску и кусок мяса такой величины, что его хватило бы на целое отделение английских военных моряков, а вам наверняка известен их мясной рацион. Большой глоток рома окончательно привел аборигена в прекрасное расположение духа. Он выражал свою признательность невероятными телодвижениями, оглушительными возгласами и гримасами, наверняка перенятыми у макак. Наконец, повернувшись к лесу, туземец приставил ладони ко рту и закричал что есть мочи: кооо-мооо-хооо-эээ, повторяя этот призыв бесчисленное число раз.

Его голосовые связки были подобны канатам. Какой звук! Какая сила!

Кооо-мооо-хооо-эээ — клич, сзывающий аборигенов со всей Австралии от Сиднея до Перта[83]Перт — город в Австралии, административный центр штата Западная Австралия., от оконечности материка у мыса Йорк до Мельбурна, мы уже неоднократно слышали и не сомневались, что наш знакомец, восхищенный оказанным приемом, звал своих соплеменников на пир белых людей.

Предположение это вскоре подтвердилось, ибо нашим взорам предстала плотная толпа мужчин и женщин, черных, как сажа, и прикрытых лишь солнечными лучами. Они приближались с бесконечными знаками уважения.

Было их около сотни, не считая плодов Гименея, увы, весьма многочисленных, привязанных к спинам матерей (иногда даже по двое и по трое) волокнами какого-то растения. Несомненно, аборигены — самые некрасивые существа, виденные нами до сих пор. Их отталкивающее уродство составляет резкий контраст с окружающей восхитительной природой. Эти человеческие существа, так глупо смеявшиеся, разевая, как мандрилы[84]Мандрилы — род узконосых обезьян, ведущих наземный образ жизни., рты до ушей, не могут быть венцом творения.

Ободренные нашим приветливым видом, они подошли почти вплотную. Бедняги явно испытывали мучительный голод: выразительно хлопали себя по пустым животам, жалобно прося пищи, и набросились на нее с жадностью, проявляя безумную радость. Несколько стаканов рома и коньяка окончательно ублажили их. Всевозможным жестам и гримасам благодарности не было конца.

Том, казалось, испытывал к нашим гостям величайшее презрение. Ведь на нем были брюки из тика[85]Тик — здесь: плотная льняная или хлопчатобумажная ткань с рисунком в виде продольных полос., правда, немного тесноватые, но как он ими гордился! Кроме того, его торс прикрывала фланелевая рубашка цвета бычьей крови, а с блестящего лакового пояса свисал длинный нож, за поясом торчал револьвер. Безусловно, Том являлся самым видным аборигеном на всем континенте. Это, как и умение говорить на нашем языке, вскружило ему голову, ведь для своих сородичей он был подобен высшему существу. Какая прекрасная возможность совершить переворот и основать династию! Но честолюбие старика, однако, не простиралось столь далеко.

Поскольку Том знал, что мы любим все неизведанное, он потребовал, чтобы в качестве платы за угощение австралийцы станцевали. Невозможно описать, как величественно он произнес, обращаясь к сэру Риду:

— Господин, они для нас хочет танцевать корробори!

Удивительный все-таки человек Том!

Танец представлял собой смесь элементов военной пляски, резких поворотов, опасных прыжков вперед, назад, в стороны и прочих акробатических трюков. Исполнители бросали свои длинные копья, целясь в вершины деревьев, потом ловили их на лету, снова бросали и снова ловили. Танцоры, выполняя «па», без передышки прыгали друг через друга, переплетались, сохраняя бешеный темп, поддерживаемый нечеловеческими криками — оглушительными, как пальба морской артиллерии. Австралийская Терпсихора[86]Терпсихора — в греческой мифологии — одна из 9 муз, покровительница танцев. отличается мрачным неистовством.

…Полчаса спустя, когда у солистов уже перехватило дыхание, устали ноги и пересохло во рту, чернокожие кузнечики наконец остановились и повалились на траву.

Аборигенам раздали еще кое-какую пищу, которая была поглощена с довольным урчанием. Вождь, чья царственная одежда состояла из пера, прикрепленного к уху, и браслета из змеиных зубов, произнес небольшую речь, благодаря нас за гостеприимство, и, прежде чем удалиться в благоухающие леса, попросил сэра Рида принять в качестве подарка его бумеранг.

Этот знак внимания всех очень тронул. Туземцы, чья дикость так удручала, морально выросли в наших глазах. Все наперебой вручали подарки: кто копье, кто — каменный топор, кто — стрелу, украшенную красными перьями, — оружие войны, очень ценимое австралийцами.

Мисс Мери подарила женщинам несколько метров ткани, которую те взяли с радостью, выразив ее забавным кудахтаньем.

На прощание один молодой воин, объяснявший с помощью выразительной пантомимы, как обращаться с бумерангом, продемонстрировал поразительное искусство владения этим оружием. Без преувеличения мне показали нечто удивительное, можно сказать, даже неправдоподобное.

Бумеранг — оружие, известное только австралийским аборигенам. Это кусок коричневого дерева, твердого, но все-таки слегка гнущегося, длиной от семидесяти пяти до восьмидесяти пяти сантиметров. Он немного изогнут в середине. Изгиб имеет в ширину сантиметров пять и в толщину два — два с половиной. Один из его концов закруглен и утолщен, другой плоский.

Когда австралиец хочет запустить бумеранг, он берет его за закругленную часть, поднимает над головой и с силой бросает.

Получается эффект, способный потрясти любителей баллистики[87]Баллистика — наука о движении артиллерийских снарядов, мин, бомб, пуль при стрельбе.. Бумеранг летит, вращаясь, рывками в десять, пятнадцать, двадцать метров и падает на землю. Это прикосновение к почве, кажется, придает ему новую страшную силу полета. Бумеранг вздымается, будто одухотворенный мыслью, поворачивается и поражает цель с исключительной быстротой и точностью.

Это нечто вроде стрельбы рикошетом[88]Рикошет — явление отражения снаряда, пули или другого твердого тела, ударившегося о преграду под небольшим углом к ее поверхности.; первый импульс бросающий дает бумерангу совершенно инстинктивно, поворотом руки, которому европейцу ни за что не научиться.

В двадцати пяти шагах от нас сел вяхирь[89]Вяхирь, витютень — птица семейства голубей. и начал ворковать. Молодой воин, заметив его, пожелал дать мне практический урок обращения с оружием. Он высоко подпрыгнул и сделал взмах рукой в сторону прелестной птицы, которая продолжала беззаботно курлыкать, расправляя жемчужно-серые крылья. Лесной голубь едва успел заметить подлетевший к нему со скоростью молнии бумеранг, как был тут же сражен насмерть. На этом носитель смерти не завершил свое дело: обломав заодно и ветку, он продолжил полет, чтобы упасть к ногам своего владельца. Мы были потрясены увиденным.

Возбужденное самолюбие этих примитивных людей приводит к настоящему состязанию, в ходе которого они совершают подлинные чудеса. Приведу еще один пример, прежде чем закончу эту главу.

Другой абориген отошел метров на тридцать и вонзил в покрытую травой землю свое двухметровое копье. На конец древка он насадил убитого вяхиря и вернулся на прежнее место. Затем повернулся спиной к своей цели, взял бумеранг и бросил его перед собой, то есть в направлении, противоположном цели, которую намеревался поразить. Его оружие упало менее чем в десяти шагах, коснулось земли, как в первом случае, затем взметнулось ввысь и, пролетев мимо своего замершего хозяина, устремилось дальше и ударило по птице с такой силой, что копье разлетелось на куски, словно стеклянное!..

…Наши новые друзья захватили подаренную провизию, снова рассыпались в благодарностях и скрылись под пологом леса.

Только обглоданные кости — остатки пиршества, и поразительное оружие, подаренное ими, говорили о том, что нам все это не приснилось.