Онлайн чтение книги Волчицы Les Louves
Глава 2

Наконец мне удалось выбраться из жуткого лабиринта тупика, и я очутился на размытой дороге. Теперь нужно было сориентироваться и решить, куда же мне идти. Еще в лагере Бернар рассказывал мне о Лионе, в котором он часто бывал проездом, поэтому кое-какое представление об этом огромном городе я имел. Я представлял себе город зажатым с двух сторон Соной и Роной, словно он лежал между разветвлениями буквы «Y». Вероятнее всего, я находился где-то в середине этого «Y», неподалеку от вокзала Пераш. Однако было не ясно, с какой именно стороны располагался вокзал. Впереди меня или сзади? Растерявшись, я стоял, не зная, куда направиться. Вдруг откуда-то спереди до меня донесся глухой, искаженный дождем и туманом звук вокзального репродуктора. На мгновение я представил себе пассажиров — обитателей другого мира: сытые и тепло одетые, при деньгах, они неторопливо садились в скорые поезда, спокойно засыпали, а проснувшись, умиленно любовались, как накатывали на золотистый песок пляжа волны Средиземного моря. От усталости и отчаяния я застонал. Ведь сам-то я был отверженным, затерявшимся в бесконечном пространстве ветра и воды, в моем теле едва теплилась жизнь. Я был уверен, что мне так и не удастся добраться до порта, и все же двинулся вперед, оглушенный отчаянием, даже не пытаясь ступать потише.

Дорога оказалась узкой. Слева от меня тянулась железнодорожная насыпь, о камни которой я то и дело спотыкался; справа угадывалась пустота, от которой я старался держаться подальше, хотя логика подсказывала мне, что спасение надо искать именно там: вероятнее всего, вдоль насыпи должна была проходить какая-нибудь улица. Я напряженно всматривался в кромешную тьму, опасаясь напороться на острые ограждения. Между тем дождь — из тех нескончаемых дождей, которые таят в себе что-то зловещее, — все продолжал моросить. В памяти всплыли времена, когда я по полчаса крутился перед зеркалом, подбирая себе галстук; теперь я превратился в изголодавшегося оборванца, и мне захотелось продлить свои страдания, чтобы вдоволь поглумиться над самим собой и своим прошлым…

Носком ботинка я осторожно начал ощупывать склон и убедился, что он достаточно крут. А что, если попробовать съехать? Сев на размякшую землю, я начал осторожно спускаться, тормозя каблуками. Мои опасения оказались напрасными: мне без труда удалось спуститься. Наконец моя нога ступила на мостовую.

Передо мной лежал город.

Пустынный, темный, молчаливый город, омываемый потоками дождевой воды. Время от времени хлопала ставня. Мои шаги гулким эхом отражались от фасадов невидимых зданий. Я тащился по улице, словно букашка по каменному полю, пока не споткнулся о тротуар и не уперся в сплошную стену справа от меня. Оставалось собрать последние силы и идти вдоль этой стены. Рука моя то ныряла в провал, в глубине которого находилась закрытая дверь, то нащупывала окно с захлопнутыми ставнями или железной шторой, пальцы горели от прикосновения к грязному цементу, время от времени натыкались на размокший плакат. Вдруг стена оборвалась. На негнущихся ногах я стал продвигаться вперед, недоверчиво ступая в надежде снова обнаружить кромку тротуара. Миновав перекресток и очутившись на противоположной стороне улицы, я вытянул вперед руку и наткнулся прямо на здание. В ботинках хлюпала вода, и с крыш домов на плечи обрушивались ледяные потоки, легко проникавшие сквозь и без того промокшую до нитки одежду. Но инстинкт самосохранения, заставляющий каждого из нас беспокоиться о здоровье и жизни, давно покинул меня: наоборот, я упивался своими страданиями.

Где-то пробило полчаса… Только вот которого? Каждую минуту я мог напороться на патруль; а улица казалась нескончаемой, и мои горящие пальцы уже не нащупывали стены. Я сделал несколько осторожных шагов и ощутил, что стою на чем-то гладком и скользком. Присев, я стал шарить руками вокруг себя и обнаружил трамвайные рельсы. Эта стальная ниточка наверняка должна была довести меня до центра города. В моем сердце затеплилась искорка надежды. Я почувствовал себя менее одиноким и потерянным. Придерживаясь трамвайных путей, я пошел вперед и вскоре очутился посреди огромного пространства, по которому свободно разгуливал ветер. До меня доносился неясный гул, похожий на шум приложенной к уху морской раковины. Я насторожился и тут же уловил резкий запах рыбы, водорослей и речной воды. Неужели я дошел до берега Роны? Неужели мне удалось добраться до цели?

Я опять остановился, но эхо моих шагов почему-то не смолкало… Прислушавшись, я понял, что это были не мои шаги! Кто-то шел впереди. Застыв как вкопанный, я старался не дышать. Казалось бы, что необычного во встрече со случайным прохожим? Но этот человек пугал меня своим слишком уверенным шагом. Его кожаные подошвы четко отбивали такт по асфальту. Что это: солдатские сапоги или обычные зимние ботинки? Шаги начали удаляться, и я, пересилив страх, заставил себя последовать за незнакомцем. До сих пор я имел дело с предметами, теперь же мне предстояло столкнуться с людьми. На мгновение перед глазами у меня возник образ Бернара. Я призывал его как своего ангела-хранителя… Звук шагов стал глуше, потом стих совсем. Я понял почему, когда ступил сам на мягкую землю. Я стоял и раздумывал: не площадь ли это Карно, о которой мне рассказывал Бернар? В таком случае, чтобы добраться до Соны, мне нужно теперь идти вперед, хотя придерживаться прямой линии в кромешной тьме было совершенно невозможно. Сделав несколько шагов, я чуть не упал от удара в плечо. Попытался нащупать препятствие, и пальцы ощутили шероховатую кору. Ну, разумеется, ведь площадь обсажена деревьями. Очень медленно и осторожно я снова пошел вперед. Натолкнувшись на липкий, поросший мхом ствол дерева, всякий раз вздрагивал, замирал и вновь продолжал свой путь. А вдруг здесь и клумбы есть, как в парках, а вокруг клумб невысокая ограда из металлических колец? Я был настолько измучен, что не поднялся бы с земли, если бы упал. Я мечтал наткнуться на скамейку. Нет, никогда мне не выбраться из этого заколдованного леса! От злости у меня деревенели руки и ноги. Часы на башне торжественно начали бой. Десять… одиннадцать… двенадцать ударов. Им вторили другие; сплетая голоса, все часы города уведомляли меня о том, что время отсрочки, предоставленное мне судьбой, истекло. Из запоздалого прохожего я превратился в лицо, вызывающее подозрение. Неужели я упустил свой шанс? Ну уж нет! Находиться в пяти минутах ходьбы от дома Элен и умереть? Это было бы слишком глупо!

Я прислонился к дереву, уткнувшись лбом во влажную кору. Только не расслабляться! Не падать духом! Мне кажется, я нахожусь где-то неподалеку от вокзала Пераш. Оставив его слева, нужно идти вдоль бульвара, название которого связано с какой-то битвой… В конце и должна быть Сона. Напрасно я пытался уловить хоть какие-нибудь звуки. Нужно было идти дальше, не теряя ни минуты. Я опять двинулся наугад, и земля как будто стала твердеть. Неожиданно я услышал рокот мотора и одновременно увидел желтую полоску света, бегущую вроде бы вдоль проспекта. Свет удалялся. Проследив его путь, я вскоре ступил на широкий тротуар. Слишком уж широкий, по моему мнению. Судя по всему, я очутился в фешенебельном квартале, с кафе и особняками, находиться здесь было небезопасно. К счастью, между домами обнаружились глубокие арки, куда я прятался, как крыса. И, как крыса, перебегал от одного убежища к другому. Таким образом мне удалось успешно избежать столкновения с группой солдат, патрулирующих ночные улицы.

Мокрые ботинки натерли мне ноги до крови. Еще одно усилие — и я доплелся до конца площади, но в этот момент понял, что запутался окончательно. Вероятно, я все же обошел площадь по кругу и попал на центральную улицу, ведущую в Белакур… Скорее всего, я спускаюсь по какому-то склону. Да, точно, улица ведет вниз. Я остановился, чтобы поразмыслить. Что же в этой части города может идти вниз под уклон? Может, это набережная? Тогда я нахожусь на берегу Соны… Я повернул обратно и под непрекращающимся дождем снова принялся на ощупь отыскивать дома, стоявшие вдоль набережной. Однако теперь их почему-то не было. Неужели мне придется подохнуть здесь, в этой кромешной тьме, быть может, всего в нескольких десятках метров от убежища?! Голова моя раскалывалась от боли, колени дрожали, и я не сразу заметил полоску слабого света электрического фонарика, освещавшего пару ботинок.

— Эй! — крикнул я из последних сил. — Как пройти на улицу Буржела?

Фонарик тотчас погас, и неуверенный голос переспросил:

— На улицу Буржела?

— Да.

— Вторая направо.

Я услышал шорох резинового плаща: прохожий поспешно удалялся. Вероятно, он принял меня за бродягу. И все же звук его голоса ободрил меня. Теперь оставался сущий пустяк: сосчитать улицы, держась за фасады домов. Самое страшное позади. Теперь-то уж ничто не сможет помешать мне добраться до дома Элен. Вот позади одна улица… вторая… Стоп, это здесь. Нет, не этот угловой дом, следующий.

Моя рука уже шарила по камню в поисках кнопки звонка, как вдруг я вспомнил, что его здесь не должно быть. Бернар часто рассказывал мне, что каждый житель Лиона обычно имеет свой личный ключ от парадного и что консьержки в этом городе дверей обычно не открывают. Это меня добило. Потеряв остаток сил, я привалился к дверному косяку. Ох! Уж лучше бы я остался там, рядом с Бернаром, и покорно дождался смертоносных колес вагона.

На рассвете первый, кто выйдет из дома, прогонит меня как собаку. Куда же мне идти? Да и потом, в таком ужасном виде я просто не могу войти в дом Элен, не скомпрометировав ее в глазах соседей. Но если ночью мне не удастся попасть в человеческое жилище — я погиб. Опершись о стену, я стоял и думал, что у меня нет ни малейшей возможности войти внутрь. Дождь хлестал меня по ногам, я опустился на ступеньку и свернулся клубочком, чтобы хоть как-то сохранить остатки тепла. И тут услышал, что по улице кто-то бежит. Судя по частому и дробному стуку каблуков, это была женщина. Сделав усилие, я встал; шанс на спасение был ничтожный, но в моей душе вновь затеплилась надежда… Шаги слышались все ближе и ближе, и я даже отодвинулся от двери, посторонился — до такой степени мне хотелось верить в то, что женщина идет именно сюда. Вот шаги замедлились, звякнули ключи. Затем она остановилась рядом со мной, так близко, что я почувствовал запах ее промокшего плаща, смешанный с запахом лаванды.

— Извините меня…

Она испуганно вскрикнула.

— Не бойтесь… Такая темень, что сам черт ногу сломит… Не понимаю, куда мог запропаститься мой ключ?.. Какое счастье, что вы подошли…

Она молча открыла дверь, и я вслед за ней юркнул в темный вестибюль. Явно не питая ко мне доверия, она торопливо взбежала по лестнице, поспешив скрыться в своей квартире. Я же, прислонившись спиной к двери подъезда, ощутил: за ней остались бесконечный дождь, опасности и невыносимое одиночество беглеца. Теперь я вкушал сладостные минуты передышки. Голова у меня слегка кружилась, но я все же был уверен, что еще смогу найти в себе силы подняться на четвертый этаж, где живет Элен. Воздух в вестибюле был затхлым и сырым — так пахнет в старых домах. Меня начали одолевать сомнения: действительно ли это тот номер, какой мне нужен? Отыскав лестницу, я ухватился за железные перила. Широкие каменные ступеньки красноречиво свидетельствовали, что здесь обитают солидные люди. Но в этом квартале, наверное, все дома такие. Я медленно поднимался, охваченный сомнениями. Что, если я ошибся?.. И почти стал желать этого, представив, что мне придется столкнуться с ней лицом к лицу. Я был не в состоянии что-либо рассказывать или объяснять сейчас.

Подойдя к двери на четвертом этаже, я нажал кнопку звонка, но он молчал. Тут я вспомнил, что электричество отключено, и начал тихонько постукивать по двери согнутым пальцем. Прошло довольно много времени, прежде чем до меня донеслось легкое шарканье домашних туфель, так далеко от двери, что я представил себе целую анфиладу комнат, погруженных в сон. Дверь приоткрылась. Я различил дверную цепочку и часть освещенного свечой лица: серый глаз над впалой щекой пристально рассматривал меня. На секунду представив себя в этом колеблющемся свете свечи, я невольно отступил назад к лестнице. Но зрачок с отблесками огня словно гипнотизировал меня. Я терялся в догадках: кто эта немолодая женщина? Мои щеки залила краска. И тогда незнакомка наконец заговорила:

— Это вы, Бернар?..

Покорно склонив голову, я пробормотал:

— Да, это я.

И — о боже! — дверь передо мной распахнулась. Кошмары канули в небытие. Прежде всего поесть и отоспаться, а завтра я все расскажу и объясню. Спотыкаясь, неуклюже продвигаясь по натертому паркету за тонким силуэтом Элен, я старался не запачкать ковры. Стелющееся пламя свечи слабо освещало просторные комнаты, мрачную мебель, обои, картины, рояль… Я повторил про себя: «Помни! Ты торговец лесом! Не забывай об этом!» В этот момент я окончательно решил стать Бернаром. Мы вошли в ванную. Запахивая на груди халат, Элен повернулась ко мне:

— Мой бедный друг! У вас такой измученный вид!

— Ничего, Элен, все в порядке, не беспокойтесь…

Она приподняла подсвечник, чтобы лучше осветить мое лицо, да и я смог рассмотреть ее получше.

— Я так и не дождалась вашей фотографии, — сказала она, пытаясь таким образом объяснить свой жест. — А вы именно такой, каким я вас себе представляла… Вы меня, наверное, не узнали? Это все лишения, тревоги… Война превратила всех женщин в старух.

Она поставила подсвечник на низкий столик и открыла краны.

— Вода у нас не очень горячая… Я пойду поищу для вас что-нибудь из одежды отца. Он был приблизительно одного с вами роста… А что с вашим другом Жервэ?

— Он мертв, — ответил я.

— Мертв?

— Да, несчастный случай… Я потом вам все расскажу…

— Бедный парень! Вам, наверное, было нелегко перенести утрату друга.

Вынимая из шкафчика мочалки, она беседовала со мной, словно пыталась нащупать нужную манеру разговора — ведь до сих пор мы фактически были незнакомыми людьми, хотя и много думали друг о друге.

— Пока вы будете мыться, я накрою на стол.

— С меня хватит и куска хлеба. Я не хочу объедать вас.

В ней чувствовалась порода и изысканность, видно было, что она умеет держать себя. Я никак не мог понять, чем Бернару удалось заинтересовать ее? Зачем это ей понадобился солдат-«крестник»? Если уж она вступила в Красный Крест, то скорее ей пристало заведовать благотворительной больницей или богадельней. Сколько же ей лет? Года тридцать три — тридцать четыре. А Бернару она выслала, вероятно, очень старую фотографию и тем самым ввела в заблуждение нас обоих.

Швырнув в угол свои грязные, мокрые лохмотья, я погрузился в теплую воду. Я вновь возвращался в цивилизованный мир, и мои мысли входили в привычное русло: я отметил, с какой уверенностью или даже унижающей снисходительностью Элен отправила меня прямиком в ванную. Наверное, считала Бернара неотесанной деревенщиной… Нужно непременно это прояснить, но только потом, когда отосплюсь. У меня впереди уйма времени, и я смогу его тратить как угодно, использовать по своему усмотрению, хотя, в принципе, я уже заранее знал, что начну смертельно скучать, едва проснусь. Да, прав был Бернар, когда называл меня сложным человеком.

— Возьмите, — раздался голос Элен, и она подала мне в приоткрытую дверь халат. — Ну, как вы теперь себя чувствуете?

— Чудесно… У вас, случайно, нет бритвы?

Она расхохоталась искренним смехом счастливой женщины.

— Хотите побриться? В столь поздний час?

— Да, лучше сейчас.

Я старательно сбрил щетину и аккуратно причесался, прекрасно сознавая, что невольно стараюсь понравиться этой женщине — еще одной женщине в моей жизни! Но я поклялся себе, что… Господи, до чего же я хочу спать! Одеваясь, я уже улыбался… Мое новое облачение оказалось чудовищно респектабельным: строгий пиджак с массой пуговиц и широкие брюки. Я преобразился до неузнаваемости.

Выйдя из ванной с подсвечником в руке, я проследовал через спальню и попал в небольшую гостиную.

— Идите сюда! — крикнула мне Элен.

В столовой, обставленной парадной, натертой до блеска мебелью, был уже накрыт для меня ужин. Четыре свечи освещали массивные серебряные приборы и вышитую скатерть. Повернувшись ко мне, Элен всплеснула руками:

— До чего же вы еще молоды! — прошептала она.

— Не так уж молод, скоро тридцать, — возразил я независимо. — Извините, что доставил вам столько хлопот.

— Садитесь-ка лучше за стол!

Я заметил перемену в ее поведении: она вела себя уже не так уверенно, то и дело поглядывала на мои руки, вероятно спрашивая себя, могут ли быть такие кисти у торговца лесом. Я же испытывал радостное волнение, находясь рядом с женщиной, о которой так часто слышал в ненавистном мне шуме барака. Нет, она не была красавицей, ее даже нельзя было назвать хорошенькой. Не слишком красиво причесана, да и вообще не такая уж женственная, однако мне понравился прямой и властный взгляд больших серых глаз. Предстояло их покорить.

— О! Откуда это? — невольно вырвалось у меня. — Сардины в масле?.. Ветчина?.. Мясо?.. С ума сойти!

Она улыбнулась чуть грустно, что не ускользнуло от меня:

— Не стесняйтесь, кушайте. У нас в деревне есть знакомые, которые снабжают нас продуктами.

Я принялся уплетать за обе щеки, а она по-прежнему наблюдала за мной, с удивлением отмечая, что я умею пользоваться ножом и вилкой.

— Дорога была, наверное, опасной?

— Да нет, не очень. В Германии один знакомый предприниматель спрятал нас в товарном вагоне, следующем на запад. А в Безансоне мы пересели на поезд с табличкой «Лион». Как видите, все очень просто.

— А что все-таки произошло с вашим другом Жервэ?

— С Жервэ?.. Он попал под колеса вагона на сортировочной станции, когда мы переходили пути… И сразу же скончался.

— Я так хотела с ним познакомиться. Да, все это печально. Судя по вашим письмам, этот парень подавал большие надежды.

— Да, думаю, так. Он увлекался театром, писал рецензии… Из него было трудно что-нибудь вытянуть, всегда такой молчаливый и замкнутый. Поэтому я знал о нем не так уж много.

Она хотела было сменить мне тарелку, но я запротестовал; тогда она наполнила мой стакан красным бордо.

— Спасибо, достаточно.

От вина я расслабился. Но я все же внимательно присматривался к этой старинной квартире. Здесь все свидетельствовало о солидном положении в обществе и крепких семейных традициях. Квартира, несомненно, велика для одного человека. Но, может быть, она живет не одна? Не случайно же у меня возникло ощущение, что в соседней комнате справа кто-то есть. Мне даже показалось, что я заметил отблески на полированной поверхности рояля и светлое пятно партитуры.

— Вы играете? — спросил я.

— Да…

Похоже, она вначале смутилась, но затем, неожиданно решившись, выпалила:

— Я даже даю уроки… чтобы развеяться. Но вы не беспокойтесь, ваша комната в глубине квартиры, так что вам ничего не будет слышно.

— Жаль. Я обожаю музыку, а в детстве сам учился играть на пианино.

— Вы умеете играть на пианино?! Вы никогда мне об этом не писали.

— О, я считал это мелочью, не заслуживающей вашего внимания.

Паркет еле слышно скрипнул, и я невольно обернулся в сторону гостиной; Элен тоже повернула голову.

— Ладно уж, входи! — произнесла она.

И в комнату вошла, а точнее, бесшумно скользнула девушка.

— Моя сестра Аньес, — представила ее Элен.

Я встал, поклонился, и до меня донесся пронзительный, теплый и живой аромат лаванды. Аньес оказалась той самой незнакомкой, которая спешила по темной улице после наступления комендантского часа.

— Позвольте мне поблагодарить вас, мадемуазель. Если бы не вы, мне пришлось бы провести ночь на улице.

После моих слов воцарилось молчание. Должно быть, я сказал лишнее. Элен бросила на сестру быстрый взгляд, значение которого так и осталось для меня загадкой. Аньес же улыбалась. Это была маленькая, худенькая и хрупкая блондинка; у нее был загадочный, как бы обращенный внутрь себя взгляд, как у многих близоруких. Она молчала, пристально рассматривая меня. Я снова сел.

— Моя сестра задержалась у друзей, — объяснила мне Элен. — С ее стороны это непростительное легкомыслие. А между тем ей не мешало бы помнить, что с немцами шутки плохи.

Я проглотил несколько ложечек варенья. Меня ни в коей мере не смущала возникшая напряженность.

— А вот вы никогда не писали мне про сестру, — заметил я.

Аньес по-прежнему улыбалась, а Элен была смущена и старалась подавить раздражение.

— Иди-ка лучше спать, — сказала она сестре. — А то завтра опять будешь плохо себя чувствовать.

Аньес, как ребенок, подставила ей для поцелуя лоб, затем сделала в мою сторону едва заметный реверанс и удалилась своей бесшумной походкой, держа руки неподвижно. Коса венчала ее голову как корона.

— Сколько ей лет? — спросил я.

— Двадцать четыре.

— Я бы не дал больше шестнадцати. Очаровательное создание.

Мне не следовало говорить эти слова, однако я произнес их намеренно. Элен лишь вздохнула.

— Да, очаровательное. Но знали бы вы, сколько хлопот она мне доставляет… Может быть, желаете еще чего-нибудь?

— Честное слово, нет.

— А чашечку кофе?

— Нет, спасибо, не хочу.

— Ну а сигарету? Надеюсь, от этого уж вы не откажетесь?

Она принесла мне пачку «Кэмела» и зажигалку. Я не стал задавать лишних вопросов, но про себя все же отметил, что уж «Кэмел»-то им присылают явно не из деревни.

— Пойдемте, я покажу вам вашу комнату.

Через узкий коридор она провела меня в спальню с альковом, приведшим меня в неописуемый восторг. Я тут же подумал, что смогу забиться в него, словно зверек в свою норку. С детства я обожал разного рода укромные уголки, гнездышки, защищенные со всех сторон убежища. В порыве благодарности я невольно схватил Элен за руки.

— Огромное вам спасибо!.. Я так счастлив, что оказался здесь, у вас… что получил возможность познакомиться с вами…

Она отпрянула, вероятно опасаясь какого-нибудь другого, более смелого проявления чувств с моей стороны. В этот момент я был готов поклясться, что она никогда еще так близко не подпускала к себе мужчину. Я тут же отметил про себя, что она вообще довольно странная и совсем не похожа на ту, которую мне описывал Бернар! Но я лишь скромно поцеловал ее руку, полагая, что этот жест должен ей понравиться. В моих глазах он выглядел довольно смешным, но она, без сомнения, оценила его иначе.

— Спокойной ночи, Элен.

Я бросил одежду на кресло, на пол шлепнулся бумажник Бернара. Я поднял его, покрутил в руке, а затем снова засунул в карман. Бернара? Хм… Теперь это был уже мой бумажник!