Онлайн чтение книги Грязными руками Les mains sales
Картина седьмая

В комнате Ольги.

СЦЕНА ПЕРВАЯ И ПОСЛЕДНЯЯ

Вначале голоса слышны в темноте, затем понемногу становится светлее.

Ольга. Так и было? Ты действительно убил его из-за Жессики?

Уго. Я... я убил его потому, что открыл дверь. Больше ничего не могу сказать. Если бы я не открыл дверь... Он обнимал Жессику, у него на подбородке был след губной помады. Как это тривиально! Я уже давно переживал трагедию. Я выстрелил, чтобы не нарушить жанра.

Ольга. Так ты не из ревности?..

Уго. Из ревности? Возможно. Но не к Жессике.

Ольга. Посмотри на меня и ответь со всей искренностью, поскольку то, что я тебя спрошу, крайне важно. Гордишься ли ты тем, что ты сделал? Берешь ли ты на себя ответственность за это? Сделал бы ты то же самое вновь?

Уго. Сделал ли я это хотя бы один раз? Не я его убил, а случай. Если бы я открыл дверь двумя минутами раньше или позже, я не застал бы их в объятиях и не выстрелил бы. (Пауза.) Я пришел ему сказать, что принимаю его помощь.

Ольга. Ясно.

Уго. По воле случая прозвучали три выстрела, как в плохих детективах. Так сложилось, а начни с «если», и получится: «Если бы я подольше пробыл под каштанами, если бы я ушел в глубь сада, если бы я вернулся к себе в пристройку...» Но какова моя роль во всем этом? Это убийство без убийцы. (Пауза.) В тюрьме я себя часто спрашивал: что бы Ольга сказала, окажись она здесь? Что бы она хотела, чтобы я думал?

Ольга (сухо). А именно?

Уго. О, я прекрасно знаю, ты бы сказала так: «Будь поскромнее, Уго. Мне нет никакого дела до твоих объяснений и побудительных причин. Мы поручили тебе убить этого человека, и ты его убил. Имеет значение только результат». Я... я не могу быть скромным, Ольга. У меня не получается отделить убийство от его побудительных причин.

Ольга. Мне так больше нравится.

Уго. Как больше нравится? Это сказала ты, Ольга? Ты, которая всегда...

Ольга. Сейчас объясню. Который час?

Уго (смотрит на наручные часы). Без двадцати двенадцать.

Ольга. Хорошо. Время есть. Что ты там говорил? Что не понимаешь того, что ты сделал.

Уго. Скорее, я слишком хорошо понимаю. Ларчик просто открывался. Видишь ли, я могу с тем же успехом сказать, если захочу, что я убил по политическим мотивам и что ярость, охватившая меня, когда я открыл дверь, была лишь незначительным толчком, который облегчил мне задачу.

Ольга (смотря на него с беспокойством). Ты так думаешь, Уго? Действительно думаешь, что выстрелил из правильных побуждений?

Уго. Ольга, я со всем согласен. Я дошел до того, что спрашиваю себя, правда ли я его убил?

Ольга. Как правда?

Уго. Может, все это комедия?

Ольга. Но ты нажал на спусковой крючок?

Уго. Да. Я действительно шевельнул пальцем. Актеры на сцене тоже шевелят пальцами. Посмотри-ка: я шевелю указательным пальцем, я в тебя целюсь. (Целится в нее правой рукой, отогнув указательный палец.) Тот же самый жест. Может, наяву меня и не было. Была только пуля. Почему ты усмехаешься?

Ольга. Это облегчает дело.

Уго. Я считал себя слишком молодым, хотел повесить себе преступление как камень на шею. И я боялся, что будет слишком тяжело. Ошибка вышла: оно легкое, страшно легкое. Ничего не весит. Посмотри на меня - я постарел, отсидел два года, расстался с Жессикой и буду влачить эту нелепую безысходную жизнь, пока твои приятели не возьмут на себя труд меня от нее избавить. Всему виной мое преступление, так ведь? А оно не имеет веса, я его не чувствую. Ни на шее, ни на плечах, ни в сердце. Оно стало моей судьбой, понимаешь, оно извне управляет моей жизнью, но оно невидимо, неосязаемо, оно мне не принадлежит, будто смертельная болезнь, которая убивает, но не причиняет страданий. Где оно? Существует ли? Но ведь я выстрелил. Дверь отворилась... Я любил Хёдерера, Ольга. Любил больше, чем кого бы то ни было на свете. Мне нравилось его видеть и слышать, нравились его руки и лицо, и, когда я бывал с ним, все мои волнения проходили. Меня убивает не мое преступление, а его смерть. (Пауза.) Вот так. Ничего не случилось. Ничего. Я провел десять дней за городом, два года в тюрьме и не изменился - все также болтаю. Надо бы придумать для убийц какой-нибудь отличительный знак. Например, цветок мака в петлице. (Пауза.) Ладно, что решаем?

Ольга. Ты вернешься в партию.

Уго. Хорошо.

Ольга. В полночь Луи и Шарль приедут для того, чтобы тебя убить. Я им не открою. Скажу, что ты поддаешься переработке.

Уго (смеясь). Переработка! Смешное слово. Так говорят о мусоре, правда?

Ольга. Согласен?

Уго. Почему бы и нет?

Ольга. Завтра получишь указания.

Уго. Так точно.

Ольга. Уф! (Садится на стул.)

Уго. Что это ты?

Ольга. Я довольна. (Пауза.) Ты битых три часа говорил, а я все это время боялась.

Уго. Чего?

Ольга. Того, что я должна буду им сказать. Оказывается, все в порядке. Ты вернешься в наши ряды, и мы подыщем тебе настоящую мужскую работу.

Уго. Будешь помогать мне, как прежде?

Ольга. Да, Уго. Я помогу тебе.

Уго. Как я тебя люблю, Ольга. Ты не изменилась. Такая чистая, ясная. Это ты меня научила чистоте.

Ольга. Я постарела?

Уго. Нет. (Берет ее за руку.)

Ольга. Я каждый день думала о тебе.

Уго. Ольга, скажи...

Ольга. О чем ты?

Уго. Посылка была не от тебя?

Ольга. Какая посылка?

Уго. С шоколадными конфетами.

Ольга. Нет, не от меня. Но я знала, что тебе ее пошлют.

Уго. И не помешала?

Ольга. Нет.

Уго. А в глубине души что ты чувствовала?

Ольга (показывая на свои волосы). Смотри.

Уго. Что такое? Седые волосы?

Ольга. За одну ночь появились. Мы больше с тобой не расстанемся. Если будет тяжко, перетерпим вместе.

Уго (улыбаясь). Раскольников, помнишь?

Ольга (вздрагивая). Раскольников?

Уго. Это подпольная кличка, которую ты мне придумала. Эх, Ольга, забыла.

Ольга. Нет, помню.

Уго. Я опять так назовусь.

Ольга. Нет.

Уго. Почему? Мне она нравилась. Ты говорила, что мне очень подходит.

Ольга. Под этим именем ты слишком известен.

Уго. Известен? Кому?

Ольга (вдруг устало). Сколько времени?

Уго. Без пяти.

Ольга. Слушай, Уго, и не перебивай. Я должна тебе кое-что сказать. Это мелочь. Не придавай слишком большого значения. Ты... ты сначала удивишься, но со временем поймешь.

Уго. О чем ты?

Ольга. Я... я так рада тому, что ты сказал по поводу того... того, что ты сделал. Если бы ты всем этим гордился или хотя бы испытывал удовлетворение, было бы гораздо сложнее.

Уго. Сложнее? Что сложнее?

Ольга. Сложнее все забыть.

Уго. Забыть? Но, Ольга...

Ольга. Уго! Ты должен забыть. Я многого у тебя не прошу, ведь ты сам сказал, что не знаешь, ни что ты сделал, ни почему ты это сделал. Ты даже не уверен в том, что убил Хёдерера. Прекрасно - ты на верном пути и нужно еще постараться. Забудь этот кошмар, не говори ни с кем на эту тему, даже со мной. Тип, убивший Хёдерера, умер. Его звали Раскольников, и он отравлен шоколадом. (Гладит его по голове.) Я придумаю тебе другую кличку.

Уго. Что случилось, Ольга?

Ольга. Политика партии переменилась. (Уго пристально смотрит на нее.) Не смотри так. Постарайся понять. Когда мы послали тебя к Хёдереру, всякая связь с СССР была прервана. Мы должны были самостоятельно определять нашу линию. Не смотри так, Уго!

Уго. Дальше.

Ольга. С тех пор связи восстановились. Прошлой зимой СССР дал нам знать, что по чисто военным соображениям желает, чтобы мы сблизились с регентом.

Уго. И вы... вы подчинились?

Ольга. Да. Мы создали подпольный комитет шести с участием членов правительства и Пентагона.

Уго. Комитет шести. И получили три голоса?

Ольга. Да. Откуда ты знаешь?

Уго. Неважно. Продолжай.

Ольга. С тех пор войска практически больше не участвовали в военных действиях. Мы спасли примерно сто тысяч человеческих жизней. Потом немцы внезапно вступили в страну.

Уго. Отлично. Полагаю, Советы также дали вам знать о своем нежелании видеть у власти одну только пролетарскую партию, указали, что это может вызвать недовольство союзников и что в этом случае вас все равно сметет восстание?

Ольга. Но...

Уго. Я все это уже слышал. Так что о Хёдерере?

Ольга. Его попытка была преждевременной, и он был не тем человеком, который в состоянии проводить подобную политику.

Уго. Значит, надо было его убрать, ясное дело. Вы, конечно, реабилитировали его память?

Ольга. Пришлось.

Уго. Война кончится - и ему поставят памятник, назовут его именем улицы во всех городах и занесут в анналы истории. Рад за него. А кто его убийца? Германский наемник?

Ольга. Уго...

Уго. Отвечай.

Ольга. Товарищи знали, что ты наш. Они не могли поверить в убийство из ревности. И мы им объяснили... что могли.

Уго. Вы солгали товарищам.

Ольга. Мы не лгали. Но... но идет война, Уго. Солдатам не говорят правды.

Уго разражается смехом.

Ольга. Что с тобой? Уго, Уго!

Уго падает в кресло, смеясь до слез.

Уго. Все, как он говорил. В точности. Фарс какой-то!

Ольга. Уго!

Уго. Погоди, Ольга, дай посмеяться. Я лет десять так не смеялся. Что за нелепое преступление, никому до него нет дела. Я не знаю, почему его совершил, а вы - как с ним быть. (Смотрит на нее.) Вы одинаковые.

Ольга. Уго, прошу тебя...

Уго. Одинаковые. Хёдерер, Луи, ты - вы одной крови. Доброй крови. Такая кровь у несгибаемых завоевателей, у вождей. Только я ошибся дверью.

Ольга. Уго, ты любил Хёдерера.

Уго. Я никогда еще не любил его так, как сейчас.

Ольга. Тогда ты должен нам помочь продолжить его дело. (Он смотрит на нее. Она отступает.) Уго!

Уго (спокойно). Не бойся, Ольга. Я ничего тебе не сделаю. Только помолчи минутку, я приведу свои мысли в порядок. Так. Значит, я подлежу переработке, но я один, голый, без моего груза. При условии, что я сменю кожу. Потерять память было бы еще лучше. А вот преступление не переработаешь, правда? Это была пустяковая ошибка. Долой ее, в помойку. Что до меня, я завтра же поменяю имя и назовусь Жюльеном Сорелем, Растиньяком или Мышкиным и буду работать рука об руку с пентагоновцами.

Ольга. Я могу...

Уго. Молчи, Ольга. Умоляю, ни слова. (Недолго размышляет.) Я не согласен.

Ольга. Что?!

Уго. Я не согласен работать с вами.

Ольга. Ты, значит, не понял. Они придут со своими револьверами.

Уго. Знаю. Они уже опаздывают.

Ольга. Ты не должен быть убит как собака. Ты не должен умереть ни за что ни про что! Мы будем доверять тебе, Уго. Вот увидишь, ты станешь по-настоящему нашим товарищем, ты доказал, на что ты способен...

Слышен шум подъезжающей машины.

Уго. Вот и они.

Ольга. Уго, это преступление. Партия...

Уго. Не надо громких слов, Ольга. В этой истории было слишком много громких слов и они наделали бед. (Машина проезжает.) Это не они. Я успею тебе объяснить. Послушай: я не знаю, почему я убил Хёдерера, но знаю, почему должен был его убить. Потому что он вел неправильную политику, лгал своим товарищам и разлагал партию. Если бы у меня хватило духа выстрелить, будучи наедине с ним в кабинете, он бы погиб по этим причинам, и я бы мог думать о себе самом без стыда. Мне стыдно за себя, потому что я убил его... после. А вы хотите прибавить мне стыда и изобразить дело так, будто я убил его ни за что. Ольга, то, что я думал о политике Хёдерера, остается неизменным. Когда я был в тюрьме, я считал, что вы со мной согласны, и это меня поддерживало,- теперь я знаю, что никто не разделяет моего мнения, но я его не переменю.

Шум мотора.

Ольга. На этот раз это они. Послушай, я не могу... возьми револьвер, выйди через дверь моей комнаты и попытай счастья.

Уго (не беря револьвер). Вы сделали из Хёдерера великого человека. Но я ценил его больше, чем вы когда-либо его ценили. Если я отрекусь от того, что я сделал, он будет безымянным трупом, отбросом партии. (Машина останавливается.) Убитым случайно. Убитым из-за женщины.

Ольга. Уходи.

Уго. Такой человек, как Хёдерер, не погибает случайно. Он умирает за свои идеи, за свою политику, он несет ответственность за свою смерть. Если я перед всеми возьму на себя свое преступление, если я отстою свое имя - Раскольников - и соглашусь дорого заплатить, тогда его смерть будет достойной.

Стук в дверь.

Ольга. Уго, я...

Уго (идет к двери). Я еще не убил Хёдерера, Ольга. Пока еще не убил. Только сейчас я убью его и себя вместе с ним.

Опять стучат.

Ольга (криком). Уходите! Убирайтесь!

Уго ударом ноги открывает дверь.

Уго (кричит). Переработке не подлежит!

ЗАНАВЕС