Онлайн чтение книги Миссурийские разбойники Les Outlaws du Missouri
ГЛАВА XV. О чем шла речь у переселенца с братом и что из этого вышло

Простившись с Джорджем Клинтоном, Сэмюэль Диксон, не заезжая домой, повернул прямо к брату, сильно любопытствуя узнать, что за экстренные причины потребовали его немедленного присутствия в колонии. Солнце стояло высоко, когда Сэмюэль подъехал к его дому, и первый, кого он встретил, был его брат, который ехал ему навстречу на своем любимом коне и с винтовкой в руках.

— Поторопись же, любезный брат, — сказал Джонатан в веселом расположении духа, крепко пожимая ему руку, — мне так хотелось тебя видеть, что у меня не хватило терпения, и если бы я не встретил тебя по дороге, то проехался бы к тебе домой.

— Надеюсь, что у тебя нет никаких неприятностей? — спросил Сэмюэль.

— Совершенно никаких, Сэм; климат здесь такой чудесный, что, как ты сам видишь, и люди, и скот наслаждаются цветущим здоровьем.

— Тем лучше, а то твое неожиданное приглашение порядком меня напугало. Теперь же я совсем успокоился.

— И прекрасно. Неужели же ты не на шутку встревожился? Видно, шалунья Диана что-нибудь наговорила тебе? Но отчего ты так запоздал?

— Оттого, что надо было кончить одно довольно серьезное дело, и, кроме того, я никак не думал, что мое присутствие будет столь желательно.

— А вот ты и ошибся. Но, словом, ты здесь, и все хорошо, хотя, признаюсь, мне было бы приятно увидеться с тобой пораньше; тогда мы оба не потеряли бы понапрасну времени, а, как тебе известно, время — деньги.

— Ты совершенно прав, Джонатан. Ну вот, наконец я здесь и слушаю тебя. В чем дело?

— Дело важное, и мне хотелось бы знать о нем твое мнение. Ведь ты мудрец в нашем семействе.

— Нечего сказать, славный мудрец, который кончает всегда тем, что тащится по следам глупостей, которые взбредут в голову старшего брата, — возразил Сэмюэль, смеясь.

— В твоих словах есть доля правды, но, несмотря на это, из десяти раз по крайней мере девять ты бываешь прав.

— Вот как! Ты сам сознаешься в этом, значит, все идет хорошо.

— А отчего бы и не сознаться, если это справедливо? Разве я не сознаю, что рассуждаешь ты, как мудрец, а если действуешь часто, как глупец, то это происходит только от твоей глубокой привязанности ко мне. Поздно, брат, неблагодарным я никогда не был, а люблю тебя искренно и сильно, в чем ты сомневаться не можешь.

— Я никогда и не сомневался в твоей любви, Джонатан, только теперь, признаюсь, ты навел на меня неописуемый страх.

— Это отчего, Сэм? — спросил Джонатан, покатившись со смеху.

— А оттого, что каждый раз, как ты заговариваешь таким языком, как теперь, это служит мне предвестником чего-то неладного; уж, наверно, какая-нибудь ахинея или дьявольское наваждение взбрели тебе на ум.

— Ну, Сэм, тебя трудно провести; признаюсь, ты мастер пронюхать дело.

— А что, брат, видно, я метко попал в цель?

— Не отрицаю, однако тут много можно было бы сказать и за и против.

— В таком случае не скрывайся и высказывай скорее новую дурь, которая залезла тебе в голову; скорее облегчи душу.

— Только не сейчас. Вот мы и дома. Теперь настала пора обедать, а как отобедаем, тогда и потолкуем.

— Наедине, с глазу на глаз?

— Нет, брат, в этом деле общий интерес; мы потолкуем за бутылкой вина по окончании обеда.

— Воля твоя, только опять не скрою, что ты наводишь на меня ужасный страх.

— Какой же ты трус, Сэм! Я и не знал этого греха за тобой.

— Трус или мудрец, на каком же прозвище ты остановишься, Джонатан? — возразил Сэмюэль, покачивая головой с озабоченным видом.

— Да ведь это все равно, — ответил старший брат со смехом.

Подъехав к дому, оба брата сошли с лошадей и, передав их на попечение слуг, вошли в приемную в сопровождении Дардара, встретившего их с радостным лаем.

Миссис Диксон с дочерью сидели у камина, но, увидев братьев, подошли к ним с дружескими приветствиями.

— Вот я и притащил его наконец! — воскликнул Джонатан, кладя на решетку камина то одну, то другую ногу. — А каких трудов мне это стоило! Побрани-ка его, Сюзанна.

— Что же вы так замешкались, братец? Мой муж ждал вас с таким нетерпением.

— Гм! Видно, у него в голове опять забурлило, так ему хочется поскорее через меня дать законную силу новой чепухе.

— Ну, с чего вы это вздумали, Сэмюэль?

— Да сами увидите… Здравствуй, милая крошка, — продолжал он, целуя свою племянницу, нежно ластившуюся к нему. — Ну, вот я и с вами!

— Так сядем же за стол! — воскликнул Джонатан. — Впрочем, готов ли обед?

— Давно; только вас и ждем. Мы будем обедать, когда ты прикажешь.

Все перешли в столовую; тут стоял огромнейший стол, вокруг которого расположились хозяева и слуги, всего около тридцати человек, мужчин, женщин и детей, собиравшихся каждый день в эту пору за общий стол.

Джонатан Диксон, занимая первое место между братом и страшим сыном, хозяйничал. Около них сидела миссис Диксон с дочерью и другими сыновьями. Затем следовали слуги, рассевшись по старшинству своих обязанностей и длительности пребывания на службе у переселенца.

Джонатан пил и ел в колоссальных размерах, как человек сильно проголодавшийся после усиленной работы. Огромные груды мяса и овощей, которые он накладывал в свою тарелку, поглощались им с неимоверной быстротой.

Предаваясь жевательной, весьма важной для него деятельности, он ни на минуту не выпускал нити разговора, плотно ел, славно пил, без умолку болтал и хохотал так весело, что брат Сэмюэль, слишком хорошо знакомый со всеми его повадками, невольно думал про себя, что такая веселость ненатуральна и скрывает что-то неладное.

Нехорошо стало у него на душе; притворная веселость брата всегда предвещала нешуточное дело, и потому ему не елось и не пилось. На все вопросы брата он давал односложные ответы.

Обед прошел без особенных приключений. В известную пору слуги встали из-за стола и разошлись; в столовой осталась только семья Диксонов.

Мать с дочерью также хотели уйти, но хозяин жестом удержал их на месте и, подавая бутылку брату, сказал:

— Нам надо потолковать о деле, и потому прошу всех остаться; ваше присутствие, мои дорогие женщины, тоже необходимо.

Слова эти были произнесены таким резким тоном, совершенно противоположным тому шутливому, какой он употреблял за обедом, что мать и дочь обменялись испуганными взглядами и молча сели.

— Ну, начинается, — проворчал Сэмюэль Диксон. — Чувствую, нам готовится какой-то сюрприз.

Старший брат недолго держал его в неизвестности. Одним залпом выпив стакан вина и вытерев рукой рот, он произнес свое обычное «гм!» — звучное и выразительное восклицание, как бы для того, чтобы прочистить горло, и, откинувшись на спинку стула, окинул всех самодовольным взглядом.

— Благодарение Богу! — воскликнул он громогласно. — Вот мы и крепко обосновались на новом месте. Мы смело встретим зимнюю стужу, ничего не боясь, потому что в нашем новом хозяйстве все в полном порядке. Наши слуги свыклись со своими новыми обязанностями; мое присутствие уже не является крайней необходимостью для надзора за работами; следовательно, наступило время серьезно потолковать о наших делах.

— Очень хорошо, но мы еще успеем натолковаться, — прервал его Сэмюэль резко, — а теперь поздно, мне пора возвращаться домой. Позвольте пожелать вам спокойной ночи. Если твои дела, как ты говоришь, такие важные, то мы и завтра успеем наговориться.

С этими словами он хотел было встать.

— Как, Сэмюэль, неужели ты хочешь расстроить приятную компанию?

— Извини меня, брат, — ответил Сэмюэль с новой попыткой уйти, — извини, но сегодня я страшно устал и хочу пораньше лечь спать.

— Прошу прощения, но я вынужден задержать тебя еще немного; ты, видно, забыл, что я нарочно просил тебя пожаловать сегодня вечером, имея крайнюю необходимость поговорить с тобой.

— Правда, я совсем и забыл об этом, — сказал Сэмюэль, опускаясь на стул с видом человека, невольно покоряющегося неизбежной судьбе.

— Гарри, — обратился хозяин к старшему сыну, — исполнено ли мое приказание?

— Исполнено, — ответил сын.

— Хорошо, — произнес Джонатан и, снова наполняя свой стакан, продолжал: — Короче говоря, чтобы не мучить долее вашего любопытства, через час времени, то есть когда появится луна, я от вас уеду.

— Уедешь! — воскликнули мать и дочь с испугом.

— Что такое? — сказал Сэмюэль. — Что значит эта новая прихоть? Неужели мы опять начнем странствование по прериям? Так знай же заранее: с меня довольно таскаться! Мне и здесь хорошо. Говорю тебе, я с места не сдвинусь.

— Вольному воля, брат, я и не зову тебя с собой. Впрочем, вероятнее всего, мое отсутствие будет весьма непродолжительным. Я хочу предпринять маленькое путешествие из любопытства — и ничего более.

— Опять путешествие! — воскликнули обе женщины, в отчаянии всплеснув руками.

— Пожалуй, маленькую поездку для исследования, если вам это больше нравится.

— Уверяю вас, что он совсем обезумел, не хуже зайца в марте! — закричал Сэмюэль в сердцах. — Извини, пожалуйста, любезный брат, но скажи мне, кто тебя гонит вон из дома, от родной семьи, чтобы гоняться за опасностями, сам не зная, куда и зачем?

— У меня есть причина, которую ты сам одобришь, я в этом уверен, — ответил хозяин, опорожняя еще один стакан.

— Сомневаюсь, — промолвил Сэмюэль, покачав головой.

— Видите ли, я желаю ознакомиться с окрестностями, для того чтобы узнать, куда мы попали, что за люди наши соседи и, наконец, нет ли возможности войти с ними в сношения или, лучше сказать, завязать с ними торговые дела. Кажется, во всем этом нет ничего безумного.

— Напротив, много разумного. Так у тебя нет других оснований для предпринимаемого исследования?

— Мне кажется, что довольно и этих причин.

— Вот и прекрасно, — прервал его Сэмюэль, вздохнув свободнее. — Итак, если других причин у тебя нет, то ты сделаешь хорошо, если будешь спокойно сидеть дома.

— Это почему же, прошу ответить?

— Да потому, что это путешествие бесполезно: все сведения, за которыми ты намерен отправиться в такую даль, я могу тебе сообщить без всякого труда, не делая ни шага с места и не вставая со стула.

— Как! — воскликнул переселенец, ошеломленный этой неожиданностью. — Может ли это быть?

— Абсолютно точно, да еще сведения-то самые верные и положительные, уж за это я тебе ручаюсь.

Все головы обратились к Сэмюэлю с выражением крайнего любопытства.

— Ага! Вы никак не ожидали этого? Так слушайте же! — произнес он громко, наслаждаясь своим торжеством.

— Ничего лучшего не желаю, хотя в толк не возьму, как ты мог…

— Нечего и понимать, однако не трудно догадаться, что все эти сведения я собрал от охотников и краснокожих.

— Охотники! Краснокожие!

— Да разве вы не знаете, что они кишмя кишат в окрестностях? Я не могу и шагу ступить из дому, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из них, что, мимоходом сказать, представляет еще одну важную причину для того, чтобы ты, брат, оставался дома да заботился о безопасности своего семейства и собственности.

— А вот посмотрим, что у тебя за сведения, — сказал Джонатан, явно раздосадованный.

— Слушайте. Вы воображаете, что уединились очень далеко от своих земляков — не правда ли? А на деле выходит совсем иначе. Знайте же, что хоть мы и находимся на земле индейцев и окружены самыми воинственными племенами, однако у нас есть близкие соседи справа и слева, такие же землепашцы, как и мы с вами, не говоря уже о форте, который существует поблизости уже около двух лет для охраны главного склада всей меховой торговли с краснокожими.

— Возможно ли? — воскликнул Джонатан, как громом пораженный.

— Тем возможнее, что это сущая истина и действительность, — ответил Сэмюэль шутливо. — А знаете ли вы, как называется величественная река, на берегу которой вы основали свои дома? Это ни больше ни меньше, как наша старинная приятельница, короче говоря, не что иное, как Миссури.

— Миссури!

— Точно так. Как тебе это нравится, любезный брат? Джонатан молча понурил голову.

Наступило короткое молчание.

Сэмюэль, потирая руки, лукаво посматривал на брата, погруженного в раздумье, и вдруг ему захотелось окончательно восторжествовать свою победу.

— Что же ты скажешь, Джонатан, относительно этих сведений?

Переселенец выпрямился и сказал:

— Ты удостоверился в их точности?

— Совершенно.

— В таком случае я нахожу их превосходными.

— В добрый час! — воскликнул Сэмюэль весело. — По крайней мере, ты искренно сознаешься в этом.

— Разве было время, когда у меня не хватало искренности?

— Никогда! Следовательно, теперь ты признаешь бесполезность путешествия?

— Я? Ничуть не бывало; напротив.

— Как напротив? — воскликнул Сэмюэль, подпрыгнув от удивления.

— Разумеется. А вот потолкуем, и ты сам увидишь, — возразил хозяин невозмутимо. — Допустим, что все твои сведения верны — хотя со своей стороны признаюсь, я крепко сомневаюсь в том, — в таком случае я должен немедленно отправиться в форт и посетить всех соседей вверх и вниз по течению реки. Необходимо установить с ними сношения — и чем скорее, тем лучше во избежание конкуренции.

— Какой там еще конкуренции! — воскликнул Сэмюэль, ошеломленный.

— А той, которой они вздумали мне мешать. Неужели же ты воображаешь, что эти соседи, о которых ты говоришь, не знают о нашем новом поселении? Неужели ты предполагаешь, что они будут так глупы, что не станут мне мешать в коммерческих делах, которые явно должны столкнуться с их выгодами и, следовательно, причинить им ущерб?

— Раз уж что задумано сумасшедшим, так пиши пропало, его ничем не переубедишь, — проворчал Сэмюэль, бросая отчаянный взгляд на невестку и племянницу, которые сидели как воду опущенные, не смея рта раскрыть.

— Ха-ха-ха! — разразился переселенец веселым хохотом. — Ты не отвечаешь мне, значит, убежден в моей правоте.

— Убежден? Конечно: убежден, что ты с ума сошел, так что тебя следует связать по рукам и ногам.

— Вот что, брат, всякий разумный человек понимает, что оскорблять — не значит отвечать.

— Правда; виноват! Так ты не хочешь отказаться от своего предприятия?

— Менее чем когда-нибудь.

— И когда отправляешься?

— В назначенный час.

— В таком случае одна надежда на милосердие Бога. Кажется, в поврежденную голову никогда еще не залезало более вздорной мысли.

— Послушай, милый Джонатан, — сказала Сюзанна дрожащим голосом, — не поразмыслишь ли ты еще немного, прежде чем приведешь свой план в исполнение?

— Миссис Диксон, я довольно уже размышлял, — ответил хозяин сухо, — мною принято твердое намерение, а вам всем хорошо известно, что раз я что задумал, то уж от этого не отступлюсь.

— К несчастью! — прошептала миссис Диксон, с глазами, полными слез, но не смея возражать.

Однако Диана не так легко сдавалась.

— Позвольте вас спросить, мистер Диксон, — сказала она с горячностью, — а нас-то вы на кого покидаете? Кому вы поручаете защищать нас в случае нападения этих свирепых дикарей, которыми кишат прерии? Отец, неужели вы решитесь покинуть нас без всякой защиты в прерии, так далеко от любой помощи?

— Та-та-та! Любезная дочка, — возразил отец со смехом, — пожалуйста, не делай из всего трагедию. Мое отсутствие будет непродолжительным, кроме того, я не покидаю вас без всякой защиты, как ты вздумала уверять.

— Но сами посудите, отец…

— Послушайте, мисс Диана, в своем деле, кажется, я один судья… Дядя Сэмюэль останется вашим защитником.

— Волей-неволей, — проворчал Сэмюэль. Джонатан улыбнулся и крепко пожал брату руку.

— В мое отсутствие Гарри будет управлять хозяйством; наш дом — что твоя крепость, слуг много, все хорошо вооружены и искренно нам преданы. Какая же опасность может грозить тут? Да и повторяю, что я скоро вернусь.

— Но каким же образом вы думаете путешествовать? — спросила Сюзанна робко.

— Самым удобным и наименее утомительным: в большой пироге, которая уже сегодня была спущена на воду. Со мной поедут младшие сыновья Сэм и Джек, да еще один слуга — Сэнди. Из этого вы можете видеть, что в защитниках у вас недостатка не будет.

— Но, друг мой, тебя-то не будет с нами, не будет хозяина, чтобы руководить ими и поддерживать их.

— Довольно толковать! — прервал Джонатан резко. — Кажется, вас не должна бы удивлять эта поездка. Неужто вы и в самом деле воображали, что я буду торчать на одном месте и даже не попытаюсь осмотреть окрестности своих владений?

Упорный и деспотичный характер Джонатана Диксона не допускал споров; его семейство давно изведало всю невозможность переубедить его. Мать и дочь замолчали.

Хозяин отправился на берег; за ним толпой вышли все переселенцы, провожая его.

Он простился с семьей и слугами, нежно обнял жену и дочь, пожал руку брату и отдал последние приказания старшему сыну, затем спустился в свою пирогу, насвистывая «Янки дудл» — кажется, больше для того, чтобы скрыть свое волнение от внезапной разлуки. По его приказанию Джек отчалил от берега, течение подхватило пирогу, и вскоре отважные путешественники скрылись из вида за поворотом реки.

Печально возвратились домой мать и дочь в сопровождении Сэмюэля, видимо, сильно расстроенного неожиданным отъездом брата.