Онлайн чтение книги Лесная тропа
1. Диптих

По чудесной, идущей в гору зеленой лужайке, где растут деревья и заливаются соловьи, шла компания юношей; жизнь в них бурлила и кипела ключом, как обычно бывает в пору ранней молодости. Вокруг простирался сияющий ландшафт. По земле проплывала тень от облаков, а внизу, в равнине, виднелись башни и строения большого города.

Кто-то из друзей воскликнул:

— Решено и подписано, я не женюсь во веки веков!

Сказал это стройный юноша, с кротким, томным взглядом. Никто не обратил особого внимания на его слова, несколько человек, смеясь, срывали веточки и перебрасывались ими на ходу.

— Да, кому охота жениться, надеть на себя семейный хомут и сидеть дома, как птица в клетке на своей жердочке, — отозвался один.

— Вот болван, а танцевать, ухаживать, смущаться, краснеть небось любишь? — крикнул другой, и снова раздался смех.

— За тебя все равно ни одна не пойдет.

— А за тебя, думаешь, пойдет?

— Разве в этом дело…

Следующие слова уже нельзя было разобрать. Среди деревьев слышались только веселые крики, а потом и они затихли. Теперь приятели шли вверх по косогору, раздвигая кусты. Бодро шагали они под ярким солнцем, среди зелени ветвей, а их лица, их глаза светились несокрушимой верой в жизнь. Вокруг цвела весна, такая же неопытная и доверчивая, как они.

Тот юноша, с уст которого сорвалось решение остаться холостым, не подымал больше этого разговора, и о нем позабыли.

Их не знающие устали языки сыпали веселыми словами, неумолчной болтовней. Сперва говорили обо всем понемногу и часто все сразу. Потом заговорили о высоких материях и глубоких чувствах, но скоро эти темы иссякли. Теперь наступил черед государства. Они стояли за неограниченную свободу, величайшую справедливость и бесконечную терпимость. Тот, кто против, должен быть низвергнут и побежден. Враги отчизны сгинут, и чело героев увенчает слава. Пока они говорили, как они полагали, о возвышенном, вокруг них свершалось только обыденное, опять-таки как они это полагали: кусты зеленели, мать-земля выпускала ростки и, как самоцветными каменьями, играла первыми весенними букашками.

Потом юноши пели песни, бегали взапуски, толкали друг друга в кусты и канавы, вырезали прутья и палки, все время подымаясь выше в гору, оставляя внизу людские поселения.

Тут мы должны сказать следующее: как неописуемо, загадочно, таинственно, заманчиво будущее, пока оно еще не наше, как быстро, неосмысленное нами, проходит оно, став настоящим, каким до конца уясненным, зря израсходованным, незначительным представляется оно нам, когда оно уже прошлое. И наши друзья тоже рвались к будущему, словно им не терпелось его дождаться. Один хвастал наслаждениями, до которых еще не дорос, другой прикидывался скучающим, будто он уже всем пресыщен, третий повторял слова, которые подслушал в беседах отца со зрелыми мужами и стариками. Но вот они уже гоняются за пролетающей бабочкой, вот уже подымают найденный на дороге пестрый камешек.

Молодые люди стремились все выше. На опушке леса они задержались и оглянулись назад, на оставленный внизу город. Они видели дома и строения и спорили, что это за здания. Потом они пошли под тенью буков, по ровной местности, почти без подъема. За лесом начинаются сияющие луга с отдельными фруктовыми деревьями, луга спускаются в тихую и таинственную долину, огибающую горные выступы, а с гор сбегают туда два зеркально прозрачных ручья. Вода журчит по гальке, мимо цветущих фруктовых деревьев, садовых изгородей и домов, а оттуда — в виноградники. Тут царит такая тишина, что в ясные вечера можно издали услышать пенье петуха или удар колокола, роняемый с высоты колокольни. Горожане редко заходят в эту долину, и никто еще не разбивал здесь на лето палатки.

Наши друзья бегом сбежали по отлогому лугу в эту мирную колыбель. Шумной гурьбой спустились они вдоль изгородей, перешли по одному, затем по другому мостику, зашагали вдоль ручья и под конец вторглись в сад, где пышно разрослись липы, сирень и орешник. Сад был при постоялом дворе. Там молодая компания уселась за один из столиков, ножки которых были врыты в землю, а столешницы прибиты гвоздями и изрезаны изображениями сердец и именами тех, кто в свое время сиживал за этими столиками. Друзья заказали обед, каждый по своему вкусу. Покончив с едой, они позабавились с пуделем, вертевшимся тут же в саду, затем расплатились и покинули постоялый двор. Из этой долины они вышли в долину пошире, где протекала река. На берегу они отвязали лодку и поехали на ту сторону, не подозревая, сколь опасна в этом месте переправа. Случайно проходившие женщины в страхе смотрели на переправлявшихся юношей. На том берегу приятели наняли человека, чтобы он перегнал лодку обратно и привязал ее на прежнем месте.

Зарослями тростника и заливными лугами добрались они до дамбы, по которой пролегала дорога. Здесь на постоялом дворе наняли повозку, чтобы другим берегом реки вернуться в город. Мимо них мелькали заливные луга, кустарники, поля, посадки деревьев, сады и домики; у первых форштадтских построек они сошли. Солнце, весь день ласково светившее им, теперь раскаленным шаром угасало на горизонте. А когда оно зашло, горы, которые так радовали юношей в утреннюю пору, предстали пред ними простой голубоватой грядой на фоне желтого вечернего неба.

Друзья шли уже по городу, по его пыльным вечереющим улицам. Потом они расстались.

— Прощай, — весело крикнул один.

— Прощай, — отозвался другой.

— Спокойной ночи, кланяйся Розине.

— Спокойной ночи, поклонись завтра Августу и Теобальду.

— А ты Карлу и Лотару.

Было названо еще несколько имен, — ведь у молодежи много друзей, и ежедневно приобретаются новые. Затем они разошлись. Но двое пошли одной дорогой.

— Вот что, Виктор, — сказал один, — переночуй у меня, а завтра уйдешь, когда тебе вздумается. Так ты правда не хочешь жениться?

— Так и знай, я никогда не женюсь, — ответил Виктор, — и я очень несчастен.

Но глаза его глядели ясно, несмотря на то, что было сказано, а уста дышали свежестью, несмотря на то, что с них сорвались такие слова.

Оба друга сделали еще несколько шагов по улице, потом вошли в богатый дом и, минуя ярко освещенные, полные гостей залы, поднялись во второй этаж, в уединенную комнату.

— Вот, Виктор, — сказал хозяин, — я велел поставить тебе кровать тут со мной, чтобы ты хорошенько выспался; сестра Розина пришлет нам наверх ужин, мы посидим здесь в свое удовольствие. День был божественный, и не хочется кончать его внизу, среди людей. Мать я предупредил; ну, как — доволен?

— Еще бы, — ответил Виктор. — У вас за столом невыносимая скука, между переменами блюд такие длинные перерывы, а твой отец все время читает нравоучения. Но как хочешь, Фердинанд, а завтра я должен уйти чуть свет.

— Когда тебе будет угодно, — сказал Фердинанд. — Ключ от дома лежит у входной двери, в стенной нише, ты же знаешь.

За разговором они начали понемногу раздеваться, сняли тяжелые пыльные башмаки, кое-что из одежды положили сюда, кое-что — туда. Лакей принес свечи, горничная — поднос, уставленный всякой снедью. Они быстро поели, без большого разбору. Потом глядели в окна, то в одно, то в другое, расхаживали по комнате, рассматривали подарки, полученные накануне Фердинандом, любовались красными вечерними облаками, потом окончательно разделись и улеглись. Уже в постели они еще продолжали болтать, но через несколько минут не могли больше ни говорить, ни думать, — оба крепко заснули.

Вероятно, то же можно сказать и о прочих участниках прогулки, на долю которых выпал такой радостный день.

А в другом месте все было совсем по-другому: в то время, как юноши так весело отпраздновали этот день, на скамейке перед своим домом весь день просидел старик, греясь на солнышке. Далеко от зеленой лужайки, где растут деревья и заливаются соловьи и где так весело смеялись наши молодые друзья, за озаренными солнцем голубыми горами, закрывающими горизонт, есть остров, а на нем дом. Старик сидел у этого дома и дрожал от страха перед смертью. Многие могли бы засвидетельствовать, что он сидит так не первый год, но старик не желал допускать к себе свидетелей. У него не было жены, и состарившаяся вместе с ним подруга жизни не сидела в этот день подле него на скамье. И никогда ни здесь, на острове, где он приобрел этот дом, ни до того не было рядом с ним жены. У него никогда не было детей, он никогда не радовался на детей, никогда не страдал за них, и потому дети не играли у скамейки в его тени. Дом молчал; старик, входя, сам запирал за собой дверь, выходя, сам отпирал ее. Юноши стремились вверх, в горы, вокруг них кипела жизнь, и самый воздух был насыщен радостью, а старик тем временем сидел на скамейке, смотрел на весенние цветы, привязанные к палочкам, а овевающий его воздух был пуст, и солнце не грело его. После радостно проведенного дня юноши бросились на свое ложе и тут же погрузились в сон, и он тоже лежал в постели, в далекой, крепко запертой на все запоры комнате, и, закрыв глаза, старался заснуть.

И этот день сменила равнодушная ночь, одинаково осенив своим холодным звездным покровом и юношей, радовавшихся прожитому дню и совсем не помышлявших о смерти, как будто ее и не существовало вовсе, и старика, боявшегося насильственной смерти и все же приблизившегося к концу еще на один день.