Онлайн чтение книги Лесник
VI

Два дня послѣ пріѣзда своего въ Темный Кутъ, Коверзневъ, проснувшись рано утромъ и открывъ ставни своей спальни, откинулся невольнымъ движеніемъ отъ окна, не вѣря въ первую минуту глазамъ своимъ: — вся окрестность покрыта была глубокимъ, сверкающимъ снѣгомъ, какъ въ самое сердце зимы, и прибитый тутъ-же за стекломъ термометръ указывалъ 5° ниже нуля. Это былъ тотъ знаменитый, повсемѣстный морозъ на Николинъ день 1876 года, какого не запомнятъ старожилы, отъ котораго опалъ, въ нѣсколько часовъ времени, весь ранній въ этомъ году цвѣтъ съ плодовыхъ деревьевъ, и лѣса потеряли половину своихъ еще нѣжныхъ, недавно распустившихся листьевъ… Валентина Алексѣича такъ поразило это печальное зрѣлище, что онъ тутъ-же, захлопнувъ скорѣе ставни и зажегши свѣчи, принялся разбирать свои портфели съ лихорадочною поспѣшностью, чтобы "не видѣть этотъ позоръ и насиліе". Онъ былъ очень воспріимчивъ и страстно любилъ природу:- этотъ холодный, нагло сверкающій зимній саванъ, налегшій нежданно, негаданно на цвѣтущее лоно весны, представлялся ему, дѣйствительно, "насиліемъ" какой-то грубой, ненавистной стихійной силы надъ вѣчными, божественными правами ея…

Онъ съ досады не выходилъ дней десять сряду, работая при закрытыхъ ставняхъ въ своемъ кабинетѣ, а для движенія отправлялся по вечерамъ на прогулку въ молчаливыя залы верхняго этажа своего обширнаго и пустаго дома. Видъ изъ его окна на огромныя старыя липы посреди двора, саженыя его прадѣдомъ, съ ихъ теперь полуобнаженными вѣтвями, вызывалъ въ немъ каждый разъ какое-то скорбное, почти болѣзненное чувство, — и онъ проходилъ мимо, опустивъ голову и глаза…

Онъ, за это время, никого не видѣлъ, не пускалъ къ себѣ, - и капитанъ, возвращаясь изъ лѣсу, не разъ, съ безпокойствомъ въ лицѣ, допрашивалъ Софрона Артемьича, "состоитъ-ли въ здравіи Валентинъ Алексѣичъ и можно-ли скоро ожидать, что угодно имъ будетъ осмотрѣть новыя лѣсничества?" — на что управляющій, въ свою очередь, съ значительнымъ и нѣсколько таинственнымъ видомъ, отвѣчалъ обыкновенно, что "собственно судить объ этомъ нельзя, потому у барина, попрежнему, въ комнатахъ ставни закрыты, и драпра (то есть занавѣси) спущены, и такъ, значитъ, полагать надо, что они, попрежнему, занимаются политикой, а только что у нихъ ндравъ неожиданный и даже, можно сказать, натуральный, какъ завсегда у людей науки, а потому ихъ каждую минуту вообще должно ожидать"…

И дѣйствительно Барабашъ, бывшій самъ ежеминутно начеку, сидя однажды у своего окна въ одинъ изъ тѣхъ палящихъ дней, которыми, какъ бы въ отместку за стужу своихъ первыхъ дней, отличалась вторая половина мая того года, увидѣлъ барина, спускавшагося съ крылечка, пристроеннаго къ его кабинету. Онъ былъ въ охотничьей курткѣ и съ ружьемъ; привезенный имъ съ собою англійскій сетеръ несся визжа внизъ по ступенямъ, словно обезумѣвъ отъ радости… Былъ уже часъ восьмой пополудни, — но воздухъ былъ все также душенъ и сухъ…

— Ну, теперь пропалъ въ лѣсу на недѣлю! сказалъ себѣ управляющій, торопливо скидывая съ плечъ новый сюртукъ и жилетъ, которые онъ все это время воздѣвалъ на себя съ утра, въ ожиданіи, "каждый моментъ", призыва къ барину;- Лукерья, ставь самоваръ!…

Валентинъ Алексѣичъ прошелъ Дерюгинскими задами на Хомяки, пробираясь къ памятной ему съ дѣтства лѣсной опушкѣ, у Пьяной Лужи, надъ которой искони "тянули" вальдшнепы. Онъ шелъ теперь опять туда, за тѣмъ же, какъ въ тѣ дни, когда бѣжалъ со своимъ ружьемъ вслѣдъ за своимъ англичаниномъ, по тѣмъ же тропинкамъ, подъ тѣнью все тѣхъ же темныхъ дубовъ, съ лихорадочно бьющимся сердцемъ, съ безконечнымъ рядомъ подвиговъ въ ребяческомъ воображеніи… А тамъ, на мѣстѣ, что это были за восторги, и трепетъ ожиданія, и до боли сладкія опять замиранія сердца!… Все такъ же живо, той же будто обидой, какъ тогда, звенѣлъ въ ушахъ его гортанный смѣхъ Фокса вслѣдъ за первымъ его промахомъ; вспоминались горячія слезы, вызванныя въ немъ этимъ смѣхомъ, и неудачею, и неодобрительной улыбкой Дениса, егеря, стоявшаго подлѣ него, и который только молча протянулъ руку, чтобы зарядить ему вновь это такъ неудачно выпалившее ружье…

— Что за человѣкъ? окликнулъ его нежданно чей-то голосъ.

Передъ нимъ стоялъ здоровенный усачъ, съ "флинтоввой ^и за плечомъ и мѣдною бляхою на лѣвой сторонѣ коротенькаго кафтана "русскаго покроя", какія носятъ кондуктора на желѣзныхъ дорогахъ; четырехъугольная, какъ и у нихъ, шапочка съ такою-же бляхою, на которой читалось вытисненное крупными черными буквами "Хомяки", покрывала его голову.

— Это изъ новой гвардіи капитана! сказалъ себѣ Коверзневъ, усмѣхнувшись…

Онъ назвалъ себя — и изъ видимаго смущенія на лицѣ лѣсника убѣдился, что въ этой встрѣчѣ не было ничего пріуготовленнаго заранѣе, — что было бы ему очень непріятно.

— А ты меня зачѣмъ остановилъ? спросилъ онъ.

— Потому какъ съ ружьемъ-съ… Стрѣлять у насъ въ лѣсу чтобы отнюдь никто не смѣлъ, приказывали Иванъ Николаичъ, отвѣчалъ усачъ, ободренный улыбкой барина;- и какъ особенно до Петрова дни закономъ строго воспрещено, ваше сіятельство! гаркнулъ онъ вдругъ, какъ бы вспомнивъ.

— Валентинъ Алексѣичъ, просто! поправилъ его Коверзневъ.

— Слушаю, ваше… не договорилъ лѣсникъ, вытянувшись передъ нимъ, руки по швамъ и недоумѣло глядя на него…

— Что ты самъ — охотникъ? спросилъ Коверзневъ.

Лѣсникъ растянулъ широко губы:

— Есть маленечко, ваше с……

— Не замѣтилъ, тяга хорошо въ этомъ году?

— Не важная-съ, — даже и вовсе по началу не видать было, потому холода все стояли; недавно только тянуть сталъ…

— А гдѣ твоя изба? Я еще не видалъ вашихъ новыхъ помѣщеній.

— Вотъ тутъ сейчасъ, вправо-съ новый просѣкъ пойдетъ, такъ по немъ прямо выйти. Если угодно вашей милости…

Нововыстроенная изба лѣсника по Хомякамъ оказывалась, дѣйствительно, очень удобнымъ, свѣтлымъ и чистымъ помѣщеніемъ. Коверзнева при входѣ въ нее обдало сильнымъ запахомъ сушеныхъ травъ;- усачъ, человѣкъ одинокій и не молодой, составлялъ изъ нихъ какой-то цѣлебный чай, которымъ пользовалъ себя отъ ломоты.

— Кто-же тебя этому научилъ? спросилъ Валентинъ Алексѣичъ.

— Венгерецъ, коновалъ, ваше с… Подъ Дебрегинымъ въ полонъ мы ихъ тогда много забрали.

— А ты венгерскую компанію дѣлалъ?

— Съ генераломъ Лидерсовымъ всю Перансыльхваннію обошли, ваше-съ… браво отрапортовалъ старый служивый.

— Да не прикажите-ли чаю заварить, ваше вскр… вдругъ какъ бы спохватился онъ.

— Твоего? усмѣхнулся Валентинъ Алексѣичъ.

— Помилуйте-съ, у насъ по всѣмъ лѣсничествамъ розданъ настоящій, китайскій на сей случай!

— На какой случай?…

— А собственно, что ежели ваша милость зайдутъ съ охоты, или какъ, — чай, сахаръ и все, какъ слѣдоваетъ.

— Это капитанъ распорядился?…

— Сами они-съ!

— "Какая-то женская обо мнѣ заботливость!^а подумалъ Коверзневъ, невольно тронутый… — Давно онъ здѣсь былъ? спросилъ онъ.

— Иванъ Николаичъ? За часъ мѣста передъ вашей милостью проѣзжали.

— Куда, не знаешь?

— Не сказывали, а такъ полагать, что безпремѣнно въ Мурашкахъ теперь они.

— Да, это тамъ, гдѣ "узы Гималая!" весело вспомнилось Валентину Алексѣичу…

Онъ свистнулъ своего Джима и направился къ Пьяной Лужѣ.