Онлайн чтение книги Личное счастье
НЕУДАЧНАЯ ВСТРЕЧА

Клеткин стал задумываться. С того утренника в клубе, когда расхваливали всяких там малявок, он почувствовал себя чем-то оскорбленным. Подумаешь, артист – Антошка Стрешнев: надел на себя раскрашенный шар да и бегает. А какой же он актер, если его лица не видно? У настоящего актера все на лице: горюет – так горе, а радуется – так радость. А если закрыть лицо, то всякий дурак сыграет. И пусть этот Антошка спасибо скажет, что Яшка молчал. А то как крикнул бы: «Вишневое варенье!» Ну и все. И скуксился бы сразу, вот тебе и актер! Сеанс окончен!

А вот если бы Яшку позвали и сказали бы: «Яшка, хочешь роль играть?» Вот тогда и увидели бы, какие настоящие актеры бывают. Он бы самого Чапаева мог сыграть. Только вот ростом еще маловат!

Ну ладно, пускай не Чапаева. А уж разведчика-то сыграл бы! Только разве позовут?

Яшка с унылым раздумьем сидел у окна возле чахлого фикуса и играл сам с собой в карты. Он обыгрывал своего невидимого партнера как хотел, подмешивал себе тузов, брал себе козырей, а простую масть подбрасывал партнеру… Но где-то, вторым планом, шли неотвязные мысли о том, что жизнь у него складывается как-то неладно. Вот и товарищей у него никаких нет, один да один…

Для разнообразия Яшка начинал ругаться со своим партнером:

– Ты что – плутовать? А ты знаешь, что за это бьют? То-то у меня! Как дам раза, так и засохнешь!

И он лупил картами воображаемого противника, хлестал ими по столу.

– Что – получил? Теперь запомнишь, не будешь семеркой короля брать!

А мысли текли своим чередом. Надо куда-то подаваться. Вчера в клубе он слышал, как ребята в красных галстуках разговаривали про Артек. Море там теплое. Купайся с утра до ночи. И даже ночью не остывает – лафа! И всякие персики, мандарины на деревьях растут. Еще пароходы огромные ходят по морю, пристают к Ялте. И там, в Ялте, иногда стоят всю ночь, огней от них – полное море. Постоят-постоят, а потом вдруг снимутся и тихо уйдут. Вокруг света…

А что, если Яшке забраться на такой пароход? Ведь он как большой дом все равно. Яшка спрячется там, и не найдет его никто. А что? Теперь вон сколько людей ездит вокруг света. Чего ж Яшке дома сидеть? Во дворе жарко, скучно. Дома мать с отцом только и знают что ругаются. А если не ругаются друг с другом, то ругают Яшку. Очень интересно, что ли?

– Чем ходишь? – закричал Яшка, стараясь прервать свои тревожащие душу мысли. – Козырным королем? Эх, простофиля! На короля-то здесь тузик есть. Всё – и ваших нет!

Вот на соседнем дворе в карты играют – это да! На деньги. Много выиграть можно. Только там все взрослые, Яшку не принимают. Как вечер, так выходит к деревянному столу под тополем жилец дядя Павел. Он молодой еще, а у него черная борода. Интересная борода: на щеках растет, а на подбородке нет. Идет по двору и уже карты тасует. Ух и ловкий игрок, везет ему! Сначала проиграет немножко, а потом и начнет загребать. Другие ругаются, а чем дядя Павел виноват? Один раз и Яшкин отец всю свою получку проиграл. Вот-то было ему от матери! И дяде Павлу от нее попало. А за что? Везет человеку, и всё. Он даже и не работает нигде. Зачем ему работать? И так денег сколько хочешь. Вот бы Яшке так играть научиться. Да и научился бы, но не принимают. Дядя Павел хотел было принять, да другие не велели, нечего, дескать, ребятишек обманывать. А какой же обман, когда ему карта идет? Может, и мне пошла бы… Правда, говорят, что он нужную карту в рукав прячет. Вот бы узнать, как это он…

Кто-то неожиданно постучал в дверь.

– Не заперто! – крикнул Яшка.

Дверь открылась, и в комнату вошла Зина Стрешнева. Яшка растерялся, глаза у него забегали. Чего это она пришла? Знает, что мать с отцом на работе…

Зина лишь два дня тому назад вернулась от Изюмки. Печальные дни в затененной комнате изолятора, тяжелые ночи, полные тоски и страха, у постели задыхающейся сестренки. Отчаяние и бессилие помочь. В эти дни Зина не видела ничего вокруг. Было только одно – душный зной длинных, однообразных, полных тоски часов и ночной страх за эту маленькую жизнь, которая могла угаснуть.

Нет, она не могла угаснуть. Зина эту мысль гнала с отчаянием и ожесточением. Если бы жива была мама, разве дала бы она умереть Изюмке? Нет, никогда не дала бы. И Зина не даст! Нет, не даст!

Когда одолевала усталость и голова валилась с плеч, Полина Аркадьевна тихо обнимала Зину за плечи и отводила на постель.

– Поспи, я посижу. Я не отойду от Изюмки. Я не засну около нее, не бойся.

Изюмка бредила, звала Зину, глядя ей в лицо, и не узнавала. Еле справляясь с рыданиями, Зина с ужасом прислушивалась, как что-то хрипит и клокочет в маленьком горле и дыхание со свистом прорывается сквозь этот хрип, как ее бедная младшая сестренка изо всех сил борется за свою жизнь…

Все эти дни и мучительные ночи были до конца, до последней минуты заполнены страхом и борьбой с болезнью. Глаза видели только раскрасневшееся от высокой температуры Изюмкино лицо, уши слышали только ее затрудненное дыхание. И больше ничего. Может, и в эти дни цвели желтые бубенчики на луговинах и жужжали пчелы в липовых цветах, может, люди пели песни и купались в реке, а ночью светила луна и искрились звезды – Зина не знала.

Каждый вечер после работы появлялся отец. Его потемневшее лицо с запавшими черными глазами, его неуклюжие попытки помочь, его тревожные расспросы и разговоры с врачом – все это еще больше мучило Зину. Она изо всех сил старалась успокоить отца:

– Ну что ты? Обыкновенная детская болезнь. – Она повторяла то, что ей самой, утешая, говорил врач. – Все дети болеют ангиной, но ведь никто не умирает же. Только нужен внимательный уход, вот и все. Что ж ты, папка, думаешь, что я без тебя не сумею? Вот еще. Не беспокойся. Здесь и врач все время, и Полина Аркадьевна, и я. Чего ты? Вот еще, испугался! Поезжай, ведь тебе завтра на работу!

У Зины были союзники. Врач объяснял отцу, что его присутствие здесь никому не нужно, болезнь тяжелая, но катастрофой не грозит. Полина Аркадьевна журила его и тоже успокаивала как могла. И бедный отец наконец уходил, ссутулив свои широкие плечи. Зина каждый раз стояла у ворот и глядела, как он уходит. Эта понурившаяся голова, эта неуверенная походка охваченного горем, растерявшегося человека… Зина плакала, глядя ему вслед. Бедный, ведь он не забыл, как словно из рук ушла в могилу их мать. Он никогда не забывает этого. Он не прощает и не простит себе ее смерти. Как же не дрожать и не трепетать ему теперь, когда может вот так же уйти ребенок? Пет, нет, Зина не даст уйти ребенку, нет, не даст!

Однажды, подкошенная усталостью, Зина очень крепко уснула в белой прохладной комнатке Полины Аркадьевны. И тотчас, лишь закрыла глаза, оказалась среди своих друзей. Они жгли костер, Фатьма подкладывала сухие ветки, высоко плясал оранжевый, с лиловыми язычками огонь. И сквозь высокое пламя Зина видела смутные лица Андрюшки, Васи Горшкова, Симы. И дальше всех сидел Артемий. Ребята разговаривали о чем-то, а Артемий сидел и молчал.

«Что же вы ничего не говорите мне? – хотелось крикнуть Зине. – Разве вы не видите, что я уже с вами?»

Но она пыталась крикнуть, а получался только шепот, и ребята ее не слышали, пламя костра мешало, оно слепило, и лицу было горячо. Зина удержала руку Фатьмы:

«Не надо больше сучьев, очень большое пламя, жарко…»

И открыла глаза. Ее разбудило солнце, проникшее из-за шторы. Счастливое настроение сна еще владело ею, так было хорошо ей только что. Но лишь мысли вернулись к действительности, Зина вскочила со страшной тоской: Изюмка!

Кое-как, на ходу подбирая волосы, она бросилась в изолятор, сердце сжималось от предчувствия беды. Как она могла уйти и заснуть, как она могла оставить Изюмку? Ей казалось, что только ее присутствие держит маленькую сестру. Что, пока Зина около нее, Изюмка будет жива, что только Зина может защитить ее.

С широко раскрытыми глазами, с перехватившимся дыханием она открыла дверь.

– Входи, входи, Зина! – вдруг встретил ее веселый голос Полины Аркадьевны. – А мы тебя ждем!

Изюмка, увидев Зину, попробовала приподняться, но Полина Аркадьевна удержала ее. Изюмка улыбнулась:

– Зина приехала! А папка с Антоном?

У Зины слезы подступили к глазам:

– Это кончилось? Все?

– Все, все, – успокоила ее Полина Аркадьевна. – Теперь только поправляться. Ну уж тут мы не замедлим. Как думаешь, Катя?

– Не замедлим, – повторила Изюмка.

Зина заплакала и засмеялась. И в это утро она снова увидела, что желтые бубенчики цветут на лужайках, и что в липовых цветах жужжат пчелы, и дети поют, отправляясь купаться на реку…

И вот теперь, вернувшись, она сразу направилась к Яшке. Уж если она справилась с такой страшной бедой, отстояла Изюмку, – неужели тут не справится?

– С кем это ты играешь? – спросила Зина, кивнув на карты.

Почувствовав насмешку, Яшка смешал карты и надменно поднял свой широкий, похожий на маленький шалаш нос.

– А тебе чего?

Зина огляделась:

– Эх, ты! Лето, солнце на улице. А ты сидишь тут, в карты сам с собой играешь. Хоть бы в комнате прибрался, всё матери поменьше работы.

– А чего тут прибираться-то?

– Как – чего? Подмел бы. Половики вытряс бы.

– А что я бабьи дела буду делать?

– Подумаешь, мужчина какой! Просто скажи, что лень, вот и все.

– И сеанс окончен, – нечаянно для себя закончил Яшка.

– Тебе бы только сеанс! Вон хоть бы уши вымыл!

Яшка насупился:

– Ну и ладно. Тебе-то что?

Зина рассердилась:

– Конечно, никому до тебя дела нет! Учительница сколько раз приходила, время теряла с тобой да себе нервы дергала. Ребята приходили, уговаривали, нянчились. Подумаешь, цаца какая здесь сидит!

Яшка рассердился тоже:

– Ну и цаца! Ну и сижу! А тебе-то что? Я, что ли, к тебе пришел? Пришла да еще кричит здесь. Испугался!

Зина поняла, что она сейчас все испортит. Зина так редко теряла самообладание, она была добра и ласкова. Но Яшка Клеткин одним своим видом постоянно выводил ее из себя. Однако, уж если пришла, так надо держаться как следует. Ведь ей так трудно было заставить себя прийти сюда.

– Да, ты прав, – сказала она. – Пришла да и кричу.

Чтобы справиться со своим раздражением, Зина принялась мыть чайную посуду, с утра оставленную на столе.

– Принеси полотенце.

– А я знаю, где оно?

Зина вышла в кухню, нашла полотенце, вытерла чашки и убрала в шкаф.

– Ступай тряси половики, я пол вымету.

– Очень надо.

– Ты, оказывается, лентяй. А я хотела тебя к нам позвать. Но раз лентяй…

– А куда позвать-то?

– Вытрясешь половики, тогда скажу. Ну, собирай!

Яшке не хотелось вытрясать половики. Ну их совсем, пыли от них – не продохнешь! Но он все-таки нехотя встал со стула. Как интересно получается: только что он мечтал о том, чтобы его позвали в лагерь, – и вот, зовут! А зачем? Ну ладно уж, вытрясет, ему не трудно.

Яшка, не теряя своей надменности, принялся собирать половики. Он небрежно сдвигал их ногами, не желая нагнуться. И больше всего боялся, как бы Зина не заметила, что он очень рад ее приходу и что ему очень хочется узнать, зачем она его зовет в лагерь.

Когда он принес со двора вытрясенные половики, Зина уже домела комнату.

– Стели.

Но Яшка терпеть не мог стелить половики. Он бросил их на пол и, насвистывая «Трех поросят», отошел к окну.

– Ну что ж ты, Клеткин? – Зина не могла назвать его Яшей, а Яшкой не хотела. – Давай закончим дела, а тогда уж будем разговаривать.

– А чего мне с тобой разговаривать? – огрызнулся Яшка. – Пришла да еще командует здесь!

Довольно, наработался. Небось всех – Витя, да Митя, да Саша. А как его – то «Клеткин»! Если он плохой, так нечего и приходить и звать куда-то.

– Ну раз ты ленишься, так я сама. – Зина принялась расстилать дорожки. – Если ты даже этого не умеешь…

– Ну и не умею. И не хочу уметь. И ступай отсюда – я комнату запру. Мне по делу надо.

Яшка надвинул кепку, взял ключ и стал у двери. Зина удивленно уставилась на него:

– Что это ты вдруг? Ведь мы же хотели с тобой о лагере поговорить?

– Хотел, а теперь не хочу. Все. Сеанс окончен.

Зина смутилась. Яшка не доходил ей и до плеча, а разговаривает так, будто он старший, а она малявка, «уа-уа».

– Значит, тебе только в карты играть интересно да деньги выпрашивать!

Зина сказала это и почувствовала, что еще больше испортила дело. Яшка взглянул на нее зло и дерзко:

– А ваш Антон не выпрашивал? Ступай Антона учи. А меня учить нечего, у меня мать с отцом есть! Уходи, я дверь запру.

Зина молча вышла из комнаты. Она, не оглядываясь, прошла через двор до калитки. Калитка захлопнулась.

Яшка, выскочив за ней следом, смотрел, как она уходила. Ему очень хотелось, чтобы она оглянулась, чтобы позвала еще раз… Может, он и не пошел бы, но все-таки ему очень хотелось, чтобы еще раз позвала его. Но калитка захлопнулась. Больше никто не придет за ним. Кому же он такой нужен? «Тебе, Клеткин, только бы в карты играть!..»

Ну и ладно! Ну и в карты! Яшка запустил руку в карман, достал горсть серебра. А чего это его не принимают играть, если у него есть деньги?

И, насвистывая как можно громче и веселее, Яшка сбил на затылок кепку и, сунув руки в карманы, с независимым видом, вразвалку отправился на соседний двор, к дощатому столу под тополем. Если он хорошенько попросит дядю Павла, так, может, и примут.

Зина пришла домой расстроенная. Какой же из нее вожатый? С хорошими, послушными ребятами каждый справится. А вожатым должен быть такой человек, который к каждому, даже самому разболтанному мальчишке сумеет подойти, сумеет подружиться с ним и увлечь его пионерскими делами.

Отказаться? Но Елена Петровна недавно сказала:

«Нельзя Яшке оставаться одному. Да он один и не останется. Мы откажемся, а какой-нибудь дядя Павел его приголубит!»

Нет. Нельзя отказываться! Нельзя.