Онлайн чтение книги Любовь - только слово Liebe ist nur ein Wort
Часть восьмая

Глава 1

Голая, совсем голая, она бежит по белому песчаному пляжу, протягивая ко мне руки и смеясь. Ее груди то поднимаются, то опускаются, волосы сверкают в свете южной луны. А вот и бухта, вот они, итальянские сосны и оливковые деревья, покинутые соломенные хижины. Вот и море. Вот и небо со звездами. Вот он, ветер, теплый и нежный. Вот он, морской прибой, тихий и ласковый. Вот оно, все то, что я уже задолго до этого момента видел в своих мечтах, своим внутренним взором. И все оказалось и в самом деле таким. Вот и опять то же чувство, что все это когда-то я уже видел. Я тоже голый. Песок мокрый, но теплый. Она подбегает ко мне, наши тела соприкасаются. Мы обнимаем друг друга, и для нас на этой земле никого больше нет. А вокруг ни единой души, и нас никто не видит, мы совершенно одни в бухте Ла-Биодола!

Я жадно целую лицо, шею, груди Верены. Чувствую губами ее соленую кожу. Мы вместе выходим из воды. Прошло уже девять часов. Волна касается наших ног, и мы падаем в море. Но падаем мы медленно и нежно, как в замедленной съемке, на теплый и мокрый песок. Мы все еще держим друг друга в объятиях. Убегающая волна вновь омывает нас. Затем набегает следующая, за ней еще одна. Вода накрывает наши тела и лица и бежит дальше. А мы лежим и чувствуем, как с легким шуршанием оседает под нами песок и с каждой волной мы погружаемся в него все глубже и глубже. Мы погружаемся друг в друга, а волны набегают и омывают нас сверху. Мы делаем это молча. Только луна, звезды, черные деревья на склонах гор вокруг бухты — свидетели нашей любви.

Я еще не совсем протрезвел. Верена тоже, между прочим, немного выпила, чтобы быть на равных со мной. И в этом размеренном и нежном ритме неутомимой, неиссякаемой любви мы сливаемся в единое целое! Волна за волной омывают нас. Ветер, море, песок и звезды. И мне кажется, что когда-то я это уже видел. Может быть, в своих мечтах, фантазиях.

Глава 2

Бухта, окаймленная длинной полосой пляжа, производит впечатление огромной, со всех сторон над ней возвышаются крутые горные склоны. Там, где бухта заканчивается, начинается великолепная дорога на Ла-Биодолу с многочисленными, очень крутыми поворотами. И я рад, что за рулем не я, а Верена. Я бы определенно не справился и сорвался в пропасть. Почти у самого моря дорога заканчивается, и дальше идут две полоски каменной дорожки, ведут прямо к гаражу господина Манфреда Лорда.

Тропинка бежит через песчаную полоску пляжа мимо густого, необычного на вид тростника, причудливые ветки которого свисают в море, и волны беспрестанно полощут их. Гараж возвышается буквально на несколько метров над морем. А сверху, на скале, стоит стеклянный дом, ослепительно сверкая своими прозрачными стенами.

Гараж вырублен в этой скале. Чтобы подняться до двери в дом, нужно преодолеть семьдесят семь ступенек. Лестница внизу заканчивается решеткой, которая открывается и закрывается автоматически. Никто не сможет залезть в этот дом. Скала со всех сторон абсолютно гладкая. Стены дома возвышаются на самом краю скалы. Со стороны суши плато защищено глубоким ущельем. За решеткой лежит Ассад. Когда мы входим, он, не издав ни единого звука, прыгает на меня, опрокидывает, облизывает мои руки и лицо. Мы ставим машину в гараж, здесь же и моторная лодка Верены. Маленькая, коричневая, она пришвартована у причала и слегка покачивается на волнах. Мы оставляем позади семьдесят семь ступенек и входим в дом, свисающий над морем. Он довольно просторный. Гораздо просторнее, чем кажется снаружи. Пока Верена готовит ужин, я умываюсь и осматриваю дом, при этом за мной неотступно следует Ассад. Ванная, две спальни, кабинет, телетайп и три телефона, детская комната, гостиная, комната для воспитательницы, жилая комната — все, на что ни падает взгляд, отвечает последнему писку моды: формы, цвета, мебель, картины и камин. Он располагается у большой стены, через окошко в нем видно море, уже почерневшее, звезды и корабли с зелеными габаритными огнями. Странно, почему этот камин с окошком кажется мне таким безвкусным? Это же так романтично — наблюдать воду через огонь. Я знаю почему — потому что он принадлежит господину Лорду. Потому что ему принадлежит здесь все. Этот камин не мой, он сделан не на мои деньги. Потому что у меня нет денег. А у господина Лорда их очень много. Перед камином лежит толстый белый ковер из овчины. Ассад тоже садится на ковер и смотрит на пламя. В огне есть что-то гипнотизирующее. Это какой-то зловещий, нереальный дом. Это наверное, дом из будущего. Через боковые стены дома виден либо ночной мрак, либо блеск огней, затерянных, одиноких, маленьких и очень-очень далеких. Ужин готов.

Верена накрывает на стол в большой нише на кухне, отделенной от нас бамбуковой стеной с вьющимися цветущими растениями. Кухня обставлена также в суперсовременном стиле, как и весь дом: плита, холодильник, стиральная машина, мусоропровод, дверь.

За дверью лифт, сообщает Верена. На нем можно спускаться в подвал за вином или водкой. Подвал находится еще ниже, гораздо ниже уровня моря.

— Он обошелся нам очень дорого, — говорит Верена и смотрит на меня. — Бедняжка, я знаю, о чем ты думаешь.

— О чем?

— Как много у него денег. И как мало их у тебя.

— Да.

— Но я люблю тебя, а не его. Пусть он радуется своему дому, лифту, своим миллионам.

— У тебя под халатом что-то надето?

— Нет.

— У меня под свитером тоже ничего.

Только теперь я замечаю, что она переоделась. На ней совсем короткие прозрачные брючки, красный свитер, и она босиком.

— Это все еще…

— Нет. Тот ты порвал на мне. Это новый. Я на всякий случай купила еще два. Наша любовь только начинается, ведь так?

Я обнимаю ее, но она высвобождается.

— Давай сначала поедим, — говорит она. — И я должна выпить парочку бокалов виски, чтоб чувствовать себя так же, как и ты.

— Верена, здесь действительно нет ни души?

— Здесь нет никого. — Она подводит меня к столу в нише.

И я вижу, что передо мной на столе стоит ваза с розами.

— Ты с ума сошла.

— Ну я ведь тоже тебя люблю. Садись. Ешь.

— А я даже цветов тебе не привез.

— Ты достаточно много дарил мне цветов. Теперь моя очередь. Распахни халат. А теперь запахни опять и побыстрей. Иначе весь этот прекрасный ужин, я напрасно готовила. Теперь ты увидишь, на что я способна. У тебя будет жена, которая хорошо готовит. Не так ли?

— Мне нужна только ты. И мне все равно, умеешь ты готовить или нет.

— Не скажи. Женщина должна уметь готовить. Путь к сердцу мужчин лежит через желудок.

— Мое сердце всегда будет принадлежать только тебе.

— Но то, что я хорошо готовлю, нам тоже не помешает.

— Верена?

— Да?

Она стоит у плиты.

— Сними свитер и брючки.

— Только если ты снимешь свой халат.

— Хорошо.

Сидим голые. Верена подает на стол.

Все изумительно вкусно.

— Ты уже когда-либо с кем-то из мужчин занималась тем же самым?

— Чем?

— Готовила для него и потом сидела за столом совершенно голая?

— Нет. То, что я делаю с тобой, это все впервые.

— Я тоже еще ни разу ни с одной женщиной. Задерни занавески.

— Зачем? Здесь нас никто не увидит. Окна выходят на ущелье.

— Может… Может, мы попозже поедим?

— Нет, попозже мы сделаем все остальное. Тебе нужно немного протрезветь, а мне запьянеть.

— Я тебя люблю.

— Тебе надо поесть, чтоб ты пришел в себя. Зачем ты так напился?

— От волнения. Я волновался, потому что ехал к тебе.

— Тогда прости меня. — Она вновь пьет и бросает кое-что из еды на пол.

Ассад с готовностью подбирает с пола.

Мы, голые, сидим напротив друг друга, едим и не отрываясь смотрим друг на друга. То у меня, то у нее что-то постоянно срывается с вилки и падает на пол.

— Верена…

— Да, я знаю.

— Что ты знаешь?

— Что ты хочешь сказать. Не говори, не надо. Я тоже, сердце мое. Я тоже. Но позднее. Позднее. Я всегда так хочу есть в подобных случаях.

Она, голая, идет к плите, чтобы принести следующее блюдо. Я иду за ней и глажу ее.

— Я тебе нравлюсь?

— Ты самая прекрасная женщина в мире.

— А через десять лет?

— Ты будешь всегда самой красивой на земле! Для меня…

— А сейчас мы будем есть. — И Верена называет блюдо. — Не прикасайся ко мне, иначе я все уроню.

— Ты опять надушилась «Диориссимо».

— Отпусти меня, ну отпусти же! Оливер! Ну, вот тебе на! Вся еда на полу.

— Я могу с пола есть. Я тебя люблю. Я люблю тебя.

Глава 3

Затем мы запираем Ассада… Верена выпивает еще. Мы задергиваем занавески. Верена теперь тоже держится на ногах нетвердо. Она включает радио. Сентиментальная музыка, печальная музыка. «Радио Рома». Мы ложимся перед камином на ковер, мы наслаждаемся друг другом. Виски, содовая, ведерко со льдом, — все стоит на полу рядом с нами. Мы пьем. Языки пламени в камине дрожат и лижут друг друга.

Кажется, что «Радио Рома» играет только для влюбленных. Скрипки, сентиментальные голоса.

— Оливер, давай не будем покидать друг друга.

— Давай.

— Давай всегда любить друг друга.

— Давай.

Затем она почему-то плачет, и моя грудь становится мокрой от слез.

— Что случилось?

— Ничего.

— Нет, скажи.

— Новая песня.

— Наш концерт.

— Да, и они играют это сегодня. Они играют это сейчас…

— Ты разбила пластинку. «Любовь — только слово». А теперь снова песня.

— Да, наша песня. Наш концерт.

— Ты поэтому плачешь?

— Нет, не поэтому. Поцелуй меня и не спрашивай.

Языки пламени в камине подпрыгивают вверх.

— Я все же спрошу. Почему ты плачешь?

— Из-за того, что боюсь за наше счастье… Я видела сон… в эту ночь… Это было ужасно. Я любила тебя во сне. Мы сидели здесь, перед этим камином. Мы были одни, мы… Все было как сейчас, и я даже слышала эту же песню! Они ее все же так часто играют. Я слышала ее во сне!

Она прижимается ко мне, ее ногти почти впиваются в мою спину.

— Верена!

— А потом… потом песня закончилась, и начал говорить диктор… Это был не диктор. Это был… Это был Бог…

— Что он сказал?

— Он сказал: «Говорит „Радио Рома“. Синьора Лорд… мужчина, рядом с которым вы сейчас лежите, мужчина, с которым вы сейчас счастливы…» Нет. Я не могу.

— Говори дальше.

— «Вы прокляты, — сказал Бог. — Вы прокляты, вы вели жизнь, которая достойна проклятия. Вы хотите богатства. Вы вышли замуж за нелюбимого мужчину. Вы обманывали его с самого начала».

Скрипки, только скрипки. Песня заканчивается.

— «Вы не будете счастливы. Какое-то мгновение — да. Но потом все кончится. Вы берете очень большой грех на душу, Верена Лорд. Вы желаете невозможного. Одно исключает другое. Вы разрушаете жизнь молодому человеку. Вы плохая…»

— Прекрати!

— «Наступит день, когда вы окажетесь передо мною. Я буду вас судить…»

Музыка кончилась.

Верена вскрикивает и сжимает ладонями виски, смотрит неподвижно на белый ящик.

— Верена!

— Это был голос Бога! Нас ждут плохие времена.

Начинается новая музыка. Поет какая-то женщина.

— Верена. Я прошу тебя, перестань, мы так счастливы!

— Как раз поэтому. Так ведь и Бог сказал… Нельзя одну жизнь прожить дважды… Прошлое останется с нами. Его нельзя выкинуть, как старое платье… а мое прошлое было грязным… слишком грязным.

— Это неправда!

— Нет, это правда, и мое настоящее тоже грязное. Если мне когда-то придется держать ответ, как сказал Бог, то…

Звонит телефон.

Верена замолкает, и мы смотрим, не отрываясь на телефон. Аппарат стоит на низеньком столике и звонит.

— Тебе нужно взять трубку.

Телефон звонит в третий раз. Я встаю и делаю радио тише.

— Возьми трубку.

Она неуверенно подходит к телефону, берет белую трубку, подносит ее к уху и при этом вновь опускается на белый ковер… Она говорит хриплым и дрожащим голосом:

— Si signorina, si…[58]Да, синьорина, да (итал.). Она закрывает ладонью микрофон и шепчет: — Мой муж…

— Что?

— Из Рима…

Я подхожу к ней и сажусь совсем рядом с ней.

— Тебе нужно взять себя в руки, слышишь?

— Si, signorina… grazie… алло! Алло! Манфред? — Она успокаивается. Она настолько спокойна, насколько паниковала только что. Я целую ее шею. Я так близко к ней, что даже могу слышать голос Манфреда Лорда в трубке, голос респектабельного мужчины.

— Дорогая, я не разбудил тебя?

— Нет, нет…

Я целую плечи Верены.

— Чем занимаешься?

— Я… Я читаю.

— Я только что пришел в отель. Знаешь, я весь вечер тосковал по тебе. Надеюсь, ты тоже?

— Пожалуйста! Я плохо тебя слышу.

— А ты?

— Что ты сказала?

Я целую грудь Верены.

— Я весь вечер тосковал по тебе, как пришел в отель — решил: надо позвонить. Конференция длилась так долго.

Я целую руки Верены.

— Было очень тяжело… Манфред?

— У тебя радио, по-моему, играет? Я слышу. У меня в комнате, между прочим, тоже. Я только что слышал «Il nostro concerto». Ты тоже?

— Да.

Я целую руки Верены, каждый пальчик. Она гладит меня.

— Хорошая песня, правда?

— Да, Манфред.

— Как дела у Эвелин?

— Она хотела непременно на Корсику. Я с девчонками отправила ее туда.

— А почему сама с ней не поехала?

— Понимаешь… Ну, что-то не хочется…

Я целую тело Верены.

— Я хочу отдохнуть. Я так устала. Весь день лежу на пляже. Когда вернешься?

— К сожалению, только через шесть дней, дорогая.

— Только через шесть дней?

Теперь Верена целует мою руку, мои пальцы.

Я целую ее.

— Очень жаль, но переговоры затягиваются. Я постараюсь приехать поскорей. Завтра в такое же время вновь позвоню. Хорошо?

Я целую ее бедро.

— Я… Я буду очень рада.

— Приятных тебе снов. Всего хорошего.

— Тебе тоже всего хорошего. Всего хорошего.

Она кладет трубку и смотрит на меня своими огромными темными глазами. Мы молчим. Потрескивает огонь в камине. Верена вскакивает и выбегает из комнаты. Я остаюсь один, сижу и пью виски. Верена все еще не возвращается. «Радио Рома» передает нежную музыку. Я сажусь с бокалом в руках перед камином, прикуриваю сигарету и смотрю на языки пламени. Вдруг обнаруживаю, что бокал у меня пустой. Выпиваю еще один. Теперь по радио передают «Arrivederci, Roma». Сзади меня обвивают руки. Верена вернулась. Она умылась и опять надушилась «Диориссимо». Я вдыхаю запах майских ландышей. Ее груди прижимаются к моей спине. Она целует мой затылок.

— Забудь, что я тебе перед этим говорила.

— Я уже забыл.

— Все это глупости… всем нам снятся иногда подобные сны… мы же любим друг друга.

— Да.

— Все будет хорошо, правда?

— Все будет хорошо.

— Сделай это еще раз, пожалуйста, сделай это еще раз. Дальше, немного повыше, да, здесь. Нежнее, нежнее, пожалуйста.

— Я сделаю все, что ты захочешь и пока ты хочешь…

— Ты такой милый… Я люблю тебя… действительно… Веришь мне?

— Да.

— Виски! Ты налил мне виски! Осторожнее! Не опрокинь! Продолжай… продолжай…

Камин. Огонь. Вода за огнем.

Глава 4

Когда я проснулся, огонь уже прогорел. На моих часах было десять минут пятого. Верена обнимает меня во сне. Перед тем как заснуть, мы выключили свет, распахнули занавески и открыли одно окно. На востоке уже занимается заря. Я вижу, как с каждой минутой меняются цвета. Я вижу море, оно сначала черное, потом серое, затем зеленое.

Восходит солнце. На море невозможно смотреть, оно сверкает и слепит. Верена дышит равномерно и спокойно. Солнце поднимается все выше и выше. Горные склоны жадно ловят и поглощают солнечный свет. В кустах, на опушке лесов появляется много-много красных точек — это цветы раскрывают свои бутоны. А ниже красноватые, коричневые, желтые цвета лишенных всякой растительности мертвых склонов. Я лежу рядом с Вереной и думаю, как это будет, когда мы постоянно станем жить вместе. Может, у нас тоже когда-то будет дом. Может, я тоже когда-нибудь смогу зарабатывать много денег.

В семь часов я тихонечко высвобождаюсь из объятий Верены и иду на кухню. Некоторое время ищу что мне нужно, а затем готовлю завтрак. Когда вода в кофеварке закипает, я слышу за спиной какой-то звук, похожий на всхлипывание. Оборачиваюсь. Верена стоит в дверях. Глаза еще красные от сна. Она не одета, держится за косяк и бормочет.

— Оливер…

— Любимая, что случилось?

— Тебя не было. Я проснулась… Я… Я ужасно испугалась… Я подумала, что ты ушел.

— Ты что, действительно так могла подумать?

— Да… обними меня… покрепче… останься со мной…

— А я с тобой. Я никогда тебя не оставлю.

— Никогда?

— Никогда!

— Пойдем в мою спальню.

Вода в кофеварке уже давно вскипела, и крышка непрерывно подпрыгивает и стучит. Мы слышим звук, но нам не до этого. Завтракать садимся только в девять часов. Мы ужасно голодны.

Глава 5

Отсюда и в самом деле можно увидеть Корсику: черная полоса земли на горизонте. В лодке Верены очень комфортно, мы находимся далеко в открытом море. Так далеко, что даже не видна наша бухта. У нас с собой вино, холодная курица и бутерброды. Бутылки с вином опущены в воду. Солнце печет, но постоянно дует освежающий ветер. Вода абсолютно прозрачна, и на большой глубине сквозь ее толщу можно разглядеть множество рыб и медуз. Они светятся необычайными красками: золотистыми, красными, зелеными, голубыми, желтыми и серебристыми.

Мы заплываем так далеко в море, что поблизости нет ни души. Раздеваемся и совершенно голыми прыгаем в воду, плаваем вокруг лодки, обнимаемся и ныряем. Верена наглоталась воды, я тоже. Мы вновь забираемся в лодку. Падаем на дно и погружаемся друг в друга. Лодка тихонечко покачивается на волнах. Мы достаем бутылку вина из воды и едим курицу, запивая вином. Никто нас не видит, мы совершенно одни. Лодку несет течением, мы лежим рядышком на надувном матрасе, курим одну сигарету на двоих.

— Ты правда будешь меня любить всегда?

— Да, правда.

— Я сняла для тебя комнату в Касацции, любимый. Маленькое гнездышко, немного южнее Портоферрайо. Будешь жить у самой воды, и я смогу заезжать за тобой на лодке. Комната очень дешевая. Я… я думала, что смогу дать тебе здесь значительно больше денег, но мой муж так странно ведет себя в последнее время. Мне приходится отчитываться даже за расходы по дому. У меня есть деньги, но немного.

— У меня достаточно денег.

— Я надеюсь, Касацция тебе понравится, и там, кроме того, безопаснее, чем в Портоферрайо. Здесь он может тебя увидеть. Он часто бывает в городе. Это очень опасно.

— Да, Верена. Ты права. А когда ты не сможешь заезжать за мной, я буду писать. Писать о нас. Я привез очень много бумаги с собой и две пачки карандашей.

Верена целует меня.

— Оливер, открой еще бутылочку.

— Но мы тогда опьянеем.

— Ну и что? Мы никуда не спешим. Весь день в нашем распоряжении. Мы можем до вечера плавать в лодке.

— Прекрасно!

— Так что давай открывай бутылку.

Мы пьем, и я чувствую, как вновь пьянею.

Мне нужно напиться, иначе я никогда не смогу сказать:

— Если ты когда-либо оставишь меня, я умру.

— Не говори ерунды.

— Это действительно так.

— Дай мне бутылку. Спасибо. Никогда так больше не говори.

— А ты никогда не оставишь меня?

— Никогда.

— А я думаю, что можешь!

— Оливер!

— Не сердись на меня. Я просто очень этого боюсь.

— Не бойся! Разве дерево может уйти от корней?

Лодка бесшумно покачивается на волнах. Грузовой пароход на горизонте. Следы от самолетов высоко в небе. Вино. Солнце.

Глава 6

Мы плывем вдоль северного берега, через бухту, мимо острова, где живет миссис Дурхам. Когда приближаемся к берегу, одеваемся. Мы проплываем мимо темно-зеленых лесов, суперсовременных белых вилл в цветущих садах, на крутых склонах. И наконец сидим на террасе маленького бара. Мы пьем кьянти и наблюдаем за рыбаками, которые готовят лодки к ночному выходу в море. Солнце садится.

На тротуаре, перед баром, установлен огромный американский музыкальный автомат. Перед ним собралась ватага мальчишек и девчонок. Они с любопытством осматривают автомат со всех сторон. Все очень маленькие и бледные. Одна девочка уже умеет читать, но, как я понимаю, ни у кого из них нет денег. Та девочка, которая умеет читать, читает остальным названия шлягеров из списка на автомате. А дети выбирают, что они могли бы послушать, будь у них деньги.

Меня поражает такая бедность. С помощью хозяина и многочисленных путаных фраз на итальянском, французском, английском и немецком языках удается объяснить детям, что за монету в сто лир они могут послушать три песни. Девочке, которая умеет читать, я даю монету.

Следует неожиданная, но вполне понятная реакция. Разражается чудовищный спор, какие три песни выбрать. Стоит ужасный крик… Но тут с противоположной стороны улицы подходит Верена. Какой-то непонятный для меня разговор на итальянском, и Верена дает им еще сто лир. Теперь каждый может послушать свою любимую песню. Мы возвращаемся за наш маленький столик на террасе у воды.

В тот момент, когда мы садимся, раздается первая песня, так громко, что слышно по всей округе. Безумно громко звучит: «Sull'eco del concerto…»

— Наш концерт, — говорит Верена.

Не говоря ни слова, мы смотрим друг на друга, пока не заканчивается песня.

Таких дней, как этот, еще не было в моей жизни.

— Таких дней, как этот, еще не было в моей жизни, — говорит тут же Верена.

Мы молчим. Взгляд Верены устремлен вдаль.

— О чем ты думаешь? — спрашиваю я.

— Я подумала, что если б мне пришлось умирать сейчас, в это мгновение, в эту секунду, то я умерла бы самой счастливой женщиной на свете.

Бесшумно скользят по водной глади моря кроваво-красные паруса лодок.

Глава 7

Вероятно, из-за того, что совесть моя нечиста, с тех пор как я приехал на Эльбу, меня угнетает чувство, что за Вереной и мной кто-то наблюдает, или, вернее, следит. Этот кто-то следит за нами неотступно. Иногда мне хочется сказать: эй вы, что вам нужно от нас? Убирайтесь к чертовой матери отсюда, иначе схлопочете по зубам. Но я не знаю, кому могу это адресовать.

Сотни людей встречаются нам ежедневно. Он, наверное, среди них. Где он? Кто он? Как выглядит?

Я думаю, что это мужчина, а может, это женщина. А может, мужчина и женщина? Вполне вероятно, что это мне просто кажется. Я ничего не говорю об этом Верене, но меня постоянно преследует это чувство.

Касацция — маленькое местечко. Семья Мортула приняла меня как близкого родственника. Я ем и пью вместе со всеми за столом. Дедушка Ремо замечательный малый, ему под восемьдесят, и он знает очень много интересных историй. Долгое время он работал в Германии. Его любимое выражение: «Dio ci aiutera» — «Бог поможет». Родственников в этой семье не счесть. Двоюродные сестры и братья, дяди и тети, двоюродные братья двоюродных братьев и так далее. И все живут вместе в одном побеленном снаружи двухэтажном доме. Но даже в подсобных помещениях, в подвале, на кухне всегда полно народа. В любой, даже самой маленькой комнате всегда не менее трех человек. И всегда несколько красивых, больших и безвкусно обставленных комнат в доме приготовлено для сдачи внаем иностранцам.

Хозяина дома зовут Антонио. У него небольшая бензоколонка перед домом. Но прокормить такую ораву только на доходы от бензоколонки он не в состоянии.

Я поинтересовался у Антонио, как дела. Он говорит, что сезон плохой. На заправку приезжает совсем мало автомобилей. Комнаты тоже пустуют. Иногда заезжают туристы, но более чем на два дня не задерживаются. Им, видите ли, не хватает комфорта. Антонио этого не понимает и ругает туристов. Дедушка Ремо его подбадривает: «Бог поможет». По вечерам над домом загорается неоновая надпись: «HOTEL MORTULA».

Я стараюсь поскорее выучить итальянский. Конечно, говорю я ужасно, но уже многое начал понимать. И в своих рукописях я кое-что пишу на итальянском.

Через несколько часов пойду на пляж, а там уже стоит лодка Верены. Мы выйдем в море и будем любить друг друга под изумительно голубым небом.

Теперь Верена не может позволить себе весь день проводить со мной. Мы встречаемся только на несколько часов: ее муж и Эвелин вернулись.

Но нет и дня, чтобы мы не встречались, чтобы не любили друг друга. По бортам лодки на веревках висят в воде бутылки с вином. Мы пьем. Я никогда не пил много. Но теперь пью. Я думаю, что в этом нет ничего хорошего, даже несмотря на то, что позднее в море мы бываем так счастливы и Верена при этом говорит: «Нам нужно быть пьяными». Но я… не знаю…

Слава богу, Эвелин боится плавать на моторной лодке и остается дома. Слава богу, что Манфред Лорд бывает чем-то занят. Либо у него дела на острове, либо он так устает от этих дел, что, совсем уставший, спит целый день в небольшом лесочке среди итальянских сосен за своим стеклянным домом. Слава богу, что у Верены есть эта моторная лодка. Она у нее уже несколько лет, и каждая собака на острове знает, что она фанатично любит кататься на ней. Никто не обращает внимания, когда она носится по морю. Но если мы проезжаем мимо вилл знакомых Верены, мне приходится ложиться на дно лодки. Однако чаще всего мы уходим далеко-далеко в море, где нас никто не видит. Мы пьем вино, плаваем в море, занимаемся любовью, и я читаю Верене вслух, что написал. Ей нравится.

Но хорошо ли это на самом деле? Я не знаю… Если у Верены есть время во второй половине дня, то мы едем в Марциан и идем в бар. Музыкальный автомат играет нам «И nostro concerto». Мы слушаем, пока не надоест.

Такая безвкусица — эта песня. И мелодия, и певец. Но это наша песня, мы держимся за руки, слушаем и наблюдаем, как выходят в море рыбацкие лодки в кроваво-красном свете кроваво-красного заходящего солнца.

Глава 8

Однажды в прохладный день мы с Вереной приехали в Аззуро. Прогуливаясь по побережью, заходим в оливковую рощу. Верена вдруг останавливается и заявляет, что дальше не сделает ни шагу. И мы тут же под каким-то старым деревом занимаемся любовью. Затем выпиваем кьянти.

Одна маслина падает мне на спину. Я кладу ее в карман.

— Мильтон, — говорит Верена.

— Почему Мильтон?

— Тот тоже так делал.

— Откуда ты знаешь?

— Я не такая необразованная, как ты думаешь.

— Но я так не думаю…

— Нет, думаешь. Все мои мужчины так думали. Но вот эту историю про Мильтона с маслиной я знаю.

— Но мне еще не семьдесят лет, и я не импотент!

— В этом ты прав, любимый. Любовник ты первоклассный. А теперь, когда ты услышал это от меня, возгордись!

— Не буду. Я очень люблю тебя… Ты моя величайшая любовь… Ты моя единственная любовь. После тебя я не хочу ничего и никого.

— Повтори еще раз.

— Ты моя единственная, несравненная. После тебя я не хочу ничего и никого.

Если у Верены нет времени, а у меня пропадает желание писать, то я иду в Портоферрайо и прогуливаюсь по маленьким улочкам. Бесцельно слоняюсь, сижу на улице перед каким-нибудь баром и пью кофе. Наблюдаю, как оживленно о чем-то спорят пожилые итальянцы. Они беседуют так эмоционально, что иногда ссорятся и, похоже, готовы убить друг друга.

Я любуюсь маленькими магазинчиками, кораблями, прибывающими со стороны материка из Пьомбино, богатыми яхтами состоятельных людей и яхтой господина Лорда. Она великолепна. И тут я хотел бы рассказать, что за история приключилась с браслетом.

На Пьяцца-Кавур есть два ювелира. Один из них мошенник, меня об этом предупредил дедушка Ремо. Но у этого мошенника кольца, цепочки, камни и браслеты куда более привлекательные, чем у другого. Между прочим, радио- и телезаводы моего отца превосходят аналогичные у его коллег. Тут ничего не поделаешь. Все лучшее всегда оказывается в руках у мошенников и проходимцев.

Как-то раз утром я останавливаюсь перед ювелирной лавкой этого мошенника и вижу золотой браслет. Тонкие полоски, изящно переплетенные друг с другом, соединены маленькими колечками.

Глупо писать об этом, но это правда: я влюбился в браслет с первого взгляда. Мне вдруг пришло в голову, что до сих пор я не дарил Верене драгоценностей. Поэтому я захожу в лавку. Маленький господин с напомаженными волосами, непрерывно потирая руки, встречает меня. Оказывается, браслет стоит десять тысяч лир, и то только потому, что золото в Италии такое дешевое.

Я торгуюсь как только могу. Это длится почти полчаса. Он взвешивает браслет, показывает его на свет, рекомендует взглянуть на него на улице. Через полчаса мне удается сбить цену до восьми тысяч.

Дело в том, что восемь тысяч у меня есть, но если я их истрачу, тогда мне туго придется в оставшиеся дни отпуска. Я плачу три тысячи задатка, прошу отложить браслет и обещаю в ближайшие дни зайти и забрать его.

Лето, жара, море, остров — все это повлияло на мое благоразумие не в лучшую сторону. У меня мелькнуло, конечно, сомнение, сможет ли Верена вообще носить этот браслет. Наплевать! Самое главное — мне хочется, чтобы он был у Верены. И даже если ей придется положить эту вещь в сейф, я все равно хочу ей его подарить.

Но где я возьму остальные деньги, чтобы забрать браслет?

Я вдруг нахожу необычное решение этой проблемы. За Пьяцца-Кавур находится Пьяцца-делла-Република — большая площадь с каким-то памятником посередине. Вокруг памятника постоянно носятся дети, кричат, играют, смеются. На этой же площади находится фотоателье. Оно принадлежит пожилому господину Фелланзони. Однажды мне бросилось в глаза, что он приклеил в витрине объявление. Я уже был в состоянии разобрать смысл написанного: «Господин Фелланзони ищет помощника». Помощник нужен был этому господину, чтобы решить одну проблему. Удивительнейшим образом я и Фелланзони в буквальном смысле слова находим общий язык. Я разговариваю на английском, а господин Фелланзони был в плену у американцев. Теперь мне становится понятно, какую связующую роль между народами может сыграть война. Мы можем друг с другом разговаривать.

В чем заключается проблема господина Фелланзони? На острове полно туристов. Всем нужно проявлять пленки. Господин Фелланзони один не справляется. Помощника он найти не может, молодые люди занимаются иностранками, и те им хорошо платят. Фелланзони не может столько заплатить. У девушек тоже сезон в разгаре. Надо же обеспечить себя на зиму. Думаю, вы понимаете, что я имею в виду.

— Мне нужен помощник для работы вечером, — говорит господин Фелланзони на том английском, который он выучил в плену под Неаполем.

Должно быть, среди тех американцев, которые их охраняли, многие были из Техаса.

— Понимаете, я весь день сижу в темной комнате. Вечером валюсь с ног от усталости. Я мечтаю найти помощника на вечернее время. Я хорошо заплачу, поверьте мне!

— Я согласен.

— Вы умеете проявлять?

— Нет. Но я не думаю, что это очень сложно.

— Я вам покажу. Я сделаю из вас первоклассного фотографа. Когда вы намерены приступить к работе?

— Завтра вечером.

Весь следующий день я провожу, конечно, с Вереной. В десять часов она на лодке заезжает за мной. Муж уехал в Геную.

— Имейте в виду, что работу вам придется заканчивать в час, два, а иногда и в три часа ночи.

— Ничего, меня это не пугает, синьор Фелланзони.

Мне так хочется подарить Верене этот браслет.

Глава 9

Теперь каждый вечер я работаю в ателье. Иногда действительно до двух или трех часов ночи. У господина Фелланзони работы невпроворот. Последним автобусом еду в Касаццию. Если автобус уже ушел, остаюсь спать на рабочем месте. Господин Фелланзони дал мне ключ от входа в ателье. Он мне очень доверяет и доволен моей работой. Платит он мне за каждую ночь. У ювелира на Пьяцца-Кавур я умудрился, между прочим, сбить цену до семи тысяч лир. По сравнению с ценами в Германии — это просто пустяк.

Наступает четырнадцатое августа. Это день рождения моей матери. Через международную организацию «Цветы Европы» отправляю ей в лечебницу букет. Кроме того, в этот день, четырнадцатого августа, стоит ужасная жара. Господин Фелланзони всегда закрывает ателье только около девяти часов. Сегодня я не смогу увидеть Верену, так как она с мужем куда-то приглашена. Поэтому после ужина, уже около восьми, я прихожу в ателье. В этот вечер оказывается удивительно мало работы. На Пьяцца-делла-Република кричат дети. Господин Фелланзони уже собирается закрывать ателье. Вдруг перед зданием с пронзительным скрипом тормозов останавливается автомобиль. Это «форд» с английскими номерами. Из автомобиля выходит пожилая дама. Бросается в глаза ее загар. Он темно-коричневый, как сиденье ее автомобиля. На ней шорты и футболка. Она тотчас же узнает меня и с радостным криком влетает в ателье:

— Мистер Мансфельд!

Это миссис Дурхам. Я растерялся.

Глава 10

Миссис Элизабет Дурхам из Веррингтона под Ливерпулем. Добрая дама, лихо прокатившая меня от Флоренции до Эльбы. Милая старушка, которая так одинока. Она, как всегда, уже навеселе и обаятельна. Черт бы ее побрал.

— Миссис Дурхам!

Нет, это радость.

— Вы что, здесь работаете?

— Только в качестве помощника. Хочу подзаработать немного денег.

Миссис Дурхам отдает синьору Фелланзони три пленки и просит их проявить. А затем начинается то, чего я боялся:

— Вы ни разу так и не позвонили мне, мистер Мансфельд.

— Прошу прощения, тут, знаете, так много…

— Ну, договаривайте! Дел?

— Да, совершенно верно.

— Послушайте…

— Миссис Дурхам, вы знаете, я пишу роман.

— О, да. Это серьезно! Но с меня довольно! Я сама себе должна помочь. Сегодня вечером у вас опять дела?

— Вы себе представить не можете, как много.

— Синьор Фелланзони, у мистера Мансфельда много сегодня работы?

— Нет. Не очень, синьора.

Ну дурак!

— Не могу ли я забрать господина Мансфельда? Я уже давно жду его у себя!

— Ну конечно, синьора…

Этот Фелланзони, должно быть, когда-то был сутенером. Он бросает на меня взгляд, и я читаю в его глазах: «Вперед, мальчик, займись старушкой, не будь дураком! Работа потерпит до утра».

Герои книг переносят подобные удары судьбы хладнокровно, с улыбкой на устах. Но я не герой. Я трус. И я, кроме того, даже не догадываюсь, что мне предстоит сегодня вечером. Но я верю своему внутреннему чутью…

— Синьор Фелланзони, но некоторые пленки надо сделать срочно…

— Я вас умоляю! Синьора приглашает, и я буду просто варваром, если не отпущу вас!

— Это очень любезно с вашей стороны, но посмотрите на меня… я в рубашке и брюках… я так не могу.

— Мы будем проезжать мимо вашего отеля. Где вы остановились?

Я называю место.

— Ну, это небольшой отель, не так ли?

— Это вообще не отель, а маленький пансион.

— Я люблю пансионы. Я уже выпила, наверное вы это заметили. На Эльбе я никогда не бываю трезвой. Но за рулем мой управляющий, так что не бойтесь, мистер Мансфельд. Мы сейчас едем в ваш пансион, вы переодеваетесь и сразу ко мне на ужин. Затем управляющий отвезет вас назад. Посидите, выпьете пару бокалов виски. Не бойтесь, я вас не изнасилую! Это действительно очень застенчивый молодой человек, не так ли, синьор Фелланзони?

— Да, синьора, чрезвычайно застенчивый.

Глава 11

У миссис Дурхам огромный дом с пристройками, флигелем, гаражами и громоздкими помещениями для прислуги. Дом расположен на небольшой возвышенности над водой. Он был построен десять лет назад, сообщает миссис Дурхам, наливая виски. Полы из камня, частично с мозаичным орнаментом, масляное отопление, все удобства, но: «Никакого радио! Никакого телевизора! Мне достаточно газет, да и те я читаю лишь иногда. Мне нужен покой!»

На стол накрывает очень смуглая местная девушка. Она все время с любопытством смотрит на меня. Я пью красное вино, миссис Дурхам виски. Она уже выпила шесть бокалов и заметно пьяна. На стене висит портрет красивой молодой женщины. Я не стал спрашивать, кто это, я и так знаю. Это дочь миссис Дурхам, Вирджиния. Когда миссис Дурхам смотрит на фото, я пугаюсь, как бы она не заплакала. Но она не плачет. Она только делает большой глоток виски.

Странно, что даже здесь меня не покидает чувство, что кто-то преследует, наблюдает и следит за мной. Это, наверное, все-таки моя нечистая совесть! После ужина мы играем в карты. Миссис Дурхам продолжает пить. На этот раз она сидит спиной к фотографии своей дочери. Я полагаю, что не более чем через полчаса смогу откланяться. К тому времени миссис Дурхам должна уже прилично набраться и совсем устать. Но вдруг входит управляющий. Кажется, кто-то позвонил. Миссис Дурхам встает и, немного покачиваясь, сообщает, что позвонил ее старый приятель майор Инграм. Она о нем уже рассказывала.

— Я сейчас вернусь…

Я вежливо приподнимаюсь со стула. В отсутствие миссис Дурхам рассматриваю портрет Вирджинии. Очень красивая девушка. Я понимаю, почему миссис Дурхам как сумасшедшая носится по белу свету. Но, с другой стороны, все же не до конца. Надеюсь, я со своими размышлениями не совсем похож на идиота, но все же радость жизни заключается всегда только лишь в наших воспоминаниях. Я имею в виду следующее: то, что сегодня для нас является несчастьем, через три, четыре, пять, шесть лет становится в наших воспоминаниях счастливым прошлым. Сознание здоровых людей старается избавиться от всего негативного и оставить лишь хорошее. Почему же тогда миссис Дурхам все еще так переживает, почему она так много пьет? Разве я не прав в своих рассуждениях? Может, я тоже уже перепил…

Миссис Дурхам возвращается, щеки ее горят.

— Идемте! Скорее идемте!

— Что такое?

— Пойдемте со мной!

— Куда?

— К майору Инграму.

— Но, миссис Дурхам…

— Нет-нет-нет! Вы просто еще не в курсе дела, что случилось в Германии! Нам нужно сходить к майору Инграму. Итальянское радио каждые пять минут передает экстренное сообщение. Телевидение тоже. Может, мы уже стоим на пороге Третьей мировой войны.

— Ради Бога, миссис Дурхам, скажите же вы наконец, что случилось?

— Этот господин Ульбрихт распорядился вчера, в воскресенье, построить стену. Она разделит Западный и Восточный Берлин. Никого не будут пропускать. Семьи не смогут видеться, муж с женой, друг с другом. Майор Инграм сообщил, что через двадцать минут по Евровидению будут транслировать репортаж из Берлина!

Глава 12

Мне приходится поддерживать миссис Дурхам под руку, потому что дорога, по которой мы идем, очень плохая, а пожилая женщина перебрала лишнего. Дом ее друга расположен гораздо выше, и мы очень торопимся. В небе огромная луна. Большая жаба преградила нам дорогу, и мы осторожно, чтобы случайно не раздавить, обходим ее. Около соломенных хижин громко кричат ишаки.

— Этот майор — очень хороший человек! Он был так взволнован, что едва мог говорить, — сообщает миссис Дурхам, с трудом переставляя ноги и часто спотыкаясь.

— Он воевал. Потом работал в штаб-квартире союзников. Он мне только что сказал: «Элизабет, знаешь, дело пахнет войной!»

Дом майора похож на белое светящееся пятно, окруженное плотным кольцом итальянских сосен.

Хозяин сам открыл нам дверь с сигарой во рту и бокалом виски в руке. Майор Инграм оказался как две капли воды похож на Уинстона Черчилля. Такой же толстый, широколицый, с умными глазами. Он целует миссис Дурхам. После того как она представила меня, трясет, пожимая, мне руку и оправдывается:

— Простите, я не знал, что у Элизабет гости. Но вы ведь немец, господин Мансфельд, не так ли? Входите, пожалуйста! Через десять минут начнется репортаж из Берлина, и вам это должно быть интересно, ведь вы живете в этой стране, как я полагаю?

— Да, конечно, майор!

Миссис Дурхам икает.

— Бедняжка. Вам срочно нужно выпить бокал виски, причем немедленно!

Майор идет впереди, мы следуем за ним. В гостиной работает телевизор. На экране темнокожий красавец, почему-то напоминающий мне Энрико Саббадини, заунывно поет какую-то слащавую арию. В гостиной перед камином уже сидят несколько человек, и майор Инграм представляет нас: «Миссис Инграм, госпожа Верена, господин Манфред Лорд».