Онлайн чтение книги Жизнь и приключения Мартина Чезлвита Life and Adventures of Martin Chuzzlewit
Глава XXVI

Неожиданная встреча и многообещающие перспективы.

Законы родственной симпатии между волосами и перьями, а также скрытые первопричины этого явления, нередко побуждающие брадобреев торговать птицами, подлежат всестороннему рассмотрению и обсуждению в ученых обществах, тем более что такое рассмотрение не приведет, вероятно, ни к какому определенному выводу. Читателю же достаточно знать, что маэстро, на долю которого выпала честь сдавать миссис Гэмп второй этаж своего дома, умудрялся объединять в своем лице две профессии — брадобрея и продавца птиц, а также, что эта мысль пришла в голову не ему первому, — наоборот, у него была целая орда соперников, рассеянных по глухим переулкам и пригородам Лондона.

Имя этого домохозяина было Поль Свидлпайп. Но почти все соседи и знакомые звали его женским именем Полли, а многие даже думали, что это имя получено им при крещении.

Если не считать лестницы и частных апартаментов, занимаемых миссис Гэмп, весь дом Полли Свидлпайпа представлял собой одно большое птичье гнездо. Бойцовые петухи жили на кухне; фазаны усыпали чердак яркими золотистыми перьями; бентамки сидели в погребе на насесте; совы завладели спальней; а в цирюльне щебетала и чирикала всякая мелюзга птичьей породы. Лестница была отведена под кроликов. Там, в клетках всех видов, сортов и размеров, сколоченных из чайных ящиков, комодных ящиков, старых упаковочных ящиков, они размножались с поразительной быстротой и вносили свою долю в тот сложный аромат, который совершенно беспристрастно, невзирая на лица, ударял в нос всякому вступавшему в общедоступную цирюльню Свидлпайпа.

Однако, несмотря на все это, к нему заглядывали очень многие, особенно в воскресенье утром, перед церковной службой. Даже архиепископы бреются, или, вернее, их бреют, по воскресеньям; но щетина не перестает расти после субботней полуночи и на подбородках простых ремесленников, которые, не имея средств нанимать камердинеров помесячно, нанимают их сдельно и платят им — о нечестивая медь! — грязными пенсами. Полли Свидлпайп, по грехам своим, брил кого угодно за один пенни и стриг желающих за два пенса с головы, и в качестве одинокого холостяка, имеющего кое-какие доходы по птичьей части, довольно удачно сводил концы с концами.

Это был тщедушный человечек средних лет, с холодной и липкой правой рукой, вечно пахнущей мылом для бритья, — даже кролики и птицы не могли отбить этого запаха. В повадках Полли было что-то птичье, но не соколиное или орлиное, а более сродное воробью, который вьет гнезда в печных трубах и любит общество человека. Однако он не отличался задором, как воробей, а был, наоборот, смирен, как голубь. Походка у него была с развальцей, и этим он тоже слегка напоминал голубя, как и некоторой монотонностью речи, похожей на голубиное воркование. Полли был очень любопытен, и когда он стоял вечером в дверях своей цирюльни и наблюдал за соседями, склонив голову набок и лукаво прищурив один глаз, то чуть-чуть смахивал на ворона. Однако злости в нем было не больше, чем в зяблике. К счастью, все эти орнитологические свойства, не доходя до крайности, умерялись, смягчались, растворялись и прикрывались ремеслом цирюльника, так же как его лысая голова, похожая на голову бритой сороки, прикрывалась черным кудрявым париком, разделенным сбоку пробором и обнажавшим лоб почти до самой маковки, что должно было бы указывать на колоссальные умственные способности.

У Полли был очень слабенький, жиденький, тоненький голосок, и это давало повод кингсгейтским шутникам настаивать на том, что ему приличнее было бы родиться женщиной. И сердце у него было мягкое, ибо, получив выгодный заказ на полсотни или даже сотню воробьев для состязания в стрельбе, он обычно замечал сострадательным тоном: как это странно, что воробьи созданы только для того, чтоб их стрелять. Однако вопрос, не созданы ли люди только для того, чтобы стрелять воробьев, никогда не приходил ему в голову.

В качестве спортсмена, Полли носил вельветовую куртку, длиннейшие синие чулки, шейный платок какого-нибудь яркого цвета и очень высокий цилиндр. Занимаясь более спокойным ремеслом брадобрея, он обычно надевал фартук, не блиставший чистотой, фланелевую куртку и плисовые короткие штаны. В этом самом костюме, только подоткнув повыше фартук — в знак того, что цирюльня уже закрыта на ночь, — он запер двери однажды вечером, спустя несколько недель после событий, описанных в предыдущей главе, и остановился на крыльце, дожидаясь, пока не перестанет звонить маленький надтреснутый колокольчик. Ибо, пока он звонил — так рассуждал мистер Свидлпайп, — все казалось, что в доме кто-то есть.

— Маленький, а раззвонится — никак не уймешь, — сказал Поль. — Наконец-то успокоился.

С этими словами он подоткнул фартук еще выше и торопливо зашагал по улице. Сворачивая к Холборну, он наткнулся на молодого джентльмена в ливрее. Юнец, хотя и маленького роста, оказался бойким и немедленно накинулся на него, весьма живо выражая свое неудовольствие.

— Эй, ты, олух! — воскликнул молодой джентльмен. — Не видишь, куда идешь, что ли? Не смотришь себе под ноги, что ли? Глаза у тебя зря приделаны, что ли? Эх ты! Да ну тебя, право!

Молодой джентльмен произнес последние слова очень громко и таким тоном, как будто в них-то и заключалась самая оскорбительная суть. Но вслед за этим его гнев сразу перешел в удивление, и он закричал уже более мирным тоном:

— Как! Полли!

— Быть не может! — ответил Полли. — Неужели это ты?

— Нет, не я, — отвечал юнец, — это мой сын, самый старший. Делает честь своему папаше! Верно, Полли? — И, слегка подшутив таким образом, он остановился посреди тротуара и завертелся волчком, чтобы лучше показать себя со всех сторон, сильно мешая прохожим, которые были настроены далеко не так жизнерадостно.

— Просто не верится, — сказал Поль. — Как? Значит, ты ушел со старого места? Неужели правда?

— А то как же! — отвечал его юный приятель, засовывая руки в карманы белых плисовых штанов и важно выступая рядом с цирюльником. — Если можешь отличить хорошие сапоги от плохих, так взгляни на эти!

— За-ме-чательно! — воскликнул мистер Свидлпайп.

— А в шикарных пуговицах ты что-нибудь смыслишь? — спросил юнец. — Если не знаешь толку, лучше и не гляди на мои пуговицы, — эти львиные головы сделаны для людей со вкусом, а не для каких-нибудь выскочек.

— За-ме-чательно! — опять воскликнул цирюльник. — Да еще зеленый фрак с золотым галуном! И кокарда на шляпе!

— Ну, а то как же, — отвечал юнец. — Да ну ее, эту кокарду. Похожа как две капли воды на вентилятор в кухонном окне у мамаши Тоджерс, только что не вертится. Ты не видал, старуху не пропечатали еще в «Газете»[82] …не пропечатали еще в «Газете»? — «Газета» — сокращенное название «Лондонской газеты», основанной в 1665 году для публикации правительственных постановлений, назначений чиновников, судебных постановлений о банкротствах и тому подобного.?

— Нет, — ответил цирюльник. — А разве она обанкротилась?

— Не обанкротилась, так обанкротится, — возразил Бейли. — Без меня у нее дело не пойдет. Ну, а как твое здоровье?

— Да недурно, — сказал Полли. — Ты живешь в этом конце города или просто шел ко мне повидаться? Какие у тебя дела в Холборне?

— Никаких дел у меня в Холборне нету, — отвечал Бейли с некоторым неудовольствием. — Все мои дела в Вест-Энде[83] Вест-Энд — богатый аристократический район Лондона. Здесь находятся парламент, королевский двор, в зелени парков и скверов расположены роскошные особняки; в Вест-Энде сосредоточены также лучшие магазины Лондона.. Хозяин у меня теперь первый сорт! Какое у него лицо, не разберешь из-за бакенбард, а какие бакенбарды — не разберешь из-за краски. Вот это настоящий джентльмен! Верно? Может, хочешь прокатиться? Только как бы тебе не повредило. Увидишь, как я легкой рысью выезжаю из-за угла, — пожалуй, еще в обморок упадешь.

Чтобы дать некоторое понятие об этом эффектном появлении, мистер Бейли сам изобразил бегущего рысью коня, и так высоко закинул голову, пятясь к колодцу, что с нее свалилась шляпа.

— Ведь он у нас дядя Козерогу, — сказал Бейли, — и родной брат Каприфолию. Два раза въехал в посудную лавку, после того как мы его купили, а продали его за то, что он убил свою хозяйку. Вот это конь так конь! Верно?

— Да! Теперь ты уж не захочешь больше покупать коноплянок, — заметил Поль, с грустью глядя на своего молодого друга. — Теперь ты уж не станешь больше покупать коноплянок и вешать в клетке над кухонной раковиной, да?

— Само собой не стану, — отвечал Бейли. — Что верно то верно. Ниже павлина я теперь ни с какой птицей дела не имею, да и то для меня дешевка. Ну, так как же ты поживаешь?

— Да недурно, — сказал Поль. Он опять ответил на этот вопрос, потому что мистер Бейли опять его задал, а мистер Бейли задал вопрос потому, что это очень шло к высоким сапогам, широко расставленным ногам в плисовых штанах и слегка согнутым коленам, — для спортсмена и лошадника развязный тон был самым подходящим.

— Так куда же ты собрался, старик? — спросил мистер Бейли с той же светской непринужденностью. В их беседе он играл роль опытного светского человека, а брадобрей — младенца.

— Как же, надо проводить мою жилицу домой, — сказал Поль.

— Женщину! — воскликнул мистер Бейли. — Ставлю двадцать фунтов, что дело нечисто!

Маленький брадобрей поспешил объяснить, что она вовсе не красавица и даже не молодая женщина, а просто сиделка, которая вот уже несколько недель ведет хозяйство у одного джентльмена, а нынче уходит с места, потому что на смену ей должна приехать другая, законная хозяйка, а именно — молодая жена этого джентльмена.

— Он только что женился и нынче привезет новобрачную домой, — сказал цирюльник. — Вот я и собираюсь зайти за моей жилицей в дом мистера Чезлвита — тут, сейчас же за почтамтом — и донести ей сундук.

— К Джонасу Чезлвиту? — спросил Бейли.

— Да, фамилия эта самая, — отвечал Поль, — правильно. А ты его разве знаешь?

— Где уж нам! — воскликнул мистер Бейли. — Откуда мне его знать. Да и ее то же самое. Чего уж! Ведь они и познакомились-то через меня.

— Да что ты? — сказал Поль.

— Вот тебе и что ты! — подмигнул ему мистер Бейли. — И собой недурна, скажу я тебе. Только ее сестра лучше. Та веселая такая. В старое время мы с ней, бывало, вот как шутили!

Мистер Бейли говорил так, как будто бы он давным-давно уже стоит одной ногой в могиле и будто дело происходило лет двадцать или тридцать тому назад. Смиренного Поля Свидлпайпа до такой степени ошарашила самоуверенность скороспелого юнца, его покровительственная манера, а также его сапоги, кокарда и ливрея, что перед глазами у него плавал туман и он видел не всем известного юнца Бейли из Коммерческого пансиона миссисм Тоджерс, с которым водил знакомство уже около года, продавая ему время от времени певчих птиц по два пенса за штуку, но воплощенный идеал всех лондонских лошадников, ходячий свод всей конюшенной премудрости своего времени, некий сгусток светского образа жизни и многостороннего опыта. И действительно, хотя и в мглистой атмосфере пансиона миссис Тоджерс таланты мистера Бейли блистали достаточно ярко, теперь они затмевали пространство и время, доводили зрителей до помрачения чувств, опровергая у них на глазах все законы природы. Он шел по самым настоящим, осязаемым булыжникам Холборна, обыкновенный мальчишка-подросток, а все его подмигивания, все мысли, все поступки, все слова были стариковские. Суть в нем была старая, а обличье молодое. Это делало его загадочным существом, сфинксом в сапогах и плисовых брюках. Цирюльнику не оставалось ничего другого, как только самому расстаться с разумом или уж не сомневаться в Бейли; он мудро выбрал последнее.

Мистер Бейли был так любезен, что сопровождал его всю остальную дорогу, развлекая непринужденной беседой на различные спортивные темы, главным образом о сравнительных достоинствах лошадей в белых чулках и без оных. Относительно фасона хвоста у мистера Бейли тоже было свое мнение, которое он изложил, прося, однако, своего друга не принимать его на веру, так как тут он, к сожалению, расходится с некоторыми признанными авторитетами. Он угостил мистера Свидлпайпа стаканчиком смеси, составленной по его собственным указаниям и изобретенной, по его словам, одним из членов жокей-клуба[84] Жокей-клуб — аристократический клуб, основанный в Лондоне в 1751 году.; и так как они уже приближались к месту своего назначения, мистер Бейли заметил, что хотел бы быть представленным миссис Гэмп, раз у него выбрался свободный часок, тем более что с ее хозяевами он давно знаком.

Поль постучался к Джонасу Чезлвиту и, как только миссис Гэмп открыла дверь, познакомил друг с другом эти две выдающиеся личности. Счастливой чертой двойственного ремесла миссис Гэмп было то, что оно заставляло ее интересоваться молодостью так же, как и старостью. Она приняла мистера Бейли весьма любезно.

— Очень хорошо, конечно, что вы пришли, — сказала она своему домохозяину, — и привели с собой такого приятного знакомого. Только придется вас попросить, — будьте так добры, войдите в дом, потому что молодые еще не приехали.

— Опаздывают как будто? — спросил ее домохозяин, после того как она проводила их вниз, на кухню.

— Как сказать, сударь, пожалуй что и опаздывают, на крыльях любви оно можно бы и пораньше.

Мистер Бейли осведомился, не брали ли «Крылья Любви» призов на скачках и стоит ли на них поставить, и, узнав, что «крылья любви» не лошадь, а всего-навсего поэтическое и фигуральное выражение, был очень недоволен. Миссис Гэмп была так поражена его светскими манерами и свободой обращения, что уже собиралась задать мистеру Свидлпайпу шепотом вопрос: мальчишка это или взрослый, когда тот, предвидя ее намерение, своевременно отвлек ее внимание в сторону.

— Он знает миссис Чезлвит, — сказал цирюльник довольно громко.

— Он все на свете знает, как я погляжу, — заметила миссис Гэмп. — Прошел огонь, воду и медные трубы.

Мистер Бейли принял это за комплимент и сказал, поправляя галстук:

— Вот именно.

— А ежели вы знаете миссис Чезлвит, то, может, знаете, как ее зовут? — спросила миссис Гэмп.

— Чарити, — сказал Бейли.

— Вот уж нет! — вскричала миссис Гэмп.

— Значит, Черри, — сказал Бейли. — Черри — для краткости. Это все равно.

— И начинается-то вовсе не с буквы Ч, — возразила миссис Гэмп, качая головой. — Начинается с буквы М.

— Фью! — присвистнул мистер Бейли, выбивая целое облако трубочной глины из своих штанов. — Значит, он взял да и женился на той, веселой!

Так как эти слова были не совсем понятны, то миссис Гэмп попросила объяснения, и мистер Бейли приступил к делу, а она жадно слушала все, что он говорил. Он был еще на середине рассказа, когда грохот колес и двойной стук дверного молотка возвестили о прибытии четы новобрачных. Попросив Бейли приберечь конец рассказа на то время, когда он будет провожать ее домой, миссис Гэмп взяла свечу и побежала встречать и приветствовать молодую хозяйку дома.

— Желаю вам счастья и всякой радости от всего сердца, — сказала, приседая, миссис Гэмп, как только молодые вошли в прихожую, — и вам тоже, сударь. Супруга ваша как будто немножко устала с дороги, мистер Чезлвит? Этакая милочка!

— Да уж она давно об этом стонет, — проворчал мистер Чезлвит. — Посветите-ка нам лучше, вот что!

— Сюда пожалуйте, сударыня, — говорила миссис Гэмп, поднимаясь перед ними по лестнице. — Прибрали тут все как только можно было, ну да вы и сами много чего перемените, когда освоитесь немножко. «Не похоже, однако, чтобы она была веселая, как я погляжу», — прибавила миссис Гэмп уже про себя.

И точно, молодая жена смотрела невесело. Смерть, побывавшая здесь перед свадебным пиром, казалось набросила свою тень на весь дом. Воздух был душный и тяжкий, в комнатах стояла какая-то мгла, глубокий мрак заполнял каждую щель и каждый угол. У очага, подобно зловещему призраку, сидел престарелый клерк, глядя на обгорелые поленья. Он поднялся с места и посмотрел на нее.

— Так вы еще здесь, мистер Чафф? — небрежно сказал Джонас, смахивая пыль с сапогов. — Все еще на этом свете, а?

— Все еще тут, сэр, — подхватила миссис Гэмп. — И за это мистер Чаффи должен вас благодарить, сколько раз я ему говорила.

Мистер Джонас был, как видно, сильно не в духе, потому что сказал коротко, оглянувшись на нее:

— Миссис Гэмп, вы нам больше не нужны.

— Сию минуту ухожу, сэр, — отвечала сиделка, — если вам ничего больше не потребуется, сударыня. А может, надо, — говорила миссис Гэмп самым сладким голосом, роясь тем временем в кармане, — может, надо что-нибудь для вас сделать, птичка моя?

— Нет, — отвечала Мерри, чуть не плача, — лучше уходите, пожалуйста.

Со слащавой и хитрой улыбочкой, косясь одним глазом на мужа, а другим на жену, с чисто профессиональным плутовским выражением, свойственным только ее ремеслу, миссис Гэмп опять порылась в кармане и извлекла оттуда печатную карточку того же содержания, что и ее вывеска.

— Уж будьте так добры, дорогая моя дамочка, положите вот это где-нибудь на виду, голубушка, чтобы не забыть потом, — заметила миссис Гэмп, понизив голос. — Многие дамы очень хорошо меня знают, а это вот — моя карточка. Фамилия у меня простая, и сама я человек простой. Живу я тут близехонько и уж позволю себе забежать к вам кое-когда, справиться, как ваше здоровье, как вы себя чувствуете, цыпленочек мой дорогой!

И, сопровождая свои слова бесчисленными подмигиваниями, покашливаниями, кивками, улыбочками и приседаниями, направленными к тому, чтобы установить некое таинственное понимание между собой и новобрачной, миссис Гэмп призвала благословение божие на весь их дом и, подмигивая, покашливая, кивая, улыбаясь и приседая, выплыла из комнаты.

— Одно я только скажу, хоть на костре меня жгите, как Марфу-мученицу, все равно скажу, — шепотом заметила миссис Гэмп, сойдя вниз, — что-то не очень похоже сейчас, чтобы она была раньше веселая.

— А вы погодите, пока она засмеется! — сказал Бейли.

— Что ж! — произнесла миссис Гэмп плачущим голосом. — И погожу, мой милый!

Больше в доме они не разговаривали. Миссис Гэмп надела чепец, мистер Свидлпайп взял ее сундук, и мистер Бейли провожал их до Кингсгейт-стрит, по дороге рассказывая о своем знакомстве с миссис Чезлвит и ее сестрицей. Забавный пример скороспелости этого юноши: он вообразил, будто миссис Гэмп питает к нему нежные чувства, и очень потешался над этой безнадежной страстью.

Как только дверь тяжело захлопнулась за ними, миссис Чезлвит опустилась на стул и, оглядывая комнату, почувствовала, что ее охватывает странная дрожь. Комната была почти такая же, как и прежде, только стала более мрачной. А ей казалось, что здесь должно было стать светлее ради ее приезда.

— Что, не нравится тебе тут? — сказал Джонас, наблюдая за выражением ее лица.

— Да, здесь невесело, — сказала Мерри. стараясь справиться с собой.

— А скоро будет еще хуже, — отвечал Джонас, — если не перестанешь кривляться. Тоже хороша! Не успела приехать домой, как надулась! Ведь хватало же у тебя живости раньше изводить меня. Девчонка там, внизу. Позвони-ка, чтобы несла ужин, пока я снимаю сапоги!

Она проводила его взглядом и, когда он вышел из комнаты, встала, чтобы выполнить его приказание, но тут старик Чаффи тихонько тронул ее за руку.

— Неужели вы за него вышли замуж? — спрашивал он настойчиво. — Неужели вышли?

— Да, вышла. Месяц тому назад. Боже мой, что случилось?

Он ответил, что ничего не случилось, и отвел глаза. Но, обернувшись к нему в страхе и удивлении, она увидела, как он поднял руки над головой, и услышала его слова:

— О горе, горе, горе этой несчастной семье! Вот чем встретили ее по приезде домой.