Онлайн чтение книги Честь самурая Life of the Taiko
Грехи отцов

Всего лишь за один быстро промелькнувший год власть и влияние Хидэёси возросли так стремительно, что он и сам дивился этому. Он уничтожил кланы Акэти и Сибата, заставил склониться военачальников Такигаву и Сассу, сам Нива выказал ему особое доверие, а Маэда Инутиё доказал свою верность былой дружбе.

Ныне под властью Хидэёси оказались почти все провинции, прежде покоренные Нобунагой. Разительная перемена обнаружилась и в отношениях с князьями тех провинций, которые сумели сохранить независимость или хотя бы ее видимость. Клан Мори, что много лет противился замыслу Нобунаги подчинить всю страну, заключил с Хидэёси договор о союзе и прислал заложников.

Оставался один могущественный князь, намерения которого были по-прежнему загадочны, – Токугава Иэясу. Между ним и Хидэёси никаких отношений долгое время не было. Они затаились, как соперники над игральной доской в ожидании сильного хода противника.

В конце концов молчание закончилось. Действовать начал Иэясу: двадцать первого числа пятого месяца, вскоре после возвращения Хидэёси в Киото, к нему в крепость Такарадэра прибыл один из военачальников Иэясу, старший по возрасту и званию – Исикава Кадзумаса.

– Я прибыл с поздравлениями от его светлости князя Иэясу. Вы одержали великую победу и тем восстановили в стране мир и покой.

Произнеся эти высокопарные слова, Кадзумаса вручил Хидэёси драгоценный подарок – старинную шкатулку-хацухана для хранения чая.

Хидэёси успел стать ценителем чайной церемонии, изысканный подарок его обрадовал. Не меньше была радость и от того, что Иэясу первым обратился к нему с учтивыми поздравлениями.

Кадзумаса хотел в тот же день отправиться назад, в Хамамацу, но Хидэёси отговорил его.

– Вам некуда спешить, – сказал он. – Погостите у меня два-три дня. Я дам знать князю, что вы задержались здесь по моей просьбе. Назавтра нам предстоит небольшое семейное торжество.

Небольшим семейным торжеством Хидэёси назвал пир по случаю получения нового высокого титула. Император преподнес ему титул за заслуги на поле сраженья и в мирных делах. Кроме того, Хидэёси собирался объявить о начале строительства в Осаке новой крепости.

Пиршество длилось три дня. Все эти дни бесчисленной чередой в замок прибывали гости, а в узких улицах города не было проходу от паланкинов придворных, их слуг и лошадей.

Кадзумасе пришлось признать: мантия Нобунаги отныне на плечах Хидэёси. До приезда сюда он был твердо убежден, что славу и влияние Нобунаги унаследует Токугава Иэясу. Часы, проведенные в гостях у Хидэёси, заставили его передумать. Мысленно сравнивая владения Хидэёси и Иэясу, сравнивая численность и мощь военных сил, Кадзумаса с грустью осознавал, что княжество Токугавы – всего лишь небольшой провинциальный удел в восточной Японии.

Через несколько дней Кадзумаса объявил, что собирается отбыть. Хидэёси проводил его до ворот Киото. Когда они двигались верхами по дороге, Хидэёси обернулся в седле и предложил Кадзумасе, скакавшему чуть позади, поравняться с собою. Человек другого клана, Кадзумаса мог рассчитывать на знаки милости – но чтобы скакать рядом с самим князем…

Хидэёси приветливо заметил:

– Все равно мы едем вместе, так не лучше ли ехать рядом? Дорога в Киото скучновата, добрая беседа скрасит путь.

Кадзумаса на мгновение замешкался, затем хлестнул коня и поравнялся с Хидэёси.

– Утомительно ездить туда и обратно в Киото, – сказал Хидэёси. – В этом году я переберусь в Осаку, хочу быть поближе к столице. – И он поведал Кадзумасе свои намерения насчет возведения новой крепости.

– Осака, что ни говори, – самое подходящее место, – заметил Кадзумаса. – Ходят слухи, будто князь Нобунага уже давно ее заприметил.

– Да, это так. Но монахи-воины из Хонгандзи засели там в своих лесных укреплениях, так что князю пришлось остановиться в Адзути.

Они уже въехали в Киото, и, когда Кадзумаса уже хотел попрощаться, Хидэёси вновь удержал его:

– В такую жару не стоит путешествовать берегом. Не лучше ли вам отплыть на лодке из Оцу? Пока ее будут готовить, отобедаем у Маэды Гэни.

Маэда Гэни был человек, которого Хидэёси недавно назначил наместником Киото. Не дав Кадзумасе уклониться от приглашения, Хидэёси повез его в дом наместника. Двор был тщательно подметен, словно хозяева заранее знали о прибытии дорогого гостя, и Гэни встретил Кадзумасу чрезвычайно учтиво.

Хидэёси непрестанно следил, чтобы гостю не стало скучно, и в продолжение всей трапезы развлекал его разговорами о строительстве крепости.

Гэни принес большой лист бумаги и разложил его на полу. План крепости показывали гостю из другой провинции, отчего Гэни и Кадзумаса пребывали в замешательстве, – их смущала доверчивость Хидэёси, оправдать которую могло только то, что он забыл и о принадлежности Кадзумасы другому клану, и о собственных непростых отношениях с этим кланом.

– Мне пришлось слышать, что вы большой знаток строительства крепостей, – сказал Хидэёси Кадзумасе. – Если вы пожелаете сделать замечания или возражения, буду рад их услышать.

Кадзумаса и вправду был искушен в возведении крепостей. Обычно планы построек держали в строжайшем секрете, и никому не пришло бы в голову показывать их выходцу из другого клана, но сейчас Кадзумаса не стал разгадывать истинные намерения Хидэёси и тщательно вник в чертежи.

Кадзумаса знал, что Хидэёси не скупится на затраты, и все же его поразил размах замысла. Когда Осака была поселением монахов-воинов из Хонгандзи, площадь их главной крепости составляла всего тысячу цубо. Согласно планам Хидэёси, на месте главной крепости предстояло возвести внутреннюю цитадель. План постройки был привязан к местности, учитывал расположение рек, гор, озерного берега, возможности нападения и обороны на каждом участке – ничто не оставалось без внимания. Вокруг всех укрепленных рубежей предполагалось насыпать три земляных вала. Окружность внешней стены составляла более шести ри. Самой высокой в крепости должна была стать пятиэтажная башня с бойницами на каждой площадке. Крыши внутренних построек покрывались позолотой.

Изумленный и восхищенный Кадзумаса молча любовался великолепными чертежами. То, что он увидел, являло собой лишь часть задуманного. Окружающий крепость ров заполнялся водой из реки Ёдо. Из богатого торгового города Сакаи, неподалеку от Осаки, начинались многочисленные торговые пути в Китай, Корею и Юго-Восточную Азию. Высящиеся совсем рядом горные цепи Ямато и Кавати были естественными преградами для врага. Дороги Санъин и Санъё прямиком вели из Осаки – морем и посуху – на Сикоку и Кюсю, то есть служили ключом едва ли не ко всей стране. Как место для возведения главной крепости страны и будущая столица, Осака была предпочтительнее, чем воздвигнутый Нобунагой город Адзути. Кадзумаса не смог обнаружить ни малейшего изъяна в предложенном его суду замысле.

– Ну, что скажете? – осведомился Хидэёси.

– Просто превосходно. Великий замысел! – не кривя душой, выразил Кадзумаса то единственное, что мог сказать.

– Как по-вашему, оправдает ли себя новая крепость?

– В день окончания работ возникнет самый большой укрепленный город во всей Японии, – сказал Кадзумаса.

– Этого я и хочу.

– Когда вы приступите к постройке?

– Думаю переехать в Осаку до нового года.

Не веря собственным ушам, Кадзумаса уставился на собеседника:

– Еще в нынешнем году? Возможно ли такое?

– Вполне возможно.

– Но прежде чем будет положен последний камень, пройдет не меньше десяти лет!

– Через десять лет наш мир будет иным, а я состарюсь. – Хидэёси расхохотался. – На внутреннее убранство и отделку, включая украшения, я положил три года.

– Немыслимо заставить ремесленников и рабочих трудиться столь быстро. Да и запасы камня и извести вам понадобятся огромные.

– Их доставят из двадцати восьми провинций.

– Сколько же рабочих вам понадобится?

– Точно не знаю. Около ста тысяч. Мои чиновники утверждают: чтобы открыть внешний и внутренний рвы, шестьдесят тысяч человек должны беспрерывно работать три месяца.

Кадзумаса умолк. Он был подавлен величием замысла Хидэёси по сравнению со скромными крепостями Окадзаки и Хамамацу в его, Кадзумасы, родной провинции. Но поблизости от Осаки нет каменоломен. Удастся ли Хидэёси доставить в Осаку такое количество камня, в том числе большие глыбы? Где в трудные времена полагает он найти огромные деньги, без которых постройку не начать? Уж не представляют ли собой планы Хидэёси всего лишь пустую похвальбу?

В эту минуту Хидэёси вспомнил о чем-то очень важном. Вызвав писца, он принялся диктовать какое-то послание. Словно бы позабыв о присутствии Кадзумасы, он просмотрел написанное, кивком одобрил и сразу начал диктовать другой текст. Даже если бы Кадзумасе было безразлично, что содержится в письме Хидэёси, ему не удалось бы, сидя рядом, пропустить услышанное мимо ушей. А Хидэёси, похоже, составлял важное послание вождям клана Мори.

Кадзумаса растерялся. Не зная, как поступить, он обратился к Хидэёси:

– Я вижу, у вашей светлости государственные заботы. Позволено ли будет мне удалиться?

– Нет-нет, не надо, останьтесь. Я сейчас закончу.

Хидэёси продолжал. Он получил послание от одного из людей клана Мори. Его поздравляли с победой, одержанной над кланом Сибата. И теперь, подробно описывая битву при Янагасэ, он требовал у автора послания, чтобы тот ясно и кратко изложил ему собственные мысли о будущем всего клана. Письмо было личное и весьма важное.

Кадзумаса молча сидел рядом, глядя в окно на бамбуковые заросли, а Хидэёси, не таясь, диктовал:

– «Если бы я дал Кацуиэ хоть короткую передышку, одолеть его потом было бы куда труднее. На волоске висела судьба всей Японии, потому на сей раз я решил не считаться с потерями. Во второй половине часа Тигра я обрушился на крепость Кацуиэ и к часу Лошади овладел ею».

Когда он произнес слова «судьба всей Японии», глаза его сверкали, как в минуту победы. Затем письмо приняло неожиданный оборот, дабы заставить вождей клана Мори вдуматься в смысл написанного.

– «Я был бы неблагодарен к своим воинам, если бы вновь созвал их в поход, но при необходимости я так и поступлю. Я сам приду в ваш край и добьюсь, чтобы взаимные уговоры исполнялись. Я настаиваю: ведите себя с приличествующей скромностью и не вынуждайте меня действовать силой».

Кадзумаса, украдкой глянув на Хидэёси, поневоле восхитился его отвагой. Хидэёси диктовал резкое и самоуверенное послание, а держался при этом так, словно сидел с давним другом по-домашнему, за легкой беседой и чашечкой сакэ. Что это – гордыня или простота?

– «Клан Ходзё на востоке, клан Уэсуги на севере дали мне право вести дела по своему усмотрению. Если и вы позволите мне поступать так же, то руки мои будут развязаны, и Япония обретет наилучшее правление с незапамятных времен. Прошу вас обдумать и принять близко к сердцу все, что здесь изложено. Если вам есть что возразить, известите меня до начала седьмого месяца. Буду крайне признателен, если означенное послание вы подробно доведете князю Тэрумото».

Глаза Кадзумасы следили, как ветер играет за окном молодыми побегами бамбука, а уши пылали, внимая словам Хидэёси. И сердце его трепетало, как бамбуковая листва на ветру. Похоже, для Хидэёси даже такой крупный замысел, как возведение крепости в Осаке, был побочной задачей для размышлений в свободное время. Обращаясь к вождям могущественного клана Мори, он назначил им точный срок ожидания их согласия – начало седьмого месяца – под угрозой военного похода.

Кадзумаса был потрясен, восхищен – и смертельно устал от всего.

Вошедший слуга доложил, что лодка, в которой должен был отправиться Кадзумаса, готова к отплытию. Хидэёси отстегнул от пояса меч и преподнес его Кадзумасе:

– Оружие старинное, но его лезвие пока безупречно. Прошу, примите этот меч в знак моей глубочайшей приязни.

Кадзумаса, приняв меч, благоговейно приложился к нему лицом.

По выходе из дворца их дожидались личные оруженосцы Хидэёси, чтобы почетной стражей проводить Кадзумасу до гавани в Оцу.

Сложности, как нераспутанные узлы, во множестве поджидали Хидэёси в самом Киото и за его пределами.

После сражения под Янагасэ кровопролитие закончилось. Но даже после того, как сдался Такигава, осталось несколько мятежников, не желавших сложить оружие. Остатки войска провинции Исэ укрепились в Нагасиме и Кобэ. Подавить их сопротивление должен был Ода Нобуо.

Услышав, что Хидэёси вернулся из Этидзэна, Нобуо оставил расположение своего войска и в тот же день встретился с новым вождем клана.

– Когда провинция Исэ прекратит борьбу, вы можете принять во владение крепость Нагасима, – сказал Хидэёси.

После этих слов не слишком-то удачливый князь Нобуо покинул Киото в превосходном настроении.

Смеркалось, зажигали лампы. Ушли придворные, удостоившиеся приема у Хидэёси, разошлись и другие гости. Хидэёси, совершив омовение, сел ужинать с Хидэкацу и Маэдой Гэни. За ужином слуга доложил, что в столицу вернулся Хикоэмон.

Ветер шумел в оконных ставнях, неподалеку слышался веселый смех молодых женщин. Хикоэмон не стал спешить во внутренние покои, сперва прополоскал рот и пригладил волосы. Он примчался из Удзи верхом и был весь в дорожной пыли.

Задание Хикоэмона состояло в том, чтобы встретиться с Сакумой Гэмбой, содержавшимся под стражей в Удзи. Дело с виду было простое, но Хидэёси знал, что это не так, потому и поручил его Хикоэмону.

Гэмбу бросили в темницу, но не умертвили – держали в Удзи. Хидэёси распорядился, чтобы пленника не пытали и не унижали. Он знал, что Гэмба – человек беспримерной отваги, а вырвавшись на свободу, он превратится в разъяренного тигра. Хидэёси следил, чтобы Гэмбу неусыпно стерегли.

Хотя Гэмба был пленным вражеским военачальником, Хидэёси искренне сочувствовал ему. Он ценил незаурядные способности Гэмбы так же высоко, как обожавший своего племянника Кацуиэ, и полагал, что казнить такого смельчака было бы постыдно. Вскоре после возвращения в Киото Хидэёси отправил к пленнику надежного человека для переговоров о возможном будущем.

– Кацуиэ больше нет в живых, – начал посланец. – Вам подобает подчиниться князю Хидэёси, как естественному преемнику Кацуиэ. Если вы так поступите, вам возвратят и свободу, и власть в провинции, и начальство над крепостью.

Гэмба презрительно расхохотался:

– Кацуиэ – это Кацуиэ, и какой-то там Хидэёси – не чета ему. Кацуиэ покончил с собой. Я тоже не собираюсь задерживаться в этом мире. И ни за что не стану служить Хидэёси, пусть даже он посулит мне власть надо всею страной.

После первой неудачи к Гэмбе отправился Хикоэмон. Он не слишком надеялся, что ему удастся переубедить Гэмбу, и не ошибся.

– Ну, как все прошло? – спросил Хидэёси.

Он сидел возле серебряной курильницы, клубы пахучего дыма из которой отпугивали комаров.

– Его ничто не прельстило, – отозвался Хикоэмон. – Он просил только об одном: чтобы я отрубил ему голову.

– Что ж, если таков ответ, то и впрямь не надо больше настаивать.

Хидэёси убедился, что не сможет привлечь Гэмбу на свою сторону, и испытал облегчение, морщины у него на лице разгладились.

– Мне понятны ваши надежды, мой господин. Боюсь, что не сумел оправдать их.

– Ты ни в чем не виноват, – ободрил его Хидэёси. – Даже в темнице Гэмба не хочет склониться передо мной, чтобы спасти себе жизнь. У него подлинно самурайское чувство чести. Искренне жаль терять столь мужественного и целеустремленного человека. Поддайся он на твои уговоры, прибудь сюда, чтобы изъявить свою преданность – я перестал бы его уважать только за это. Ты сам самурай, – добавил Хидэёси, – и в душе понимаешь его правоту, поэтому тебе не удалось его переубедить, вот в чем дело.

– Простите меня.

– Мне жаль, что я обременил тебя подобным поручением. Не говорил ли Гэмба еще что-нибудь?

– Я спросил его, почему он не погиб на поле сражения, а вместо этого пустился в бегство и в конце концов попал в плен к каким-то крестьянам. Спросил, почему он томится в темнице и ждет казни, вместо того чтобы покончить с собой.

– И что он ответил?

– Он спросил, считаю ли я, что смерть на поле боя и сэппуку – единственно достойные выходы для самурая. Сам же он сказал, что убежден в обратном: воин должен сделать все возможное и невозможное, чтобы выжить.

– Это все?

– Бежав с поля битвы под Янагасэ, он еще не знал, жив Кацуиэ или мертв, и попытался прорваться в Китаносё, чтобы оттуда объединенными силами напасть снова. На пути бегства он окончательно пал духом и остановился у крестьянской хижины, чтобы попросить китайской полыни.

– Грустно… очень грустно.

– Весьма хладнокровно он объявил, что опозорен, попав в плен живым, и если удастся перехитрить стражей и убежать, то непременно придет сюда и попытается умертвить вас. Тем он надеется смыть с себя заслуженный гнев духа Кацуиэ и испросить прощения за страшную ошибку, допущенную в походе на Сидзугатакэ.

– О, какой позор! – Глаза Хидэёси увлажнились сочувствием. – Втуне растратить способности такого человека и обречь его на верную смерть! Эта вина падет на Кацуиэ. Что ж, да будет так. Позволим Гэмбе умереть достойно. Позаботься об этом, Хикоэмон.

– Понял, мой господин. Значит, завтра?

– Чем раньше, тем лучше.

– И где же?

– В Удзи.

– Следует ли казнить его на площади?

Хидэёси на мгновение задумался:

– Думаю, выбор сделает сам Гэмба. А он наверняка захочет принять смерть в поле, прошествовав перед тем по городу.

На другой день Хидэёси вручил Хикоэмону, готовившемуся выехать в Удзи, два шелковых кимоно.

– Наверное, платье Гэмбы превратилось в лохмотья. Пусть перед смертью переоденется в чистое.

В тот же день Хикоэмон отбыл в Удзи, чтобы повидаться с Гэмбой, которого держали в одиночном заключении.

– Князь Хидэёси повелел, чтобы вас провели по Киото, а затем обезглавили в поле под Удзи, как вы сами того хотели.

Ни один мускул не дрогнул в лице Гэмбы.

– Передайте князю мою признательность, – учтиво отозвался он.

– Князь Хидэёси прислал вам эти одежды.

Взглянув на два шелковых кимоно, Гэмба отказался:

– Поблагодарите князя Хидэёси за доброту. Не думаю, что эта одежда мне к лицу. Верните ее, пожалуйста, своему господину.

– Вы недовольны?

– Эти наряды годились бы пешему воину. Когда меня, родного племянника князя Кацуиэ, столица увидит в таком платье, это навлечет на покойного лишний позор. Моя одежда изношена, но она пропитана духом битвы, и пусть меня проведут по городу в ней. Если князь Хидэёси дозволит мне переодеться, пусть подберет что-нибудь достойное.

– Я передам эту просьбу. Что именно вы хотели бы?

– Красный свободный плащ с широкими рукавами. Под него – алое шелковое кимоно, расшитое серебром. – Гэмба и в этот роковой час говорил, не тая своих чувств и мыслей. – Все знают, что меня схватили крестьяне, связали и выдали врагу. Я опозорен тем, что взят живым. До последнего мига надеялся я исхитриться и убить князя Хидэёси и не смог этого совершить. Когда меня проведут по столице, это привлечет внимание. Стыдно мне выступать в невзрачном кимоно вроде того, что привезли вы. Я буду удовлетворен, если появлюсь перед толпой в роскошных нарядах, какие носил на поле брани, когда за плечами у меня реяло знамя полководца. И я хочу, чтобы меня связали еще раз, на глазах у всех, перед тем, как я взойду в повозку – в доказательство, что я не гневаюсь.

Присущая Гэмбе прямота была одной из самых привлекательных его черт. Когда Хикоэмон доложил Хидэёси о просьбе узника, князь немедленно приказал исполнить ее.

Настал день казни Гэмбы. Пленный помылся, тщательно пригладил волосы, облачился в алое кимоно и – поверх него – в свободный красный плащ с широкими рукавами. Протянув вперед руки, он дал себя связать, затем взошел в повозку. Всего тридцать лет должно было исполниться ему в этом году, и он был так крепок телом и духом, что все невольно жалели этого могучего и красивого человека.

Повозка проехала по улицам Киото и вернулась в Удзи. Там уже дожидалась расстеленная на земле звериная шкура.

– Вы можете сами исполнить обряд сэппуку, – сказал палач.

Гэмбе протянули малый меч. В ответ он лишь презрительно рассмеялся.

– Я не приму никаких одолжений.

Его обезглавили со связанными руками.

Шел к концу шестой месяц года.

– Должно быть, строительство крепости в Осаке продвинулось далеко, – сказал Хидэёси. – Нужно взглянуть, как идут дела.

Прибыв в Осаку, он осмотрел работы и выслушал объяснения начальника строительства. Болото в Наниве засыпали. Оба рва вырыли на указанные длину, глубину и ширину. Вокруг стройки повсюду открылись первые купеческие лавки. В заливе Сакаи и устье реки Ясудзи виделись сотни челнов, доверху груженных тяжелыми камнями, их паруса едва возвышались над водой. Хидэёси остановился там, где предстояло воздвигнуть главную цитадель. Оглядевшись по сторонам, он увидел десятки тысяч мастеровых и умельцев самых разных дел. Люди работали посменно, днем и ночью, так что работы ни на миг не прекращались.

Рабочих на строительство истребовали у каждого клана. Если какой-нибудь князь не доставлял указанное число людей, его жестоко карали, не считаясь с достоинством. Распоряжение работами установилось по строгому старшинству: начальник участка, сотники и десятники. У начальников и надсмотрщиков был четко очерченный круг обязанностей и полномочий. Уличенным в безделье сразу отрубали голову. Если провиниться случалось надсмотрщику из самураев, то он, не дожидаясь казни, совершал сэппуку.

Истинным виновником переживаний Хидэёси оставался Иэясу. Всю свою жизнь Хидэёси был убежден, что Иэясу самый замечательный человек своего времени, не считая, конечно, князя Нобунаги. Хидэёси понимал: неожиданно возвысившись, он вызвал подозрения у Иэясу, а потому столкновение неизбежно.

Когда наступил восьмой месяц, он приказал Цуде Нобукацу преподнести Иэясу знаменитый меч, выкованный самим Фудо Куниюки.

– Передай князю Иэясу, что присланная им драгоценная шкатулка доставила мне неизъяснимое наслаждение и что это – ответный дар.

Цуда выехал в Хамамацу в первые дни месяца и возвратился около десятого числа.

– Гостеприимство клана Токугава было настолько щедрым, что я не нахожу слов описать его. Это в высшей степени трогательно, – доложил Нобукацу.

– В добром ли здравии пребывает князь Иэясу?

– Насколько можно судить, в превосходном.

– Достойно ли ведут себя его приверженцы?

– В Хамамацу царит порядок, какого не встретишь в других крепостях. Все приверженцы клана выступают как члены одной семьи.

– Доводилось слышать, что Иэясу взял на службу большое число новых людей.

– Большинство их раньше принадлежало к клану Такэда.

Беседуя с Нобукацу, Хидэёси внезапно подумал о разнице в возрасте между собой и Иэясу. Увы, Хидэёси был много старше. Ему сейчас сорок шесть лет, тогда как Иэясу всего сорок один. Разница в пять лет. Сейчас молодой Иэясу заботил Хидэёси куда больше, чем до того старший по возрасту Кацуиэ.

Но все эти тревоги и волнения он таил под спудом. Внешне ничто не говорило, что, едва разделавшись с кланом Сибата, он замыслил новую войну. Да и отношения между Иэясу и Хидэёси казались безупречными. В десятом месяце Хидэёси подал императору прошение с тем, чтобы тот даровал Иэясу новый, еще более высокий титул.

Малолетнему князю Самбоси исполнилось четыре года. Князья из провинций съехались в Адзути отпраздновать Новый год, выказать почтение главе клана и помолиться за его здоровье.

– Вы ли это, уважаемый Сёню?

– Господин Гамо, как приятно вас видеть!

Два военачальника случайно встретились у входа в главный зал внутренней цитадели. Один из них был Икэда Сёню, переведенный в крепость Огаки из Осаки, чтобы освободить место для Хидэёси. Другой был Гамо Удзисато.

– Вы выглядите прекрасно, – сказал Гамо. – Не знаю, что и пожелать.

– Увы, здоровье с годами сдает, да ведь от дел никуда не скроешься. Несколько ночей в Огаки я не смыкал глаз.

– Я знаю, что на вас, уважаемый Сёню, возложено новое важное бремя – надзирать за строительством крепости в Осаке.

– Такое дело вполне по плечу людям вроде Мацуды или Исиды. Нам, военачальникам, следовало бы заняться чем-нибудь иным.

– Позвольте с вами не согласиться. Князь Хидэёси не дает людям поручений, не отвечающих их способностям. Если он назначил вас надзирать за тамошними чиновниками, значит, так и надо.

– Вот уж не думал, что вы сочтете меня пригодным к исполнению таких обязанностей, – смеясь, возразил Сёню. – Кстати, собираетесь ли вы принести новогодние поздравления малолетнему князю?

– Я только что оттуда.

– Я тоже успел там побывать. Раз уж представился случай для беседы, я хотел бы кое-что с вами обсудить.

– По правде говоря, я сам, увидев вас, вспомнил, что у меня есть к вам одна просьба.

– Должно быть, мы думаем об одном и том же. Где нам уединиться?

Сёню указал на одну из боковых комнат у входа в главный зал.

Войдя в пустую комнату, они уселись. В комнате не было жаровни с углями, но зимнее солнце, светившее сквозь дощатые ставни, немного пригревало.

– Вам известно, о чем толкуют люди? – начал Сёню.

– Да. Говорят, убили князя Нобуо. Судя по всему, это правда.

Сёню нахмурился и тяжело вздохнул.

– Мы предполагали, что в этом году начнутся новые беспорядки. Сколь серьезны они будут, зависит от того, кто с кем вступит в спор. Последние вести беспокойны. Вы моложе меня, дорогой Гамо, и, полагаю, способны судить более здраво. Не думали ли вы над тем, как предотвратить грозящую смуту?

Сёню был взволнован.

Гамо предпочел ответить вопросом на вопрос:

– Знать бы, откуда исходят слухи?

– Понятия не имею. Но дыма без огня не бывает.

– Может быть, мы с вами не все знаем?

– Не думаю. Просто события совершаются, а правду о них мы узнаем не сразу. Начнем с того, что князь Нобуо прибыл в крепость Такарадэра в одиннадцатом месяце прошлого года, чтобы повидаться с князем Хидэёси. Говорят, Хидэёси почел своим долгом воздать Нобуо по заслугам за усмирение провинции Исэ и принял его столь радушно, что Нобуо задержался в гостях на четыре дня.

– Вот как?

– Соратники Нобуо полагали, что он отбудет уже на следующее утро, но на второй день от князя не пришло никаких известий. То же самое повторилось и на третий день, и на четвертый. Тогда они заподозрили, что случилось худшее. Даже слуги, не впущенные в крепость, потеряли покой и заволновались.

– Вот оно как! – рассмеялся Гамо. – Стоит попробовать докопаться до корней, как сразу выяснится, что это пустые россказни, верно?

Но Сёню, с лица которого не сходила тревога, торопливо продолжил:

– О случившемся заговорили все вокруг. Между Исэ, Нагасимой, Осакой и столицей разошлись самые зловещие слухи. Говорили, что известие о гибели Нобуо – подлинное или ложное – исходило не от его людей, а от слуг князя Хидэёси. Обитатели крепости Такарадэра это решительно опровергают. По их мнению, слухи порождены подозрительностью и злобой приверженцев князя Нобуо. Пока обе стороны изобличали друг друга во лжи, слухи об убийстве князя Нобуо разлетелись, словно подхваченные ветром.

– И им поверили?

– Трудно понять, что в голове у простолюдинов. Узрев гибель князя Нобутаки сразу после падения клана Сибата, родственники и сторонники Нобуо лишились сна в ожидании, чей черед следующий.

И тут Гамо, не таясь, поведал о собственных страхах. Он придвинулся к Сёню поближе и зашептал:

– Кто бы что ни говорил, князя Хидэёси и князя Нобуо многое связывает, многое и разделяет.

Сёню согласно кивнул.

– Поглядите на события после гибели князя Нобунаги, – сказал Гамо. – Большинство убеждено, что, по восстановлении мира, князю Хидэёси следует вернуть бразды правления законному наследнику усопшего князя. Независимо от наших личных пристрастий все видят, что князь Самбоси еще слишком мал, а значит, наследником должен быть объявлен Нобуо. Если Хидэёси не покорится князю Нобуо, он навлечет на себя обвинения в измене присяге, в пренебрежении к тем великим милостям, которыми его осыпал клан Ода.

– По правде говоря, я слушаю – и не верю. Хоть Нобуо и не скрывает своих намерений, он должен понимать: ход событий обратен тому, что он сам желал бы видеть.

– Вы думаете, он тешится несбыточными надеждами?

– Кто знает? Нельзя понять, что творится в голове тщеславного глупца.

– Наверняка эти слухи дошли до Осаки и там приумножились.

– То-то и страшно, – вздохнул Сёню.

Состоя на службе у Хидэёси, Сёню и Гамо были связаны с ним нерасторжимыми узами. Но верность господину не делала их слепыми и не избавляла от опасений.

Не следовало забывать, что Гамо был в прошлом обласкан Нобунагой и, в частности, был женат на младшей из его дочерей. У Сёню и Нобунаги была когда-то одна кормилица. Будучи молочными братьями, они были расположены друг к другу ближе, чем это принято между князем и подданным. На большом совете в Киёсу оба военачальника выступали как члены семейства. И в силу одного этого они не могли относиться равнодушно ко всему, что затрагивало интересы клана Ода. Помимо малолетнего Самбоси, единственным прямым потомком Нобунаги по мужской линии оставался ныне князь Нобуо.

Гамо и Сёню не пребывали бы в таком затруднении, сумей они обнаружить в характере Нобуо хоть что-нибудь достойное. Было ясно, что этот человек – всего лишь посредственность. И перед большим советом в Киёсу, и после него никто не сомневался, что Нобуо не способен перехватить власть, ускользнувшую из рук Нобунаги.

К несчастью, никто не отваживался сказать Нобуо правду о нем самом. Добродушный молодой князь, привыкший опираться на ум и силу своих соратников, привыкший слышать лесть и похвалы каждому своему слову, ставший покорной игрушкой в руках корыстолюбцев, упустил свой звездный час, не заметив этого.

Нобуо тайно встретился с Иэясу в прошлом году. Еще одна встреча произошла после битвы под Янагасэ. Не кто иной, как он, Нобуо, вынудил брата покончить самоубийством по требованию Хидэёси. В награду за победы, одержанные в Исэ, он получил в удел провинции Исэ, Ига и Овари и, полагая, что его время настало, нетерпеливо дожидался, когда Хидэёси передаст ему власть над страной.

– Мы не вправе безучастно следить за ходом событий со стороны. Не задумывались ли вы над этим, уважаемый Сёню?

– Напротив, я рассчитывал услышать ваше мнение. Вы, я уверен, немало о том размышляли, почтенный Гамо.

– Лучше всего было бы свести князя Нобуо с князем Хидэёси, дабы они поговорили друг с другом начистоту.

– Превосходная мысль. Но князь Хидэёси стал так неприступен, что потребуется придумать для встречи какой-нибудь повод.

– Непременно.

Сам Нобуо сегодня забывал то, что было вчера. Он чувствовал себя обделенным – и только. Вдобавок он не был способен признавать собственные ошибки. Прошлой осенью он перебрался в крепость Нагасима в только что пожалованной ему провинции Исэ и получил новый придворный титул. Стоило ему показаться на улице, как его встречали поклонами. Когда он возвращался домой, навстречу неслось пение флейт и звуки струнных инструментов. Любое его желание тотчас исполнялось, а лет ему было меж тем всего двадцать шесть. Беда Нобуо состояла в том, что он, избалованный жизнью и ни в чем не знавший отказа, никогда не был вполне доволен.

– В Исэ – одиночество и скука, – любил повторять он. – Но почему все-таки Хидэёси решил возвести столь непомерно большую крепость именно в Осаке? Намерен ли он поселиться там или хочет передать крепость законному наследнику?

Такие речи, казалось, звучали из уст самого Нобунаги. Увы, Нобуо унаследовал от отца благородную внешность и манеры – и ничего более.

– Хидэёси просто-напросто зазнался. Он забыл, что служил моему отцу. Сейчас он переманивает на свою сторону былых приверженцев отца и торопится с возведением гигантской крепости. Что до меня, то со мною он обращается так, будто я незаконнорожденный. Он вообще перестал со мною о чем-либо советоваться.

Заметный разлад между двумя князьями начался в одиннадцатом месяце прошлого года. С тех пор они не разговаривали друг с другом. Слухи о том, что Хидэёси строит расчеты на будущее, в которых для Нобуо нет места, вызывали у наследника Нобунаги новые подозрения.

Тогда же Нобуо позволил себе несколько неосторожных высказываний в кругу своих сторонников, и слова его быстро стали общим достоянием. Сокровенные мысли Нобуо оказались известны Хидэёси и вызвали у князя сильное неудовольствие. Дошло до того, что Нобуо и Хидэёси не сочли нужным поздравить друг друга с наступлением Нового года.

В один из дней новогодних празднеств, когда Нобуо забавлялся игрою в мяч с оруженосцами, ему доложили о посетителе. Им оказался Гамо. Он был на два года старше Нобуо, сестра которого доводилась Гамо женой.

– Гамо? Он пожаловал вовремя, – сказал Нобуо, ловко отбив мяч в сторону сада. – Он хорошо играет. Пусть придет сюда немедленно.

Самурай, посланный за Гамо, тотчас вернулся и доложил:

– Военачальник утверждает, что очень спешит. Он будет дожидаться вас в покоях для гостей.

– Но я хотел сыграть с ним в мяч!

– Он просил передать, что не силен в этой забаве.

– Экий простак! – И Нобуо хохотнул, продемонстрировав при этом тщательно вычерненные по древнему обычаю зубы.

Через несколько дней после приезда Гамо князь Нобуо получил от него и от Сёню письмо. Он пребывал в превосходном настроении и, призвав к себе старших советников, поделился полученными новостями.

– Завтра мы выезжаем в Оцу. В письме сказано, что Хидэёси будет ждать меня в храме Ондзё.

– Не слишком ли это опасно, мой господин? – спросил один из четырех советников.

Нобуо улыбнулся, нарочито выставляя напоказ вычерненные зубы.

– Должно быть, Хидэёси тревожат растущие слухи, что мы с ним не в ладах. Уверен, что повод для встречи – в этом. Он проявил открытое непочтение к законному наследнику.

– Готовы ли вы повидаться с ним?

В ответе Нобуо сквозило явное самодовольство:

– Все получилось само собой. Недавно у меня был Гамо и рассказал о слухах насчет разногласий между мною и Хидэёси. Гамо уверил меня, что Хидэёси по-прежнему не питает ко мне недобрых чувств, и попросил меня отправиться в храм Ондзё на встречу Нового года и повидаться там с Хидэёси. Сам я считаю, что гневаться на Хидэёси не стоит, и дал согласие поехать. Военачальники Сёню и Гамо уверили меня в полной безопасности.

Склонность Нобуо верить слову как сказанному, так и писанному объяснялась его происхождением и воспитанием. Старшие по возрасту советники князя подобной доверчивостью не отличались и не считали нужным это скрывать.

Вместе они склонились над письмом Гамо.

– Ошибки быть не может, – заметил один из них. – Это его рука.

– Решено, – сказал другой. – Поскольку Сёню и Гамо, улаживая дело, взяли хлопоты на себя, нам не следует противиться.

Договорились, что четверо старших отбудут вместе с Нобуо в Оцу.

На следующий день Нобуо отправился в путь. Едва он прибыл в храм Ондзё, как у него попросил свидания сам Гамо. Чуть позже к ним присоединился и Сёнъю.

– Князь Хидэёси здесь со вчерашнего дня, – сказал Сёню. – Он ожидает вас.

Собраться решили у Хидэёси, который временно поместился в главном здании храма. Но Нобуо, почтительно спрошенный, когда ему угодно встретиться с Хидэёси, недовольно буркнул:

– Я утомлен дорогой, а потому сегодня и завтра намерен отдыхать.

– Как угодно князю. Мы постараемся устроить встречу послезавтра.

И военачальники удалились, спеша оповестить Хидэёси.

Никто не хотел праздно тратить время, но, поскольку Нобуо объявил о желании отдохнуть, следующий день и вправду пропал.

Едва прибыв в Оцу, Нобуо оскорбился на то, что Хидэёси со своей свитой занял главное здание, тогда как ему самому пришлось довольствоваться меньшим. Намеренно оттянув встречу на послезавтра, Нобуо хотел показать силу духа, но, поступив так, обнаружил, что ожидание невыносимо, и разразился жалобами:

– Советники… Куда они все запропастились?

Целый день Нобуо провел, рассматривая драгоценные книги стихов, что с незапамятных времен хранились в храме, и ему смертельно наскучила многословная болтовня престарелых монахов. Когда настал вечер, к нему в покои явилось четверо старших советников.

– Вы хорошо отдохнули, мой господин? – осведомился один из них.

«Глупцы!» – Нобуо не на шутку разгневался. Он хотел сказать им, что проскучал весь день, что ему это надоело, но вместо того произнес:

– Благодарю. А вы? Хорошо ли устроились на новом месте? Нет ли жалоб?

– Мы не имеем времени для приискания удобств, мой господин.

– Что такое?

– Один за другим сюда прибывали посланцы кланов.

– Вот как! Множество гостей? Почему не доложили мне?

– Вам угодно было отдыхать весь день, потому мы не осмелились докучать, мой господин.

То механически вычерчивая пальцем круги на колене, то похлопывая по нему ладонью, Нобуо с безразличным видом взирал на своих советников.

– Превосходно! Однако вам надлежит отужинать со мною. О том, чтобы подали сакэ, я распоряжусь.

Советники в недоумении переглянулись.

– Надеюсь, вы примете мое приглашение? – спросил Нобуо.

Один из советников растерянно молвил:

– Видите ли, мой господин, только что нас пригласил к себе князь Хидэёси – прислал гонца. И мы как раз пришли просить у вас разрешения.

– Странно! Хидэёси вас пригласил! Что бы это значило? Очередная чайная церемония? – От гнева Нобуо потемнел лицом.

– Едва ли, мой господин. Хидэёси не стал бы запросто приглашать чужаков вроде нас, тем более – на чайную церемонию, не пригласив прежде нашего господина. Здесь достаточно родовых вельмож, более, чем мы, достойных приглашения. Хидэёси сказал, что хочет обсудить с нами некое важное дело.

– Вовсе нелепо, – пожав плечами, заметил Нобуо. – Что ж, если он пригласил вас, значит, речь пойдет о восстановлении меня в правах наследника главы клана. Да, именно так. Хидэёси недостоин править страной при живом законном наследнике. Народ его не поддержит.

Зал в главном здании храма был пуст, но светильники там уже горели, ожидая наступления ночной тьмы. Стали съезжаться гости. Была середина первого месяца, стоял лютый холод. Кто-то из вновь прибывших громко откашлялся. По многолюдной свите соратники Нобуо догадались, что перед ними сам Хидэёси. Проходя по залу, он властно отдавал распоряжения.

– Сожалею, что заставил ждать, – сказал он, приблизившись к гостям, и, поднося руку к лицу, вновь разразился кашлем.

Взглянув, старшие советники поняли, что князь в полном одиночестве. Даже мальчика-слуги при нем не было.

Сами люди Нобуо чувствовали себя не вполне здоровыми. Пока они приветствовали Хидэёси, он продолжал кашлять.

– Какая жалость, мой господин, вы простужены, – учтиво произнес один из них.

– Да, и ничего не поделаешь, – ответил Хидэёси добродушным тоном.

Так было положено начало странной беседе. Ни еды, ни сакэ гостям не предложили; к пустым словопрениям Хидэёси тоже не был склонен.

– Не заботит ли вас то, как последнее время ведет себя князь Нобуо? – прямо спросил он.

Люди Нобуо насторожились. Сказанное Хидэёси звучало упреком лично им, поскольку они были ответственны за поведение своего господина.

– Разумеется, вы делаете все, что в ваших силах, я это хорошо понимаю, – поспешил добавить Хидэёси. – Все вы достойные люди, но, полагаю, с князем Нобуо справиться не можете. Мне это ясно. Я сам всячески старался помочь ему, но, увы, каждый раз выходило наоборот, вдобавок враждебность Нобуо к моим усилиям все более возрастала.

Последние слова он произнес так сурово, что собеседникам стало не по себе. А Хидэёси продолжал, не скрывая раздражения против Нобуо:

– Вот что я решил. Искренне жаль, что вы провели столько лет на службе у недостойного человека. Есть два выхода из положения: или вы уговорите князя Нобуо покончить с собой, или он примет монашество. В награду вам будут пожалованы земли в провинциях Исэ и Ига.

Было холодно, но люди Нобуо коченели вовсе не от стоявшей в зале стужи. За безмолвными стенами крепости им виделись бессчетные копья и мечи воинов князя. Глаза Хидэёси сузились, зрачки стали похожи на крошечные черные жемчужины. Взглядом он требовал от четырех советников прямого ответа.

Хидэёси не хотел ни давать им время на размышление, ни отпускать их, не заручившись согласием. Попав в отчаянное положение, люди Нобуо пали духом и растерялись. Выхода не было – им пришлось согласиться с требованием Хидэёси и подписать навязанное соглашение.

– Мои соратники пьют сакэ в Ивовых покоях, – сказал Хидэёси. – Ступайте к ним, угощайтесь. Подобает и мне быть там, но придется лечь пораньше из-за простуды.

Взяв подписанную бумагу, Хидэёси удалился в свои покои.

Этою ночью Нобуо не спалось. За вечерней трапезой он сидел со своими людьми и слугами, с монахами и даже с монахинями-девственницами из соседнего храма. В застолье он был весел и разговорчив, но, оставшись в одиночестве, принялся то и дело спрашивать оруженосцев и караульных самураев:

– Который час? Вернулись ли уже старшие советники из главного здания?

Вскоре один из них возвратился.

– Почему ты один, Сабуробэй? – подозрительно спросил Нобуо.

Выражение лица Сабуробэя не сулило ничего хорошего, этого не мог не заметить даже такой туповатый человек, как Нобуо. Старик простерся ниц перед князем, не осмеливаясь поднять глаза. Нобуо слышал, что Сабуробэй всхлипывает.

– В чем дело, Сабуробэй? Что-нибудь скверное произошло во время вашего разговора с Хидэёси?

– Мой господин, в моем сердце печаль и тяжесть после встречи с Хидэёси.

– Что такое? Неужели он пригласил вас, чтобы выбранить?

– Если бы так, мой господин, то я не говорил бы о печали. Произошло неожиданное. Нас заставили подписать соглашение, вернее – обязательство. Вам не избежать того же, мой господин. – Он пересказал Нобуо решения, предложенные Хидэёси, и добавил: – Было несомненно: если мы откажемся, он повелит убить нас на месте, вот почему пришлось поставить свои имена. Позже, сидя за угощением с людьми князя, я улучил минуту и поспешил сюда. Когда обнаружат, что я исчез, поднимется страшный переполох. Но и вы не в безопасности, мой господин. Прошу вас, скорее удалитесь прочь.

У Нобуо побелели губы. Безжизненный взгляд говорил, что он не расслышал или не пожелал услышать и половины сказанного. Но его сердце билось, как колокол, и он не мог сохранять спокойствие.

– Но как же… где остальные?

– Я вернулся один и по своей воле. Об остальных ничего не знаю.

– Они тоже подписали эту бумагу?

– Да.

– И как ни в чем не бывало бражничают с приверженцами Хидэёси? Как я ошибался! Эти люди хуже зверей!

Бранясь, Нобуо поднялся с места, принял из рук оруженосца большой меч и быстрыми шагами вышел из комнаты. Сабуробэй бросился следом, заклиная князя сказать, куда он идет. Нобуо повернулся и, понизив голос, бросил:

– Коня!

– Мгновение, мой господин! – воскликнул Сабуробэй.

Разгадав планы князя, он поспешил на конюшню.

У Нобуо был отменный рысак по кличке Молот. Едва вскочив в седло, Нобуо пришпорил коня и помчался прочь в кромешную тьму. До самого утра никто не догадался, что он уехал. Встречу Нобуо с Хидэёси отменили под предлогом, будто Нобуо внезапно заболел. Хидэёси невозмутимо вернулся в Осаку – он словно заранее ожидал именно такого поворота событий.

Нобуо, воротившись в Нагасиму, заперся в крепости, сказался больным и не показывался на глаза даже ближайшим подданным. И не только в мнимой болезни было дело, но в действительном недомогании. Во внутренние покои допускали только лекаря. Как раз в это время за крепостной стеной начала цвести слива, но в саду больше не звучала музыка, и казался он тихим, безжизненным и заброшенным.

По городу и по обеим провинциям, Исэ и Ига, разошлись тревожные слухи, число их множилось день ото дня. Бегство Нобуо из храма Ондзё вызвало у людей подозрения и скверные предчувствия.

Советники Нобуо разом, словно сговорившись, разъехались по домам и не показывались в Нагасиме. Благодаря этому слухи только усилились, во всей провинции воцарилось беспокойство.

Правда с трудом выходит наружу, однако всем было ясно, что между Хидэёси и Нобуо вновь начались разногласия. Разумеется, причиной всех тревог было двусмысленное положение Нобуо, и у него нашлось, на кого опереться. Нобуо оставался человеком старых взглядов и верил в действенность заговоров и козней. Он поддерживал добрые отношения с союзниками, однако любил намекать, что у него есть некие таинственные друзья, на которых он сможет рассчитывать в трудный час. Когда таковых не находилось, он терял голову.

Сейчас он вспомнил о великом игроке, давно уже пребывающем далеко от игровой доски под названием «борьба за власть». Это был «спящий дракон» из Хамамацу – князь Токугава Иэясу.

Для того чтобы заключить союз, согласия одной стороны недостаточно. Сама мысль использовать Иэясу как слепое орудие в борьбе против Хидэёси свидетельствовала, как плохо разбирался Нобуо в людях. Человек ограниченный, он оказался не способен читать в чужом сердце. Так охотник, устремившийся за оленем, не замечает гор.

Вовлекая Иэясу в заговор, Нобуо пытался тем самым воспрепятствовать дальнейшему возвышению Хидэёси. Однажды вечером, в начале второго месяца, Нобуо отправил гонца к Иэясу. Они составили странный военный союз, оба участника которого только и ждали удобного часа, дабы нанести предательский удар Хидэёси.

На шестой день третьего месяца в крепости внезапно появились трое советников, не бывавших здесь после памятной ночи в храме Ондзё. Нобуо пригласил их к своему столу. Со времени несостоявшейся встречи с Хидэёси Нобуо считал их предателями, злоумышляющими против него, и от одного вида их он пришел в ярость.

Тем не менее он любезно угощал гостей, а после того, как они насытились, внезапно сказал:

– Кстати, Нагато… Мне хотелось бы, чтобы ты осмотрел новое ружье, только что присланное оружейником из Сакаи.

Они прошли в соседний покой, и Нагато принялся осматривать мушкет. В это мгновение один из приверженцев Нобуо, крикнув: «Именем моего господина!» – схватил Нагато сзади.

– О низость! – выдохнул Нагато, пытаясь выхватить из ножен меч.

Более могучий противник поверг его наземь, и Нагато бессильно заворочался на полу.

Нобуо вскочил с места и заметался по комнате, оглушительно крича:

– Отпусти его! Отпусти!

Однако схватка продолжалась.

Обнажив меч и занеся его высоко над головой, Нобуо вскричал вновь:

– Отпусти его! Если не отпустишь, я не смогу его убить! Приказываю: отпусти!

Самурай держал Нагато за горло и, улучив мгновение, отшвырнул его от себя, затем, не дожидаясь удара Нобуо, пронзил Нагато малым мечом.

У входа стояли на коленях еще несколько приближенных Нобуо. Они доложили, что два других советника также умерщвлены. Нобуо, услышав это, одобрительно кивнул, но не смог удержаться от горького вздоха. Несмотря на тяжесть проступка, убийство людей, верой и правдой прослуживших ему долгие годы, было жестокой карой. Да, необузданный нрав достался ему по наследству от Нобунаги. Но вспышки ярости покойного князя Оды оправдывались страстностью натуры и всегда были исполнены значения. Жестокость и коварство Нобунаги люди считали мало привлекательным, но оправданным ответом на вызов времени. Действия же князя Нобуо не объяснялись ничем, кроме непомерного тщеславия.

Тройное убийство в крепости Нагасима вызвало беспорядки, начавшиеся той же ночью. Происшедшее намеревались некоторое время держать в тайне, но уже на следующее утро воины Нобуо получили приказ взять приступом крепости, принадлежавшие казненным.

Народ догадывался не зря: предстоят новые смуты. Искры волнений затлели еще год назад, и вот сейчас вспыхнуло пламя, способное охватить всю страну. Тяжелые предчувствия обернулись страшной явью.