Онлайн чтение книги Честь самурая Life of the Taiko
Враг Будды

В первую ночь после возвращения в Киото командиры и рядовые воины арьергарда, чудом избежавшие гибели, могли думать только об одном: как бы поскорее заснуть.

Сделав доклад Нобунаге, Хидэёси поспешил удалиться. Он засыпал на ходу.

Спать. Спать.

На следующее утро он лишь на мгновение открыл глаза и сразу же снова провалился в забытье. К полудню, разбуженный слугой, он встал и поел рисовой каши, в полусне не разбирая, что ест. Но пища пришлась ему по вкусу.

– Еще будете спать? – удивленно спросил слуга.

Хидэёси окончательно проснулся лишь на третьи сутки к вечеру, совершенно не соображая, где находится.

– Которое сегодня число?

– Второе, – ответил страж из-за дверей.

«Второе», – мысленно повторил Хидэёси, с трудом поднявшись и выйдя из комнаты. Раз второе, значит, князь Нобунага тоже успел отдохнуть.

Нобунага восстановил императорский дворец и выстроил новую резиденцию для сёгуна, но сам домом в столице не обзавелся. Приезжая в Киото, он всегда останавливался в храме, а его вассалы располагались по соседству в храмовых пристройках.

Хидэёси вышел из храма, в котором его поселили, и впервые за несколько дней поглядел на звездное небо. «Скоро лето», – подумал он. Но тут же его посетила другая, куда более насущная мысль: «Я жив!» Он ощутил сильный прилив энергии. Хотя на дворе была уже ночь, он испросил аудиенцию у Нобунаги. Его тут же приняли, как будто князь только того и дожидался.

– О, ты, должно быть, чему-то страшно рад, – сказал Нобунага. – Ты просто сияешь.

– Ну а как же мне не радоваться? До сих пор я просто не осознавал, какая замечательная штука – жизнь. Но, ускользнув от неминуемой гибели, я понял, что на свете нет ничего более ценного. Только потому, что я вижу вон ту лампу и ваше лицо, мой господин, я вправе осознать себя живым, а это значит, что мне выпала большая милость, нежели я заслуживаю. А как вы себя чувствуете, мой господин?

– Я очень разочарован, и только об этом и думаю. Впервые мне пришлось ощутить горечь и позор поражения.

– А разве кому-нибудь, не имеющему горького опыта поражений, удавалось в этом мире совершить великие дела?

– Да, чувствую, что ты научился читать мои мысли. Коня следует хорошенько хлестнуть только раз – и он полетит стрелой. Хидэёси, готовься, нам предстоит поездка.

– Поездка?

– Мы возвращаемся в Гифу.

Стоило Хидэёси поздравить себя с тем, что ему удалось превзойти Нобунагу, как тот вновь взял на себя ведущую роль. У него имелось немало причин для того, чтобы возвратиться в Гифу как можно быстрее.

Ходила молва, будто Нобунага живет в мире фантазий, но многие знали, что на самом деле он человек действия, целеустремленный и решительный. Той же ночью Нобунага, Хидэёси и отряд примерно в триста воинов внезапно, как порыв ветра, покинули столицу. Но как они ни спешили, отъезд не удалось сохранить в тайне.

Еще до исхода короткой ночи они прибыли в Оцу. Со стороны гор, взрывая тишину предрассветной тьмы, прогремел ружейный выстрел. Испуганные кони попятились. Вассалы, тревожась за Нобунагу, помчались вперед, чтобы найти и обезвредить стрелка.

А Нобунага словно бы ничего не заметил. Он проехал дальше на пятьдесят кэнов и, оборотясь, крикнул своим спутникам:

– Пускай себе стреляет!

Так как Нобунага не остановился, а стрелок остался сзади, спутники князя предпочли оставить поиск убийцы и нагнать своего господина. Когда Хидэёси и другие военачальники поравнялись с князем и спросили, не ранен ли он, Нобунага придержал на мгновение коня и показал спутникам край рукава с дыркой от пули.

– На все воля Небес, – только и сказал он.

Позднее выяснилось, что покушение на Нобунагу совершил монах-воин, о меткости которого слагали легенды.

«На все воля Небес», – сказал Нобунага, но это вовсе не означало, что он намерен безропотно ждать небесной милости.

Он хорошо знал, как сильно завидуют ему другие воинственные князья, главы кланов, властители провинций. Можно было сквозь пальцы глядеть на то, как Нобунага, начав с двух захолустных округов, распространил свою власть сначала на всю Овари, а затем и на Мино, но сейчас, когда он превратился едва ли не в главу всего государства и начал отдавать распоряжения из Киото, терпение могущественных провинциальных родов иссякло. Кланы, с которыми у него до сих пор не возникало никаких споров, – Отомо и Симадзу на Кюсю, Мори на западе, Тёсокабэ на Сикоку и даже Уэсуги и Датэ на далеком севере, – все взирали сейчас на его успехи с нарастающей враждебностью.

Однако главная опасность исходила от родни. Было ясно, что на Такэду Сингэна из Каи больше нельзя положиться, не вызывал особого доверия и Ходзё, а Асаи Нагамаса из Одани, женившийся на сестре Нобунаги Оити, являл собою живой пример слабости брачных политических союзов. Когда Нобунага со своим войском вторгся на север, не кто иной, как Асаи Нагамаса внезапно заключил союз с Асакурой, попытался помешать его отступлению и стал его первым недругом. Тем самым он лишний раз доказал, что мужского честолюбия не удержать в силках из женских волос.

Теперь отовсюду куда ни глянь грозили враги. Остатки кланов Миёси и Мацунага пока затаились, но были готовы в любую минуту ударить в спину, монахи-воины из Хонгандзи раздували пламя восстания по всей стране. Казалось, стоило Нобунаге взять власть – и вся страна немедленно поднялась бы против него, так что возвращение в Гифу стало делом первоочередной важности. Пробудь он в Киото еще месяц – и уже, возможно, не осталось бы ни единой крепости, куда он мог бы вернуться, ни одного клана, готового встать под его знамена. Пока же ему удалось добраться до крепости Гифу, не натолкнувшись в пути на какие бы то ни было серьезные препятствия.

– Стража! Стража!

Короткая ночь еще не кончилась, а Нобунага уже подал голос из своей спальни. Нобунага не раз просыпался именно в этот ранний час, когда по всей Инабаяме кричат кукушки, и начинал отдавать самые неожиданные распоряжения. Ночная стража привыкла к этому, подметив, что стоит на миг расслабиться, и Нобунага непременно застанет врасплох.

– Да, мой господин?

На этот раз стражник не заставил себя долго ждать.

– Созвать военный совет! Передать Нобумори, чтобы явились все старшие военачальники!

Нобунага уже выходил из спальни.

Оруженосцы и помощники бросились за ним следом. Они еще толком не успели проснуться и не понимали, ночь или день на дворе. Но нет, конечно же было еще темно, и в ночном небе горели яркие звезды.

– Сейчас зажгу светильники, – сказал слуга. – Пожалуйста, мой господин, подождите.

Но Нобунага уже разделся и шагнул в фуро.

За стенами царила еще большая суматоха. Нобумори, Тадацугу, Хидэёси находились в замке, но многие другие военачальники ночевали в городе. За ними срочно отправили гонцов, а тем временем прибрались в зале и зажгли свет.

В конце концов все военачальники прибыли на военный совет. Лампы ярко освещали лицо Нобунаги. Он принял решение выступить на заре против Асаи Нагамасы в Одани. И хотя эта встреча называлась военным советом, никаких споров или хотя бы обмена мнениями на ней не предполагалось. Нобунага ждал предложений исключительно тактического свойства – как наилучшим образом провести уже объявленную кампанию.

Когда стал ясен решительный настрой Нобунаги, собравшиеся онемели, словно пораженные в сердце. Все знали: отношения между Нобунагой и Нагамасой куда теснее, чем это бывает в обычных политических союзах. Нобунага искренне любил мужа своей сестры; он пригласил его в Киото и сам показал ему достопримечательности столицы.

О своей предстоящей войне с Асакурой Нобунага не сказал Нагамасе только потому, что знал о тесных связях кланов Асаи и Асакура, куда более давних, чем с Одой. Понимая, что свояк попадает в довольно щекотливое положение, он постарался оставить его вне игры.

Но, как только Нагамаса узнал о том, что войско Нобунаги глубоко вторглось в земли клана Асакура, он предал Нобунагу, отрезал ему путь назад и обрек на поражение.

Нобунага замышлял расправу над Нагамасой с тех пор, как вернулся в Киото. Под покровом ночи ему передали тайное донесение. В нем сообщалось, что Сасаки Роккаку при поддержке храма Каннондзи и монахов-воинов поднял крестьянское восстание. Воспользовавшись наступившей неразберихой и действуя согласованно с кланом Асаи, Роккаку намеревался уничтожить Нобунагу одним ударом.

По окончании военного совета Нобунага прошел со своими военачальниками в сад и указал им на светлеющие вдали небеса, окрашенные пожарами восстания.

На следующий день, двадцатого, Нобунага с войском вступил в провинцию Оми. Он разметал монахов-воинов и прорвал оборонительные линии Асаи Нагамасы и Сасаки Роккаку. Войско Нобунаги наступало стремительно, как буря, рвущая облака, внезапно, как молния.

Двадцать первого войско клана Ода подошло к главной крепости клана Асаи, расположенной в Одани. Еще одна цитадель клана, крепость Ёкояма, уже попала в осаду. Это было полное поражение. У противника не осталось времени на подготовку, оборона развалилась, не оставив возможности отступить на новые рубежи.

Река Анэ была хотя и широкой, но достаточно мелкой, чтобы перейти ее вброд. Правда, в чистой ледяной воде, сбегающей с вершин восточной Асаи, ноги сводило даже летом.

Стоял предрассветный час. Нобунага переправлялся через реку во главе своего двадцатитрехтысячного войска, усиленного шестью тысячами воинов Токугавы.

Начиная с полуночи объединенные силы кланов Асаи и Асакура общей численностью примерно в восемнадцать тысяч человек постепенно подходили к реке со стороны горы Оёсэ. Прячась за домами на западном берегу, они дожидались подходящей минуты, чтобы неожиданно обрушиться на неприятеля. Еще стояла ночь, и во тьме звучал непрерывно плеск воды: это шли вброд воины.

– Ясумаса, – призвал Иэясу одного из своих командиров, – враг подходит к берегу быстро и в большом количестве.

– В таком тумане ничего не разглядишь, но вроде бы издалека доносится стук копыт.

– Какие-нибудь вести с низовьев реки?

– Пока ничего нового.

– Интересно, чью сторону примут нынче Небеса? Через несколько часов узнаем.

– Через несколько часов? Не думаю, что это настолько затянется.

– Не следует недооценивать противника, – сказал Иэясу и углубился в прибрежные заросли.

Здесь, затаившись, стояло его собственное войско – цвет армии Нобунаги. Съежившись за кустами, в линию вытянулись стрелки. Копьеносцы сжимали свое оружие и вглядывались в противоположный берег, но там пока было тихо.

Что сулит новый день: жизнь или смерть?

Глаза воинов сверкали. Что бы ни готовил им предстоящий бой, они с радостью предвкушали его, хотя никто не мог бы сейчас поручиться, что доживет до вечера.

В сопровождении Ясумасы Иэясу прошел вдоль всей линии, слегка шелестя одеждой. Света не было, лишь тлели запальные фитили мушкетов. Кто-то чихнул – то ли простуженный, то ли потревоженный едким дымом, и атмосфера напряженного ожидания еще больше сгустилась от этого внезапного звука.

Поверхность воды стала светлеть, на фоне порозовевших облаков зачернели ветви деревьев на горе Ибуки.

– Враг! – воскликнул кто-то.

Командиры, окружавшие Иэясу, немедленно приказали стрелкам ни в коем случае не стрелять. На другом берегу, чуть ниже по течению, появился отряд конных самураев и пеших воинов, общей численностью в тысячу двести или тысячу триста человек. Они пошли вброд через реку наискосок, забирая все выше. Казалось, будто сильный ветер гонит по реке белую пену.

Мощный авангард Асаи уклонился от столкновения с передовыми отрядами Оды, сумел обойти и вторую, и даже третью оборонительные линии, намереваясь нанести удар в самый центр войска.

– Исоно Тамба!

– Полк Тамбы! – переговаривались воины Иэясу хриплыми голосами.

Прославленный Исоно Тамба, гордость клана Асаи, был достойным противником. В пене и брызгах над рекой реяли знамена его полка.

Грянул ружейный огонь!

Был ли это залп со стороны неприятеля или же стрельбу открыли свои? Выстрелы прозвучали с обоих берегов одновременно, оглушительно раскатываясь над рекой. Облака рассеялись, показалось чистое летнее небо. И тут вторая линия Оды под командованием Сакаи Тадацугу, а за ней и третья под командованием Икэды Сёню внезапно устремились в реку.

– Не позволяйте врагу выбраться на наш берег! Не дайте ему вернуться на свой! Они должны умереть в реке!

Так распоряжались командиры.

Полк Сакаи ударил во фланг неприятелю. И сразу же прямо в воде завязалась рукопашная. Копье о копье, меч о меч! Пешие стаскивали всадников с коней, всадники рубили пеших, река окрасилась кровью.

Ударный отряд Тамбы отбросил воинов Оды под командованием Сакаи. С криком «Позор!», который слышали на обоих берегах, сын Сакаи, юноша по имени Кюдзо, врезался в гущу сражающихся и погиб смертью храбрых с более чем сотней собственных воинов.

По-прежнему неудержимые, воины Тамбы прорвали и третью линию Оды. Копьеносцы Икэды попытались сдержать вражеский натиск, но у них ничего не вышло.

Хидэёси не мог скрыть беспокойства. Обратясь к Хамбэю, он пробормотал:

– Видел когда-нибудь столь неукротимое воинство?

Даже сам Хамбэй не мог ничего противопоставить такой атаке. Но поражение Хидэёси имело и другую причину. Ему под начало отдали множество тех, кто ранее защищал вражеские крепости и только после их падения перешел на сторону Оды. Эти новые «союзники» конечно же не могли забыть о том, что еще недавно получали жалованье из рук Асаи и Асакуры. Поэтому сражались они с явной неохотой, а скорее – путались под ногами у воинов клана Оды.

Так Хидэёси потерпел поражение. Пятая и шестая оборонительные линии Оды также оказались смяты. Всего же Тамба сокрушил одиннадцать из тринадцати боевых порядков Оды. Тем временем войско Токугавы переправилось через реку выше по течению, разгромило врага на другом берегу и начало с боем продвигаться вниз. Но, оглянувшись назад, воины Токугавы увидели, что полк Тамбы уже подошел вплотную к ставке Нобунаги.

Нацелившись во фланг врагу, отряд Токугавы бросился назад в реку. Воинам Тамбы показалось, что это подходит подмога с западного берега. В таком убеждении они пребывали до последней минуты. И вот самураи Токугавы под началом Кадзумасы врезались в ряды Тамбы.

Внезапно осознав, что в тыл ударил неприятель, Тамба закричал хриплым голосом, приказывая своим развернуться. Воин Токугавы, взметнув мокрое копье, ударил его в бок. Тамба свалился в воду. Ухватившись за древко впившегося ему в бок копья, он попробовал было встать, но самурай Токугавы не дал ему такой возможности. В воздухе мелькнул меч, обрушился на железный шлем Тамбы и разлетелся в обломки. Тамба все же поднялся на ноги, вокруг него растекалось кровавое пятно. Трое воинов Токугавы окружили его и изрубили на куски.

– Бей врага! – закричали соратники, окружавшие Нобунагу.

Они оставили князя и с копьями наперевес помчались на берег.

Такэнака Кюсаку, младший брат Хамбэя, служил под началом у Хидэёси, но в суматохе боя потерял свой полк. Сейчас, преследуя неприятеля, он оказался возле ставки Нобунаги.

«Как, – в недоумении думал он, – неужели враг уже здесь?» Озираясь по сторонам, он заметил самурая в богатых доспехах, подбирающегося сзади к шатру. Тот приподнял полог и воровато заглянул внутрь.

Кюсаку метнулся к самураю и схватил его за ногу. Она была покрыта кольчугой и броней. Незнакомец мог, однако же, оказаться кем-нибудь из клана Ода, а Кюсаку вовсе не хотелось убивать своего. Поэтому он дал противнику возможность обернуться, желая рассмотреть его получше. Судя по всему, это был командир из войска Асаи.

– Друг или враг? – выкликнул Кюсаку.

– Конечно враг!

Самурай переложил копье из одной руки в другую, примеряясь ударить.

– Как тебя зовут? Или тебе стыдно произнести свое имя?

– Меня зовут Маэнами Симпатиро, я из клана Асаи. Я пришел сюда за головой князя Нобунаги! А ты, жалкий трус! Кто ты такой?

– Меня зовут Такэнака Кюсаку, я соратник Киноситы Хидэёси. Померимся силой и выясним, кто из нас трус!

– Ага, хорошо! Младший братец Такэнаки Хамбэя!

– Верно!

С этими словами Кюсаку вырвал копье из рук противника и метнул ему в грудь. Кюсаку хотел выхватить меч, но Симпатиро схватил его, и они свалились наземь. Кюсаку очутился внизу, а Симпатиро сверху. Кюсаку удалось вырваться, но враг снова подмял его под себя. Тут Кюсаку укусил Симпатиро за палец, и тот на мгновение ослабил хватку.

Не упустить момент! Кюсаку отпихнул Симпатиро и сумел освободиться. Тут же пальцы нащупали рукоять малого меча – и вот он уже сделал выпад, метя противнику в горло. Удар пришелся чуть выше: лезвие рассекло лицо Симпатиро от подбородка к носу, а острие вонзилось в глаз.

– Враг моего друга! – послышалось сзади.

У Кюсаку не было времени обезглавить поверженного Симпатиро. Встав во весь рост, он принялся обмениваться ударами с новым противником.

Кюсаку знал, что на этом направлении Асаи бросил в бой самых отчаянных воинов. Однако новый противник неожиданно прервал поединок и пустился в бегство. Преследуя беглеца, Кюсаку рубанул ему мечом под колено.

Сев на раненого и прижав его к земле, Кюсаку закричал:

– Есть у тебя имя или нет? Или оно недостойно упоминания?

– Меня зовут Кобаяси Хасюкэн. Мне нечего больше сказать, сожалею только, что попал в руки такого худородного самурая, как ты, не успев добраться до князя Нобунаги.

– А где Эндо Кидзаэмон, самый отважный воин Асаи? Ты из Асаи, ты должен знать.

– Понятия не имею!

– Говори! Говори! Я заставлю тебя сказать!

– Понятия не имею!

– Значит, мне нет от тебя никакого толку!

Кюсаку отрубил ему голову и с горящим взором помчался прочь. Он решил во что бы то ни стало сразить Кидзаэмона, пока тот не пал от чьей-либо еще руки. Перед боем Кюсаку хвастал, что добудет голову Кидзаэмона. Теперь он бежал к берегу, где на траве и на гальке лежали бесчисленные мертвые тела – воистину Берег Смерти.

Здесь среди прочих лежало тело воина с окровавленным лицом, скрытым рассыпавшимися волосами. У самой земли вились жирные мухи. Кюсаку нечаянно наступил на ногу мертвеца, и у него возникло какое-то странное чувство. Кюсаку подозрительно огляделся. В то же мгновение мертвец ожил, вскочил на ноги и помчался по направлению к лагерю Нобунаги.

– Берегите князя Нобунагу! Враг приближается! – закричал Кюсаку.

Увидев Нобунагу, стоящего на пригорке, вражеский воин решил броситься на него с разбегу, но наступил на развязавшуюся тесемку сандалии и поскользнулся. Кюсаку накинулся сзади и скрутил его, а затем поволок поверженного к Нобунаге. Тот отчаянно кричал:

– Обезглавь меня! Быстрей обезглавь! Не навлекай бесчестье на воина!

Тут другой пленник, услышав это, воскликнул:

– Господин Кидзаэмон! И вас они взяли живым?

Этот странный человек, прикинувшийся мертвым и схваченный Кюсаку, и был тот самый отважный воин клана Асаи Эндо Кидзаэмон, встречи с которым Кюсаку так жаждал.

Ода был на грани поражения, но, когда войско под началом Иэясу ударило противнику во фланг, клин, которым наступал Асаи, нарушился. Однако вслед за авангардом в бой пошли вторые и третьи боевые порядки. То наступая, то отступая в водах реки, войска Асаи и Оды смешали строй, растеряли множество мечей и копий. В царящем хаосе никто не взялся бы сказать, на чью сторону склоняется удача.

– Не отвлекайтесь! Наша цель – ставка Нобунаги!

С самого начала именно такая задача стояла перед второй атакующей линией войска Асаи. Но в пылу боя эти отряды продвинулись слишком далеко вверх по реке и вышли в тылы войска Оды. А отряд Токугавы прорвался на противоположный берег и с громким кличем «Не уступим воинам Оды!» устремился к лагерю Асакуры Кагэтакэ.

В конце концов войско Токугавы далеко оторвалось от союзников и попало в окружение. Битва пришла в полный беспорядок. Как рыба не видит реки, в которой плывет, так и люди сейчас не могли осознать положения, в котором оказались, – полнота картины пропала начисто. Каждый воин лишь сражался за свою жизнь и, едва расправившись с одним противником, вступал в схватку со следующим.

Сверху было похоже, что два войска в водах реки и по обеим ее берегам закружил могучий смерч. Именно так это виделось Нобунаге. Хидэёси тоже следил за ходом всего сражения. Он понимал, что именно сейчас, в эти мгновения, решается исход битвы. Переломный момент крайне зыбок, и уловить его очень трудно.

Нобунага бил посохом в землю и кричал:

– Воины Токугавы ворвались в неприятельский лагерь. Нельзя оставлять их там без поддержки! Эй, кто-нибудь, поспешите на выручку князю Иэясу!

Но у воинов и справа, и слева уже не осталось на это сил, и Нобунага взывал к ним тщетно. Вдруг из прибрежных зарослей вырвался отряд и бросился в реку, взметнув тучи брызг.

Хидэёси, хоть и не слышал слов Нобунаги, оценил положение точно так же. Нобунага увидел знамя полка под командованием Хидэёси и с облегчением подумал: «Вот хорошо! Хидэёси меня услышал!»

Стерев перчаткой пот со лба, Нобунага сказал оруженосцам:

– Настало решающее мгновение. Идите на реку и делайте все, что в ваших силах.

Ранмару и остальные – включая самых юных – помчались навстречу врагу, торопясь опередить один другого. Окруженное противником войско Токугавы попало в безнадежное положение, но в этих кровавых шахматах упрямый Иэясу оказался фигурой, попавшей на жизненно важную клетку.

«Нобунага не позволит себе потерять эту фигуру», – уверял себя Иэясу. Вслед за полком Хидэёси на помощь Иэясу выступил полк Иттэцу. Наконец собрались с силами и люди Икэды Сёню. Внезапно в ходе битвы наступил перелом, и войска Оды начали побеждать почти повсюду. Войско Асакуры Кагэтакэ отступило более чем на три ри, а войско Асаи Нагамасы спешно укрылось в крепости Одани.

С этого часа бой превратился в преследование. Войску Асакуры пришлось подняться на гору Оёсэ, а войско Асаи не смело высунуться из крепости Одани. Нобунага добивал поверженного противника на протяжении двух дней, а на третий увел свои полки в Гифу. Он пронесся по стране стремительно, подобно кукушке, какие летают ночами над рекой Анэ, омывающей ныне тела воинов, павших на ее берегах.

Великими людьми становятся не только в силу природной одаренности. Этого мало. Необходимо стечение обстоятельств, которое позволило бы способностям раскрыться. Иногда эту роль играют тяжкие условия жизни, настолько тяжкие, что кого-нибудь другого они бы непременно извели. И когда враждебные обстоятельства принимают все мыслимые и немыслимые формы, то проявляясь, то становясь невидимыми, и объединяются, чтобы причинить все возможные неприятности, тогда-то и проходит человек истинное испытание на величие.

После битвы на реке Анэ Нобунага возвратился домой так быстро, что командиры его полков с тревогой спрашивали друг у друга, уж не стряслось ли что-нибудь в Гифу. Оно и понятно: ведь полевые командиры редко бывают искушены в стратегических тонкостях. По всему войску прошел слух, будто Хидэёси отчаянно настаивал на немедленном штурме крепости Одани, главной цитадели клана Асаи, с тем, чтобы покончить с ним раз и навсегда. Однако князь Нобунага на это не пошел и в ответ на все настояния назначил Хидэёси комендантом второй по значению вражеской крепости Ёкояма, оставленной неприятелем без боя, а сам вернулся в Гифу.

Но не только простые воины и их командиры не понимали подоплеки неожиданного решения Нобунаги немедленно возвратиться в Гифу. Подлинные намерения князя оставались загадкой даже для его ближайшего окружения. Кое о чем догадывался лишь Иэясу, никогда не сводивший с Нобунаги бесстрастного взгляда, – он смотрел на старшего друга не пристально, но и не отстраненно, не взволнованно, но и не равнодушно.

В тот день, когда Нобунага вернулся в Гифу, Иэясу отправился к себе в Хамамацу. На обратном пути он сказал своим приближенным:

– Сбросив окровавленные доспехи, Нобунага тотчас переоденется в столичное платье и во весь опор помчится в Киото. Его дух подобен неукротимому молодому скакуну.

И впрямь, все произошло именно так. К тому времени, как Иэясу прибыл в Хамамацу, Нобунага был уже на пути в Киото. Не то чтобы в столице за время его отсутствия что-то стряслось. Нобунага опасался незримых, неосязаемых напастей.

Наконец Нобунага посвятил Хидэёси в свои замыслы:

– Как тебе кажется, чего я сейчас больше всего опасаюсь? Не удивлюсь, если ты уже догадался.

Хидэёси, склонив голову набок, ответил:

– Что ж, ладно. Это не клан Такэда из Каи, который только и ждет удобного мгновения, чтобы ударить нам в спину. И это не кланы Асаи и Асакура. Можно было бы опасаться князя Иэясу, но он умный человек, а значит, не предпримет ничего безрассудного, и опасаться его, выходит, не стоит. Мацунага и Миёси склонны, подобно мухам, охотиться за мертвечиной, а в стране полно гнили, способной привлечь их внимание. Единственным врагом, которого стоит опасаться, остаются монахи-воины из Хонгандзи, но они вряд ли способны причинить моему господину серьезные беспокойства. Исключив все эти возможности, оставляем одну-единственную. А вернее, одного-единственного человека.

– Кого же? Назови его имя!

– Он не друг и не враг. Вам необходимо выказывать ему свое уважение, но если вы переусердствуете в этом занятии, то попадете в ловушку. Он двуличный призрак. Небо, я впал в неподобающую дерзость! Так что ж, мой господин, разве мы говорим не о сёгуне?

– Верно. Но никому об этом ни слова.

Нобунага и впрямь изрядно опасался человека, который не был ему ни врагом, ни другом: сёгуна Ёсиаки.

Ёсиаки пролил слезы благодарности в ответ на все деяния, совершенные в его интересах Нобунагой, и даже назвал его своим вторым отцом. Так почему же его следовало опасаться? Потому что двуличие коренится именно там, где его менее всего ожидаешь найти. Ёсиаки и Нобунага были разительно непохожи друг на друга складом характера, они получили разное образование и почитали едва ли не прямо противоположные ценности. Пока Нобунага играл роль спасителя Ёсиаки, тот почитал его своим благодетелем. Но стоило сёгуну упрочиться на своем месте, как на смену благодарности пришло недоброжелательство.

– Эта деревенщина мне просто противна.

Такие слова применительно к Нобунаге позволял себе нынче Ёсиаки. Он стал избегать встреч с Нобунагой и завидовать его власти и влиянию, которые, как казалось сёгуну, превосходили его собственные. Однако ему не хватало отваги бросить Нобунаге вызов и вступить с ним в схватку. Ёсиаки вообще не умел действовать в открытую, предпочитая закулисные козни и интриги. В этом отношении он являл собой полную противоположность Нобунаге. И добром такое противостояние кончиться, конечно, не могло.

В потаенной комнате в глубине дворца Нидзё сёгун принял посланца от монахов-воинов из Хонгандзи.

– Настоятелю Кэннё тоже не по душе беспримерное своеволие и жестокость Нобунаги? Что ж, в том нет ничего удивительного.

Прежде чем удалиться, посланец предостерег:

– Пожалуйста, позаботьтесь о том, чтобы содержание нашей беседы осталось в полной тайне. Наряду с этим, возможно, стоило бы послать секретные сообщения в Каи, а также кланам Асаи и Асакура, чтобы решающий час они встретили во всеоружии.

В тот же самый день в другой части дворца Нобунага ждал Ёсиаки, чтобы известить его о своем прибытии в столицу. Ёсиаки собрался с духом, напустил на себя невинный вид и вышел в зал приветствовать Нобунагу.

– Я слышал, что сражение на реке Анэ закончилось вашей блистательной победой. Вы еще раз доказали свое полководческое искусство. Мои поздравления! Это и впрямь счастливый час для нас всех.

В ответ на явную лесть Нобунага, горько усмехаясь, возразил не без сарказма:

– Нет-нет! Лишь благодаря помощи и поддержке вашего превосходительства мы смогли сражаться так стойко. Мы ведь понимали, к каким страшным последствиям может привести наше поражение.

Ёсиаки зарделся, как женщина:

– Вам не стоило так беспокоиться. Порядок в столице мы, как видите, поддержать сумели. Или вам донесли о чем-то ином? Почему после достославной победы вы прибыли столь поспешно?

– Все в порядке. Я прибыл сюда всего лишь для того, чтобы принести свои поздравления в связи с завершением восстановительных работ в императорском дворце, присмотреть за государственными делами и, разумеется, осведомиться о здоровье вашего превосходительства.

– Вот как? – Ёсиаки несколько повеселел. – Что ж, можете сами убедиться в том, что я здоров, государственные дела – в полном порядке, и вообще – все прекрасно. Вам совершенно незачем тревожиться и обременять себя столь частыми наездами в столицу. А теперь позвольте мне задать пир в вашу честь и принести вам свои поздравления по случаю великолепной победы в подобающей ей торжественной обстановке.

– Мне придется отказаться от этого, ваше превосходительство. Я ведь до сих пор не поблагодарил своих командиров и воинов. Поэтому я просто не имею права присутствовать на пиру, заданном исключительно в мою честь. Давайте, ваше превосходительство, отложим это до тех пор, когда я снова прибуду сюда и отдам себя в ваше полное распоряжение.

С этими словами он простился с сёгуном и ушел. Воротясь к себе, он обнаружил, что его уже дожидается с донесением Акэти Мицухидэ.

– Сегодня заметили, как из дворца вышел монах, судя по всему, посланец от настоятеля Кэннё из Хонгандзи. Эти встречи между монахами и сёгуном наводят на серьезные подозрения, не правда ли?

Нобунага назначил Мицухидэ начальником гарнизона Киото. В этом качестве тот получил возможность следить за всеми посетителями императорского дворца. Вот и сейчас, не ограничившись устным сообщением, Мицухидэ протянул князю подробный письменный отчет.

Быстро проглядев его, Нобунага пробормотал: «Вот и отлично!» Ему было противно, что сёгун оказался таким подлецом, но, с другой стороны, его коварное поведение было для самого Нобунаги настоящим подарком. Той же ночью он созвал руководителей восстановительных работ во дворце, выслушал их отчеты об успехах, и на душе у него несколько полегчало.

На следующее утро он встал пораньше и лично осмотрел уже почти завершенное строительство. Затем, засвидетельствовав свое почтение императору в старом дворце, возвратился в свои покои, позавтракал и объявил о том, что покидает столицу.

В столицу Нобунага приехал одетый в кимоно, однако в обратный путь облачился в доспехи, потому что отправился вовсе не в Гифу. Нобунага еще раз прибыл на реку Анэ, к месту недавнего сражения, повидался с Хидэёси в крепости Ёкояма, проехал по разбросанным по всей провинции полкам, отдал распоряжения, а затем осадил крепость Саваяма.

Очистив край от неприятеля, Нобунага вернулся в Гифу, но ни у него, ни у ближайших приверженцев еще не было возможности праздно предаться отдыху в летний зной.

В Гифу Нобунагу ждали два срочных письма – одно от Хосокавы Фудзитаки, который находился сейчас в крепости Наканосима в Сэтцу, а другое – от Акэти Мицухидэ из Киото. В письмах сообщалось, что клан Миёси силами примерно в тысячу человек возводит укрепления в Ноде, Фукусиме и Наканосиме. На помощь к Миёси пришли монахи-воины из Хонгандзи и их последователи. И Мицухидэ, и Фудзитака подчеркивали, что медлить больше нельзя, и требовали у Нобунаги срочных распоряжений.

Главный храм в Хонгандзи воздвигли во времена междуусобных войн и всеобщей смуты. Поэтому он был надежно защищен от всех превратностей мира: каменные стены, глубокий ров, укрепленный мост. Служить здесь – означало быть воином, и монахов-воинов в этом храме находилось не меньше, чем в Наре или на горе Хиэй. Наверно, во всей крепости не было монаха, который не питал бы в душе ненависти к наглому выскочке Нобунаге. Обитатели этой древней цитадели буддизма нарекли его врагом Будды, осквернителем традиции, разрушителем культуры и безумным бесом – одним словом, сущим зверем в человеческом образе. Нобунага зашел слишком далеко, когда, вместо того чтобы завязать с монахами переговоры, он не только вступил с ними в схватку, но и ухитрился отнять часть принадлежащей им земли. Твердыня буддизма была проникнута спесью и высокомерием, а привилегии, дарованные ей и ее обитателям, освящены веками. Сообщения с запада свидетельствовали о том, что Хонгандзи готовится к решительной схватке. В обители имелось две тысячи мушкетов, число монахов-воинов за последнее время выросло в несколько раз, а за стенами храма копали новые рвы.

Нобунага предвидел, что монахи заключат союз с кланом Миёси и совместными усилиями им удастся склонить слабохарактерного сёгуна на свою сторону. Он также ожидал распространения о себе злокозненных слухов с тем, чтобы возбудить всенародное восстание против его власти.

Получив срочные донесения из Киото и Осаки, Нобунага не слишком удивился их содержанию. Скорее, его обрадовала возможность наконец-то разрубить весь узел, и он решил лично отправиться в Сэтцу, сделав по дороге остановку в Киото.

– Смиренно прошу ваше превосходительство следовать с моим войском, – заявил он сёгуну. – Присутствие сёгуна воодушевит воинов и ускорит достижение полной победы.

Ёсиаки это, конечно, не понравилось, но отказаться он не решился, да и не мог. И хотя могло показаться, будто в приглашении Ёсиаки нет никакой пользы, оно принесло Нобунаге выгоду: имя сёгуна, неожиданно связанное с его собственным, внесло сумятицу в ряды врагов.

Пространство между реками Кандзаки и Накацу в провинции Нанива представляло собой обширную пустошь с редкими участками возделанной земли. Эта местность звалась Накадзима и подразделялась на северную и южную части. Крепостью на севере владел клан Миёси, а маленькую крепость на юге удерживал Хосокава Фудзитака. Боевые действия сосредоточились в этой местности и протекали с большим ожесточением с начала до середины девятого месяца. Верх попеременно брала то та, то другая сторона. Это была открытая война, в которой широко применялись новые виды огнестрельного оружия больших и малых калибров.

В середине девятого месяца Асаи и Асакура, которые отсиживались в своих горных крепостях, переживая поражение и дожидаясь часа, когда Нобунага допустит какую-нибудь серьезную ошибку, взялись наконец за оружие, переправились через озеро Бива и разбили лагерь на берегу неподалеку от Оцу и Карасаки. Одно из боевых соединений было направлено в буддийскую цитадель на горе Хиэй. Впервые за все время монахи-воины из разных сект сумели объединиться, заключив союз против Нобунаги.

– Нобунага нагло отнял наши земли, попрал нашу честь и осквернил нашу гору, неприкосновенную со времен преподобного Дэнгё! – говорили они.

Тесные узы связывали монахов с горы Хиэй и кланы Асаи и Асакура. Заключив тройственный союз, они решили отрезать Нобунаге путь к отступлению. Войско Асакуры спустилось с гор к северу от озера, тогда как войско Асаи переправилось через озеро на другой берег. Расположение войск свидетельствовало о том, что союзники задумали, соединившись у Оцу, пойти походом на Киото, а захватив столицу и выйдя затем к реке Ёдо, соединиться с монахами из Хонгандзи и сокрушить Нобунагу одним ударом.

Нобунага на протяжении нескольких дней вел ожесточенные бои с монахами-воинами и с большим войском Миёси в крепости в Накадзиме между реками Кандзаки и Накацу. Двадцать второго числа он получил тревожное и неясное сообщение о некой угрозе, надвигающейся с тыла.

Подробности были неизвестны, но Нобунага догадывался, что в них нет ничего утешительного. Он скрежетал зубами, ломая голову над тем, о какой угрозе идет речь. Призвав к себе Кацуиэ, он приказал ему взять на себя командование арьергардом. И добавил:

– Немедленно сокрушу всех – и Асаи, и Асакуру, и монахов.

– А не лучше ли дождаться более подробного сообщения? – сказал Кацуиэ, пытаясь удержать его.

– С какой стати? Именно сейчас пришло время изменить весь мир самым решительным образом!

Эти слова означали, что Нобунагу не остановить ничем. Он помчался в Киото, не раз и не два меняя в пути загнанных лошадей.

– Мой господин!

– Что за несчастье стряслось?

Горько плача, несколько вассалов обступили Нобунагу, еще не успевшего слезть с коня.

– Ваш младший брат, князь Нобухару, и Мори Ёсинари пали смертью храбрых в бою под Удзи. Жестокая битва шла два дня и две ночи и закончилась страшным поражением.

Слезы душили несчастного, и рассказ продолжил другой вассал:

– Асаи, Асакура и их союзники – монахи собрали двадцатитысячное войско, против которого невозможно устоять.

Внешне ничем не выказав смятения, Нобунага ответил:

– Что толку оплакивать покойников, которые навсегда покинули наш мир. Доложите мне о том, как обстоят дела сейчас. Как далеко сумел продвинуться враг? Где проходит линия фронта? Кажется мне, что никто из вас этого не знает. А где Мицухидэ? Если он на передовой, то немедленно отзовите его сюда. Приведите сюда Мицухидэ!

Лес знамен вырос вокруг храма Мии, где разместилась ставка Асаи и Асакуры. Сутки назад на всеобщее обозрение была выставлена отрубленная голова Нобухару, младшего брата князя Нобунаги. Ее, как и головы других достославных воинов клана Ода, военачальники разглядывали долго, одну за другой, пока не наскучило.

– Это достойное возмездие за наше поражение на реке Анэ. Теперь я чувствую себя куда как лучше, – промолвил один.

– А я не успокоюсь, пока здесь не окажется и голова самого Нобунаги, – ответил другой.

Но тут у них за спиной громко рассмеялся третий, а потом заговорил на наречии, выдававшем уроженца севера:

– Можно считать, что она уже здесь. Перед Нобунагой сейчас Хонгандзи и Миёси, а за спиной у него – мы. Куда ему деться? Он как рыба, угодившая в сеть!

Весь день они осматривали отрубленные головы, пока не стало тошно от запаха крови. Ночью в ставку доставили кувшины с сакэ, чтобы еще более поднять боевой дух победителей. Когда все уже порядочно захмелели, разговор зашел о стратегии.

– Следует ли нам занять Киото или лучше крепко держать Оцу, мимо которого ему все равно не пройти, и постепенно сужать пространство, как будто стягивая большую рыбу сетью? – спросил один из сотрапезников.

– Нам непременно нужно войти в столицу, дать бой Нобунаге и уничтожить его на реке Ёдо и в полях Кавати! – откликнулся другой.

– Это не получится.

Стоило одному предложить определенный порядок действий, как другой сразу же опровергал его доводы. Ибо, хотя кланы Асаи и Асакура и объединяла сейчас общая цель, представители каждого стремились доказать свое превосходство в деле высокой военной стратегии. В итоге они так и не смогли прийти к единому мнению.

Пресытившись бесплодными спорами, один из военачальников Асаи вышел на свежий воздух. Взглянув вверх, он пробормотал:

– Что-то небо нынче чересчур раскраснелось.

– Наши воины жгут крестьянские дома по всей местности от Ямасины до Дайго, – пояснил стражник.

– Зачем? Какой смысл выжигать эту местность?

– Не совсем так. Необходимо устрашить врага, – вмешался в разговор другой военачальник Асакуры, который и отдал соответствующий приказ. – Гарнизон Киото под командованием Акэти Мицухидэ полон решимости стоять насмерть. Что ж, и нам надо показать, что мы шутить не собираемся.

Начало светать. Оцу стоял на слиянии всех важнейших дорог, ведущих в столицу, но сейчас здесь не было видно ни одного путника и ни единой повозки. Внезапно промчался всадник, за ним, на некотором расстоянии, еще двое или трое. Это были гонцы с поля боя, и мчались они со стороны Киото к храму Мии так, словно за ними гналась сама смерть.

– Нобунага уже в Кэагэ. Войско Акэти Мицухидэ сражается на передовой линии и сметает все на своем пути.

Полководцы не поверили собственным ушам.

– Наверняка самого Нобунаги там нет! Он никак не мог поспеть туда из Нанивы с такой скоростью.

– Мы уже потеряли двести или триста воинов под Ямасиной. Враг наступает, и Нобунага, как всегда, руководит лично. Он примчался стремительно, как крылатый демон или бог, и поспел точно вовремя куда ему было надо!

Асаи Нагамаса и Асакура Кагэтакэ побледнели. Особенно скверно пришлось Нагамасе: Нобунага приходился его жене родным братом и всегда держался с ним весьма дружественно и доброжелательно. Тем сильнее сейчас должен был оказаться его гнев.

– Отступаем! Назад, на гору Хиэй! – прорычал Нагамаса.

Асакура Кагэтакэ был испуган ненамного меньше.

– Назад, на гору Хиэй! – согласился он. И тут же принялся отдавать приказы: – Поджигать все крестьянские усадьбы по дороге! Нет! Подождать, пока не пройдет авангард, а потом поджигать! Жечь все подряд!

Жаркий ветер опалил чело Нобунаги. Искры падали на гриву коня и седло. От Ямасины до Оцу пылали крестьянские усадьбы, в воздухе носились огненные вихри, но ничто не могло сейчас сбить Нобунагу с избранного пути. Он сам был подобен пламенеющему факелу, а войско его казалось морем огня.

– Нынешнее сражение мы посвятим памяти князя Нобухару.

Такова была реакция соратников Нобунаги.

– Неужели они надеются на то, что мы не отомстим за наших павших товарищей?

Но когда их войска достигли, наконец, храма Мии, там уже не было ни единого вражеского воина. Неприятель в большой спешке скрылся на горе Хиэй.

Оглядев горы, воины Оды увидели, что огромное вражеское войско, насчитывающее двадцать тысяч воинов и несметное множество монахов-воинов, расположилось на холмах до Судзугаминэ, Аоямадакэ и Цубогасадани. Бесчисленные знамена, реявшие на вершинах, казалось, гласили: «Мы не собираемся спасаться бегством». Диспозиция предстоящего сражения стала совершенно ясна.

Поглядев на суровые горы, Нобунага подумал: «Вот здесь все и решится. Не гора мой враг, мой враг – привилегии, издавна дарованные горе». Так понимал Нобунага свою миссию. Исстари, от одного царствования к другому, особые привилегии, дарованные по традиции обитателям гор, приносили великий вред и правителям, и населению страны. Неужели и впрямь здесь, в горах, присутствие Будды столь сильно, чтобы оправдать это?

Когда учение Тэндай проникло в Японию из Китая, преподобный Дэнгё, основавший первый храм секты на горе Хиэй, провозгласил:

– Да одарит милосердный Будда сваи сии светом божественного покровительства.

Неужели и впрямь свет Учения столь ярко сиял на этой священной вершине, чтобы здешним монахам было дозволено навязывать свои требования самому императору в Киото? Потому ли могли они диктовать волю правительству и добиваться особых прав? Потому ли дозволено было им вступать в союзы с воинственными князьками, плести интриги с мирянами и ввергать в беспорядок страну? Так ли ярко сиял здесь свет Учения Будды, чтобы защищать его при оружии и в доспехах, превратив гору в склад копий, мушкетов и боевых знамен?

Глаза Нобунаги затуманились от гнева. Он понимал, все это – святотатство. Гора Хиэй была призвана стать цитаделью, способной защитить всю страну, – вот почему ее обитателям даровали особые привилегии. Но выполняла ли она сейчас роль, изначально ей предназначенную? Главный храм, семь пагод, монастыри на восточном и западном склонах превратились в обители бесов войны в монашеском одеянии.

Ну погодите же! Нобунага до крови закусил губу. «Пусть называют меня предводителем дьяволов, изничтожающим буддизм! Красота здешних гор – это только красота, а вовсе не признак присутствия божества. А эти вооруженные монахи – самые обыкновенные глупцы. Я сожгу их в огне войны, и пусть истинный Будда восстанет из этого пепла!»

В тот же самый день он отдал приказ оцепить гору, перекрыв все дороги и тропы. Чтобы переправиться через озеро, пройти меж гор и воссоединиться с ним, у главного войска ушло несколько дней.

– Кровь моего брата и Мори Ёсинари еще не отомщена! Так дадим же душам этих верных воинов спокойно уснуть. Да обратится их кровь в пламя, которое озарит весь мир!

Нобунага встал на колени и молитвенно сложил руки. Священная гора стала его врагом, и он велел окружить ее. Опустившись на сырую землю, он молился и плакал и вдруг заметил, что рядом с ним опустился на колени и заплакал молодой оруженосец. Это был Ранмару, потерявший отца, Мори Ёсинари.

– Ранмару, ты плачешь?

– Пожалуйста, простите меня, мой господин.

– Я прощаю тебя. Но прекрати плакать, иначе дух твоего отца станет смеяться над тобой.

Но и у самого Нобунаги глаза покраснели от слез. Приказав перенести свой походный стул на вершину холма, он уселся и осмотрел расположение осадившего гору войска. У подножия горы Хиэй повсюду, сколько хватало глаз, реяли знамена клана Ода.

Прошло две недели. Осада горы – необычная для Нобунаги тактика – продолжалась. Перекрыв дороги, он лишил врага продовольственных поставок и дожидался, когда в неприятельском стане начнется голод. Этот замысел уже начал приходить в исполнение. Продовольственные склады монастырей были явно не рассчитаны на прокорм двадцатитысячной армии. Они быстро пустели. Вражеские воины уже начали есть древесную кору.

Понемногу наступала зима, и холодные ветры с вершины доставляли осажденным немало беспокойства.

– Сейчас самое время, по-моему. А вы как думаете? – сказал Нобунаге Хидэёси.

Нобунага призвал к себе вассала по имени Иттэцу. Получив указания от князя, Иттэцу с несколькими сопровождающими поднялся на гору Хиэй и встретился с преподобным Сонрином, настоятелем храма на западном склоне. Они встретились в главном храме, где разместилась ставка монахов-воинов.

Сонрин и Иттэцу были хорошо знакомы, и в знак прежней дружбы Иттэцу прибыл к настоятелю, чтобы уговорить того сдаться.

– Не знаю, каковы истинные намерения, заставившие вас прибыть сюда, но, будучи вам другом, настоятельно рекомендую не заводить эту шутку чересчур далеко. – Преподобный Сонрин затрясся от хохота. – Я согласился на эту встречу лишь потому, что ждал от вас просьбы принять вашу капитуляцию. А вы предлагаете сдаться нам! Какое невежество! Разве вы не видите, что мы преисполнены решимости стоять до конца? Нелепо рассчитывать на нашу глупость, как и демонстрировать собственную!

Монахи-воины обступили Иттэцу. Их взоры пылали.

Позволив настоятелю произнести свою речь, Иттэцу раздумчиво заговорил:

– Преподобный Дэнгё воздвиг этот храм во имя мира и упрочения Императорского дома, во имя процветания всего народа. Мне кажется, для любого монаха не самым богоугодным делом является ношение оружия, упражнения в воинском искусстве, участие в политических дрязгах, поддержка мятежных войск и причинение новых волнений империи. Монахам надлежит быть монахами! Изгнать с горы воинов Асаи и Асакуры, сложить оружие и предаться своему истинному призванию – служению Будде!

Он говорил горячо и быстро, не давая настоятелю и монахам вставить ни единого слова.

– Более того, – продолжил он, – если вы не последуете этим указаниям, князь Нобунага намерен сжечь главный храм, семь пагод и монастыри и убить каждого, кого повстречает в горах. Пожалуйста, хорошо подумайте и оставьте гордыню. Неужели вы хотите, чтобы на этой горе воцарился ад? Неужели не понимаете, что надо изгнать отсюда бесов и сохранить свет Будды на священной земле?

Тут монахи, окружающие Сонрина, закричали наперебой:

– Это бессмысленно!

– Он напрасно отнимает у нас время!

– Замолчите, – зловеще усмехнувшись, приказал им Сонрин. – Это была чрезвычайно скучная, на редкость убогая проповедь, но я намерен воспринять ее со всей вежливостью. Гора Хиэй суверенна, здесь есть свои правила. Ваше волнение представляется мне излишним. Господин Иттэцу, уже темнеет. Извольте покинуть гору немедленно.

– Сонрин, вы изгоняете меня, руководствуясь лишь собственной властью? Почему бы нам не встретиться с мудрецами и со старейшинами, чтобы обсудить наш вопрос с большей тщательностью?

– Гора едина. У нее одна душа и одно тело. Я говорю от лица всех храмов горы Хиэй.

– Но ведь все равно…

– Замолчите же, глупец! Мы дадим отпор вторжению, не останавливаясь ни перед чем. Мы защитим нашу свободу и наши традиции своею кровью! Убирайтесь отсюда!

– Что ж, если вам так угодно, – произнес Иттэцу, не двинувшись с места. – Но какой позор! Как надеетесь вы защитить бесконечный свет Будды своею кровью? И какую свободу вы желаете защитить? Какие такие традиции? Эти традиции не что иное как обман, творимый для вящего процветания храмов. Но сегодня народ уже не поддается на ваши уловки. Хорошенько задумайтесь над тем, в какое время вы живете. Исполненные алчности люди, отвернувшиеся от мира и не желающие видеть его перемен, за свою самонадеянность неизбежно сгорят вместе с опавшей листвой!

С этими словами Иттэцу покинул монастырь и возвратился в лагерь Нобунаги.

Холодный зимний ветер носил по склонам горы сухую листву. Ночью и по утрам стоял мороз. Время от времени ветер сменялся снегопадом. Как раз в эту пору на горе начались пожары. Однажды ночью загорелся дровяной склад поместья Дайдзё, а за ночь перед тем – Такимидо. И нынешним вечером, хотя стоял еще ранний час, пламя занялось в монашеских кельях в главном храме; отчаянно зазвонил колокол. Поскольку вокруг было множество строений, монахи рьяно взялись за дело, стремясь не допустить распространения огня.

Глубокие ущелья у подножия горы Хиэй погрузились во мрак под светлым красным небом.

– Вот так незадача! – сказал один из воинов Оды и расхохотался.

– Такое случается каждую ночь, – добавил другой. – Им там просто некогда спать.

Холодный зимний ветер колыхал ветви деревьев, люди зябко потирали руки. За чашкой риса они любовались ночными пожарами. Ходили разговоры о том, что поджоги задумал Хидэёси, а совершают их былые разбойники из клана Хатидзука.

Ночами монахи трудились, гася пожары, а днем до изнеможения крепили свои оборонительные линии. И пища, и дрова были на исходе, и тем сильней досаждали им наступившие холода.

Наконец настала настоящая зима с обильными и частыми снегопадами. Двадцать тысяч осажденных воинов и несколько тысяч монахов-воинов увядали, как померзшие растения.

Наступила середина двенадцатого месяца. В лагерь к Нобунаге прибыл посланец с горы. Он был безоружен и одет не в доспехи, а в монашескую рясу.

– Мне хотелось бы поговорить с князем Нобунагой, – сказал посланец.

Явившись, Нобунага увидел, что перед ним настоятель Сонрин, ранее уже встречавшийся с Иттэцу. В доставленном им сообщении говорилось, что ввиду перемены обстоятельств и связанной с этим перемены настроений руководства обители монахи просят мира.

Нобунага, однако же, отказался.

– Как вы встретили посланца, которого я направлял к вам? Вы оскорбили нас!

Нобунага обнажил меч.

– Это неслыханно! – вскричал настоятель.

Он вскочил на ноги. Меч Нобунаги сверкнул в воздухе. Тело повалилось на бок.

– Забирайте его голову и убирайтесь. Вот мой ответ.

Монахи в смятении бежали в свое горное укрытие. Сильный ветер со снегом, дувший в этот день над озером, не щадил и людей в лагере Нобунаги. Нобунага недвусмысленно дал понять обитателям горы Хиэй, что у него на уме, а меж тем ему предстояло решить и другую трудную задачу. Враг, противостоявший ему, был всего лишь светом пламени на стене. Поливая стену, не погасишь огонь, а он тем временем вовсю разгорится за спиной. Таково общее правило военной стратегии, но Нобунага не мог загасить пламя, хотя и понимал, где находится его источник. Всего лишь сутки назад ему доставили срочное донесение из Гифу, в котором говорилось, что Такэда Сингэн из Каи собирает войско, намереваясь воспользоваться отсутствием Нобунаги и перейти в решительное наступление. Более того: десятки тысяч сторонников Хонгандзи восстали в Нагасиме, в его родной Овари, причем один из родичей Нобунаги, Нобуоки, был убит, а его крепость захвачена. Среди людей распространялись всевозможные вредные слухи, порочащие Нобунагу.

Причины выступления Такэды Сингэна были ясны. Заключив наконец мир со своим старинным врагом, кланом Уэсуги из Этиго, Сингэн обратил свой взор на запад.

– Хидэёси! Хидэёси! – позвал Нобунага.

– Я здесь!

– Найди Мицухидэ и вместе с ним немедленно доставьте в Киото это письмо.

– Сёгуну?

– Именно. В письме я прошу сёгуна о посредничестве в мирных переговорах, но лучше будет, если вы и на словах объясните ему суть дела.

– Но тогда почему же вы только что обезглавили посланца с горы Хиэй?

– Неужели не ясно? Иначе дело не дошло бы до настоящих переговоров о мире. Даже если бы монахи подписали договор, они тут же нарушили бы его и ударили нам в спину.

– Вы правы, мой господин. Теперь я понял.

– Где бы ни гуляли языки пламени – источник у них один, и это, несомненно, двуличный сёгун, которому так нравится играть с огнем. Нам крайне необходимо заставить сёгуна выступить посредником на переговорах, а самим уйти отсюда как можно скорее.

Переговоры начались. Ёсиаки прибыл в храм Мии и предпринял попытку смягчить гнев Нобунаги и договориться о мире. Удовлетворенные таким поворотом событий, войска Асаи и Асакуры в тот же день начали отход в свои провинции.

Шестнадцатого числа все войско Нобунаги двинулось в обратный путь и, переправившись у Сэты, вернулось в Гифу.