Онлайн чтение книги Лирика Эдгара По в переводах русских поэтов
АЛЬ-ААРААФ

Земного — здесь простыл и след

(Лишь цвет цветов), здесь Божий свет

Пчелой сбирает с высоты

Лучи небесной красоты.

Земного — здесь пропал и звук

(Лишь сердца стук), здесь лес и луг

Иною — тише тишины —

Мелодией оглашены,

Той музыкой морского дна,

Что раковинам раздана…

Ах! на земле иначе. — Там

Мы можем только по цветам

Гадать о Красоте, мечтам

Вослед, летя за ней, — куда?

Ответь, звезда!

Об эту пору счастлива Незейя —

Ее планета дремлет, пламенея

Под четырьмя светилами небес, —

Оазис чуда посреди чудес.

Но прочь-прочь-прочь, над океаном света,

Душа-Незейя, крыльями одета,

Над гроздьями созвездий мировых

(Они как волны; пенны гребни их),

Велению божественному внемля,

Пускалась в путь, спускалась к нам, на землю.

Так было раньше… А теперь она

Уснула или грезила без сна

И без движенья — на планете странной

Учетверенным солнцем осиянна.

Избранница на высших эмпиреях

(Где Красота предстала на заре их,

Мерцая, словно жемчуг в волосах

Влюбленной девы, в звездных небесах

И на Ахайю бросив свет Селены)

Взирала восхищенно в даль вселенной.

Раскинули куртины облаков

У ног ее — весь этот мир таков:

Прекрасен, но прозрачен, чтоб напрасно

Всего не застить, что равнопрекрасно, —

Цветной туман, цветных туманов шторм,

В котором исчезает косность форм.

Владычица упала на колени

На ложе трав, в прелестное цветенье

Левкадских лилий, легкою главой

Качавших над гордячкой страстной той,

Что смертного мятежно полюбила

И со скалы в бессмертие ступила.

А рядом цвел сефалик на стебле

Багровей, чем закаты на земле,

И тот цветок, что дерзко «требизонтом»

Зовем (он за небесным горизонтом

Возрос на самой пышной из планет);

Его хмельной, медовый, дивный цвет

(Известный древним, нектар благовонный), —

От благости небесной отлученный

За то, что он сулит восторг во зле, —

Цветет, в изгнанье жалком, на земле,

Где, жаля и желая, в забытьи

Над ним кружатся пьяные рои,

А сам он, брошен пчелам на потребу,

Стеблями и корнями рвется к небу.

Как падший ангел, голову клонит

(Забытый, хоть позор и не забыт)

И горькой умывается росою,

Блистая обесчещенной красою.

Цвели никанты, дневный аромат

Ночным превозмогая во сто крат,

И клитии — подсолнечники наши —

Под солнцами, одно другого краше,

И те цветы, чья скоро гибнет прелесть,

С надеждою на небо засмотрелись:

Они туда в июле полетят,

И опустеет королевский сад.

И лотос, над разливом бурной Роны

Подъемлющий свой стебель непреклонно,

Цветок Нелумбо, Гангом порожден

(А в нем самом родился Купидон).

Пурпурное благоуханье Занте!

Isola d'oro! Fior di Levante!

Цветы, цветы! чисты их голоса

И запахи восходят в небеса.

О великий Аллах!

Ты с высот высоты

Видишь горе и страх

В красоте красоты!

Где лазурный шатер

Гложут звезд пламена —

Там твой вечный дозор,

Страж на все времена —

В окруженье комет,

Из сияния в синь

До скончания лет

Низведенных рабынь,

Осужденных нести

Меж недвижных огней

В нарастании скорости

Факел скорби своей. —

Вечность — только в предчувствии

Нам дарованный срок —

Твоего соприсутствия

Неизменный залог.

В том и радость, Незейя,

В том великая весть:

Ибо, в вечности рея,

Вечность — ведаешь — есть!

Так ты судишь, Аллах.

И звезда одиноко

В путь пустилась в мирах

К свету Божьего ока.

Разум был вознесен!

Он один величавый,

И державу и трон

Делит с Богом по праву.

Ввысь, мой разум, взлети!

Стань, фантазия, птицей!

Мысли Божьи прочти —

И воздастся сторицей!

Петь кончила — и очи опустила,

И лилии к ланитам приложила,

Смущенная прихлынувшим огнем. —

Дрожали звезды перед Божеством.

Она ждала (робела, трепетала)

Речения, которое звучало

Сначала как молчание и свет, —

«Музыкой сфер» зовет его поэт.

Мы — в мире слов, но мир словесный наш —

Молчания великого мираж,

Лишь теням звуков или крыльям теней

Мы внемлем в мире подлинных видений.

Но ах! порой молчание прервет

Глас Господа, струящийся с высот, —

И красный вихрь охватит небосвод:

«Невидимо летит в потоках света

Под скудным солнцем скудная планета,

Божественный презревшая закон, —

За что сей мир в пучину погружен

Отчаянья, мучения, позора,

Изведал ужас пламени и мора,

Под скудным солнцем (так мой гнев велик)

Дано изведать людям смертный миг.

Но, властная и вечная, не надо

Пренебрегать и жителями ада;

С алмазных и хрустальных эмпирей

Ты с сестрами сойди в юдоль скорбей,

Даруйте людям свет иного края,

Как светлячки Сицилии сияя.

Божественные тайны разгласи!

Смиренье неземное принеси!

Свет истины моей! И стань пределом

Всем смелым и опорой — оробелым».

Душа очнулась в златотканый час

(Как на земле)! — Одна луна зажглась.

Мы, люди, однолюбы, одноверцы:

Единственная страсть сжимает сердце).

И, как луна скользит из облаков,

Восстала с ложа замерших цветов

И обозрела сонный мир Незейя:

То не Земля была, а Теразея.

Гора над миром в пламени заката —

Такую лишь пастух узрел когда-то,

Очнувшись от нечаянного сна,

И прошептал (слепила вышина);

«Спасите, небеса, меня и стадо!» —

Плыла луны квадратная громада

Над той горой, бросая дикий блеск

На пик ее, а волн эфира плеск

Еще златился в ясный полдень ночи

При свете солнц, терявших полномочья.

На той горе в причудливом сиянье

Ряды виднелись мраморных колонн,

Меж них располагались изваянья,

И весь невозмутимый пантеон

Был в искрометных водах отражен.

Колоннами поддержанный помост

Сковали духи из падучих звезд,

Погибших, как злодей на эшафоте,

В рассеянном серебряном полете.

Сам храм — магнит лучей его держал —

Короной на помосте возлежал

И созерцал окна алмазным оком,

Все, что творилось в космосе высоком.

Когда, казалось, блеск ослабевал,

Пылал огнем расплавленный металл

Метеоритов, но порою все же

Тревожный дух из сумеречной дрожи

Трепещущим крылом туманил свет…

Здесь целый мир: прекрасен он и сед.

Здесь Красоты волшебная могила,

Здесь опочила вся земная сила,

Вся слава, вся надежда наша — лишь

Бездушный мрамор, мраком черных ниш

Одетый и навечно погребенный.

Руины и пожарища вселенной!

Обломки Персеполя, приговор

Гордыне вашей, Бальбек и Тадмор,

Величие, расцветшее в Гоморре. —

Исхода нет… О волны в Мертвом море!

Ночь летняя — час пиршества речей

Эйракский звездочет и книгочей

Умел, внимая звездные порядки,

Расслышать их законы и загадки, —

Но чутче тем реченьям внемлет Тот,

Кто ниоткуда ничего не ждет,

И видит, наши вечности листая,

Как тьма нисходит — громкая, густая…

Но что это? все ближе, все слышнее,

Нежней свирели, звонких струн стройнее, —

Звук… нарастанье… грянет… нарастает…

Незейя во дворце… скрипичный взлет.

От быстрого полета расплелась

Ее коса, ланиты заалели,

И лента, что вкруг стана обвилась,

Висит свободно на воздушном теле.

Она вступила в свой заветный зал

И замерла… Но свет не замирал,

Ее власы златистые лобзая

И звезды золотые в них вонзая.

В такие ночи шепчутся цветы

Друг с дружкою, и с листьями — листы,

Ручей — с ручьем — все чаще, все невинней,

При звездах — в рощах, под луной — в долине.

Но все, что полудух и дух почти,

До музыки не в силах дорасти —

Цветы, крыла, ручьи… Лишь дух единый

Внимал и вторил песне соловьиной:

В очарованных чащах

Под сенью ветвей,

Охраняющей спящих

От слепящих лучей, —

Искры истины! Те, что

Ночною порой

Сквозь сонные вежды

Звезду за звездой

Влекут с небосклона,

Чаруя, к очам,

Как взоры влюбленно

Внимающей вам,

Очнитесь, в эфирном

Своем бытии,

Веленьем всемирным,

Служанки мои!

Стряхните с душистых

Распущенных кос

След лобзаний росистых

И лобзающих рос

(Ведь любовь и лобзанья

Ниспошлют небеса,

Но покой и молчанье

Предпочтут небеса).

Поведите плечами,

Взмахните крылами —

Мешает роса

Взлететь в небеса.

От любви надо лики

Отвратить наконец:

В косах — легкие блики,

В сердце — тяжкий свинец!

Лигейя! Лигейя!

Музыка! Красота!

Темной гибелью вея,

Ты светла и чиста!

О, плакать ли станешь,

Упав на утес,

Иль в небе застынешь —

Ночной альбатрос:

Он дремлет над морем,

Раскинув крыла, —

Ты грезишь над миром,

Чиста и светла!

Лигейя! Покуда

Свет миров не померк,

Ты — певучее чудо,

Берущее верх

Над страхом, что гложет

Людей в забытьи…

Но кто ж приумножит

Напевы твои?

Не дождь ли, шумящий

Над спящей травой

Все чаще и чаще —

И вот — проливной?

Не рост ли растенья?

Цветенье ль цветов?

Ах! Подлинно пенье

Не струн, а миров!

Служанка, не надо!

Оставь свой напев

Для струн водопада,

Для шума дерев,

Для озера, сонно

Поющего в лад,

Для звезд, миллионы

Которых не спят,

Для диких цветов и

Лежащих без сна

В девичьем алькове

(Если в небе луна),

Беспокоясь, как пчелы…

Где вереск сырой,

Где тихие долы, —

Там, верная, пой!

Ведь люди, что дышат

Легко в забытьи,

Уснули, чтоб слышать

Напевы твои,

Ведь ночью иного

Не ждет небосвод —

Ни ласковей слова,

Ни мягче забот,

Ведь ангелы встанут

В хладном блеске луны,

Лишь только настанут

Чары, песни и сны!

И с этим словом духи взмыли ввысь,

И ангелы по небу понеслись,

И сны, не просыпаясь, полетели —

Во всем подобны ангелам, но еле —

Еле причастны Знанию тому,

Что означает Смерть конец всему.

Но заблужденье было так прекрасно

(Хоть смерть еще прекрасней), что неясно,

Зачем дыханье Знанья (или Зла?)

Туманит нам восторга зеркала.

А им — не дуновением — самумом

Открылась бы в величии угрюмом,

Что правда значит ложь, а радость — боль…

Прекрасна смерть — затем ли, оттого ль,

Что жизнь уже пресытилась экстазом,

Что сердце отгремело, замер разум,

И духи речь степенно завели

Вдали от Рая, Ада и Земли!

Но кто, мятежный, в зарослях тумана

Смолчал, когда послышалась осанна?

Их двое… Догадались: не простит

Господь того, кто на небе грустит.

Их двое, посетивших эту глушь…

О, никогда в краю притихших душ

Любовь — слепую смуту — не прощали!

Им пасть — «в слезах властительной печали».

Он был великий дух — и он падет.

Он странник был, скиталец, звездочет,

Был созерцатель в грусти неизменной

Всего, что восхищает во вселенной.

И что за диво? если красота

Ему открылась, истинно свята,

Он не молился ничему священней,

Чем красота — в любом из воплощений.

И ночь во мраке Анжело нашла,

Ночь (для него) отчаянья и зла

Нашла его клянущим мирозданье

Словами из земного достоянья.

С возлюбленной сидел он на холме

(Орлиный взор его блуждал во тьме),

Не глядя на любимую, — затем ли,

Что там, внизу, — в слезах — увидел Землю?

«Ианте! Погляди скорей туда,

Где замерцала слабая звезда!

О, свет ее лился совсем иначе

В осенний час — в тот час (мне памятен тот час) —

На Лемносе закат был златовлас

И злато, не жалея, перенес

На шерсть ковров и шелк моих волос,

И на мои ресницы. Свет святой!

Мгновенье счастья перед пустотой!

Цветы… качались… свет… лился… туман…

Я задремал… Саади… Гюлистан

Мне снились… Свет лился… Цветы цвели…

И смерть в тот час взяла меня с земли

И увела, как за руку. Взяла,

Не разбудив, взяла и повела…

Последнее, что помню на земле я, —

Храм Парфенон. Он краше и светлее

Самой земли. Ианте, даже ты

Не воплощаешь столько красоты…

Орлом раскинув крылья, с высоты

Я вниз глядел, на жизнь мою, что ныне

Песчинкою затеряна в пустыне.

Но, пролетая над землей, я зрел,

Что мир земной расцвел — и постарел:

Пустые храмы и пустые грады,

Заброшены поля и вертограды.

И красота, низвергнутая в ад,

Звала меня! Звала меня назад!»

«Мой Анжело! Тебе ль грустить об этом?

Ты избран Богом и обласкан светом,

Ты помещен на высшую звезду,

И я земную деву превзойду!»

«Ианте, слушай! с тех высот, где воздух

Разрежен в расстояниях межзвездных

(То голова кружилась ли?), вдали

Я наблюдал крушение Земли!

Она, морями пламени омыта,

Вдруг сорвалась под вихрями с орбиты

И покатилась — жалкий шар — в хаос.

И я, над океаном зыбких грез,

Я не летел, а падал, и светило —

В глубокой бездне красное светило —

Твоя звезда! Твой огненный Дедал!

Я наземь пал — и сам он упадал,

Всемирных страхов жуткое исчадье,

На Землю, что молила о пощаде».

«Да, мой любимый, мы летели — к Ней!

Вниз, вверх, вокруг, под иглами огней,

Как светлячки, — не ведая, доколе

Светиться по владычицыной воле.

Владычица ль, Господь ли судит нас —

Не нам с тобой постигнуть их наказ;

Одно я разумею, Землю вашу

Теперь увидев, — нету в мире краше!

Сперва не знала я, куда наш путь,

Она, звезда-малютка, лишь чуть-чуть

Мерцала в полупризрачном тумане,

Но чем быстрей, чем ближе — тем сиянье

Ее сильней — и застит небеса!

Уже я предвкушала чудеса,

Бессмертье открывала в человеке.

Но свет померк — и там и тут — навеки!»

Так, за речами, время проходило.

Ночь длилась, длилась… и не проходила…

Поникли. Догадались: не простит

Господь того, кто на небе грустит.