7. Большой Западный поход

Онлайн чтение книги Любимая мартышка дома Тан
7. Большой Западный поход

– Демоны из могил поднимаются под пение заклинаний ночью и приводят дела в Поднебесной в порядок, – сказал странным сдавленным голосом стоявший перед нами, расставив ноги, человек с лунообразным лицом, лишенным какого-либо выражения.

– У этих демонов есть враг среди живых? Вы назвали им имя их врага? – раздался в ответ голос, похожий на сип Юкука.

Обе фразы, однако, были произнесены одним стоящим неподвижно человеком. Произнесены на два голоса, в точности повторяя тембр и интонации двух разных людей.

Сам Юкук молча слушал этот спектакль, сидя рядом со мной на подушках и утомленно улыбался, показывая остатки зубов. Если бы не это последнее (и печальное) обстоятельство, я бы сказал, что он сегодня выглядел моложе на десять лет, – верный признак того, что он принес мне какую-то важную информацию.

Человек, стоявший перед нами, был нашим, бухарцем – по родителям, сам же он появился на свет и всю сознательную жизнь провел в Поднебесной империи, и ее язык был ему столь же родным, как и согдийский. В обычное время он был нашим конюхом, потому что никакая более сложная работа ему не удавалась, делать он мог только то, о чем ему говорили точно и просто, и лучше два раза. Конюхом он и оставался бы навсегда, если бы кто-то из моих предшественников не услышал, как, чистя бархатный лошадиный бок, он ворковал на ухо коню весь только что услышанный им разговор у прилавков – полностью, слово в слово, без запинки, да еще и на разные голоса.

Комнату в галерее над кухней, где происходило все это странное действо, мы ненавидели. Находиться в ней без мучений можно было только зимой, и даже греться, сбрасывать все возможные плащи и накидки. Летом же в ней было невыносимо душно. Дело в том, что она была увешана в два слоя коврами, не пропускавшими звук. Но вот жар, дым и чад кухни ковры все-таки пропускали. Как и комнаты слева и справа от нашей ковровой душегубки – поэтому там никто не жил, а в момент наших наиболее важных совещаний глухо топавшие снаружи, по галерее, часовые следили за тем, чтобы в этих двух комнатах никого не было. Лучше всего, конечно, было тихо шептаться под каким-нибудь деревом во дворике, но днем дворик был кишащей народом торговой площадью, значит, для этого надо было совещаться ночью, а мне потом оставаться на ночь в моей запасной комнате в той же галерее, не так далеко от жилища Меванчи.

– Стоп, теперь про кошек, – сказал лунолицему Юкук.

– Кошки! Зачем вам нужны были кошки – вы хотели потревожить покой самой императрицы, которая боялась кошек при жизни? – послушно отозвался тот голосом самого же Юкука, с угрожающими интонациями. И тут же ответил вторым голосом, в котором звучал страх:

– Мои преступления огромны. Но я не знаю, зачем эти кошки. Вы говорите, что они должны были тревожить покой императрицы У? Я не понимаю, господин судья. То были обычные кошки. Академик говорил, что мы ждем от кошек сигнала. Когда мы начали собираться на могиле, клетки с кошками стояли у ног тех, кто был прямо у алтаря. Кошки вели себя странно, лежали в клетках и мяукали. Тут академик дал сигнал, и начались заклинания. А с ним был монах, он сидел возле кошек и смотрел на них.

– То есть кошек никто не мучил, не приносил в жертву? – мгновенно перешел конюх на сиплый шепот. И сразу же сам отозвался:

– Нет, нет, они просто на них смотрели. Клетки были открыты, но кошки, наоборот, забились по углам, не хотели оттуда выходить. И вдруг, когда стемнело, кошки будто взбесились. Академик крикнул, что этого дня мы ждали давно, люди начали зажигать новые курения, а кошки вдруг понеслись во все стороны… И тут произошло все остальное, появились вы…

Юкук мгновенно остановил его поднятой рукой и повернул ко мне лицо, оскаленное в улыбке:

– Вы уже все поняли, господин? Ваши лошади ведь тоже, наверное, странно себя вели, когда вы ехали на могилу?

Я даже зажмурился от удовольствия:

– Лошади шли как пришибленные… Ах, какая великолепная история – кошки ведь лучше, они маленькие, их можно держать в клетках, брать с собой… А у нас дома старики говорят, что, если вдруг змеи начинают все сразу выползать из земляных нор, – жди беды и выбегай из дома, потому что скоро земля вздрогнет, и дом обрушится. Но я никогда не слышал, чтобы кто-то умел предсказывать трясение земли заранее. Юкук, это же великое искусство – и сколько пользы принесли бы эти негодяи! Ведь земля тряслась даже в самой столице, упало несколько старых стен. Что бы им не предупредить людей?

Итак, одной загадкой стало меньше. Но Юкук сиял радостью явно не только по этому поводу. Что же еще сообщили ему двое наших пленников?

– Ведьма Чжао, – сказал я наугад.

– Кости, их принес этот монах, который сидел возле кошек, – разлепил губы мой странный конюх, продолжая свой спектакль на два голоса. – Просто кости. Мы ничего не успели. Потому что появились вы. – Зачем вам нужна была ведьма Чжао? Что она должна была сделать? – Восстановить гармонию в Поднебесной. И… отомстить своим убийцам. Я не причастен к этому, господин судья, я признаю всю мою вину – но я многого не знал, меня вовлекли в эту историю обманом! Я не знал сначала, что случилось с ведьмой Чжао, кто она была. Я не вижу вашего лица, господин судья, но хочу попросить вас… Кто вы? Вы так странно одеты.

Юкук снова поднял руку, повернулся ко мне:

– Вот тут у нас с ним начался сложный разговор, потому что он начал понимать, что происходит что-то не то, и что я – вовсе не судья. Сейчас, конечно, мы уже отпустили его домой, он рад без памяти, что на самом деле не был арестован. Он нас нежно любит. Мы потом еще нанесем ему визит: его зовут Линь, это чиновник ведомства срединной документации, у него много друзей, какая-то польза от него будет. Но именно об этой истории на могиле он ничего всерьез не знает. Позвали друзья, мало что толком объяснили… Он приехал, начал понимать, что творится, и испугался.

Я бы сказал вслух все, что думал сам об этой истории, но не хотелось, чтобы наш конюх с особыми способностями потом пересказывал эти слова моим же голосом какому-нибудь, в лучшем случае, коню или верблюду.

Ах, какая восхитительная история. Мы столкнулись с гениальными ребятами: они набирали ничего не подозревавших чиновников, пугали их трясущейся землей (великий Бог Небесный, они даже умели угадать это трясение заранее и готовились к этому моменту!), показывали им мешки с костями якобы ведьм. Которые, согласно распускаемым ими же слухам, якобы бегали по крышам столицы и должны были отомстить. И только потом до несчастных доходило, что мстить ведьма должна была не кому-либо, а нынешнему, здравствующему уже более семидесяти лет Светлому императору, который лишил ее жизни четыре десятилетия назад: кто сейчас помнил об этом, кроме истинных академиков?

Очень интересный человек этот «академик», который, похоже, верховодил всей церемонией. Потому что попробуй, бедный чиновник, выйди потом из такой компании – это войти в нее было легко. И вообще, если разобраться, ведь ничего, кроме набора новых и новых чиновников в ряды заговорщиков, на самом деле и не происходило. Все прочее – спектакль. Ну дым курений, пение, чьи-то кости, взбесившиеся кошки, дрожащая земля… Красивая работа, но конечный итог ее – множество людей, втянутых в непонятный им самим заговор.

Вопрос, однако, был в том – а нам-то какое до этого заговора дело?

– Кто во главе? – спросил я Юкука, начиная раздражаться его загадочным молчанием.

– Этот чиновник не знает, – развел руками старик, не давая ничего сказать лунолицему. – Долго я его расспрашивал… Но они, похоже, и вправду не знают своих лидеров – какие-то закутанные в плащи фигуры. Хотя одну интересную вещь этот чиновник сказал. Да, был некий академик, с закрытым лицом, он, понятное дело, скрылся. Но выше всех у них – женщина. Ее никто ни на каких церемониях не видел. Очень высокопоставленная женщина. Но, господин, ведь мы взяли и второго пленника. По имени Шу. Крыса, то есть. Так вот, эта старая крыса из ведомства историографии рассказала кое-что другое. И не про кошек. Ну-ка, братец, – с того места, где я спрашивал его о том, кто был в ту ночь на могиле…

– Кто с тобой был на могиле, кто может подтвердить твою невиновность? – послушно отозвался сиплым шепотом конюх. И тут же ответил сочным басом: – Это очень много важных и достойных людей, господин судья. Они поручатся за мою правдивость, они тоже там были, и тоже невиновны. Кто они? Ну, Ин Сяокэ из канцелярии левого министра, Лян Бинвэй из Министерства церемоний – он проводит сейчас экзамены, ему доверяет сам премьер-министр, да еще Лю Чанцзи из канцелярии премьер-министра, тот, который готовит экспедиционную армию во Второй Великий западный поход, и есть Яо Шицянь из нашего ведомства историографии, он носит звание академика и пишет отличные оды, можно я забуду это все, господа, – очень голова болит.

Мы оба вздрогнули, а Юкук сурово нахмурился:

– Нет, подожди, дружочек, подожди еще, от головы я дам тебе отвар – но ты только что сказал что-то… Очень важное (я вдруг почувствовал странный холод в животе, а Юкук уставился на меня широко открытыми бесцветными глазами и не шевелился)… академик? Да нет же, вот с этого места, где говорится о канцелярии премьер-министра…

– Да еще Лю Чанцзи из канцелярии премьер-министра, тот, который готовит экспедиционную армию во Второй Великий западный поход, и есть… – послушно забормотал несчастный.

– Всё! – поднял я руку. – Всё, всё.

Юкук смотрел на меня, кивая снова и снова, а в глазах его были гордость и грусть.

Мы отпустили нашего бесценного помощника туда, где дают лечебный отвар. Отпустили и часовых с галереи. Остановились у ее балюстрады.

У наших ног, как плетеная циновка для великана, перекрещивались палимые солнцем разноцветные полотна, протянутые от стены к стене, от дерева к дереву, а под ними, невидимый нам, гудел, хохотал и ругался из-за цен рынок. Мы молча дышали живым воздухом после пыли ковров и духоты.

– К дэвам некромантов, – сказал я. – И этот их идиотский заговор. Пусть завывают на своих могилах и выпускают на свои крыши ведьм. Нам это больше не интересно. Канцелярия премьер-министра Ян Гочжуна готовит поход на запад? Какой поход? На какой запад? Ведь не на Тибет же. А совсем в другие места. Ты понимаешь, что это означает, Юкук?

– Еще как понимаю, – вздохнул он. – Опять война, господин. Большая война.


…Экспедиционных армий империя не собирала уже более двадцати лет, обходясь силами пограничных округов. Такая армия состоит из двадцати тысяч человек, то есть семи дивизий, из которых непосредственно вступают в бой четырнадцать тысяч человек. Две тысячи двести лучников (большие тюркские луки), две тысячи арбалетчиков (сейчас, кажется, это слабое оружие тоже меняли на луки – что следовало быстро уточнить), четыре тысячи кавалерии. Основная ударная сила, по тюркскому обычаю, – конные лучники. Больше половины их – в тяжелой пластинчатой броне: две отчетливые женские груди из металла, наплечники, полоска металла под горлом. Иногда длинная пластинчатая юбка. А вот броня у лошадей, от головы почти до копыт, вышла из моды. Пехота, вооруженная копьями, в дальние походы тоже отправляется в седле. И иногда в нем и остается.

Но двадцать тысяч – это только одна армия. Такая годится для быстрого броска через степь и короткого удара из пограничного округа – и такого же быстрого отхода. Название же похода – «великий» – намекало, что речь шла, возможно, о нескольких армиях, под общим началом главнокомандующего, держащего несколько флагов. Сколько флагов – столько армий.

И еще в такие походы привлекалась конница союзников, то есть тюрок Великой Степи. В той битве у Таласа, где Сангак потерял руку, исход дела решила именно армия детей Степи – карлуков, которую привел с собой имперский полководец Гао Сяньчжи, себе же на горе.

Итого – несколько десятков тысяч воинов.

Или больше? Войны у Восточного моря, против Когурё, а также Пэкчё велись одним миллионом имперских солдат. Я никогда не поверю в эту цифру, но имперские историки называют ее неизменно и упорно.

Эти войны начинались одна за другой, снова и снова человеческое море в сотни тысяч воинов лилось на восток, к несчастному полуострову. Три безуспешные войны при династии Суй, которая на этих войнах и надломилась. И еще несколько – при нынешних Танах. А в итоге – поражение от ненадежных союзников, из государства Силла. Итого почти сто лет, когда новые и новые гигантские армии империи маршировали на восток, к несчастному полуострову, и откатывались назад. И все впустую.

Сегодня, насколько я слышал от знакомых офицеров, настоящий поход означал как минимум сто тысяч человек, большинство из которых были именно солдатами, вступавшими в бой, а не обозом.

Сто тысяч… Пыль, застилающая солнце. Множество голосов, ржание коней. Несуразно огромная, сверкающая металлом масса, ползущая на запад от одного города на караванном пути до другого, сметая попутно с дороги караваны с шелком, мирно идущие в мою страну.

Потому что поход должен был быть отправлен именно в мою страну, Согд. Через Фаргану и Чач – к Самарканду, потом в Бухару. Потом, может быть, в Мерв и еще дальше – или нет? Если бы знать, зачем премьер-министру этот поход.

Еще вчера я находился в столице по двум причинам. Первая: узнать, кто и почему убил моего предшественника Мелека. И вторая – потому что, в конце концов, не было в мире более прекрасного города, чем Чанъань, и даже величественный Бизант, каменный город на холмах у пронзительно синего моря, ему уступал.

А сегодня на меня свалился огромный груз. Для начала предстояло выяснить, какой именно «Запад» имеется в виду. Империя, в конце концов, лежит на восточном краю мира, и «Западом» здесь считается вообще все, что в этом мире существует.

Но уже сейчас особых сомнений у меня не было.

Если ехать от Чанъани строго на запад, то перед всадником вырастает стена гор Тибета, через который идут караваны паломников в княжества Инда, за сутрами Учителя Фо и за суставами, зубами и обломками костей с его погребального костра. Одна крошечная косточка Учителя Фо ложилась в основу очередной белой, вытянутой к небу иглой ступы, вокруг которой мгновенно вырастал очередной монастырь.

Но поход на этот Запад сегодня было бы трудно представить. Воины Тибета, закованные в железо полностью, кроме глаз, начали спускаться с вздымающихся до небес гор, грабить и громить пограничные города империи лет шестьдесят – семьдесят назад: до того никто и не слышал о таком государстве. А при славном Светлом императоре стало ясно, что победить Тибет невозможно, так же как он не может победить империю. На равнине танская кавалерия, состоявшая по большей части из перешедших на имперскую службу тюрок, сметала тибетские боевые линии. Но, как только степь сменялась горами, все получалось по-иному.

И до сих пор про одного из двух славнейших генералов империи – Гэшу Ханя – рассказывали, что за ним – «поле тысяч скелетов Коко-нора». Гэшу уложил половину из шестидесяти трех тысяч своих солдат на осаде крепости Ши-пао в Красных холмах, война за нее длилась четыре года. Когда крепость наконец пала, в ней нашли четыреста солдат и одного тибетского генерала.

После этого стало окончательно ясно, что какой-либо новый поход в этом направлении оказался бы самоубийственным штурмом неприступных гор.

На юго-западе, после страшного – и скрытого от публики – поражения империи в войне с только что образовавшимся государством Наньчжао, тоже было нечего делать.

Западом считалась и часть протянувшейся вдоль всей северной границы империи тюркской державы. Она раскинулась по степям, горам и лесам, от Восточного океана до моей родины, Согда, на дальнем Западе. Но эта держава была окончательно разгромлена полководцами династии Тан двенадцать лет назад, в битве у Железной горы. От тюркской громады оставались государства карлуков на западе или киданей на востоке, чьи орды и сегодня постоянно делали рейды через имперские границы. Их быстро подчиняла себе новая сила тюркской Степи – уйгуры. Но пока Степь не перешла под одну сильную руку, отправлять сто тысяч воинов империи туда было просто не нужно, да и так же бессмысленно, как биться бронированными колоннами о горы Тибета.

Но и тюркская Степь не могла больше ничего сделать с империей – хотя бы потому, что пограничные округа, где лучшими из воинов были все те же тюрки, заслоняли империю от своих степных собратьев.

Хотя у тюрок еще проводились выборы великого кагана, когда у шатров втыкались в степную землю три знамени – красное, синее, а между ними белое: заря, полдень, заход или – восток, центр, запад – весь степной мир.

Но Чанъань по этому поводу уже всерьез не беспокоилась. Пусть выбирают. Империи это было уже не страшно.

И оставалась лишь широкая полоса, уходящая на северо-запад и зажатая между землями тибетцев на юге и тюрок на севере. Это – Замиренный Запад, Аньси, та территория, по которой мои и другие караваны с шелком идут на запад. Главная торговая артерия империи – и мира.

Она кончалась в городах моей родины – Согда, чтобы отдохнувший в них путник тронулся дальше, на юг к Инду или на запад к Бизанту.

Согд, моя страна, истерзанная полувековой борьбой с властью пришельцев, «черных халатов», потомков пророка, купцов из Мекки и Медины, и их союзников – кочевников пустыни.

Зачем мудрецам из канцелярии имперского премьер-министра могло понадобиться отправлять армию в Согд? Да по множеству причин. Может, потому, что годы назад завоеватели моей страны начали делать набеги еще и на западные имперские границы. Хотя всерьез «черные халаты» просто не интересовались империей Тан. Слишком далеко от Медины, или Дамаска, или Куфы. Не говоря о том, что у завоевателей до недавних пор было достаточно проблем с самим Согдом, и не в последнюю очередь благодаря усилиям моего торгового дома, как и нескольких других.

Но вот союз «черных халатов» с тибетцами – то был нескончаемый кошмар имперских стратегов.

Встреча «черных халатов» с имперскими войсками все-таки произошла – в той самой битве на реке Талас. Это было четыре года назад. Ту войну начал даже не император. Ее начал его наместник, губернатор всего Аньси Гао Сяньчжи. Гао вторгся в Чач, воспользовавшись спором чачского табиша с ферганским икшидом (союзником Гао). Табиш призвал на помощь Самарканд.

Вот тогда навстречу Гао и вышла конница «черных халатов», самаркандское войско, а также особый отряд моих людей. И армия наместника Гао еле ушла через перевал в Белокаменных горах. Так кончился Первый Великий западный поход, как, наверное, называли его сейчас поэтичные чиновники канцелярии премьера. И вот теперь, среди пыли свитков, под акациями императорского города – Хуанчэна – те же или другие чиновники, значит, разрабатывают планы Второго Великого западного похода.

Зачем? Не дать «черным халатам» сговориться с тибетцами? Взять под свой контроль весь великий караванный путь вплоть до Бизанта? И то и другое одновременно?

Невероятно. Какая безумная авантюра. Какой тягостный кошмар.


…И тут, будто мало у меня было забот, подошел Чийус с удивительными новостями:

– Судья Сяо исчез, господин. Получил новое назначение и немедленно тронулся в путь. Арестованных выпустили. Всех.

Самое потрясающее было, когда мы услышали о том, куда именно его назначили. Даже не в Гуанчжоу, столицу провинции Линьнань, на берегу далекого Южного моря, откуда через всю страну везли на полном скаку свежие плоды личжи для первой дамы империи – Ян Гуйфэй. А еще южнее, в недавно присоединенные к империи земли.

– Его отправили в Спокойный Юг – Аннам, – сказал потрясенный Чийус. – На сборы дали один день.

Так, подумал я. Во что это мы влезли, сами не подозревая? Что за загадочная женщина должна стоять во главе такого заговора, чтобы вмешавшийся в него судья потерял свою работу за считаные мгновения и был так же молниеносно отправлен на самый дальний юг империи? Какая-то из придворных дам императора? Принцесса дома Тан? А что, если…

Единственное хорошее здесь то, что никого уже не должно интересовать, что за торговец обратился к судье с идиотской жалобой на некромантов, мешающих его продажам. То есть если даже судья Сяо назвал на бегу имя Чийуса, то… И все же…

– Братец, когда отъезжает твой караван?

– Уже завтра, – вздохнул мой человек.

И получил приказ скрыться с глаз уже сегодня и уже сейчас, сидеть среди верблюдов и караванщиков вне стен столицы и молиться за то, чтобы отъезду ничто не помешало.

А дальше начался настоящий ад. Я через сжатые губы отдавал приказания, злобно обрывая всех, кто произносил в ответ больше двух-трех слов.

Поднять всех «дядюшек из Янчжоу», собрать все сведения о Западном походе.

Найти подходы к Бинбу – военному ведомству, узнать, идет ли какая-нибудь работа по ревизии запасов вооружений, выписка их для будущей экспедиционной армии.

Спросить по городам Пути, не скакали ли там чиновники того же ведомства, предупреждая местные гарнизоны о прохождении по этим городам в ближайшем будущем большой экспедиционной армии.

И еще вербовщиков поищите, если сами не догадались – есть мобилизация в новую армию или документы о ней или нет?

Сангак – отменить все отпуска и развлечения охраны. Никаких лишних людей не должно появляться поблизости, никаких больше карликов, ведь шляется тут кто угодно на расстоянии не то что полета стрелы – а удара кинжалом!

Смотреть, не появляется ли у меня или у кого-то другого вторая тень на улице!

Сделать караваны меньше по числу верблюдов, но отправлять их вдвое чаще – чтобы люди всегда могли с ними смыться домой, если тут начнутся аресты!

Держать у каждого седла запас денег и всего прочего на случай быстрого бегства!

Юкук, узнать о генералах: кто может стать во главе этой авантюры? У империи есть только два настоящих полководца – Гэшу Хань и Ань Лушань. Остальные меня не интересуют. Но и про остальных – всё узнать!

В общем, устраивая эту хорошо контролируемую истерику, я честно делал все, что положено в таких ситуациях. Мои люди бегали с бледными, но счастливыми лицами: они уже поняли, что на могилу императрицы лезли не зря, и что – «началось», а что началось – неважно, хозяин знает.

А сам хозяин тем временем никак не мог избавиться от печальной мысли: как же прекрасна была до сего дня жизнь в прекраснейшей из столиц.

– Да, кстати, – вспомнил я. – Где этот щенок Ван? Тут еще одна проблема, пока я про нее не забыл… Ох, сколько же дел предстоит…

Юноша, выскочив из дверей, рысью тронулся ко мне и остановился, как положено, в двух шагах, чтобы меня не достиг его запах (если таковой был, помимо обычных благовонных мешочков на поясе). Я успел, помнится, с одобрением заметить, что на самом видном месте его халата красуется свежее пятно туши. Юкук и Сангак так и оставались рядом, поскольку говорить нам еще предстояло о многом.

– Маленький Ван, – обратился я к нему. – Нельзя ли мне собрать все возможные сведения об одной женщине, которая может нам пригодиться. Придворная актриса. Очень красива. Лет… допустим, тридцать пять. Рост – небольшой, как раз с меня. Прекрасно воспитана, похоже, что из хорошей семьи. Не сомневаюсь, что отлично танцует, – по крайней мере движется великолепно. Имя – Юй Хуань, хотя может быть и вымышленным.

Тут я поднял глаза и увидел, что все трое как-то странно смотрят на меня. Затем Ван, наконец, вымолвил:

– Господин Мань, наверное, шутит. Юй Хуань? Но это имя драгоценной возлюбленной императора госпожи Ян.

– Что значит – имя, – нетерпеливо встряхнул я головой. – Фамилия возлюбленной императора – Ян, а имя – Гуйфэй.

– Нет же, господин, – начал свою очередную просветительскую речь Маленький Ван. – Гуйфэй – не имя. Это титул. Есть титул императрицы, который сейчас не носит никто. Есть титул наложницы первого ранга – хуан гуйфэй. Его тоже никто не носит. Старше всех дам при дворе теперь наложница второго ранга – просто гуйфэй. Это титул уважаемой госпожи Ян, и естественно, что даже за глаза о ней говорят только так, поскольку это более вежливо, чем произносить ее имя. (Тут он скромно прикрыл глаза.) – Но само ее имя – Юй Хуань, то есть Яшмовый Браслет. Она родилась с маленьким яшмовым браслетиком на руке, последняя дочь в хорошей семье из южной столицы – Наньду, и все тогда еще подумали, что браслетик этот неспроста, значит, девочке предстоит великая судьба. И то, как вы описали эту женщину, – и сомнений нет, что это она…

Я перевел взгляд на лица Юкука и Сангака. Они смотрели на меня молча и очень-очень вежливо.

Они все знали.

Не только они – последний щенок в самом паршивом квартале столицы наверняка знал, что к наглому западному торговцу, выдающему себя за целителя, раз в неделю ездит несравненная Ян Гуйфэй – или мне теперь следует, на своем языке, говорить – гуйфэй Ян по имени Юй Хуань?

Да ведь только вчера мне почтительно докладывали новости из серии базарной болтовни: «Возлюбленная императора Ян Гуйфэй связалась с иноземным лекарем, который обещал омолодить ее на десять лет с помощью волшебных мазей, – и результат уже заметен всем, кто видел прекрасную женщину». А я сидел и кивал с умным видом.

Я снова посмотрел на моих друзей. Они молчали.

Если бы не мое достойное поведение на кургане императрицы позапрошлой ночью, несколько поднявшее мой авторитет, мне следовало бы теперь собирать вещи и сдавать дела более умному человеку. Потому что глава такого торгового дома, как наш, должен знать, с какой женщиной он раз в неделю переплетает ноги. Хотя бы по той причине, что я уже который месяц ставил под удар всех, кто меня окружал, – оказывается, в любую секунду мой дом мог оказаться окруженным даже не городской стражей, а отрядом конной императорской гвардии с павлиньими перышками на остроконечных шлемах. И мои люди разделили бы со мной мою печальную, но – в моем случае – заслуженную судьбу.

Я мог хотя бы выставить дополнительную охрану при въезде в квартал, отработать с ней сигналы, после которых мне и всем остальным следовало бросаться наутек. Тогда мои люди хотя бы знали, что рискуют жизнью не зря, потому что в каждый четвертый день недели в закрытом наглухо павильоне в третьем дворе их хозяин делает важное и нужное дело. А не ставит их под удар по глупости.

Я снова посмотрел на Сангака и Юкука.

А они все так же молча смотрели на меня.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
7. Большой Западный поход

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть