Онлайн чтение книги Любовь и Ненависть
Глава 8. УЖАСНЫЙ СЕКРЕТ

Вольтер — величайший гений нашего времени. Так думал Руссо, так он чувствовал, так писал в письмах, датированных 1755 годом. Руссо уже был знаменит и как композитор, и как философ. «Он (Вольтер. — Примеч. ред.) один из самых приятных людей, — писал Руссо в своем письме. — И только ради общения с человеком такого острого ума я готов провести остаток своих дней у его ног».

Здесь есть чему удивляться: как мог Руссо петь Вольтеру такие панегирики, когда тот при любом удобном случае поднимал его на смех?

«Ни на одно мгновение, — писал Руссо, — я не присоединюсь к критикам, пышущим неиссякаемой враждой к Вольтеру, обвиняющим его в том, что у него самый злобный и язвительный характер. Не может поэт, который так превозносит дружбу и добродетель (как это неоднократно демонстрировал Вольтер), жить без сердца, которое не обливается кровью и за то, и за другое…»

Что же все-таки за странные, сложные отношения сложились между этими известными людьми, которым предстояло вскоре встретиться и разговаривать друг с другом? Многие годы Жан-Жак думал о том, сможет ли он добиться славы, чтобы стать достойным Вольтера. Все эти годы встреча с Вольтером и собственная слава были его страстным желанием. Слава, казалось, неизбежно вела прямо к Вольтеру.

Но вот произошло неожиданное: он стал знаменит. И именно по этой причине Вольтер стал более недосягаемым для него, чем прежде. И еще — его грех, его тайна, которую он так старательно хранил.

И вот однажды рано утром к нему пришла мадам де Франкей. Она хотела поговорить с Руссо наедине. Как только Руссо бесцеремонно выпроводил из комнаты Терезу, мадам разразилась глухими рыданиями, начала умолять его разубедить ее, заверить ее, что все это неправда. Он сразу догадался, что она имеет в виду. Но он притворился на всякий случай, что не понимает, о чем она его просит, а она продолжала свои объяснения. Но вдруг его охватил неистовый, небывалый приступ гнева. Насмарку пошла вся его жизнь! Четверть века тяжкого труда!

Руссо молчал, лихорадочно соображая, откуда она могла узнать его тайну. Совершенно ясно, что сама она никак не могла до этого докопаться. Нет. Женщины по тогдашней моде носили такие широкие платья, что беременность не могла стать заметной. Нужно постоянно находиться рядом с женщиной, чтобы о чем-то догадаться. Он подумал о Терезе. Нет, вряд ли она могла сообщить кому-нибудь об этом. Сколько раз он грозился, что стоит ей рассказать кому-нибудь об их делах, будет только хуже. Во всем квартале ее будут называть женщиной легкого поведения. А в таком случае, вполне естественно, он будет вынужден прогнать ее, и тогда она пойдет на панель.

Сначала он и не пытался ничего скрывать. Ради чего? В то время он даже гордился своей сексуальной авантюрой. Правда, особенно о ней не распространялся. И не ради Терезы, просто он был скрытным человеком. Лишь самые близкие его друзья кое-что знали о его детях. Только Дидро, Гримм и д'Аламбер.

И хотя сейчас между ними была глубокая трещина, трое друзей Руссо оставались людьми чести, умеющими хранить чужую тайну. К тому же и он знал кое-какие подробности их жизни.

Не могла проговориться и повитуха Гуен. Ее хорошо оплачиваемая практика во многом зависела от умения хранить профессиональные секреты.

Оставалась только мать Терезы. Но не лучше ли старухе попридержать свой язык? Разве не понимала она, что целиком зависит от Терезы, которая, в свою очередь, полностью зависит от него?

Так или иначе, но о секрете Руссо узнала мадам де Франкей и теперь ждала его ответа.

Презрительно пожав плечами, Руссо сказал:

— Почему же это неправда?

— Ах, Боже мой! — воскликнула мадам.

— Да! Я бросил своих детей.

— Вы обрекли их на смерть?

— Обрек на смерть? — сердито возразил Руссо. — Конечно нет. Просто я от них избавился. Отправил в приют для подкидышей. Чтобы там о них позаботилось государство.

Почувствовав облегчение, мадам де Франкей воскликнула:

— Ну, в таком случае пока еще не все потеряно! Их можно будет взять обратно. Вы оставили какие-нибудь пометки на их одежде…

— Нет, не оставил.

— Что вы сказали? Вы не положили никакой записочки в пеленки? Никакой цепочки, браслета? Не оставили никаких инициалов?

— Нет, ничего! — ответил он подчеркнуто резко.

— Ах, месье, нет! — закричала мадам де Франкей. — Нет, вы не могли быть таким жестоким! Я отказываюсь вам верить!

— Жестокий? — Он засмеялся. — Почему же? Я могу только поздравить себя, что действовал в интересах каждого. Абсолютно точно. И я без колебаний готов повторить свой поступок, если возникнет нужда.

Сбитая с толку мадам де Франкей, казалось, лишилась дара речь.

— Вы! Вы! Незаконный отец! — наконец с трудом выдохнула она. — Вы, на кого я смотрела снизу вверх, кого считала самым добродетельным человеком нашего времени! Вы…

«Единственный добродетельный человек нашего времени», — мысленно повторил он. Да, вот чего она страстно желала: добродетели. Мадам де Франкей не могла обнаружить этого чудесного качества в своем муже. Они жили в одном доме словно чужие люди. Он не спал с ней. И таким образом перед ней возник выбор: либо нарушить заповедь и совершить прелюбодеяние, либо никогда не узнать любви. Ну а что касается ее мужа, то он вообще ни о каком выборе не думал. У него всегда было полно любовниц. Среди них и мадам д'Эпинэ. Ибо богатая мадам д'Эпинэ была одной из тех женщин, перед которыми вставал такой же горький выбор. Месье д'Эпинэ тоже не спал со своей женой. Во всяком случае, если это случалось, то очень редко. Он был слишком занят своими возлюбленными, среди которых в основном были лучшие певицы и танцовщицы. Но однажды страстный ловелас месье д'Эпинэ заразил свою жену отвратительной венерической болезнью. А она, ничего о том не ведая, передала заразу месье де Франкей.

Ах, какая гадкая развращенность пропитывала французское общество — такое вежливое, такое милосердное, такое остроумное и увлеченное искусством!

Выходит, и он, Руссо, человек развращенный. Да, но почему? Не виновато ли в этом общество, в котором он жил, общество, находившееся под сильным влиянием парижской аристократии, которая и развратила его? Неужели он родился с мыслью позволить повитухе отнести своих детей в приют? Не Женева ли, город его детства, обучила его таким трюкам? Разве мог он все это выдумать сам?

Конечно нет. Это вполне очевидно.

Он просто поддерживал тот стиль жизни, который наблюдал вокруг себя. За обеденным столом он столько лет слышал, как хвастались мужчины своими грехами, он слышал рассказы о том, как они избавлялись от детей. Почти каждый третий ребенок в Париже был подкидышем. Один из лучших друзей Жан-Жака — д'Аламбер был сыном состоятельной мадам де Тенсен, знаменитой куртизанки, хозяйки литературного салона. Она пришла в ужас от одной мысли, что с ним нужно возиться. Эта женщина давно разлучилась с кавалером Детушем, виновником ее падения, и когда родила, приказала горничной бросить младенца у церковной паперти. Вполне естественно, он мог погибнуть, как многие другие брошенные младенцы. Но, к счастью, мальчика обнаружил какой-то чиновник, передал его знакомой женщине из предместья. Через какое-то время отец малыша взял на себя расходы по его содержанию. А мадам де Тенсен за год до смерти все еще оставалась самой восхитительной женщиной в Париже. Ее салон часто посещали такие люди, как Фонтенель, Монтескье, Пирон. Ее брат был кардиналом!

Руссо никак не мог понять, почему этой даме было разрешено все — даже отказ от собственного ребенка, — а ему — нет! Но существует большое различие в степени развращенности этой знатной дамы и его собственной, то есть между развращенностью богачей и бедняков. Если богатые развращены, то это проистекает только из их предрасположенности к злу, из чего же еще? Никто их к этому не принуждает. А развращенность бедных объясняется нуждой, беспросветной нищетой.

Руссо был привязан к Терезе, простой невежественной женщине. В своей «Исповеди» он писал: «Я мечтал только о принцессах. В моих фантазиях всегда возникали только аристократки. Я просто терпеть не мог простых женщин…» Но, увы, нищета вынудила его жить с прачкой — у нее были грубые руки с раздувшимися от воды пальцами и потрескавшиеся ногти…

Как же он страдал, когда, встречаясь с простушкой Терезой, узнал о знаменитом любовном романе Вольтера с маркизой дю Шатле, божественной Эмилией. Когда его Тереза с трудом пыталась научиться определять время по часам, маркиза и Вольтер погружались в тайны ньютоновской математики. Ей все нравится, писал о ней в стихах Вольтер. Все прекрасно гармонирует с ее природным гением. Книги и драгоценности. Компас и отделка бусоном. Поэзия и бриллианты. Азартная игра в карты и теория оптики. Алгебра и поздние ужины. Латинский язык и кружевные юбки. Опера. Судебные процессы. Танцы и астрономия.

У маркизы было огромное состояние. Она владела миллионами и запросто могла за один вечер проиграть восемьдесят тысяч франков. Однажды она так и поступила: это произошло за королевским игорным столом во дворце Фонтенбло. Такую сумму Руссо, секретарь и переписчик нот, не мог бы заработать за целое столетие, а Тереза с ее изуродованными от щелочной воды руками — и за целое тысячелетие.

Вольтера приводили в отчаяние азартность и экстравагантность маркизы. Во время этой роковой игры он прошептал ей на английском: «Разве вы не видите, как вас обманывают. Вы играете с завзятыми мошенниками!» К несчастью, кто-то из сидевших за столом понимал по-английски — о, какой поднялся скандал! Вольтеру и Эмилии пришлось бежать из Парижа.

Какие приключения! Какие высоты восторга! Сколько интересного и трагичного в судьбах этих двух счастливцев! Как по-разному вспыхивали огоньки их жизнь — словно постоянный яркий фейерверк. А Руссо летал как мотылек в темноте. Он день и ночь трудился вместе со своей прачкой. А этот Дидро смеет упрекать Руссо за то, что он не оформляет отношения с Терезой!

Дидро сам ухаживал за простой продавщицей и в конце концов женился на ней. Однажды он явился к Жан-Жаку и заявил:

— Ведь я женился на Нанет, не так ли?

— Но ведь ты обещал ей жениться, — ответил Жан-Жак.

— Да, обещал.

— Ну вот, ты только выполнил данное обещание — это очень похвально.

Жан-Жак никогда не давал Терезе обещания жениться на ней, лишь заявил однажды: «Покуда ты хранишь мне верность, я тебя не оставлю».

И на самом деле он ее не покидал. Чем не мог похвастаться Дидро. Несмотря на официальный брак, он бросил Нанет.

«Развращенный, развращенный!» Кто же на самом деле развращен?

Эти слова крутились в голове Руссо, когда однажды он увидел в газете объявление Дижонской академии о новом конкурсе эссеистов. Назвали тему: «Происхождение неравенства среди людей». Руссо опять почувствовал желание вступить в борьбу. Кто же знает больше о неравенстве, чем он, кому пришлось из-за этого так и столько страдать? Руссо, которому стоило лишь подумать о Вольтере, как он чувствовал острый укол ревности, боль, зависть из-за различных условий жизни. Эти чувства проникали во все поры и, казалось, разрывали тело.

Что определяет различия между людьми? Почему Вольтер родился богатым? А он, Руссо, бедным? Почему маркиза дю Шатле родилась, чтобы наслаждаться «бриллиантами и поэзией, алгеброй и поздними ужинами, латинским языком и кружевными юбками», а Тереза — для того, чтобы стирать до самой своей смерти?

Достаточно ответить: «Такова воля Божия!» Так обычно говорят священники, призывая к покорности и милосердию. Но откуда же на самом деле взялось неравенство? Почему есть нищие и очень богатые?

Вольтер, убежденный, что общество должно строиться на принципах жалости и справедливости, не сильно ломал себе голову по поводу существования нищих. Когда ему сообщили, что в Париже в шесть раз больше нищих, чем в Лондоне, Вольтер ответил: «Это происходит от того, что Париж в шесть раз богаче Лондона, а нищие обычно собираются там, где есть богатство. В Лондоне все еще жгут сальные свечи, а мы в Париже — восковые. В Париже каждый вечер в любом доме можно увидеть столько столового серебра, сколько Лондону и не снилось. Ну а что касается нищих, то почему бы не заставить их работать? Разве уж все дороги построены? Прорыты все каналы? Засеяны все поля? Расчищена от кустов и пней вся земля?»

Богатство! Вот что только и интересовало Вольтера, вот что его возбуждало! А Руссо должен заниматься нищетой. Ну, если нужно, он свое дело сделает! И весь мир узнает об этом.

На парижских улицах Руссо различал два типа нищих. Это были, во-первых, слабоумные, уроды и калеки. Болезни, увечья не давали им возможности зарабатывать на жизнь нормальным, полноценным трудом. Ко второй категории относились те, кто родился в нищете, рос в нищете и проведет в ней всю жизнь. Несмотря ни на что. Эти люди родились нормальными, полноценными, но чудовищные условия жизни искалечили и превратили их в физических и моральных калек. Эти люди — жертвы общества.

После долгой прогулки по лесу Руссо написал страстные строчки, ставшие знаменитыми:

«Первый, кто оградил забором участок земли, заявив: «Это мое!», кто нашел простаков, ему поверивших, стал основателем цивилизованного общества. Человечество могло избежать войн, убийств, нищеты и прочих ужасов, если бы кто-нибудь тогда повалил этот забор и крикнул во весь голос: «Не слушайте этого самозванца. Вас ожидает гибель, стоит вам только забыть, что земля не может принадлежать никому, зато плоды ее принадлежат всем!»

Вольтер прочитал эти строки приблизительно через год после их появления. Он подскочил словно ужаленный. «Какой негодяй!» — нацарапал он на полях одной из страниц книги Руссо «Рассуждения о начале и основаниях неравенства». (Этот экземпляр ныне хранится в Санкт-Петербургской публичной библиотеке.) «Какой негодяй!»

«Что такое? — писал Вольтер дальше на полях. — Первый человек, обработавший клочок земли, засеявший его, оберегающий его, не имеет права на владение плодами своего усердного труда? Выходит, этот благодетель человечества был всего лишь вором? Несправедливым человеком? Вот вам философия безнадежного неудачника!»

Словно какой-то чудовищный оборотень отложил здесь, на этом листе бумаги, свои невидимые роковые яйца. Началась непримиримая битва между богатым Вольтером и нищим Руссо. Битва двух философов — вскоре в Париже появится карикатура на эту тему, ее растиражируют и будут продавать на каждом углу. За сражением с замиранием сердца следили многие парижане — одни с азартным удовольствием, другие — с сожалением. Никто не знал тогда, сколько людей примет ту или другую сторону, — миллионы в той или иной мере окажутся втянутыми в этот жаркий конфликт между Руссо и Вольтером. Все население нашей планеты расколется надвое: на сторонников частной собственности и ее противников.

Вольтер и Руссо могли бы стать самыми близкими друзьями. Оба они руководствовались в жизни одними и теми же чувствами — жалости и справедливости. Оба желали избавить человечество от бед. Но они подходили к этой проблеме с разных сторон.

Вольтер говорил: «Ни один человек не должен быть обездоленным. Но кто-то всегда должен быть беднее другого. Некоторым всегда предстоит зарабатывать себе на жизнь».

Руссо провозглашал: «Ни один человек не должен быть настолько богат, чтобы покупать себе подобного. Ни один человек не должен быть настолько бедным, чтобы продавать себя».

Этому тезису Руссо противостоял постулат Вольтера: «Людей нужно стимулировать жаждой к наживе!»

Вольтер всегда рассматривал богатых как людей, предоставляющих бедным орудия труда, чтобы они могли зарабатывать себе на жизнь. Руссо же, входя в богатый дом, сразу обращал внимание на плоды труда бедняков, доставляющие радость богачам.