Онлайн чтение книги Люкануэль Сорингер. Небесный странник
Глава 1. Л’хассы

Никто не знает, когда и как появились л’хассы – сине-зеленые полупрозрачные камни, размером с два мужских кулака, с бьющимся внутри них языком пламени.

На этот счет бытует множество легенд и домыслов. Кто-то всерьез утверждает, что они – пролившиеся на землю и окаменевшие слезы Богини-Матери; кто-то настаивает на том, что камни – осколки небесного трона Создателя. Есть и другие, считающие, что л’хассы созданы в незапамятные времена на земле могущественными Древними, и секрет их создания утрачен навсегда.

Но как бы там ни было, именно л’хассы позволяют поднимать корабли высоко в небо, где они скользят над землей, гонимые наполненными ветром парусами.

С момента полета первого летучего корабля прошло уже два столетия. Именно тогда, двести лет назад, личный алхимик правителя нашего герцогства обнаружил, что л’хассы категорически не желают сближаться со сплавом из нескольких металлов, чей состав до сих пор держится в страшном секрете.

Так вот, л’хассы не желают сближаться со сплавом до такой степени, что необходимо приложить неимоверно много усилий, чтобы их остановить, причем они всегда устремляются не в бок или вниз, а именно вверх. Рассказывают, что некоторое время алхимик забавлялся, подставляя под л’хассы пластинки из сплава и наблюдая за тем, как камни парят в воздухе.

Однажды он загнал л’хасс под самый потолок, где тот уперся в каменный свод. А когда алхимик изо всех сил попытался прижать пластину к л’хассу, желая к нему прикоснуться, свод не выдержал и по нему во все стороны разбежались трещины.

Наверное, тот алхимик был весьма настырным или у него попросту других дел не имелось, если он позволял себе маяться дурью…

Ну а дальше все просто. Вероятно, алхимик герцога оказался еще и неплохим механиком и вообще неглупым человеком, поскольку сообразил, какую выгоду можно извлечь из поведения л’хассов.

Сначала он изобрел нехитрую механическую конструкцию, позволяющую с легкостью поднимать и опускать тяжеленые башенные ворота в герцогском замке. Затем ему пришло в голову использовать л’хассы при подъеме грузов. И уже только потом он догадался применить их так, как применяют их и по сей день, – поднимать в воздух корабли. Л’хассы стремительно подскочили в цене, и теперь они очень дороги. А ведь утверждают, что еще двести лет назад они чуть ли не под ногами валялись. Что неудивительно, ведь тогда от них абсолютно не было никакого проку.

Так бы, наверное, все продолжалось и по сей день, если бы не личный алхимик герцога, чье имя история даже не сохранила…

* * *

Я родился в семье рыбака в небольшой деревушке Гволсуоль, расположенной на побережье Кораллового моря, и потому все мои детские воспоминания связаны именно с морем.

Вот я сижу на руках у матери, пытающейся разглядеть белое пятнышко паруса возвращающейся рыбачьей лодки отца. Вот сам отец, веселый, улыбающийся, пропахший морем и рыбой, и его сильные руки, подкидывающие меня высоко вверх. А вот я уже подрос, и теперь дожидаюсь отца на берегу, стоя рядом с матерью и держа ее за руку.

Потом отец первый раз берет собой меня в море, где так страшно и интересно, когда выглядываешь из-за борта в синюю глубь моря, высматривая тех чудовищ, о которых столько слышал ненастными длинными вечерами. Еще немного времени – и вот я уже помощник, наравне с отцом тяну из воды кажущиеся бесконечными сети, страшась уколоться о рыбий плавник. Наконец, мое первое самостоятельное плавание – отец болеет, а в доме нечего есть.

Так и прошло все мое детство, и, вероятно, я повторил бы судьбу отца, связавшись навсегда с морем, если бы не одно событие, перевернувшее всю мою жизнь.

Конечно, пролетающие в небесах корабли я видел уже много раз. Но никогда, ни во сне, ни в самых сокровенных своих мечтах мне не привиделось, что я могу оказаться на борту одного из них.

Однажды на песчаный пляж близь Гволсуоля опустился корабль. Двухмачтовый корабль с бортами, выкрашенными в бледно-синий цвет, и с изображением трезубца в красном кругу на парусах.

Событие для нашего рыбачьего селения было из ряда вон выходящее, и неудивительно, что рядом с ним собрались все ее жители, в то время – человек триста. Хотя за прошедшие с той поры почти десять лет людей в Гволсуоле вряд ли прибавилось, скорее уж наоборот.

Корабль назывался «Орегано». Как я узнал позже, есть такой город на севере герцогства, на самом краю его территорий, где они граничат с пустыней и где среди песчаных барханов живут бхайры.

Не прекращающийся последние несколько дней шторм утих лишь накануне, и потому все мужское население Гволсуоля находилось на берегу. В море с утра никто не ушел, разгулявшаяся стихия разбила косяки рыб, так что о богатом улове можно было даже не мечтать.

«Орегано» завис над песком пляжа примерно на высоте половины человеческого роста, а затем мягко на него опустился. Он не завалился набок, потому что все летучие корабли, в отличие от морских, имеют плоские днища, и только жалобно заскрипел под ним песок. Затем от «Орегано» примерно посередине борта отделилась его часть, чтобы лечь на землю и превратиться в трап. Тогда я еще не знал, что при всей своей схожести небесные корабли не могут садиться на воду. Тогда я многого еще чего не знал.

В образовавшемся проеме показалось два человека. Они сошли на песок и застыли по обеим сторонам трапа. Следом за ними появился и третий, как выяснилось, капитан «Орегано». Он оказался настолько рыжебород, что я да и все остальные глядели теперь не на чудо, спустившееся с небес, а на его бороду.

Борода у него была не просто рыжая, таких и в Гволсуоле хватает, нет – на солнце она горела огнем.

Капитан корабля спустился по трапу, обвел взглядом собравшихся жителей Гволсуоля, коротко кивнул, приветствуя всех, поправил кожаную, с зауживающимися кверху полами шляпу и сразу же перешел к делу:

– Бывал ли кто-нибудь из вас на Сиоле?

А чего не бывать, на нем чуть ли не все мужчины бывали, поди, морем кормимся.

Сиоль – остров, расположенный на юго-востоке от Гволсуоля, в дне пути под парусом при попутном ветре. Я там тоже бывал, а однажды нам с отцом чуть ли не неделю пришлось пережидать на нем шторм. Помню, когда мы вернулись, мать долго ругала отца за то, что мы пропали так надолго. Как будто бы от него зависело, что непогода налетела внезапно и держалась так долго.

А еще у острова со стороны моря всегда неплохо ловится скумбрия на переметы. Сам Сиоль почти сплошь покрыт скалами, и только в одном месте берег уходит в море длинной песчаной косой. На нем даже вода есть – единственный ручеек, маленький, но никогда не пересыхающий. Только его не найдешь, если не знаешь, где именно он прячется среди камней. Ну и древние развалины на вершине одной из скал. Настолько древние, что теперь даже непонятно, что именно они когда-то собой представляли.

– Ну так что, есть желающие отправиться вместе с нами на Сиоль? – не дождавшись ответа, задал очередной вопрос огнебородый.

Не знаю, что тогда толкнуло меня в спину: рука моего закадычного дружка Гирома или же длань самой судьбы, но опомнился я только после того, как оказался на несколько шагов впереди всех.

Капитан скептически взглянул на меня, затем посмотрел на остальных – что, мол, у взрослых мужчин не хватило мужества?

Я оглянулся вслед за ним. Нет, никто желания не выказал. Предложи он оплату, желающие и нашлись бы, но о деньгах даже не упоминалось, а незаконченных дел всегда столько, что делать их и не переделать.

Возможно, присутствуй на берегу мой отец, вся моя дальнейшая жизнь сложилась бы по-другому, но к счастью, среди собравшихся поглазеть на летучий корабль его не оказалось.

– Ну что, малец, пойдем?

Помню, я возмутился в душе, когда рыжебородый назвал меня так.

Какой же я малец, в четырнадцать-то лет?

И пусть я не выше всех в Гволсуоле, но и коротышкой назвать меня трудно. Да и как можно называть меня мальцом, если мне пришлось чуть ли не полгода одному кормить семью, когда болел отец? Еще помню, капитан «Орегано» Кторн Миккейн, так его звали, смотрел на меня насмешливо, и именно его взгляд заставил меня шагнуть внутрь корабля.

Внутри корабль не слишком отличался от тех, на которых мне уже довелось побывать, разве что запах был несколько иным. А так все было знакомо: та же палуба, мачты и паруса, штурвал, и даже названия такие же, хотя некоторые вещи и выглядели необычно. Чего там говорить, было страшновато, даже очень, особенно когда я почувствовал, как начала давить на ступни палуба корабля – знак того, что он оторвался от земли.

Наверное, так бы я и просидел, опершись спиной на ствол одной из двух мачт, если бы не все тот же слегка насмешливый взгляд капитана. Именно он заставил, превозмогая себя, подняться на ноги и, подойдя к борту, посмотреть вниз. И страх куда-то сразу пропал, исчез, растворился, настолько увиденное зрелище заставило меня затаить дух от восхищения.

Вот он, мой родной Гволсуоль, поделенный на квадратики домов и огородов. Если приглядеться, можно разглядеть крошечные фигурки людей, все еще стоящих на пляже, откуда мы только что поднялись ввысь. Берег, с белой полоской прибоя, лодки на песке… А море, как интересно посмотреть на него сверху!

Там, где глубина еще не велика, вода кажется светлой, а уже дальше она становилась все темнее и темнее. И сквозь ее толщу можно разглядеть огромный косяк рыбы, идущий вдоль берега.

Меня так и подмывало крикнуть: что ж вы стоите – семга идет! Этого события так долго ждали, семга проходит мимо Гволсуоля недолго, всего несколько дней, и надо успеть.

Затем море под нами посветлело узкой полоской, идущей наискось от берега.

«Отмель», – догадался я. В прошлом году на нее на полном ходу выскочил старый Карлис, и его баркас дал течь, ударившись днищем о камень. А случилось все потому, что пьян он был. Вообще-то Карлис пьет очень редко, но на этот раз у него…

– Как тебя зовут, парень? – услышал голос я за спиной, оторвавший меня от созерцания уже далекого берега, где родной Гволсуоль растворялся в дрожащем мареве.

Меня окликнул рыжебородый капитан. Сейчас, вблизи, когда его глаза перестали прятаться в тени под полой шляпы, я смог разглядеть, что зрачки у него были такого же огненно-рыжего цвета, как и борода.

Я невольно отшатнулся, настолько поразил меня цвет его глаз.

– Люкануэль Сорингер, господин капитан, – не медля ни мига, ответил я, всем своим видом стараясь показать, что вовсе не такая уж и деревенщина, каковой могу показаться на первый взгляд.

До этого мне уже приходилось несколько раз бывать на палубах больших кораблей, пусть и не летучих, и даже разговаривать с их капитанами. И вообще, я обучен счету, могу читать, правда, пока по слогам, и даже писать свое имя, причем ошибаюсь редко. И увидеть мне довелось не только свой родной Гволсуоль, но и города, настоящие города, где народу живет раз в десять больше, чем в нашем рыбачьем поселке. И не надо смотреть, капитан, на мою одежду, кто же мог знать, что я окажусь на твоем корабле? Есть у меня и праздничный наряд, и даже сапоги.

– Люкануэль, говоришь? – задумчиво протянул рыжебородый и рыжеглазый капитан. – Ане можешь ли ты мне помочь, Люк?

– Да, господин капитан, я многое умею! – с готовностью гаркнул я, в глубине души искренне надеясь, что моя помощь не будет заключаться в том, чтобы помыть палубу, и без того безукоризненно чистую. А… Оглянувшись по сторонам, но так и не придумав, в чем могла бы заключаться моя помощь, я застыл в ожидании.

– Это хорошо, что многое, хотя сейчас нам все твои умения и не понадобятся. – Взгляд у капитана изменился с насмешливого на испытующий. – Всего-то нужно взобраться на мачту и подтянуть во-о-он тот фал, видишь? На мой взгляд, он дал слабину. Сделаешь?

– На мачту?!

Я взглянул на мачту, на капитана, за борт, на далекое море с видневшимся на его глади одиноким парусным корабликом, выглядевшим сейчас не больше тыквенного семечка… Затем снова на мачту и опять на капитана, внезапно почувствовав, как холодно стало босым ступням.

– На мачту?!!

Почему-то мне очень ярко вспомнилось, что не так давно случилось с одним из моих друзей – Калвином.

Рядом с Гволсуолем стоит в воде одинокая скала, почему-то называемая скалой Висельника. Со стороны берега к ней можно добраться, не замочив даже коленей, но с другой стороны у подножия скалы такая глубина, что о ней легенды ходят. А на самой ее вершине есть выступ, нависающий над морем козырьком. Высота там очень приличная. Но сколько впечатлений получаешь за те краткие мгновения, которые нужны, чтобы долететь до воды!..

Все не так уж и страшно, главное – правильно войти, и тогда ничего с тобой не случится. Но днем – это чепуха, вот когда прыгаешь ночью, с факелом в руке!.. Сложность в том, чтобы отбросить факел в сторону за мгновение до того, как его свет сольется с отражением на воде и, успев вытянуться в струну, устремить вперед руки. Даже сейчас, через много лет, при вспоминании о тех ночных прыжках у меня всякий раз замирает дух.

Калвин прыгал днем, последним. Вечерело. Мы поджидали его, чтобы отправиться в деревню. Он не успел собраться и вошел в воду как-то неловко, после чего долго не показывался на поверхности. А когда, наконец, всплыл, мы бросились к нему, понимая – что-то случилось.

Когда мы принесли его в Гволсуоль, Калвин еще дышал. Старая Крина, его бабушка, а у него больше и нет никого, послала меня к Прачету, нашему деревенскому лекарю. Но Калвин умер, так и не придя в себя, еще до того, как я с Прачетом возвратился к ней в дом.

Старая Крина недолго пережила Калвина, а их дом с тех пор стоит пустой. За полгода до этого не вернулись с моря два других ее внука, братья Калвина, а родители его умерли уже давно. Оставался еще один брат – Кремон, но с тех пор, как он уехал из Гволсуоля, никто о нем ничего не слышал…

Мне представилось как наяву безвольно качающееся на невысокой волне тело Калвина, и я почувствовал, как заходили ходуном ноги. Ведь высота, на которой мы находились, не шла ни в какое сравнение с высотой скалы Висельника, и если я сорвусь… И я непроизвольно сделал шаг от борта корабля.

– Ну так что, Люк, ты мне все же поможешь?

Взгляд капитана «Орегано» вновь стал насмешливым. Почему-то я понимал, что если сейчас откажусь, произойдет нечто важное, такое, что уже нельзя будет изменить.

К вантам, соединяющим палубу с вершиной мачты, я шел на деревянных ногах. Ванты, сплетенные из крепких канатов толщиной с запястье, стали вдруг казаться мне тонкими и непрочными. Стараясь не смотреть на бездну за бортом, я начал подниматься.

Мне приходилось лазать по вантам не один раз, но никогда прежде подъем не давался с таким трудом. Наконец, вот и она, вершина мачты, я все же смог перебороть себя, и теперь оставалось только набраться мужества и оторвать взгляд от самой мачты. Но когда я все же смог это сделать и оглянулся по сторонам, то замер, замер от восторга. Господи, какой красивый открывался отсюда вид!

И еще волшебное чувство, что ты летишь сам, а корабль – только твой помощник. Безбрежное море, близкое небо, и за него, кажется, можно потрогать далекий берег в синеватой дымке…

В тот момент я понял, что пропал, пропал навсегда, и ничто в мире не сможет помешать мне вновь и вновь оказываться высоко над землей.

Наконец оторвавшись от бесконечно красивого вида, простирающегося вокруг, я вспомнил, зачем стою здесь, на самой верхушке мачты. Фал оказался натянутым до звона, издаваемого струной, а значит, можно не отвлекаться на всякие пустяки и снова любоваться бесконечно красивым видом.

К реальности меня вернул голос одного из матросов «Орегано», заявившего, что от страха, дескать, у мальца свело руки и теперь придется отправлять кого-нибудь на мачту, чтобы спустить его вниз.

Когда я очутился на палубе, первым, кого я увидел, был капитан.

– Ну как? – коротко поинтересовался он.

– Красиво! – только и смог ответить я.

Клянусь чем угодно, на этот раз в глазах капитана «Орегано» я узрел выражение удовлетворения…

На острове Сиоль мы пробыли две недели, и к концу этого срока я считал себя одним из команды «Орегано». Пусть самым молодым и неопытным, которому поручается только то, что на обычных кораблях доверяют юнгам, но разве теперь для меня все это что-нибудь значило? Так я и не понял, зачем «Орегано» опускался у Гволсуоля: то ли для того, чтобы кто-то из его жителей показал единственный источник воды на Сиоле, то ли для того, чтобы я встретился со своей судьбой.

Все две недели несколько одетых в балахоны людей, постоянно державшихся особняком, копались в развалинах, явно пытаясь что-то найти. Что именно, не знал никто, подозреваю, даже капитан Миккейн. Судя по их недовольным лицам, когда мы улетали с острова, найти им не удалось ничего.

Обратный путь в Гволсуоль заставил меня сильно понервничать. Нет, не потому, что один из матросов, невысокий, черноволосый и черноглазый вьюн, сказал, что таких пассажиров, как я, высаживают прямо на лету.

– Будем пролетать над Гволсуолем – снизимся, – заявил он, – и постараемся сбросить тебя прямо в трубу твоего дома, мы всегда так делаем. Если не хочешь в трубу а, например, во двор, заранее попроси господина капитана. Но в любом случае, сбросить тебя придется.

Нет, боялся я совсем не этого, другого: меня высадят в Гволсуоле, а сами улетят дальше. И на этом все закончится. И мне никогда уже не придется подняться в небо, туда, где я теперь постоянно летал даже во сне.

Но нет, все мои страхи оказались напрасными. Капитан «Орегано» сам подошел ко мне и предложил то, что я все время оттягивал на самый последний момент, опасаясь отказа, – остаться в команде.

Следующие пять лет моей жизни неразлучно были связаны с «Орегано». А матрос, который все пугал меня тем, что домой мне придется вернуться через трубу, оказался вполне неплохим парнем, и мы даже сдружились. Зовут его Энди Ансельм, и теперь он один из команды «Небесного странника».

В Гволсуоле после этого я побывал только один раз, погостив две недели. Привез подарки отцу с матерью и брату, успевшему жениться и обзавестись парочкой сопливых карапузов, для которых я стал дядей. Матери я втайне от отца также оставил денег – немного, у меня тогда их почти не водилось. Вернее, не так – я копил золото на покупку медальона воздушного навигатора. Потом, став навигатором, я начал откладывать деньги, надеясь когда-нибудь накопить на собственный корабль и уже на нем прилететь в родные края.

За тот срок, что я отсутствовал в Гволсуоле, там не изменилось ничего.

Да и что могло измениться? Можно с точностью предсказать, что будет происходить день за днем на целый год вперед. И на следующий год, и еще на следующий, и так раз за разом.

После осенних штормов начнется рыбалка на проходящую мимо Гволсуоля семгу. Затем, перед праздником в честь Богини-Матери, из ближайшего города Тири, куда и уходит весь улов, прибудет сборщик налогов. Он приезжает два раза в год, и всегда день в день. Его встретит староста Олор Прачет, сын старого Прачета – лекаря. С Олором сборщик налогов пропьянствует пару дней, после чего снова уедет в Тири. А староста, приходя в себя, будет неделю болеть, потому что пить ему нельзя. Да, забыл добавить. На следующий день после приезда сборщика налогов вечером в дом к старосте придет Каира, вдова пропавшего в море Катора Милза, чтобы покинуть дом только утром, стыдливо пряча глаза.

Все то время, что я гостил в родительском доме, на душе было немного грустно и в то же время радостно, что мне не придется провести в Гволсуоле всю оставшуюся жизнь.

* * *

После нескольких лет службы на «Орегано», получив медальон воздушного навигатора, по рекомендации капитана Кторна Миккейна я ушел на «Барракуду», копию «Орегано» – такой же двухмачтовый парусник, отличающийся только более высокой надстройкой на носу Кристан Нейсар, капитан «Барракуды», остался без помощника внезапно – тот исчез во время ночной вахты. Такое бывает, причем чаще, чем можно подумать, и все отлично знают: вывалиться во время полета корабля – верная смерть. Это тебе не море, когда, упав за борт, шансов, что тебя найдут, подберут или сам сможешь куда-нибудь выплыть, значительно больше.

Хотя слышал я и о другом случае – один из матросов умудрился не превратиться в лепешку, удачно угодив на крутой, поросший кустарником склон заболоченного оврага. Правда, на борт летучего корабля после своего вынужденного полета он больше ни ногой, но в остальном жизнь у него сложилось вполне удачно. Конечно же, по его представлениям, в любой таверне, где любят отдыхать воздухоплаватели, или как сами они себя называют – парители, были рады его видеть за своим столом. Ему всегда и наливали, и кормили бесплатно, лишь просили рассказать о том, как он, вывалившись с летучего корабля, сумел остаться в живых.

Оно и понятно – выпасть за борт может каждый, и вот оно, живое подтверждение, чудеса все же случаются, пусть и очень, очень редко…

Мой новый капитан, Кристан Нейсар, походил на прежнего только сложением – оба они среднего роста и широкоплечие. Ну и еще возрастом, обоим около сорока. Но в отличие рыжеволосого и рыжебородого Миккейна Нейсар – брюнет и всегда с гладко выбритым лицом. Имелись и другие отличия. Если Кторн Миккейн мог иногда быть очень жестким, порой даже жестоким, то капитан «Барракуды» никогда не повышал голос, но умел посмотреть так, что лучше бы уж он от души выругался.

Отношения у меня с новым капитаном сложились сразу. Понаблюдав за мной некоторое время и задав пару десятков вопросов, иногда очень каверзных, он доверил мне самостоятельные вахты, в том числе и ночные. Что само по себе людям понимающим о многом уже говорит. И все же с «Орегано» на «Барракуду» я уходил неохотно. Понятно, что должность навигатора – не работа матросом. Тут и жалованье выше, и уважения больше. Только вот слишком уж я считал себя обязанным Кторну Миккейну за все то, что он для меня сделал. Ведь и навигатором я стал во многом благодаря ему.

Капитан Миккейн помог мне и еще в одном деле – обнаружить мой талант. Случилось это после того, как «Орегано» пришлось побывать в Желтом тумане.

Желтый туман страшен именно кораблям, бороздящим небо. На земле его можно и не заметить, лишь ощутить на лице липкую жидкость, чтобы недовольно смахнуть ее рукой. Он не ядовит, не мешает дышать, случается редко, словом, жить никому не мешает.

Но только не тем, кто в небе. Потому что л’хассы теряют в Желтом тумане всю свою силу, иногда так быстро, что порой корабль, не успев опуститься, попросту падает с неба на землю.

Определить, что на тебя надвигается Желтый туман, можно и ночью, ведь он светится желтыми искорками. Когда ветер очень силен, можно не беспокоиться – на высоте он непременно развеет туман. И все равно, чуть ли не первая обязанность человека, несущего вахту на мостике, – следить, чтобы летучий корабль не попал в Желтый туман.

Конечно, к тому времени, когда мне впервые пришлось столкнуться с Желтым туманом, я уже был достаточно наслышан о нем еще в первое время своего пребывания на борту «Орегано». Чем еще заниматься на ночных вахтах в ожидании приказов с мостика, как не слушать рассказы об ужасах, случающихся с небесными кораблями, особенно когда твой лучший и пока единственный друг знает великое множество таких баек.

Сначала действительно было жутковато, представляя, что летишь себе, летишь, рассчитывая завтра опуститься где-нибудь в Борнместире, когда вдруг – палуба резко уходит из-под ног, проваливаясь, и тебе только и остается, что ее догонять, встретившись уже на земле. Затем рассказы Энди Ансельма – а именно он старательно меня ими пичкал, – потеряли ту остроту и свежесть восприятия, что была присуща им в самом начале.

Мы отлично с ним поладили, с Энди, хотя он и старше меня на целых семь лет.

Наше общение, поначалу вынужденное, по крайней мере с его стороны – капитан Миккейн поручил ему приглядывать за мной, вскоре переросло в дружбу. И именно благодаря его рассказам, когда пришло время встретиться с Желтым туманом наяву, я был уже готов к этой встрече…

Когда с мостика пришел приказ немедленно спустить паруса, Энди как раз рассказывал мне очередную историю, правда, на этот раз в ней не присутствовало ничего ужасного.

– Представляешь, Люк, – начал он тоном, которым делятся самыми сокровенными тайнами, – на самом деле меня зовут совсем не Энди Ансельм. – Он немного помолчал, затем, явно делая над собой усилие, продолжил: – Правда, я совсем не знаю, можно ли доверить тебе самый большой секрет в моей жизни.

– Говори, Энди, клянусь самим Создателем, что я унесу его с собой в могилу, – уверил его я.

С одной стороны, мне до ужаса хотелось узнать секрет Энди, уж больно таинственно звучал его голос. А с другой – уже тогда я понимал, что чем меньше у тебя секретов, как и своих, так и – особенно! – чужих, тем спокойнее живется на свете.

– Так вот, – и голос моего собеседника снизился почти до шепота, – я сын нашего герцога.

Тут мой интерес к его сокровенной тайне резко упал, потому что в прошлый раз он оказался сыном очень богатого купца, выгнанного из дома разгневанным отцом и лишенным наследства. А до этого – выходцем из клана могущественных шаманов, живущих в пустыне бхайров. И это еще не все.

Но чуть позже я слушал его особенно внимательно, потому что время приближалось к самому концу ночной вахты, все мы жутко проголодались и с нетерпением поглядывали на дверь, ведущую в матросский кубрик. Оттуда вот-вот должен появиться Блез, наш повар, чтобы приступить к приготовлению завтрака. А Энди рассказывал, чем его якобы потчевали в отцовском дворце, причем подробно описывая: как выглядело каждое блюдо, каково оно на вкус и что он чувствовал, когда его ел.

Он как раз приступил к описанию очень сложного блюда, состоящего из двух дюжин сортов мяса, причем о половине животных, нужных для его приготовления, я и слышать-то не слышал. И тут с мостика раздался громкий встревоженный голос навигатора «Орегано» Стемена:

– Убрать паруса! – Затем, чтобы все прониклись и исполнили его приказ как можно быстрее, Стемен добавил: – Желтый туман!

Как он ни старался, голос его все же дрогнул.

От того же Энди я знал, что при встрече с Желтым туманом, если невозможно ее избежать, необходимо как можно быстрее опуститься на землю. Тогда и л’хассы можно спасти, а главное – не погибнешь сам, рухнув вместе с кораблем. Но перед тем как закрутить кабестан, опуская корабль, паруса необходимо убрать. Иначе при резком спуске может случиться и другая беда – корабль завалится набок.

Я даже рот открыл – с такой скоростью «Орегано» лишился парусов после команды с мостика. Затем старший вахты Сигл по приказу с мостика закрутил кабестан, лишая л’хассы подъемной силы и опуская «Орегано» на землю.

Вообще-то на самом деле чернобородого верзилу Сигла звали Сигллуавергенстайн Криаднестертль, и он, несмотря на свой вечно хмурый вид, оказался вполне веселым парнем, обещавший каждому, кто сможет произнести его имя три раза подряд без единой ошибки, стакан рома. Но тогда он выглядел так, что сразу становилось понятно: вряд ли ему самому удастся выговорить свое собственное имя без запинки хотя бы единожды.

Из каюты выскочил наспех одетый и крайне встревоженный капитан Миккейн, и двумя скачками по трапу оказался на мостике. От него уже ничего не зависело, и капитан просто занял место, которое он обязан занять в такой ситуации.

В тот раз мы успели опуститься на землю до того, как «Орегано» окутал Желтый туман. Но главное, именно тогда, при первой встрече с этой напастью, я и обнаружил в себе тот дар, что до сих пор тщательно скрываю от всех. И на то есть причины.

Тогда я случайно оказался свидетелем разговора капитана Миккейна с навигатором Стеменом. Они говорили, что нет времени стоять здесь долго, но и риск подниматься в небо неоправданно велик, а вот будь ветер чуть посвежее… Помню, я даже открыл рот, чтобы вклиниться в их разговор, но тут же себя одернул – кто я такой, чтобы лезть со своими советами?

Капитан Миккейн все же заметил мою попытку и, отпустив помощника, спросил:

– Говори, Люк, если тебе есть что сказать.

И мне не оставалось ничего больше, как сказать ему то, что мне виделось.

Чуть позже, когда мы уже поднялись в небо, капитан подозвал меня к себе. Задав несколько вопросов и убедившись в том, что на все у меня есть ответы, он надолго умолк.

– Да уж, – наконец произнес Миккейн, – яо таком слышал, причем не один раз, но сталкиваюсь впервые. И вот что я хочу сказать тебе, парень: молчи. Даже слова никогда не говори о том, что знаем теперь мы двое. Или ты хочешь оказаться там? – С этими словами он взглядом указал высоко в небо. – Тогда – да, тогда другое дело. В этом случае я даже могу тебе поспособствовать. Есть у меня знакомые, и стоит им только намекнуть, как ты сразу же там и окажешься.

После чего капитан Миккейн снова посмотрел вверх.

Там, куда смотрел капитан, я оказаться совсем не хотел. К тому времени я пробыл на борту «Орегано» полгода и знал уже многое из того, о чем раньше не то что понятия не имел, а даже не догадывался.

Там – это не на самих небесах, куда рано или поздно попадают все. Нет, чуть ниже.

Как раз над нами высоко в небе шел четырехмачтовый корабль Ост-Зейндской Торговой Компании. Высоко так шел. На такую высоту «Орегано» никогда не забраться. Если, конечно, не прибавить к уже имеющимся у него четырем л’хассам еще два раза по столько.

Ост-Зейндская Торговая Компания настолько велика и богата, что сама по себе является чуть ли не отдельным государством. Думаю, что история ее создания стоит того, чтобы вкратце ее рассказать.

Кертис Слейм – а именно он создал компанию, и произошло это событие без малого полсотни лет назад, – был, безусловно, человеком талантливым во многих отношениях. Начинал он с двух летучих кораблей, по рассказам, чуть больше «Орегано», а теперь флот компании насчитывает чуть ли не три десятка четырехмачтовых гигантов, бороздящих небо во всех направлениях. Кроме того, компания имеет и мощный пассажирский флот, хотя и не такой многочисленный, как торговый.

Что еще является ее особенностью? Компания создавалась как товарищество на паях, и Слейму со временем удалось сделать ее пайщиками многих сильных мира сего, причем не только в нашем герцогстве, но и в некоторых других странах. И потому, как бы ни складывалась обстановка между этими странами, компания спокойно перевозит грузы, пассажиров, принося своим пайщикам очень неплохой доход.

Сами же корабли компании, оснащенные иногда едва ли не двумя десятками л’хассов, летают так высоко в небе, что Желтый туман им не страшен. И платят у них хорошо, и карьеру сделать вполне можно, да и сама по себе принадлежность к компании дает многие преимущества. Казалось бы, чего еще, но… вот не хотел я туда. Хотя оказаться на одном из кораблей Компании мечтают многие, и понять их можно – это не только почетно, но и выгодно.

Мне нравилась жизнь, начавшаяся после того, как я покинул Гволсуоль, и ничего менять мне в ней не хотелось. Да и что это за полет, когда летишь где-то там, в высоте, за облаками, где всегда холодно и откуда земля видна только через расплывчатую дымку? Поднимешься в небо из Диграна, чтобы через две недели оказаться в Эгастере. После чего полет снова в Дигран, и так может продолжаться годами. Нет, такой вариант меня совершенно не устраивал, поэтому, подумав, я решительно заявил:

– Я вас понял, господин капитан, и постараюсь сделать так, что никто никогда не узнает то, о чем я только что узнал сам.

На это Кторн Миккейн кивнул: мол, разумный выбор, я рад за тебя.

Смелое, наверное, решение, для человека, которому в то время едва исполнилось пятнадцать лет, но я до сих пор о нем ни разу не пожалел.

* * *

На «Барракуду» я перешел вместе с Энди Ансельмом. То, что я возвысился до навигатора, на наши с ним дружеские отношения не очень-то и повлияло. Конечно, теперь он не мог вести себя так, как прежде. Например, заявить о том, что, пролетая над Гволсуолем, меня сбросят в трубу моего дома. И за те несколько лет я все не преставал удивляться его таланту лгуна. Энди мог рассказать четырем разным человекам одну и ту же историю, произошедшую с ним в Ая-Гухиле, и хоть бы одно слово сошлось! Кроме самой сути – там у него украли кошель с деньгами. Причем и монет в нем при каждом рассказе было по-разному Поначалу, попав на «Орегано», я слушал его разинув рот – ведь передо мной открылся новый мир. И в нем уже не было места прежним рассказам старых гволсуольских рыбаков о гигантских косяках рыб, таких плотных, что по ним можно ходить, о ядовитых морских змеях величиной с пальмы на берегу и о гигантских спрутах, порой вытягивающих бедных ловцов рыбы прямо из лодки. Теперь они сменились былями об бесследно исчезнувших в небе кораблях, о змеях, но уже летучих, и другими историями, как правило, трагичными и ужасными. И во всех них Энди каждый раз оказывался непосредственным участником.

Через некоторое время мне начала приходить в голову мысль, что слишком уж много различных событий для жизни одного человека. Еще позже я перестал воспринимать рассказы Энди всерьез, а однажды так прямо и заявил: он, дескать, все врет. Впрочем, даже мое заявление не помешало Энди при каждом удобном случае пичкать меня очередной историей. Но при всем при этом я твердо убежден в том, что Энди никогда не подведет, и если он возьмется прикрывать спину в драке, то за нее можно быть совершенно спокойным. Особенно если учесть, что Энди, не слишком отличавшийся ростом и статью, отменно владел ножом.

– Наследственное, – говорил он. – У нас вся семья такая. Если ты спросишь в тех местах, откуда я родом, тебе всегда скажут – на ножах Ансельмам равных нет.

И в отличие от много другого, в эти его слова я безоговорочно верил. Хотя бы потому, что видел, как Энди управляется сразу с двумя ножами. В конце концов, я попросил его обучить меня этому искусству, на что он охотно дал согласие. Разве что обучать меня бою двумя ножами не стал, заявив, что только напрасно потеряем время, предложив научиться владеть хотя бы одним. И ведь смог же научить, пусть и до его мастерства мне еще очень-очень далеко.

Сама работа на новом корабле оказалась прежней, ведь и «Орегано» и «Барракуда» принадлежат Коллегии. Всего у Коллегии пять летучих кораблей, и у каждого из них на парусах изображен ее герб – красный трезубец, похожий на три растопыренных пальца, заключенный в красном круге. Только сразу договоримся: о самой Коллегии я ничего рассказывать не буду. И не только потому, что мне строжайше запрещено говорить о ней всю оставшуюся жизнь. Наверное, это покажется странным, но я сам о Коллегии знаю не больше тех, кто никогда не имел к ней никакого отношения. И нечего удивляться тому, что за столько лет я о Коллегии так почти ничего и не узнал. Судите сами.

И на «Орегано», и на «Барракуде» мы доставляли людей из Коллегии в самые неожиданные места, забирали их оттуда, возили им грузы. Бывало, доставив пассажира в очередное место, мы долго ждали, когда он закончит свои дела. И всегда дела Коллегии были связаны с раскопками в руинах Древних.

Никогда бы не подумал, что в нашем герцогстве так много оставшихся после Древних руин. Находиться они могут где угодно: в густых лесах, в горах, в песках пустыни и посреди заросших рожью полей. Самое интересное – окудники, а именно так называют себя люди из Коллегии, никогда не прибегают к помощи землекопов, всегда справляются сами. Пусть иной раз после их раскопок и остаются высокие земляные валы или целые насыпи камней.

Что окудники искали да и сейчас продолжают искать – по-прежнему остается для меня тайной. Ведь даже если они что-то и находили, никогда не показывали и не рассказывали о своих находках. Хотя ни для кого не секрет, что Древних оставили нам в наследство много поразительных вещей. Так вот, специальным указом Его величества закреплено, что во всех руинах на территории герцогства может копаться только Коллегия.

Выглядят окудники всегда одинаково – просторный балахон серого цвета, с накинутым на голову капюшоном и перстнями чуть ли не на каждом пальце. И вот еще на что я обратил внимание: чуть ли не у каждого третьего из них на руках не хватало мизинцев.

* * *

Впервые я обнаружил отсутствие пальцев у окудников чуть ли не сразу после того, как попал на «Барракуду». Случилось так, что один из матросов, сорвавшись, упал на палубу едва ли не с самой вершины мачты. По дороге вниз он угодил на натянутый фал и только после этого уже ударился о доски палубного настила.

Мы все собрались вокруг него, переговариваясь и поглядывая на стоявших у борта окудников – об их искусстве врачевателей легенды ходят. Пусть они и не смогут его вылечить сразу, но хотя бы снимут боль, это ведь для них вообще должно быть сущим пустяком.

И действительно, один из них, получив негромкий приказ от главного, подошел к пострадавшему Матрос, молодой парень немногим старше меня, с явной надеждой смотрел на него полными боли глазами.

Окудник склонился над ним, пару раз провел ладонью перед его лицом, а затем резко ткнул пальцами, угодив куда-то за ухо. По телу парня пробежала короткая судорога, он дернулся всем телом, а затем затих. Затих навсегда.

Мы все застыли – возможно, матрос смог бы выжить, пусть и остался бы калекой. Окудник же выпрямился и вернулся к своим, так и не издав ни звука. Так вот, на обеих руках у него не хватало мизинцев.

Потом пару раз я видел, как окудники лечили кого-нибудь из команды, но именно тот случай запомнился мне навсегда.

В работе на Коллегию мне нравилось все, кроме высокомерного к нам отношения. Ну и еще иногда чуть ли не по месяцу приходилось ждать, когда они закончат свои очередные раскопки.

Обычно руины находились в самой глуши, а провести там долгое время – тягостное занятие для того, кому чуть больше двадцати, а вокруг нет ни одного женского лица.

К тому времени я уже привык к женскому вниманию, ведь нас, небесных парителей, девушки привечают гораздо больше, чем обыкновенных моряков или даже гвардейцев герцога, не говоря уже остальных. И есть за что!

Шагаешь себе по улице, слыша, как бренчит в кошеле серебро, среди которого затесалась и парочка полновесных золотых ноблей, гордо посматривая по сторонам на тех, кто никогда не видел, как красивы восходы с закатами высоко в небе. Кому в лучшем случае суждено быть лишь пассажирами, весь полет боящимися подойти близко к борту и молящими Создателя только об одном: чтобы поскорей закончился весь этот кошмар. Идешь и в полный голос со знанием дела обсуждаешь пролетающий в небе над городом корабль, с парусами, выкрашенными заходящим солнцем в бордовый или розовый цвет. Шествуешь и как будто бы не замечаешь завистливые взоры своих сверстников и быстрые, но полные живого интереса взгляды девушек и молоденьких женщин. А ты еще молод, и тебе нет нужды откладывать деньги на обеспеченную старость, ведь до нее еще так далеко.

Да и наступит ли она – это еще вопрос. Буквально вчера тебе сообщили о рухнувшем с небес на землю воздушном корабле, где у тебя полно хороших знакомых и даже один человек, которого смело можно назвать другом. Кто знает, не случится ли с тобой то же самое завтра? И потому тебе не жалко ничего для понравившейся девушки, сколько бы это «ничего» ни стоило в денежном экваваленте. Пусть она при расставании смахивает с ресниц слезинку и тут же отводит руку, чтобы попутно полюбоваться таким красивым колечком. Или подходит к зеркалу и видит на своем отражении новые бусы, так идущие к цвету ее глаз. А как приятно уходить в небо, все еще чувствуя на губах жар утренних прощальных поцелуев и ощущая в теле такую легкость, что взмахни руками – и взлетишь в небо, как птица…

Но разве главное это? Главное – когда стоишь на шаткой палубе корабля, движущегося навстречу восходящему солнцу, а под тобой проплывает весь мир. Сверху он кажется таким прекрасным, будто нет в нем ни слез, ни горечи расставаний и потерь и все люди вечны и счастливы. Я очень благодарен небесам за то, что в один поистине прекрасный день на песчаный пляж близь Гволсуоля опустился корабль и с его борта сошел капитан Кторн Миккейн.

И за то, что через десять лет после того, как я впервые шагнул на палубу летучего корабля, мне удалось осуществить мечту всей жизни – стать владельцем одного из небесных кораблей, пусть и такого крохотного, как «Небесный странник».

* * *

Все произошло неожиданно. Нет, мечта построить или купить собственный корабль жила в моей душе давно, едва я получил медальон навигатора, и я даже начал откладывать деньги на его покупку. С тех пор минуло почти пять лет, и чуть ли не каждый месяц я наведывался в «Доходный дом Брагта», чтобы внести очередные несколько монет для будущего осуществления своей мечты.

У этого заведения только название, что доходный дом, на самом же деле Брагт, его основатель, занимается всем, что только может принести ему очень приятные что на ощупь, что на взгляд золотые нобли. В разбросанных по всему герцогству конторах его стряпчие составляют купчие, векселя, завещания… Словом, занимаются всем тем, где с помощью чернил, пера и бумаги можно заработать неплохие деньги. Еще у Брагта в собственности множество ломбардов. Кроме всего прочего, у него можно взять заем либо пустить деньги в рост. Условия самые обычные, но именно его «Доходный дом Брагта» отличается от всех прочих своей надежностью.

Дело у меня, откровенно говоря, шло ни шатко ни валко: слишком уж много соблазнов вокруг, и несмотря на все мои старания, за этот срок удалось скопить что-то около четверти от всей необходимой мне суммы. Представляя, сколько времени уйдет на то, чтобы собрать всю сумму полностью, я иной раз впадал в уныние. Математика несложная – еще пятнадцать лет. Тут уж поневоле загрустишь.

При очередном визите в контору «Доходного дома Брагта», что находится в Дигране, столице герцогства, и состоялся один разговор, в течение которого жизнь моя круто повернулась в, очень надеюсь, лучшую для меня сторону.

Встретил меня, как обычно, клерк по имени Стив. Именно он встретил меня, когда я впервые переступил порог «Доходного Дома Брагта», и с тех пор ведет мои дела. Вернее, делишки, поскольку сумму каждый раз вносил достаточно скромную. Так что управляющего конторой господина Сорбена мне довелось увидеть всего лишь пару раз, да и то мельком, он работал с крупными клиентами. Но на это раз все произошло иначе.

– Рад видеть вас, господин Лаингрин, – поздоровался я со Стивом, рыжим долговязым парнем, сидящим за конторкой. И, дождавшись, когда он важно кивнет в ответ, продолжил: – Как дела? Дом в скором времени хозяина не поменяет? Что-то вы сегодня выглядите особенно важным…

Что я знаю о нем самом? Стив Лаингрин старше меня на несколько лет, он мечтает продвинуться по службе, а еще больше – жениться на младшей из дочерей управляющего, господина Сорбена. Откуда я решил? Да видел я пару раз Кармеллу и реакцию Стива на нее.

Вообще-то Кармелла девушка красивая, и формы у нее роскошные. Но лично для меня она одна из тех девиц, что больше волнуют тело, не душу. Получится ли что-нибудь у Стива? Сомневаюсь, если он будет продолжать в том же духе: делать умный вид при ее появлении, и только. Девушки любят веселых парней. Особенно те, что не поставили целью всей жизни выскочить замуж за богатого. А у Кармеллы такой цели быть не может – папа в состоянии обеспечить и ее саму, и будущего мужа.

Со Стивом я всегда веду себя без особого пиетета. Тоже мне, птица! Пусть он у торговцев уважения требует, а я паритель, причем навигатор. И я же вижу, какие он взгляды мне в спину бросает. Ну да – из окна, что как раз напротив него, отлично виден кусочек неба, а иногда даже проплывающие по нему корабли.

На этот раз Стив не стал раздувать щеки, а улыбнулся мне так, как будто я принес деньги лично ему, а не «Доходному Дому Брагта».

– Господин Сорингер, рад вас видеть, – объявил он. – Ауменя для вас новость – с вами хочет поговорить сам управляющий, господин Сорбен.

– А по какому поводу? – поинтересовался я. – Что-то мне самому даже в голову не приходит.

Стив натянул на лицо самое загадочное выражение из тех, что у него имелись, и мне стало понятно, что сам он причины не знает и даже о ней не догадывается.

Господин Сорбен выглядит именно так, как и должен выглядеть человек, распоряжающийся большими суммами денег, – солидным, уверенным и дорого одетым. И кабинет у него под стать хозяину: дорогая мебель, картины на стенах и даже небольшая коллекция холодного оружия, висящая на ковре за его спиной.

Выглядит управляющий лет на сорок.

«Как раз к этому возрасту я накоплю на собственный корабль, – тяжело вздохнул про себя я. – Хотя до него еще дожить надо…»

– Присаживайтесь, господин Сорингер, – предложил мне хозяин кабинета, на миг оторвавшись от каких-то бумаг, лежавших у него на столе.

Откровенно говоря, я даже не представлял, о чем вообще может пойти речь. И уж, конечно же, не о том, что «Доходный дом Брагта» внезапно разорился и господин Сорбен решил мне высказать по этому поводу свои сожаления. Во-первых, обычно так не делается, конторы просто закрывают свои двери, никогда и никого не предупреждая, и все. Ну и во-вторых, очень сомнительно, чтобы такое предприятие, как «Доходный дом Брагта», смог обанкротиться. Тут уж небу на землю упасть необходимо, не меньше.

– Вы являетесь нашим клиентом почти пять лет, – вновь оторвался от бумаг управляющий.

– Совершенно верно, – кивнул я. – И?

– За это время вам удалось накопить… – Сорбен заглянул в одну из бумаг, – почти двести ноблей. Сто девяносто шесть, если быть точным.

Я снова склонил голову в знак подтверждения:

– И именно сегодня я принес еще четыре нобля, чтобы сумма стала круглой. Хочу еще заметить, что эта сумма – чуть ли не треть того, что мне вообще удалось заработать за последние пять лет. На кораблях Коллегии платят неплохо, лучше только в Ост-Зейндской Торговой Компании, но представляете, сколько мужества мне понадобилось для того, чтобы эти нобли отложить?

– Цель, насколько мне известно, – собрать достаточно средств, чтобы купить собственный корабль?

– Да, это так, господин Сорбен, – подтвердил я.

То, что ему известно о моей мечте, мне и в голову не пришло удивляться, об этом даже Стив знает. И иногда он даже одаривает меня своим сарказмом: «Ну что, господин Сорингер, еще какие-то пятнадцать-двадцать лет, и вы будете в состоянии воплотить свою мечту в жизнь».

Отчасти он негодяй, Стив, ведь бьет по больному месту. И мне очень хочется заявить ему, что как раз к тому времени, должно быть, их с Кармеллой Сорбен дети станут достаточно взрослыми для того, чтобы я смог их покатать на своем новом корабле. Хотелось бы посмотреть на его лицо, но я все не решаюсь.

– Мне некоторым образом известны цены на корабли, и должен вам заметить, ждать придется еще достаточно долго, – продолжал управляющий.

– Да не просто долго, а очень долго. Даже очень-очень. Это в Гволсуоле с двумя сотнями золотых я был бы одним из самых состоятельных людей, если не самым. И корабль мне удастся купить самый большой из тех, что там имеется. Обычный корабль, плавающий по морю. А вот с небесными кораблями ситуация иная. Большую часть денег стоят именно л’хассы, а их необходимо не меньше трех даже на тот малыш, о котором я и мечтаю, трезво оценив свои возможности. Но к чему вы клоните?

– А почему бы вам не взять заем у нашего дома? Естественно, под проценты? – неожиданно спросил управляющий, посмотрев на меня с видом богатого доброго дядюшки, раздающего подарки.

Благо, что господин Сорбен не предложил мне ни вина, ни чаю, иначе бы я точно поперхнулся. Вот это да! Сам управляющий предлагает мне заем! Право, этим можно гордиться. Но есть тут одна сложность, господин Сорбен: ведь мне придется найти обеспечение либо же поручителей. Ну и где я их возьму? Нет у меня ни таких знакомых, ни тем более ценностей.

– Господин Сорбен, имеется одна сложность… – начал я, чтобы тут же быть перебитым.

– Вы о поручителях? – поинтересовался он. – Так они у вас имеются.

Удивиться еще сильнее я уже не смог. Да и куда уж больше? Но кто же эти неведомые доброжелатели? Никто на ум не приходит, абсолютно никто.

– И кто же они, господин управляющий?

В конце концов, это мое полное право – узнать о людях, поручившихся за меня.

– Они пожелали остаться неизвестными, – пожал плечами Сорбен.

«Ну-ну. Это для меня, конечно же, пожелали, не для вас. Стали бы вы иметь дело с неизвестными людьми…»

– Ну так что скажете, господин Сорингер?

– Мне нужно подумать – вот что я вам скажу. Хорошенько подумать. Такие вещи не делаются впопыхах.

– Разумное решение, – согласился со мной Сорбен. – А как надумаете, так сразу приходите ко мне. Конечно, в том случае, если вы решите воспользоваться возможностью воплотить свою мечту в жизнь значительно раньше, чем у вас складываются дела.

– О чем вы говорили, Люкануэль? – Стив не смог удержать любопытства, когда я с самым озадаченным видом проходил мимо него.

Не смог удержаться и я:

– Да сколько раз уже можно повторять господину Сорбену, что не хочу я жениться на его дочери! Может быть, вы чем-нибудь сможете мне помочь? – с надеждой посмотрел я на Стива. – Кармелла, как мне показалось, слишком уж по-особенному на вас смотрит…

«Семь лет, – размышлял я, без сна ворочаясь в каюте «Барракуды». – По всему выходит семь лет. Именно за это срок мне удастся погасить заем «Доходному Дому Брагта» полностью. Возможно, чуть позже. Если очень будет везти, то немного раньше. Но кто же они, поручившиеся за меня люди? И чего от меня желают сейчас или пожелают в будущем?»

В общем, я решился. Слишком уж большой соблазн получить корабль едва ли не сразу, а не через пятнадцать лет. В мечтах он давно уже сложился в моей голове весь, целиком, полностью, до последней веревочки и гвоздика. И даже название давно мною было придумано – «Небесный странник».

Правда, задумаешься иной раз, сколько времени за него придется еще выплачивать и какую сумму, и становится не по себе. Но не будем о грустном…