Онлайн чтение книги Лиза из Ламбета Liza of Lambeth
12

Лиза очнулась глухой ночью. Рот ее горел, при малейшем движении голову пронзала острая боль. Мать, очевидно, уже просыпалась, потому что лежала теперь на своей половине кровати, полураздетая, стянув на себя одеяло и подмяв простыню. Лиза озябла; она тоже частично разделась — сняла башмаки, юбку, жакетку — и залезла обратно в постель. Хотела было укутаться вместе с матерью, но миссис Кемп только всхрюкнула во сне и плотнее завернулась в одеяло. Тогда Лиза укрылась своей юбкой и шалью, что были брошены тут же, в ногах постели, и попыталась заснуть.

Ничего не получилось: голова и руки горели, мучила жажда. Лиза попробовала встать за водой, но ее несчастную голову прожгла такая боль, что девушка со стоном и мучительно бьющимся сердцем рухнула обратно на кровать. К головной боли прибавилась боль, прежде незнакомая, пульсирующая по всему телу. Потом словно в самых костях зародился ледяной озноб, пошел по венам и артериям, по каждому мелкому сосудику, створаживая кровь. Лиза вся покрылась гусиной кожей. Так она и лежала, поджав ноги, свернувшись калачиком, укутавшись в шаль, стуча зубами, и шептала, прикусывая язык

— Ой, как холодно. Как холодно. Мама, укрой меня, не то я насмерть замерзну. Я насмерть замерзну!

Вскоре, впрочем, озноб уступил место жару. Лицо горело, Лиза обливалась потом. Она сбила ногами свое тряпье и расстегнула пуговки у ворота.

— Пить, — молила она. — Господи, все, что угодно, за каплю воды!

Ее никто не слышал — миссис Кемп спала мертвецким сном, периодически всхрапывая.

Лиза лежала, то трясясь от холода, то задыхаясь в жару, слушала тяжелое дыхание матери и всхлипывала от боли. В отчаянии она сгребла подушку и простонала:

— Почему, ну почему я не могу вот так же спать?

А темнота! Какая темнота заполняла комнату! Густая, жуткая; верно, такая бывает в склепах. Темнота казалась осязаемой. Суеверный ужас охватил девушку; она чуть не молилась на слабый свет уличного фонаря, проникавший в окошко. Лизе казалось, ночь никогда не кончится — минуты стали часами, Лиза не чаяла дожить до утра. Снова ее пронзила неведомая острая боль.

Ночь тянулась, могильная темнота и не думала разжижаться, мать все так же храпела подле.

Наконец, уже под утро, Лиза забылась сном; только сон был едва ли не хуже бессонницы, потому что сопровождался ужасными видениями. Ей снилась драка, причем соперница ее не только увеличилась в размерах, но и размножилась, и, куда бы Лиза теперь ни сунулась, путь ей преграждала новая огромная миссис Блейкстон. Лиза бросилась бежать, она бежала, бежала, пока не обнаружила, что бегает по кругу, как накануне, когда пыталась улизнуть от миссис Блейкстон. Лиза металась по улицам, сворачивала в переулки, пряталась за углами, а многочисленные миссис Блейкстон стерегли каждый ее шаг и оборачивались то дверью паба, то метлою, и все перепуталось, и голова кружилась, пока наконец Лиза не подскочила на кровати, словно от толчка.

Темноту сменил промозглый тусклый рассвет. Лизины голые ноги промерзли до синевы. Рядом, как и ночь напролет, слышалось сиплое дыхание пьяницы-матери.

Долго Лиза лежала неподвижно, слишком измученная, чтобы двигаться. И все ж теперь было лучше, чем ночью. Наконец проснулась и миссис Кемп.

— Лиза!

— Что, мам? — еле слышно отозвалась Лиза.

— Сделай-ка чаю.

— Не могу, мам, — мне ужас как худо.

— Вот новость! — неприятно удивилась миссис Кемп и взглянула на дочь. — Батюшки! Что это с тобой сделалось? Глянь-ка, щеки что печка, а лоб! Так и горит! Что с тобой, детка?

— Не знаю, — простонала Лиза. — Мне всю ночь было худо, думала, умру.

— А, все понятно. — Миссис Кемп покачала головой. — Ты просто не привыкши к крепкому, вот тебе и неможется. Бери-ка пример с меня — я нынче свежа, что ромашка полевая. Видишь, как вредно для организмы воздержание; кто говорит, будто полезно, тот дурак. Потому в конце концов выпить-то приходится, и гляди, как оно тяжко с непривычки.

Миссис Кемп усмотрела в случившемся перст Провидения. Смешала виски с водой.

— На-ка, выпей, Лиза. Ежели накануне кто перебрал, так с утреца ему надобно еще капельку добавить. Потому известно: клин клином вышибают. Верное стрекство.

— Убери, — скривилась Лиза. — От одного запаха тошнит. Никогда больше крепкого в рот не возьму.

— И-и, дочка, этак многие зарекались. А где нынче их зароки? В том-то вся и штука, что без этого не проживешь. Вот хоть я — уж сколько мне всего на долю-то выпало… — Впрочем, вряд ли есть смысл в очередном повторении излюбленного монолога миссис Кемп.

Весь день Лиза пролежала в постели. Том справлялся о ее здоровье и получил ответ, что она очень плоха. Лиза жалобно спросила, не приходил ли еще кто, вздохнула, услышав «нет». Однако ей было слишком худо, чтоб думать или переживать. К вечеру вернулась лихорадка, головная боль стала несносной. Миссис Кемп завалилась спать и сразу захрапела, оставив дочь один на один с агонией. Теперь Лизу терзали жестокие спазмы во всем теле; она еле сдерживалась, чтобы не закричать и не разбудить мать. Вцеплялась в простыню, в одеяло и, наконец, часов около шести утра не выдержала очередной судороги и зашлась криком, который заставил миссис Кемп продрать глаза.

Миссис Кемп не на шутку испугалась. Поспешила к соседке, что жила этажом выше. Эта добрая женщина без лишних расспросов надела юбку и пошла помогать.

— У ней выкидыш, — констатировала соседка, осмотрев Лизу. — Хорошо бы за доктором послать.

— Кого ж послать-то, в этакую пору?

— Раз вам некого, я мужа попрошу.

И соседка отправила мужа за врачом. То была плотная женщина средних лет, с суровым лицом и сильными руками. Звали ее миссис Ходжес.

— Повезло вам, что сразу ко мне обратились, миссис Кемп. Вы с опытной повитухой дело имеете, вот что я вам скажу.

— Ох и удивили же вы меня, миссис Ходжес. Не знала, что Лиза беременная.

— А кто, по-вашему, виновник?

— Виновник? Ума не приложу, миссис Ходжес, как Бог свят, ума не приложу, — зачастила миссис Кемп. А хотя, ежели подумать, так не иначе, что Том — Лиза с ним компанию водила. Что ж, Том — парень холостой; женится на Лизе, вот и славно.

— Это не Том, — простонала с постели Лиза.

— Не Том? А кто ж тогда?

Лиза не ответила.

— Кто? Скажи, кто?

В ответ Лиза не проронила ни слова.

— Ничего, миссис Кемп, — принялась успокаивать миссис Ходжес. — Не тревожьте ее пока; после, как она оклемается, все узнаете.

Некоторое время обе женщины молчали в ожидании доктора, а Лиза, натужно дыша, пустым взглядом смотрела в стену. Периодически она вспоминала о Джиме, приоткрывала ротик, чтобы произнести его имя, но одергивала себя, сознавая бесполезность таких усилий.

Явился доктор.

— Что скажете, доктор — она очень плоха? — приступила к нему миссис Ходжес.

— К сожалению, вы правы, — отвечал доктор. — Вечером опять зайду.

— Кстати, доктор, — вылезла миссис Кемп, — коли уж вы тут, не дадите ли мне чего-нибудь от ревматизмы? Я, видите, ревматизмой мучаюсь, а тут этакая погода, этакая сырость, просто не знаю, куда деваться. И еще, доктор, нельзя ли мне получать бульон при больнице? Видите, муж мой помер, дочка больная лежит — куда ж мне на работу-то ходить, а денег-то у нас…

Наступил вечер. Явилась миссис Ходжес, днем занятая своими домашними делами. Миссис Кемп спала.

— Вот только на минуточку задремала, — сообщила она миссис Ходжес, ее растолкавшей.

— Ну, как ваша дочка? — поинтересовалась добрая соседка.

— Ох, — заквохтала миссис Кемп, — ревматизма-то вовсе замучила, прям не знаю, куда деваться, а тут еще Лиза пластом лежит и растереть меня не может, так мне уж до того худо, до того худо! Надо ж было такому случиться: дочка слегла, когда мне самой уход надобен. Да, видно, такая моя судьба…

Миссис Ходжес перевела взгляд на Лизу. Девушка лежала точь-в-точь как утром, щеки горели, губы судорожно ловили воздух, на лбу выступили крохотные капельки пота.

— Как ты, милая? — спросила миссис Ходжес. Лиза не ответила.

— Она вроде без сознания, — сообщила миссис Кемп. — Я ее спрашивала, кто виновник-то, а она и ухом не ведет — верно, не слышит. Легко ли мне на старости лет этакое про дочь узнать?

— Как я вас понимаю, миссис Кемп, — с чувством произнесла добрая соседка.

— Когда вы вошли да сказали: выкидыш, я сама рассудок чудом сохранила. Нипочем бы не догадалась, что с Лизой делается.

— Я такое с первого взгляда определяю, — закивала миссис Ходжес.

— Вам сам Бог велел. Не иначе, вы многих пользовали.

— Так и есть, миссис Кемп, так и есть. Я в повитухах без малого двадцать годков — еще бы мне не разбираться.

— Ну а как платят-то?

— Ежели по правде, миссис Кемп, жаловаться не приходится. Я беру обычно по пять шиллингов, и, смею заметить, это очень скромная плата за мои труды.

Известие о том, что Лиза больна, быстро распространилось; то один, то другой сосед заглядывал справиться о ней. Вот и сейчас в дверь постучали. Миссис Ходжес отворила. На пороге мялся Том.

— Входи, — разрешила миссис Кемп.

Том вошел на цыпочках, почти не дыша; постоял в молчании над Лизой. Миссис Ходжес терлась возле.

— Можно с ней поговорить? прошептал Том.

— Она не слышит.

Том застонал.

— Она поправится, как вы думаете?

Миссис Ходжес пожала плечами.

— Поостережемся искушать Провидение.

Том наклонился к Лизе. Жестоко покраснев, поцеловал ее и, не говоря более ни слова, вышел.

— Вот молодой человек, что за ней ухаживал, — прокомментировала миссис Кемп, указав пальцем ему в спину.

Вскоре заглянул доктор.

— Ну, как она, что скажете? — деловито, с достоинством осведомилась миссис Ходжес, гордая собственной причастностью к медицинской профессии.

— Прогноз крайне неблагоприятный, — отвечал доктор.

— То есть вы имеете в виду, она долго не протянет? — переспросила миссис Ходжес, понизив голос до шепота.

— Увы!

Едва доктор уселся подле Лизы, миссис Ходжес со значением кивнула миссис Кемп, которая промокала глаза платком, и вышла к соседям, которые давно задали под дверью.

— Что, что доктор говорит? — Соседи, Том в их числе, обступили почтенную повитуху.

— То же самое, что я уже давно говорю: ей недолго осталось.

Том не сдержался, выкрикнул Лизино имя.

— Миссис Ходжес — она опытная, — уронила одна из женщин вслед ушедшей повитухе.

— Верно, — подхватили в толпе, — она у меня последние роды так приняла, что любо-дорого. Если уж выбирать, я бы миссис Ходжес на сорок докторов не променяла.

— Я тоже. Миссис Ходжес еще ни разу не ошиблась.

Миссис Ходжес тем временем успокаивала миссис Кемп.

— Знаете что, миссис Кемп: выпили бы вы глоточек бренди. Для нервов очень хорошо.

— Ваша правда, миссис Ходжес. Уж такая у меня нынче слабость, уж такая слабость. Я как раз думала, не купить ли виски на два пенса.

— Нет, миссис Кемп, — убежденно говорила миссис Ходжес, беря соседку за руку. — Послушайте моего совета: ежели вам неможется, пейте только бренди. Только бренди в таких случаях помогает. Я сама против виски ничего не имею, но как лекарство оно не годится. Только бренди, миссис Кемп!

— Доверюсь вашей опытности, миссис Ходжес; сделаю, как вы советуете.

Откуда ни возьмись, явилась бутылка, миссис Кемп разлила целительную влагу по стаканам.

— Я, миссис Кемп, когда на работе, капли в рот не беру — такое мое правило, — замахала было руками многоопытная повитуха. — Вот разве только для компании

— Наше здоровье, миссис Ходжес

— И ваше, миссис Кемп. Спасибо за угощение.

Лиза лежала пластом, едва дыша, с закрытыми глазами. Доктор щупал ей пульс.

— Не везет мне последнее время… — Миссис Ходжес облизнула губы. — Вторая покойница за десять дней, не считая младенцев.

— Ай-ай-ай.

— Конечно, первая была всего-навсего проститутка, а им и счет другой, верно? Они не то что порядочные женщины вроде нас с вами.

— Ваша правда, миссис Ходжес.

— А все ж таки пускай и они живут, проститутки, я имею в виду. Кто знает, как они на эту дорожку ступили. Не наше дело осуждать.

— У вас доброе сердце, миссис Ходжес. Этакая редкость нынче.

— Что есть, то есть. Хотя для моего спокойствия, да и для работы лучше бы мне быть посуровее. Я всегда это говорила. Чего мне только делать не доводилось; а все же я так скажу: я работу свою люблю, несмотря ни на что. А ведь заметьте, миссис Кемп: не всякая повитуха из любви трудится, сколько корыстных-то развелось!

Некоторое время каждая молча потягивала свое бренди.

— Легко ли, когда в мои-то годы этакое с дочкой. — Миссис Кемп вернулась к предмету, не перестававшему ее тревожить. — Я сама из порядочной семьи, у нас ничего подобного отродясь не бывало. Нет, миссис Ходжес, я самым законным манером в церкви венчалась, хоть сейчас могу свидетельство о браке показать, а дочка этакое вытворила. В голове не укладывается. А ведь я ей хорошее образование дала, миссис Ходжес, заботой ее окружила. Ни в чем она отказа не знала; я на работе надрывалась, чтоб ей сладко жилось, а она меня опозорила, всю семью опозорила!

— Как я вас понимаю, миссис Кемп!

— Я сама из порядочной семьи, а муж мой покойный, так он двадцать пять шиллингов в неделю зарабатывал, семнадцать лет на одном месте проработал. А когда преставился, его начальник уж до того красивый венок на похороны прислал, и еще говорил, никогда у них такого честного, такого хорошего работника не бывало. А я-то! Я свой материнский долг до конца исполнила, дочку только добру учила. Конечно, не всегда мы с ней, как это называется, процветали, но я ей примером была, и каким примером! Да она бы и сама подтвердила, кабы сознание к ней вернулось.

Взгляд миссис Кемп затуманился мыслительным процессом.

— Как сказано в Библии, — наконец подытожила миссис Кемп, — она мои седины опозорила. Давайте-ка я все-таки покажу свидетельство о браке. Не хочется Лизу сейчас бранить, очень уж ей худо, а только ежели оклемается, будет нам о чем потолковать.

В дверь постучали.

— Будьте так добры, миссис Ходжес, сходите поглядите, кого там еще принесло. Я не могу — ревматизма замучила.

Миссис Ходжес открыла дверь. На пороге стоял Джим.

Он был очень бледен, и бледность, оттененная темными бородой и волосами, придавала ему зловещий вид. Миссис Ходжес отшатнулась.

— Кто это? — воскликнула она, оборачиваясь к миссис Кемп.

Джим отодвинул ее и прошел прямо к кровати.

— Доктор, она очень плоха?

Доктор вопросительно взглянул на Джима.

Джим зашептал:

— Это из-за меня. Она умирает, да?

Доктор кивнул.

— Господи! Что я наделал? Я во всем виноват! Лучше б это я умер!

Джим взял в ладони Лизину головку, и слезы брызнули у него из глаз.

— Она еще жива? Жива?

— Ей недолго осталось, — отвечал доктор.

Джим склонился над нею.

— Лиза! Лиза, поговори со мной! Лиза, скажи, что прощаешь меня! Скажи что-нибудь!

Голос его срывался. Вместо Лизы заговорил доктор:

— Она вас не слышит.

— Должна услышать! Должна! Лиза! Лиза!

Он рухнул на колени.

Какое-то время все молчали. Лиза практически не подавала признаков жизни, дыхание было такое слабое, что даже жилка на шее не вздрагивала; Джим с тоской смотрел на нее, мрачный доктор нащупывал пульс. Миссис Кемп и миссис Ходжес не сводили глаз с Джима.

— Так вот, значит, кто виновник! — вырвалось у миссис Кемп. — Господи помилуй, ну и образина!

— Дочка у вас застрахована? — спросила миссис Ходжес. Тишина стала для нее несносна.

— А то как же! — отвечала мудрая мать. — Я ее с рождения страхую. И что странно, миссис Ходжес: еще вчера я думала, что только денежки на ветер спускаю этим страхованием, а нынче глядите-ка! Поистине, пути Господни неисповедимы; никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь!

— Ваша правда, миссис Кемп. Я тоже обеими руками за страхование. Великое это дело. Всегда всех моих ребят страховала.

— А я вот что скажу, миссис Ходжес: как бы там дети себя ни вели, как бы ни мучили нас, матерей, пока живые, а наш долг — устроить им приличные похороны. Это мой девиз; на том стою и стоять буду.

— Вы с мистером Стирменом обычно дело имеете? — спросила миссис Ходжес.

— Нет, миссис Ходжес, когда речь о похоронах, никто лучше мистера Футли не справится. Ему в похоронном деле равных нету.

— Верно, миссис Кемп. Мистер Футли всегда все чин чином устроит и лишнего не возьмет. Я его давняя клиентка, он мне всегда скидку делает.

— Подумайте: скидку! Миссис Ходжес, не поставьте в труд: сходите к мистеру Футли, закажите что нужно для Лизиных похорон.

— Какой разговор, миссис Кемп, — конечно! Всегда рада помочь ближнему, по мере своих слабых сил.

— Чтобы все как положено, — продолжала миссис Кемп. — Я на дочкиных похоронах экономить не собираюсь. Пусть непременно плюмажи будут — люблю плюмажи, хоть это и расточительство.

— Не беспокойтесь, миссис Кемп, устрою похороны, как для собственного мужа, а этим все сказано. Мистер Футли меня очень уважает! Да вот, не далее как позавчера захожу это я к нему в контору, а он говорит: доброго утречка, миссис Ходжес. И вам доброго утречка, мистер Футли, говорю. Как вы вовремя зашли, говорит мистер Футли. Мы, говорит, с этим джентльменом поспорили, — и кажет на джентльмена, что тут же, в конторе, стоит, — поспорили, стало быть, так не разрешите ли вы наш спор, миссис Ходжес, потому вы женщина ученая и вдобавок старинная моя клиентка. Ваша правда, говорю, мистер Футли; сделаю что в моих силах. Несомненно, говорит, несомненно; как и всегда. Так вот, миссис Ходжес, мы спорим, какой гроб приличнее выглядит — дубовый или ильмовый? Ильмовый или дубовый? Ильм или дуб, вот в чем вопрос. Что ж, говорю, мистер Футли, мое личное мнение — ежели, конечно, на крышке сделать медную табличку, да углы тоже медью обить — лучше дуба ничего и не сыщешь. Именно, говорит мистер Футли; совершенно с вами согласен. Дуб — первое дело; на одно уповаю — когда Господь меня самого призовет, чтоб и меня положили в дубовый гроб. Аминь, говорю.

— Дубовый гроб — это хорошо, — раздумчиво произнесла миссис Кемп. — Я и мужа в дубовом гробу схоронила. А и пришлось же нам повозиться! У него была водянка; беднягу так раздуло, что и родная мать не узнала бы. Сами судите: каждая нога стала у него толщиной с туловище; вот не сойти с этого места, ежели не стала.

— Что вы говорите! — искренне изумилась миссис Ходжес.

— Да, и вот помер он, и я заказала гроб. А тогда я еще с мистером Футли не была знакома, мы в другом районе жили, в Баттерси, и гробовщик наш был мистер Браунинг. Так вот, привозят гроб, ложим это мы моего покойника, а крышка-то и не закрывается — так его, родимого, раздуло. А надо вам сказать, мистер Браунинг был мужчина крупный, стоунов[14]Один стоун равен 6,34 кг, или 14 английским фунтам. на тринадцать тянул, не меньше. Так он влез на гроб, и паренек, что ему пособлял, тоже, а крышка не закрывается, и все тут. Тогда мистер Браунинг и говорит: залезайте к нам, миссис. А я-то, как водится, в траурном платье. Делать нечего — влезла, гроб-то закрывать надо. Тут мы как подпрыгнем все трое, крышка-то и пришлась. Заколотили, все чин чином. Только, Господь свидетель, никогда мне этого не позабыть.

Повисла тишина. В комнате разрасталось нечто серое, удушливое, ледяное; то была Смерть. Все чувствовали Ее присутствие, и не смели шевельнуться, и даже дышать боялись. Тишина становилась несносной.

Внезапно что-то как будто громко щелкнуло. Звук донесся с кровати, прошил тишину от окна до двери.

Доктор приподнял Лизино веко, коснулся глазного яблока, положил Лизину руку, которую до того держал, ей на грудь, и натянул одеяло Лизе на голову.

Джим отвернулся с выражением неизбывной тоски, обе женщины тихо заплакали. Тьма медленно рассеивалась, серое утро вползало в окно. Лампа зашипела и погасла.