Онлайн чтение книги Лоцман
ГЛАВА VIII

Хотя участникам совещания было приказано хранить строжайшую тайну, однако через младших офицеров вскоре кое-что стало известно и матросам, и весь экипаж пришел в большое волнение. По палубам фрегата со скоростью боевой тревоги распространились слухи, что по секретному приказу самого Конгресса будет предпринят десант. Поэтому совершенно естественно, что люди, которым предстояло, рискуя жизнью и свободой, принять в нем участие, строили различные предположения насчет цели экспедиции и численности ее состава. Стремление проявить доблесть, а также испытать нечто новое, определяло в основном настроение экипажа, который с не меньшим восторгом встретил бы и приказ о том, что их кораблю следует атаковать весь английский флот. Лишь несколько старых и, следовательно, более осторожных матросов не разделяли общего безрассудного восторга, а два-три человека, среди которых самым заметным был рулевой вельбота, рискнули даже высказать свое неодобрение по поводу предстоящих сухопутных операций, каковыми, по их мнению, не пристало заниматься морякам.

Капитан Мануэль выстроил своих солдат у трапа и, обратившись к ним с краткой речью, направленной на то, чтобы разжечь в них воинственный пыл и патриотические чувства, заявил, что ему требуется двадцать добровольцев — по правде говоря, это составляло добрую половину морских пехотинцев — для участия в опасном деле. На миг воцарилась тишина, потом весь отряд, как один человек, шагнул вперед, изъявляя готовность следовать куда угодно за своим командиром. Польщенный столь единодушным порывом, Мануэль оглянулся в надежде, что где-нибудь поблизости окажется Барнстейбл, но, заметив, что командир шхуны, расположившись на шканцах, углубился в какие-то бумаги, приступил к беспристрастному отбору будущих героев, предварительно наметив для этого наиболее бравых молодцов и, следовательно, оставляя на корабле тех, кто похуже.

В то время, как шла эта подготовка и экипаж находился в состоянии необычного возбуждения, Гриффит появился на палубе. Лицо его горело небывалым энтузиазмом, а глаза сверкали от радости и воодушевления — чувств, которых давно уже нельзя было увидеть на лице молодого человека. Он отдавал необходимые распоряжения матросам, которых собирался взять с собой, но в это время Барнстейбл знаком позвал его и снова повел в каюту.

— Придется ждать, пока спадет ветер, — сказал командир «Ариэля», когда они уселись. — Все равно при такой волне на восточном побережье Англии высадиться нельзя… Но, ей-богу, Гриффит, Кэтрин прямо создана быть женой моряка! Посмотрите, какой сборник сигналов придумала ее хитрая головка!

— Надеюсь, что ваше мнение подтвердится и что именно вы окажетесь тем счастливцем, которому суждено стать ее мужем, — ответил лейтенант. — Девушка действительно проявила в этом деле удивительное искусство. Где она могла так хорошо обучиться системе сигнализации?

— Где? Да она научилась и большему: например, как ценить чистосердечную любовь моряка. Неужели вы думаете, что я молчал, когда мы, бывало, сидели рядом на берегу реки в Каролине? Разве нам не о чем было говорить?

— Вы развлекали возлюбленную трактатами об искусстве мореплавания и наукой о сигнализации? — с улыбкой спросил Гриффит.

— Я отвечал на ее вопросы, мистер Гриффит, как сделал бы всякий благовоспитанный человек, разговаривая с девушкой, которую он любит. Кэтрин обладает не меньшим любопытством, чем те женщины из нашего города, которые обогнули мыс Сорокалетия, так и не найдя себе мужа… Но вот составленный ею список фраз. Согласитесь, Гриффит, оставив в стороне полученное вами в колледже образование и сантименты, что такая умная и находчивая девушка может быть отличным помощником моряку!

— Я никогда не сомневался в достоинствах мисс Плауден, — произнес Гриффит с комической важностью, которой часто прикрывалось более глубокое чувство. В этом сказывались и привычки моряка и свойства характера лейтенанта. — Но это поистине превосходит все мои ожидания! Какой удачный подбор фраз: номер сто шестьдесят восемь — неизгладимо, сто шестьдесят девять — до могилы, сто семьдесят — боюсь в вас обмануться, сто семьдесят один…

— Перестаньте! — воскликнул Барнстейбл, выхватывая книгу из рук улыбающегося Гриффита. — Зачем сейчас терять время на такую ерунду? Скажите лучше, что вы думаете о нашей экспедиции на берег?

— Я думаю, что, если даже нам не удастся захватить нужных людей, мы, по крайней мере, освободим наших дам.

— Но этот лоцман! Не забудьте, что он держит всех нас за горло, и стоит ему проболтаться под угрозой или при виде золота, как нас повесят на реях первого же английского корабля.

— Почему же он не завел наш корабль на берег, когда мы блуждали среди скал и мелей? В этом случае нам даже в голову не пришло бы заподозрить его в измене, — возразил Гриффит. — Нет, я всей душой доверяю ему и считаю, что при нем мы в большей безопасности, чем без него.

— Тогда пусть он и идет к тому дому, где соберутся для охоты на лисицу министры! — воскликнул Барнстейбл, пряча на груди сборник сигналов. — А мы воспользуемся этой картой — она укажет нам путь в ту гавань, которую мы хотим посетить. Назовите меня болваном, если эта проказница, доведись мне еще раз ступить на terra firma, снова ускользнет из моих рук, как летающая рыбка от дельфина! Мистер Гриффит, нам надо взять с собой на берег корабельного священника.

— Безумие любви заставляет вас забыть долг солдата. Можете ли вы лежать в дрейфе и слушать проповеди во время нашей летучей экспедиции?

— Нет-нет, мы можем ложиться в дрейф только при крайней необходимости. Но в подобных предприятиях всегда приходится лавировать, а это значит, что будут и передышки, и тогда священник может нас обвенчать. Он отлично управляется с молитвенником и сделает свое дело не хуже епископа. Хотелось бы мне знать, что милые имя и фамилия, которыми подписано письмо, в последний раз стоят вместе…

— Это не годится, — сказал Гриффит, покачивая головой и улыбаясь, хотя на душе у него было тяжело. — Нельзя этого делать, Ричард! Мы должны забывать о наших душевных склонностях ради служения отечеству, да и лоцман не такой человек, которого можно уговорить отказаться от намеченной цели.

— Тогда пусть он сам и идет к своей цели! — воскликнул Барнстейбл. — Ни один человек, кроме командира, не волен помешать моей беседе с черноглазой Кэт с помощью этих флажков. Подумаешь, какой-то там лоцман! Пусть он отправляется куда хочет, а я прямо, как по компасу, буду держать курс на старые развалины, откуда увижу романтический флигель и три закопченных флюгера. Не подумайте, что я пренебрегаю своим долгом. Нет! Я помогу вам поймать англичан, но, когда с этим будет покончено, да здравствует Кэтрин Плауден и верная любовь!

— Молчите, безумный! У кают-компании длинные уши, а наши переборки от износа стали тонкими. Прежде всего следует помнить о наших обязанностях. Это — не детская игра, и не напрасно наши комиссары в Париже нашли нужным послать в эту экспедицию фрегат.

Серьезность, с какой говорил Гриффит, несколько умерила пыл расходившегося Барнстейбла, но, поразмыслив минуту, он вскочил и направился к выходу.

— Куда? — спросил Гриффит, мягко удерживая нетерпеливого друга.

— К старому скромнику. Я придумал, как устранить все затруднения.

— Сначала скажите мне. Я посвящен в его намерения и могу избавить вас от напрасного унижения в случае отказа.

— Сколько англичан он хочет взять для украшения своей каюты?

— Лоцман называл мне шестерых — все это люди знатные, занимающие у врага высокое положение: два пэра, два члена палаты общин, один генерал, а шестой, как и мы, — моряк в чине капитана. Они съехались на охоту в поместье, недалеко от моря, и, поверьте мне, все благоприятствует нашим намерениям.

— Что ж, значит, по два на каждого из нас. Вы, если хотите, следуйте за лоцманом, но мне позвольте с моим рулевым и командой гребцов отправиться к полковнику Говарду. Я сделаю внезапный наскок на его дом, освобожу девушек, а на обратном пути возьму в плен первых же двух лордов, которых мне доведется повстречать. Я считаю, что для нашего дела все они одинаково хороши.

— Хотя они называют друг друга пэрами, то есть равными, — ответил Гриффит, не в силах сдержать смех, — тем не менее, я думаю, разница между ними все-таки есть. И Англия, может быть, только поблагодарит нас, если мы избавим ее от кое-кого из них. К тому же и встретить их не так легко: они не валяются, как нищие, под каждым забором. Нет-нет, люди, которых мы ищем, должны представлять для нас интерес не только своей знатностью… Однако давайте получше рассмотрим план и карту, сделанные мисс Плауден. Вдруг случится нечто непредвиденное, что позволит нам совершить столь желаемый поход…

Барнстейбл весьма неохотно отказался от своего легкомысленного плана, уступая более трезвым рассуждениям приятеля, и они посвятили целый час изысканию возможности осуществить свои личные намерения, не забывая при этом служебного долга.

Почти все утро дул сильный ветер, но к полудню появились признаки улучшения погоды. В течение этих часов вынужденного бездействия солдаты морской пехоты, назначенные для участия в десанте, расхаживали по кораблю с важным и озабоченным видом, как будто готовясь к славной и опасной кампании, объявленной их командиром. Матросы же, которые должны были сопровождать экспедицию, твердым шагом мерили палубу, засунув руки в нагрудные карманы аккуратных синих курток. Время от времени они поглядывали на горизонт и указывали менее опытным товарищам на признаки, предвещавшие перемену погоды к лучшему. Уже последний солдат с ранцем на спине появился на трапе, где собрались вооруженные и снаряженные для боя его товарищи, когда на шканцы, в сопровождении незнакомца и первого лейтенанта, поднялся капитан Мансон. Лейтенант шепнул что-то гардемарину, который весело помчался по палубе, и в ту же минуту послышался свист боцманской дудки и хриплый возглас:

— Спускать на воду «Тигра»!

Забил барабан, солдаты морской пехоты выстроились шеренгой, а шесть матросов, приставленные к носившему столь грозное имя катеру, приготовились спустить маленькое судно с борта фрегата в волнующееся море. Все действия выполнялись в самом строгом порядке и с таким хладнокровием и ловкостью, словно люди не желали считаться с разгневанной стихией. Солдат в полной сохранности переправили с фрегата на шхуну, и, хотя корабль прикрывал катер от порывов ветра, тем не менее иногда казалось, будто шлюпка на пути от одного судна к другому то погружается в морскую пучину, то летит в облака.

Наконец было объявлено, что катер ждет участвующих в экспедиции офицеров. Лоцман отошел в сторону и минуту беседовал наедине с командиром фрегата, который внимательно прислушивался к каждому его слову. Когда их беседа закончилась, старик, несмотря на ветер, обнажил седую голову и с чистосердечием моряка и уважением подчиненного протянул лоцману руку. Незнакомец вежливо ответил на его приветствие, быстро повернулся на каблуках и, жестом пригласив офицеров спускаться в шлюпку, направился к трапу.

— Идем, джентльмены, пора! — сказал Гриффит, очнувшись от задумчивости и торопливо прощаясь со своими собратьями по оружию.

Когда стало известно, что офицеры готовы спуститься на катер, юноша, которого все, по правилам морской учтивости, называли мистером Мерри и который раньше получил приказание быть наготове, перепрыгнул через фальшборт фрегата и с ловкостью белки соскользнул на катер. Но капитан морских пехотинцев задержался и многозначительно взглянул на лоцмана, которому следовало спуститься на катер раньше него. Незнакомец, замешкавшись на палубе и глядя на небо, по-видимому, не замечал, что его ждет офицер, и тот, не в силах сдержать нетерпение, после секундного колебания решился напомнить :

— Мы ждем вас, мистер Грэй! Услышав свое имя, лоцман бросил быстрый взгляд на капитана пехотинцев, но, вместо того чтобы направиться к трапу, лишь жестом пригласил офицеров спускаться на катер. К удивлению не только капитана морской пехоты, но и всех, кто видел это нарушение флотского этикета, Гриффит низко поклонился и сошел на катер с таким проворством, будто за ним должен был следовать сам адмирал. Возможно, что незнакомец заметил свою невежливость или он был слишком безучастен к окружающему, чтобы обращать внимание на мелочи, во всяком случае он спустился в шлюпку тотчас же вслед за лейтенантом, уступив почетную последнюю очередь командиру пехотинцев. Отличавшийся строгостью в соблюдении флотского и воинского этикета, капитан Мануэль решил в удобное время извиниться перед первым лейтенантом, которому по праву старшинства надлежало спуститься на катер последним. Однако, рассказывая об этом обстоятельстве впоследствии, храбрый капитан с торжеством вспоминал, как ловко он проучил надменного лоцмана.

Барнстейбл уже несколько часов находился на борту своей маленькой шхуны и подготовился принять на нее людей с фрегата. Поэтому, как только тяжелый катер фрегата был поднят на борт шхуны, он объявил, что «Ариэль» готов двинуться в путь. Мы уже говорили, что «Ариэль» принадлежал к классу самых малых морских судов, и, поскольку конструкция его была настолько пропорциональна, что он казался размерами значительно меньше, чем был на самом деле, это судно как нельзя лучше годилось для предпринимаемой экспедиции. Удивительно легкая шхуна обладала плавучестью пробки и временами, казалось, не плыла, а только скользила по пенистым гребням. Ее низкая палуба непрерывно омывалась волнами, которые то и дело ударяли в ее хрупкие борта. Маленькое суденышко так бросало и швыряло в бороздах между огромными водяными валами, что даже опытные моряки вынуждены были ходить по его палубе с большой осторожностью. Тем не менее на шхуне царили строгий порядок и чистота, присущие флотской службе, и все было расположено таким образом, чтобы оставить свободным как можно больше места.

Но, несмотря на свои малые размеры, судно с такой гордостью несло свое боевое вооружение, что его орудия казались опаснее, чем были в действительности. Смертоносная пушка, введенная вскоре после описываемого нами периода на всех судах малого класса, тогда еще только что была изобретена, и американские моряки знали о ней лишь понаслышке. Это орудие, известное впоследствии под страшным названием «сокрушителя», имело короткий ствол очень большого калибра, легко управлялось и сразу же было оценено по заслугам. Считалось, что большие суда прекрасно вооружены, если среди прочих средств нападения у них на борту установлены дветри именно такие пушки. Позднее эти «каронады», названные так по имени реки Карон, на берегах которой их впервые отлили, были несколько видоизменены и сделались необходимой принадлежностью судов определенного размера. Вместо таких каронад к бульверкам «Ариэля» были крепко принайтованы шесть легких бронзовых пушек, почерневших от морской воды, которая так часто заливала эти орудия разрушения. Посредине судна между фок и грот-мачтами находилось еще одно орудие, также из бронзы, но примерно в два раза большей длины. Его станок отличался своеобразной новой конструкцией, позволявшей поворачивать пушку на полный оборот, что делало ее полезной при любом стечении обстоятельств.

Лоцман внимательно осмотрел вооружение судна, а затем с явным удовольствием окинул взглядом чисто прибранную палубу, аккуратный и прочный такелаж и открытые лица молодцов, составлявших экипаж шхуны. Отбросив замкнутость, которую проявлял с первой минуты своего появления на берегу, он вслух выразил свое удовлетворение.

— У вас славное судно, мистер Барнстейбл, — сказал он, — и мужественный экипаж. Вы можете сослужить добрую службу в час нужды, и думаю, что этот час недалек.

— Чем скорее, тем лучше! — ответил лихой моряк. — С тех пор как мы вышли из Бреста, у меня ни разу не было повода прочистить пушки, хотя мы встретили несколько вражеских судов, с которыми наши бульдоги жаждали побеседовать. Мистер Гриффит подтвердит вам, лоцман, что шестерка моих малышей при случае может кричать почти так же громко, как восемнадцатифунтовое орудие фрегата.

— Но не столь красноречиво, — заметил Гриффит. — Vox et praeterea nihil note 14Голос мало значит (лат.). , как мы говаривали в школе.

— Я не знаю ни греческого, ни латыни, как вы, мистер Гриффит, — ответил командир «Ариэля». — Но если вы хотите сказать, что эти медные игрушки не могут бросать ядра на такое расстояние, на какое положено орудиям их размера и при их высоте над водой, или рассыпать картечь, как ваши бомбарды, то я надеюсь, что, прежде чем мы расстанемся, вы успеете убедиться в обратном.

— Эти орудия обещают многое, — сказал лоцман, по-видимому, не знавший о приятельских отношениях между двумя офицерами и желавший их примирить. — Не сомневаюсь, что в бою они будут действовать весьма убедительно для неприятеля. Я вижу, что вы всем дали названия — наверное, по заслугам. Имена у них на редкость выразительные!

— Плоды досужей фантазии, — со смехом заметил Барнстейбл, глядя на пушки, на которых красовались странные названия: «Боксер», «Сокрушитель», «Гонитель», «Покоритель», «Истребитель» и «Гвоздильщик».

— Почему же у вас осталась безымянной та пушка, которая стоит на миделе? — спросил лоцман. — Или вы называете ее, как принято, «старушкой»?

— Нет-нет, у нас на борту нет таких бабьих названий, — ответил Барнстейбл. — Пройдите дальше к корме, и вы увидите на лафете вполне достойное имя.

— Странное название, хотя, быть может, в нем есть некоторый смысл!

— Больший, чем вы думаете, сэр! Тот замечательный моряк, что сейчас стоит у фок-мачты и в случае нужды может заменить собой любую часть рангоута, командир этого орудия и не раз при его помощи выдерживал горячие споры с Джоном Булем note 15Джон Буль — сатирический образ, ставший нарицательным для обозначения буржуа-англичанина. Создан английским писателем А. Арбетнотом (1675 — 1735) в его сатире «История Джона Буля» (1712). . Ни один солдат не наведет свой мушкет более метко, чем мой рулевой свою девятифунтовую пушку. Вот почему, а кроме того, из-за некоторого сходства между ними — оба они долговязы — мы и назвали это орудие тем именем, которое на нем написано: «Длинный Том».

Лоцман с улыбкой выслушал объяснение, но, когда он отвернулся, лицо его снова приняло выражение глубокой задумчивости, которое ясно показывало, что он шутил, лишь уступая минутной слабости. Поэтому Гриффит поспешил заметить Барнстейблу, что, поскольку ветер значительно спал, они могут следовать по назначению.

Призванный к своим обязанностям, командир шхуны прекратил столь приятное для него перечисление достоинств своего судна и отдал необходимые приказания. Маленькая шхуна, повинуясь рулю, легла на фордевинд и, распустив паруса, на которых из благоразумия было взято по одному рифу, со скоростью метеора понеслась на волнах, удаляясь от фрегата. Черная громада корпуса могучего корабля вскоре скрылась вдали, и еще задолго до того, как солнце опустилось за холмы английского берега, высокие мачты стали уже едва заметны, да и то лишь благодаря облачку парусов, помогавших кораблю лежать в дрейфе. И, по мере того как исчезал из виду фрегат, из пучины морской поднималась земля. Вскоре отважные моряки уже отчетливо различали помещичьи дома, скромные фермерские коттеджи и даже смутные линии изгородей, но вот и они скрылись в покрывшей землю вечерней мгле. Теперь только контур берега смутно маячил впереди да угрюмые волны грозно ревели за кормой.

Все же маленький «Ариэль», скользя по волнам, как водяная птица в поисках места для ночлега, продолжал свой путь и так бесстрашно мчался к берегу, словно пережитые накануне опасности были забыты подобно прошлому, о котором не хочется вспоминать. Ни мели, ни скалы, казалось, не могли остановить его. И здесь, в ту минуту, когда он скользнул в тень высоких утесов, образовывавших глубокую бухту, где моряки часто находили убежище от опасностей Северного моря, мы покинем его.